magalnik — Маленькая драма

И все, гостья громко навзрыд разревелась, уткнув лицо в его грудь. Хозяин поглаживал плечи женщины, слезы утирал, успокаивал, как мог, но тщетно. Лишь выдав наружу накопившееся, она, всхлипывая и утирая нос, заговорила:

— Здравствуй, Витя, думала, что никогда не увижу более... Извини за истерику, не хотела так… хотела равнодушной выглядеть… Не получилось, не могу… Сегодня от Толи Сомова узнала, что Клавдия Петровна умерла, и ты домой вернулся. Мне очень и очень жаль, что не знала про маму твою... Почему дочь мне не сообщила?.. Про тебя все от Любочки узнаю. Конечно, такое сама сотворила, твердя постоянно дочери, что видеть тебя не желаю… никогда… Да, так думала. Нет, ты не виноват, я такая... Ничего не изменилось, Витя, одной лучше жить, поняла это давно... Витя, я все о себе, как всегда. Может, помощь моя нужна, только скажи, мигом... Худющим каким стал, но взгляд тот же, насквозь видит, кажется. Конечно, буду чай пить, коль пришла. Иногда приходить буду, надо это мне, если не прогонишь. Сейчас гости придут, говоришь. Мне уйти? Подождать, послушать разговор… Могу. Я на кухне побуду, чаю приготовлю. Иди, Витя.

Екатерина Васильевна, бывшая жена Долгова, на кухню пошла, чтоб гостей не пугать своим видом, как она подумала. Это была очень даже элегантная дама среднего возраста, с сохранившейся с молодости косой и привлекательным лицом. Пошуровав на кухне, картошку нашла, чеснок и аппетитный балык в холодильнике. И, как нормальная женщина, решила ужин приготовить. В самый разгар жарки картофеля к ней постучали. Виктор уточнить решил у Екатерины: кем она трудится в системе образования? Получив ответ, что в управлении школ округа, спросил: можно ли к ней в данной ситуации по работе обратиться? Катя широко улыбнулась: шутят с ней. Но Виктор пригласил на кухню двух солидных мужчин и представил их. Высокий, в солидных очках, назвался Мирославом Сокорским. «Театральный режиссер», — указал Виктор. Второй, пониже ростом, с животиком, Жуковым Леонидом Петровичем оказался, ранее администратором театра трудился. Так вот, они затеяли одно мероприятие небольшое, помощь понадобилась.

И они вкратце изложили, что хотят для начала одно вечернее кафе открыть для пожилых пенсионеров района, чтобы хотя бы раз в месяц приглашать их на бесплатное посещение кафе, а там им предложат чай самоварный, пирожки домашние, концерт душевный и общение ровесников. Деньги, вот, Долгов обещает достать от фирмы, если докажет, что это благотворительность. Режиссера и администратора он же в доме актеров соблазнил, правда, Жуков бесплатно не согласен трудиться, небольшие, но гроши требует. Виктор это пообещал решить. А вот помещение найти никак пока не получается, чтоб за небольшую аренду... Вот и школьные столовые вспомнили, поэтому на прием напросились к даме…

Катя пригласила всех за стол, разделила приготовленное и велела ужинать, пока думать будет. Хозяин коньяк достал и напомнил гостье, что в молодости она сценарии писала на капустники и вечера, могла бы и сейчас подключиться. Возраст приглашенных хорошо помнить должна, «Родителей наших, которые...» Виктор налил по маленькой, за упокой ушедших выпили. Где-то через час при опустошенной бутылке Жуков заговорил:

— Ты думаешь, Виктор Леонидович, что хапуга я, гроши требую? Ошибаешься. Мне они для доказательства нужны, ибо внук твердит, что я сегодня копейки не стою, устарел мол. А насчет денег, если твой шеф откажет в благотворительности, то знай: Жуков оплатит из своих несколько сборищ, есть не они… А современники пусть сами заработают, умные очень… Нет, не перепил я, уважаемая. Вы-то молчите чего?

— Виктор всегда согласия добивается. Только раз дура одна… но не стоит о ней… Я «за».

