Александр Саркисов — Иллюзия превосходства

— Андрей Юрьевич, такое впечатление, что вы боитесь.

Я немного поджался, но продолжал идти вперёд, уверенным размашистым шагом. Эта девушка мне нравилась. Петра Гродак, чешка. Весёлая, двадцативосьмилетняя красавица, а ещё бесстрашная и удивительно умная.

Даже здесь, в пятнадцатиметровом коридоре, который вёл ко входу в ракету, она успела вставить это своё: «Вы мне нравитесь».

                        Почему она сказала это именно сейчас? Да потому, что до входа в коридор камеры толпились внимательные фсбэшники, да вездесущие журналисты, а на другом конце замер наш транспорт. Дрожащий монстр, не уверенный в себе, не уверенный в своих создателях, а уж тем более, не уверенный в нас, тех, кто заполнит его нутро.

Это мой восьмой полёт. Боюсь ли я? Неудачное приземление на Марс и странные, пугающие встречи на Луне не понятно с чем — всё это, конечно, в прошлом. Но сейчас мы летели на Асафис. Эта блуждающая планета появлялась в солнечной системе один раз в десять лет. Она пересекала орбиту Юпитера и снова скрывалась за пределами системы. Три экспедиции побывали на ней. Наша миссия была четвёртой. Цель — сбор геологических образцов и ещё много чего, что дало бы учёным возможность приблизить человечество к тайнам дальнего космоса, того места, где блудная планета шлялась, пока была вне зоны видимости.

Почему именно пилотируемый полет? Здесь всё просто. Члены экипажа были увешаны всевозможными датчиками, как новогодняя ёлка игрушками, а один датчик, датчик биологической активности, был даже вживлён под кожу в районе грудной клетки. Лично я летел на Асафис второй раз. Первый раз и был моим первым полётом вообще, полётом, который я запомнил на всю жизнь, и вовсе не потому, что он был первым.

                    Мы собирали образцы. Это официальное оправдание человеческого любопытства. Мы просто бродили по незнакомой поверхности, практически сразу после приземления и вдруг — это. Нет, не инопланетяне. Что-то вдруг возникло в моей голове. Ощущение какого-то чужого присутствия, довольно болезненного. В какой-то момент поверхность Асафиса очень своеобразно начинает отражать далёкий солнечный свет, очень необычно для человеческих глаз. Поверхность планеты, переливаясь и слепя, невольно заставляет задрать глаза куда-то вверх. Низа ты не видишь, он как бы в тени, и чувство недосмотренности сбивает с толку. Да, конечно, если использовать защитный светофильтр, ничего этого не будет, но мной овладела эйфория, а потом пришло это. Обыватель любит рассказы, что ты кого-то увидел или телепатически общался с каким-нибудь неведомым существом. Да, голос был.

Голос — это я его так назвал. Низкий, практически на грани слышимости звук, прерывающийся с различными интервалами и очень напоминающий азбуку Морзе. Звук пугал, и в то же время заставлял прислушиваться. Кто-то копался в моей голове. Не знаю почему, но я был в этом уверен. Несколько секунд и всё исчезло так же быстро, как и пришло. Передо мной снова было тёмное ледяное поле, слабо освещённое лучами солнца, сверкающего где-то в миллионах километров отсюда. Сказать, что это испугало — не сказать ничего. У меня была паника. Естественно, произошедшее я утаил. Думаю, это понятно — молодой космонавт, первый полёт...

Воспоминания натолкнули на мысль: «А ведь Петра права — я действительно боюсь».

Ладно, прошло десять лет, видений больше не было. И вот сейчас, опять туда, на Асафис, на это маленькое, но очень мощное информационное поле.

— Команда, как самочувствие?

Команда в порядке, — мой голос немного дрожит, предстартовый мандраж. Это нормально.

        На корабле нас четверо: я, Петра Гродак и ещё два робота. Один робот на самом деле робот, в виде блестящего цилиндра с экраном вместо лица, второй — Мапл, био-робот. Всё время молчит, но когда его спрашиваешь, он как будто в разговоре участвовал всё время. Создавалось впечатление, что нет ни одной неизвестной ему темы.

