Александр Кронвальд — Черная пена

Глава     первая.

Человек шёл по вечернему городу, выдумывая способы поднять себе настроение. Ночные звёзды раскалённой дробью зависли на чёрном куполе, создавая иллюзию постоянства и вечности этого мира. Осенняя листва китайским десантом перебиралась с одной территории на другую, явно желая контролировать весь оперативный простор. По аналогии с движением осенней листвы перегруппировывались сейчас и мысли бредущего человека. Сумбур в его голове порождался не столько цепью пугающих событий, сколько падением до нуля в связи с этим настроения. А ведь, как и у многих людей, именно настроение управляло всеми успехами и неудачами этой личности. Так, по крайней мере, было до сих пор. И не факт, что так не будет далее.

Фамилию этот человек имел русскую народную — Скориков. Имя и отчество тоже не особо заверченные в поросячий хвост — Станислав Витальевич. И, видимо, уже в качестве бонуса, Господь подарил ему типичный белобрысый славянский фейс. Роста он был среднего, такого же возраста и, увидев его в большой толпе, то по нему вы просто скользнули бы взглядом, перенеся фокус на более колоритные личности. Как и любой человек Станислав Витальевич имел свои, очень ценимые им, достоинства и объективный диапазон недостатков. Но будучи до мозга костей реалистом он считал, что недостатков существенно больше. И, зачастую, замыслив какое — то дело, Стас прокручивал в голове возможные шансы на успех или провал, постоянно перекладывая виртуальные неудачи на вполне реальные недостатки. Таким образом большинство планов, даже хороших и продуктивных идей, оказались попросту не реализованы. А львиная доля из этого большинства даже не была начата.

К тридцати годам Станислав уже успел неплохо окончить школу, поучиться в институте, поработать и благополучно уволиться. Собственно, сегодняшнее получение на руки трудовой книжки и было основной причиной сумятицы в его голове. А так как алгоритмы дальнейшей жизни никак не складывались в чёткую программу, то и настроение сами понимаете. В глубине души он всё же надеялся на то, что, как иногда бывало раньше, проснувшись утром, вдруг увидит безукоризненную последовательность действий и, обретя атомный настрой, с энергией расщепления ядра плутония, примется за дело. Конечно, со временем контур аварийной защиты сработает и осадит его на положенный уровень, а, возможно, и вообще прекратит цепную реакцию, подняв стержни, но опыт хотя бы останется. И вот этот самый опыт подсказывал ему сейчас, что, уволившись со стабильной работы он фактически уже уверенно начал движение в направлении геморроидальных узлов. Самое обидное в этой ситуации было то, что Стас мог поступить иначе, не увольняться, терпеть бессмысленный и низкооплачиваемый «притужальник» зажравшихся реформаторов, пытающихся вживить ему и прочим идеи виртуального благополучия, изработать его, как лошадь на соломе, и сдать под патронат ближайшего мясокомбината. Но Станислав принял мужественное решение. Поспешное, в его ситуации не разумное, эмоциональное, но, вместе с тем, уравнявшее его в правах с огромной и чрезвычайно сильной демонической машиной. Он считал себя её победителем, да и назад дороги не было. Как, собственно, не было её и вперёд. А ведь как — то надо кормить семью, и так не слишком — то избалованную жизнью.

Городок, в котором с рождения жил Стас назывался Зеленообск. Это город был типичным представителем породы серо — грязных, хотя на центральной улице имени сами знаете кого был наведён неоново — пластиковый лоск. Мэр, видимо, с помощью друзей, родственников, одноклассников и однокурсников разворовал бюджет не до конца. То ли по причине офтальмологической близорукости, то ли ритуальные жертвоприношения некоторых его коллег насаждали тоску, тревогу и печаль. Хотя многие приближённые «горячие» головы» приводили ему в пример бывшего министра обороны, опыт которого говорил, что грустить некогда, надо брать. В любом случае, имея друзей и подруг на Эвересте власти ты будешь награждён, оправдан и освобождён от, свербящих в резцах, статей Уголовного кодекса. Мэр таких друзей не имел, выводы сделал правильные, улицу ровной, вывески яркими, попу слегка прикрытой, а душу относительно спокойной. В общем, в этом городе было всё ровно также, как и в десятках тысяч городов по всей России. Отливающие перепылами металлика иномарки с, ведущими их, упитанными безработными сочетались с худыми и хмурыми работягами с патронного завода. Административно — налогово — чиновничий осьминог покрыл своими липкими щупальцами город и сосал последнюю кровь и копейки с угрюмых, загнанных в угол, земляков, не особо беспокоясь о процентах потерь в рядах биомассы. Обосновывалось же выкачивание питательных веществ и жизненных сил из хлипких тел пролетариев и интеллигенции    неоспоримо — правильной политикой их правительства и партии, в которую они, как бараны по щелчку хлыста, рванули было, перегоняя друг друга. Да ещё и извиняясь на финише в том, что не прибежали первыми. Потом попрозрели, существенно поостыли, поозирались и сменили убеждения на прямо противоположные. Честные работяги и, вечно бедная, интеллигенция не особо мудрствовали над законами и подзаконными актами, свирепо ругая на кухнях и в гаражах «правильных» пацанов, выходцев из разных «контор» и МГУ словами, которые вызовут мгновенный обрыв аорты у судового боцмана потому, что великий мастер убедительного слова таких комбинаций просто не знал, а это его натуре смертельно противоестественно. При всём этом необходимо заметить, что работяги просто поливали всех и вся виртуозными оборотами лексики, а бюджетные интеллигенты ещё и обязательно навязывали друг другу свои варианты выхода из, затянувшегося на всю жизнь, кризиса. Впрочем, случись между ними соревнование в изысканности и колоритности «антиединороговской» фразеологии, вторые нисколько не уступили бы первым.

Знал всё это Стас далеко не понаслышке потому, как сам до сегодняшнего дня был этим самым бюджетником. А потому, наглое и вороватое чиновничье сословие любил также, как аскарида пиперазин. Мелькающие по телевизору слащавые рожи с, гарантированно потными ладошками, вызывали у него сжатие зубов до слышимого треска, независимо от того хорошие ли это рожи, по мнению диктора, или прокуратура уже ведёт по ним проверку. Стас знал наверняка — ворон ворону глаз не выклюет. А потому, челюсти сводило даже при появлении на экране важного представителя Следственного комитета или прокуратуры. «Слуги государевы», как глупые попугаи облепили себя блестящими погонами, значками, петлицами и кокардами, неразумно полагая, что, чем больше блеска, тем ярче звезда. Хотя должны бы помнить: чем настоящие русские золотопогонные офицеры более всего дорожили. Бывало, некоторые из них предпочитали вынести себе часть мозга на стену со скоростью триста двадцать метров в секунду, лишь бы отстоять своё достоинство и честь своей державы вопреки настойчивым пожеланиям, убедительным рекомендациям и капризным настроениям элиты. Таким образом ныне и получается, что некая министерская фаворитка, разорившая семьи честных офицеров и «опустившая» армию на миллиарды, не законопачена в вонючую камеру, а обнюхивает и облизывает красные тапочки своего паскудно слившегося патрона и малюет бездарную хрень на дорогих холстах. Ещё пара лет подобного домашнего ареста и его срок зачтут в срок наказания по приговору, если таковой вообще будет. А миллиарды ей оставят на лечение и в утешение творческой души, как справедливую компенсацию от, неуберёгших её от беды, придворных лизоблюдов. И разоблачение на лицо и золото погон мозгами пачкать не надо потому, что указания даны сверху, а приказы, как известно не обсуждаются. И овцы целы, и волки сыты. Да и честь старушку иметь уже не стильно.

Вот так незаметно, с крутящимися в голове, то ускоряющимися в рваном темпе, то замедляющимися в стиле тай — цзы, мыслями Станислав дошлёпал в пригород. Дом на улице Водопроводной, к которому он подходил, был логовом и цитаделью одинокого семидесятидвухлетнего пенсионера Егорыча. В каком — то смысле гуру или духовника Стаса. Хотя, если к восточным практикам Егорыч имел некоторое отношение, то к священникам уж точно приписан быть не мог. Мало того, что в Бога Егорыч не верил, так ещё и имел собственную стройную, как ему казалось, теорию о гениальной бизнес — структуре под названием «церковь» и о её менеджерах, успешно оказывающих посреднические услуги между Господом и его рабами. Парадокс, по мнению Егорыча, заключался в том, раб по определению ничего не может получить у своего господина, а значит и просить его о чём — либо не имеет никакого смысла. А вот плутоватые посредники по собственной инициативе и при, якобы, крутой «крыше» красноречиво навязывают как основные, так и дополнительные опции. Причём не за фантики, а за денежку. Очень уважал Егорыч анекдоты про эту братию, можно сказать коллекционировал их и с большим вдохновением рассказывал. Приезжает как — то к батюшке чисто конкретный бизнесмен. Выходит из «шестисотого» с огромным котом на руках:

— Отец Сергий, причастите моего кота.

— Сын мой, сие есть животное неразумное, а потому по нашим канонам к причастию допущено быть не может.

— Как же мне быть, батюшка? Это же член семьи, можно сказать.

— Видите, сын мой, через дорогу коммерческую церковь. Туда ступайте, там вам и чёрта причастят.

— Не пойдёт, батюшка. Настоящее причастие требуется!

Бизнесмен достаёт из кармана пачку долларов и суёт её священнику.

— Так что ж вы, сын мой, умолчали, что ваш кот крещёный?

Тем не менее, разнообразные уничтожительные доктрины Егорыча не оказывали пагубного влияния на его физическую работоспособность. А потому и дом, и двор пенсионера содержались в идеальном, как он говорил «флотском» порядке. А ещё замечалось, что Егорыч имел так называемый «дефицит общения» и зачастую, заскакивающей к нему молодёжи, он предлагал не только чай с мёдом, но и многочисленные байки военно — морской направленности. Многие были уверены, что Егорыч каперанг (варианты: контр — адмирал, вице — адмирал, адмирал флота — в зависимости от лукавства зелёного Змия), сосланный в южно — сибирский городок после, удачно проведённой, сверхсекретной операции по переброске на Кубу ( в Гватемалу, Сальвадор, Никарагуа — Змий развлекался от души!) психотронного ( климатического, тектонического — аффтор Змий жжот!) оружия. Степень секретности была таковой, что — по заверениям Егорыча — его устранение и скармливание акулам было лишь вопросом автографа Самого в соответствующем закрытом приказе. Но Сам, учитывая исключительные заслуги Егорыча перед военно — морским флотом, пожаловал ему орден, именной кортик и убедительно попросил, как выразился Егорыч, ненадолго «зашхериться». Почему «зашхеривание» так затянулось, где сейчас орден и кортик Егорыч не объяснял (Змий к этому времени изрядно утомлялся и умолял Егорыча «отбить вечерние склянки»). Суровая правда выяснилась тогда, когда Егорыч попросил Стаса узнать в военкомате о правительственной денежной надбавке к пенсии. Сделал это Егорыч при обязательном присутствии зелёного Змия в стадии, приблизительно, контр — адмирала. Станислав ни на йоту не усомнившись в праведности претензии, устроил офицерам из отделения запаса выволочку, подробно рассказав с каким героическим человеком его свела судьба. Офицеры почесали затылки, прониклись корпоративной патриотичностью и решили восполнить пробел доблестных заслуг Зеленообской области перед Отечеством. По своим каналам они послали запрос о выдающейся личности, жизни и деятельности контр — адмирала, кавалера ордена Красной Звезды и просто скромного человека Ивана Егоровича Купцова. Ответ почему — то не очень удивил офицеров, но заставил несколько раз нервно хохотнуть Стаса. Оказалось, что Иван Егорович Купцов, уроженец города Оренбурга закончил с троечками семилетку, тянул срочную в сапогах в Саратове, а за кражу с целью обогащения запчастей с военного склада год и шесть месяцев подарил Свердловскому дисбату. После многострадальной демобилизации, продав в Оренбурге дом покойного батьки и обильно дав нужным людям «на лапу» дабы утаить судимость, ходил помощником судового кока на сухогрузе «Академик Павлов», который имел порт приписки — Владивосток.

