ksemich — Йети и Сундуков

(об атлантах, йети и телепатии — о том во что автор не верит в жизни, но верит в повести)

Автор: Аксёненко С.И.

Глава 1. Чудесные свойства йети

Где-то в горах Памира жили йети. Эти йети были бы вполне себе обыкновенными снежными людьми, если бы не отличались одной весьма примечательной способностью. Точнее даже сказать — сверхспособностью. Способностью переноса.

Прежде чем продолжать повесть о том к чему привела такая способность, надо вкратце рассказать о ней самой.

Способность переноса — это как бы способность производить перенос импульса мысли (своеобразного энергетического сгустка) в чужое тело. То есть — умение переносить в тело другого существа свои мысли и воспоминания; своё сознание, точнее, даже свою личность или (если так можно выразиться) своё «Я». Притом личность того, в чьё тело ты вошёл, оказывалась, соответственно, в твоём теле. Происходит как бы временный обмен телами, если грубо выразиться — или обмен сознаниями (хотя это не совсем так — на самом деле данный процесс гораздо сложнее).

На этом собственно все прелести данной способности заканчиваются. Дальше начинается масса ограничений, трудностей и неприятных моментов (порою даже очень неприятных).

Перенос осуществляется через подключение к первичному информационному полю планеты Земля. Причём через это поле переносимый имеет доступ к своей памяти, оставшейся в его теле — по сути, к своей личности. Так как информация через это поле проходит со скоростью света, то переносимый как бы сохраняет своё «Я», но уже в новом теле. А вот овладение запасами памяти того, в чьё тело ты перенёсся, происходит очень медленно. Мастера переноса не рекомендуют увлекаться сим процессом, так как переносимый рискует потерять свою личность. Или получить раздвоение личности. Рекомендуют держаться подальше от хранилищ информации в мозге того, в кого ты перенёсся, а осваивать те участки мозга, которые управляют телом, через которые идут команды опорно-двигательной системе, через которые проходят ощущения.

Таким образом главной опасностью переноса является потеря своей личности, растворение её в личности того, в кого переносишься; или угроза раздвоения личности, когда после выхода из переноса одна часть личности останется твоей, а другая часть — того, в чьём теле ты побывал. Мастера переноса обучают молодых йети как избежать этого. Но и без угрозы потери личности перенос сопряжён со множеством проблем и ограничений.

Во-первых, перенестись можно только в тело существа, сопоставимого с тобой по величине, похожего на тебя (хотя бы в базовых чертах) по анатомическому строению и по устройству головного мозга. То есть, в птичку или рыбку переселиться нельзя. Даже взрослые йети не могли переноситься в тела детёнышей из-за разных размеров. На практике это означало, что йети могли меняться телами с другими йети, а также с людьми с одной стороны и медведями — с другой. Понятно, что могли бы вселиться в тело гориллы или орангутана и им подобных существ, если бы те обитали в пределах досягаемости... Но не более этого.

Во-вторых, чтобы перенестись в чьё-то тело, надо находиться рядом. Чем ближе, тем лучше. Максимальное расстояние — двадцать метров. Но и то — двадцать метров это для мастеров переноса. Для простых йети — три, максимум пять метров. Если тот, в чьё тело ты хочешь перенестись, находится дальше — перенос невозможен.

В-третьих, перенос занимал не менее получаса. И это тоже касалось мастеров. Для рядовых же йети надо было находиться с объектом переноса час-полтора. Минимум — минут сорок пять. Не меньше. При том, что для далёких существ — время увеличивалось, а расстояние — уменьшалось. Иными словами, перенестись в существо другого пола было сложнее, чем в своего. Также сложнее в существо другого вида (в медведя или человека). А уж перенестись в существо, которое одновременно и другого пола, и другого вида, было под силу только мастерам переноса и то не всегда.

В-четвёртых, невозможен двойной перенос, тем более тройной и все последующие. Если хочешь перенестись в кого-то третьего, надо было вернуться в своё тело, заново обжиться там, пробыв в нём хотя бы несколько часов, и только тогда можно было вновь повторять перенос. Сие касалось и тех, с кем ты только что менялся телами. Новый обмен невозможен сразу после возвращения в своё тело.

В-пятых, перенос не мог длиться вечно. Через несколько часов, максимум дней перенос «рассасывался» сам собой. То есть тот чьё тело ты занял возвращался в него, а ты, соответственно, переходил в своё тело. Поэтому было опасно посещать тела тех, кто не ведал о переносах. То есть, переноситься без предупреждения. Особо опасно было переноситься в существа другого вида. Не умея владеть твоим телом, они погубят его. И когда настанет время вернуться обратно — возвращаться будет некуда, а это означает смерть. Мастера переноса могли продержаться в чужом теле неделю, максимум десять дней — все остальные гораздо меньше, не более трёх-четырёх суток при максимальном напряжении сил. Хотя дожидаться, когда перенос «рассосётся» сам собой, было невыгодно, ибо сей процесс крайне неприятен и, как правило, сопровождается болями и потерей сознания. Если уж использовать перенос, то ненадолго — туда и назад. Очень облегчало перенос согласие того, в кого переносишься. Хотя взаимный перенос, когда оба существа работают на это — как ни странно не упрощал, а наоборот затруднял дело. Нельзя сказать, что он невозможен, но очень труден. Переносящиеся одновременно йети, как бы мешали друг другу. Поэтому на практике (кроме тренировок мастеров переноса), обычно перенос осуществляло одно существо, а другое выступало в пассивном качестве. Активным обычно был тот, у кого лучше получалось (за исключением процесса обучения, когда активничать надо было именно ученику).

В-шестых, перенос очень болезнен и опасен. Он ослабляет тело физически, изнуряет душу. А в некоторых случаях может привести к смерти того, кто пытается его осуществить (субъекта переноса), он как бы не находит объекта переноса, а пытаясь вернуться назад, может оказаться настолько изнурённым, что уже не в состоянии попасть в своё тело.

К тому же во время переноса йети лишались возможности телепатического общения с сородичами. Точнее они могли слышать телепатические сигналы, обращённые к тому в чьё тело переносились (если это существо обладало способностью к телепатии), но ответить на них не могли. А найти телепатически того, кто перенёсся в чужое тело вообще не представлялось возможным. И что самое странное — после переноса невозможно было телепатическое общение между существами, которые обменялись телами. То есть йети не мог телепатически связаться с тем, кто в данный момент находился в его теле.