Старт, перегрузка... Сказать, что привык — враньё. Сердце расширяется и заполняет грудную клетку до конца, а когда ты думаешь что это предел, оно начинает расползаться по тем уголкам твоего тела, о существовании которых ты и не подозревал. Голова пухнет и вот-вот разлетится на маленькие кусочки, но вдруг всё кончается резко, безоговорочно, бескомпромиссно. Лёгкость, эйфория, экстаз... Да, очередная невесомость.

Оглядываюсь. Петра в кресле позади меня, её глаза закрыты. Включаю искусственную гравитацию. Петра вот-вот очнётся. Роботу, который робот, всё равно, а у этого био глаза тоже закрыты, как будто перегрузки на него действуют.

                    Месяц до Юпитера пролетел как в сказке. Петра оказалась не только талантливым учёным и грамотным доктором, как мне её рекомендовали, но ещё и классной женщиной, сумевшей создать домашнюю обстановку в этих узких, лишённых какого-либо уюта, помещениях. Она радовалась жизни и заставляла нас с Маплом делать тоже самое, как будто от неминуемой гибели нас не отделяли всего несколько сантиметров обшивки корабля.

Да, я не сказал. Био-робот Мапл выглядел как мужчина лет эдак тридцати пяти. Вёл себя как человек, ел как человек, в общем, ни чем не отличался от нас с Петрой. На него возлагались обязанности бортинженера, которые он блестяще выполнял.

В иллюминаторах показался Юпитер. Величественный, окружённый своими спутниками, словно подданными. Он царил в этом холодном, молчаливом пространстве. Видя его, понимаешь, насколько непостижима его природа для нас, давших ему имя, но не способных постичь его суть. Для нас он недоступен. Его можно только созерцать.

                    Асафис появился неожиданно, в общем-то, как и должен был. Его тёмная масса медленно выплывала из-за гигантской планеты, постепенно увеличиваясь в размерах. От этого зрелища трудно оторваться, но надо было работать. Асафис размером с нашу Луну. Покрытый ледяной коркой, изрезанной разломами и трещинами, чем-то напоминал Европу, самый маленький спутник Юпитера. Но если Европа была грязно-белого цвета, с многочисленными красными вкраплениями, то цвет Асафиса понять было невозможно. А точнее сказать, он постоянно менялся от бледно-зелёного, переходящего в жёлтый, до тёмно-синего с пробегающими по нему бордовыми полосами. Ни привезённые из трёх экспедиций образцы, ни многочисленные анализы и спектрограммы так и не дали ответа, что происходит с поверхностью планеты.

Сближение, заход и фаза приземления осуществлялись в автоматическом режиме бортовым компьютером. Единственное, что нужно было рассчитать и проконтролировать Маплу, это место посадки. Поверхность была усеяна неровностями, а повреждение при приземлении опорных стоек, грозил не маленькими проблемами. Слава богу, всё прошло в штатном режиме. С момента как замолчали тормозные двигатели, у нас было два часа на отдых и подготовку к выходу на поверхность для внешнего осмотра корабля.

Мы с Маплом сидели в кают-компании:

— Мапл, а вы же раньше летали на Гелиос, почему сейчас сюда?

— Простите командир, это вопрос из любопытства или профессиональный?

— А разница?

— Если вам интересен мой статус в вашем экипаже — это одно. Если вы хотите указать мне моё место, как биомеханизма...

— Я вовсе не хотел вас обидеть. Вы хороший специалист и довольно коммуникабельный человек, ну в смысле, член экипажа. Просто за прошедший месяц нам так и не довелось поговорить по душам, а мне очень хотелось бы узнать ход ваших мыслей.

— Мальчики, перестаньте ссориться.

Петра зашла в кают-компанию, неся в руках посудину, над которой поднимался чуть видимый пар:

— У меня сюрприз. Я вам картошечку приготовила, старалась, а вы тут сидите и бурчите друг на друга.

