Холодные камни. Вы, должно быть, слышали от родителей ли, друзей ли, что нельзя вытаскивать их из ледяного родника. Даже трогать нельзя: за одно лишь мгновение утянут на дно. Знать-то о них знаете, но едва ли кто-либо представляет себе, какие они — эти камни.
Так ведь? Тогда тебе, мой друг, очень повезло: я расскажу, а после мы никогда больше не увидимся.
Они встретились мне тогда... Не спрашивай! Слишком много раз с тех пор плакали над моим бледным, холодным телом. Ты просто представь, бывает драккар уходит далеко — сквозь туманы по холодному морю к новым, богатым землям. И луна тем заступница, кто входит в эту неизвестность, и пусть ведьмы колдуют, насылая пургу, над светилом, я верю в каждого из своих братьев. По крайней мере, верил. Только шла зима зимой, но нет ни крови родной, ни злата. Тогда пришла пора мне взять оружие и отправиться за ними. Однако нашел я только пепелище, которое больше никогда не зарастет травой. Там, через крики, боль и поломанные души, мне удалось видеть ее. Она была странная какая-то и очень усталая.
— Где они? Я хочу пойти за ним! — Она улыбнулась, услышав мой вопрос, однако не ответила.
— Пойдешь, но не сейчас.
— Почему? В какое место ты их отвела?
— Куда они хотели, туда и пошли.
Она хотела было уйти, но я схватил ее за руку, однако сразу же отпустил: ледяная как труп. Мне стало жаль ее.
С тех пор прошло уже более десятка веков, а я всё ещё тону, исчезая и вновь появляясь. Ищу тех, кого любил, но не нахожу.
Бывает, думаю, что нашел: лучше бы многих не то, чтобы не считал друзьями, а сразу убил, не раздумывая. Это порок — жить вечно, опять и опять переживая начало и конец круга. Смерть, как оказалось, вовсе не грех. Тысячи голосов ежесекундно звучат в моей голове, не давая покоя ни днем, ни ночь. Я помню все: и монастырь святого Кутберта, и осаду Иерусалима, и то злополучное тринадцатое сентября тысяча триста седьмого года во Франции. Помню, как горячая кровь струилась по моему телу, как железо дробило на мелкие осколки мои кости и страх вперемешку с болью были так сильны, что даже не было сил кричать. И каждый раз, перед тем, как вновь уйти, мне хотелось увидеть их... Но не удавалось: все время не те. Я запутался, устал, хотя никогда и не сбавлял шага: мы шли строем, но возвращался один. Бывало, что становилось невыносимо: множество голосов, мелькающие образы — все это я. По-хорошему, пора бы мне сломаться, но уже слишком поздно.
И вот однажды на грязной станции метро, почти что в полночь, я вновь встретил ее. Мы стояли одни на платформе. Как это странно, грустно, но в то же время смешно до боли. Я не удержался и обратился к ней, все такой же уставшей и холодной,:
— Наконец-то за мной?
— Нет, — с усмешкой ответила она. — Ты опять опоздал. Жди следующего поезда.
— Ошибаешься, Дьявол всегда приходит вовремя.
— Насколько я помню, Дьяволу никогда не везет. На этом твое с ним сходство заканчивается.
— Знаю, — почему-то этот разговор заставил меня улыбаться, что случается достаточно редко. — Но мне нравится фраза. Слишком мало в этом мире вещей, которые могут меня порадовать: только слова и остаются. Слушай, давай заключим с тобой сделку?
— Сделку? — едва сдерживая хохот, спросила она. — Какую еще сделку?
— Если мне не дано их найти, то забери меня. Просто забери. Я очень устал.
— Нет.
— Так и знал. Лучше бы тогда одного меня взяла.
— Каждый из них так говорил. И я выполнила просьбы, а ты опоздал. Сам виноват: сдался бы, сдался бы по-настоящему — ушел бы, но ты же воплощение вечных мук и неугасающего огня во множестве тел.
— Не дождешься. Вот теперь я точно никогда не склоню пред тобой колен.
— Ну, тогда быть тебе вовеки проклятым, — она одобрительно посмотрела на меня. Неожиданно мимо нас с ужасным грохотом пронесся поезд. Мне показалось, будто он ехал вечность, будто несколько раз обогнул Землю, прежде чем остановиться…
Я мог бы рассказать тебя, что случилось далее, но оно тебе надо? Правильно! Моя участь — вечно бродить по свету до конца его существования. Рад бы озлобиться, возненавидеть все живое, но вместо этого я продолжаю удивляться его красоте. Пусть это будет платой за то короткое счастливое время, когда-то случившееся в моей слишком долгой жизни.
Память — мой холодный камень и мое последнее спасение.