Добавим, что только йети из перечисленных выше существ (людей, медведей, горилл, орангутанов) обладали способностью к телепатии и то — их способность была, как говорится «так себе» — сигнал едва прослушивался (а искусственное усиление лишало его чёткости, делало расплывчатым); информация была понятна лишь в самых общих чертах, при этом на телепатию тратилось огромное количество энергии. Недаром йети предпочитали звуковое и жестовое общение, а телепатию использовали лишь тогда, когда все другие формы связи с тем или иным сородичем были недоступны.

Неудивительно, что снежные люди занимались такими вещами, как переносы и телепатия или в ранней молодости, когда постигали мир, используя их в основном для игр (детёнышам переносы запрещены, обучать им начинали при достижении совершеннолетия); либо — в крайних случаях, об одном из которых и пойдёт речь в этой повести.

Разве что мастера переноса пользовались им профессионально. В основном они занимались обучением этому молодых йети; демонстрацией переноса перед толпой на праздниках; а также во время разведки, для чего входили, например, в тело медведя (причём медведя в теле разведчика держали в специальном загоне и следили, чтоб он не повредил организм своего временного пребывания, успокаивая мишку и отвлекая его разными вкусностями). Ещё мастера переноса занимались им в целях поддержки инвалидов — чтобы безногие могли побегать в чужом теле, слепые — полюбоваться красками заката, а глухие — послушать шум ветра в ивах.

Но йети, о котором идёт речь в этой повести, не был мастером переноса. Он был самым обыкновенным снежным (или как иногда говорят, лесным) человеком.

А вот профессора Сундукова обыкновенным назвать было трудно. Это был известный антрополог, исследователь пещерных людей, который после долгих безуспешных попыток поймал, наконец, в горах Памира одного зазевавшегося йети средних лет, обездвижив его транквилизатором. Несчастного пленника профессор долгое время исследовал, держал в плену в своей лаборатории в специальной клетке.

По обрывкам фраз, которыми Сундуков обменивался с помощниками и другими учёными, которых он приглашал посмотреть на пленника, йети начал понимать некоторые слова и даже словосочетания человеческой речи. Хотя повторить он их не мог. Артикуляционный аппарат (глотка и примыкающие к ней органы) йети устроен по-другому, поэтому пленник не имел возможности членораздельно произносить слова, хотя и пытался. Лесной человек понимал, что люди являются в той или иной степени его, пусть далёкими, но собратьями и хотел выпросить себе свободу. Но у него ничего не получалось. К тому же люди, хотя и не мучили его специально, хотя кормили и поили пленника — относились к нему как к животному. Даже не выгуливали ни разу за несколько месяцев плена, разве что вывозили для исследований в другие лаборатории научно-исследовательского института (НИИ), где работал Сундуков.

Видя, что подобру освободиться не получится, снежный человек решил использовать свою сверхспособность, о которой люди не ведали. Решился он на это не сразу. Всё-таки поначалу йети представлял людей более гуманными существами; он-то думал, что люди похожи на йети, что они стоят примерно на том же уровне развития (ну, может чуточку пониже). Но люди оказались другими. Уразумев это, снежный человек, после долгих бессонных ночей внутренней борьбы решил задействовать свою способность к переносу, хотя считал сие недостаточно гуманным.

Но люди не оставили ему другого выбора.

Йети составил примерный план побега. Не ахти какой план, конечно, но другого выхода у него не было, как в прямом, так и в переносном смысле. Дело в том, что на исследовательские процедуры йети возили в специальной тележке, точнее сказать — коляске, напоминающей инвалидное кресло-каталку. Руки (у йети всё же руки, а не лапы) при перевозке прищёлкивались к поручням. Существо как бы оказывалось привязанным к своей коляске. Но кисть у йети устроена по-другому, чем у человека (снежные люди гибче и ловчее, чем мы), поэтому наш йети научился незаметно освобождаться от пут, хотя вида и не подавал. Его тюремщики ни о чём не догадывались. Также во время этих многочисленных поездок пленник несколько раз мельком видел выход из НИИ Сундукова.

Согласно своему плану освобождения, снежный человек решил дождаться, когда он окажется прикованным к коляске, оказавшись наедине с Сундуковым (никто из других людей один на один надолго с йети не оставался ни разу). Затем перейти в тело Сундукова. После чего — вывезти своё бывшее тело (где теперь была бы душа его тюремщика) за пределы НИИ, или хотя бы к выходу, а может к открытому окну на первом или втором этаже — в общем, в любое укромное место. Желательно чтобы это был вечер, когда кроме сторожей в институте почти никого не оставалось (Сундуков часто работал допоздна один). Потом йети надо было вернуться снова в своё тело, быстро освободиться от пут (пока перенесённый обратно Сундуков не уразумеет что к чему) — и убежать.

Избавиться от кандалов кресла он мог за несколько секунд. Но это йети ничего бы не дало, разве что впредь его стали привязывать бы так, чтобы он не смог выпутаться.

Главное было пробиться к выходу. Лесной человек понимал, что Сундуков, оказавшись в его теле, начнёт вопить что есть сил, и попытается высвободиться.

Поэтому, когда йети возили по коридорам института, он предусмотрительно вопил и делал вид, что пытается освободиться. Таким образом, снежный человек хотел приучить сотрудников к мысли о том, что это его нормальное поведение. Чтобы, когда он будет везти Сундукова в своём теле, никто бы не заметил ничего подозрительного.

Надо сказать, что помещение, где держали пленника, находилось на четвёртом этаже, имело прочную дверь и массивные окна с пуленепробиваемыми стёклами. И главное — йети там содержали в отдельной запирающейся клетке, куда была подведена вода и даже сделан огороженный от посторонних глаз туалет. На остальной территории института было посвободнее. По крайней мере, так казалось йети.

Но вся беда в том, что один на один снежный человек оставался с Сундуковым не слишком часто. Обычно возле профессора находились его помощники (оказаться один на один с кем-то из помощников было ещё сложнее, чем с их руководителем). Но даже когда снежный человек находился один на один с Сундуковым тот не подходил настолько близко к нему, чтобы йети мог осуществить перенос; а если подходил — то ненадолго. Недостаточно было времени для переноса. К тому же большую часть времени йети был в клетке.

Он разрабатывал и второй план, уже без использования передвижного кресла. Надо было оказаться в теле Сундукова, находясь внутри помещения, где содержали йети, потом открыть клетку, открыть дверь; вновь поменяться телами с профессором и попытаться прорваться к выходу из института.

Но этот план был сложнее. К тому же то помещение лаборатории Сундукова, где держали йети (сама лаборатория занимала несколько комнат) было довольно большим и рабочий стол профессора стоял далеко от клетки. Настолько далеко, что перенос в таких условиях мог осуществить только мастер этого дела, к коим, как мы знаем, наш йети не относился.

