Элеонора Шпигель — Как я попала в Америку

Ну, так как же я попала в Америку...

Эмигрировать из бывшего Советского Союза можно было только по вызову из Израиля, по причине воссоединения семьи. Я не еврейка, воссоединяться мне было не с кем, знакомых в Израиле у меня не было. Но очень уж мне хотелось уехать, что называется, на свободу вырваться. Что делать? Посоветовали мне люди начать ходить к синагоге, где после службы собирается целая толпа отъезжающих, и там попытаться найти нужных людей, кто может прислать вызов. Ну вот, я и начала ходить туда и просить незнакомых людей помочь мне. Но евреи сами-то уезжали, а другим-то помочь — не очень.

Вот так проходила я в эту синагогу месяцев шесть и все без результата. Один мужчина из отъезжающих в ответ на мою просьбу посмотрел на меня с нескрываемым сарказмом и сказал: «Неужели вы все еще верите, что все люди братья?». Я не нашлась, что ответить ему. А жена его тихо взяла мои документы у меня из рук.

Но долгожданный вызов все не приходил.

И вот однажды, после очередного пустого дня, ко мне подошла какая-то женщина и сказала:

— Знаете что, я кажется знаю, как вам помочь.У меня есть друзья в Одессе. Они вам помогут. Чудесная семья. Они тоже собираютя ехать в Израиль.Все вместе, они так дружны, так заботятся друг о друге. Старший сын работает таксистом, он в основном и помогает родителям. Сестра Сара — парикмахерша. А младший Яша —немножко другой, но дочка у него золото, умница, в школе круглая отличница. Яша для нее папа и мама.

— А где же ее мама?

— Ну, это большая история. Сказать короче — «нагулял» Яша этого ребенка, а ее мать потом подбросила девочку к нему под дверь. Еле выходили ребенка. Ну, в общем хорошая семья. А вам нужен вызов — вот и поезжайте, — сказала женщина и протянула мне бумажку с одесским адресом.

Нужно ли вам говорить, что через один день я уже была в Одессе. Я никогда не была в этом городе раньше и дороги не знала. Полгорода прошла пешком, пока нашла этот дом по адресу. Во рту все пересохло, ноги гудят. Наконец,я у двери. Стучу — не отвечают. Подождала немножко. Потом приотрыла тихонько дверь, слышу шум — ну, значит, есть люди. Приоткрыла тихонько дверь и вошла. Внутри стоял такой шум и гвалт, что меня никто и не заметил. Я остановилась у двери и оглядела комнату. Видно, вся семья была в сборе. Я даже могла сказать кто есть кто.Я прслушалась к их крикам: но они так трясли головами и так громко кричали, что невозможно было что-нибудь разобрать. Короче — я попала в самую гущу семейной ссоры. И я просто не знала, что делать.Наконец, их бабушка отделилась от толпы, пошла в угол комнаты, села на стул, обхватила свою голову руками и горько, горько заплакала. Она плакала и повторяла снова и снова одни и те же слова: «Нет, нет, вы можете хоть сейчас отрезать мне голову (и она двигала рукой взад и вперед, показывая, как они будут отрезать ей голову), я вам сказала, я без нее не поеду. Не поеду. Я буду дожидаться суда. Вы можете ехать... Поезжайте».

— Конечно, я должен ехать, — кричал старший сын, —— у меня двое детей. Ты понимаешь это? А мой второй вызов уже скоро кончится. Я не могу больше ждать.

— Поезжай. Я останусь здесь, —— твердо повторила бабушка.

— Конечно, —— повторил сын, —— я уеду, оставлю вас с отцом. А кто вас кормить будет? Яша? А кто Яшу кормить будет? А? Скажи мне, кто?

— Мама, —— сказала дочка Сара, — ты здесь ничем не поможешь. Тебя даже на суд не позовут. Скажи ей,Яша.

— А я что могу сделать? — развел руками Яша,-— как я-то могу уговорить ее?

Только один человек ничего не говорил — это их старый отец. Он совершенно не возражал дожить свой век здесь, в Одессе, где и родился. Но это его старший неугомонный сын хотел, чтобы отец поехал с ним и увидел Израиль.

А бабушка снова заплакала, закачалась всем телом и запричитала:"Я не брошу здесь одну мою девочку... Не брошу...".

И снова все семейство заговорило и замахало руками. Они были настолько погружены в свое отчаяние, что на меня никто не обращал ни малейшего внимания.