Мирослав: — Серафимом меня матушка нарекла, так и зовите меня, никаких псевдонимов, все натуральное. Так вот, Лариса Федоровна, жена моя костюмершей всю жизнь в театре проработала. Она согласная одежду подогнать под старичков, да и в театре есть.

Виктор: — У нас полный шкаф маминых платьев... Отец двенадцать лет сохранял. Даже не знаю... разберемся с Катюшей. Все, кажись, на сегодня. Через недельку встретимся. Тебе, Катя, спрашиваешь, приходить ли? Обязательно. Таким образом, первое согласительное совещание по открытию кафе с романтическим названием «ГОША» объявляю закрытым. До встречи, друзья. Тебя проводить, Катюша? Хорошо, поговорим еще.

Оставшись вдвоем, Виктор продолжил тематику стариков, которая возникла у него, как он выразился, здесь на улице детства при встречах с очень состарившимися людьми, которые в бытность составляли костяк их рабочей улицы. Дядя Филимон, что велосипеды чинил всей детворе, часто безплатно, был любимцем пацанвы, которая всегда его окружала. Теперича ногу волочет, заросший, одинокий и никому ненужный дома сидит… А тетя Прасковья, что кассиршей в кинотеатре работала, бутылки собирает у мусорки в задрипанном пальто времен своей молодости… Теперь и имен таких нет, у всех моднющие: Стас, Лолита, Юлиан, Томас... Катя осторожно напомнила, что ей хотелось бы немного о себе с ним, Виктором, поговорить, высказаться, если это ей позволено будет. Виктор смолк, притом надолго.

— Отчего, Витя, не хочешь о нас поговорить? Что, старое ворошить не желаешь, потому что уже не поправить? Да, ты прав, на этом фото на стене изображена семья... Распалась, говоришь, осколки лишь остались… Не буду плакать, не бойся, но что мне делать, как жить далее прикажешь после всего? Ты же умнее меня, подскажи дуре. Молчать будешь? Ухожу, вот морду сполосну, горит что-то во мне, и давно, восемь лет уже. А что, если в сценарии, что предложил составить, себя изображу? Как при скандалах с мужем из дому убегала к матери, неоднократно, и возвращалась сама через день-два, ибо никто не звал, не просил. Дочь с папашей оставляла, стерва… Высочайшего мнения о себе была… Добивалась раболепства, что ли… Не получилось. А с поклонником высочайшего ранга сразу сработало, на все согласен был, ноги об него утирала, а он ручку — чмок… В один день, будучи в бегах, надумала жизнь перестроить свою, не ладилась считала… доказать кому-то хотела… поэтому позвонила поклоннику и дала согласие замуж выйти. Далее тебе позвонила и сообщила о моей любви новой, прощения красиво попросив. И все, утром с новой любовью в постели поняла, что... возвращения более не будет, переиграла… И семьи более нет. Долго отмывалась и после к матери сбежала, на второй день… Истерики устраивала, умереть хотела. А вы с Любочкой сразу уехали, восемь лет назад... Веселенький сценарий для старичков нарисовала? Глупо это, но вот тебе рассказать хотела, сама. Мои эмоции дурацкие всему виной? Не знаю. Нет, такой же дурой осталась. Понимаю, что женщине не прощают подобное, но я пришла... Места себе не находила, узнав что вернулся... Зря это, не то говорю. Хотела предложить сойтись нам в этом доме, как стареющим родителям Любы, как добрым соседям, за тобой бы присматривала… Комнату уже себе подобрала во времянке, подальше, чтоб глаза не мозолить… Не плачу я, сами текут... Прощай, Витя, никогда более предлагать не буду, шлюха я, господа… Жалеть не надо. Слышишь? Не гладь руку... Сесть велишь… Зачем? Больно мне очень в груди, уйти хочу... Не поняла я…

— Катя, повторяю, я очень люблю тебя, и любил всегда, поэтому прошу руки твоей, женой стать умоляю. Присядь, эй, эй, не вались! Попей. Так, громче говори, не слышу. Поверить боишься? Какая же ты соленая, целовать невозможно… Что? Хотела бы сразу остаться, говоришь, у меня! Ну? Ночной одежды нет? А тебе она и не понадобиться лет восемь, знай, пока не наверстаю упущенное. Ну как? Катя, Катя, задушишь же...