Георгий Ленючев — Скитальцы Северных Пределов. Глава 5.

Фридерик медленно приходил в себя...

Вначале он почувствовал шершавый язык собаки. Затем вернулись звуки — он услышал свист растревоженных посреди ночи пичуг. Голова звенела, но по сравнению с недавним нечеловеческим воем это воспринималось, как музыка. Всё тело ныло. Хоббит пошевелился и сразу ощутил что-то теплое и липкое на лбу. Вытершись рукавом, он сообразил, что это его собственная кровь.

С трудом усевшись (собака крутилась рядом, но только мешала), он поневоле застонал — болели ребра. Он не сразу припомнил, что же произошло, и еле слышно произнес:

— Проклятье… Что это было? Дурной сон?

— Охотники… — тут же отозвалась Альфа.

— Какие еще охотники?

— Наскулы!

Последнее слово, произнесенное псиной, показалось хоббиту странно знакомым, но в данный момент он не мог припомнить, где его слышал…

— И где они, куда подевались?

— Усли… Но скоо венутса!

— Вернуться… — эхом откликнулся хоббит и, невольно, вздрогнул. — Когда?

— Скоо…

— Скоро… — повторил Фридерик, растирая виски и пытаясь таким нехитрым способом унять головную боль. — Проклятье, что им от меня нужно?

— Книха… — напомнила собака. — Они искали… Они насли…

— Ты думаешь, им нужна именно Книга, и они скоро вернуться? Чёрт! Что же мне делать?

— Беги! Ухоти даеко!

— Бежать? — почесав ушибленный затылок, повторил хоббит. — Наверно, ты права… Мне вовсе не хочется опять встретиться с этой мерзостью! Как ты думаешь, на Выселках будет спокойнее? — Он поймал недоуменный взгляд псины, и понял, что сморозил редкую глупость.

— Понимаю… — Фридерик вздохнул. — Какие уж тут Выселки!?

Хоббит встал и неуверенными шажками, покачиваясь, направился к дому. Но, не успев даже спуститься вниз по склону оврага, он резко остановился и застыл на месте. В доме горел неяркий свет! Со стороны казалось, что кто-то разжег огонь в камине.

— О… нет! — устало произнес Фридерик, и ноги его, в который раз, предательски подкосились, а по спине пробежали мурашки. Между тем, Альфа с глухим рычанием бросилась было к дому, но, не добежав и до крыльца, успокоилась. Сунув нос в узкую щель под дверью, она громко засопела и завиляла обрубком хвоста. Поняв, что опасности нет, хоббит, всё же, осторожно приблизился к отцовскому домику и заглянул в распахнутое окно.

— Хвала Единому! — с облегчением произнес он, и на полусогнутых ногах, кое-как, добрался до двери своего жилища. — Как же вы меня напугали, негодники!

Напротив камина, весело потрескивающего поленьями, в отцовском кресле восседал Мерик, закинув ногу на ногу. Томми завалился на постель, попыхивая трубкой. На табурке стояла початая бутылка вина.

— Вы не представляете, как я рад вас видеть! — воскликнул Фридерик. — Как вы здесь оказались?

— Ты посмотри на этого недотепу! — провозгласил Мерик, подымаясь и обнимая друга. — Он ничего не помнит, оказывается! Мы ж договорились, что проводим тебя к дяде… э-э… как там его?

— Ози, — подсказал Томми, вставая и протягивая приятелю руки.

— Точно!.. Договорились, между прочим, что присмотрим, хорошо ли ты устроился. Так вот — мы здесь!

— А это что еще такое, приятель? — вдруг воскликнул Томми и, схватив Фридерика за плечи, резко повернул к свету. — У тебя лицо в крови! Да и бледен ты что-то… Что произошло?

— Поскользнулся… — отмахнулся Фридерик. — Ударился головой о камни…

— Не ври! — заявил Мерик. — Давай, выкладывай! Если на тебя кто-то напал… Сам знаешь, мы им руки-ноги переломаем!

— Никто на меня не нападал, — устало промолвил Фридерик и присел на край кровати.

— Не валяй дурака! — фыркнул Томми. — В жизни не поверю, что ты мог — даже ночью! — поскользнуться и свалиться на какие-то камни! Мерик, подбрось-ка дровишек в огонь, а то прохладно становится! Сейчас мы зажжем свечи, малость нашего бедолагу отмоем да накроем стол. Выпьем-закусим, и он нам всё расскажет!

Но тут Альфа, которая предусмотрительно устроилась поближе к двери, вскочила и, повернувшись к окну, грозно зарычала.

— Нет! — воскликнул Фридерик. Внезапно он почувствовал, как недавний страх вновь волной подступает к горлу. — Надо уходить и поскорее!

— Чего это ради? — Приятели переглянулись и подозрительно уставились на Фридерика.

— Разве вы ничего не видели и не слышали? — неуверенно спросил тот.

— Нет, — пожал плечами Мерик. — Слышали, правда, как твоя собака лаяла… Больше ничего! Может быть, объяснишь, всё-таки, что произошло?

— Не сейчас! — решительно отрезал Фридерик. — Собирайтесь!

И он схватил свой наполовину уложенный мешок, и дрожащими руками стал спешно засовывать в него всё, что попадалось под руки и могло пригодиться в дальнейшем. Друзья же недоуменно наблюдали за ним, не двигаясь с места.

— Может быть, расскажешь, всё-таки?.. — неуверенно промолвил Мерик.

— Не сейчас! Не сейчас! — повторял Фридерик, пытаясь потуже завязать разбухший походный мешок.

— Ты что-то понимаешь, Томми? — спросил Мерик, покосившись на приятеля.

— Похоже, кто-то сегодня со-овсем не дружит с мозгами. Так мне кажется…

— И я того же мнения! Что же нам делать с подобными личностями, как ты думаешь?

— Мм… Рекомендуется подобных личностей связывать, чтоб не брыкались, а вслед за тем — принудительно! — вливать в них всем известное и проверенное лекарство… Лекарство, кстати говоря, у нас всегда с собой!