Списан же на берег Иван Егорович был далеко не по героическим причинам и, естественно, без ордена и кортика. Дело в том, что уже тогда помощник кока Купцов активно протягивал «краба» пресловутому пресмыкающемуся изумрудного цвета с целью наведения с ним дружеских, как бы даже не братских, отношений. Животный хорошо шёл на контакт и вскоре стал уже совсем ручным, отвечая Ивану Егоровичу искренней взаимностью и пониманием. Так вот однажды в одном африканском порту судно готовилось к ответному визиту серьёзной делегации. Приём, который ранее устроили африканцы был насыщен туземной экзотикой, метанием копий, подарками, заверениями в вечной дружбе, клятвами в безоговорочной победе над, шалящими там, радикалами, братанием и местными спиртосодержащими растворами. Капитан же, стремясь не курнуться в гальюн по гюйс, энергично взбодрил весь экипаж на предмет приборки и подготовки. Потные рубашки его помощников в эти дни рассматривались не как пренебрежение к форме одежды, а как показатель служебного рвения. Стопудовая тяжесть предпраздничной нагрузки естественным образом легла на камбуз. Кок и его помощники творили чудеса и даже чуть более. В день знаменательной встречи Иван Егорович, логично рассудив, что стол накрывают в общем — то не для него, систематически успокаивал душу посредством воплощения в жизнь прекрасной русской поговорки: «Кто празднику рад, тот накануне пьян!». Имитируя бурное исполнение капитанских установок, он, время от времени, тайком заныривал в специальный трюмный складик. Да так удачно, что к моменту начала церемонии качка стала чувствоваться сильнее, а рыбы за бортом покормились три раза: омлетом, макаронами и борщём. Самих высоких делегатов Иван Егорович не видел, но с удовольствием пообщался со свитой, суетившейся в коридоре, почему — то вооруженной, но тоже не промах выпить. Именно в этот радостный момент и познакомился Егорыч с маленьким улыбчивым китайцем, в обязанности которого входила доставка корзины с фруктами и подача её на стол после трёх условленных хлопков. Корзина была своевременно подана, китаец, соответственно, освободился и был немедленно уведён Егорычем натоптанной тропкой в, любимый до последнего шпангоута, трюмный складик. Китаец с трудом говорил «по — рюски», так как когда — то колымил в СССР на стройках портов. Но и этого было за глаза в сложившихся обстоятельствах. Звали китайца Ло Хай. Был он потомственным мастером редкого и уже почти забытого стиля цзяомэнь таньтуй. Исповедовал Ло ислам и пять лет назад из голодного Китая сбежал на заработки в Африку. Обогатиться желал само собою за счёт того, что умел, но, как оказалось, никому и нафиг был не нужен вместе со своим таньтуем. Так уж повелось, что в этих местах в гораздо большем почёте был легендарный советский конструктор Калашников. Назад в Китай ему было нельзя, да не очень — то и хотелось, но и здесь каждый день зачти за три потому, что без малого шестьдесят месяцев горбатился Ло грузчиком в порту. Причём механические краны портовым руководством не приветствовались по причине чрезвычайной дешевизны физической силы. В общем, поговорить было о чём, а так как свиной тушёнкой Ло закусывать наотрез отказался, то и догнал он Егорыча как истребитель транспортника. Далее — провал, а позже — гудок. Причём длинный, прощальный. В связи с отбытием сухогруза в порт постоянной приписки. На момент, когда Егорыч проснулся в пролетарских объятиях с товарищем Хай, гребной винт сухогруза молотил уже во всю матушку. Китайца оставили на судне не из — за братской любви к вождю Мао и его соратникам, а по причине дороговизны топлива, которое нужно бы было истратить на обратный разворот из — за двух пакостников. Приветливый китаец оказался трудолюбивым и выносливым, с удовольствием работал по камбузу, а также привлекался командой для любых других дел, не отказываясь никогда. Естественно, экипажные острословы мгновенно поменяли местами ему имя с фамилией, но слабо разбирающийся в игре слов китаец всегда улыбкой откликался и на Ло Хай, и на хайло. В свободное же время на грузовой площадке сухогруза Ло был в непререкаемом авторитете. Он самозабвенно обучал энтузиастов основам техники и тактики стиля цзяомэнь таньтуй. Ребята были крупные, спортивные, координированные, но, к сожалению, кроме бокса, самбо и советской вольной борьбы ни о чём подобном понятия не имели. А потому имели отбитые «орехи», голени, стопы и ещё большее стремление к освоению экзотического таньтуя. Увлёкся этим делом и Иван Егорович. Временно расторг договорные обязательства с зелёным Змием, встал на путь исправления и уже почти был уверен, что незначительный инцидент с появлением китайца на борту по прибытии во Владивосток будет благополучно забыт. Но всё повернулось иначе и никто забыт не был. А был рапорт, кадровая комиссия и, как следствие, списание на берег. Куда делся китаец по прибытии никто не знал. Он испарился с судна так, как — будто владел не только таньтуем, но и телепортацией.

Женат Егорыч никогда не был, разумно полагая, что «влюблённый волк уже не хищник». А потому, получив расчёт и сняв с книжки кое — какие накопления, махнул куда глаза глядят, чтобы пристроится хотя бы матросом на речном флоте. Обосновался здесь, на Оби, купил домик, доработал до пенсии. Коротал остаток дней в заботах по наведению шика и блеска на своей «фазенде». А также в безобидном развешивании макарон на уши, забегающим к нему на огонёк, юным романтикам. Узнав правдивую историю жизни бравого морехода, Станислав напрямую, открыто, но без удовольствия поведал её Егорычу. Старик не расстроился, крякнул в усы, взял гитару и запел песню, которую фронтовые штрафники по наследству презентовали послевоенному дисбату:

— В авангард генеральских задач

Им конечно поставлена цель.

Сквозь эфиры штабных передач

Прорвалась пулемётная трель.

В первый раз что ли смерти в глаза,

Презирая придётся смотреть.

Над рекой разливалась гроза,

А по кружкам без четверти треть.

Но с широкой реки

Не ушли штрафники,

Не за почести и ордена.

У широкой реки

Полегли штрафники,

Им свобода на откуп дана.

Без вины, хоть на сколько — нибудь,

И иные по разным статьям.

И не в лоб их и не обогнуть,

Не занять их прибрежный платцдарм.

Хуже нет, чем огнём наказать,

Но на то ещё как посмотреть.

На реснице застыла слеза,

Их осталось без четверти треть.

Но с широкой реки

Не ушли штрафники,

Не за почести и ордена.

У широкой реки

Полегли штрафники,

Им свобода на откуп дана.

Их осталось без четверти треть,

Им не нужен теперь караул.

Тем, кому довелось умереть,

Да и тем, кто свободно вздохнул.

Не присядут водицы испить

И махорку в руках потереть,

Не попросят блиндаж истопить,

Их осталось без четверти треть.

Но с широкой реки

Не ушли штрафники,

Не за почести и ордена.

У широкой реки

Полегли штрафники,

Им свобода на откуп дана.

Больше к разговору о превратностях судьбы экс — контр — адмирала Купцова ни Стас, ни сам Егорыч никогда не возвращались, но и другим своим знакомцам ничего об этом не рассказали.

— Добрый вечер, Егорыч!

— Добрый, Стасик! О чём грустишь? Снимай куртку, присаживайся. Самовар поспел, как знал о тебе. Чаю попей, закуси, а после захочешь — расскажешь.

— Дай закурить, Егорыч.

— О как! — сказал Егорыч, но всё же полез в стол за сигаретами.

Сам он не курил, дело это крайне не одобрял, но тем не менее всегда держал пачку дешёвых фильтрованных сигарет. Выдавал их исключительно избирательно не потому, что свято чтил Закон об ограничении курения табака, а в связи с тем, что великий идеолог патриотического воспитания, каким он несомненно себя считал, ну никак не может травить пацанов никотином. А вот мужики сами творят свою судьбу. Стас помял в пальцах сигарету, подкурил, поморщился и раздавил её в блюдце.

— Уволился я, Егорыч.

— Да и хрен с ним.

— Тебе проще — ты один. У тебя пенсия, хозяйство. А мне как? Мне теперь совсем никак.

— Хочешь, Стасик, я тебе кое — что смоделирую? Ты бухнул, спьяну поскользнулся на остановке, а трамвай обрезал тебе по локоть обе руки. Вот теперь — никак! Ставишь антенну на скользкой крыше, оступился, упал с пятого этажа. Позвоночник в труху, ничего не двигается. Теперь тоже — никак! Пьяный сосед шмальнул из дробовика тебе в лицо. Глаза вытекли. И теперь — никак! А твой сегодняшний «никак», даже в принципе, рассматриваться не должен. Пей чай, говорю!

— У тебя есть какие — то идеи?

— Вот мне они как раз и на хрен не нужны. Меня уволить уже невозможно. Хотя нет, только в связи с переходом в другое измерение. Да и то, заявление я ещё не писал!

— Значит совета я не дождусь.

— А чего ты ждёшь от меня, Стасик? Соплей и некролога? — Егорыч мог, когда была реальная необходимость, становиться жестким, как рашпиль и вправлять покосившиеся набекрень мозги не слабее прокурора Вышинского.

— Знаешь, есть такой великолепный принцип каратэ: когда не знаешь, что делать — делай шаг вперёд.

— Да я бы и рад, но как? Ни темы, ни денег, ни друзей — банкиров.

— Тем более чем достаточно. Давай размышлять. Ты кто по образованию?

— Инженер переработки леса полного цикла.

— Как это понимать?

— От ствола до лакировки.

— И чем тебе не тема?

— Да перестань, Егорыч! Профессиональный фрезер под сотку штук стоит. А ещё цех, сушилка, прочие станки, малярка, материал, реклама, сбыт.

— То есть план действий фактически готов? Нужны друзья и деньги. Хотя деньги компонент не такой уж и обязательный.

— Это ещё почему?

— Ты станкостроение изучал?

— Конечно, в институте.

— Что там сложного?

— Да, в принципе, ничего. Валы, барабаны, шкивы, двигатели. Я даже малогабаритный рейсмус проектировал и затраты по изготовлению считал.

— Иначе говоря, дай тебе детали и ты его соберёшь?

— И соберу, и запущу, и настрою.

— И, наконец, о друзьях. Они нужны! — Егорыч поднял вверх указательный палец, вздёрнул подбородок, отчего — то стал похож на фанатика Бен Ладена и добавил:

— На металлоприёмках! И водка!! — Егорыч покосился на холодильник, облизнулся, усилием воли внушил себе, что он трактор на Юпитере, а потому немыслимая гравитация впечатала его назад в табурет.

— Ты хочешь сказать, что водка и есть ключевое звено в организации бизнеса?

— О, ты ещё не знаешь, на что она способна! — Егорыч открыл холодильник. Сил гравитации всё — таки не хватило. Они пока ещё слабее водки.

ГЛАВА    ВТОРАЯ.

Обретя мало — мальскую уверенность в будущем и приведя мысли в относительное спокойствие, Станислав распрощался с Егорычем, который в планах своих уже дошёл до создания международного деревообрабатывающего концерна и даже выдвинул несколько версий будущего названия: «Папа Карло», «Заноза» и «Дэкорель Сосна Дизайн». Стас немного прибавил шаг, чтобы успеть на тренировку. Сколько себя помнил, Станислав всегда увлекался единоборствами. Занимался сам, покупал книги и фильмы, а главное, много думал и систематизировал. Городок был, прямо скажем, небогат на высококлассных тренеров и мастеров. Но всё же то тут, то там с определённой периодичностью возникали, то платные, то бесплатные секции. Платные немилосердно рубили «бабло», нагло сообщая абитурьентам о непобедимости и смертельной направленности их стиля. При этом непобедимость и смертоносность напрямую зависела от суммы, вложенных в это дело, денег. Стас же был уверен, что боевое мастерство зависит исключительно от количества, пролитого на тренировках пота и измеряться в денежном эквиваленте не может. Потому — то, несколько лет назад и выбрал для себя секцию рукопашного боя, созданную группой ребят — энтузиастов в обширном подвале многоэтажки. Со временем зал обставился, оброс тренажёрами, появилась раздевалка и даже холодный душ. Денег за тренировки не брали, однако, и от пожертвований не отказывались. Команда подобралась разношёрстная, юморная и, что в таких местах удивительно, интеллектуальная. Занимались жёстко, вырабатывались до суха, но, как говорят, без лишнего фанатизма. Без серьёзных травм, обмороков и гипса на руках. Станислав прошёл в раздевалку и обмер. Вся команда стояла в положении, пардон, «раком». Причём ребята располагались по кругу и головами к центру. Стас было предположил, что это какой — то новый, вычитанный интелектуалами, метод настройки на тренировку или мистический обряд, позволяющий напрочь глушить страх. Но всё оказалось гораздо прозаичнее. Фанат рукопашки Марат Хамхоев, уже переодевшись, показывал, ещё не облачённому в спортивную форму, Юрке Чалову контратаку: уклон — удар. И чего — то не рассчитав, вкатил «плюху» прямо Юрке в лоб. Контактные линзы брызнули из Юркиных глаз на пол и растворились из вида по причине их полной прозрачности. Взревев не от удара, а от заоблачной стоимости линз, Юрка первым рухнул на колени, а за ним, естественно, все присутствующие «братья по оружию». В конце концов линзы были благополучно обнаружены и помещены в бутылёк с какой — то жидкостью. А Марат уже по новой терзал Юрку на предмет защиты от удара в пах, обоснованно мотивируя тем, что «там ничего выпасть не должно».

Обычно в разминку входило три элемента: игра в футбол большим теннисным мячиком, вольный бой с контролем ударов и «бой с тенью» или ката, кому как нравилось. Сегодня всё и было именно так. В основной части тренер авторитарно раскидал пары, не особо принимая во внимание стаж и вес. Пошла наработка атакующих серий, контратак, блок — захватов с бросками, добиваний и болевых. После, само собой, снаряды: штанги, гантели, гири. И в заключении несколько жёстких спаррингов в полный контакт. Сопли, естественно, из бледно — зелёных превратились в ярко — алые, улыбки лица уже не озаряли, а комментарии зрителей утратили деликатность. Станислав сошёлся в спарринге с Хамхоевым, имел бледный вид и большие проблемы. На голову ниже ростом и гораздо меньше весом, Марат был чрезвычайно быстр. Он не обладал нокаутирующим ударом, но всегда работал серийно, на сближении и никогда не брезговал рубкой. Хамхоев, как чёрт из табакерки выныривал из — под любой руки Стаса и молниеносно врубал «тройку», логично завершая её коленом. Проигрыш по очкам замаячил вчистую. Стас уже устал, пробовал держать Марата позиционным «уракеном», но Хамхоев стремительными лоу — киками отбивал напрочь желание Стас стоять, а не маневрировать. Всё закончилось исключительно по воле случая. Обнаглев от безнаказанности, Хамхоев рванул в ноги, желая их захватить. Одновременно с ним Стас, рассудив, что терять уже нечего, выстрелил в прыжке коленом в грудь. Две массы, движущиеся навстречу друг другу с ускорениями, столкнулись на кончике носа Марата. Кровь мгновенно залила пол — лица и грудь Хамхоева. Удивительно, но он не вырубился, приложил к лицу, поданное ребятами полотенце и протянул руку Стасу в знак благодарности за спарринг. Так у них было принято. Так заведено и ребята не хотели иначе. Даже поражение они обращали в победу. В победу над собой, в победу над болью, в победу над слабостями.