Я готова была уже поскорее уйти от этого «тихого» семейства и начала тихонько продвигаться по направлению к дверям. Но тут неожиданно дверь открылась снаружи и в дом вошла девочка. Это и была Яшина дочка.

Я взглянула на нее и остановилась в изумлении: девочка была самая настоящая красавица. Даже в ее школьной форме, в скромном коричневом платье с белым кружевным воротничком, она выглядела, как принцеса из волшебной сказки. Я буквально не могла отвести от нее глаз. Я перестала продвигаться к дверям и обратилась к девочке:

— Можно попросить тебя принести мне стакан воды.

Девочка кивнула головой и пошла на кухню. Она принесла мне воду, протянула стакан и с приветливой улыбкой подвинула мне стул.

Я села и решила остаться.

На следующий день, когда буря в доме уже утихла, я познакомилась со всей семьей и быстро подружилась с Сарой. Я рассказала ей мою историю, она мне про свои семейные дела. Оказалось, что эта девочка, Яшина дочка, эта радость и любовь всей семьи, была их неразрешимой проблемой.Вот отчего вчера и горел здесь такой сыр-бор. Дело в том, что при выезде в Израиль всей семьей, они не могли взять с собой эту девочку на законных основаниях. Брак Яши с ее законной биологической матерью был не зарегистрирован. Яша, хоть и вырастил девочку, все равно не является (юридически) ее отцом.

— А ее мать знает, что вы собираетесь уезжать в Израиль? — спросила я Сару.

— Ну, что вы! Конечно, нет. Это был бы большой скандал. Сейчас мы собираемся доказать через суд, что Яша — ее отец.У нас есть много свидетелей, что ее воспитывает наша семья, а мать не имеет к ней никакого отношения. У нас так же есть копия свидетельства о ее рождении. Мы все готовы сделать, чтобы только этот ребенок был с нами.А насчет твоего вызова даже не беспокойся — у меня полно друзей в Израиле, так что получишь вызов, не волнуйся.

Я не могла найти слов для выражения моей благодарности — меня просто душили эмоции.

— Простые, милые люди, — думала я, — а сколько в них тепла, человечности, сочувствия. Как же я-то могу отблагодарить вас, мои дорогие?

Вот так часто бывает: человек сделает тебе что-нибудь хорошее, а тебе и отплатить ему нечем.

-Ну, ладно, — подумала я, — задержусь еще на денёк, помогу им хоть документы в суд заполнить, для них сейчас это самое важное.

На следующее утро, первое что я сделала — это взяла копию свидетельсва о рождении девочки, прихватила с собой Яшу(будущего папу) и отправилась к юристу за профессиональной консультацией.Пришла в офис, села перед юристом и изложила ему всю подробную историю. Юрист выслушал меня с профессиональным сочувствием, подумал с минутку и потом сообщил нам, что наши шансы равны нулю. Даже если судья решит,что биологическая мать девочки безответственный человек, это решение не сделает автоматически Яшу отцом этого ребенка.

Мы поблагодарили юриста за консультацию и вышли из офиса.

Яша был явно расстроен и следовал за мной без особого энтузиазма.

— Теперь, — сказала я, — нам нужно пойти в Бюро выдачи свидетельсв о рождении.

— Это в Кишиневе. В соседнем городе,-пробурчал Яша.

— Поедем в Кишинев, — ответила я.

В Кишиневе, в ЗАГСе, сотрудница выслушала мои логические объяснения очень внимательно, помолчала немного, подумала, потом сказала:

— Покажите мне эту копию свидетельства о рождении.

Я протянула ей копию и спросила:

— И что мы теперь должны начать делать для законного оформления? Нам нужен ваш совет.

Сотрудница посмотрела на меня подозрительно, конфисковала нашу копию свидетельства, пообещала дать совет законной матери ребенка и почти вытолкала нас за дверь на улицу.

Яша был так расстроен таким оборотом дела, что всю обратную дорогу домой не проронил ни единого слова.

Как только мы перешагнули порог дома, у Яши откуда и голос прорезался! Как он стал орать на меня! Ну, как будто я уже член их многочисленной семьи.

— Зачем вы показали ей свидетельсво? А? Кто вас просил? Все испортили с Вашими непрошенными советами. Всю нашу последнюю надежду отняли! И вообще, кто Вас просил вмешиваться не в свои дела? И вообще, кто вы такая? А? С какой это Вы крыши слетели? А? Что нам теперь делать? Что нам делать?

Но тут у меня тоже голос прорезался. Если я знаю, что я права, я не из стеснительных — так и скажу это.