Хотя несколько раз лесной человек всё же начинал перенос. Сундуков чувствовал, что с ним что-то не так — слабость в ногах, темнеет в глазах, кружится голова (снежный человек испытывал аналогичные ощущения), поэтому профессор уходил от клетки и ложился на кушетку, которая находилась довольно далеко от места заточения йети. И снежному человеку волей-неволей приходилось прекращать процесс.

И вот однажды йети всё-таки удалось осуществить вожделенный перенос. Но всё произошло не там и не так, как он хотел.

В один прекрасный день Сундуков очень долго крутился возле клетки, несколько раз фотографировал йети, что-то подсчитывал в уме, а записи свои делал не на большом рабочем столе, как обычно, а на маленьком, стоящем недалеко от клетки. Долгое время Сундуков в лаборатории оставался один, и йети запустил процесс переноса. Но почувствовав слабость, Сундуков на этот раз не пошёл отлёживаться на кушетку, а выпил что-то ободряющее и продолжил работу. Вскоре к профессору присоединились помощники. Они вместе с Сундуковым вывели йети из его просторной клетки, но не посадили его в кресло-каталку, как обычно, а заставили выйти из комнаты лаборатории и посадили в другую небольшую, но очень опрятную, красивую клетку на колёсиках, которая находилась в коридоре. В этой клетке ошеломлённого от неожиданных перемен снежного человека провезли по лабиринтам института, спустили вниз на грузовом лифте, вывезли наружу и погрузили клетку в большой фургон огромного автомобиля, вкатив её по специальному траппу. Сундуков всё время находился рядом, пытаясь утешать питомца, который всё больше и больше впадал в транс — настолько все сегодняшние события отличались от унылого однообразия предыдущих дней.

В фургоне на каждой из стен крепилось по откидному столику и по две откидные лавочки по краям. На одну из них сел Сундуков, продолжающий успокаивать йети. Внутри клетки тоже была лавочка, довольно прочная, привинченная к полу, примыкающая к одной из решётчатых стен. Наружная дверь фургона захлопнулась, и их куда-то повезли. Ехали довольно долго. Снежный человек понятия не имел, куда его везут. За время жизни среди людей он понял, что от них можно ожидать любого коварства. Тем более сейчас, когда все вокруг него выглядели возбуждёнными и тревожными (помощницы Сундукова нервно перешёптывались где-то в глубине фургона). Поражённый необычной обстановкой он почему-то решил, что его везут на казнь, которую хотят обставить максимально торжественно.

Ещё он заметил, что ключ от клетки Сундуков спрятал в карман (на связке с другими ключами). Неизвестно сколько они будут ехать. Может быть ему удастся переместиться в тело Сундукова, открыть клетку, после чего снова поменяться с профессором телами и сбежать во время дороги. Дорогу йети представлял себе, как нечто очень долгое. По крайней мере, судя по его опыту, так оно и было. Его долго везли в лабораторию после того, как поймали в горах.

С другой стороны — иного выхода, как ему казалось, у него не было. Поэтому снежный человек не прекращал процесс обмена телами с Сундуковым. При этом йети знал, что с какого-то момента (на заключительных стадиях) перенос становиться необратимым, даже если увеличить расстояние между участвующими в нём существами. Процесс невозможно прервать на этом этапе. Так его учили наставники, мастера переноса.

Но дорога оказалась не столь долгой, как ожидал йети.

Вскоре они приехали, и клетку с лесным человеком выкатили перед большим ярко освещённым зданием под восторженное улюлюканье немалой толпы досужих зевак.

Дело в том, что йети, сам того не догадываясь, стал «звездой» в мире людей. Его неоднократно фотографировали и снимали на камеру в лаборатории; о нём писали в газетах и в интернете, его неоднократно показывали в телепередачах, о нём рассказывало радио. И сейчас сотни людей собрались на относительно небольшом пятачке перед демонстрационным залом палеонтологического музея только для того, чтобы хоть краем глаза взглянуть на прославленного узника сундуковской лаборатории. Ещё около тысячи человек, в основном учёных и журналистов, ожидали йети в самом зале, куда его и повезли. Причём на стенах коридоров и в главном зале палеомузея висели большие художественно-оформленные фотографии йети в разных ракурсах вперемешку с картинами, изображающими всяких синантропов-питекантропов и прочих троглодитов — наших дальних родственников.

Вскоре клетку с вкрай испуганным лесным человеком поставили на освещённую специальными прожекторами сцену. Неподалёку от йети была трибуна для выступлений. Но Сундуков поначалу был не на трибуне, а находился позади клетки, рядом с йети. Он разместился так, что был невидим широкой публике — прожектор был направлен на йети, а профессор находился поначалу как бы в тени своего питомца.

Хотя длилось это недолго. Вначале на трибуну взобрался седовласый учёный, президент Академии наук, который вкратце описал важность открытия Сундукова и вскоре предоставил слово виновнику торжества.

Сундуков вышел из тени клетки, величаво поднялся на трибуну и начал прочувственную речь. Предваряя её главную часть (рассказ о поимке живого йети) он коротко упомянул о том, что начал с исследований ископаемых остатков снежных людей и вскоре сумел доказать их родство с людьми нашего вида, а также установить непрерывную эволюционную линию йети за последние двадцать тысяч лет. Причём ещё десять лет назад он нашёл черепа, которым не более пары веков. Сия находка основательно подкрепила его уверенность в том, что йети существуют и поныне. Много лет поиски живых йети Сундуков совмещал с исследованиями их остатков. В основной части своего выступления профессор рассказал о поимке уникального создания. Он долго и самозабвенно описывал свою многолетнюю охоту на йети различных популяций. Рассказывал о том, как в густых дебрях и у заснеженных вершин он гонялся за бигфутами, за сасквочами, за снежными и лесными людьми. Красочно описывал перенесённые трудности, повествовал о том сколько раз он бывал на волоске от гибели, но никогда не отступал от намеченной цели…

Публика слушала героического исследователя с восторгом, перебивая его речь восхищёнными возгласами и бурными продолжительными аплодисментами. В конце выступления профессору вручили огромный букет цветов и посадили на стул рядом с клеткой. А на трибуну выходили друг за другом всё новые и новые учёные, коллеги (и конкуренты) Сундукова, которые в своих пятиминутных выступлениях раскрывали значимость открытия снежного человека.

Сундуков много лет ждал этого. Ждал, что те, кто десятилетиями критиковали и недооценивали его, наконец признают его правоту, его высокое место в науке и незыблемый авторитет. Ведь несмотря на то, что он имел признание у определённой части учёных-биологов — немало представителей биологического научного сообщества были его непримиримыми противниками. Настолько непримиримыми, что даже то направление в науке, которое возглавлял Сундуков окрестили презрительным термином «сундуковщина». Несмотря на популярность у дилетантов, у далёкой от серьёзной науки публики — немалая часть учёных считали сундуковщину маргинальным направлением, а некоторые даже тщились доказать, что сундуковщина — это лженаука.

