Halgen — Желтороссия

Жаркий августовский день подогревается огнем сражения. Земля, ныне называемая северо-восточным Китаем, а прежде бывшая — Маньчжурией, потонула в клубах дыма и пыли. Клинья советских танков, броня которых еще помнит камни Берлина и Кенигсберга, играючи рвут ровное маньчжурское поле, как будто предназначенное специально для них. Приземистые японские боевые машины пытаются им ответить своим огнем, да куда там — мелкокалиберные снаряды страны восходящего солнца отскакивают от русской стали, будто орехи. Военно-морская Япония построила крупнейшие в мире линкоры, первые авианосцы, но вот с техникой для сухопутных полей у нее было плохо. Немногочисленные мелкие танчики и самоходки, удобные для перевозки кораблями и высадки на острова, но беспомощные против железных континентальных монстров.

Маньчжурские ополченцы храбро палят в краснозвездные панцеры из допотопных винтовок и гладкоствольных ружей. Да что толку, даже краску не поцарапают! Помощи ждать неоткуда, обугленная Япония не в силах уже защитить и саму себя. Бежать тоже — некуда, через море вплавь не переплыть, флота больше нет. А на юге оживает китайский монстр, прежде много веков скованный маньчжурской цепью, а ныне — проснувшийся и ощутивший свою мощь.

Аэродром древней столицы, Мукдена. В брюхо транспортного самолета спешно вбивается поток позолоченных людей — маньчжурский император Пу И с семейством и со свитой. Быстрее, быстрее, а то уже предосенний воздух остро пахнет порохом. Пилоты давят на газ, винты бешено вращаются. Бежать! Но куда? В Японию, над которой уже безраздельно хозяйничают американские стервятники, которым пришибить маленький самолетик — что муху?! А если полет и пройдет благополучно, то кому в избитой, разрушенной Японии будет дело до несчастного правителя более не существующей страны?

Впрочем, гадание о будущем — бессмысленно. На полосе как будто из ниоткуда вырастает плюющаяся соляркой туша Т-34, решительно перегородившая путь механическому мотыльку. С его нагретого солнцем тела спрыгивают солдаты в касках с красными звездами. 19 августа 1945 года, последний император династии Цинь попал в русский плен...

Степи, раскинувшиеся к северу от Китайской стены. Плавильный котел, из которого всю историю отливались все новые и новые народы. Мощнейший очаг этногенеза, интересовавший основоположника теории пассионарности, русского геополитика Льва Гумилева.

В те степи солнце отправляло лучи своих вспышек, и они оживали степными народами. Рассекая воздух, неслись конные воины этих народов во все стороны света, но прежде всего — на юг, где утыкались в плотный шар из людской массы. Легкая степная сабля и каленая стрела мигом опровергали все мудреные построения военных теоретиков Поднебесной, начиная от Сунь Цзы. Монгольский вождь Чингизхан, маньчжурский хан Абахай. Миллионные армии беспомощно капитулировали перед немногочисленными отрядами всадников, после чего рождалась новая династия. Монгольская — Юань, маньчжурская — Цинь.

Победители радовались завоеванным богатствам, возможности более не терпеть секущие степные ветры и режущие кожу морозы. Аромат садов, сытная пища, блестящие предметы роскоши — вот что доставалось в удел победителям. Но не ведали они коварства китайских земель.

Сменялось несколько поколений, и потонувшие в неге ханы (ставшие императорами) и их соратники с ужасом замечали, что вокруг них почти не осталось родных лиц, не слышна родная речь. Подобно горсти соли, брошенной в море, победители растворялись среди побежденных. И никакие попытки оградить себя им не помогали. Не помогла особая мода для китайцев (брить голову и заплетать косы мужчинам, женщинам с детства туго бинтовать ноги), не помогла ивовая изгородь со стражей, разделявшая Маньчжурию и Китай. И когда победитель слабел в конец, побежденные наносили смертельный удар, в лучшем случае лишая его власти над собой, в худшем — отнимая и его родную землю. Монголы в 1368 году успели уйти вовремя, и все-таки сохранили себя, как народ. Но маньчжурам спустя более чем пять веков — не повезло, они упустили время. И выход остался лишь один — звать на помощь соседей с севера.

Помочь могли русские и японцы. В 1905 году они столкнулись на маньчжурской земле, первый раз полив ее кровью. Японцы победили, и несчастным маньчжурам не осталось ничего другого, кроме как признать над собой их власть. Спустя 40 лет побеждали уже — русские, и маньчжуры готовились признать власть нового победителя. Тем более, что русские в Маньчжурии давно стали привычны, после Гражданской Войны в России эта земля стала для многих из них — второй родиной, а город Харбин сделался центром русского Зарубежья...