Мне стало как-то неудобно за своё минутное раздражение.

— Да нет, мы не ругались. Просто у нас со старта не было времени поговорить.

— Да Петра. Мы просто болтали, — вдруг ответил Мапл и хитро подмигнул мне.

Берёшь ложкой (именно ложкой!), горячую, дымящуюся картошку, которая обжигая губы, разваливается во рту на мелкие кусочки. И в этот момент представляешь, что ты в лесу, у костра, на твёрдой, не вибрирующей поверхности. Тебя кусают комары, эти любимые гады, и запах чего-нибудь земного: деревьев, травы, костра...

Картошка, вот она, здесь — вкусная, разваристая, а остального, к сожалению нет. Есть только дневной свет, яркий как на допросе, мелкая дрожь того, в чём ты сейчас находишься, и там за обшивкой чужая, дикая, неизведанная планета, окружённая ещё более диким и неизведанным космосом. Космосом, который человек до сих пор не прочувствовал и не понял. Миллионы километров смертельной пустоты и всего того, что человеку не подвластно, неизвестно, и не дано понять ещё многие и многие века.

Время отдыха закончилось. Мы горячо поблагодарили раскрасневшуюся от удовольствия Петру за сюрприз. Потом отключили искусственную гравитацию, в целях энергоэкономии, и весь экипаж собрался в рубке.

— Мапл, готовьте скафандры к выходу и проверьте контейнеры для образцов, а мы с Петрой определимся с навигацией.

Мапл кивнул и выплыл из рубки. Я наклонился над маршрутным монитором, на котором высвечивались точки сбора образцов. Петра была рядом. Её волосы случайно коснулись моего лица. Удивительно, но даже здесь, у чёртика на куличиках, она умудрялась оставаться не членом экипажа, а женщиной. От неё исходил приятный аромат. Всегда аккуратные волосы и одежда, словно подобранная для показа модных космических комбезов.

— Что? — Петра, улыбаясь, смотрела на меня. — Я так понимаю, ты специально отослал Мапла, что бы поговорить о чём-то со мной?

— Нет, там скафандры…

— Андрей, — перебила Петра, — мы оба знаем, что со скафандрами и контейнерами всё в порядке. Так что?

Я помялся:

— Хочу с тобой посоветоваться. Что, если мы изменим штатное расписание?

— В смысле?

— По штатному — мы с Маплом на выход, а ты на контроле. Так?

— Ну да.

— А давай вы с Маплом поменяетесь.

— Зачем?

— Мне с ним не комфортно.

— Ты серьёзно? — Петра еле сдерживала смех.

— Ну не доверяю я им...

— Кому — им? Роботам? Андрей, я думаю, что надо придерживаться распорядка выходов.

Я шутливо нахмурил брови:

— Член экипажа Гродак, я командир и имею право поступать на своё усмотрение!

— Андрей, остынь. Мапла здесь нет, а ругаться с роботом — это бред.

— Да я с ним с самого начала поладить не могу. То молчит загадочно, то делает всё правильно, как робот... Тьфу ты, заболтался...

— Андрюш, остынь.

— Да я…

Тут вдруг до меня дошло. Андрюш... Да чёрт с ним с этим роботом. Так она меня не называла никогда. На душе потеплело. Петра, ничего не заметив, продолжала:

— Во-первых, Мапл обладает недюжинной силой, — она опять посмотрела на меня. — Ты, конечно, то же не хиляк, но он сильнее и ты это знаешь. Поэтому таскать контейнер с камнями ему будет сподручней. Согласен?

Я зачарованно смотрел на то, как шевелились её мягкие, нежные губы.

— Андрей, Андре-е-й...

— А... Да, что? Да, Мапл, он... Да, а мы…

И вдруг, всё поплыло перед глазами, и…

            — Андрей, а ты вколол себе «Бетин»?