И вот пришёл долгожданный час триумфа. Наконец-то, Сундуков смог утереть нос своим оппонентам!

Он неоднократно во всех подробностях представлял себе момент торжества, даже проигрывал (здесь от слова «играть», а не «проигрывать»:)) в уме все его детали. И вдруг с удивлением заметил, что когда вожделенный триумф настал — он слушает невнимательно. Что у него кружиться голова.

«Наверное это головокружение от успехов, — подумал Сундуков. — Вот уж не так я представлял себе величие славы. Наверное, это потому, что не привык к ней. К настоящей и незыблемой славе».

Наивный! Голова у него кружилась от того, что йети запустил процесс переноса. Вернее, он запустил его немного раньше. Но сейчас, когда понял, что немедленная казнь ему не грозит, что после церемонии его повезут скорей всего назад в лабораторию — остановить процесс уже не мог и с ужасом ожидал, что будет дальше. Если учёные не успеют закончить свои выступления за несколько минут, то йети окажется в центре внимания в теле Сундукова. К этому лесной человек был совсем не готов. Он планировал попасть в тело своего пленителя, находясь с ним один на один, а не посреди огромной толпы.

«Что же я буду делать?» — в страхе думал йети. Он начал прикидывать своё примерное поведение, злясь на то, что недостаточно внимания уделял запоминанию человеческих слов. Хотя, если честно, он только первые несколько дней профилонил (пробездельничал), предаваясь тоске по родине — зато потом, привыкнув к плену, учился добросовестно. Но сейчас, пребывая в панике, йети был готов винить себя во всех грехах. Ему было настолько страшно, что даже место его заключения и злоключений — институтская лаборатория — казалась теперь уютным, привычным и милым домом… Но делать было нечего, возврата назад не предвиделось, и йети лихорадочно набрасывал новый план. Ох и страшно будет на первых порах…

И тут, в процессе обдумывания, он понял, что не только ему будет неуютно после переноса. Есть существо, которому вскоре тоже будет неуютно. И скорей всего гораздо неуютнее, чем ему — ведь Сундуков ничего не знает о переносе, не поймёт, где он оказался и как отсюда выбраться. Сундуков не знает, что это ненадолго, что процесс обратим!

Когда йети подумал о профессоре он сразу же начал представлять, что тот будет делать, оказавшись в клетке. Наверное, он будет рычать (понятно, профессор будет пытаться говорить на человеческом языке, но люди услышат лишь рычание) и постарается выбраться наружу.

А наш йети всё время пребывания на сцене смиренно сидел на лавочке, забившись в дальний уголок демонстрационной клетки, как донельзя запуганная зверюшка. «Значит… значит, — подумал йети, — мне сейчас надо начать рычать и дрыгаться, чтобы не был заметен результат переноса. Заодно погляжу на реакцию агрессора (так он называл профессора на своём языке) и постараюсь копировать её, оказавшись на его месте».

Приняв решение, йети максимально реально представил себя Сундуковым в клетке, встал и громко завопил. Это было так неожиданно, что очередной выступающий оратор осёкся на полуслове, Сундуков упал со стула, многие из публики повскакивали со своих мест, а женщины ещё и завизжали вдобавок.

Йети даже не ожидал такого эффекта. Он ошеломлённо стоял в клетке. У себя в долине йети перекликаются подобным образом и не считают данные возгласы сколь-нибудь громкими. Наш йети и вопил-то вполсилы. Он сразу опомнился и понял, что стоит чуточку поубавить громкость, чтобы не травмировать людей лишний раз. Он снова завыл, начал стучать себя огромными кулаками в шерстистую грудь и что есть силы дёргать прутья клетки. (Кулаками в грудь стучат гориллы, а не йети; но наш йети подумал почему-то что Сундуков будет делать это — и йети не ошибся).

Вскоре опомнился и Сундуков. Он поднялся с пола, подошёл к клетке и начал утешать питомца, тихо что-то шепча — то что казалось ему успокоительным. Затем протянул шоколадку.

Если читатель подумает, что йети гордо отказался от подачки, то читатель будет неправ. Если бы снежный человек демонстрировал свою гордость, пренебрегая пищей, он бы давно умер от голода и данного повествования просто не было бы. Тем более, пребывая в плену йети очень полюбил шоколадки (и ещё бананы). Поэтому он с готовностью взял угощение, но есть не стал, а положил на краешек привинченной к полу и прутьям клетки массивной лавки. Он оставил шоколадку для Сундукова, когда тот через несколько минут войдёт в его тело. Йети понимал, что на первых порах профессору будет совсем не до шоколадки, но потом возможно ему и пригодится сей продукт человеческой цивилизации.

Оставшееся до переноса время йети то успокаивался, то снова шумел (правда не столь буйно, как первый раз), чтобы приучить людей к тому, что такое поведение нормально, чтобы зрители не заметили ничего необычного в его поведении, когда они с Сундуковым поменяются телами.

Микрофон включили громче и выступления продолжались под аккомпанемент рёва йети. Правда теперь выступления получались какими-то скомканными — видно было, что каждый оратор хочет быстрее закончить. Неуютно им было говорить под этот «зов первобытного леса», как окрестил сей вой один из выступающих.

Одновременно снежный человек присматривался к поведению профессора, запоминая его слова и жесты, чтобы после переноса в точности скопировать их — возможно никто ничего и не заметит подозрительного. А потом надо будет снова дождаться, когда они с Сундуковым останутся одни, открыть клетку — снова поменяться телами и убежать.

Возможно и повезёт на этот раз. Так думал йети, отсчитывая последние секунды до переноса…

Глава 2. Неравный обмен

И вот он произошёл. Долгожданный, вожделенный перенос личности снежного человека в тело Сундукова прошёл успешно. Сознание йети на секундочку прервалось, глаза залил туман, а уши — неясный равномерный шум. В молодости он несколько раз отрабатывал процесс переноса с наставниками и знал, что всё идёт нормально.

Сундуков испытывал ощущения аналогичные тем, что и йети, но что с ним происходит, понять не мог. Профессор подумал, что от волнения испытанного под сенью славы он оказался на грани потери сознания и всеми силами старался не упасть в обморок...