— Вот-вот! — покивал головой Мерик, с хищной ухмылкой приближаясь к Фридерику. Томми заходил с другой стороны. — Вяжем?..

— Прекратите! — отчаянно закричал хоббит. — Вы ничего не понимаете!

— Так расскажи! — в один голос потребовали приятели.

— Не сейчас! — в очередной раз повторил Фридерик и выскочил во двор, на ходу забрасывая за плечо походный мешок и затравленно озираясь по сторонам. Альфа уже крутилась рядом, повиливая обрубком хвоста.

— А камин погасить! — раздался из дома голос Мерика. — А кушанье собрать?..

— А дом заколотить досками, чтоб никто не влез?.. — удивленно воскликнул Томми.

— Плевать! — воскликнул Фридерик и, не оглядываясь, чуть ли не бегом, бросился в сторону Лисьей горы.

— Куда ты? — воскликнул с крыльца Мерик. — Люберия в другой стороне! А как же трактир?..

Фридерик лишь махнул рукой...

Страх, ненадолго отпустивший хоббита, когда он увидел своих друзей у мирно потрескивающего камина в домике отца, вновь вцепился в него мертвой хваткой. Поэтому Фридерик быстро шагал по знакомой дорожке, повторяя про себя «надо уйти как можно дальше, как можно дальше…»

Ночь давно окутала землю, но неяркого звездного света (луна на время скрылась в набежавших с юга облаках) было достаточно, чтобы хоббит не сбился с прохоженной тропы. Где-то позади он слышал голоса друзей, во весь голос поносивших своего приятеля последними словами. Слышал он и тяжелое сопение собаки. По всей вероятности, псина то отставала, присоединяясь ненадолго к плетущимся за ним хоббитам, то вновь нагоняла перепуганного путника. Фридерик же не оглядывался. Невольно отшатнувшись пару раз от подозрительных теней, он достаточно скоро достиг знакомого, пустующего загона и стал подыматься вверх по осыпающемуся склону Лисьей горы.

Лишь заприметив впереди перевал, что вблизи самой вершины, Фридерик остановился. Согнувшись под тяжесть походного мешка, он уперся руками в колени и, опустив голову, с минуту восстанавливал сбившееся после стремительного подъема дыхание. Подумал, не подождать ли друзей. Но луна — предательница! — вновь показалась из-за редких облаков. В ее свете хоббит почувствовал себя крайне неуютно и, даже не передохнув толком, ринулся вниз, в спасительную тень оврагов.

Лишь много часов спустя, ближе к рассвету, выдохшись окончательно, он рухнул на холодную землю меж спасительных камней. Невдалеке монотонно шумела речка Игристая…

Сбросив мешок, хоббит прижался спиной к округлому валуну и долго переводил дух, хватая воздух открытым ртом. Потом достал лёжник и, укутавшись, стал дожидаться друзей, раздумывая, при этом, что же делать дальше. Разводить костер не стал — не было ни сил, ни желания. Веки слипались от усталости, но Фридерик всё же стойко выдержал около часа, пока не услышал знакомое сопение Альфы, а вслед за тем — проклятия, что сыпал в его адрес Мерик. Только тогда он, наконец-то, расслабился и позволил сонливой усталости взять верх над не ослабевающим чувством страха.

Утро давно миновало, когда Фридерик, щурясь от света яркого, полуденного солнца, вылез из-под пропахшего потом лёжника. Про себя отметил, что спал, на удивление, необыкновенно крепко и ничего дурного за ночь не приснилось. Рядом, свернувшись калачиками и прижавшись друг к другу, мирно посапывали его друзья. Рядом же дымились остатки давешнего костра. Альфа возлежала поодаль, но хоть глаза псины были прикрыты, треугольные уши торчали над тяжелой головой — знать, не спит!

Фридерик вздохнул и направился вниз, к Игристой. Умылся в холодной, прозрачной воде, тщательно отмыв бурые подтеки крови на лбу, и старательно почистил грязную одежду. Возвращаться не торопился…

Мягкое, но уже не летнее солнце приятно согревало кожу. Разлапистые ели, что завладели обрывистым склоном на другом берегу реки, протяжно шумели под набегавшим порывистым ветерком. Шумела и река, несущая к дальнему морю свои чистые, бирюзовые, ледниковые воды меж каменных перепадов и липких валунов, покрытых изумрудными, колышущимися водорослями. Картина была столь обыденной и умиротворяющей, что хоббит, поневоле, позабыл все свои вчерашние страхи. Разве в таком тихом и спокойном мире может случиться что-либо ужасное!

Постепенно былое безмятежное состояние духа вновь вернулось к Фридерику. Но вместе с ним пришло и другое чувство… Ему стало стыдно перед друзьями за свое давешнее поведение! Как же объясниться с ними? Рассказать всё — высмеют, не поверят. Сочтут чокнутым. Соврать или что-нибудь придумать? Врать-то он не умел…

Так ничего и не решив — разговора всё равно не избежать, сегодня ли, завтра ли — он, угрюмый и насупившийся, вернулся к месту ночной стоянки. Там уже вовсю кипела жизнь…

Костерок пылал меж валунами. Над огнем, на походной треноге, раскачивался казанок, в котором что-то призывно булькало. Округу наполняли необыкновенно притягательные ароматы. Желудок Фридерика поневоле заурчал — неудивительно, ведь последний раз хоббит трапезничал и не вспомнить, когда.

— Ага, вот и наш беглый братец! — приветствовал его появление Томми. — Садись к костру, наблюдай за супом, чтоб не подгорел… Мы тоже непрочь сбегать вниз освежиться!

— Что это?.. — невольно спросил Фридерик, принюхиваясь к запахам из казанка.

— Пока ты, как козел в период случки, скакал по горным склонам, мы зря время не теряли, — пояснил, позевывая, Мерик. — Сцапали, вот, по дороге двух кроликов… Мяса в них маловато, но мы добавили малость картошечки, лапши, лаврового листа бросили, перчика…

— Супец будет — объедение! — заявил Томми. — С утреца в самый раз! Ты только не забывай помешивать и пену снимай! А мы мигом…

С этими словами приятели понеслись вниз по склону, наполняя всю округу веселым смехом. Фридерик же присел на корточки возле огня. Сняв пену с булькающего месива, не удержался и отхлебнул немного горячего, душистого варева.

