МИХАИЛ БРУК — АФРИКАНСКИЙ ВАРИАНТ.

раскаиваюсь, так это

в своем благонравии и послушании».

Генри Дэвид Торо.

            «Все хватит!»— сказал я себе. Рука потянулась к тумбочке, что стояла возле кровати. Поиски успеха не принесли. Ни денег, ни револьвера в ней не было. Да, и откуда им там взяться. Игра на бирже окончилась оглушительным провалом. Упало все, что могло упасть. А то, что не могло, просто исчезло. Это про друзей. Они, кстати, и оружие унесли. Наверное, на память, или чтобы потом на венок не скидываться. Времена трудные. Денег всем не хватает.    Отчаяние становилось все невыносимее. Утоплюсь, а заставлю вас, подлецов, раскошелиться! Мелкие пакости близким — это мое, не отнимешь.

           Если вы до сих пор не поняли, о чем речь, излагаю подробно. Израиль. Город Ашдод. Бедный, одинокий географ-почвовед очнулся после ночного бдения, на полу. Банкет не всегда праздник. На поминках тоже едят и пьют. Вчера мы продали, а затем проели и пропили то, что оставалось в квартире. Все равно за долги опишут. Я из своих намерений секрета не делал. Зачем мне там все это барахло? Никто, вроде не возражал, не отговаривал. Решил так решил.

        А потом, когда совсем устал и отдохнуть прилег, они — таки изловчились... и мой «Smith & Wesson» сперли. Подвели, ой как, подвели. Ведь так хорошо все спланировал. А теперь что? На работу идти? Ни за что! Камень на шею и в море, чтобы отмстить бесчувственным друзьям. Только во что облачиться? Впрочем, выбор все равно не велик. Плавки или все-таки брюки?

        Звонок телефона прервал размышления о гардеробе и смысле бытия. О том, что вся жизнь игра, долги, опять игра и еще большие долги. Короче, обо мне вспомнил один из вчерашних плакальщиков. «Требуются специалисты почвоведы, — простонал он в трубку, и добавил, — в Кении».    

        «Угу, угу, гу-гу!»— проухал я филином в ответ. Предложение, как предложение. Самый раз побеседовать об африканских почвах, а затем в воду. Что же еще обсуждать перед свершением суицида? Да, и понимание необходимо проявить. Вдруг у товарища белая горячка началась. Похмелье, уж точно не прошло.

           В моем положении деликатность — главное, чтобы память по себе хорошую оставить. И прекратить всякие мерзкие пересуды во время похорон. «Да, — говорю,— да. Ах, они несчастные! Убытки миллионные, цветы четвертый год подряд гибнут! Да засохните вы все (это про себя думаю)».

           Вынудил — таки приехать в эту разнесчастную фирму. Вижу не до песен и им. В огромной клетке, что твой дом, одинокий попугайчик прыгает. Грустный такой. Давно не кормили видать. По стенам фотографии висят, тоже безрадостные. Выжженная солнцем саванна и пожухлые цветы. Земля растрескалась. Зебры тощие, жирафы рахитичные. Главный слезы льет, помощи просит. Одна я у них надежда.

           У меня же другие планы! Как ему объяснишь, что еще утром решил … и концы в воду. Бизнесмены народ дикий. Душевности в них ноль. Никак не хотят в мое положение войти. «Успеешь,— говорит. — Куда с этим торопиться? Прежде нам помоги. Мы, уж, потом и тебе подсобим». Интересно, как?

           Уговорил сладкоголосый. Тут-то проблемы и начались. Не голым же в Африку ехать. А у меня, кроме помянутых плавок и брюк, только шляпа австралийская осталась. Красивая, как у Данди — крокодила, светлая ему память. Одели. На мачо стал похож. На лице ухмылка играет. Сам себе нравлюсь. А с работой что делать? Это утопленнику море по колено. Коли передумал, нельзя просто так уезжать без веской причины. Уволить могут. Но, друг быстро сообразил.

           «Брат, — говорит, — твой брат в Москве заболел!» И подмигивает. Как здорово придумал! «Не, — говорю, — не поверят. Я уже родственников этих десятка два в разных концах света схоронил, за два-то года работы". Пожадничал? А как тут не пожадничать, коли каждое такое несчастье — неделя оплачиваемого отпуска. Последние разы стали документ требовать или самого покойника представить в натуральном виде.