Обморока не произошло. Наоборот, когда помутнение прошло он почувствовал себя гораздо лучше прежнего — краски стали ярче, звуки отчётливее, запахи сильнее, ощущения рельефнее — всё это было бы просто замечательно… Только вот смотрел профессор на сцену не с того места, с которого несколько секунд назад — до того, как началось помутнение. Да и решётки появились между ним и сценой, да и ростом он стал вроде бы выше, да и…

«О Боже!!! Что это?!» — неистовый ужас молнией пронзил душу Сундукова. Он ещё ничего не мог понять, но ощущение чего-то безвозвратно-страшного, неизбежно-жуткого овладело всем его естеством!

Профессор в смятении почти машинально посмотрел на свои руки. Две огромные раскрытые ладони… «Что это?» … Он пошевелил пальцами. Пальцы огромных рук выполнили команду. Йети и люди устроены довольно схоже, хотя и не совсем. Но тем не менее снежные люди являются самыми нашими ближайшими родственниками из ныне живущих существ. Они даже ближе к нам, чем шимпанзе с бонобо, не говоря уже о гориллах и орангутанах. Но то, что схожи «не совсем» довольно важное уточнение, которое профессор сразу же ощутил на себе. Ещё ничего не понимая, он сжал пальцы. Два огромных кулачища — кувалды (как говорят о таких в народе) дрожали перед его лицом (он весь дрожал от волнения). В отчаянии профессор закрыл лицо руками. Это он выполнил на уровне подсознания — и тут проявились отличия йети от людей. Дело в том, что йети гораздо сильнее, их движения быстрее, да и ладони у них больше, а пальцы длиннее. Поэтому профессор не успел до конца раскрыть кулаки и с силой стукнул себя по лицу. Он почувствовал лёгкую боль. Но сейчас Сундукову было не до этого.

— Тише-тише-тише, — услышал он донельзя знакомый голос, — ну-ну… успокойся, мой милый… на-ка — кушай свою шоколадку.

Йети сейчас старательно повторял то, что говорил ему Сундуков несколько минут назад. Он не всё понимал в сказанном, но в целом смысл фразы уловил. Понимал, что этими словами профессор его успокаивал, так же он знал точный смысл слова «шоколадка» и не точный, но близкий к настоящему смысл слов «милый» и «тише». Так же он знал, что повторение слова усиливает его воздействие (в языке самих йети было то же самое).

Другое дело, что артикуляционный аппарат йети, как уже говорилось выше, не совсем похож на людской и слова звучали не совсем правильно. Потому что снежный человек ещё не скоординировал команды, подаваемые мозгом, с мышцами гортани и языка (он сделает это довольно скоро). И сейчас Сундуков (в которого вселился йети) говорил, как бы с некоторым акцентом. Благо говорил он тихо, и никто из посторонних ничего не слышал. Снежные люди имеют очень тонкий слух, и наш йети уже по ходу первых сказанных им человеческих фраз исправлял ошибки, хотя и был в человеческом облике. Высоту и тональность звука он координировал при помощи своих знаний, как бы внесённых в тело Сундукова (на самом деле, как уже отмечалось, знания поступали из его мозга, оставшегося в его теле через первичное информационное поле планеты, но мы будем в нашем повествовании опускать такие детали, чтобы не усложнять текст). Таким образом человеческое тело немного меняло свои свойства под воздействием того, кто в этом теле находился.

Очень существенной была разница ощущений. Гормоны йети играли как у ребёнка, даже сильнее, и Сундуков, оказавшись в чужом теле, испытывал очень сильные впечатления. Огорчался он сильнее, но коль уж бы ему пришлось радоваться — это чувство тоже было бы сильнее. А для йети в теле Сундукова всё выглядело как бы приглушённым. Когда в молодости он проходил обязательный курс переноса — он переносился лишь в тела других йети, причём исключительно своего пола (мужского). Преподаватели (мастера переноса) рассказывали ученикам, что впечатления у людей слабее, чем у йети; а у медведей, наоборот — сильнее. Но на своём опыте наш герой прочувствовал это впервые. По крайней мере он впервые стал человеком (настоящим человеком, а не каким-то там лесным или снежным).

Между тем, настоящий Сундуков (пребывающий в облике йети) услышал свой голос и встрепенулся. Человек, впервые услышав свой голос со стороны будет удивлён его звучанию. Изнутри он не совсем похож на то, что слышится снаружи. Но сейчас мало кто может прочувствовать это. Нынешние поколения людей, рождённых и выросших среди многочисленных гаджетов, слышали себя со стороны и видели в аудиовидеозаписях ещё до того, как стали сознательно ощущать себя индивидами. До того, как у них появились первые воспоминания. Иное дело их предки — те кому в солидном возрасте довелось впервые услышать свой голос, записанный на магнитофон или увидеть себя на телеэкране. Человек не сразу привыкает, что для окружающих он выглядит иначе, чем представляет себя изнутри, иначе воспринимает свой голос и свою внешность (обычно мы льстим себе, но не всегда). Тем не менее, к такому рано или поздно привыкают. Так и Сундуков. Он не был фанатом гаджетов. Не записывал себя на экран смартфона и не выставлял эти записи в интернет. За него это делали другие. Сундуков был поглощён работой, но обычно не отказывал журналистам в интервью, которые порой просматривал, поэтому привык видеть себя со стороны. И пребывая в образе йети, ещё не отняв ладоней от лица, он узнал свой голос и опознал его несмотря на лёгкий акцент... Через несколько секунд Сундуков увидел себя со стороны! Он ничего пока не мог понять, и первая мысль была почему-то о двойнике. Мол, у него появился какой-то очень опасный, на редкость враждебный, крайне зловредный (и противный, добавим) двойник. Мысль о двойнике посетила профессора несмотря на то, что он уже видел свои огромные руки и, краем глаза, седовато-серую шерсть на своей (уже теперь на своей, как ни крути!) огромной, мощно вздымающейся груди. О том, что кто-то вошёл в его тело Сундуков помыслить был ещё не в состоянии, настолько дикой и нелепой казалась такая мысль.

Но тем не менее виновато улыбающийся «двойник» был по ту сторону решётки, а он — настоящий (!) по эту сторону. То есть в клетке. В той самой, где должен находиться… Сундукову страшно было подумать… он зажмурился, чтобы не смотреть на свои (да! — теперь уже точно свои) шерстистые огромные руки и волосатую грудь… но, так или иначе, в этой клетке должен находиться… должен находиться… йети. А находится он — профессор Сундуков. А второй «профессор» (двойник, а может и не двойник вовсе!) что-то утешительное бормочет с той стороны решётки… Как ни гнал Сундуков от себя эту мысль, но она была самой логичной. Он и есть йети!!! Это объясняет всё — и яркие краски, которые он видел; и чёткие ясные звуки, которые он слышал; и резкие (но приятные) запахи, которые он ощущал. И то, что он за решёткой сейчас; и то, что у него огромные руки; и то, что у него мощная мохнатая грудь. Это объясняет всё… Тянуть дальше, обольщаясь остатками самообмана не имело смысла — Сундуков, с последней надеждой зажмурился, потом с ужасом открыл глаза и осмотрел себя.