— Сами вы недотепы! — крикнул он вдогонку друзьям. — Посолить-то забыли! Где у вас соль?

Супец, как и обещал Томми, получился наславу. Съели всё подчистую, вымазав дно еще горячего казанка хлебными корочками — как положено, чтоб не мыть! Альфе тоже перепало: костей осталось предостаточно (надо сказать, что зубы у хоббитов крепкие, они бы и кости сгрызли, но нельзя же не поделиться с товарищем по несчастью!). Наконец, лениво развалившись средь валунов, друзья достали по трубке и всласть затянулись лучшей в Залучье острожской махрой.

— Прекрасно-то как… — промолвил Мерик, и наступила длительная пауза. Фридерик молча разглядывал живописные склоны на том берегу Игристой. Томми что-то насвистывал себе под нос, Мерик же пытался пускать «кольца». Альфа улеглась невдалеке и шумно выкусывала меж когтей.

«Да-с, от разговора не отвертеться», — подумал Фридерик.

— Ну, что вы молчите? — наконец, не выдержал он. — Ну, обзовите меня дуралеем, болваном, балбесом…

— Мы и так обзывали тебя дуралеем, болваном и балбесом всю дорогу, — тут же заметил Томми.

— И себя тоже, кстати… — добавил Мерик.

Фридерик вздохнул.

— Ладно, каюсь… Наверно, я такой и есть!

— То, что ты такой и есть, для нас не секрет! — отрезал Томми. — Но заметь! Мы безропотно…

— Ну, не совсем безропотно… — вставил Мерик.    

— …следовали за тобой всю ночь! При этом, зная, что ты редкий дуралей и прочее… А могли бы отправиться в Люберию или, попросту, прекрасно провести вечерок у твоего же камина…

— Что же мне делать? — всердцах воскликнул Фридерик.

— Что делать!? — изобразив крайнюю степень удивления, повторил Мерик. — Ты слышишь, Томми, этот индюк просит у нас совета! Оказывается, он не знает, что в таких случаях следует делать!

— Ты предлагаешь ему помочь? — осведомился Томми.

— Я? И не подумаю! Пусть хоть раз в жизни пошевелит своими… Ээ… Они у него есть, как ты думаешь?

— Можно слегка дать ему по голове и посмотреть, не вытечет ли что-нибудь из ушей…

— Прекратите! — взмолился Фридерик. — Ну, виноват я! Виноват! Что вы еще от меня хотите?..

Хоббиты переглянулись.

— Мы хотим, дружище, — медленно, отчеканивая каждое слово, произнес Томми, — чтобы ты честно — без вранья! — рассказал нам, своим друзьям, что произошло с тобой вчера вечером. Особенно, кстати, интересно будет узнать, почему вчера нам удосужилось лицезреть тебя в столь неприглядном виде…

— Я бы даже сказал, крайне нелицеприятном… — кивнул головой в знак согласия Мерик.

— И отдельно — почему мы, сломя голову, неслись за тобой всю ночь…

— Словно еноты недоделанные... — уточнил Мерик.

— Короче говоря, нам хотелось бы знать, что явилось причиной всего этого спектакля, невольными свидетелями которого и — заметь! — участниками мы стали, — закончил Томми. — Что здесь непонятного?

— Ох… — в который раз вздохнул Фридерик. — Я и сам готов с вами всем этим поделиться, только не знаю с чего начать…

«Засмеют, — подумал он. — Точно — засмеют». А уж это приятели делать умели!

— А ты начни с самого начала, — серьезно предложил Томми.

— Верно, — согласился с приятелем Мерик. — Мы, как ты заметил, может быть, никуда и не торопимся! Можем слушать твою историю целый день. Даже ночь. Не прерываясь!

— Разве что, ненадолго…

— Точно! Разве что, хвороста в огонь подбросить…

— Пару кроликов поймать…

— Так с чего там, не слышно что-то, начинается леденящая душу история?

— Вы не поверите, братцы, — невесело усмехнулся Фридерик, — но леденящая душу история начинается приблизительно с того самого места, на котором вы нынче сидите… Я имею ввиду поляну.

— Мы догадались, что ты имеешь ввиду! — переглянувшись, в один голос откликнулись приятели.

И Фридерик начал рассказ с самого начала: как четыре года назад, ранней весной, свернув с Южного тракта на знакомую тропинку, остановился на ночлег. Как на следующий день нашел бездыханного старца, как волок его на себе до самого дому и так далее… Историю эту приятели уже слыхивали, но тактично молчали. Возможно, думали, что так Фридерику будет проще подойти к самой сути. А потому, лишь кивали и задавали редкие вопросы только тогда, когда что-либо в повествовании им было не ясно.

Фридерик же начал историю столь издалека с вполне определенной целью: он мучительно соображал, что можно выложить друзьям, а о чем следует умолчать? Как мы уже говорили, врать молодой хоббит не умел (сразу краснел и начинал запинаться), и искушенные в таких делах приятели сразу бы его «выкупили». Но каждый знает, что рассказать не всё, либо о чем-то умолчать — это вовсе не враньё; следовательно, и краснеть не обязательно!

Неторопливо ведя свое повествование, подолгу раскуривая трубку и, вообще, отвлекаясь по разным мелочам, хоббит, наконец, пришел к выводу, что рассказывать приятелям про свои странные и тревожные сны не следует. Как и не следует упоминать про необычные, необъяснимые способности Альфы. Но своими догадками, кем же на самом деле является Старик, пришлось поделиться (тем более, что сплетни об этом расползлись по всему Уделу!) и, следовательно, пришлось признать, что, по всей вероятности, старый хитрец нынче жив-живехонек и разгуливает где-то по Средиземью. И посох с серебряным ястребком, видимо, он прихватил, но Книгу оставил…

Услышав упоминание о Книге, приятели оживились.

— Ты нам об этом ничего не говорил! — заявил Томми. — Скажи, она сейчас с тобой?