— Станислав, ты домой?

— Ну, да.

— Обожди секундочку, вместе пойдём.

Виктор Павлович, или просто Палыч, считался адекватным тренером. Не унижал, не давил авторитетом, не оскорблял «корявых», не подставлял «чайников», а потому пользовался заслуженным уважением ребят. Палыч был под метр девяносто, рыхловат, но силён как буйвол. Поговаривали, что в молодости он входил в резерв молодёжной сборной Союза ССР по каратэ, что для этого городка было равносильно тому, как если бы первый человек, ступивший на Луну родился не в Америке, а здесь. Палыч легенд не опровергал, но и не педалировал. А ещё он очень увлекался буддистской философией, выдавая зачастую некие пространно — расплывчатые монологи, видимо, понятные только ему.

— Слышал, Стас, карма твоя фортель выкинула?

— Ещё какой! Хотя карма — то здесь причём? Решение сугубо моё. А карма, она либо выручит, либо выучит. А как узнал — то, Палыч?

— Так ребята сказали.

— Просто сказали или просили о чём?

— И сказали, и просили… Короче, что делать думаешь?

— Да есть одна «наколка», но мутная.

— Клизма, она ведь тоже бывает мутная, однако, завсегда полезная.

Виктор Павлович Прохоров не был профессиональным тренером и работал хирургом — проктологом в мед.сан.части патронного завода, а потому изнанку жизни видел очень своеобразно.

— Как — то придется проворачиваться и раскачивать что — то самому. Время бы только впустую не потратить.

— А ты, Станислав, о миллионах — то и не мечтай. Миллионы не зарабатывают, их крадут. Поэтому ты гидроплан на воду посади, да поколыхайся чуть — чуть.

— Это как?

— Ты где — нибудь, что — нибудь, когда — нибудь руками зарабатывал?

— Копейки на «шабашках».

— А делать что — нибудь умеешь?

— Деревообработчик я, дипломированный.

— Иными словами, руки на месте, мозг не атрофирован, а вариантов — дрозд сморкнул.

— Где — то так. Как и у всех, наверное.

— Так вот я тебе сейчас, Станислав, вариант и сватаю.

— Спасибо, конечно, Палыч. А суть — то в чём?

— Суть, Стасик, в том, что был у меня один пациент в прошлом году. Проблемный, надо сказать, но обошлось. Так вот, сдружились мы с ним как — то. Интересный человек, сам себя строит. Падал бывало — морда в кровь, а через год опять шашлык коньяком поливает. Директор автосервиса, что на Красногвардейской. Своего собственного автосервиса директор. И слышал я, что подварщик ему требуется срочно.

— Что за подварщик?

— Не поверишь! Тот, который подваривает.

— Что подваривает, как подваривает, чем подваривает? Не томи, Палыч, может и правда — вариант!

— Машины подваривать надо полуавтоматом. Скорая помощь, если по — нашему. Дорогие тачки — дорогой ремонт. Ты его, конечно, не потянешь. А вот лохматьё крылатое, глушаки дырявые через день — другой варить наловчишься. Сам посуди: дырка в днище — три сотки, глушак со съёмом и установкой — восемьсот, лонжерон треснутый — «пятихатка». Итого: пара «штук» в день набирается. Половину ты шефу отдашь, а половина твоя. Вот и умножь на тридцать дней, если без выходных.

— Заманчиво, Виктор Павлович! Но почему ты думаешь, что он меня возьмёт? Я ж без опыта.

— Я не думаю, а позвоню и попрошу. Тесть у него с тем же геморром, белугой ревёт. Завтра оперирую. Не переживай, не откажет.

— Спасибо, Палыч, от души. А то моя кобра шипит со свистом, хоть домой не ходи. Так я с утра в авторемонт?

— Давай пораньше, пусть видят, что интерес есть. Старайся там, оно и на будущее сгодится. Ну, пока, змеелов.

— Спасибо ещё раз. До встречи.

— Стас! А здорово ты сегодня Маратку хрюкнул.

— Случайность, чистой воды случайность.

— А должно стать закономерностью.

Жил Станислав в серой панельной пятиэтажке, недалеко от центра. Топили исправно, воду отключали нормативно, кое что ремонтировали, вернее «красили губы», но драли за удобства несусветно много. Соседи не буянили — не на что. Если и были в их подъезде почитатели «огненной воды», то вели они себя с академическим спокойствием и любимому увлечению предавались на кухне, без матершины и микс — файта. «Двушку» супруги Скориковы не покупали — это космос, а получили путем добровольного размена четырёхкомнатной квартиры тестя и тёщи. Особой благодарности новым родственникам Стас почему — то не испытывал, постоянно ощущая некую тяжесть психологической нагрузки, которая давила на его мозг в связи с этим радостным событием. Да и с женой все складывалось ой как не просто.

Помните анекдот? Женщина врывается на приём к отоларингологу и буквально рыдает:

— Помогите, доктор, мой муж очень болен?

— Чем болен, матушка, какие симптомы?

— Я бывает много часов говорю — говорю — говорю ему что — нибудь, а он меня совсем не слышит. Это страшная болезнь, доктор?

— Это не болезнь, матушка, это дар Божий.

Примерно такие отношения были у Стаса с женой Светланой. Взаимопонимание не заладилось уже с первого семейного дня и предпосылок по его улучшению не предвиделось и сегодня. Света была на три года младше Станислава. После школы закончила Зеленообский химико — технологический колледж и в настоящее время, истерически — негативно характеризуя свою работу, трудилась приёмщицей одежды в частной прачечной «Отстирай— ка». Она была из той породы, которая посредственные умственно — логические качества с лихвой компенсировала безудержными нападками и необоснованными обвинениями всех и каждого, кто хоть на немного не совпадал с её представлениями о жизни и успехе в ней. Со временем Стас осознал, что это навсегда и перестал вообще обращать на Свету внимание, полностью игнорируя заявления об отсутствии у него «мужских качеств». Он также не воспринимал всерьёз требования постоянного пополнения Светиного кошелька, в соответствии с тарифами, утверждёнными ею же. У него появился иммунитет. Развестись не позволял Виталик, который сейчас беззаботно дрых в своей кроватке, наверняка, не доделав уроки до конца. Виталику шёл восьмой год и его, как и всех детей страны, интересовал исключительно компьютер. Сколько не пробовал Стас заинтересовать сына спортом, ничего из этого не выходило, по причине абсолютного отсутствия мотивации. Это другие дети. Их побуждают расти расчётливыми, независимыми и абсолютно уверенными в силе денег, за которые им гарантируется статус, уважение и безопасность. Да может оно и хорошо, что Виталик не живёт в девяностые. Не нужно оперировать разбитый в лепёшку нос, а в «Макдональдс» ходить с велосипедной цепью. Наивные они, хотя, далеко не глупые.

— Привет.

— Ты где шалавился? Витальке в школу пятьсот рублей надо. На подарок учительнице. Есть?

— Пятьсот есть, больше нет.

— Ты расчёт когда получишь?

— Когда позвонят.

— А заработать не пробовал?

— Думаю.

— Думай — не думай, нет с тебя толку. Жрёшь, да спишь. Всё самой приходится. Ну, на хрен ты мне такой нужен? Откармливаешься только, как кабан ленивый.

— На себя посмотри, мартышка.

Самым опасным было то, что в периоды яростных атак Света поливала его, зачастую по матушке, при Виталике. Железобетонные доводы финансовой и социальной несостоятельности отца, Виталик впитывал в формирующееся сознание, твёрдо забивая в мозг стерео тип не доброго и сильного папы, а лоховатого и никчёмного существа, на халяву поселившегося в квартире бабушки. Когда — нибудь это могло выстрелить! Аргументы о том, что и Света, собственно, ничего, кроме прачечной, в жизни не достигла, противоположной стороной к рассмотрению не принимались и пресекались контратакой в полный рост в сторону непутёвых Стасовых родичей. Но иммунитет — штука великая! А подкреплённый инъекцией надежды он вообще неуязвим. Надежды на то, что когда — нибудь всё это закончится. Но когда, вот вопрос? Видимо, когда вырастет и уверенно встанет на ноги Виталик. А пока… Собаки лают, а караван идёт.

Станислав включил свой старенький Samsung. Телевизор щёлкнул, моргнул и неожиданно ярко и чётко изобразил дебаты в нижней палате парламента. «Верхняя палата, нижняя палата. Воистину сборище больных!» — подумалось Стасу: «Конечно — не здоровых, судя по экспериментальному законотворчеству». А в Думе на всю катушку обсуждали новый Закон: «Об обязательном использовании отечественной шипованной резины в зимнее время». Выступал, само собой, Вольфович. Он уже совершил краткий экскурс в историю от каучука до латекса и теперь в полный рост полоскал и коммунистов, и демократов, а за одним и гомосеков, которые, по мнению Вольфовича тоже имели корыстный интерес на рынке резины. Коню понятно, что предприимчивые московские «единороги» отжали в провинции очередные шинные заводы и сейчас законодательно формировали гарантированный рынок сбыта. Дебаты сменила реклама. Налоговый отчётный период — это святая обязанность каждого гражданина пополнить, изрядно разворованную, государственную казну. В нашей стране это примерно тоже самое, как если бы куры на птицефабрике сами обдирали с себя перья, прежде чем посетить забойный цех. «Заплати налоги и спи спокойно!». Хвала Всевышнему, что не: «Спи спокойно, если не заплатил налоги!». А ведь дойдёт и до этого. Стас прикрыл глаза. Разыгравшееся воображение рисовало ему картину две тысячи двадцать седьмого года. Того года, когда был введён «Налог на дыхание воздухом». Оперативная съёмка безучастно фиксировала небритого мужичка, которого держал за воротник огромный пристав. Страшная девица в такой же чёрной форме зачитывала ему судебный приказ: «На основании статьи 666 Налогового кодекса Российской Федерации за неуплату налога на дыхание воздухом, Вы приговариваетесь к временной остановке дыхания. Возобновление дыхания произойдёт после погашения задолженности. Осуждённый, Вы сами перекроите себе дыхание или это сделает пристав?». Здоровенный рябой детина ухмыляется в камеру, бросая «зайчик» от золотой фиксы. Сам он уже давно обманывает государство, подделав в налоговой декларации показатель жизненной ёмкости лёгких. «Сам, сам!» — кричит мужичок, высыпает на землю из пластикового пакета дешёвую питательную биомассу и натягивает пакет себе на голову. Голос за кадром вкрадчиво вещает: «Фома Суходрищев, Егор Рукоблудов и Ася Пупынина, информационное бюро общественно — правовой программы «Кара земная». Стас открыл глаза. Надо же — задремал. Не время. Он клятвенно обещал Егорычу «пробить» по интернету все приёмки металла в городе и пригороде. Установить их адреса, телефоны и «электронки». Для чего нужен сачок при ловле блох, Егорыч не объяснил, но, видимо был в том резон, судя по монументальной уверенности собеседника. Станислав выключил телевизор и врубил комп. Его уже основательно клонило ко сну, но помня, что «под сидячую попу бакс не всунешь», он добросовестно исполнил все наставления Егорыча.

За ночь существенно подморозило, отчего жухлая трава заискрилась, воробьи нахохлились, а над колодцами витала едва различимая испарина. Город просыпался, вдыхал первые ароматы кофе, выкуривал первую сигаретку, допивал последнюю полторашку пива. Не видно было и бомжей, которые, плотно выспавшись, только к полудню проведут плановую инвентаризацию мусорных баков, в прямом смысле отделяя «мух от котлет».

Станислав пришёл к автосервису с первыми холодными лучами осеннего солнца. Мастеров ещё не было, шефа тем более, а вот сторож Василий Иванович, настрадавшись ночным одиночеством, провёл для Стаса вводный урок. По всем методическим правилам занятие содержало и историческую справку, и оснащение вкупе с оборудованием, цели, задачи, а в заключении — требования безопасности.

Непосредственно автосервис представлял собой несколько крупных боксов под общей крышей, на фронтоне которой красовалось название: «АВТОZONA». Видимо, ностальгия по лагерным приключениям до сих пор кошачьей лапкой скреблась в душе шефа, дважды за автоугоны полировал казённые нары, причём с минимальным творческим перерывом. Сбоку от боксов был растянут рекламный баннер, на котором трое не голодающих и, похоже, не пьющих автомастеров в ярко — оранжевых робах указывали пальцами на автосервис. Рекламный слоган гласил: «Помни: тебя здесь ждут!». С другой стороны комплекса, там, где располагалась автомойка, наблюдался ещё один рекламный шедевр: «На свободу с чистой тачкой!».

Василий Иванович угостил Стаса чаем, закончил объёмную лекцию о сервисе и перешёл было к перечислению собственных диагнозов и анализов, но с первым хлопком дверей торопливо засобирался. В просторную сумку, в первую очередь Василий Иванович покидал остатки заварки, пол — батона колбасы, пачку печенья и, заметив под столом початый шкалик, сунул его не «в», а «за» холодильник, пояснив для Стаса: «Сожруть и выпьють». После чего не прощаясь, бегло засеменил к выходу.

Шеф принял Станислава в своём кабинете, отгороженном стеной в последнем боксе. Никита Ильич был полноват, лысоват и низкоросл. Никаких наколок на руках шефа не наблюдалось, но конкретно присутствовал огромный золотой крест на витой — перевитой цепи, который натер его короткую шею до красной полосы. Знакомство состоялось, а рекомендация Виктора Павловича, на удивление, имела вес, наверное, больший, чем указы какого — нибудь «гаранта Конституции».