Сомнений не оставалось — он — йети!

Жуткий гортанный пронзительный тоскующий вой заполнил все закоулки зала и вырвался наружу. Даже настоящий йети в образе Сундукова встрепенулся — не ожидал он от своего тела, что оно способно издавать такие звуки!

Да уж… Далеко не всё мы о себе знаем. Порой надо побывать в чужом теле, чтобы узнать себя лучше…

А йети в клетке всё выл и выл не умолкая. Он выглядел до крайности взволнованным. Он пристально осматривал свои руки, ноги, живот и грудь. Вроде они и не его вовсе. Затем он сильно тряс прутья клетки. Потом бил о решётку кулаками. Поранил их. Поэтому не мог больше стучать о прутья и словно горилла лупил себя кулаками в грудь и что-то выкрикивал. Как вроде обезьяна ухает. Затем пристально смотрел в глаза смущённому Сундукову и что-то неразборчивое кричал ему (это так со стороны виделось, мы то с вами знаем, что это не настоящий Сундуков). Потом… Потом публике надоело, и она начала потихоньку расходиться. Мероприятие уже закончилось (его закончили чуть раньше намеченного), и народ разошёлся бы быстрее, если бы не странное на редкость активное поведение йети, которое привлекло внимание любопытных, столпившихся у демонстрационной клетки.

Но им вскоре наскучило, да и узник подустал и немного притих.

Поэтому йети (в образе Сундукова) казалось, что вскоре они останутся одни, он сможет вернуть своё тело, предварительно освободив его из клетки — и убежать. Ему казалось, что всё должно скоро закончится. Поэтому он с жаром, пуще прежнего начал утешать узника. Но тот не ведал, что пребывание в чужом теле не навсегда. Да и того, кто сейчас находился в его теле (он пока не знал, что это именно йети), Сундуков воспринимал как злобного похитителя. И относился к нему враждебно, хотя и с лёгкой симпатией (тело-то его, как ни крути). Да и йети толком не мог говорить по-человечески и объяснить, что обмен телами ненадолго.

Тем более, вокруг них ещё оставались люди — не только приехавшие с ними сотрудники лаборатории, но и другие. Незнакомые. Йети не знал и не мог знать, кто они. А вот Сундуков прекрасно знал. Они представляли то, что можно назвать завершением его сегодняшнего триумфа, к которому профессор много лет долго и упорно готовился. Это были люди, приглашённые вместе с ним к президенту страны, который именно сегодня должен вручить Сундукову государственную премию. Это были учёные, специализирующиеся в биологии — как бы команда поддержки биолога Сундукова, люди, которые были задействованы для церемонии (такие же команды из десяти ведущих учёных в своей отрасли имели физик, химик, геолог и почвовед, получавшие вместе с Сундуковым государственные премии этого года).

Причём ехать в администрацию президента учёные должны были на специально присланных для них представительских автомобилях. А клетку с йети в лабораторию должны были по плану доставить помощники Сундукова. Он не должен был на этот раз туда ехать. С узником профессор не должен был встречаться до следующего утра.

И вот настал час прощания. «Я буду плакать о тебе», — почему-то подумал снежный человек, уводимый незнакомцами в чёрных строгих костюмах (это были сотрудники администрации президента), и тревожно оглядываясь на своё тело.

Сундукова повезли в одну сторону, а йети в другую. И оба были недовольны разлукой. Оба жаждали встречи. Оба с тех пор искали друг друга.

Сундуков в образе йети с ужасом представлял, что его тело будет делать у президента. Точнее, что будет делать тот, кто сейчас находится в его теле. С президентом профессор не встречался ни разу за все пятьдесят два года жизни. И как человек, привыкший мыслить логически, он прикинул, что слишком уж маловероятным выглядит случайное совпадение, что его телом завладели именно в тот день, когда он должен был встречаться с президентом. Значит его тело похитили ради этой встречи, чтобы получить доступ к президенту. Значит его телом завладели террористы при помощи лишь им одним известных технологий. Если продолжать мыслить в том же духе, то террористы решили убить президента при помощи его тела, то есть, его — Сундукова руками — в самом прямом смысле этого слова. Понятное дело, что охрана президента тут же пристрелит убийцу. А жалко ли террористам чужого тела, если некоторые из них своей жизнью жертвуют ради таких дел? Понятно, что нет. Сундуков всё больше и больше проникался этими мрачными мыслями. Он уже представлял заголовки завтрашних утренних газет (и заодно новостей в интернете, но старомодному Сундукову газеты были ближе). «Профессор Сундуков убил президента!», «Опасный террорист десятилетиями жил под личиной мирного учёного и вынашивал свои жуткие планы», «Убийцы в белых халатах!», «Подлый шпион и убийца под маской милого профессора», «Волк прятался в овечьей шкуре», «Враг подкрался незаметно», «Террорист Сундуков!», «Профессор Сундуков оказался не тем, за кого себя выдавал», «Под видом заграничных горных экспедиций профессор проходил подготовку в лагерях террористов», «Террорист подкрался как зверь» («Эт… точно», — отметил Сундуков), «Профессор-оборотень» (при этой мысли профессор со вздохом посмотрел на свою пушистую грудь и подумал, что он и вправду оборотень).

«Уж лучше оставаться живым оборотнем, чем мёртвым террористом — кто находится между живыми, тому есть ещё надежда», — почему-то подумал Сундуков, невольно перефразируя Экклезиаста.

Потом его мысли перенеслись к семье — каково им будет узнать, что их близкий человек, которым они так гордились, оказался на поверку жутким террористом. А что подумают его коллеги-учёные, что подумает мировая общественность, что подумают его студенты, что в конце концов подумают его лаборанты и ассистенты?! Последние как раз и отвлекли учёного от мрачных мыслей…

Не меньше профессора был недоволен разлукой и йети. Правда ему было легче, потому что он знал причину происходящего с его телом. Но он не знал всего остального. Например, кто эти люди, которые плотно обступили его и мягко отталкивая подальше от клетки выводят из зала, что-то вежливо при это говоря (он догадался, что должен подчиниться). Куда они его ведут? И что ему надо делать?