Фридерик неохотно кивнул.

— Ну-ка, покажи! — потребовал Мерик.

Отступать было некуда. Пришлось выкладывать из мешка почти всё содержимое, чтобы достать схороненную на самом дне Книгу, завернутую в лоскут старой кожи.

— Ух-ты! — только и произнес Мерик. — Никогда такого не видывал! Переплет-то, поди, кожаный…

Впрочем, даже дать подержать Книгу приятелям хоббит отказался.

— Нет-нет, нельзя открывать ее здесь, в Залучье. Старик не велел! — Фридерик почувствовал, что щеки его начинают розоветь, и искоса глянул на приятелей. Но те были полностью поглощены созерцанием невиданной вещицы. — Он сказал, что Книга эта опасная и следует отнести ее куда-нибудь подальше… Сказал, что попасть она должна в светлые руки…

— И кому же ты собираешься ее отнести, кому отдать? — поинтересовался Томми.

— Тиминскому князю! — выпалил Фридерик, пряча Книгу обратно в мешок, и порозовел еще гуще.

Впрочем, особенно стыдно ему не было. Еще ранним утром он пришел к неутешительному выводу, что все его теперешние беды от этой проклятой Книги. И следует как можно скорее ее «сдыхаться». А, следовательно — хочется или нет! — придется отнести ее как можно подальше от родного Залучья, насколько это возможно вообще сделать за оставшиеся до зимних морозов время. При этом (для себя) хоббит решил, что не будет втягивать друзей во всю эту историю, и, особенно, брать их с собой в дальний поход к загадочной эльфийской башне Тархан-Соэль. Это его — только его! — ноша, и перекладывать даже часть этой ноши на плечи верных друзей нечестно!

Вполне возможно, что далее Тиминской крепости он уж и не двинется в этом году. Но это нестрашно! Лишь бы в крепость пустили. А там уж Фридерик как-то пристроится, пойдет на зиму кому-нибудь в услужение за краюху хлеба — кто ж откажется? — и как-то дотянет до весны, а после продолжит свое путешествие… Друзья же его слишком влюблены в Удел, его поля, леса, реки! Нет, нельзя их брать с собой, даже думать об этом не следует!

— Что ж, разумно, — покивал головой Томми. Мерик же хмыкнул и отвернулся.

— Но есть и вопросы! Как-то всё, тобой рассказанное, приятель, не объясняет твоего давешнего состояния и последовавшего за тем бегства…

— Запугал меня, наверно, Старик, — неуверенно произнес Фридерик. — Вы не поверите, что только мне ни мерещилось последнее время… Ох, не хочу я об этом вспоминать, даже не спрашивайте!

— Значит, говоришь, Тиминская крепость… — потянувшись, задумчиво промолвил Мерик. — Почему бы и нет! Там мы еще не бывали!

— Верно! — согласился Томми. — Надо только составить план предстоящей кампании!

— Погодите! — воскликнул изумленно Фридерик. — Значит, вы мне поверили!?

— И не надейся, олух! — фыркнул Томми. — Лично я верю лишь своим собственным глазам, а не глупым россказням приятелей!

— Но как же понимать?..

— А никак! Ты многого не досказал нам, братец, но это, как говорится, пусть остается на твоей совести! Должен только заметить напоследок: мы знаем друг друга не один год, но впервые я видел тебя столь напуганным. Чтоб там не случилось в действительности, но выглядел ты — уж поверь! — хуже некуда, что крайне странно, как по мне… Потому думаю я таким образом: коль мы друзья, то долг друзей — помогать друг другу, а не судачить по трактирам об их же всяческих странностях! Если тебе надо, во что бы то ни стало, избавиться от этой книженции, отнести ее ко двору князя — мы пойдем вместе с тобой и вместе вернемся. А то ты, пожалуй, такого еще навытворяешь по дороге…

— Тем более, что от нас-то ты уж точно никуда не денешься! — добавил Мерик.

— Ох, братцы! — воскликнул Фридерик, прижав руки к сердцу. — Я и не думал! Даже поделиться своими горестями боялся… Спасибо вам преогромное!

Он вскочил на ноги и порывисто обнял своих друзей.

— Ладно, уж, ладно… — пробормотал Мерик, высвобождаясь из крепких объятий. — Покамест, как говорится, не за что-с!

Вечерело…

Трое хоббитов бодро шествовали узкой, извилистой тропинкой вдоль шумящей Игристой. За ними, лениво перебирая лапами, плелась черная, с рыжеватыми подпалинами псина. Направлялись все четверо в славный город Бринбурн.    

Поначалу посещение города не входило в намерения Фридерика (много чего не входило в его намерения поначалу!). Более того, хоббит подумывал сразу направиться к Чертовым сходням, чтобы как можно скорее покинуть родное Залучье. Отчасти и потому, что денег у него практически не оставалось — а что с пустыми карманами делать в городе? Но выяснилось, что всё не так просто…

Во-первых, как пояснили друзья, без личного соизволения Верховного Старосты, подтвержденного письменно (и обязательно с печатью), никого через Заставу не пропустят. Стерегут же Заставу сплошь родственнички — дальние и близкие — старины Крола, то есть охрана, теоретически, неподкупная. Во-вторых, не было пока случая, чтобы кому-либо подобное соизволение было жаловано. (Заметим при этом, что неизвестно также, хотел ли кто-либо до сих пор его получить.) Следовательно, Заставу придется втихую обходить (возможно), что уже однажды пытались проделать Мерик с Томми забавы ради (неудачно), либо надеяться на чистое везение.

В-третьих — как Фридерик отстал от жизни! — обойдя Заставу, путешественники могли нарваться на обоз тех же Кролов, что не сегодня-завтра должен был возвратиться Чертовыми сходнями из очередного похода ко двору князя Тиминского. Последнее надо было бы прояснить, послушав свежие сплетни, которыми богаты все городские трактиры. Наивное замечание Фридерика, мол, «что нам сделают Кролы?», было встречено дружным хохотом. «Ты, братец — заметил по этому поводу Томми — будто с луны свалился! Ничего, выберемся отсюда, из Удела, мы тебя малость просветим!» Потому, единственно верным решением в данном случае (по мнению приятелей) было отправиться в Бринбурн и пару дней потолкаться по трактирам, а заодно и отдохнуть малость перед дальней дорожкой. «Пускаться же в путь следует, — настаивал Мерик, — когда обоз вернется! Поверьте — самое время мимо Заставы проскользнуть, когда все будут предаваться угощению и прочим утехам. Главное в лапы Кролам не попасться — ох, и надают же тумаков!»