— Руби фишку, Стасик. Шесть мастеров колупают «иноземцев». Там и тарифы больше и «выхлоп» соответственно. «Лохматьём» ни один порядочный мастер заниматься не хочет. А я вот попробовал! Присел в крайний бокс, взял «Спутник» с болгаркой, да денёк порезал — поварил. При том, сложных ремонтов, замен и всяких там покрасок специально избегал. Дырки варил, заплатки резал, кое — кому подвески трёс. Вечером посчитал — две двести чистыми. Наутро слух прошёл и «старух» вдвое больше пригнали. А есть ещё и «бомбилы». Они ведь и ночью сыпаться могут, а им вынь да положь ремонт сейчас. Случалось, с клиентом заезжали, чтобы денежку не потерять. В таком случае ещё и за срочность насчитываешь. Навыков особых не надо, в тему войдёшь быстро. Тем более, что консультантов — конь на…гадил. Своя машина — то есть?

— «Копейка», старенькая.

— Сам перебираешь?

— Всё сам, кроме «движка» и электрики.

— Ну, вот — готовый мастер.

— Я и болгаркой более — менее, и полуавтоматом станки варил.

— Что за станки?

— По дереву. Фрезеры всякие, шипорезки, струбцины. На работе приходилось. Сыплется всё — старое. Да и новые прибамбасы мастерили, если кто чего выдумает.

— Хорошо, Стас, очень хорошо! Тогда расклад такой — половина твоя, половина моя. Расходники на тебе, реклама на мне. Ломаться там нечему, но всё же, если что — чинишь сам. «Косяки» с клиентами тоже разводишь сам. Выходные обговорим, оформления не будет. Сам пойми: тебе же и не выгодно. Пенсионный, страховщики — всё с твоих дивидентов. С их «предъявами» ты без штанов останешься. Хрен, что заработаешь, если всем давать. По рукам?

— По рукам, Никита Ильич. Только один вопрос: если что для себя смастерить надо, тогда как?

— Ну, расходники — то на тебе, делай ради Бога. А что варить — то собрался? Машину?

— Нет, станки.

— Не наварился ещё станков на прошлой работе?

— Так это ж для себя!

— Ну, иди, станкостроитель, знакомься с производством.

«Производством» оказалось: две хорошо хоженые болгарки, верстак, смотровая яма, какие — то переноски и старенький, помнивший ещё Генри Форда, полуавтомат «Спутник». Судя по манометру, углекислота в баллоне была, проволока в пол — барабана заряжена и массовый провод с огромным «крокодилом» тоже наличествовал. Оставалось решить вопрос с ключами, съёмниками, головками и прочей разной мелочью, которая, как правило, неизбежно куда — то исчезала прямо пропорционально скорости рабочих процессов.

Станислав присел в старое, с масляными пятнами, кресло и, закрыв глаза, попытался анализировать авантюру, в которую он только что встрял. Хотя, авантюрой, скорее, можно бы было назвать его увольнение с государственной должности и десятками измерить количество проблем, в следствии этого возникших. Но стрелки влево не отмотаешь. Что вышло — то вышло. Нужно забыть прежнее и научиться жить по другим правилам. Отсечь за собой прошлое японской катаной и изрубить в кусочки, чтобы больше не собрать. «Отсутствие выбора облегчает выбор» — сказал уникальный мастер каратэ Андрей Кочергин. Правильно заметил, точно. Как знал, что Стасу Скорикову такой девиз жизненно необходим.

Почувствовав еле уловимое движение воздуха, Стас оглянулся. У бокового входа стояли в шеренгу, что характерно — по росту, три мужика в ярко — оранжевых робах и ботинках берцах. Угрозы от ребят не исходило, а потому и Стас доброжелательно пожал руки потенциальным «консультантам».

— Моня.

— Поня.

— Боня.

Шеф явно не приветствовал имена, в силу определённых пунктов своей биографии. Уж точно не знал ничьих отчеств, а на фамилии, скорее всего, смотрел как на просто прикольные сочетания букв. К чему — то вспомнился бородатый анекдот. Зеки в камере сидят за столом и лениво перекидываются в картишки. «Моня любит Мамбу» — вдруг высказывается крупный урка в изящных наколках. «Поня любит Мамбу» — утверждает второй каторжник. «Боня любит Мамбу» — окончательно закрывает вопрос третий бродяга. А в углу, за нарами, сидит на корточках, сжавшись в комок негритёнок и еле слышно шепчет: «А Мамбу вас ненавидит, твари белые!».

— Стасик.

Станислав, в принципе, уже смирился с неизбежным, лихорадочно покопался в голове в поиске достойного «погоняла», но не найдя ничего приемлемого, решил представиться пока так.

— Будем знакомы!

— Ты, если что, в любой момент…

— Простава будет или как?

Стас понял, что последний пункт и есть самый важный в данном протоколе собрания.

— Знакомы будем. Если что, то сразу. Простава по плану.

— Жестянщик жестянщика видит издалека! — подвели итог мужики и логично поинтересовались: на какое время та простава по плану назначена? Порешили — с отъездом шефа домой. Ну, или не домой, но с отъездом. На том и расстались.

Рабочий день, как и предсказывал шеф, прошёл напряженно и плодотворно. Стас проварил в решето ржавый «Москвич», наляпал на днище заплат «шестёрке» и «семёрке», долго провозился со старой «Волгой». Её пол, глушитель и резонатор требовали радикальной хирургии, но бессменный владелец машины Ашот заявил, что «ржавый кинжал — кузнецу потеха» и попросил только «дэциль подлатат». Станислав, само — собой, просьбу исполнил, подварив попутно пару — тройку несуществующих дыр в труднодоступных взору районах тёзке могучей реки. В общем, простава обещала состояться по плану, блеснуть ассортиментом и завязать предпосылки братских уз.

Излишне говорить, что самоотводов и опозданий не оказалось. Каждый что — нибудь принёс и закусить, и выпить, чтобы, как говорится, не с пустыми руками. Да и к тому же спринт за добавкой после девяти невозможен из — за, введённого государством, запрета. Плюс «похмелятор», который с утра будет жизненно необходим. Сторож Василий Иванович явился миру только с большим трёхлитровым термосом чая, чем изрядно позабавил присутствующих господ. И теперь он сидел во главе стола, гордо вскинув голову, как бы всем своим независимым видом намекая на то, что «пустые руки» — это не про него. Василий Иванович оказался не жаден до чая, но прижимист до водки. Уже после первой, он взял процедуру розлива в свои руки, исправно заботясь об обеспечении себе пенсионной надбавки.

Разговоры разговаривали разные, всё больше о машинах. Не бабы же, чтобы о колбасе трещать. Мужики рассуждали степенно, чокались чинно, не торопясь закусывали. Василий Иванович раскупорил уже третью «Белоснежку» и, вроде как незаметно, подменил себе, и без того вместительную стопку, гранёным стаканом. Фокус обнародовал Поня:

— А позже клизму принесёшь? Трёхлитровую. Чтоб, так сказать, и в рот, и в обход.

Василий Иванович обиженно поджал губу, икнул и стал хлопать себя по карманам, якобы в поисках сигарет. Все замерли: найдёт или не найдёт? Хотя раньше никогда не находил. Не нашёл и сейчас. Предложений тоже не последовало.

— Покурил? Теперь — в люлю! — по — сыновни посоветовал Боня. Но, контрольный выстрел в, насквозь оскорблённого, сторожа сделал Моня.

— Что ж свининки — то не захватил, Василий Иванович? Или рано ещё колоть?

Обыденная, в общем — то, фраза вызвала у всех, кроме Стаса, приступ дикого хохота. Василий Иванович поднялся с места, безопасно погрозил кому — то пальцем в пустоту и, с видом, надутой пацанами, лягушки, направился восвояси, чётко понимая, что здесь ему больше ничего не отломится. Просмеявшись, мужики поведали Станиславу историю, случившуюся год назад.

Скуповатый и хитрый Василий Иванович жил в частном секторе и держал хозяйство. И вот, в один из дней, он деловито взялся точить самопальный нож, чтобы по морозцу отправить подросшего кабана в край вечной охоты. Кабанчик действительно был крупный и содержался в одном загоне со своим братом, по — свински полагая, что такая лафа будет всегда. Завалить и зарезать кабана Василий Иванович физически не мог, а потому прибегнул к старой, проверенной веками, кувалде. Мужиков — помощников он не звал принципиально — их нужно традиционно поить водочкой и кормить свежининкой. Зайдя в загон, Василий Иванович с размаху врезал кабану в лоб. Кабан пошатнулся, взрыкнул и повалился на бок, увидев напоследок острый клинок Василия Ивановича и пресловутый след в конце тоннеля. Дабы закрепить успех, Иваныч всадил нож кабану в грудь, прикрыл за собой дверцу и отправился в предбанник, чтобы дать начало обряду поминовения, да и бабки дома не было. Но! Или родственники в тоннеле отговорили кабана покидать физическое тело, или Иваныч банально промахнулся, кабан ожил, вскочил на ноги и принялся яростно метаться по загону, ища киллера. Попутно, воскресший обильно перемазал в крови своего братана. Употребив «два по сто» и закусив сальцом с луком, Василий Иванович двинулся забирать добычу из загона, ласково поглаживая паяльную лампу. Картина, которая предстала перед ним, требовала действий, причём безотлагательных. Одурев от запаха крови, кабаны шатали и без того хлипкий загон, намереваясь вырваться на свободу. Как передовик — молотобоец, Василий Иванович ворвался к ним и, буквально на пределе сил, долбанул кувалдой в лоб наиболее окровавленного сельхоз.животного. Не снижая темпа, рванул нож из сапога, засадил по рукоять и, для верности, провернул. Но в то же самое время второй кабан стал оседать и заваливаться, внутри у него что — то забулькало, а по ноге побежал ручеёк тёмно — вишнёвой крови. Всё закончилось тем, что четверо соседских мужиков деловито и споро разделали две кабаньи туши, нанеся непоправимый урон запасу поминального спиртного. Василий Иванович горестно вздыхал, проклинал всех кабаньих богов и давился свининой, которую не смог реализовать по причине, явно завышенной им же, цены.

Счёт бутылкам уже никто не вёл, а промили в крови приближались к необходимости творческого выражения. Иными словами, мужики обсуждали, соответствующий такому случаю, репертуар. Неуловимо появилась гитара и трио, но удивление стройно и сочно, строго разделяясь на голоса, грянуло песню, нисколько не заботясь об, отошедшем ко сну, стороже:

— Над казачьей, над заставой

Мир с утра и тишина.

Всем полком зубрят уставы

И шлифуют ордена.

Говорят, на белой тройке

Атаман с проверкой к ним,

А у них с ночной попойки

Не растаял сизый дым.

Здесь у сотника их было

Три похода к басмачам,

Но воды в кринице стылой

Он совсем не замечал.

Развернул лицом к народу

Три георгиевских креста:

Не бывать такому сроду –

Батька едет не спроста!

Посещает, не иначе,

Как на выход боевой,

Да и то слезинку прячет

Перед песней полковой.

Погулял, хотя бы ночку,

Ну, какого чёрта тут?

Атаманову же дочку

Нынче замуж выдают.

Вдруг тугой струной из стали

Подтянулся эскадрон.

Полетел в степные дали

Шпор латунных перезвон.

Лихо выучка сказалась,

Даже шашки наголо.

Посмотреть на то сбежалось

Всё окрестное село.

Какого лешего к ним явился «батька» и что за Санта — Барбара раскручивалась вокруг его дочки, Станислав дослушать не успел. Он явственно уловил в соседнем боксе какие — то стуки и хлопки. Появление шефа было бы очень некстати в первый рабочий вечер. Стас заглянул в помещение Василия Ивановича. Сторож, широко раскинув руки, явно смотрел фильмотеку, заботливо предложенную Морфеем. А судя по раскрытому рту Василия Ивановича, демонстрация проходила в три дэ. В соседнем боксе тоже всё было спокойно и чьего — либо присутствия не ощущалось. Мужики разбежались также быстро, как и собрались. Домой Стас решил не идти, не хотел лишних упрёков, а потому завалился на широкий верстак, укрылся старым пледом и через минуту был уже на кассе у того же Морфея.

Проснулся Стас от, резко вспыхнувшего в боксе, света. Он ожидал    увидеть шефа, сторожа, мужиков, но троих незнакомых бэтманов уж точно не ждал. Три парня, с натянутыми на головы балаклавами, деловито осматривались по сторонам, стоя в центре бокса. Стас находился в тени, поэтому заметили его не сразу. Но, когда он спрыгнул с верстака и сделал шаг им навстречу, средний отдал короткий приказ:

— Линяйте, пацаны!

А сам почему — то не двинулся с места. Видимо, боевое расписание именно ему определяло прикрывать отход.

— Гаси его, Самсон! — донеслось уже откуда — то издалека.

С первой секунды Станислав понял, что это банальные воры, к тому же, не отличающиеся особым героизмом. Но оставшийся их товарищ в трусливую воровскую схему как — то не вписывался.

— Где деньги, дятел?

— Какие?

— Выручка!