Я медленно приходил в себя. Петра сидела рядом в кресле, а я лежал на кровати, в медицинском отсеке. Что, интересно, я должен был ей ответить? Я никогда не колол себе эту дрянь. По сути наркотик, который даёт иллюзию силы и моральной устойчивости. Блокировка от всего, что чуждо человеческому организму. Всегда обходилось, но сейчас, видимо возраст, я вырубился.

— Извини, я не колол.

— Я вколола.

— Вот спасибо! А спросить?

— Твои закатившиеся глаза были так многозначительны. Андрей, сегодня никуда не выходим. Я тебе в каюте сделала кровать по релаксу на максимум. Как доктор экипажа, я приказываю отдыхать.

— А где Мапл?

— Он на центральном пульте, и вообще, оставь его в покое.

— Ладно, ладно, пойду в свою каюту.

— Вот и хорошо, спокойной ночи.

Петра отстегнула ремень и выплыла из отсека.

                    Утро на межпланетном корабле. Утро... Тот же свет, тот же звук, то же настроение. Только часы, на которых день и ночь отмечены соответственно, ночь — чёрным, а день — белым на циферблате, говорят, что ты прожил здесь ещё одни сутки.

— Командира в рубку! — безапелляционно объявил голос бортового компьютера.

Ладно, надо вставать. Если Петра не пришла меня проверить, значит, я в норме. Треники плавают под потолком. Одеться в невесомости, это то ещё действо.

Всё, готов. Нажимаю кнопку зуммера, так положено, и отвечаю:

— Командир услышал, прибуду через две минуты.

В ответ должен прозвучать ответ: «Вас поняли, ждём».

Тишина.

«Я не понял, нарушение устава корабля стало нормой, пока командир отсутствовал?».

На самом деле встревоженность прилетела моментально. Петра или Мапл должны были ответить. На пороге каюты появился робот, который робот. Его табло-лицо светилось зелёным светом. На экране высвечивалась надпись. Команда снаружи. Требуется контроль навигации с центрального пульта управления в ручном режиме. Всё встало на свои места. Команда работала, пока я тут прохлаждался благодаря «Бетину», который мне вколола Петра. Теперь требовалось моё участие.

Программа была обширная, выходов на поверхность Асафиса было много. Надо было поторапливаться, пока блуждающая планета гостила в Системе

Очередной выход. Я шёл впереди, Мапл за мной. Вдруг, мне стало тяжело дышать, резко закружилась голова и перед глазами поплыли разноцветные круги. Никакого предупреждения я не слышал, значит, со смесью в баллонах всё в порядке. Но дыхание становилось всё тяжелей и чаще. Вентиляция скафандра перестала справляться с выдыхаемым воздухом. Стекло гермошлема запотело. Ноги подкосились, и я рухнул на грунт. Петра была на пульте и сразу услышала, что-то не так:

— Андрей, что с тобой? — услышал я взволнованный голос.

— Не знаю, воздуха не хватает...

— Мапл, помоги командиру! Вам нужно срочно вернуться на корабль.

Это были последние слова, которые я услышал.

Далее разговор продолжился уже на корабле, когда я пришёл в себя.

— Я думала, обойдётся, — серьёзно глядя на меня, говорила Петра, — но видимо, нужна процедура.

— Ты не можешь меня усыпить, дел полно, я справлюсь.

— Командир, из-за того, что ты вовремя не вколол «Бетин», у тебя дикая сердечная недостаточность. Без медикаментозного сна ты не справишься. Как следствие — внезапная остановка сердца и смерть. Ты должен поспать хотя бы сутки.

— Но не более, хорошо?

— Хорошо, обещаю.

Петра отправилась готовить процедуру, оставив меня одного. «Да, как говориться, самонадеянность наказуема. Ладно, сутки ничего не меняют. Надо, значит надо».

Медицинская капсула, представляла из себя, узкий цилиндр в человеческий рост. Она герметично закрывалась, и специальный газ поступал внутрь. Когда человек засыпал, капсула наполовину заполнялась своеобразным физраствором. Короче, прокапывание, только снаружи, плюс лечебный сон.

Я лежал в капсуле, а Петра сидела рядом и заполняла журнал.