Фридерик сопротивлялся, как мог, но доводы приятелей были убедительными и он, скрипя сердцем (и пустым кошельком) согласился. Лишь малость всполошился у самого Бринбурна, когда узнал, что приятели собираются остановиться на ночлег ни где-либо, а в трактире «У Толстого Дрого». Но Мерик лишь загадочно усмехнулся, а Томми пояснил:

— С Дрого мы уж давно помирились, зовем его почтительно — милсударь. Так что, у нас там, как говорится, неограниченный кредит, и сеновал во дворе всегда к нашим услугам. Кстати, когда надо что-либо уладить, всегда посылать следует Мерика…            

Таким образом — еще ночь не опустилась на славный город Бринбурн — приятели уже сидели за накрытым столом в трактире. (Псину предусмотрительно закрыли в сарае — чтоб с местными псяшками не погрызлась.) Веселились всласть, прислушиваясь к разговорам за соседними столиками, и трапезничали в свое удовольствие. Кстати, вечерняя трапеза состояла из следующего: ушицы из свеженькой плотвички; вареной картошечки, обильно посыпанной всякой зеленью; молоденькой свининки, запеченной с яблочками; бараньих ребрышек под горчичным соусом; белых грибочков, поджаренных с чесночком. Всё это было обильно сдобрено солеными помидорчиками, огурчиками и белым лучком. Присутствовали на столе горячий ржаной хлеб и, конечно же, сулейка темного пересеченского пивца. Фридерик даже припомнить не мог, когда последний раз он хотя бы любовался таким изобилием! От винца, несмотря на жалобные протесты Мерика, решили отказаться: вдруг завтра же придется отправляться в дорогу. Не с больной же головой!

Хозяин трактира, Дрого, был необычайно любезен с приятелями, но на Фридерика поглядывал косо.        

Зал, как всегда в вечернее время, был набит до отказа. От дыма махры даже глаза слезились! Разговоры в основном велись о самом обыденном, то затихая вовсе, то разгораясь громогласными спорами. Ничего, впрочем, интересного Фридерик не услышал, как не напрягал слух. Не считая извечных сплетен, пересуды охватывали три темы: уйдет ли в ближайшее время старина Крол на заслуженный отдых («уж, наверняка, можете поверить» — утверждали Дудстоны с Булкинсами; «ни в жисть, так и помрет старик — с места своего насиженного не сдвинется» — стояли на своем Ёйлы с Пойлами), какие новости принесет на днях старина Крол, вернувшись из очередного вояжа к досточтимому князю Тиминскому (и будет ли столь же обильное угощение, как прошлой осенью), и скольких сородичей не досчитались в Уделах после нежданной весенней напасти (с поименным перечислением всех померших).

Стало скучновато. Даже Мерик повесил нос — не задирался с соседями («Ничего, завтра я поспрошаю, кого следует» — шепотом сообщил он приятелям). Потому, насытившись вдоволь, хоббиты отправились на знакомый сеновал и зарылись носом во влажное, но свежо пахнущее мягкое сено.

Так прошло два дня. Время тянулось невероятно медленно, деньги же летели необычайно быстро. Если бы не «неограниченный» (до определенной степени) кредит Дрого, приятели были бы уже голые и босые.

Очередное утро они встретили рано — разбудили их детские голоса: ребятня устроила шумную перебранку прямо под стенами сарая. Отбросив остатки приятных сновидений, Фридерик первым скатился вниз по отвесной стремянке, приставленной к стене сарая, разогнал пацанов и принялся плескаться студеной водой и растирать занемевшие за ночь ноги. Следом спустился Томми. Последним, как всегда, появился Мерик, заспанный и унылый. Давеча он явился запоздно (Фридерик и Томми уже готовились увидеть первые сны) и еще битый час делился новостями с приятелями.

Новости же были следующими.

Прошел слух, что обоз уже вернулся и стоит на Заставе — престарелый Крол, знать, отдыхает после долгой дороги, дабы предстать пред соплеменниками в лучшем виде, и готовит речь. В полдень же завтрашнего дня (или уже сегодняшнего — кому как повезет) Верховный Староста собирается созвать на Плацу большой сход (весь Бринбурн и окрестности). По поводу сбора он даже Удельных старост вызвал, чтоб присутствовали. О чем старина Крол собирается поведать народу, никто толком не знает. Впрочем, просочились слухи, будто он нашел виновных в последних злоключениях славной Хоббитании, и сегодня будут объявлены их имена и дано распоряжение о задержании и прилежном наказании.

Исходя из всего поведанного, Мерик предлагал пуститься в путь ранним утром — так легче будет незаметно достичь Заставы. Томми долго молчал, но, в конце концов, приятеля поддержал. Вот только отправляться в путь, по мнению друга, следовало ближе к полудню, когда «славный наш Староста будет народу уши крахмалить». Фридерик предположил было, что неплохо бы вначале послушать Старосту да узнать последние новости, но тут Мерик с подленькой ухмылочкой заметил, что «виновником всех бед» вполне может оказаться их приятель — подлый и продажный укрыватель чужаков. Фридерик обиделся. Томми же покачал головой, но согласился, что такое вполне даже возможно — «с него, со Старосты, станется». Таким образом, вопрос отбытия был решен.

После этого приятели еще долго обсуждали всякие мелкие детали, но Фридерик уснул, так и не дождавшись конца бесконечных пререканий...

— Ну, что за глупейшая привычка, — сонно промямлил Мерик, — устраивать галдеж, когда все добропорядочные граждане еще спят!

— Не торопись слазить! Сбрось, вначале, торбы!