Где эта самая выручка, Стас не знал, но чётко осознал, что сейчас корячатся два варианта: энергично её искать или, не менее оперативно, своротить «чердак» наглому Самсону. «Искать не буду» — решил Стас — «Принципиально!». Начал он в типично спортивной манере двумя левыми джебами в голову. Но противник, за долю секунды до ударов, неуловимо сместился влево, за руку Стаса и влепил откуда — то «из — под юбки» жесточайший боковик. Практически на одном движении, грабитель Самсон, как литовкой, снёс ногой обе стопы Стаса с опоры. Тело уже не слушалось, но мозг отчётливо маякнул: «Конец!». Град последующих ударов окончательно и победоносно лишил Стаса чувств, и без того изрядно приложившегося головой об угол станины. Мрак. Снова свет. Со ржавым глушителем наперевес материализовался Василий Иванович. По бокам от него свирепо озирались два полицейских. В голове испытывали ядерный заряд. Левый глаз был липким и мокрым. Где — то вдали артиллерийской кононадой гремел изощрённый мат шефа. Картина прояснилась немногим позже, когда, начавший чуть — чуть соображать, Станислав давал показания. Словоохотливый опер с удовольствием обрисовал ему картину преступления, радуясь, и перспективе всё быстро размотать, и возможности что — нибудь потянуть с небедного шефа.

Гангстеры вошли через, разобранный ими же, воздуховод вытяжки в малярной камере. Затаились они, видимо, в салонах ремонтируемых машин, не решаясь некоторое время что — либо предпринять. Многоголосье и удалая казачья песня сообщали бандосам, что здесь выпивает не пара пенсионеров — охранников, а эстрадный коллектив матёрых мастерюг. А посему, перспектива бежать домой с отвёрткой в жопе заставила их терпеливо ожидать логического завершения «мальчишника». Они были уверены, что все разошлись, но появление Стаса внесло коррективы, оговорённые троицей, видимо, заранее. Тем не менее, кабинет шефа был перевёрнут и перерыт, сейф, по причине его отсутствия, не найден, а Василий Иванович страшно напуган. Двое патрульных с трудом высвободили из его рук глушитель. Это он, Василий Иванович, позвонил в полицию, полностью убедившись, что, в волю нарезвившийся, супостат покинул зону его ответственности.

Шеф рвал и метал. Перед ним строго в шеренгу стояли похмельные Моня — Поня — Боня и вяло лепетали о том, что «Стас вливал насильно». Но, прекрасно зная свои кадры, их доводы были шефу, как Чикатиле жалобы. Они ушли, покрытые объёмными матюгами и с облегчённым финансовым состоянием на «по три штуки с рыла за синьку». Как ни странно, Стаса шеф поблагодарил, сунул тысячу на лекарства и отправил на выходной. Были ли репрессии в отношении Василия Ивановича, какого характера и с каким результатом, никто не знал. Однако, чайник его, флакон за холодильником и валенки с галошами, как ни в чём не бывало, украшали интерьер маленькой сторожки.

ГЛАВА    ТРЕТЬЯ.

Свежий, только что выпавший, снежок аппетитно похрустывал под подошвами ботинок. Птицы, слегка подмёрзшие за ночь, разминали крылья, весело и беспечно перелетая с, посеребрённых инеем, веток на провода и обратно. Их жизнерадостное щебетание, как и другие разнородные звуки проснувшегося города, автоматными очередями и разрывами гранат отзывались в травмированной голове Станислава. Под левым глазом, ярко сияя оранжево — фиолетовыми переливами логично оформился огромный синяк. По ощущениям, всё тело Стаса было пропущено будто через вальцы камнедробильной машины. Показаться в таком виде домой было бы равносильно дайвингу среди акул, имея свежее артериальное кровотечение. Расправа будет жестокой и безжалостной. Поэтому уже через какой — то час Станислав привычным движением распахнул резные двери ухоженного домика Ивана Егоровича.

— Можно войти?

— Швартуйся, корвет «Безнадёга».

— Как дела, Егорыч?

— Да у меня — то они завсегда в образец, а вот ты, смотрю, изменился в цвете. Шпана или жена?

— Придурки автосервис грабили. Работаю там теперь на подварке.

— Что работаешь — это хорошо! Ну, а по нашему вопросу подвижки есть?

— Всё сделал, как и обещал. Только скажи мне, Егорыч, на кой ляд нам полная информуха по металлоприёмкам? Сайты — шмайты, телефоны и прочее?

— Объясняю для броненосцев. Не всё, что им сдают в металл, они гонят под пресс и на распил. Хорошие, добротные вещи выставляют на продажу. Поэтому, я и предположил, что на этих своих сайтах они их и продают. Ну, а телефоны — чтобы не бегать зря.

— Разумно, Егорыч, дальше — то что?

— Звоним, ищем, «пробиваем» подходы».

-Как это — «пробиваем подходы»? Красть что ли будем?

— Зачем красть, Стасик! Она родимая, «вода огненная», всё сделает! Суди сам: там есть сторожа. Есть? Есть! Они пьют? Какой же сторож не пьёт? Это ж уже не сторож, а недоразумение! Крупные элементы он, конечно, не отдаст, а вот мелочёвку всякую — запросто. А мелочёвка эта поважнее прочего будет.

— Ясно. Набрали. Дальше что?

— А дальше ты, Стасик, вертеться будешь как флюгер аэродромный. Ищи место, цех, иначе говоря. Чтобы с током трёхфазным, печкой какой — нибудь, подъездом хорошим и, в идеале, бесплатно. Есть такой на примете?

Станислав вспомнил, что один его давний товарищ, кондитер по профессии, когда — то выкупил за копейки небольшую, бесхозную, старую котельную. Парень мечтал открыть там пиццу с доставкой, но денег не было. Идея растаяла, а сам он умотал на Север, откуда, похоже, возвращаться не собирался. Электролиния, вроде бы, там имелась и, видимо, не однофазная.

— Есть, Егорыч, сто пудов — есть! Но ремонта там — выше крыши.

— На кой хрен тебе там ремонт? Окна и двери — нужно. Отопление, повторюсь, тоже. А остальное к чему? Не стрипт — клуб же открываешь для мажоров.

— И то правда. С чего начать? Голова кругом! Это ж сколько работы! А будет ли толк? Неизвестно.

— Ты прекратишь когда — нибудь скулить? Прошлый раз объяснял тебе, откуда в хлебе дырки. Я что — психотерапевт, душевные подъёмы организовывать? Не хочешь — так и скажи! Вари дырки в машинах, гайки крути всю жизнь или опять с государством свяжись, живи на подачки.

— Прости, Егорыч, правда, извини! Сам всё вижу, сам всё понимаю и слушать буду внимательно, если скажешь ещё чего.

— Скажу. «Пробивай» конкурентов. Кто и что в городе делает по столярке. Куда и как реализует. Как люди продукцию разбирают. Что предпочитают. Всё «пробивай», что столярки касается. Ничего не упускай. Золото ведь тоже по крупицам моют. Попадаются, конечно, самородки, но далеко не каждому. Особо упорным попадаются. Или везучим. Иначе — никак, только в деле разберёшься, на чём деньгу рубить можно. Повариться в этом нужно, сопли пожевать. Без этого никто в люди не выбивался. Тем более в серьёзные люди.

— Понял тебя, Егорыч. Упорство и целеустремлённость. Это как в институте говорили частенько. И будет тебе счастье! Правильно всё это — сам понимаю, только всегда чего — то не хватает до успеха. Мелочные неудачи цепляются друг за друга, виснут грузом и обрывают дело. У всех это или у меня только — не знаю?

— У всех, Стасик, без исключения. Страх — это он твой главный соперник. Страх и неуверенность. Они завсегда впереди человека бегут. Мордочки свои лисьи куксят, корявыми пальцами тычут — остановиться просят. А рванёшь вперёд, подножки ставят. Подлые они и хитрые. Энергией твоей питаются. Энергией страха. Чем больше ты боишься, тем они жирнее. Растоптать их надо, размазать по землице и не кормить мыслями саботажными.

— Да не боюсь я ничего, Егорыч! Неуверенность, согласен, есть немного. Но, вот так, чтобы до ужаса… Не замечал, что — то.

— Боишься, Станислав, всего боишься! Без денег остаться боишься, без квартиры. Бабы своей, дуры, боишься. Да много ещё чего! Страхи, они у каждого свои, но обязательно есть. А надо, чтобы ни одного не осталось. Всех растоптать!

— Ну, может, ты и прав, Егорыч. А вот интересно, олигархи всякие, депутаты, они чего — нибудь боятся? У них — то всё есть: власть, «бабки», яхты, особняки. Или тоже все страхи растоптали и народ кошмарят? Как считаешь?

— Вопрос, Стасик, интересный, я бы даже сказал — масштабный. А потому, верно говорят, без бутылки не разберёшься.

И в мгновение ока на столе появились солёные огурчики, грибочки, капустка, чёрный хлеб, варёная картошечка и прочие необходимые атрибуты столь сложной дискуссионной площадки, которую Егорыч возжелал организовать не слабее пресловутого Валдая. Апогеем сервировки являлась белоголовая красавица «Метелица», остуженная до капелек на стекле, чрезвычайно привлекательная и стройная и, что более важно, с богатым внутренним содержанием. После первой Егорыч удовлетворённо крякнул, закусил груздочком и солидно продолжил:

— Так вот, Станислав, возвращаюсь к твоему вопросу. Кто у нас нынче у штурвала? «Единороги»! Кто их согнал в эту партию? Страх, Стасик! Это они электорату чешут про солидарность и патриотизм. На самом деле страх и ужас овладели этими бывшими коммунарами, когда они увидели, что кормушку делят по — новому. А всем, само собой, не хватит. Молодые реформаторы прибились уже позже, окрылённые разными идеями и, поначалу, верившие в них. Но и они, на фоне тотального обогащения правящей элиты, очень быстро осознали бесполезность своих инновационных телодвижений, а потому тоже решили с этой «замуты» без прикрас «капусты» нарубить. Нарубили и те, и другие, осадив жизнь простых людей по самую ватерлинию. И вот здесь пришёл другой страх — закипит страна! Поднимет вверх эту чёрную пену, да и сбросит её в поганое ведро! Было уже подобное. Ленинская национализация, например. А кому, скажи пожалуйста, потом нужны будут эти функционеры — эквилибристы? Америкосам? Нет! Европейцам? Нет! Это сейчас они партнёры, когда в обнимку нефтедоллары осваивают, да вклады друг дружке пополняют. А случись какая бяка: уволят по недоверию, мандат отберут, яхты с виллами конфискуют, так ничего, кроме улыбки белозубой, от сэров и мистеров им не отломится. Вот и трясутся они, про социальные гарантии напоминают, про поддержку малообеспеченных. А на деле вся система функционирует по принципу: чтобы бабушке дать пенсию за октябрь, надо отобрать у бабушки пенсию за ноябрь. Большая часть возвращается в виде налогов, а разницу покрывают за счёт безудержного роста цен. Вот такой вот, Стасик, круговорот пенсии в природе. Отсюда вопрос: а куда идут деньги от нефти, газа и прочих национальных достояний? В карман, Стас, в их карман! И набивают они его, опять же от страха остаться на учительскую зарплату, да очереди в поликлинике сутками высиживать. И президент наш, похоже, эту чёрную пену слить желает, портит она ему, видите ли, планетарный авторитет и вселенское величие. Как тут Богом прослывёшь? Вот потому — то и фронт против них организовал. Заметь: не союз, не ассоциацию, не корпорацию, а фронт! Так и тут не всё ладно. Штрейкбрехеры в тот фронт проникли и сводят на нет всю замечательную идею народного контроля. Цветочки на мусорках спасают, ямы на дорогах пересчитывают, а миллиарды, между тем, будто через дырявый карман утекают. Страх, Стасик, сила великая! Да и народ наш, многострадальный безропотно гайки терпит.

-Какие гайки, Егорыч?

— Сидит правительство и думает, где бы денег в бюджет взять? Наобещано — то много! У друзей — олигархов — не по — пацански. С малого бизнеса, так у того как у латыша: только хрен, да душа. Как только озвучат меры по «поддержке малого бизнеса» — малые предприниматели уверены: быть беде! Помощи никакой не будет, а вот обдирут опять нещадно. И в рассыпную, как тараканы под плинтус! Средний класс — это их же, правительственная, выдумка. Чтобы мировому сообществу рост благосостояние продемонстрировать. В общем, денег взять негде. А может, ещё народу гайки подзатянуть, да посмотрим, что будет? Подзатянули — молчит народ — трудяга. Жратвы немного есть, «шестёрка» ещё бегает, в больнице аспирин пока бесплатно. Подзатянули ещё — шепчется народ, «шестёрка» без зимней резины — дорого — но, если потихонечку, то можно, а аспирин, хотя уже и платно, но ещё не дорого. Ещё малость завинтили — недоверие правительству, рейтинги еле из минуса выскребают. Хрен с ней, с «шестёркой» — пусть стоит. Бензин всё равно — не подступишься. А аспирин — так он желудок садит! Вот сейчас, Стасик, довертелись уже «до талого». Резьба мнётся, грани срываются. Вот такие, Стасик, гайки. Абстрактные.

— Егорыч, я у тебя переночую? Не хотелось бы домой с такой раскраской. Проблемы будут.

— Да не вопрос! Давай на посошок и баиньки, а то совсем носом клюёшь.

— Спасибо, Егорыч. Дай Бог тебе здоровья.

— Здоровье, Стас, мне не Бог даёт, а мысли правильные. От них — всё хорошее, то них же и чернуха беспросветная.

«А ведь прав Егорыч, тысячу раз прав!» — подумал Станислав, проваливаясь в сон — «Не смогут эти сущности с рыбьими глазами поставить меня на колени. Зубы сломаю, а независимость обрету. Действовать надо, своё дело раскручивать. С чего начинать — более — менее понятно. Денег нужно, хоть немного. Расчёт! Расчёт…

По поводу расчёта позвонили рано утром. Свежайший западный ветерок уверенно разгонял ночной заморозок, как бы напоминая о том, что осень ещё не передала зиме права собственности на погоду. Кое — где проступили лужицы, в которые весёлые воробьи совали свои короткие клювы. Они радостно взъерошивали пёрышки и, как болтливые кумушки у колодца, пересвистывались о своих воробьиных делах.