               «Подыщите, — прошу, — что-нибудь подходящее и главное, чтобы сходство было. А то в прошлый месяц товарищи принесли какого-то карлика скрюченного, да еще живого. Он возьми и открой глаза во время церемонии. Хорошо, первым увидел. Успел внимание отвлечь». Друг не унимается: «Больной не мертвый. Так и быть пойду ради тебя на подлог». И тут же дзинь на работу. Хрипит, меня требует. Не долго, мол, мучиться осталось. Пускай брат срочно в путь дорогу собирается, а он до последнего держаться будет. Они там всякого со мной насмотрелись. Но натурально, подлец, сыграл. Поверили. Даже отвезти в аэропорт предложили. Поблагодарил, отказался. Больно хорошо для убиенного горем выглядел.

            И вот в шляпе, ботинках с квадратными мысами вхожу в зал ожидания. У пояса складная лопата и нож, в полевой сумке целая химическая лаборатория. Почвовед на дело вышел. Служба безопасности, понятно, всех пассажиров побросала. И гурьбой ко мне кинулась. «Кто такой? — кричат. — Куда путь держишь?» Сначала, попытался все по научному объяснить. Терминов не поняли.

                Пришлось в иносказания пуститься. Продекламировал сказку Корнея Чуковского про этого ветеринара, Айболита. Наверное, в России и сообразили бы, о чем речь идет. Но дело-то в аэропорту имени Бен Гуриона происходило, в Израиле. И это окончательно всех запутало. Отобрали инвентарь. Без него я смотрелся не столь вызывающе. И отправили в Эфиопию. «Дальше, — говорят, — на перекладных доберешься. Если долетишь….».

            Самолет-то эфиопский. В общем-то, хороший. Только собран на скорую руку из разных запчастей. Потому и выглядел соответственно. «Боинг» вдвое короче обычного и после ампутации некоторых конечностей. На таких еще Индиана Джонс путешествовал. Ночь. Дождь. Садимся в Адис Абеба. Зал битком набит паломниками, возвращающимися из Мекки. Ну, и я. Шляпа, ботинки, брюки и бело-голубая рубашка…с государственным гербом страны, Минорой.

            Хорошо, что лопата и нож в багаже. Иначе бы паника началась. А моя гуманитарная миссия быстро закончилась. От недобрых взглядов скрылся в винном отделе магазина «DUTY FREE». Там и дождался пока мой «Боинг-калеку» заправят. Кто ж сюда из правоверных после хаджа сунется? Еще два часа полета.

               Найроби. Абсолютно черный парень с листом бумаги, на котором мое имя. На иврите! Видать, столько натерпелись. Ничего им уже не страшно. Описывать дорогу подробно не стану. «Зеленые холмы Африки» Хемингуэя все читали. Общее впечатление таково: последние пятьдесят лет, с тех пор как великий писатель поохотился в этих краях, всем на все стало наплевать. На шоссейные дороги и транспорт в первую очередь.

           Но, одно дело тряска, запахи бензиновой гари, тошнота, то есть муки физические. Совсем другое — страдания душевные. Взять, хотя бы Солнце. Всю мою жизнь оно светило и свершало свой дневной путь с востока на запад. В Африке тоже светит, движется в том же направлении, и…. Стойте, стойте! Но почему же против часовой стрелки? Если вы никогда не изучали географию, начхать вам на это. Не заметите даже. Но у меня же рефлекс, знания…. И, между прочим, подозрения по поводу собственной психической адекватности.

            Господи! Так я же в южном полушарии! Опять обманули. С Солнцем, наконец, разобрался. Комфортней не стало. Дороги — тоже привычная цепь впечатлений. В России — колдобины, мусор, убиенные кошки и собаки по обочинам. В Израиле — опять несчастные животные, мусор, выбоины. Видишь это, и удовольствия, понятно, не испытываешь. Но осознаешь единство, окружающего тебя мира.

            В Кении — все иначе. Вместо колдобин противотанковые рвы. Вдоль шоссе живые гамадрилы, зебры, жирафы, клыкастые кабаны. По обочинам разбитые в дребезги машины. Природа наступает. А вы, потихоньку, начинаете паниковать. Словно попали в мир, где жизнь течет по иным законам. Впрочем, если человек не спал всю ночь, измучен дорогой, и еще пребываете в плену проблем, что одолевали его на далекой родине, любые перемены, даже перемены к лучшему способны вызвать шок.

