Рано утром, когда, казалось бы, ничто не должно идти плохо или так, как мы совсем не ожидаем, я вышел на улицу. После ночного дождя казалось, будто город построили заново — над каждым камнем и деревом, да и в воздухе, ещё холодном и свежем, словно висело облако чистоты и какой-то непорочности. Среди всего этого нового, чистого, сверкающего великолепия было только одно, что явно нуждалось в удалении; нечто, что забрело сюда по ошибке и приговорено к смерти. Этим чем-то был я. Вообще не понимаю, что я делал сейчас, рано утром, после дождя, на улице? Зачем дышал этим будто рождённым заново свежим воздухом, зачем осквернял собой всю эту чистоту? И как могла нога моя ступать по сверкающему жемчугу тротуаров, обходя кристально чистое серебро луж?
Тем не менее я шёл, не имея чёткого представления о том, куда и зачем иду. Я просто — ШЁЛ… И уже в этом для меня заключалось, пожалуй, едва ли не самое главное таинство жизни. Я шёл… шёл по городу, который, как мне казалось, давно уже хотел меня раздавить и уничтожить. Я всегда был хитрее — я-то хотел с этим городом подружиться, причём правила для этой дружбы должны были быть моими.
Где-то через три остановки я понял, что для полного счастья мне не хватает во рту сигареты, а рядом — Степана. Но ни того, ни другого сейчас не было — сигареты я вычеркнул из своей жизни; и, в отличие от меня, отчаянно цеплявшегося за каждый день и стремящегося во что бы то ни стало удержаться на этом свете, они сопротивлялись недолго. А Степан просто уехал. Уехал надолго, может быть, даже навсегда. Он смог-таки навязать этому городу свои идеалы, свои принципы и свои правила жизни. И уехал. С гордо поднятой головой, в которой — я хорошо это знал, поскольку иначе просто не могло быть — жили великие мечты, грандиозные планы и эпохальные свершения. И я был на двести пятьдесят процентов уверен в том, что значительная их часть перекочует всё же в наш мир, раздвинув тонкую грань между реальностью и фантастической сказкой. Степан уехал, а я остался. Иногда приходили от него письма, я на них отвечал и подолгу ждал того счастливого мига, когда подойду к почтовому ящику и вытащу оттуда снежно-белый конверт, на котором до боли знакомым почерком был написан мой адрес; и с того самого мига делилась моя жизнь на «до» и «после». Сколько раз я потом перечитывал эти письма, хотя уже после первого прочтения знал их наизусть! С каким волнительным трепетом садился я за стол в своей комнате и выводил в правом верхнем углу тетрадного листа своё традиционное «Привет, Степан!!!»! И как быстро бежал потом на почту, чтобы опустить своё письмо в прожорливое брюхо почтового ящика и снова — ждать, ждать, ждать!!!! Именно в этих движениях, действиях и переживаниях и заключалась моя жизнь. Вся она, от первого дня до последнего, была подчинена вот таким событиям — быстрым, как огонёк спички, и коротким, как утренний туман. Но таким сладким и притягательным.
Вчера от Степана пришло ещё одно письмо — очередная вспышка счастья в серости и непроглядности тоннеля, по которому я шёл к логическому концу своего земного пути. ЭТО письмо было не таким, как всегда. От него прямо веяло каким-то холодом, злым и сырым. Хотя слова там были самые обычные — всё те же фразы, которые — я знал — Степан всегда наделяет особым смыслом и никогда не произносит, а тем более не пишет, просто так. И всё же что-то в этом письме явно было другим. Казалось, Степан писал его, сидя в холодильнике — я почти физически ощутил, как мёрзнут пальцы, когда вскрывал конверт; почувствовал, как внезапно похолодало в комнате, когда письмо выпало мне на стол. Определённо — что-то случилось там, далеко, а я был здесь и ничем не мог помочь, ничего не мог исправить или сделать. Поэтому, наверное, я и шёл сейчас — шёл в никуда, в пустоту, просто чтобы там вдоволь упиться своей беспомощностью и ненужностью никому и нигде.
От асфальта поднимался пар — тот самый миг, когда утренняя прохлада уступает место дневной жаре, — и пар этот тоже был не рад меня видеть. Он, казалось, и поднимался для того только, чтобы выгнать меня с этой земли, со СВОЕЙ земли, которую я посмел занять. «Скоро станет жарко»,— подумал я и улыбнулся про себя. Утро, точнее, та его часть, когда так хорошо думается и дышится, стремительно уходило. Вместе с ним уходил и я. Вот только утро завтра вернётся — может быть, не совсем такое, чуть другое — но вернётся. А я нет.… И это я знал точно — мне некуда, да и незачем было возвращаться. Там, откуда я только что вышел, меня ждал мир, от которого хочется бежать, и чем дальше, тем лучше. Я не знал, ждало ли меня что-нибудь там, куда я иду — да и куда иду, я тоже не знал — но в одном был уверен точно — это будет нечто новое, другое. А может быть, ТАМ меня ждала любовь? Настоящая, чистая, искренняя? Для меня это уже было неважно. Главное — я оставлял мир, в котором чувствовал себя пустотой, и шёл в другой — тот, где — кто знает? — я мог бы стать просто человеком, осознающим, что он человек, и наслаждающимся этим. Вот только где этот мир, я не знал. Поэтому шёл.… Без копейки денег в кармане, без какой-либо определённой цели, да и вообще без ничего. Просто Я ШЁЛ…
(Это НЕ оценка — мне нужен прозаик для беседы. Они от меня ускользают всё время.)