Профессиональный лицей, где ещё совсем недавно работал преподавателем Станислав, представлял из себя совокупность серых панельных зданий, расположенных среди, искусственно высаженных, сосёнок. Учебный корпус, лабораторный корпус, общаги, гаражи, мастерские — всё это за семь лет работы было знакомо Стасу до последнего камешка, до последней скрипучей двери, до окурка дешёвой сигареты у входа.

Система начального профессионального образования (НПО) создавалась ранее с благими намерениями обеспечить социалистические фабрики и заводы квалифицированными рабочими кадрами. Но со временем превратилась в своеобразный колодец — отстойник для молодых людей из неблагополучных семей, возможно, имеющих судимости и беспросветных двоечников, портящих школам репутацию и нервы. В этом колодце их держали как могли до логического завершения: армия, беременность или тюрьма. Справедливости ради, необходимо заметить, что и среди этих бесценных профессионально — технических кадров изредка находились ребятишки, поступившие и отучившиеся после в институтах. Основная доктрина учебно — воспитательной деятельности в НПО была проста, как тяпка: накормить и развлечь. Кормили учащихся обильно и питательно, а потому большая их часть находилась на занятиях только до обеда и после трапезы бесследно растворялась в каменных джунглях. Насчёт развлечь было уже сложнее. Огромные семнадцатилетние лбы, плотно пожрав и немного подавив утреннее похмелье, сами развлекались на занятиях от всей блатной души, доводя преподавателей до тремора в конечностях. Знания и умения их особо не интересовали, потому как они точно знали, что к положенному сроку всем выпишут необходимые бумажки, споют гимн лицея, да и проводят с Богом до ворот, мало переживая о том, что за этими самыми воротами они будут делать. Знали это и мастера с преподавателями, а потому, не размышляя особо на темы индустриального подъёма страны, расставляли «бродягам» троечки в пустые клетки журнала, лишь только за одни посещения. Тетрадок, дневников и учебников никто никогда не требовал, по причине несоответствия этих предметов изложенной выше доктрине.

Гегемоны революции не изменили себе и сегодня. Здоровенный плакат, размещённый в холле, посвящался деятельности каких — то молодёжно — демократических гвардейцев, беззаветно прославляющих руководящую и направляющую роль нынешней партии власти. Плакат изображал здоровенного радостного ПТУшника, держащего в руке большой рашпиль и по — хозяйски наблюдающего за соседними мастерами расширения высверла. Надпись огромными красными буквами сверху, видимо, окончательно утверждала статус изображённого: «Я — лидер!». Естественно, носик буквы «л» был замазан белым корректором, и теперь явственно походил на букву «п», с аккуратностью и изяществом, достойными мастера деревообработки.

С утра плакат ещё не был замечен коллективом, но вызвал кучу одобрительных отзывов у, пришедшей на завтрак, общаги. И они, желая внести свой посильный вклад, тут же дружно начали корректировать текст под плакатом чёрными ручками. Ничего не меняется! А, самое главное, никто ничего менять и не хочет. Система эта, НПО то есть, и на фиг не нужна ни партии, ни правительству. Даже наоборот, НПО, как кость в горле, торчит у «единорогов», которые со всего желают снимать навар и не кормить баласт. Толпы гастарбайтеров ежедневно пресекают государственную границу в надежде, хоть немного, заработать. А это бессловесные иностранцы, которых можно безоговорочно щипать, собирая разницу между, заявленной и выплаченной, зарплатами себе в карман. Живут они — где придётся, кушают — что придётся, одеваются — как придется, однако, «огненную воду» почти не пьют и никогда не унывают потому, что дома «дочка — тры штук, малчик — пят». Отечественные же выпускники, насмотревшись, внимательно отредактированного как надо, телевидения и накупив футболок, типа: «Я — будущий президент!», отчего — то не особо стремятся к мазутным станкам или верхом на асфальтоукладчик. По скудоумности своей, в мечтах, они представляют себя некими мерчендайзерами по супервайзингу, а хлипкий ПТУшный диплом — путёвкой в светлую, навеянную предвыборными обещаниями, жизнь. Вот так и складывается ситуация: когда «верхи» не хотят и «низы» тоже не хотят. А тем временем, неунывающие ребята в тюбетейках уже грузятся на плацкарту поезда «Ташкент — Новосибирск».

Систему НПО изводят под корень нагло и бесцеремонно, обосновывая эту политику какими — то реформами в сфере образования. Эти бессмысленные и никому не нужные реформы только тянут из, и без того дырявого, бюджета достаточно большие «бабосы», приводя лишь к фатальному оглуплению детей и к истерическим склокам преподавателей. А биться учителям есть за что! С момента введения новой системы оплаты труда, заработная плата учителей стала состоять из базовой ставки и стимулирующей надбавки. Эту самую надбавку необходимо вырывать ногтями и выгрызать зубами, зачастую, в ущерб своим коллегам. Потому — то, более или менее сплочённые ранее коллективы, целуются и братаются только под водочку на корпоративах, а при делёжке стимулирующего фонда таскают друг дружку за космы, дабы оторвать себе побольше заветных баллов. Причём делают это как открыто, в манере силового доминирования, так и икогнито, как в курятнике, где верхний стремится обгадить нижнего. Вот так живут учителя и работают — заваленные мегатоннами дурацкой документации, раздавленные нищенской зарплатой и, по поводу этого, ужасно оскорблённые туповато — хамским советом «идти в бизнес», гениальный автор которого даже не снизошёл до банальных извинений.

Однако, следует заметить, что стереть одним махом, пустившую жёсткие корни в землицу русскую, систему проф.тех.образования безболезненно не получается. Не времена, извините, Иосифа Виссарионовича. Куда — то нужно будет деть высвободившихся преподавателей, кому — то взять на недешёвый баланс корпуса и земли, что — то решить с «ограниченным контингентом», да и вообще, кто — то должен за такую пакость ответить — глобальный «единорожий» статус в жизнедеятельности государства обязан остаться непоколебимым. Скинули эту проблему на губернаторский корпус, прекрасно зная, что денег на развитие НПО у областей и краёв нет. Тем не менее, для понтов и «близиру» постоянно теребят областные и краевые управления образования на предмет сохранения учебных заведений, заставляя местные власти бессовестно врать и по поводу великолепного оснащения НПО, и по поводу достойных зарплат преподавателей. Но сколько верёвочке не виться, а «откоряку» рожать надо. И придумали губернские функционеры оптимизацию, читай слияние, образовательных учреждений в рамках «единороговской» реформы образования. Вот тут — то собака и порылась! Что за слияние без сокращения, но об этом — молчок. И снова возникла дилема: сокращать людей в открытую нельзя — уровень доверия — то не резиновый, а денег на содержание, не говоря уж о развитии, как не было, так и нет. Нижняя треть властной вертикали выход нашла в, самой что ни на есть паскудной манере: вместо того, чтобы выступить с открытым заявлением по поводу, проводимой сверху антинародной политики, областные «нововведунчики» сократили дотации, урезали зарплаты и напрочь запретили коммерческие сделки, позволявшие за счёт внебюджета хоть как — то поддерживать портки. Оптимизируйтесь теперь хоть до ишачьей пасхи! Не вытянули сами — никто не виноват — закроем. А, дабы нищие коллективы не занялись в этой мутной воде национализацией имущества и не растащили по сараям и балконам последнее, директорам заведений слегка «подсластили пилюлю». Подкинули деньжат от управлений, закрыли глаза на откатики с ремонтных работ, разрешили единовластно поощрять свою администрацию, которая, узнав вкус слаще морковки, рьяно накинула жёсткий «притужальник» на шеи мастеров и преподавателей. По началу пед.составы, с упорством обречённого угря, выворачивались из цепких рук подкормленных заместителей, отказывались оформлять груды никому не нужных бумажек, апеллировали к совести начальников на пед.советах, строчили гневные письма президенту, ещё не понимая, что шестерни дьявольской машины уже затянули часть конечности и медленно, неумолимо дробят совсем не крепкую кость. Потом, конечно же, смирились, подчинились и, с упорством приговорённых, стали тупо исполнять бездарно — разрушительные законы и подзаконные акты, перенеся горечь апокалипсиса с педагогических советов к себе на кухни. В сложившихся условиях вполне закономерно сработал и «стокгольмский синдром»: часть преподавателей примкнула к «единорогам», вступив в их партию. Сделали они это, скорее всего, в надежде на какие — то дивиденты в будущем. Мало того, эта же часть принялась активно пропагандировать свою новоявленную позицию среди преподавателей и учеников. В результате чего, в деполитизированных по закону, образовательных учреждениях возникли: «Юные гвардии», «Соколы державы», и прочие альтернативы, канувшего в лету, комсомола. Не до конца понимая высоких целей и национальных идей, а, зачастую, не понимая их вообще, юные ПТУшники не особо стремились сомкнуть плотные ряды патриотических молодёжных организаций, предпочитая заполнять свой досуг по — старинке: пивком и девками. К несознательным элементам, так же по — старинке, незамедлительно был применён и крепкий кнут, и сладкий пряник. Результат налицо: часть юных активистов плакаты вешала, а оппозиция стихийно их редактировала. Вряд ли лозунги корректировались по причине политического противостояния, скорее всего, просто из вредности. Встречаясь же на улицах города и те, и другие никогда не дубасили друг друга со всей пролетарской ненавистью, а в полный рост обсуждали новый лицейский «прикол», повышая тем самым авторитет смелого редактора.

Проходя мимо кабинета русского языка, Станислав услышал басовитый и требовательный голос Ангелины Вячеславовны, вновь отчитывающий кого — то за равнодушие к литературе. Она указала парню и на несвежий вид, как возможные последствия ночной «чунга — чанги», активно прошлась по карательным мерам за постоянные опоздания, длительно остановилась на основной идее «Преступления и наказания», как вполне вероятного аналога её практического воплощения, а закончила страшными карами войскового старшины, к которому юноша через год попадёт, при определённом везении. Стас вспомнил, как будучи классным руководителем группы, был приглашен неутомимой Ангелиной Вячеславовной поприсутствовать на провальном разборе сочинения. Тема работы обозначалась как: «Герои целины». По строгому распоряжению Ангелины Вячеславовны, учащиеся должны были обойти прославленных целинников, живущих в Зеленообске и опросить их об обстоятельствах битвы за целину. Подробно, основательно и хронологично. Перечисление стилистических ужасов и орфографического армагедона заняло основную часть времени разбора и, по заключению Ангелины Вячеславовны, было катастрофической нормой, не вызывающей удивления, поскольку «от осинки не родятся апельсинки». А вот обидно — случайные описки она приготовила на десерт:

— Половников встань! Ты пишешь, цитирую: «На целину Аркадий Пантелеевич ехал на поезде, радостно и весело». И в слове «поезд» ты пропускаешь букву «о»! Вот теперь я понимаю, почему тысячи молодых людей в едином порыве грузились в эшелоны!

Феноменальная женщина! После бурных корпоративов, в которых она всегда была на высоте, хотя, случалось, и падала, Ангелина Вячеславовна, испытывая наутро некоторую неловкость, в своё оправдание могла заявить:

— Я вчера, действительно, потеряла честь, совесть, штаны и мобильник.

И, поскольку, острословы не ущипнули, а искать пропажу не было никаких сил, добавляла:

— Никто не находил?

Ещё одной удивительной чертой Ангелины Вячеславовны была способность рифмовать всё, что в природе рифмуется:

— Посланный нафиг,

Широким шагом,

Иду я и думаю:

«В рот мне компот!

Ведь так же когда — то

И той же тропою,

Шёл боевой, восемнадцатый год!» — писала она, окрыленная музой и взбодрённая пивом на «День национального примирения и согласия» в поздравлении областному управлению образования от сотрудников лицея.

По причине поэтического таланта и литературной чуткости Ангелина Вячеславовна была объективно востребована на, всех без исключения, лицейских корпоративах, избегать которые она и сама не пыталась.

Удивительные люди! Взять хотя бы преподавателя — организатора ОБЖ Сумарокова. Маленький, полненький и лысоватый Владимир Петрович, отставной майор по прозвищу «Бульдозер», был реально туп и упрям. По этой причине Петрович с завидной регулярностью попадал в истории, становившиеся легендами проф.теха, на описании которых не жаль сломать даже золотое перо.

Однажды летом Петрович традиционно привёз два взвода ПТУшников на военно — полевые сборы, согласно плану допризывной подготовки, в ближайшую войсковую часть. Он передал пацанов действующим сержантам и немедленно организовал стол в пустующем, рядом с интендантским складом, помещении, со знакомыми младшими офицерами и прапорщиками. Водка лилась водопадом, дым стоял коромыслом, тушёнку уже не ел даже кот Мудлон, а Петровичу презентована почти новая, но на два размера больше, офицерская фуражка. Впереди планировались: салюты взрывпакетами, метания штык — ножа и девки из военного городка. Но, вот уже пятые сборы, до девок руки — вернее ноги — не доходили. Опрокинув очередную чарку за доблесть российского оружия, Петрович направился в уличный туалет. В это же время, прибежавшие с тактических занятий будущие призывники, присели отдохнуть на полянке перед складом. Открыв дверь подсобки Петрович буквально онемел от страшного нарушения субординации — ни один курсант не встал поприветствовать старшего по званию, тем более, в, натянутой на уши, офицерской фуражке. Петрович заскочил назад в подсобку, схватил со стола взрывпакет, зажигалку и, поправив постоянно сползающую фуражку, двинулся к выходу. Слегка покачиваясь на пороге и недобро поглядывая на стихийное лежбище, Петрович запалил зажигалкой бикфордов шнур взрывпакета и приготовился метнуть его в самую гущу нарушителей Устава. Но водка сыграла злую шутку с вниманием и осторожностью. А потому — в толпу полетела зажигалка. Взрывпакет же Петрович пьяно сунул в объёмный карман брюк. Курсанты остолбенели. Даже лёжа. Мощный хлопок и дикий рёв раненого вепря ознаменовали начало военно — полевых сборов, весь срок которых Петрович провёл в госпитале, залечивая сильный ушиб и дикую гематому на ноге. А после, получая на пед.советах «дюль» за, безобразно оформленную, документацию, Петрович оправдывал все «косяки» минно — взрывной контузией, полученной при исполнении служебного долга.