— А ну-ка, прекрати эти крики, Яша,-— сказала я,— и выслушай меня внимательно. Я понимаю, как тебе трудно и я очень сочувствую тебе. Но с этого времени никаких больше криков — крики не помогут.Пока что я сделала все правильно — прояснила обстановку. Ты не должен недооценивать свое положение. Ты должен сделать все правильно и законно. И антисемитизм еше не умер. Ты должен решить свою проблему мирно, без эмоций и иллюзий. Мне кажется я придумала,как можно решить вашу проблему.И если вы будете делать все по порядку, ступенька за ступенькой, что я вам скажу, у вас будет успех.

Яша открыл было рот, пытаясь возразить мне, но бабушка сказала: «Давайте послушаем, что скажет эта женщина».

И я продолжила: «Прежде всего, — сказала я,— раз мать этой девочки так ненавидит Яшу, вы должны полностью исключить Яшу из этого процесса.

Яшино самолюбие было уязвлено.

— Что?! — воскликнул он.

— Да, это так,— подтвердила я.— Вы даже должны избегать произносить его имя. И если она согласится, то это Сара, кто должен удочерить эту девочку, с согласия ее законной матери. Сара имеет постоянную работу и хорошую репутацию.

— Конечно, я согласна,— ответила Сара,— ощутив проблески новой надежды, — но как?

— Ты должна сделать вот что, — сказала я, — первое, тебе нужно: встретиться с матерью этой девочки и убедить ее, что вы никогда не поедете в Израиль. Второе убедить ее в том, что ты «ненавидишь» своего брата Яшу, так же сильно, как и она сама. Расскажи ей такую историю, что поскольку сейчас освобождается много квартир, у тебя есть возможность получить новую квартиру и прописать к себе девочку. И что для этого нужна подпись матери, с согласием на удочерение и получение площади. Объясни ей, что это не такой уж важный документ, но его нужно заверить у нотариуса. После этого — это будет законным основанием для получения нового свидетельства о рождении. Вот и все.

Через несколько дней, перед самым моим отъездом из Одессы, этот маленький приветливый дом был снова полон людей — семья, друзья и соседи. Стол ломился от угощений. Двери не закрывались, приходили все новые люди, Сара рассказывала свою историю снова и снова для всех прибывших.

— Я просто не могу поверить,— повторяла Сара,— все сделалось так просто и быстро. Как это мы раньше не додумались до этого.

Она в сотый раз благодарила меня от души и обещала никогда этого не забыть.

Яша, вновь испеченный «дядя Яша», встречал гостей у самых дверей с широкой улыбкой. А бабушка,которая так и не смогла запомнить мое имя,считала меня просто своей собственностью,она все ходила вокруг меня, целовала меня то в одно плечо, то в другое и подкладывала мне на тарелку самые лучшие угощения. А я смотрела на девочку, сидящую за столом напротив, и думала: «Какая глубокая тайна прекрасных качеств спрятана в людях, чтобы вот так когда-то проявиться в этом чудесном ребенке».

Ко времени моего отъезда из страны, у меня было пять приглашений из Израиля. Одно из них было особенно дорого для меня — оно было прислано из Кибуца от неизвестного мне «брата».

В ожидании приглашения

За это время, что я ходила к московской синагоге по субботам, я там уже примелькалась. Там обычно тусовались не только отъезжающие, но вообще разный народ: женихи, невесты, свахи и сплетницы.

Не только меня узнавать люди стали, но я уже отличала кто есть кто. Особенно в толпе там выделялся мужчина средних лет,как говорили, инжнер, такой это балагур. Он приезжал на своей машине, останавливался у обочины, выходил из машины и неспеша открывал свой багажник. Из багажника выскакивала маленькая охотничья собачка — фокстерьер, белая в коричневых и черных пятнах. Насколько я знаю — эти собачки охотятся за лисами и у них мертвая хватка. Что в зубы возьмет — не вырвешь. Этот мужчина брал своего верного пса за поводок и вместе с ним шел к толпе пообщаться с людьми. Через пару часов, наговорившись с друзьями, он возвращался к своей машине, открывал багажник, собачка запрыгивала туда. Он закрывал багажник, садился за руль и они уезжали.

В этот день я стояла рядом с дорогой, когда подъехала его машина и собачка, как всегда выпрыгнула из багажника.

-А что это вы ее там возите, ей же неудобно, —— сказала я.