— Вечно мне достается самая тяжкая работа…

— Давай-давай, вон уж народ на Плац валит!

— Рановато что-то…

— Пойду, выпущу Альфу, — сказал Фридерик. Псина, измученная долгим сидением в пустом сарае, чуть не сбила хоббита с ног, когда тот открыл засов и отворил тяжелую дверь.

— Ну, вот и дождались, — нерадостно вздохнув, произнес Фридерик, похлопывая собаку по загривку. — Двинемся теперь в путь-дорогу. Назад, что говорится, возврата нет…

— Может быть, хоть перекусим, — неуверенно предложил Мерик, забрасывая за плечи внушительного вида походный мешок.

— Некогда! — отрезал Томми. — Мы же договорились не терять времени! Пройдем Заставу, тогда поедим. А сейчас Фридерик с Альфой уходят через Восточные ворота, а мы пойдем через Западные. Встречаемся возле ельника! Вперед!

Поначалу двигаться быстро не получалось. Казалось, всё население славного града Бринбурна, разбуженное ни свет ни зоря, одновременно вывалило со своих подворий на улицы, надеясь первыми добраться до Плаца и занять самые лучшие места. Толпа, что двигалась навстречу Фридерику, гудела, шаталась, толкалась, бранилась… Хоббит был несказанно удивлен: такого количества народу он отродясь не видывал! А еще говорят — хвороба! Впрочем, расталкивать толпу хоббиту не приходилось. Встречные и так расступались, лишь завидев Альфу, и еще долго глазели вслед странной парочке.

— Ну и дела, — неслось со всех сторон. — Это, с каких же пор псины-та по честному городу разгуливать стали? Непорядок! Я жаловаться буду самому Старосте! Уж он-та призовет к ответу всяких проходимцев да негодников!

Лишь добравшись до городских ворот (стражей видно не было), хоббит вздохнул с облегчением и ровным шагом двинулся на север вдоль городьбы. До ельника, который начинался у подножья хребта Лука и темной стеной вздымался вверх по склону, он добрался первым и еще добрый час дожидался своих приятелей, притаившись под разлапистыми ветвями северных великанов. Отсюда до Заставы было не более полумили.

— Ну и толпа! — сообщил Томми, падая на покрытую ковром из рыжих иголок землю и смахивая рукавом капли пота со лба. — Даже не припомню, когда такое видел…

— Не толпа — стадо! — согласился Фридерик. — Жаль, не удастся послушать, о чем будет Староста толковать!

— Да, ну его! — фыркнул приятель. — Всё одно, ничего нового не скажет…

— А где Мерик?

— Где-где? Как всегда, пошел на разведку…    

Отдышавшись, хоббиты двинулись далее вдоль дороги в тени свисавших до самой земли тяжелых ветвей. Шли молча, глядя под ноги и осторожно обходя лесные завалы. Остановились лишь тогда, когда в просветах меж еловых лап замаячил частокол Заставы.

— Будем ждать здесь, — сообщил Томми.

Хоббиты спрятались за широкими стволами деревьев. Альфа, казалось, тоже понимала, что шуметь не следует, и распласталась у ног хозяина, лишь настороженно приподняв треугольные уши.

— Может быть, не следует рисковать? — неуверенно прошептал Фридерик. — Может быть, всё же пойти в обход?

— Мы это уже обсуждали ночью, — напомнил приятель, тоже шепотом. — Только лишних полдня потеряем, да и собака твоя там не пройдет…

— Альфа везде пройдет!

Томми лишь нетерпеливо махнул рукой, и хоббиты превратились в слух. Откуда-то доносился звонкий голосок Мерика и чьи-то приглушенные незнакомые голоса. Фридерик не мог разобрать слов, но, что их приятеля осыпают грязными ругательствами, догадывался.

— Как, по-твоему, у него выйдет? — нетерпеливо спросил хоббит.

— Цыц! — шикнул на него Томми. — Ни звука! И гляди, чтобы псина не залаяла! — Хоббиты притаились и стали ждать. Прошло минут пять; голоса смолкли, и вскоре раздался дружный топот, затихший в стороне Бринбурна (Альфа зарычала было, но Фридерик прижал ее к себе и успокоил). А еще спустя минуту Мерик, пробравшись сквозь колючие ветви, рухнул на мягкий ковер рядом с приятелями.

— Вся стража подалась на сход, но двоих оставили, — тихо сообщил Мерик. — Как по мне — редкие телепни, да и те несутся нынче к городу, что мочи! Подождите немного, я схожу, проверю, не остался ли еще кто-либо за стенами… — С этими словами приятель вновь скрылся среди елей.

— А если, всё же, не получится? — жалобно спросил Фридерик.

— Тогда будем действовать, как договаривались, — решительно заявил Томми, искоса поглядывая на Альфу. — Но вначале устроим маленький пожар под стенами. Нам уж отступать некуда!

— Ох, лучше бы без этого! Что ж Мерик так долго?

— Придется подождать… — отозвался Томми.

Прошло еще немного времени, и со стороны дороги донесся знакомый свист. Только тогда приятели перевели дух и, уже не таясь, направились в сторону Заставы.

— Балбесы! Редкие балбесы и недотепы! — победоносно ухмыляясь, сообщил Мерик, встречая друзей. — Это я про тех двух недоумков, которых Кролы оставили на страже! Прошу, господа, вся Застава к вашим услугам!

— Как тебе это удалось? — изумленно спросил Фридерик.    

— Нет ничего проще, — хитро усмехнулся тот. — Я только напомнил им, что Верховный Староста велел «всем без исключения и немедленно» собраться на Плацу, поскольку готовится сделать важное заявление! Тех же, кто ослушается, ждет жестокое наказание и отлучение от угощения на два года! Парни, правда, немного поупирались для приличия, но рванули в Бринбурн — любо поглядеть было!

Приятели дружно расхохотались.

— Вот уж верно, — согласился Фридерик. — Наказание с отлучением им теперь, пожалуй, гарантировано. И поделом!

— Я, кажется, уже говорил тебе, — заметил Томми, подмигивая Фридерику, — что в таких делах лучше Мерика не сыщешь во всем Залучье!