Маньчжуры встречали русских. Они смирились со своей судьбой — более не господствовать, а подчиняться. Пу И мог сделаться вассалом Кремлевского владыки точно так же, как был вассалом владыки Токийского.

Новые победители покуривали «козьи ножки» на улицах Мукдена и Порт-Артура. Кто-то из них вспоминал своих дедов, воевавших на этой же земле и с тем же противником. Солдат с перевязанной рукой гладил камни Порт-Артурской крепости, которых, наверное, касался и его дед. Кто-то уже выводил на полуразрушенной стенке куском угля «От Москвы — до Берлина, от Берлина — до Порт-Артура!» Один офицер, вероятно, бывший историк, рассказывал о проекте Желтороссии, рожденном накануне первой Русско-Японской войны. Ни у кого не было сомнений, что эта многострадальная земля отныне навсегда станет — русской.

Маньчжурия была своего рода «краеугольным камнем» степного мира, лежащего к северу от Великой стены. К востоку от нее простиралась гладь Внутренней Монголии, еще восточнее громоздились горы с зажатыми между ними котловинами Джунгарской и Кашгарской равнин, именуемые Уйгурией. Три группы народов — тунгусы, монголы и тюрки, родившиеся в утробе одной степи и потому бывшие друг другу родными сестрами. Эти народы порождали талантливых воинов, неприхотливых скотоводов, отважных землепроходцев. Но не родили степные земли льстивых царедворцев, жадных чиновников, покорных пахарей. Потому эти земли не были Китаем и никогда не могли стать им.

Китай же всю историю представлял собой цивилизацию живой силы, биомассы. Каждый китаец (то есть — ханец) ничего из себя не представлял. Но за счет огромной численности (которая всегда была в разы выше, чем у других народов) у них развивалось коллективное сознание, подобное муравьиному. Оно не позволяло побеждать сильных, зато обеспечивало удивительное чутье на чужую слабость, которой можно успешно воспользоваться. Иметь такого соседа можно, когда знаешь, что всегда будешь силен. С сильными и могучими он льстив, вежлив и угодлив. Но кто знает наперед свое будущее, кто может навсегда уберечься от всего, что ослабит — войн с другими противниками, эпидемий, недородов, бунтов и революций, наконец?! И, случись ослабнуть, со стороны тихого и смирного соседа придет вовсе не смирное горе. Китай берет не быстро, но зато хватает — цепко. Так, что отобрать потерянную землю из его объятий уже невозможно. Охваченные собой народы ханьцы мгновенно растворяют так, что от них не остается ни культуры, ни языка, ни даже крови. Все бесследно исчезает в исполинской людской массе, в цивилизации — человейнике.

Потому между собой и таким соседом надо иметь преграду. Чем она будет массивнее — тем лучше, тем безопаснее для себя и для потомков. Лучше всего, если Россия и Китай вовсе не будут иметь общих границ, отделенные друг от друга Уйгурией, Великой Монголией (Внешней и Внутренней), и, главное — Маньчжурией. Ибо в последней — больше всего городов, и, соответственно — самая сильная экономика, она имеет выход к морю, наглухо запирая для Китая путь на север. Все три страны можно связать военным союзом друг с другом и, одновременно — с Россией. Если Китай и вздумает когда идти войной на север, то его войско увязнет здесь в партизанской войне, что позволит северному соседу собрать силы, необходимые для отпора.

Но Кремлевский хозяин мыслил иначе. Несмотря на свой былой прагматизм, в отношении к Мао Цзэдуну Сталин впал в сентиментальность, больше полагаясь не на трезвый расчет, а на представления о личной дружбе. Которые так близки русским, а грузинам — еще ближе. Очевидный факт, что Мао, в отличие от своего народа, не вечен, а народы живут вовсе не чувствами дружбы и благодарности, а суровыми реалиями своей жизни, на Иосифа Виссарионовича в том случае почему-то не подействовал. Ведь даже если вопрос касался бы личных отношений Мао и Сталина, то и тогда не имело бы никакого смысла представлять китайского вождя, как свое подобие. Ибо ясно, что представление о Поднебесной, как о центре мира и всех остальных народов — как варваров для «Великого Кормчего» никто не отменял. И русские в китайском списке варваров занимают место, равное монголам и маньчжурам. Договор с варваром ценен лишь до тех пор, когда он силен, в ином его случае ценность соглашения падает до нуля.

Единственный человек, который мог возразить в то время Сталину с научно обоснованных позиций, в то время топтал кирзовые сапоги в оккупированном Берлине. Это был русский геополитик Лев Гумилев, вступивший добровольцем в Красную Армию после длительного заключения в Норильском лагере. Кто его станет слушать? Правда, еще одним таким человеком мог стать бывший вождь Русской Фашистской Партии Константин Родзаевский. Но он, закованный в наручники, был перевезен в Москву и надежно упрятан в подвал Лубянки, откуда письма к вождю не доходят.