Хозяин взял поводок в руки и засмеялся: «А что ей сделается, — ответил он, — еврейская собака, везде приспособится. Нет проблем. Нет, правда,есть сейчас одна проблема у меня с ней: у меня на работе мне горящую путевку в санаторий в Кисловодск предлагают, а мне эту собаку оставить не с кем.

— А вы надолго в санаторий собираетесь? — спросила я.

— На 24 дня путевка, — ответил мужчина.

А я тут как тут со своей добротой: «Я возьму Вашу собаку, подержу это время, если хотите».

— Ой, правда? — просиял мужчина.

— Мы с сыном любим животных. Пусть поживет пока. Не проблема.

— Ну, спасибо, ну, спасибо — сказал мужчина.

Через пару дней он привез к нам собаку.

— А чем ее кормить? — спросила я заботливо.

— А что сами едите, то и она будет. Она не привередливая.

Хозяин оставил собаку и поводок, распрощался с нами и укатил в свой Кисловодск.

А я радовалась, предвкушая, как после его возвращения, попрошу его вплотную заняться моим вызовом.

Пришел сын из школы. Собачка повиляла ему своим коротким хвостом и побежала обследовать комнаты нашей квартиры. И нам вроде тоже веселей стало с нашей гостьей: бегает по квартире такой это маленький, потешный комочек.

Ну, вроде бы все хорошо. Только через 5-6 дней, видим собака начала как-то странно себя вести. Когда мы выводим ее на прогулку, она в лифте, как-то странно голову вниз наклоняет, как будто к прыжку готовится. Что такое? Шум ее раздражает чо-ли? Или может быть у нее это последствия какой-нибудь травмы? Но мы особенно как-то не заостряли на этом внимания — в квартире-то она вела себя нормально. И вот однажды вечером в двери нашей квартиры кто-позвонил и я пошла открывать их. Только я вышла из кухни в прихожую и направилась к дверям, как из соседней комнаты стремглав мне навстречу выскочила наша собака, подлетела ко мне, подпрыгнула и вцепилась зубами в мою ногу выше колена.Все случилось так быстро — я не успела даже опомниться или как-то защититься от нее.

Я закричала. Сын прибежал мне на помощь.Первое, что он сделал — это попытался разжать челюсти этому зверю. Какое там — безуспешно. Хватка была мертвой, ее глаза горели фиолетовым огнем.Что делать? Сдавить ей шею? Прищемить ей хвост? Как же ее оторвать от моей бедной ноги? И тут моего сына осенило:»Давай скорей в ванну, под холодный душ ее»,-— закричал он.Он побежал в ванну, открывать душ, а я поскакала следом за ним на одной ноге, а на второй моей ноге тряслась и болталась эта бешенная охотничья собачонка. Я доскакала до ванны, залезла в нее вместе с собакой и сын направил струю холодной воды из душа на собаку.Шерсть ее моментально намокла и прямо на наших глазах она стала какая-то маленькая, облезлая, жалкая, но ногу мою упорно не отпускала. Сын поливал ее холодной водой изо всех сил. Наконец, силы оставили собаку, она не выдержала — разжала челюсти и шмякнулась на дно ванны. Мы вытыщили ее из воды и поставили на пол.Она отряхнулась изо всех сил, отфыркалась и побежала обратно в комнату, как ни в чем ни бывало.

Я вышла из ванны мокрая и перепуганная. Я вытерлась, переоделась и отправилась, вместе с сыном в пункт неотложной хирургической помощи.

Вернулись мы с сыной домой из скорой помощи, сели за стол на кухне и стали думать, что же нам теперь делать с нашей зубастой гостьей, как охранить себя от ее непредсказуемого поведения. Для начала мы решили лишить ее свободы передвижения по квартире: мы привязали ее в моей спальне к отопительной батарее и поставили с ней рядом миску с водой.А как же нам теперь ее на улицу выводить? Неизвестно, что еще она может выкинуть следующим номером. Намордника у нас для нее нет. Так, чтобы она не смогла больше на нас охотится, мы решили на время прогулок забинтовывать ей морду широким марлевым бинтом. Это была настоящая потеха — это нужно было видеть. По мере того, как мы ее забинтовывали, прямо на наших глазах, ее морда становилась такая маленькая, длинненькая и узкая, а глаза такими жалобными и беспомощными. И вот такая униженная и сконфуженная, она понуро брела за нами к лифту. Но, конечно, больше не кусалась.