Друзья вновь рассмеялись. Фридерик же с нескрываемым удивлением рассматривал выросшее перед ним сооружение, которое в народе называли Заставой Крола.

Посреди пыльной, проезженной дороги возвышался частокол высотой в добрых двадцать футов, — выше, чем городьба вокруг Бринбурна! — сложенный из толстенных (в два хоббитских обхвата), заостренных кверху бревен. Бревна были невесть как обструганы, но подогнаны друг к дружке мастерски — мышь не проскочит. Частокол заметно закруглялся в обе стороны, так что конца его видно не было. Посреди частокола красовались громаднейшие, окованные железом ворота на увесистых петлях. По обе стороны от ворот возвышались две дозорные башни, каждая высотой футов за тридцать. Хоббит даже присвистнул:

— Это сколько же труда вложил Староста в это строительство!

— Иди сюда, — окликнул его Томми, — не то еще увидишь!

Поднатужившись малость, Томми и Мерик сдвинули таки одну из створок ворот и юркнули внутрь. Следом последовала Альфа, а затем и Фридерик, подозрительно разглядывая невиданное сооружение.

Миновав ворота, Фридерик еще более изумился: оказалось, что городьба (общей длиной, на глаз, ярдов сто) упирается краями в почти отвесные скалы, окружающие небольшую долинку. С внутренней стороны частокол имел узкие, незаметные снаружи галерейки, которые опоясывали его по всей длине ближе к самому верху. К ним вели деревянные сходни. По сходням же можно было попасть и в сторожевые башни, покоящиеся на каркасе из деревянных балок.

Площадь же внутри Заставы оказалась сплошь застроенной неказистыми, приземистыми строениями, меж которых разместились коновязи и загон, в котором уныло бродили пара мулов, а также склад необструганных бревен. То там, то здесь виднелись остатки кострищ. Впрочем, не это, прежде всего, завладело вниманием Фридерика — в отвесных скалах виднелась узкая, черная щель, которая явно не вязалась с окружением. От нее тянуло холодом и сыростью…

Сзади раздался неприятный скрежет, и Фридерик, невольно, оглянулся. Приятели, успев уже закрыть ворота Заставы, теперь засовывали в металлические скобы внушительные деревянные засовы.

— Что вы делаете? — воскликнул хоббит.

— Готовимся позавтракать, — спокойно сообщил Мерик, загоняя последний засов (а было их пять) в уключину. — Посмотри на небо! Уж скоро второй завтрак, а у меня маковой соломки во рту не было со вчерашнего дня!

— Но так же нельзя! Вдруг, сюда придут…

— Вот и прекрасно! Много бы дал, чтобы поглядеть, как эти дурни попадут вовнутрь!

— Да уж как-нибудь попадут, — промолвил несчастный Фридерик. — Ох, и нарвемся мы тогда на неприятности…

— Мы и так уж нарвались… — резонно заметил Томми.

— Ай, какие-такие неприятности? Брось! — скривился Мерик. — Я тех балбесов в глаза не видывал, и знать не знаю! Они меня тоже. Вас же они и подавно не видели… Ха! Мало ли, кому придет в голову поразвлечься!

— Зато уж тебя-то они на всю жизнь запомнят, думаю!

— Это уж их проблемы! — беспечно махнул рукой Мерик. — Впрочем, действительно, интересно было бы глянуть, как твои, Томми, родственнички будут брать приступом свою же Заставу!

— Кому, может быть, и интересно, а мне не очень… — невесело процедил тот.

— А вот и кострище подходящее! Даже разжигать не надо — еще горяченькое, — воскликнул Мерик и, недолго думая, стал подбрасывать в тлеющие уголья хворост и раздувать огонь. Вскоре веселое пламя уже играло посреди Заставы, и сизый дымок пополз по близлежащим склонам.

— Что вы делаете? — всердцах воскликнул Фридерик.

— А что такого? — удивился Мерик. — Тебе картошечку с грибочками или с курятинкой? Помидорчики?

— Да, ну вас!..

— Прекрати, Фридерик! — спокойно отозвался Томми, скинув мешок на землю и поудобнее устраиваясь у костра. — Опасаться нечего! Пока они там сообразят, что да к чему, думаю, часа два пройдет, не меньше... А поесть не мешает! Впереди тяжелый подъем, может статься, лишь к вечеру отобедаем. Садись!

Фридерик чертыхнулся, глубоко вздохнул, но всё же последовал примеру друзей, скинув с плеч тяжелый мешок и развалившись на сухой земле рядом с костром.

— Интересно, — мечтательно произнес Мерик, вытянув ноги к самому огню, — о чем повествует в данный момент на Плацу наш Староста, разлюбезнейший старина Крол?

— …Так вот, в общих чертах, дела обстоят на свете… — закончил свою речь Верховный Староста, старина Крол. — Но унывать не следует! Ни к лицу нам уныние! Мы еще всласть поживем под теплым солнышком и вдоволь насладимся плодами радостной жизни!

— Ура! — разнеслось над площадью. — Многие лета великому князю! Многие лета нашему мудрому Старосте! Слава нашему защитнику! Слава нашему народу! Ура! Поживем наславу! Ура! Слава!

Все зааплодировали.

Старина Крол стоял на свежеструганной трибуне посреди Плаца, возвышаясь на целый рост над ликующей толпой. Раскланиваясь во все стороны и милостиво улыбаясь, он наметанным глазом отмечал, кто более иных старается. Конечно же, более всех усердствовал его старший сынок Перегин — оно и понятно! Как никак, гордость и опора. (Надо заметить, что своего старшего сыночка Староста любил величать Перри — когда был им доволен или слегка подвыпивши; Перегином называл редко, а всё более оболтусом — поскольку доволен сыночком бывал крайне редко.)