Или старший мастер Беркутов. Спец — технарь высшей гильдии и равно такой же виртуоз в спорах и дискуссиях. Крупный, русый, с орлиным носом, Валерий Николаевич производил впечатление агронома колхоза «Кривое дышло», который в поле обязательно жрёт колоски с руки, а на гулянках терзает гармошку. Но не тут — то было! Острый аналитический ум в сочетании с моментальной оценкой ситуации не раз ставил в тупик матёрых демагогов всех мастей.

Во время очередных курсов повышения квалификации, проходивших по стандартному плану, в их поток заявился какой — то важный мерин из областной администрации с целью доведения до педагогических работников основных положений антикризисных мер, разработанных правительственными гениями. Мерином предполагалось, что весь его обстоятельный, важный и насыщенный цифрами доклад сеятели доброго и вечного непременно понесут в, не до конца сознательные, массы. Агитатор — просветитель явился уже к самому концу занятий и отнял у проф.тех. электората лишние два часа, которые должны были быть посвящены ежевечернему пиву и картам. Закончил он словами:

— … поэтому, как сказал наш президент, выходить из кризиса будем, используя исключительно рыночные механизмы! — и на свою беду добавил: — Вопросы есть?

— Есть, — неспешно поднялся со своего места Валера. — Представьте, что вы, уважаемый, директор свинофермы.

— С трудом, но представил. — предчувствуя скорую победу в словесном поединке, бодро ответил лектор.

— Так вот, — продолжил Валера. — Допустим, завтра в ночь на вашей ферме ожидается одновременный опорос ста свиноматок. Как вы поступите? Оставите всё как есть в общем загоне, предоставив право выжить сильнейшим, иначе говоря, создадите конкуренцию? Или загоните в свинарник табун плотников и экстренно начнёте колотить загородки и рассаживать рожениц по ним?

— Плотников! Непременно плотников! — заключил озадаченный вопросом лектор.

— Тогда почему же вы, уважаемый, во время кризиса свинарник переводите на ручное управление, а целую страну, при аналогичных неприятностях, оставляете в общем загоне?

Через неделю по служебной почте директору Зеленообского профессионального лицея из областной администрации пришло гневное письмо о недостойном высокого звания российского учителя поведении старшего мастера Беркутова Валерия Николаевича.

— Здорово, Стас! — подошли ребята — мастера производственного обучения. Это их крепкое слово, железный кулак и реальный профессионализм ещё как — то способны удержать ПТУшную аморфно — анархическую биомассу в относительном порядке.

— Здорово, пацаны! Что нового?

— Нового тут не дождёшься, старое бы не отобрали.

— Подхалтурить удаётся?

— Помаленьку. Эх, свой бы цех — можно было бы развернуться, а так — слёзы.

— А у меня и слёз — то пока нет, одни идеи. Кстати, братва, у кого есть номер Карпыча. Консультация нужна. Как раз столярку раскачивать собираюсь.

— Без проблем, списывай номер. Карпыч реальный спец. Лучше него в городе, наверное, никого нет и, думаю, уже не будет. Ну, бывай!

— Счастливо, хлопцы!

Бухгалтерия встретила Станислава, как и полагалось, равнодушно — спокойно. Щуря близорукие глаза, прикольно увеличенные через толстые линзы очков, бухгалтер по расчётам сунула ему ведомость, дождалась подписи и кивком указала на кассу, где должна была состояться финальная часть процедуры увольнения. Денег дали, конечно, меньше, чем Стас рассчитывал, объяснять ничего не пытались, да он и не требовал. В кармане затренькал мобильник. Директор автосервиса, Никита Ильич, интересовался физическим состоянием Станислава, слегка намекая на очередь желающих подвариться. При этом, очереди желающих их подварить, видимо, не было. Стас наврал ему с три короба о сотрясении мозга, постельном режиме, присовокупив ещё и замечание о своих незапланированных тратах на лечение при такой жуткой потере здоровья. Кручёный — верчёный шеф быстро сообразил о ненавязчивом вымогательстве и «развернул коней в крепость», дав обещание Стасу не тревожить его до окончания лечебных процедур.

«В первую очередь — рассуждал Станислав по дороге из лицея — необходимо отбросить шелуху и заняться делами реально. Иначе говоря, хватит рассуждений и сомнений. В противном случае, я уподоблюсь лягушке в сметане. Побарахтаюсь и утону. Ухватить все направления сразу невозможно. Начнём с арсенала. Что нужно, какого уровня, в каком количестве. Завтра с утра отправлюсь к Карпычу на завод. Переговорю. Далее с Егорычем прошвырнёмся по металлоприёмкам. Нужные он, скорее всего, уже обзвонил. Сегодня же связаться с Петрухой по поводу котельной. Необходимо сесть, всё расписать и действовать в соответствии с планом. Тогда уж ни на какие душевные терзания просто — напросто не останется время!». На глаза Стасу показался рекламный слоган: «Маленькие победы — каждый день!». «Вот это точно про меня!» — Станислав зафиксировал, чётко сформулированный и удивительно простой, девиз его будущей жизни и уже не шёл, а летел домой к блокноту и компьютеру. «Убрать шелуху!» — во второй раз повторил будущий предприниматель, входя в квартиру и бросая уничтожающий взгляд на жену. Вопросов она не задала, истерику не инициировала, тем самым в полной мере подтвердив теорию о гипнотическом воздействии взгляда удава на кролика перед возможной трапезой.

ГЛАВА    ЧЕТВЁРТАЯ.

Александр Карпович Прутиков считался человеком замысловатой, где — то даже трагической судьбы. Ему фатально не везло с самой юности, о чём он очень горевал, скрывать не старался и каждому, даже мало знакомому, собеседнику изливал душу витиевато и изысканно. С самого раннего детства его равнозначно тянуло к загадочным столярным механизмам и парашютам. Кое — как, дождавшись звонка с последнего урока в школе, он аллюром в два креста бежал на ДОСААФовский аэродром, чтобы успеть занять место на борту и в очередной раз наполнить купол воздухом. Отведя душу и наскоро уложив стропы, согласно требованиям инструкторов, Саша, не менее спешно, возвращался в город. Мужики с деревообрабатывающего завода хорошо знали умного и рукастого паренька, доверяя ему несложные, но интересные работы по ремонту и наладке станков, которые Александр выполнял с любовью, энтузиазмом и крайне добросовестно. Шло время. Саша заканчивал десятый класс и ждал повестки в армию. Здоровье не подвело, а парашютная подготовка помогла ему распределиться в команду, направляющуюся для прохождения службы в воздушно — десантных войсках. И надо же такому случиться, что в последнюю неделю перед вручением аттестата, фреза, вырвавшаяся из барабана вертикального фрезера, молниеносно и безальтернативно отрезала Александру указательный палец правой руки. Практически под корень. Равно также, под корень, он лишился и мечты, не только о воздушно — десантных войсках, но и о любой другой военной службе. Парашюты он забросил, устроился на Зеленообский ДОЗ помощником мастера по наладке и пуску станков и скоренько женился на учётчице Марине. Год обстоятельной и серьёзной семейной жизни полностью избавил Александра от печали по потерянным пальцу и ВДВ и значительно прибавил забот в связи с рождением сына. Но беда не приходит одна! Отмечая годик сына, благополучное семейство Прутиковых расположилось на корме прогулочного теплохода в уютной кафешке. Весело болтали о разном, кушали мороженое, пили лимонад. Теплоход пришвартовался к причалу, возвестив гудком об окончании манёвра. Изрядно пьяный мужик, не дождавшись трапа, вскарабкался на фальшборт, матом торопя швартующих матросов. Он поскользнулся и булькнулся в воду, даже не успев окончить фразы. Народ сбежался с обоих сторон, ожидая всплытия мужика из — под воды. Мужик долго не всплывал. Со всех сторон слышались крики: «Человек за бортом!», «Круг! Бросьте спасательный круг!». Ближе всех к кругу, висящему на стене надстройки, оказался Александр, который немедленно сдёрнул его с крепежа и швырнул через борт в то место, куда нырнул мужик. В момент, когда круг коснулся воды, на поверхности появилась и голова человека. Круг ударил её точно в висок. Мужик погрузился обратно, оставив на прощание лишь пузырьки розовой пены. Толстая судьиха, рассмотрев дело по существу и сонно учтя смягчающие обстоятельства, влепила Прутикову Александру Карповичу полтора года колонии общего режима за убийство по неосторожности. Отбывал спокойно, без лишней суеты, честно работая и отдыхая за книгами. «Семейники» прилепили «погоняло» «Прутик», позже стал «Карпом», далее «Чучундрой», благодаря острой мордочке лица и длинному носу. Но судьба — злодейка и в зоне не оставила Александра без внимания. Он чуть было не прибарахлился четвёртой, без прикрас помойной в зоне, кликухой. Однажды начальники лишили заработанной отоварки в лагерном магазинчике всю бригаду. «Шняга» замастырилась из — за того, что прямо в цеху мастеровая зечура затеяла разыграть в карты три новёхоньких ватника, к тому же, устроила потасовку и была накрыта, случайно зашедшим, «кумом». Саша к карточным и рукопашным баталиям отношения не имел, но под раздачу попал вместе со всеми. А позже, на утренней поверке, эмоционально взревел: «Меня — то за что? Педеровика производства!!!» Банальная оговорка привела к тому, что уже не всякий дружбан угощался от Саши папироской и чифирком, а боров — каптёрщик даже шлёпнул по заднице. Ситуацию, как ни странно, мимоходом разулил положенец Карим всего тремя словами: «Не майтесь придурью». «Погоняло» отлипло, косые взгляды исчезли, да и «тянуть» оставалось с гулькин нос. Хотя, некоторые, большей частью для прикола, не упускали фарт лишний разок ущипнуть Александра. Так, на концерте в лагерном клубе, Суслик, читая свою поэму, посвященную тяжёлой жизни русского крестьянина, с выражением вещал: «В лесу раздавался топор дровосека. Им дровосек разгонял гомосеков. Но вскоре иссякли у Карпыча силы. Его без труда гомосеки скрутили!». Отсидел Карпыч год, существенно поднатаскался в пром.зоне по столярному мастерству и вышел по УДО. Жена, к тому времени, забрала сына, кое — что из вещей и уехала к маме в другой город. Назад она возвращаться не собиралась, к себе не звала, с сыном видеться не запрещала. Шли года. Карпыч дорос до мастера цеха ремонта, пуска и наладки ДОЗа и считался величайшим в округе специалистом по столярной технике.

Станислав вежливо постучал в дверь бытовки, ответа не дождался и зашёл, кашлянув пару раз. Он предварительно позвонил Карпычу, договорился о встрече, но оторвать знакомца от телевизора не смогли бы сейчас даже все столярные боги мира.

Третий час подряд президент Российской Федерации Сергей Сергеевич Крутин проводил «Прямую линию», ставшую уже традиционной альтернативой предвыборным дебатам, являться на которые он деликатно отказывался. Оно и понятно: на «Прямой линии» собираются по большей части крутинисты и крутинологи с заведомо прогнозируемыми вопросами, а на дебатах может высунуться очень неудобный кандидат, бессовестно перечисляющий офшорные счета «дорогих друзей» и разносящий в пух внутреннюю политику премьера Мутина, благодаря которой эти самые счета и пополняются. Взять хотя бы этого Трудинина от КПРФ. Ну чего тебе не хватает? Сиди в своём совхозе, властвуй. Ан нет, прёт как танк и народ за ним. И оппозиционер Запальный тоже хорош: ославил премьера Мутина на весь белый свет. Это ж надо додуматься — «Он вам не Толян». Так ведь и за ним же народ! Возможно, когда — то, президент Крутин действительно верил в работящего и неприхотливого русского мужика. В его безграничное терпение и житейскую мудрость. Но сейчас лицо президента уже не выражало прежнего искромётного оптимизма. В глазах явственно читалось недоумение по поводу того, что простецкий и свойский мужик оказался капризным и требовательным прообразом пресловутой ленинской кухарки, точно знающей, как управлять государством.

Имиджмейкеры, предложившие ранее «Прямую линию», убеждали Крутина, что в сложившихся условиях экономического развития страны какое — либо общение чертовски необходимо. Прямая и обратная связь с народом будет являться железобетонным фундаментом несокрушимой поддержки проводимого курса. Чёрт бы побрал эту авантюру! Электорату давно пора бы понять — раз президент говорит, что всё хорошо, всё растёт и поднимается, значит это так и есть! А они упёрлись — покажи, где? Не все, конечно. «Единороги» в рот заглядывают, но и навариваются не слабо. Этих бы ещё не потерять. Или не пересажать. Жулики, конечно, но — свои.

Операторы, между тем, старательно фильтруют вопросы, согласно полученным и заученным установкам. Пусть дурацкие, но не обидные:

— Уважаемый Сергей Сергеевич! В нашем дворе обосновалась стая снегирей. Бабушки с детишками крошат им булочки, а снегири их весело уплетают. Но, после выброса из труб коксохима, все снегири стали серыми, как мыши. Не могли бы Вы посодействовать в строительстве навеса над детской площадкой? Заранее спасибо!