            Это я о неожиданно возникших зеленой лужайке, птицах, озере, бассейне, гигантских акациях и домиках в колониальном стиле. Первое, что приходит в голову, эссе Генри Дэвида Торо «Уолден или жизнь в лесу». С той лишь небольшой разницей, что «хижины» уже построены и снабжены всем необходимым: водой, электричеством, ванной, прислугой и вооруженной охраной. Пропитание добывать не надо. Ресторан под боком. Но, несмотря на современные удобства, зерна духовных ценностей, искренности, правды, простоты, веры, невинности, обретают здесь особый смысл.

               Это важнее всего, когда после всех тягот последних дней, погружаешься в первобытную тишину. Горячая ванна, плетеное кресло-качалка, легкий плед, бокал темного, как африканская ночь, вина, заставляют думать, что земледелие и есть, то истинно священное занятие, коему только и стоит принести себя в жертву.

               Смешны те старания, треволнения, перемены настроения, мелочная возня, оставленные дома. Друзья? Одному из них я обязан, столь неожиданными переменами в жизни…. Но поймут ли остальные, мое непоколебимое решение найти уединение в этих африканских дебрях. Мысли прерывает наглая мартышка. Она требует налог у размечтавшегося постояльца. Хлеб не берет, зато вино из блюдечка лакает охотно. Этот «Merlot» с Западного Берега действительно превосходен. Ее маленький детеныш тоже пытается пристроиться и получить свою порцию. Но родительский подзатыльник быстро пресекает поползновения несовершеннолетнего существа. Сгущаются сумерки. И вокруг собирается прочая живность. Многие принимают угощение с руки. Но самые осторожные еще не решаются приблизиться к моему домику. Тени, тени, тени снуют в отдалении. Какая-то массивная фигура протопала в сторону озера, на миг, заслонив лунный свет. Львиный рык, лай шакалов, смех гиен…. Пора в хижину.

                Сон — логичное завершение минувшего дня…. Ночь — сплошные кошмары. Биржевые индексы выделывают сальто-мортале, «почившие родственники» собрались у моего ложа и держат совет с руководством фирмы. Председательствует тот самый скрюченный коротышка. За что взъелся!? Ведь отрыли через пять минут. Напоили, заплатили, и домой отвезли. И под утро общим голосованием решают: « Как он с нами, так и мы с ним». Мольбы о прощении, все напрасно. Смиряюсь с участью. Пробуждение….

                Всю живность, как ветром сдуло. Зато появился новый работодатель. Торопит. Глотаю скудный завтрак. Опять в дорогу. Нет более печального зрелища, чем распаханная саванна. Легкий ветер поднимает облака пыли. Вот она причина всеобщего недорода. Безумные пахари, жадные бизнесмены.

                   Все сплошь по Дарвину. Хищник не думает о будущем. Ему важен день сегодняшний. А сегодня Акела промахнулся. Попал не на те земли. Пытаюсь объяснить, что пыль для цветов — это смерть от удушья. Не понимают. У соседа, мол, морковка хорошо растет. Вспоминаю аэропорт. Служба безопасности там, агрономы здесь…

                   Может сказки помогут? Шахерезада, вон чего от царя Шахрияра добилась. Правда, за 1001 ночь. Но, и мне торопиться некуда. Начал с Древней Индии. «Две тысячи лет назад, — говорю, — растения.… Слушай-ка, малец, сбегай за «Merlot» в магазин. И чтобы не позднее 1990 года было, слышал». Первый глоток. Ну, теперь совсем другое дело! Лекции вообще без куража читать скучно. Вот и нашей компании потребовалось средство, дабы у слушателей обострилось воображение.

               Агрономам много не надо, не то, что моим друзьям. Они сразу, после первого бокала, все уразумели. Даже слишком много для такой мизерной дозы. Иначе откуда взялось убеждение, будто перед ними шпион, единственное желание которого провести диверсию? Правду говорил Генри Торо: «Пока человек не сбивается с дороги, он не постигает всей огромности и необычности Природы. Он не пьет вина(!), а только чистую воду, так как хочет всегда быть трезвым. Если уж опьяняться, то только воздухом».