Самым разумным в его положении было не сопротивляться и не совершать резких движений. Судя по вежливому и в чём-то даже подобострастному обращению с тем, кого они считали Сундуковым, окружающие ничего плохого делать ему не намерены. Значит, йети должен вести себя так, чтобы не вызывать подозрений в том, что он не настоящий Сундуков, а при первом удобном случае попытаться как можно быстрее пробраться обратно к своему телу и остаться с ним один на один. Для этого надо использовать влияние на окружающих (иными словами власть), которым пользуется профессор. Примерно так сформулировал свою задачу йети. Но вот как её выполнить, когда он почти не знает языка (точнее знает его очень-очень плохо), не знает как пробраться к своему телу и даже не знает, куда его сейчас ведут!

Оценив все плюсы и минусы, йети решил «плыть по течению», тщательно изучая обстановку.

Он послушно вышел с провожатыми из здания палеомузея, не захватив с собой подаренный Сундукову букет и чуть не упав с непривычки со ступенек. Не потому что йети тяжело ходить по ступенькам. Наоборот, он ещё не до конца освоился в человеческом теле и не мог привыкнуть к тому, что люди такие слабосильные.

Когда они покинули здание, сопровождающие подвели йети к роскошному автомобилю, и один из них распахнул заднюю дверцу. Он понял, что должен сесть в машину и покорился судьбе.

Ехали довольно долго. Рядом сидел незнакомый человек, который постоянно говорил. Йети из вежливости вначале пытался отвечать, бормоча что-то нарочито неопределённое. Но вскоре понял, что собеседнику нет дела до его ответов, что тот озабочен лишь своими словами, озабочен собой — тем, какое впечатление он производит на знаменитого учёного. Поэтому йети молчал и время от времени кивал в знак согласия (кивки головой как положительные, так и отрицательные он освоил ещё в лаборатории). В полуосвещённом салоне его кивки были едва заметны, но и этого было достаточно, чтобы вызвать полный восторг подобострастного собеседника.

Это подобострастие, несмотря на полумрак затенённого салона было заметно по лихорадочному блеску его глаз в отблесках уличных фонарей и фар встречных машин. Оно проявлялось в повизгивании его голоса на высокой ноте. И что самое неприятное для йети — в потных ладонях его спутника, которыми тот время от времени обхватывал неподвижно лежащую левую руку того, кого считал Сундуковым. Снежный человек невольно отводил руку, а незнакомец вновь и вновь пытался заглядывать ему в глаза и снова обхватывал его кисть потными ладонями.

Потом, отдышавшись немного, он по-новой заглядывал йети в лицо, приближая свою физиономию настолько близко, что снежный человек невольно отодвигался.

Это продолжалось очень долго. Йети старался не делать резких движений — может, так оно принято в мире людей, такая форма общения, когда люди остаются один на один. Йети не знал и не мог знать этого. Но когда незнакомец коснулся его колена, снежный человек невольно отодвинулся. Его спутник сразу осёкся, замолчал на мгновение, стал осторожнее в движениях и снова продолжил бесконечный рассказ со всем жаром и пылом своего слащавого голоса.

Знакомство с миром людей, если так можно выразиться, изнутри — началось для йети не с самого приятного субъекта. Снежный человек его, конечно, не знал, а Сундуков прекрасно знал и тоже недолюбливал (тут они с йети сошлись). Совершенно бездарный в качестве учёного этот тип обладал замечательными пробивными способностями, поэтому, несмотря ни на что, делал довольно успешную карьеру в науке. От него трудно было отмахнуться. Вот и сейчас — он сумел всеми правдами и неправдами пробиться в группу поддержки Сундукова (наряду с крупнейшими учёными-биологами) и получить пропуск на вручение государственных премий у президента. Не будучи близок к Сундукову (они были едва знакомы), именно этот прощелыга сумел сесть в одну машину с профессором, отодвинув всех других биологов из группы поддержки. А сейчас он всего-навсего выпрашивает у знаменитого учёного благожелательную рецензию на одну из своих работ (которую по правде вместо него написали его ассистенты).

В итоге рецензию он не получил. Сундукова, как мы знаем, в машине не было. А йети не понял, что ему «втирают». Да если бы и понял — это ничего бы не изменило. Реальный Сундуков возможно и написал бы рецензию, чтобы от него отстали (рецензируемая работа была в целом нормальной, но серой и блёклой). Прощелыга всегда пробивался — не благодаря качеству работ, а благодаря своей настойчивости. Легче было сделать то, о чём он просит, чем отмахнуться от него. Хитрый хлыщ этим и пользовался, продвигаясь по карьерной лестнице. Понятно, что и на вручение премий он ехал с тайной надеждой перекинуться парой слов с президентом. А потом пробиться на приём к главе государства… и так далее в том же духе…

Вот такой он мир людей, с которым пришлось иметь дело йети...

А в это время Сундуков (пребывая в теле снежного человека) с возмущением узнал, что его собственные помощники нарушают данные им инструкции. Что они просто обманывают его. Хотя в нынешнем положении их обман шёл ему как бы даже на пользу. Дело в том, что помощники, а особенно помощницы втайне от профессора подкармливали йети. И вообще относились к нему в отсутствии начальника совсем не так, как в его присутствии (сейчас они-то не знали, что их шеф «сидит» в теле йети).

По отношению к пленённому снежному человеку сотрудники Сундукова в его присутствии копировали поведение своего руководителя, то есть, относились к йети как к научному объекту — с деловитой, но вместе с тем безучастной и даже суровой нейтральностью. С подчёркнутым равнодушием. Они просто выполняли свою работу так же, как выполняли её, манипулируя скелетами неандертальцев, питекантропов и прочими неживыми объектами.

А вот оставшись наедине, они относились к снежному человеку, как к просто человеку, без добавления слов «снежный» или «лесной». Причём человек этот был посажен в заключение совершенно безо всякой его вины. Поэтому ему сочувствовали и жалели его. Сундуков понял, что его ассистенты по-настоящему полюбили пленника.

Вот и сейчас, как только рабочие закрепили клетку на полу фургона и ушли, когда сотрудники (точнее в данном случае — сотрудницы) лаборатории остались одни — девушки достали припасённые для йети лакомства. Причём в отличие от покупного шоколада или бананов, которыми Сундуков поощрял своего подопечного при проведении тех или иных исследовательских операций (точно так же он поощрял и животных, с которыми работал), его помощницы кормили йети домашними разносолами.

«То-то он так неохотно ест», — подумал Сундуков о снежном человеке разглядывая невероятно соблазнительные вкусности, которые доставали девушки из своих кошёлок и ощущая приятный запах этих яств.