Политая русской кровью Маньчжурия вместе с Уйгурией и Внутренней Монголией досталась Китаю. Так же Поднебесной было даровано право присоединить к себе сакральную землю Тибета. Где среди синих гор, знакомых нам по полотнам Рериха, сокрыта таинственная Шамбала, дорога на Небеса. Все эти дары Поднебесная получила в залог будущей дружбы, блюсти которую ее руководство, разумеется, никому не обязано.

Сложись все по иному, и не было бы проблемы китайской границы, на оборону которой уходят огромные силы и средства. Где в качестве одного из средств заграждения (уникальный случай в современной фортификации) применяются ядерные мины. Не было бы пограничных стычек, кульминацией которых стала битва на острове Даманском, соотношение потерь в которой 1 к 1000, уникальное для военной истории, не очень впечатлило ханьцев. Ибо этот народ меньше всех чувствителен к потерям. Ибо не существовало бы самой китайской границы, вместо нее Россия на Дальней Востоке граничила бы с послушной Маньчжурией. Покорность последней была бы абсолютна, ведь от нее зависела бы ее независимость.

Монголо-китайская граница, если бы Внутренняя Монголия вошла в состав Великой Монголии, проходила бы в непосредственной близости от Пекина (который, кстати, был основан монгольским ханом Хубилаем, ставшим первым императором династии Юань). Вероятность удара по столице наверняка сделала бы невозможными любые китайские поползновения в северную сторону.

Но все это было возможным в 1945 году. Ныне шансы упущены. Китай хватает медленно, но цепко, от него уже ничего не отнимешь. Ныне маньчжуры сделались вторым по численности народом своей земли, а монголы Внутренней Монголии и вовсе превратились в национальное меньшинство. Тенденции идут к тому, что в скором времени монголы останутся только в Монголии, а маньчжуры — в России. На очереди — уйгуры и тибетцы. Но и они долго не устоят при бешеном темпе китаизации.    

Единственное, что мы еще в силах сделать — это уменьшить культурные и экономические связи нынешнего северного Китая с собственно Китаем и увеличить их — с Россией. Возможно, вокруг этого проекта смогут сохраниться и остатки народов, некогда господствовавших в тех землях, сберечь свой язык и свою культуру. Одновременно проект такого сепаратного сотрудничества с северокитайскими землями обеспечит хотя бы относительную лояльность их жителей (неважно, коренных, или пришлых ханьцев) к России. Что, возможно, затруднит движение Китая на север. Экономическая часть этого проекта принесет прибыль, которую можно частично направить на обеспечение обороны китайской границы, сделав ее менее затратной для России.

Исторический пример такого сепаратного экономического сотрудничества — строительство КВЖД, ставшей основой всей инфраструктуры Маньчжурии. Этот опыт возможно использовать сегодня в новых условиях, наполнив его новым содержанием.

Маньчжурия богата полезными ископаемыми, в основном — железной и хромовой рудой, необходимыми для выплавки качественной стали. Также в ней развиты металлургия и машиностроение. Внутренняя Монголия имеет запасы меди и молибдена, редкоземельных металлов, которые могут быть основой электротехнической промышленности. Уйгурия также богата рудами редких металлов, в том числе — бериллия, и при этом она имеет весьма развитую промышленность. Чтобы конкурировать с коренным Китаем, этим землям достаточно производить более качественную продукцию при сохранении тех же цен.

Повысить качество производства в современном северном Китае возможно, если за научное и организационное его обеспечение возьмется Россия. Например, черную металлургию с вредного для природы доменно-мартеновского цикла можно перевести на схему прямого восстановления железа, которая уже разработана в России. Научным центром, разрабатывающим и внедряющим новые металлургические технологии, может стать Кузбасс, который для этого необходимо превратить из просто индустриального района в огромный технопарк. Там же возможна и разработка новых технологий тяжелого машиностроения, которое может быть реконструировано нами в современном северном Китае в сторону увеличения качества и разнообразия продукции. Порт-Артур может стать центром кораблестроения и судоремонта, научное обеспечение которого может производить Владивостокский кораблестроительный технопарк, созданный на основе существующей там судостроительной промышленности. Научное обеспечение цветной металлургии Внутренней Монголии и Уйгурии могут производить технопарки по цветной металлургии, которые можно создать в Южном Урале, например — в Орске и Оренбурге на базе их медеплавильных заводов.    Обеспечивать электротехническую промышленность могут технопарки, созданные на базе предприятий Урала, а также — Красноярска.