               Вот и эти надышались до полного умопомрачения. Везде видят заговор. Обидно, жизнь в саванне, среди зебр и жирафов.… Да за это, я готов выдать все секреты земледелия Китая времен империй Цинь и Хань, вместе с тайнами Сегуна, всея Японии, и заклинания дождя австралийских аборигенов. Но в головах подвыпивших, утративших рассудительность агрономов, уже зародились нешуточные опасения.

                Они, стали как-то боязливо посматривать в мою сторону. И наступил судный день. Большое бунгало, посредине костер. Неужели зажарят и сожрут? Нет, пока угощают. Или откармливают? По правде сказать, кухня в Кении так себе не лопнешь. Можно ожидать любого исхода. Но южно-африканские вина, жизнь за них отдать не жалко. Будь что будет...

            Не даром, рассказывают, что у Наполеона на острове Святой Елены были только две радости: вино «Constance» из Южной Африки и жена великого маршала Бертрана, причем первому он отдавал большее предпочтение...

           После двух бутылок «Pinotage» с Западного побережья, напряжение исчезло, но подозрения не рассеялись. Агрономы продолжали попытки вывести меня на чистую воду. Они подливали и подливали в мой бокал неповторимые по вкусу и аромату рубиновые напитки, полагая, что еще глоток, еще одна капля и признания в промышленном шпионаже и даже в попытке совершить террористический акт польются рекой.

                Что, правда, то, правда. Было бы в чем, признался, не устоял. Но много ли я мог рассказать? О своих бедствиях в Израиле, о несуществующих родственниках, которых хоронил чуть не каждый месяц, чтобы получить неделю оплачиваемого отпуска? О, вруне, названном братце, организовавшем эту сказочную поездку? О скрягах товарищах, проевших и пропивших все мое имущество? Вот и поведал.

            А они слушали и плакали, пили и клялись в вечной дружбе. Но речь не об этом. А о духовных ценностях, искренности, правде, вере в невиновность, которые и в этот раз победили неверие и гнусные задние мысли. Вечер в бунгало завершается триумфом. Прогулкой по ночной саванне.

                   Не доводилось? Попробуйте. Запомнится на всю жизнь. Особенно, если вы увешаны телами раскаявшихся агрономов. О, эти горящие глаза местной фауны, с благодарностью смотревшие на меня из-под каждого куста. Кормилец пришел. Шакалы радостно перекликались друг с другом, гиены утробно хохотали. Сзади кто-то топал и тяжело вздыхал. Может быть, любопытный слон? Разглядеть не было никакой возможности. Наконец, сквозь листву просочился свет. Гостиница! Спасены!

            Навстречу выскочила охрана с карабинами. Нашествие львов-людоедов не произвело большей паники. Зверь о четырех головах, одной моей и трех агрономов, вызвал суеверный страх и долго не утихавшую пальбу. Спасло нас то, что силы мои иссякли. И вся наша компания рухнула на землю. Тут-то и выяснилось: это всего лишь постоялец с сотоварищами, с работы вернулся. Спустя неделю, появился главный наниматель, тот, что караулил голодного попугая и умолял помочь.

                К тому времени продукция южно-африканских виноделов настолько пришлась всем по вкусу, что зависимость от нее стала напоминать наркотическую. Заседания в бунгало шли день и ночь. Костер горел. А агрономы трудились над новыми версиями, объясняющими, почему Африка не может обойтись без меня.

               Вот здесь — то и возникла теория «железного стакана». Почему «стакана» — объяснять не надо. Отчего «железного стакана», требует некоторых пояснений и углубления в специфическую отрасль, науку о почве. «Все просто, — утверждал я, откупоривая очередную бутылку «Ruby Cabernet» 1989 года, и делая первый глоток, — в тропических почвах много железа. Вы поливаете их, воздух проникает с трудом». При этом так сильно сжимал свое горло, что начинал задыхаться. Лицо становилось красным. А слушатели участливо кивали головами. Слезы застилали им глаза. От мысли о возможном расставании становилось трудно дышать.

