blog alesja — Муха

Мне было лет восемь, когда однажды у нее появился крохотный очаровательный щеночек, черненький и блестящий, с рыжими неровными пятнышками на щечках и такой же рыжей грудкой-“бабочкой”, с рыженькими бровками и “сапожками” на лапках. Щеночек был похож на маленькую игрушку, аккуратно выточенную, с глазками-бусинками довольно крупного размера и с маленьким тоненьким хвостиком.

        Малютка дрожал и, не понимая, куда его принесли, растерянно смотрел по сторонам. Черные бусинки сверкали, кончики висящих ушек трепетали, как листочки. Он был такой маленький, что легко поместился в моих руках!

        — Как назовем? — спросила тетя Люба.

Повисла тишина: не так легко придумать имя, да еще такому очарованью!

        — Барончик! — предложила мама.

        — Да это девочка! — наконец сообщила тетя.

        — Нуууу, если девочкааа… то Муха! — смеется мама.

        — Хм…Не благородно, но зато как подходит ей! В самом деле — Муха!

Муха вздохнула, и я почувствовала, как маленький комочек-шарик, как будто немножко “сдулся” в моих руках.

        — Тебе нравится твое имя? А? Мушка! — но Муха не ответила: она уснула в моих руках, свернувшись в клубочек и засунув остренький носик под заднюю лапку.

Теперь я чаще стала навещать свою тетю: как же это приятно, когда тебя встречают радостным, с хрипотцой, тявканьем, непрерывно виляя хвостиком-бубликом, подпрыгивают на месте, всем существом, стараясь запрыгнуть на руки.

        — Ну, иди, иди, скорее! — я подхватываю Муху на руки, подсовывая ладонь под тепленький гладенький животик. Муха взлетает ввысь, лапки смешно свисают. Оказавшись на руках рядом с моей щекой, теплым шелковым, слегка шероховатым, язычком, облизывает мне лицо, старательно и усердно кивая при этом мордочкой.

        — Теперь никакие злодеи и воры нам не страшны! Какой замечательный звоночек у нас появился! Просто удивительно даже — как она слышит приближение шагов?! Даже из-под одеяла начинает лаять, и через несколько минут, в самом деле, появляется гость, или под окном кто-то проходит…Или слух такой уникальный? Или чутье?...

        Тетю Любу Муха обожала! Защищала, ревновала!

Стоило мне протянуть руку к тете, особенно если я это делала нарочито осторожно, Муха начинала угрожающе рычать, невзирая на мои подарки — конфеты и мороженое. Я даже обижалась на нее! От себя отрываю, приношу ей сладости, которые она очень любила, а она на меня рычит!

        — Не сердись! Собаки очень хорошо знают, кто их хозяин. Она даже спит со мной под одним одеялом — куда ей отдельно спать? Замерзает. Да и вообще…Хозяин всегда один!

        — Молодец, Муха! Ты — настоящий и преданный друг!

К лету Муха подросла, ножки-лапки вытянулись, мордочка поумнела, ушки поднялись вверх. Она стала похожа на настоящую собачью девушку, изящную, гибкую и нежную.

Тоненькая талия, грудь вперед, улыбающиеся глаза, ровные сверкающе-белые зубки…

Хрипловатый голос сменился звонким и пронзительным, а, когда она выбегала во двор, можно было подумать, что ее переносят тысячи маленьких невидимых пружинок. Казалось, она даже не касается земли, и не понятным образом скачет на ровных стройных не сгибающихся ножках.

Прохожим невозможно было не заметить наш звоночек и не обратить на него внимание.

Однажды, проходившие мимо ребята, бросили фразу:

        — А чего это она у вас такая худая?

Зачем они это сказали — непонятно! Согласно своей породе — японский карликовый пинчер — Муха была худенькая и изящная, очень красивая и стройная.

Самое интересное то, что периодически такие фразы повторялись и звучали у самых разных людей.

        — А что это вы ее не кормите, что ли?

        — Ой, какая худая!

Если бы мне рассказали об этом, то, наверное, я бы не поверила! Как же можно было так оценивать чудесную фигурку маленькой Мухи?! Или люди таким образов проявляли удивление и восхищение тому, чего раньше никогда не видели?...Нет объяснения у меня!

Печально, но на тетю не впопад брошенные слова произвели большое впечатление:

        — Ну-ка, давай ешь хорошо! Стыдно с тобой ходить! Смеются все над тобой!

Навязчивая идея не давала тете покоя, и она задалась целью откормить Муху.

        Каждый день тетя варила густую манную кашу, клала Муху вверх лапами себе на колени, зажимала ей голову левой рукой, сжатой в локте, пальцами открывала упирающуюся маленькую пасть и вкладывала в нее кашу. Муха глотала, казалось, всем телом — настолько сжимались ее мышцы от подобной “трапезы”. Иногда она подолгу держала кашу во рту, не смотря на окрики и строгий приказ: “Ну-ка! Давай, глотай!”. Тогда тетя шлепала ее ложкой по мордочке, ожидая проглатывания…Когда порция была съедена, улыбающаяся и довольная тетя вытирала Мухе морду, удаляя следы от каши, игриво пошлепывала ее и отпускала.