— Пишешь о том, сколько со мной возни?

Она улыбнулась:

— Показания монитора переписываю на данный момент. Ты как, готов?

Я кивнул. Прозрачный колпак беззвучно закрылся. Послышался еле уловимый звук впускаемого газа. Лицо Петры стало расплываться, приобретая причудливые формы. Свет стал меркнуть, пока не наступила полная темнота…

                               Петра оторвала взгляд от капсулы и тут же заметила Мапла, который прятался за перегородкой. Она посмотрела на него странным взглядом и совершенно неузнаваемым голосом спросила:

— Ты всё сделал?

— Да. Отсек будет работать стационарно, независимо от корабля.

После короткой паузы она произнесла:

— Когда закончишь с отсеком, нужно будет обесточить корабль полностью. Миссию мы завершим на нём. Если, конечно, после пробуждения его организм, — она посмотрела на капсулу, — сможет восстановиться. Но я думаю, Великий всё предусмотрел. Приступай, — и она проплыла дальше по коридору.

Вернувшись в свою каюту, Петра полностью разделась и осмотрела себя в зеркало. Потом, разведя пальцы левой руки веером, аккуратно надавила пальцами правой руки между пальцами левой. Послышалось лёгкое шипение. Человеческая кожа отошла, как резиновый костюм. В зеркале отразилось некое существо с синей, фосфоресцирующей кожей. Трёхпалые конечности свисали вдоль тела, заканчивающееся небольшим раздвоенным хвостом. От человеческого лица остались только глаза, выглядывающие из-под сильно выдающихся вперёд надбровных дуг. Белков не было. Из-за этого взгляд казался тяжёлым и мрачным. Существо мягко и беззвучно проскользило по коридорам корабля и вплыло в шлюзовую камеру. Внутренний и наружный люки были открыты настежь. Существо выплыло из корабля и остановилось возле второго существа, которое отличалось от него более крупным размером.

— Карижда, ты уверена, что мы сделали всё правильно?

— Кхарат, в этой миссии я — верхняя. И у меня нет никаких сомнений. Асафис доставит нас к Великому, как и назначено.

Утробный гул Асафиса становился всё громче и громче. Особи вплыли внутрь корабля, плотно закрыв за собой внешний люк. Ближайшие к кораблю скальные образования придвинулись, зажав стальной корпус словно тисками, прочно удерживая его на месте. Гул превратился в бешеный рёв. Поднялся дикий ураган. Асафис вздрогнул, вспыхнул бордовыми полосами, медленно переходящими в тёмно-фиолетовый спектр и, постепенно набирая скорость, скрылся в непроглядной темноте космоса.

                — Га, ты здесь?

— Да, Великий!

— Надеюсь, всё так, как мы задумали?

— Да, Великий! Исполнение твоей воли неизбежно.

— Га, это не воля, это необходимость, нужная в данных обстоятельствах. Если мы не вмешаемся, Внешние нас не поймут и сделают по-своему. Но они там, а мы здесь. Надо поспешить всё поправить, тогда мы не нарушим их покой, и они не тронут ВРЕМЯ.

— Прости, Великий! Я не могу понять, зачем всё так сложно.

— Люди не должны ни о чём догадываться, поэтому мы изменим их разум здесь, чтобы изменения не коснулись тех, кто для этого не создан.

— Но почему ты выбрал именно этого?

— Он уже был на Асафисе. Я изучал его мозг и решил, что он подходит. На твой вопрос — почему, я не отвечу. Ты знаешь предельные уровни, и нарушать границы дозволенного мы не будем.

— Да, Великий! Ты, как всегда, прав. Но как ты хочешь изменить их сознание?

— На это я тебе отвечу. Мы ещё немного разблокируем их мозг. Когда миссия завершится, тот с кого мы начнём, распространит знание по планете.

— Прости, Великий, как это произойдёт?

— С помощью вируса.

— Но вирус не действует избирательно.

— Они сами помогут нам, изобретя вакцину.

— А это не опасно? Они не смогут навредить себе?