               «В таких условиях, — и я уверенно осушая второй бокал, — железо обретает подвижность. Вы перестаете поливать, оно ее теряет, мертвой хваткой стягивая частицы земли». Затем, медленно смакуя, вместе с собравшимися, третий бокал, продолжал: «Воздуха не хватает опять, — мое лицо становилось пунцовым и грустным от воображаемого удушья. — Растение гибнет». И чтобы финал трагедии, разыгравшейся на цветочных грядках в Африке, глубже проник в сердца слушателей, закрывал глаза и обессилено падал на стул. И вдруг, воспрянув, вскакивал одним прыжком на стол, не расплескав ни одной драгоценной капли, демонстрировал всем непреложную ИСТИНУ: жизнь неистребима. Утверждая ее, и одновременно сражая всех на повал бескомпромиссным выводом: «И чтобы вы не делали, а результат один. Поэтому продолжим наши исследования, а цветы, капуста и морковка пусть выкарабкиваются сами, как смогут».

            Эта сцена, удавалась лучше других. После нее, агрономы и местное население приходили в полный восторг. Все кричали и хлопали в ладоши. Первые: «Браво! Браво!» Последние: "Джамбу, карибу!" Что на суахили означало "здрасте, пожалуйста". Рассказывал я им не только о «железном стакане».

        Темы менялись, перемежались тостами за процветание компании, здравие ее главы, сидевшего здесь же и клевавшего носом. И, конечно, вождя местного племени и, его политработника, колдуна. Как эти двое оказались в нашей компании, до сих пор вспомнить не могу? Видать, разных гонцов в супермаркет посылал. Без различия чинов и званий.

        Мой демократизм многим пришелся по вкусу. Ничуть не меньше, чем южно-африканские вина. Но возобладавший дух свободы нравился далеко не всем.

        В один из дней начальник, принимавший пассивное участие в наших начинаниях, исчез. Поиски не дали никаких результатов. Ни тела, ни даже обглоданных костей в саванне не нашли. Но скоро он объявился и не один, а с бульдозером. Эта железная скотина, несмотря на всеобщие протесты, сгребла африканскую почву, и пожухлые цветы в большую кучу. Давая, тем самым понять, что ни в моих услугах, а уж тем более в помощи агрономов, здесь больше не нуждаются.

            Лучшие из наших чаяний, казалось, были погребены под грудой земли. А озверевший капиталист продолжал носиться, словно безумный на своей адской машине, подминая все на своем пути. Он давно уже запахал в почву свою душу. И она превратилась в удобрение. Не уж-то конец всем надеждам?

            Опять постылая работа на родине. Скитания из фирмы в фирму. Безуспешные попытки объяснить алчным и тупым хозяевам свое виденье мира. Плохо я еще знал Африку. Под вечер в бунгало явился глава племени в сопровождении колдуна. Как я уже писал, достойнейшие люди. Да, не одни. Все племя. Все наши помощники и, не побоюсь этого слова, соратники собрались, чтобы быть с нами в трудный час.

            Понятно, они пришли не с пустыми руками. Но то были не прощальные подарки. А плетеные бутыли, наполненные настоем трав, которые войны-массаи пьют перед битвой…. «Pinotage», «Merlot», «Ruby Cabernet» и просто вина «Red Cape» Западного берега Южной Африки — это лишь способ усладить и облагородить помыслы.

               Для интеллигентного человека с чистым, незамутненным виденьем мира, они как родниковая вода. Для странника, измученного и страждущего, претерпевшего все муки изнуряющего пути по пустыне жизни — целебное лекарство…. Но откуда взять силы, чтобы выдержать натиск Зла? Вы не отыщите их в этих затейливых творениях человеческого разума.

               Бросая вызов всем несправедливостям бытия, прежде всего, необходимо укрепить дух. И лучше настоя на травах саванны, секрет которого, увы, так и остался для меня тайной, травах, что вскормили слонов, капских буйволов, носорогов, не найти. Между прочим, и это себе ставлю в заслугу, смешение помянутого напитка с изящными винами «RED CAPE», пробуждает в человеке не только грубое первобытное состояние, силу и упорство в достижении цели, но и изящество в исполнении задуманного….

                Обсуждения затянулись за полночь. Костер полыхал. А привязанный к дереву начальник ждал своей участи. Высказывались разные мнения. Колдун горячился и предлагал превратить его в гиену. И многие соглашались: форма должна соответствовать содержанию. Признаюсь и мне, поначалу, эта идея пришлась по вкусу. В конце концов, святость и неприкосновенность частной собственности не распространяется на их обладателей. А уж на гиен и подавно. С другой стороны душа. Не будучи поклонником ни одной из религий, я все-таки признавал наличие сей субстанции у человека.