Детали машин, подъемно-транспортное оборудование, оборудование для черной и цветной металлургии и машиностроения станут основной продукцией Маньчжурии. Основой производства Внутренней Монголии и Уйгурии может стать электротехника (также в эту отрасль производства может быть включена Северная Корея). Производство потребительской продукции будет опираться на каркас тяжелой промышленности. При развитии этих отраслей возможно создание торговых марок «Сделано в Маньчжурии», «Сделано в Уйгурии», «Сделано во Внутренней Монголии», которые составят успешную конкуренцию безнадежно дискредитировавшей себя марке «Сделано в Китае».

Основной ограничивающий фактор, сдерживающий развитие китайской экономии в настоящее время — дефицит электроэнергии. Большая часть китайской энергетики связана с грязными тепловыми электростанциями, работающими на угле. Энергетика и станет основой связи России со странами Великой Степи. Линии электропередач (которые в перспективе могут принять вид сверхпроводящих энерголиний) и будут современным аналогом КВЖД. Они станут основой, «скелетом», на который будет нарастать «мясо» всей остальной промышленности. В Сибири и на Дальнем Востоке можно разместить ряд атомных электростанций, которые будут снабжать энергией как эти, ныне страдающие от энергодефицита земли, так и сопредельные территории, ныне входящие в состав Китая, а также — Монголию и Северную Корею. Но перспектива — за созданием термоядерной энергетики, основанной на ядерном синтезе. Производство оборудования для термоядерных электростанций можно разместить в Красноярске, имеющем мощную атомную промышленность, а так же — в Хабаровске. Источником сырья для новой энергетики станет Камчатка с ее термальными источниками, богатыми тяжелой водой, бором и солями лития. Для его вывоза целесообразно проложить железную дорогу, связующую Камчатку с Дальним Востоком.

Передача Китаю технологии термоядерного синтеза недопустима, ибо это лишит нас технологического главенства в этой отрасли и сорвет реализацию всего проекта. Наоборот, ключевые знания, касающиеся термоядерных технологий, должны быть надежно засекречены. Из России должна выходить только электроэнергия и поступать она должна только в тех направлениях, которые соответствуют ее интересам. Термоядерные электростанции (в отличии от атомных — безвредные для природы и практически полностью безопасные) можно размещать вдоль границ с Китаем и Монголией. Перспективно развитие термоядерной энергетики и на Сахалине для снабжения энергией Японии. Сама же Япония может быть тоже приглашена к участию в Маньчжурском проекте, она может разворачивать там те производства, в создании которых Россия не имеет опыта (бытовая техника, электроника). Очевидно, что в настоящее время в области китайского вопроса Япония более не соперник России, но — ее возможный союзник.

Из экономической автономии (ориентированной на Россию) земель нынешнего северного Китая будет произрастать их культурная автономия. Открытие центров традиционной монгольской, маньчжурской и уйгурской культуры, школ и университетов, работающих на средства, зарабатываемые ориентированной на Россию промышленностью сорвет насильственную китаизацию этого края, пробудит у его народов национальное самосознание. Уже не монголы, маньчжуры и уйгуры будут принимать культуру бывших южных соседей, но наоборот — приехавшие в эти края ханьцы станут проникаться культурой степных народов. Для Китая регион, разумеется, станет проблемой, но предпринять что-либо против него он едва ли сможет — ведь северные земли будут исправно платить налоги в китайскую казну, обеспечивая его национальный доход.    

Таким образом Россия получит на востоке необходимый «буфер» не только исключающий прямую китайскую агрессию, но и останавливающий «ползучую» экспансию китайцев. Китайцы-эмигранты, отправляющиеся на север в поисках лучшей доли, будут «связываться» северными землями своего государства, не достигнув России.

России этот проект принесет развитие технологий в тех областях техники, где они очень давно не развиваются ни в одной стране мира — металлургии, тяжелом машиностроении, а, главное — в энергетике. Причем мы сможем не только улучшить состояние этих отраслей, но встать во главе их развития во всем мире. Заодно можно провести реконструкцию металлургии и тяжелого машиностроения у нас в стране, снизить их материалоемкость и устранить тот вред, который ныне наносят природе и людям эти отрасли.

Одновременно проект будет связан и с развитием Сибири, причем развитием высокотехнологичным. Улучшение жизни этого слабо обжитого и малонаселенного края — одно из направлений созидания русского будущего, о чем я уже писал в одной из своих статей.

Очевидно, что китайский вопрос при соответствующем его рассмотрении может перейти из проблемы и области непроизводительных материальных затрат в один из стимулов для ускоренного развития нашей цивилизации по ряду направлений. И, в конечном итоге, кроме защиты восточных рубежей его решение способно принести увеличение национального богатства, а, значит — улучшение жизни народов России. На этом я и закончу свою статью.

Андрей Емельянов-Хальген

2015 год