— Га, когда-то мы поступили наоборот, заблокировав их мозг и замедлив развитие. Ты знаешь, что они нужны только для сохранения своей планеты, без которой нам трудно будет удержать баланс во внутренней вселенной. Но их уровня хватило только для изощрённого уничтожения друг друга и всего, что находится вокруг. Мы расширим их знания, позволив развиться ещё на один этап, тем самым отвлекая их от тяги к самоуничтожению. Так уже было. Этот путь проверен.

— Великий, разве Внешние не могут решить эту проблему, перенаправив их развитие на совершенно иной путь.

— Нет, Га. Внешние не вникают в такую примитивную форму жизни, как биологическая. Они просто всё уничтожат, а создавать новое придётся нам. А ты знаешь, что большой взрыв неконтролируем. Всё может пойти не так... Поэтому мы не можем рисковать.

— Великий! Позволь последний вопрос? Срок... К возвращению Асафиса люди могут исчезнуть, нарушив наши планы.

— Га, мы контролируем их ВРЕМЯ. Пока они не поняли суть ВРЕМЕНИ, мы можем подать его так, как надо нам. Мы уберём эти десять лет, заменив на ничтожные несколько дней, которые для людей являются определённой величиной. Никто ничего не поймёт.

— Да, Великий! Твоя мудрость, как всегда, безгранична.

Голоса затихли, растворяясь в пустоте, так же как и собеседники которым они принадлежали. Незримые обитатели загадочной пустоты, стоящие над всем, что когда-либо происходило на этой неподвластной никакому сознанию темной и бесконечно холодной пропасти космоса.

                            Мои рот и нос заполняла противная липкая жидкость. Я начал захлёбываться и попытался встать, больно ударившись о прозрачный колпак. Колпак тут же открылся. Судорожно глотая воздух извне, я сел. Первым кого увидел, была Петра.

— Что происходит? — услышал я свой голос, но сознание и память уже вернулись.

— Не делай резких движений, по крайней мере, пока. Жидкость должна стечь.

Петра сидела в том же кресле, что и перед сном. В руках у неё был всё тот же журнал.

— Сколько я спал?

— Достаточно, чтобы восстановиться.

— Ну и как — восстановился?

— Данные хорошие, — ответила Петра и встала.

— Что с программой исследований?

— Командир, мы всё закончили и легли на обратный курс.

— Как, без меня?!

— Андрей, ты же знаешь, что Мапл может заменить любого из нас в экстренной ситуации. Он вообще мог полететь один. Но правила полётов гласят, что в состав экипажа должен входить врач. А командиром корабля обязательно должен быть пилот из числа людей и экипаж должен быть не менее трёх космонавтов.

Я поморщился, но это действительно было правдой. Обидно было ощущать себя ненужным. Петра словно почувствовала моё состояние и тут же схитрила:

— Без тебя, конечно, не всё было ровно, пришлось поднапрячься. Но самое главное — это возвращение, а это только с тобой. Да, кое-кому без тебя было тяжело вдвойне...

— Кому?

— Мне, глупый.

Она нагнулась и мягко поцеловала меня в губы. После такого пробуждения я просто не имел права считать себя в чём-то ущемлённым. Месячный путь на Землю прошёл также гладко, как и полёт на Асафис. С Маплом я больше не осторожничал. Действительно, Петра была права, как член экипажа он всё делал правильно и вовремя, тогда какого чёрта я к нему прицепился? Петра со мной слегка заигрывала, но до определённой степени, как бы давая понять, что сейчас не время. Она держала меня в предвкушении, и мне это нравилось.

                       Наконец, месяц позади. Приближался момент вхождения корабля в атмосферу Земли. Во все времена этот этап космического полёта был, есть и, наверное, будет самым опасным и непредсказуемым. Время до момента «Ч» ещё было и я, по инструкции, делал обход корабля.

Дойдя до каюты Петры я остановился — дверь была приоткрыта. Любопытство взяло вверх и я, точно зная, что Петра и Мапл готовят корабль к посадке в центральной рубке, решил войти.

