Alisa — Трилогия часть1 Как мне отрубили голову

Мы все сидели кругом и вели достаточно спокойную дискуссию. Сначала, обговаривалась тема о проблемах метафизики и диалектики. Я была достаточно хорошо проинформирована в этом, поэтому свои предположения особо не высказывала, а молча и таинственно ждала, когда мне просто зададут вопрос, замечая при этом что другие, понимали мою эрудированность в этом и с уважением меня выслушивали. Не проинформированных, сразу забрасывали сложными абсурдными вопросами, на которые вряд ли можно было успешно ответить. Я же чувствовала себя спокойно. Потом мы плавно перешли к кризам биосферы. Я рассказала немного про состояние воды, и мне внимательно кивали головой, из чего я поняла, что говорю не новую информацию, но моя тема развернула хороший спор. Я узнала пару интересных и неизвестных по сей момент вещей. Мне показалось, что в кустах растущих возле нас, пробежал ярко-синий заяц .Погода была сыроватой и наши задние точки отекали, так как мы сидели прямо на земле. Время от времени, приходилось пересаживаться с одной половинки попы на другую. Все постепенно вышли на тему о движении тел. Меня спросили первой. Я растерялась в себе, поскольку не знала о каких телах идёт речь. Тела людей тёплые мягкие и живые, разумно двигающиеся, или о холодных мёртвых телах летающих в бездне. Я подождала немного, подумав, может кто-то первый намекнёт, про что конкретно говорит, но поняла — все ждут именно моё начало. Тогда я, сразу не задумываясь, стала рассказывать про танец толстого и мягкого человека, и что как не странно такие люди пластично двигаются, так же как и слепые ориентируются в пространстве. На первых словах «человек толстый», я увидела, что главный участник разговоров странно и осторожно следит за моим началом. В голове мелькнуло что я, скорее всего, ошиблась. Но тут отозвался чей-то голос и стал подбрасывать свои мысли про слепых. Я вздохнула. После, в разговор подключились все остальные. Но я всё время незаметно следила за выражением лица главного участника. Он тоже что-то говорил, но мне показалось, словно ждал он не этого, но уже не стал перебивать тему. Вскоре пошли разговоры с двумя смыслами, и каждый человек, кому выпадало начинать дискуссию, останавливался перед выбором, про что точно говорить. Выражение главного участника менялось, и он стал реже на меня смотреть. Потом пошли трёх-,четырёх-, пятиярусные вопросы и многие начинали путаться. Главный участник стал объяснять с чего надо начинать разговор, и как узнать правильный твой выбор или нет. Тут он стал на меня поворачивать голову и смотреть мне в глаза. Я напряжённо следила за ним. Когда же он шутил, я очень старалась показать, что мне смешно, и я оценила шутку. Время шло и стало темнеть. Предпоследняя тема была об игре. Главный участник начал задавать мне вопросы всё чаще и чаще. Мне показалось, что он догадался, что всё это время я прикидывалась, что во всём разбираюсь, и каждая новая тема мне знакома, а на самом деле боюсь его догадки. Он стал называть меня громко по имени. Мне показалось, что запахло паленой древесиной и железом. Я почувствовал мерзкую теплоту в плечах и затылке. Тут кто-то сказал слово «факториал». Это был математический термин. Из алгебры.

«Это близко к точности. А точность и непоколебимость это закон»— сказал главный участник. Что бы оправдать себя я решила сказать, что он ошибается, но его холодный взгляд меня ещё больше встревожил. Он стал задавать мне вопрос за вопросом. В этой теме я очень плохо разбиралась. От неожиданной смены моего статуса в круге я просто сидела и молчала, а если что-то и говорила, то мой голос становился таким, как будто я вдохнула гелия. Главный участник совсем изменился в лице. Он что-то говорил, но из-за страшного шума людских голосов я видела лишь шевеление его губ. «Что-то не то происходит —твердила я себе — мне надо наверно идти». Закон, закон, закон…Точность, точность, точность…