Нога моя болела и ныла, даже по квартире было больно ходить. Я подумала было позвать мою сестру, помочь мне по дому, а потом решила: нет, не надо, распросы начнутся. А сестра сама пришла. Я сижу на кухне, больную ногу на второй стул устроила — положила, чтобы не отекала. Сестра вошла в квартиру, встала у порога и посмотрела на меня вопросительно.

— Что случилось? — спросила она.

— Собака покусала.

— Какая? Это та, которую ты от синагоги приголубила что ли?

— Ну, какая теперь разница. Покусала и все.

— Вечно тебя в какие-то новые приключения заносит. Она же могла и сына покусать.

— Он резиновые сапоги надевал, когда выводил ее на улицу.

— А что она не могла что ли выше сапог прыгнуть. И что ты наладилась ходить в эту синагогу, никакого вызова тебе не пришлют.

— А может пришлют.

— Конечно, жди. Тебе если уж что втемяшится в голову — ну все. Там. Не отступишь.

— Вот знаешь, что больше всего обидно мне из всей этой истории, — сказала я сестре, — ну почему этот человек, этот хозяин не предупредил меня, что у его собаки есть такой дефект. Ведь она могла и сына покусать и на соседей наброситься. Я же ведь ему такое доброе дело сделала. Ну, почему люди так поступают друг с другом? Почему?

Но моя сестра тоже не знала почему.Да и какое теперь это имело значение.

Наконец, пришло время и хозяин собаки вернулся из своего Кисловодска.Он вошел в нашу квартиру, тихо прикрыл входную дверь и остановился у порога. Он, видимо, ожидал, что его дорогая собачка сейчас бросится ему навстречу, но никто не появлялся. Лицо хозяина потемнело — он почуял что-то недоброе.

— Где собака? — спросил он,— и в глазах его отразились тревога и страх.

Я полюбовалась его смятением с некоторой долей злорадства, помедлила с ответом,потом сказала:

— У меня в спальне. Проходите.

Он вздохнул с облегчением и пошел следом за мной.

С порога комнаты он взглянул на свою привязанную к батарее собаку, потом быстро обернулся ко мне и сказал:

-Что это вы ее так раскормили, не собака, а бочка.

— С нашего стола ела — то же, что и мы, — ответила я.

Но хозяин уже не слушал меня, он так это наклонился вперед всем своим туловищем, как мы наклоняемся, когда разговариваем с детьми и так на полусогнутых пошел по направлению к своей собаке. Он продвигался такими мелкими шажками, пошаркивая ногами по полу и сюсюкая на ходу: «А кто к тебе пришел... а кто к тебе пришел...»

Собака как увидела его, как плюхнулась передними лапами на пол, спину выгнула, заднее свое место подняла, хвост восклицательным знаком поставила и завизжала и заскулила и затряслась от радости всем своим раскормленным телом. Потом хозян подошел к батарее, отвязал свою собаку, поднял ее к себе на руки и они начали буквально «целоваться» у меня на глазах.Собака извивалась у него на руках, как угрь и лизала его то в нос, то в ухо. Ну, просто цирк! Меня они игнорировали, как будто меня вообще и в комнате не было.Наконец, их приветственный ритуал закончился и мы направились к дверям.

— Помаши тёте лапкой,— сказал веселый балагур своей собаке у дверей, и они оба счастливые по уши, выкатились из моей квартиры.

Я заковыляла на кухню помыть собачью посуду.

Не успела я еще навести порядок в квартире, как в двери позвонили и ко мне ввалилась одна молодая пара (конечно, евреи, а кто же еще!). Это были мои околосинагогские знакомые, они сидели три года в отказе и тоже ждали каких-то результатов.

— Собирайтесь скорей, — заявили они с порога, — мы за вами заехали, поедем провожать наших приятелей в аэропорт, они в Израиль уезжают.

— А я-то тут при чем? — поинтересовалась я.

— Ну, может кому-то ваши данные для вызова передадите.Давайте скорее.

— Ладно,— сказала я,— и засуетилась одеваться.

Из комнаты вышел сын.

— Мама,— сказал он, — куда ты собралась со своей больной ногой?

— Волка ноги кормят,— ответила я и похромала к лифту следом за своими молодыми друзьями.

В аэропорту собралась громадная толпа отъезжающих и провожающих. Моя молодежь, с которой я приехала, шныряла в толпе: с кем-то смеялась, с кем-то целовалась, кому-то махала руками, и вообще, как видно, ловила кайф. Со мной они долго не няньчились, просто бросили меня в толпе, указав пальцем на какого-то молодого мужчину, стоящего в стороне со своей женой и маленьким ребенком на руках: «Он тоже уезжает», — сказали они мне и исчезли в толпе.