Первое, что я почувствовал — странный резкий запах, не похожий ни на какой другой. Может пахнет какой-то реактив? Всё-таки каюта врача. Но запах был таким резким, что я невольно заткнул нос. Странно, что я не почувствовал такую вонь раньше. Запах каким-то образом оставался в каюте, не выходя за её пределы.

На стенах висели боксы с ампулами, таблетками и всякими врачебными премудростями. Спальный отсек находился дальше. Мой взгляд привлёк бокс с надписью «Бетин». Тот самый препарат, которым я не воспользовался в начале полёта, за что и был наказан. Я знал, что «Бетин» не продаётся, его просто невозможно где-то достать. Он выдавался поштучно, по две ампулы на члена экипажа. Одна для использования, вторая — запасная, которая сдавалась врачом по прилёту. Одна капсула находилась в каюте члена экипажа, на специальном месте, запасная — у врача команды.

Космонавт должен был сделать себе укол в любое время после окончания взлёта. В космическом агентстве посчитали, что так будет правильно. По большому счёту это был наркотик, и после укола поведение космонавта несколько минут было, мягко говоря, не совсем нормальное. И что бы на тебя потом косо не смотрели, укол приходилось делать наедине, наглухо заперевшись в личной каюте.

Ампулы с голубой жидкостью поблёскивали в ячейках в глубине бокса. Они все были на месте. Моя тоже была цела и находилась в моей каюте. Открывался контейнер только после сканирования моего зрачка, то есть никто не мог взять ампулу без меня. Но Петра сказала, что вколола мне «Бетин» сама. Почему тогда все ампулы целы?

Рядом висел другой бокс, без надписи. Вот как раз там одной ампулы не хватало. Название было на ампулах, но рассмотреть его я не мог. На столе, рядом с боксами, лежал журнал. Странно... Там не было ни одной записи. Я автоматически открыл ящик стола и увидел использованную ампулу.

На ней было написано «Дексаметазон». Я знал, что это. У моего соседа была бронхиальная астма и как-то в разговоре, он зачем-то рассказал мне о побочных эффектах этого лекарства, проявляющихся не сразу, а через некоторое время. Информация для меня была совершенно ненужной, но как это часто бывает, я запомнил всё слово в слово.

И теперь, сравнивая свои симптомы при приступе на Асафисе с его рассказом, я вдруг понял — Петра вколола мне именно «Дексаметозон». Но зачем? Чтобы уложить меня в капсулу? Что произошло, пока я спал?

Вдруг мою голову сдавило, словно невидимыми тисками. Боль была невыносимой, пульсирующей. Каким-то безумным ритмом сквозь боль повторялись слова: «Забудь всё, что ты видел и боль уйдёт». Я схватился за голову и упал на пол. Боль резко ушла. Не выдержав такого перепада, я потерял сознание.

                        Я сидел в командирском кресле, одетый в скафандр и пристёгнутый по всем правилам. Петра и Мапл находились рядом, также в скафандрах и строго на своих местах. Как я здесь оказался, было непонятно. Последнее, что осталось в памяти, это осмотр корабля. Что это, последствия медикаментозного сна? Но я никогда не слышал о провалах в памяти после пробуждения. Лица моих спутников были серьёзны. Они полностью сосредоточились для выполнения посадочной программы. «Представляю, что будет, если я им сейчас скажу, что не помню, как попал в рубку. Ну уж нет». И я благоразумно промолчал.

— Команда, приготовиться к посадочному протоколу!

Мой голос меня же и взбодрил. Тем более, чувствовал я себя прекрасно. Настроение было на подъёме. А почему бы нет? Мы возвращались домой. Тот нежный поцелуй Петры сулил много приятных минут, которые мы проведём вместе. Единственное, чего я не понимал — ощущение какого-то превосходства. Расплывчатого, неясного и необъяснимо нового понимания того, что происходит вокруг. Но чувство было приятным — и я улыбнулся.

— Команда готова?

Молчание было знаком согласия.

— Тогда — с богом!