Сливин А. В. — Между снами

   Он плавно спустился на подоконник, задев листки алоэ, что растила мама мальчика, веря, будто они целебны. Чушь! Поправив свои штанишки, гном, понадежнее закрепил колокольчик на груди. Затем уселся и, болтая коротенькими ножками, посмотрел на мальчика. Лицо ребенка блестело от пота, отражая блики уличного фонаря, свет которого заходил в комнату. Ветер качал ветви тополей, и их тени иллюзией бегали по синеватым обоям детской.

   Спустившись с подоконника, гном подобрался к шкафу, стараясь двигаться бесшумно. Старый, с толстыми стенками он казался пещерой, где может скрываться все что угодно. Но только не в эту ночь. От шкафа он так же тихо подошел к кровати и положил подбородок на ее край. Карлик принюхался: дети пахнут, когда видят сны. Этот мальчик видел плохие сны, черные, с яркими вспышками ужасающих картинок.

   Подтянувшись, гном влез на кровать и усмехнулся. Странная постель. Она вся была пропитана воском заупокойной свечи. И как люди не чувствуют этого запаха?

   Он ждал, когда мальчик закричит. А крик будет обязательно.

   Ждать пришлось не долго. Мальчик вздрогнул. Потом еще раз, только теперь сильнее. Застонал, перевернулся на спину и, открыв глаза, завизжал. Ветер качнул ветви с такой силой, что они ударили по стеклам, будто кнут умелого пастуха. Посмеиваясь писклявым, противным смехом, по стенам забегали тени

   Карлик спрыгнул с кровати и спрятался. Мальчик вскочил, продолжая кричать. Слезы лились нескончаемым, жгучим потоком. Но они не успокаивали. Наоборот, возбуждали еще сильнее, заставляя кричать громче и громче. Гном, хохотнул и побежал в спальню родителей. Ему предстояло переделать много дел.

   Мальчик кричал, зовя на помощь. Мама всегда вставала на его крик, а потом, успокаивала. И мальчик засыпал снова. Ему ничего не снилось, совсем ничего, кроме, пожалуй, летнего солнца где-то далеко-далеко за голубой пеленой. Но сейчас никто не пришел на его крик...

   Он замолчал; сердце сжалось, когда в родительской спальне, послышались шорохи, похожие на те, что издают покрывала, если тащить их по полу. Мальчик сел на кровати и всмотрелся в темноту коридора. Ничего. Только оранжевые тени плясали на стенах, да шуршало покрывало. Он позвал сначала маму, потом папу, и в ответ ему пришел тихий, быстрый смешок. Смешок повторился, и заставил его схватиться за одеяло. Больше никаких звуков, кроме режущих смешков. Все стихло, и тогда он увидел, как родительскую комнату озарило голубое сияние. Кто-то включил телевизор. Поднявшись, он осторожно направился на свет.

   Карлик прошмыгнул по коридору, и скрылся в темноте ванной.

   Когда до входа в комнату оставался шаг, мальчик остановился. По телевизору шла какая-то программа, а голос ведущего казался иллюзией. Войдя в комнату, мальчик увидел мать; она лежала на кровати, раскинув руки. Голубые блики копошились в ее волосах как черви, поблескивая шелковистыми боками, и сползая на ее лицо, оставляли слизь. Свет с экрана облепил стены, как насекомые, которых было так много, что казалось, будто это единая движущая масса. Веки матери вдруг открылись и она посмотрела на сына. Зрачки блестели, впитывая и выплевываю голубой свет экрана. Тогда она вскочила и с яростным воплем бросилась на него. Вытянув руки, она открыла рот и мальчик увидел синий язык: он бился о зубы и казалось, что сейчас они начнут звенеть. Женщина на миг запуталась в простыне и едва не упала. Раздался звук рвущейся материи, когда она рванула вперед. Кожа на шее чернела и опухала.

   Мальчик бросился в коридор, потом в ванную комнату. Там горел свет, и почему-то пахло чесноком. Заперевшись на щеколду, и слушая ее прерывистое, хриплое дыхание, мальчик заплакал. Мама не ломилась. Она скреблась; возможно, именно такой звук издает ноготь мертвеца, если провести им по бумаге. Мальчик не мог кричать. Не хватало воздуха.

   Он обернулся и, застыв, открыл рот. Тихий стон, через секунду превратился в вопль который заполнил все вокруг. В мутной воде ванны лежал отец. От воды шел пар, исчезая под потолком. Именно он пах чесноком. Отец лежал в чесночной воде, пялясь в потолок. Его кожа обтягивала кости, кое-где обнажая мясо. Его зрачки не двигались.

   В дверь скреблись все настойчивее и настойчивее. Казалось, что мама решила попросту расковырять дверь. Как бумагу. Всплеск воды и... Мальчик обернулся: отец тянул к нему свою сухую, тонкую руку. То, что осталось от его губ скривилось в подобии усмешки. Затем он стал подниматься, хватаясь за края ванной.

   В дверь скреблись, со скрежетом слетала краска, хлюпала и клокотала вода, капая и звеня как медяки на кладбище. Мальчик закричал. Вокруг носились звуки, раздражая, леденя кожу.

   Здесь отец, там мать. Здесь отец, там мать. И оба они мертвые. И оба хотят добраться до него, что бы кусать, карябать своими когтями, дышать мерзкими запахами, а когда он больше не сможет кричать — сожрать.

   Отец притронулся к нему и мальчик, взвизгнул от неожиданности. Опираясь на одну прогнившую руку, он что-то сказал, но разобрать его слова было не возможно. Казалось, что в рот ему набили чеснока, и залили водой. Только бурлящее, мертвое клокотание. Раздался удар. Мальчик обернулся и увидел, как рука матери просунулась в дверь, ища щеколду. Вместе с ней в ванную комнату ворвался отвратительный запах, похожий на вонь гнилых тыкв. Вскоре она рывком открыла дверь и, увидев малыша, заорала, как орут камышовые коты, после чего вытянула руки, схватив мальчика за шею.

   На миг он закрыл глаза. В темноте, где-то далеко всплеснуло блеклое солнце, подпрыгнуло, выгнулось и исчезло.

   Когда мальчик открыл глаза, его за подбородок держал отец и смотрел своими мутными, как чесночный раствор глазами. Мальчик перевел взгляд. Мама, вся в бликах от голубого экрана телевизора не переставая кричать, сжимала ему горло. Синие пятна словно прилипли к ней.

   Она замолкла, но рот остался открытым. Отец то же разинул пасть. И тогда они одновременно приникли к лицу мальчика.

   Солнце последний раз подпрыгнуло над темнотой и исчезло навсегда.

   На этот раз пришлось разрывать сетку от комаров, которую родители спящей в детской кроватке девочки повесили на форточку. Для карлика это не составляло труда.