Мужчина стоял и сосредоточенно смотрел в одну точку отсутствующим взглядом, не обращая никакого внимания ни на свою жену, ни на окружающую их толпу. Ну, а что же мне-то делать? И я начала потихоньку, бочком продвигаться по направлению к этому мужчине. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, а глаза смотрели в никуда. Вам когда-нибудь приходилось видеть, как выглядят глаза тихо-помешанных людей? Нет? Ну, так съездите в аэропорт, когда евреи в Израиль уезжают — насмотритесь.

Я придвинулась к нему вплотную и спросила

— Вы тоже уезжаете?

— А?— очнулся получокнутый мужчина.

— Да,я уезжаю,— сказал он безразличным голосом.

— Вы не возьмете мои данные для вызова?— попросила я.

— Давайте, — равнодушно согласился он.

Он взял мою бумажку с данными, сложил ее пополам, потом еще пополам, потом еше и небрежно сунул этот маленький бумажный комочек в верхний левый корман своей кожаной куртки.

Я проводила свои данные безнадежным взглядом и сказала «спасибо».

Молодой мужчина вернул свой взгляд в прежнюю точку. Потом, тихо сказал в это никуда:

— Напишите письмо моей дочке. Она в Одессе осталась с моей первой женой.

— А что же я ей напишу, я же ее не знаю.

— Ну, придумайте что-нибудь — как вы меня провожали,— сказал он своими серыми от волнения губами.

В это время объявили посадку на самолет, и мужчина стал торопливо записывать для меня свой одесский адрес на маленьком клочке бумаги. Руки у него тряслись. Он протянул мне этот клочок,я взяла его, сложила пополам, потом еще пополам и положила этот комочек в свою сумку. Мужчина взял в свою руку чемодан и пошел на посадку следом за своей женой с маленьким ребенком.

Всё. Можно было уходить. Я не могла найти в толпе своих молодых приятелей, так что пришлось отправляться домой одной.

Добираясь до дома, мечтала только об одном: поскорее до постели добраться,под ногу мягкую подушку положить. Пришла домой, прошла через прихожую и направляюсь в спальню. И тут вдруг перед мысленным взором возникают глаза этого мужчины и его трясущиеся руки. Нет,— думаю, — дай-ка я сначала письмо в его Одессу напишу, его дочке. Вернулась я на кухню, принесла бумагу, марки, конверт и села за стол сочинять письмо. Ну, вроде бы ничего, хорошее письмо получилось. Написала этой девочке, как мы провожали ее папу в аэропорту, какой у нее хороший папа, какая на нем была красивая кожаная куртка, как он нам всем рассказывал про свою любимую дочку, какая она у него хорошая и как он ее любит, и как он будет встречать ее в аэропорту в Израиле. И что он посылает своей доченьке 100 воздушных поцелуев. Вот я запечатываю их всех в этот маленький конвертик и отправляю вместе с письмом. И что все люди, кто провожал её папу в аэропорту, передают ей большой, большой привет и самые наилучшие пожелания.

Написала я это письмо, запечатала, спустилась вниз на лифте, перешла дорогу и бросила письмо в почтовый ящик.

Вернулась домой, убрала все со стола, бросила в мусорную корзинку эту бумажку с одесским адресом и отправилась, наконец, в спальню.

И вот, в этот день,ровно через 5 дней после моей поездки в аэропорт, в субботу, я снова готовлюсь продолжать свои хождения по мукам — свои походы в переулок, к синагоге.

Спускаюсь вниз в вестибюль и направляюсь к выходу.Потом вдруг вспоминаю, что не проверила почту и возвращаюсь к почтовому ящику. Подхожу, открываю его и мне на руки выпадает какой-то незнакомый продолговатый конверт с заграничной маркой. Смотрю на обратный адрес — фамилия той девочки, которой я писала письмо в Одессу. Ничего не понимаю. Открываю с нетерпением...рассматриваю....читаю... и...замираю — ВЫЗОВ! Вызов из Израиля,из Кибуца, от отца одесской девочки, от неизвестного мне «брата».

Ноги мои ослабели — я стою у почтового ящика без движения и смотрю в «никуда». Я вспоминаю этого печального молодого мужчину, кто так быстро прислал мне вызов, и думаю, думаю: "Ну, почему, почему люди делают так друг для друга?"