                   Гиена сама по себе хищник. Если же к ее природным качествам прибавить все недостатки подсудимого, то получим монстра, наводящего ужас на всю округу. Зачем же наказывать самих себя? Простить нельзя, но попытаться исправить, излечить эту искалеченную рыночными отношениями душу…. Почему бы и не попробовать! Пусть колдун, уж очень он настаивал на своем решении, состряпает каких-нибудь смесей. Потанцует вокруг костра, наконец. Может духовность и доброта снизойдут на этого лишившегося всех человеческих добродетелей индивидуума.

                Все одобрительно закивали головами. Все, кроме колдуна, возмущенно отвергавшего подобное мракобесие. «Джамбу, джамбу! В каком веке живем? В такое не верили даже наши деды!»— кричал он. «Как же, насчет гиены?» — ехидно спросил я. И тут же получил ответ. Все оказалось до смешного просто. И в логике служителю культа было трудно отказать. Передаю, как услышал. Оказывается, если тело, еще не разлученное с душой скормить какому-нибудь животному, то объединение субстанций, в смысле превращение, свершится незамедлительно.

                    Ну, что произошло с начальником, услышавшим подобные разъяснения, описывать излишне. Конечно, с некоторых пор, он у всех нас, агрономов, простых тружеников, даже у меня не вызывал симпатий. Но гуманизм и вера в предназначенность каждого в этом мире не являлось для большинства собравшихся отвлеченным понятием.

                    Прения, пока решили прекратить. Колдуна опять послали в супермаркет. Подсудимого, разжав зубы ножом, напоили остатками «Ruby Cabernet». Нескольким абзацами выше мы обсуждали и признавали несомненные достоинства этого напитка. Но никому и в голову не приходило, что он, напиток, обладает еще и целебными свойствами.

                Лишь пригубив его, опальный начальник гордо поднял до того поникшую голову. И заговорил языком великого Генри Дэвида Торо. «Всем известно, что вы бедны, — начал он, — что жизнь для вас трудна, и вы порой переводите дух. Я уверен, что некоторым из вас нечем заплатить за съеденные обеды….» « …за одежду и башмаки, — перебил его вернувшийся из супермаркета колдун,— которые так быстро изнашиваются….» «…или уже износились», — подхватили все мы.

                Заблудшая душа, беспощадного тирана вернулась в бренное тело. Она излечилась всего лишь от одного глотка чудодейственного эликсира. Слезы радости, струившиеся из наших глаз, заставили умолкнуть голос справедливой мести. Праздник пришел в саванну. «А как же африканские почвы, теория «железного стакана», цветы?» — спросите вы. Мы раз и навсегда решили эту проблему. Уже на другой день, вы же понимаете, накануне было не до этого, по моей рекомендации, опустевшие поля покрыли песком и гравием. Вновь посаженные цветы стали расти прямо на глазах удивленных зрителей. У всех появилась работа…, у всех, кроме меня.

                Почвоведу здесь больше делать было нечего. Наступала эра высоких технологий. О чем и поторопился сообщить мне прощеный начальник. Агрономы, вождь и колдун беспомощно пожали плечами. Мол, что тут поделаешь. Рынок. Человек человеку гиена.

                                                                    * * *

                       Возвращение в Израиль оказалось печальным. Приятель, тот врун и наглец, решил еще раз помочь и разыграл роль «больного братца», прилетевшего из Москвы.

                Так и заявился ко мне на работу. Выглядел он более чем здоровым. Даже буйным. Чем и дал повод к новым сомнениям. Моя же загоревшая под африканским солнцем физиономия мало напоминала лицо страдальца, проведшего три недели у больничной койки родственника.

                       Письмо о прекращении трудовой деятельности с пожеланиями дальнейших успехов вручили на следующее же утро. И опять пустая квартира в городе Ашдоде. Друзья — нахлебники уничтожают напитки, привезенные из Южной Африки. Пьют молча, с пониманием. Все стараются проявить максимум уважения к сделанному мной выбору. Названный «братец» лезет в свой карман и с виноватым видом достает тот самый «Smith &Wesson». Гости тихо расходятся.