Через пару месяцев тоненькая талия округлилась, покрупнели лапы — Муха и в самом деле поправилась. А через полгода она была похожа на маленького черненького поросенка: исчезла грудка и дугообразная линия животика. Муху невозможно было узнать.

        Тетя Люба, большая эстетка, обладательница прекрасного контральто, собравшая в своей домашней коллекции шедевры мировой литературы, прекрасно играющая на гитаре — одним словом, безупречно интеллигентный человек, и поддалась на такую нелепую провокацию со стороны случайных невеж?! Почему?

Как я сочувствовала Мухе — не передать словами! Манную кашу я ненавидела! А если бы и любила — разве облегчила бы состояние маленькой собачки, глотающей ненавистные порции?!

        — Ой, посмотрите! Хвост, как у свиньи!

        — Почему у нее не купирован хвост? Дворняжка, самая настоящая!

Прохожие нашли новые изъяны, высказывались, как умели.

Мухе действительно не купировали хвостик, как это положено, и теперь в ее располневшей фигуре он играл негативную роль, подчеркивая схожесть с поросенком.

Тетя решила исправить ошибку и направилась в ветеринарную больницу.

        Я стояла рядом, когда врач-ветеринар пояснил условия операции.

        Наркоза не будет (!!!) — даже меня, ребенка, очень удивило это заявление!

        Резать придется два раза: сначала удалить основную часть, оставив необходимое количество позвонков, а потом, подтянув шкуру, удалить еще один позвонок, чтобы после заживания и усыхания шкура обхватила срез, а не “подскочила”, оголив косточку.

Врач убеждал тетю, что не следует этого делать, ведь хвост довольно толстый, собаке будет очень больно. Мои вопли протеста выглядели не так убедительно, как слова доктора, и на них вообще никто внимания не обратил.

        Очень хорошо помню садик во дворе больницы, лавочки в густой кружевной тени, щебетание птиц, теплый ветерок и жуткая ежесекундная боль в мозгу и сердце.

        Мы здесь в прохладе ожидаем конца операции, а там, вон за тем окном, страдает маленькое тельце.

Минут через двадцать нас позвала медсестра. Я влетела в операционную, помню Мухину мордочку, ее туго окольцованную бинтом пасть и крупные слезы, стекающие ручейком.

        — Берите ее аккуратно, придерживайте повязку! …Перед сном йодом…Чтоб не загрязнилась рана… — врач давал рекомендации, довольная улыбающаяся тетя Люба благодарно кивала головой.

Мы ехали домой, каждый со своим ощущением происшедшего, каждый со своей болью. Тетя сокрушалась, что теперь придется носить Муху на руках, в очередной раз пожалела, что вообще взяла ее когда-то в дом и искала выход из своей нелегкой ситуации.

Я плакала, стараясь прятать слезы от тети, но она настолько была занято своим несчастьем, что не замечала никого и ничего. Муха покорно сидела на руках, вероятно, счастливая, что вернулась к хозяйке, и молчала, хотя я убеждена, что рана, залитая крепким раствором йода, ужасно болела.

        — Красота требует жертв! А что ж ты хотела? Терпи! — приговаривала тетя, в очередной раз, смазывая рану йодом. Муха смотрела на нее глазами, полными слез, вздрагивала, сжималась, издавала слабые звуки тоненьким голоском, скулила, но не навязчиво, чтобы не разгневать хозяйку.

Рана заживала долго. Помню, что все лето Муха просидела рядом то на скамейке в парке, то на траве, переступала очень осторожно, а побегать не получалось. Тетя одевала ей поверх повязки маленькие детские трусики, и очередным прохожим тоже было о чем поговорить.

Рана потихоньку зажила. Муха могла снова бегать и резвиться. Тетя Люба тоже успокоилась, но боль, которую они причинили друг другу, вероятно, не прошла просто так. Тетя часто срывалась на Муху, припоминая ей все причиненные огорчения, а Муха вдруг заболела, вероятно, чумкой. Тетя сама поставила диагноз, к врачу решила не идти.

        — Выздоровеет — так выздоровеет! — заключила тетя Люба.

Муха выздоровела! Но у нее остались подергивания мышц, не сильные, слегка заметные.

Казалось, она понимала всю трагичность своего положения. Ни манная каша, ни скальпель не могли уже помочь.

Я не могла даже предположить, что вот так запросто можно отдать собаку в ветеринарную больницу, где ее вот так запросто усыпят навсегда. Тогда я впервые об этом узнала, впервые пережила это состояние — смерть.

Тетя однажды пришла и сообщила, что уговорила какого-то человека за три рубля отвести Муху и отдать в руки ветеринаров…

Сама тетя, естественно, не могла это сделать — уж больно жалко ей было расставаться с Мухой … А какой-то пьяница согласился…

Не буду подробно рассказывать, как на меня, вернее, как на девочку-подростка подействовала вся эта история. Нетрудно представить, правда?

Сейчас, оглядываясь на всю череду событий, хочу понять, что же вообще тогда произошло?

Мы сами не осознаем, насколько зависим от окружающей среды, насколько нам важно мнение других людей?

Мы готовы на абсурдные поступки ради общественного мнения?

Или можно сказать наоборот — мы готовы на отчаянные поступки, ради других людей?

Что это — наша сила, или наша слабость?