— Господин президент! Мы — обманутые дольщики жилья. Буквально вчера нам удалось разыскать коттедж председателя правления строительной компании и организовать возле него пикет. Но охрана открыла вольеры и нас покусали собаки. У нас есть предложение! Пусть председатель поживёт в нашем недострое, а мы переселимся в его дом. Места там как раз хватит всем. Благодарим заранее. Извините, присесть пока не можем.

— Дорогой и наилюбимейший наш Сергей Сергеевич! Мы — геи, бежавшие из Чечни. На нашу долю выпало немало страданий и бед. Оставшись без домов и вещей, мы переплывали через Терек, обхватив руками брёвна. В холодной воде многие из нас простыли, не говоря уже про испорченный маникюр. У нас два вопроса. Предусмотрены ли для нас меры социальной поддержки? И считаете ли Вы, что это месть чеченцев за насильственное переселение их в годы войны? Или причина кроется в чём — то другом? Любви Вам и счастья!

— Сергей Сергеевич, дорогой наш человек! Да сколько ж можно — то! Управляющая компания нашего района включила в статью «Общедомовые расходы» плату за ловлю мышей. При этом, мой кот каждый день таскает грызунов из подвала. Необходимо предусмотреть скидки на данную статью, так как часть этой услуги мы обеспечиваем сами! Спасибо за понимание!

Плавно двигаясь, камера захватила бегущую строку с СМСками: «Бесславные мутокруты! Проживите сами на десять тысяч рублей! Проклянаю вас!». И в тот же момент корректировочная программа, ориентирующаяся на ключевые слова, но перегруженная поступающими сообщениями, а потому пропустившая несносную пакость, включилась и исправила текст: «Православные институты проводят день открытых дверей. Приглашаем Вас!»

Президент подмены не заметил и, как ни в чём не бывало, продолжал напитывать верноподданных энергией процветания, успеха и величия. Пресс — секретарь Хорьков по началу всполошился и засуетился, побросал взгляды — выстрелы по сторонам, но видя невозмутимость Хозяина, опустил усы на место и присмирел. Лишь только девочка — оператор, кандидат кадрового административного резерва, в чьи обязанности входило не пропускать подобную мерзость и в ручном режиме громко икнула и начала прощаться с потенциальной возможностью крутить упругой попой в чиновничьих коридорах в поисках достойной партии. Всё закончилось предсказуемо — ожидаемо: «Я люблю Россию! Но очень занят. Было интересно и продуктивно, что в разы повышает нашу солидарность. До новых интересных встреч!»

Карпыч серьёзно и обстоятельно интересовался политикой, бросая все дела в угоду очередным дебатам или распрям. Поддерживал ли он нынешний курс или наоборот, никому не известно. Даже в дружеских попойках Карпыч, вспоминая толстую судьиху и свою «лоховскую» посадку, предпочитал на всякий случай держать язык за зубами. Наконец — то обратив внимание на Стаса, он встрепенулся, поздоровался и попросил секундочку обождать:

— Покомандую малёхо. А то без присмотра — сам понимаешь…

Широким, хозяйским размахом Александр Карпович отворил двери в бытовке и по — соколиному просканировал цех. Старое помещение со следами ещё социалистической краски было буквально забито циркулярками, рейсмусами, фугователями, шипорезками и прочими подданными Её Величества Деревообработки, находящимися на стационарном лечении. Красиво размалёванная в прессе модернизация ДОЗа нашла своё отражение и в цехе ремонта, пуска и наладки. Три стены содержали ярко — пластиковые плакаты, обратить внимание на которые обязан был каждый входящий, не говоря уж о работающих: «Безопасности труда — скажем мы серьёзно «Да!», «У любой конструкции — соблюдай инструкции!», «Штепсель выдерни, тогда, лишь берись за провода!». Четвёртую стену Карпыч увенчал, лично и с любовью изготовленным, и наиболее доступным пониманию цехового контингента, творением: «Чтоб на вал не накрутило — засучи рукав мудило!». При этом, на новые инструменты и прочее оснащение не выделено было ни копейки. Вокруг ремонтируемых станков копошились, на удивление трезвые, мужики не всегда славянской внешности.

— Рулон Обоев! Иди сюда! — зычно гаркнул Карпыч в цеховое пространство.

— Я — Руслан Абаев, бригадир, — подошёл невысокий и чернявенький парнишка.

— Какая, хрен, разница, — средний, невредимый палец Карпыча, как снайперское перекрестье нацелился в грудь рабочего. — Ты ножи на рейсмусе выставил?

— Не могу я линейками, бригадир. Слишком длинные ножи, — для верности слов парень показал руками длину непокорных ножей.

— Стеклом выставляй, как делал ещё твой дедушка Али — Баба.

— Мой дедушка — Алишер! — снова поправил парнишка неугомонного Карпыча, обиженный на бригадира за неуважение к генеалогическому древу. — Я же вам рассказывал про него.

— Какая, хрен, разница, — повторил Карпыч и вернулся в бытовку, захлопнув дверь поплотнее. Самодельным кипятильником бригадир Прутиков «замутил купца», разлил чаёк по стаканам и жестом пригласил Стаса присоединяться. Необходимо заметить, что чай являлся для Карпыча некой святыней, как для индийцев корова. Ещё с лагерных времён он освоил чайную церемонию не хуже знатного японца и добавлял в чай разнообразные, заботливо собранные и высушенные лично, местные травки, отчего обычная вода и заварка действительно становились напитком Богов.

— Вот теперь слушаю тебя, Станислав, — солидно произнёс Александр Карпович, уже вполне догадываясь, что разговор пойдёт не о бабах и «тачках», которые не имели для Карпыча никакого значения, а о доказательстве присутствия Бога на земле — деревообрабатывающих станках.

Станислав изложил Карпычу основные положения своей теории сотворения столярного бизнеса, попросив при этом помочь ему из идеи создать программу. И начать величайшее планирование требовалось с обзора необходимых в производстве, но дешёвых в изготовлении станков. Внимательно выслушав пламенное выступление будущего столярного олигарха, Александр Карпович цыкнул зубом, напустил на лицо важности и изрёк:

— Хорош бакланить. «Замута» — в тютельку. Толк будет, если только здраво вкупишь всё, что я сейчас скажу, — Карпыч прекрасно представлял себе все ямы и овраги частного столярного предприятия, где сборка самодельных станков была мелочью, типа Шарикова триппера, по сравнению с прочими нюансами продвижения деревообработки. Но разочаровывать или, не дай Бог, пугать Стаса не стал. Даже наоборот. Придав голосу избыточную бодрость, Александр Карпович подробно и обстоятельно изложил специфику, технические характеристики, необходимый арсенал и особенности самодельной сборки станков. А, самое главное, пообещал всемерную теоретическую и техническую поддержку. Вплоть до выезда на место реанимации, трансплантации и трансформации «беспонтового фуфла», превращаемого в ягодку. Мало того, Карпыч изящно изобразил на бумаге и сопроводил размерами чертежи простейшей циркулярки, фуганка, фрезера и долбёжника, да так, что любой мало — мальский сварщик, случись ему на досуге не бухать, а творить, смог бы за пару недель сварить, свинтить, скрутить, настроить и опробовать эти аппараты. Но и это ещё не всё!

— Рулон Обоев! — вновь рыкнул в дверной прём Карпыч. — Ходи сюда!

— Что желаете, мой повелитель? Блеск барханов и корень саксаула или… — парень по — своему возжелал поставить упрямого бригадира на путь исправления.

— Заткнись и слушай, — палец вновь виртуально дырявил ростовую мишень. — Отдашь Стасу списанные станины, валы, шкивы, ножи и прочую лабуду.

— Бригадир! — рабочий не на шутку испугался. Весь списанный хлам аккуратно и скурпулёзно складировал за цехом, чтобы потом, не менее старательно обогатить резервы металлоприёмки. Естественно, за денежку. — Побойся Аллаха!

— Отдай и не греши, нехристь! — отрезал Александр Карпович, добавив, — с халтуры возмещу. Вот те крест!

И истово, сверху — вниз, справа — налево, осенил себя аки дьякон. Обрадованный перспективой более прямого получения прибыли с лома, Руслан с энтузиазмом демонстрировал Стасу свои богатства, пытаясь теперь впихнуть железа как можно больше, не преминув, тем не менее, поклянчить и у Станислава хотя бы минимальный «бакшиш».

— Не возжелай с ближнего своего, — сделал ему замечание Стас и посоветовал, — Учи коран, башибузук. Бригадир же сказал — своё получишь при любом раскладе. Хвались дальше, Ходжа Насретдин!

Улов оказался значительно больше, чем ожидал Стас. Не зная, какими словами благодарить Карпыча, он просто крепко пожал жёсткую и мозолистую руку мастера и «мухой» метнулся в магазин за самым дорогим чаем.

Со своим давнишним приятелем Петрухой, проживающем ныне в суровых условиях Крайнего Севера и нажравшего харю так, что север суровым и крайним не кажется, Станислав созвонился по скайпу ещё предыдущим вечером. Обсудив социально — бытовые вопросы, товарищи «потёрли» за личную жизнь, закончив обоюдным выводом: бабы — твари. И, несколько позже, поговорили о деле. Котельная Петрухе, естественно, не нужна и он, само — собой, желал бы её продать. Но, так как, таких денег в ближайшей перспективе у Стаса не ожидалось, Петруха, для важности поколебавшись, всё — таки уступил её Стасу без переоформления.

— Работай, развивайся, процветай, да и за хозяйством приглядывай, — напутствовал Стаса предприимчивый Петруха, — дальше — посмотрим. Временную доверенность на право владения выпишу и перешлю. За сим целую. И ещё! Когда тебя всё задолбает, хватай вещ.мешок и ко мне. Можешь не верить, но я тут, как кабан в апельсинах.

Стас верил. С фруктами у поваров никогда особых проблем не было. А, судя по лоснящейся роже Петрухи, с остальным довольствием тоже всё в порядке.

Снежок ложился мягко и непринуждённо, как ватка на ожог, скрадывая чёрные проплешины земли и скрывая мелкий мусор. Значительно похолодало. Летающая живность нахохлилась и поприжала на ветках хвосты. Лишь бродячие псы, повинуясь пищевому инстинкту, значительно активизировались, стремясь набить желудки до устойчивого снега. Дальше будет сложнее. Не всякий прохожий подаст, а разгрызать промёрзшие мусорные пакеты занятие не из приятных.

Окрылённый первой существенной победой в битве с собственной неуверенностью, Стас прыгнул в старенький автобус, сел на свободное место и ещё раз обсмаковал, нежданно — негадано свалившуюся сегодня на него, удачу. За какие — то сутки у него появились: помещение под цех, куча элементов будущего станочного парка и опытнейший консультант — практик, надёжно защищающий Станислава от неразумных трат и технологических ошибок. Сейчас он намеревался разогреть в гараже свою старенькую, но ещё довольно ходкую, «копейку», забрать Ивана Егоровича и совершить экспедицию по металлоприёмкам города с цель обнаружения всяческих железных полезностей. Стас не сомневался, что специалист переговорного мастерства Егорыч сумеет убедить поделиться сторожей и работников этих, чрезвычайно полезных, организаций всем, что хорошо или плохо лежит. А присутствие в договорном процессе двух красавиц — «Метелицы» и «Белоснежки» — давали исключительные шансы на успех.

— Стас, что с работой? — буквально с порога жена встретила его животрепещущим вопросом. — И с расчётом?

— Всё в порядке, — Станислав протянул Свете половину расчётных денег. — Как Виталька?

— Слава тебе, Господи, вспомнил папаша! — боевой заряд был, в принципе, готов. Требовался только детонатор. — Посмотрите на него! Чучело чучелом! Сунул копейки и требует отчёта! Страмина позорная! Козёл ты безмозглый, а не отец! Ты куда намылился? Я сейчас башку твою тупую оторву и с балкона выброшу! Пригрелся тут кобель драный!

Стас не терял времени даром и экстренно распихивал по карманам ключи, тех.паспорт, автогражданку и права. Тем более, что телефон уже трижды отразил навязчивое желание Егорыча вызвать Стаса. Лавина гнева и проклятий была близка к апогею. Соседи по площадке оторвались от сериалов и приложили железные кружки к стенам. «Что ж ты так причитаешь — то? Что стенаешь? Горе какое, али что? Всё ж поправить можно. — не находила себе место соседка, ровесница Октябрьской революции, баба Тася. — Забыла, дурёха: бабья дорога — от печи до порога. Уйдёть ведь, ей Богу, уйдёть!». Финальную часть апокалипсиса Станислав предусмотрительно решил не дожидаться и пробкой вылетел из квартиры. Несмотря ни на что, сегодня удачный день! А удачу, не останавливаясь, надо закреплять. Прихотливая она, изменчивая. «Если счастье лезет в попу — не отпихивай ногой!» — любил повторять институтский куратор группы Чижиков. И наставлял:

— Дни делятся на «чёрные» и «белые». Всё в природе имеет закономерность. Последите за собой, за событиями и составьте свой индивидуальный график удачных дней. Возможно, на это уйдёт целый год, но он с лихвой окупится. Всё, как по спирали, повториться в следующем, а вы к этому будете уже готовы. И все важные дела, запланированные исключительно на «белые» дни, будут решаться с необычайной лёгкостью.

Сегодня у Стаса был именно такой «белый» день и остановить его на пути к успеху не смогло бы даже нашествие кровожадных инопланетян.

ПРОДОЛЖЕНИЕ    СЛЕДУЕТ…