Прогулки по городу

Вот он, Город. Всегда ускользающий, всегда почти уже за поворотом, всегда за один шаг до исчезновения. Никогда — человек, но всегда — его тень, его отражение, просто абрис в пыли неизбывного дождя. Или звук, но никогда — различимый, всегда эхо. Звук уже пропал, только по послезвучию можно понять, что он был. Эхо шагов удаляющихся, щелчок замка через долю секунды после того, как дверь захлопнулась. Ты всегда уходишь, но никогда не уйдешь. Таков ты, мой Город.

Ты населен людьми, иногда — призраками. Твои люди всегда за дверью, за туманным оконным стеклом, за занавеской. Вот ступени, куда они ведут — не знает никто. Поднимающийся по ступеням думает, что они ведут в его жилище. Жилище думает, что ступени — начало дороги в неизведанное, в огромный сверкающий мир. А Город думает, что человек, поднимающийся по выщербленным ступеням так жалок, что и думать-то о нем не стоит. Но несмотря на это они живут в полном согласии, дополняя и разделяя друг друга. Городу есть, что рассказать, надо просто уметь слушать.

Ты не терпишь взгляда свысока. Я забирался на самые высокие крыши, но получалось смотреть только снизу вверх, в лучшем случае, изнутри. Загадочная мансарда, приоткрытое окно с колыхнувшейся портьерой — я впитывал тебя, как губка впитывает влагу. Я готов был раствориться в тебе, но ты так и не впустил меня. Ты сказал:

— Иди обратно к людям, там тебе место!

С крыши был виден весь Город, я был вплетен в паутину твоих проспектов и слышал твое дыхание, но все-таки я вернулся. Мне было достаточно, что я услышал уже, научился понимать твой язык, научился читать тебя без подстрочника. И теперь я навсегда часть тебя, но пылинка, унесенная ветром за тысячи километров. Кто-то тебя услышит еще, но и его ты не впустишь. Ты живешь только тенями. Я одна из твоих теней.

Взгляд снизу. Маленьким человечком выходишь на улицу, потерянным или растерянным. Камень, неживой для всех. Для всех прочих, но не для меня. Не для нас. Поворот, еще — этот двор проходной, за поворотом выход на улицу. В этих дворах можно потеряться, можно умереть, никто даже не заметит. Такова правда этого Города. Он жесток, он не терпит, когда с ним спорят. Но если не спорить, а принять в том виде, в каком есть, он приоткроет немного свою душу. Она состоит и из бомжей, и из алкашей, и из бандюг всевозможного рода. Но... Вот единственный пример, он все объяснит. Совершенно спившийся субъект, синий, как милицейская мигалка. Хочет пива, даже нет, просто мечтает о какой-нибудь спиртосодержащей жидкости.

— Я не подаю, заработаешь. Как?

— Я поэт. Импровизатор. Задай тему, строчку, десять минут я читаю. Считай, что поспорили.

Хорошо, говорю две строчки, бомж задумывается на секунду и начинает декламировать. Вполне связно. Через десять минут я с легким сердцем расстаюсь с последней мятой купюрой.

Он — тоже Город. Просто он об этом не знает, он смотрит на Город снизу.

Лестницы твоих подъездов никуда не ведут. По их ступеням можно читать судьбы людей, а за дверью каждой квартиры невнятно звучит эхо чьей-то жизни. В почтовые ящики раскладывают приговоры, которые никогда не будут приведены в исполнение. На страже другого времени — большой серый кот, он живет на чердачной площадке уже третий век. Но чердака там нет, дальше начинается лестница в прошлое, у которой нет первых ступенек.

Ты хранишь молчание, но с тобой можно разговаривать. Ты безлик, но у тебя тысячи лиц. Ты бездушен, но несчастен тот, кто не увидел твою душу. Таков ты. В изгибах твоих каналов течет моя кровь, она такая же, как и твоя вода, темная, с масляными разводами. И я умею видеть твоих призраков. Но это еще не все, призраки видят меня, а это важнее. Я научился быть призраком.

Иногда на твои улицы выплескивается толпа. Ты теряешь свою власть и терпеливо ждешь окончания безумства. Ты знаешь, что скоро толпа разойдется по своим углам и твоя власть на людьми восстановится. А они будут сидеть по кухням, притихшие, усталые, опустошенные и выжатые. Это время самоубийств. Время сумасшествия. Ты мстишь этим людям, они превращают тебя в Вавилон. Но ты не толпа, ты всегда один. Тебя видит только проводник, тот, кто действительно один. Тот, кто еще был, или уже будет. Толпа его не заметит.

Шаг в сторону, но не побег. Кларнет, выводящий бесконечную мелодию одиночества. Отраженная кирпичной стеной, она настигает меня спустя годы. Где ты, автор? Был ли ты вообще? Еще одна черта Города — люди. Нет-нет, не все, конечно не все. Но этот кларнетист, почему он играет во дворе, спрятавшись от посторонних взглядов? Наверное, он играет тебе. И в тебе останется немного его души. Потом ты кому-нибудь расскажешь о безумном кларнетисте, до сих пор играющем свою тоскливую песню где-то в твоих каменных недрах.

Сегодня мы на него посмотрим одним глазом, хорошо? Ты поймешь, почему я болен этим городом. Я не стану показывать тебе витражи Рериха в подъезде на Росси. И про "Масонскую ложу" я тебе просто расскажу, ты поверишь мне на слово. Новую Голландию надо видеть поздней осенью, когда вода пытается ее проглотить, но каждый раз ей это не удается. Но сейчас лето. Нет-нет, белые ночи — только выдумка, это сам Город и выдумал для заезжих романтиков. Просто посмотри сюда — это моя улица. Видишь? Она здоровается. Здравствуй, с возвращением!

Наверное — кто ушел, они просто возвращаются. Потом их можно встретить, именно так: уже не догнать, не остановить. Не вспомнить. Только мельком, только намеком, только набрать воздуха в легкие, но не окликнуть — уже некого. А ты прижмешься жестким, выщербленным — но кроваво-красным — кирпичом твоего тела. Надо оторваться от тебя, чтобы вспомнить, что под несмелой кожей серой штукатурки — твоя плоть. Все, кто дети твои, все возвращаются.

А теперь мне пора, уже поздно. Сейчас погаснет свет в последнем окне, я должен успеть. Потом, когда-нибудь быть потом, мы вернемся и ты увидишь, кто живет по ту сторону оконного стекла, там где сейчас еще горит тусклая лампочка. Мы вернемся сюда, обязательно вернемся, я обещаю. А теперь мне пора. И не плачь, Город слишком любит слезы. Видишь, меня уже ждут. До встречи.

_____________