Впрочем, как подметил Крол, ничем не уступали ему в усердии и ближайшие родственнички — Ройлы, Ёйлы, Пойлы и Дудстоны: рвали глотку — любо поглядеть! Не отставали Лякошели и Шерстолапы. А может быть Шерстопалы — кто их разберет. Но вот Барсуксы и Булкинсы явно были не в духе… Брендизайки что-то совсем приуныли, даже не рвались в первые ряды… Не видать было Брускинсов, словно все повымерли — непорядок! А дальние родственнички — тоже Кролы — и вовсе молчали, словно воды в рот набрали… Чего-то не видно было Томиуса Крола — он же Томми — известного розбышаки и бузотера, а также его дружка-баламута… Похоже, что вообще никто из рыжеволосых Бобберов так на Сход и не явился… «Ну, я вам сейчас покажу, — подумал Верховный, — долго еще вспоминать будете!»

Крол поднял руку, призывая к тишине. И хотя крики на площади так и не стихли, продолжал:

— Однако же, не о всем я поведал… Не всеми горестями поделился… — он сокрушенно покачал головой, ожидая, пока самые усердные крикуны не угомонятся.

— Душа моя кровью обливается, когда вспоминаю я несчастных моих сородичей, кои уж никогда не смогут разделить с нами наших радостей и невзгод… — совсем уж упавшим голосом произнес он.

— Тише! — закричали со всех сторон. — Ничего не слышно!

Верховный выдержал необходимую паузу и продолжил:

— Надо сказать, не только наш благодатный край претерпел нежданного лиха! И в землях нашего южного соседа — Хордии и на Севере свирепствовала жуткая хвороба… Многих — ох, многих! — не досчитались наши ближайшие соседи и заступники! Оттого-то и взялся князь наш Тиминский провести строжайшее расследование всех причин и обстоятельств постигшего нас всех горя…

На Плацу вконец поутихли, прислушиваясь к каждому слову Старосты. Тот лишь вновь покачал головой и неторопливо продолжил:

— Как выяснилось в ходе тщательного расследования, причиной невиданному мору стали наши враги! Именно они занесли проклятущую хворобу в наши процветающие земли, дабы подорвать сами устои наших свободных княжеств… Более того скажу: нашлись и непосредственные виновники невиданной трагедии! Оказалось, что чуму омерзенную разносили по нашим весям шпионы южных государей, скрывавшиеся, до времени, под видом древних старцев…

Толпа на площади зашумела.

— Как всем известно, Закон не дозволяет давать приют в землях наших чужестранцам, — повысив голос, заявил Староста. — И что же я узнаю намедни? Оказывается, для некоторых наших сограждан сей Закон — пустое место! Оказывается, по нашим родным полям и лугам свободно разгуливают громадины, которым некоторые дают и пищу, и кров!..

— Позор! — разнеслось со всех сторон. — Как можно!? Под суд негодников!

— Закон попирается! И после этого-то мы удивляемся, — удовлетворенно закончил Верховный, — что наши сограждане мрут сотнями…

— А я слышала, что чужеземец тот уж давно помер… — раздался чей-то неуверенный голосок.

— Помер!? — тут же откликнулся Староста. — Вот вам и доказательства…

— К ответу! — взревела толпа. — Наказать! Судить!

— Вы сами всё видите… — сокрушенно покачав головой, в очередной раз развел руками старина Крол. — Я стараюсь быть справедливым и не спрашиваю иной раз с провинившихся… Может быть, я чересчур мягок?

— Нет! — неистовала толпа. — Судить! К ответу! Имена! Назови имена лиходеев!

— Ну что ж… Вы, соплеменники мои, как всегда правы! И я лишь ваш покорный слуга… — Крол вскинул голову. — Потому объявляю во всеуслышание! Приказываю моим доблестным шаррифам немедленно схватить и доставить в Бринбурн для непредвзятого и справедливого суда некоего Фридерика Брускинса из Верхних Брусков…

Народ на Плацу зашелся восторженными криками.

— …А также его дружков и соучастников, а именно — Мериадока Боббера и Томиуса Крола… Должен с большим прискорбием заметить, что последний является моим дальним, но, всё же, родственником! Но я ни для кого не сделаю исключения, когда речь идет о соблюдении законности…

— Слава Старосте! Слава Верховному! — неслось со всех сторон.

— А также, — подняв руку и призывая всех к вниманию, продолжил Крол, — обещаю, не уйдут от справедливого суда и те лица, кто в сговоре или невольно поддерживал этих негодников…

Площадь орала уж так, что последние слова Старосты потонули во всеобщем шуме.

«Так-то, — подумал старик, поглядывая на своего, разинувшего рот сынка. — Учиться тебе еще да учиться. Нет, нескоро, оч-чень нескоро станешь ты Старостой…» Удовлетворенно наблюдая за беснующимся морем народа, старина Крол вдруг вздрогнул и пальцем, настоятельно, призвал к себе своего разлюбезного старшего сыночка.

— А эти кто? — негромко спросил он, указывая на двух подпрыгивающих от восторга хоббитов.

— Э-э… А-а… — только и промолвил Перегин. — Так это ж Брин и Андерсон! Наши людишки…

— Я знаю, как их зовут, — прищурив глаза, произнес Верховный. — Я спрашиваю, что они тут делают?

— Как что? — опешил сынок, но на всякий случай втянул голову в плечи.

— Оболтус! — прошипел старик. — Они же должны стеречь Заставу!

Перегин лишь тупо вытаращил глазенки и, полусогнувшись, стал медленно пятиться…

— Я сейчас… Я живо… Всё исправлю… — бормотал он.

«Нет, — подумал старина Крол в который раз, провожая отпрыска хмурым взглядом, — нескоро ты, сыночек, станешь Старостой — ох, и нескоро…»

В это самое время Дрого, прозванный в народе почему-то Толстым, согнувшись в три погибели, пробирался самыми темными закоулками к своему трактиру, мечтая лишь об одном — поскорей запереть все двери на засовы и тихо отсидеться день-другой, пока толпа не схлынет… «Донесут, — думал он, — точно донесут… Лихо-то какое! Лишь бы не спалили… Ну, пройдоха рыжий, я т-те покажу милсударя — только попадись мне! Я т-те сам свяжу и с дружками твоими, негодниками, к Старосте доставлю в лучшем виде! Я т-те…»