«Вам надо отрубить голову»— сказал чей-то голос. Я очнулась и увидела перед собой прежней круг людей. Я стала, говорит очень чётко и громко, не узнавая себя. «Нет, да что вы. …Да я же только просто пришла поговорить и мне надо идти…». И тут я ясно почувствовала, насколько безоружны и бессмысленны мои слова. Лица равнодушно и грозно смотрели на меня. Я не могла больше вымолвить и слова. Я знала, что должна была говорить, и говорить в оправдание, но словно мне завязали рот. «Отрубить голову, отрубить голову…» Мамочки как страшно .Больше всего я боялась, что можно отрубить мне голову. Ногу, руку, но не голову. Ведь голова это я сама и есть. Вся я в голове и тело со мной. А как же если голову отрубят, а я ещё не умерла, чем же мне ещё в последний минуты жить? Головой? Или туловищем? Нет, не может быть. Это не правда,… Моя шея, моя голова…

Если бы кто-то знал, какая я нежная оказалась перед смертью. Как тихо дышала. И я чётко чувствовала, какое моё тело мягкое и молодое. Зачем же его рубить. Оно здоровое, а не больное. Как можно в меня было тогда влюбиться крепко, крепко. И голова моя была особо тихая, и что-то мне всё время говорила.

Меня подвели к деревянной трибуне лилового цвета от крови. Но мне не было противно. Всё стало моим. Я без брезгливости чистыми вымытыми ногами шла по кровавым хрящикам и волосам. И палач и топор словно были мне знакомы. Я могла спокойно взять его за руку с кровью под ногтями, взять топор (который был на запас, если заклинит механизм гельятины). Я села на колени и испачкала белоснежную длинную рубашку. Я садилась так по-детски, так мило. Я посмотрела на палача. Он смотрел в толпу. Я начала шептать ему:

Давай договоримся с тобой палач. Не отрезай мне голову. Мне страшно

Давай договоримся с тобой палач…

Я улыбалась ему, как ребёнок. А он посмотрел на мои гладкие пятки и показал в сторону гельятины. Я начала рассказывать ему анекдот. Палач посмеивался, но продолжал тыкать пальцем в сторону своеобразного сооружения . Всё было настолько нечетко в моей голове, как художественный набросок. Мне казалось, что я играю, и все играют. Я всё улыбалась и улыбалась палачу и слышала смех людей. Его рука взяла меня за шею и придавила к инструменту. Тут мне стало безумно страшно. Я никак не давала сложить голову к перекладине. Но палач, придавливал голову всё сильнее, пока я просто не устала от боли. Моя голова лежала в деревянной ложбине, как на родной подушке, я крепко держалась за основу гельятины руками. Тело я своё уже не видела и поняла, что забыла на него посмотреть в последний момент. Мои глаза опухли и наполнялись слезами. На сыром от крови дереве лежала моя женская голова, с чуть торчащими розововатыми ушами. Я тряслась и отрывисто дышала. Моя глотка начала издавать звуки, от которых я стала задыхаться. Горячими зубами я пораскусывала губы. И красное лицо моё искривилось, так что я ничего не видела. Голова рефлекторно поднималась вверх, отказываясь от её рубки. Палач тогда придавливал меня за шею к перекладине. Голова уже не пела, а подняла громадные слои памяти и бредила в лихорадной горячке. Канаты приготовили резать, а со рта всё текли чистые слюни, такие свежие и сладкие. Я закрыла глаза и шептала себе, что это очень быстро доли секунд, доли секунд. Металлическое рубило уже было наготове. Я услышала звук его спуска. И РАЗ………

Мне потом рассказывали, что голова идеально круглой формы, покатилась, покатилась по полю и все, все смотрящие замерли, насколько красиво и тихо она подпрыгивала по горбикам земли. Никто не мог понять, что за прекрасный святой шар, что за непонятный и такой таинственный предмет. Все застыли от восхищения и следили за каждым его движением, испытывая при этом теплоту и наслаждения от прелести и красоты . А тело, стоящие на коленях, исполняло странный танец, и движения его были резкими, но пластичными.

Нигде и никогда, так божественно и нежно, не танцевало моё тело.

А по полям всё катилась и катилась моя голова, и уже спрятавшись за горизонтам, всё равно тянула за собой восхищённые взгляды людей