Нюх у йети гораздо сильнее человеческого, как говорилось выше, эмоции ярче и непосредственнее — поэтому Сундукову в его нынешнем теле было довольно проблематично устоять перед соблазном (да он и не пытался делать этого). На откидной столик фургона возле клетки, так чтобы йети мог доставать еду, просунув руку сквозь решётку, поставили: домашний компот в баночке и стакан к нему; положили на тарелочки блинчики с малиной, пирожки с яблоками, а также бутерброды из домашних котлет на ломтиках ржаного хлеба. Причём накрыли стол подчёркнуто культурно, покрыв его скатертью и красиво сервировав. Это проделали, пока заводилась машина, везущая фургон с клеткой, пока она выезжала из пробок возле палеомузея.

— Кушай, милый, тебе надо успеть подкрепиться, после того, что ты вынес сегодня, — торопливо говорила лаборантка.

— Что — обижает тебя профессор?! Ты лучше поешь пока его нет, — вторила ей ассистентка.

«А он тут неплохо устроился», — подумал Сундуков о йети, когда узнал, чем его кормят. Несмотря на перенесённые потрясения, профессор с энтузиазмом принялся за еду.

Он был не из тех, кто сдаётся. Он был нацелен на борьбу, борьбу за возвращение своего тела, а для успешной борьбы надо было подкрепиться, хотя бы пребывая в теле йети.

К тому же Сундуков знал, чем кормят снежного человека в лаборатории. Пища была в основном вегетарианской — всякие листья и травы. К ним добавляли немного кедровых орехов, пару огурцов или помидоров, пару яблок и пару сырых куриных яиц. И это на целый день здоровенному существу. Изредка давали немного сырого мяса, сырую рыбу, бананы и шоколад.

Такой рацион был обусловлен вовсе не жадностью Сундукова и, конечно, не тем, что он хотел уморить голодом столь ценное для него создание. Вовсе нет. Просто профессор толком ещё не знал, чем питаются йети (он только приступил к выяснению этого вопроса). Исследуя много лет в горах, лесах, в лабораториях отходы их жизнедеятельности (ещё до поимки живого йети), профессор установил, что пища этих существ в основном растительная с добавлением небольшого количества белков животного происхождения. Он почему-то решил, что йети раз в неделю имеют удачную охоту и раза три в месяц спускаются к ближайшему водоёму ловить рыбу. Исходя из этих предположений, Сундуков и составил рацион своего подопечного.

К тому же профессор знал, как опасно перекармливать животных в неволе, поэтому составил рацион йети так чтобы он не был слишком обильным. Но и не держал пленника на голодном пайке. Если бы снежного человека втайне не подкармливали, то от голода он, конечно бы не умер, но чувствовал бы себя несколько хуже.

Надо сказать, что даже после самой обильной подкормки йети не отказывался от своего официального пайка. Он боялся, что в этом случае ему уменьшат рацион, а тайная подкормка, к сожалению, не была регулярной. Поэтому ел через силу.

А здесь — в клетке внутри фургона вид и запах пищи приободрил профессора, и он с удовольствием перекусил. Не забыл он также и о своей шоколадке, которую дал йети перед тем, как оказался в его теле. Сундуков обратил внимание, что йети к шоколадке не притронулся и оставил её на лавочке.

И вдруг одна неприятная мысль словно удар молнии пронзила его и без того возбуждённый мозг: «Я же голый!!!» — с ужасом подумал Сундуков.

Потеря тела настолько напугала его, что вначале он ни о чём постороннем и думать не мог. Но теперь, немного попривыкнув к своему новому бытию и немного успокоившись, профессор с ужасом осознал, что он без одежды и находится в таком виде в публичном месте.

Причём до этого он пребывал полностью обнажённым посреди огромного зала, а теперь щеголяет голышом перед своими сотрудницами.

Сундуков сразу же стал жутко стесняться в окружении ассистенток и лаборанток. Своей жене он не изменял ни разу. Женившись — о женщинах больше не думал. Да и семья была для него отнюдь не на первом месте (хотя они с супругой и завели дочь шестнадцать лет назад). На первом месте для Сундукова всегда была работа. Даже нынешняя супруга была его бывшей ассистенткой (на десять лет моложе) и неоднократно сопровождала будущего профессора в экспедиции, демонстрируя порой изрядное мужество и выносливость, а также неуёмный интерес к сундуковской работе. Но едва получив штамп в паспорте девушка сразу же уволилась из института и стала отменной домоседкой и примерной домохозяйкой, благо доходы Сундукова (тогда ещё не профессора, а доцента) позволяли его жене сосредоточиться на домашней работе и воспитании ребёнка. И вот теперь судьба распорядилась так, что он находится голым перед четырьмя девушками (пятый сопровождавший его сотрудник был мужчиной, но сейчас этот парень ехал в кабине вместе с водителем).

И тут Сундуков вспомнил, что он-то не совсем голый. Половые органы и прочие вещи, которых люди стесняются обнажаясь, оказались прикрыты шёрсткой. Она была особенно длинной в тех местах, за которые людям стыдно (по крайней мере людям того социума, где обретался Сундуков). В остальных местах шерсть была покороче. Йети был как бы в шубке. Невинный и вполне приличный, если смотреть со стороны. Профессор вспомнил, что когда он ещё был в человеческом теле и глядел на шубку йети, то никогда не думал, что тот голый. Думать так — это всё равно, что считать голыми тех же медведей. А также собачек, кошечек и прочих пушистиков.

Так, что он как бы и не совсем чтобы голый. Но всё же… Сундукову было несколько непривычно пребывать в таком виде перед помощницами. Он даже невольно прикрыл «неприличное» место рукой.

— Гляди стесняется, — сказала Маша, — он почти как человек.

Профессор сразу одёрнул руку. Он ещё не продумал стратегии своего дальнейшего поведения и решил пока притворяться настоящим стопроцентным йети.

Хотя в общих чертах стратегия уже просматривалась. Надо было как-то показать, что он Сундуков. Если нельзя сказать, то хотя бы написать. С другой стороны, он не знал, как поведёт себя тот, кто сейчас в его теле. Возможно, надо выждать, успокоиться, сосредоточиться, собрать побольше информации, а потом уже что-то предпринимать.

А вдруг похититель тела совершит что-то против его семьи?! Хотя если он и вправду устроит теракт против президента, то до семьи он просто не доберётся. Да и у президента, как слышал Сундуков охрана тренированная, а каких-нибудь опасных предметов он при себе не имел (правда, похитителю могли передать оружие позже, но ведь всё равно перед доступом к президенту всех проверяют). Да и суперспособностями его тело не обладало (тут он ошибался, как узнаем ниже, хотя то же можно сказать не только о его теле, но и о многих других, если в них придёт тот, кто сможет раскрыть дремлющие таланты).

Так что Сундуков решил пока взять тайм-аут и не выдавать себя. Отдохнуть, всё обдумать спокойно. Может его тело похитили не навсегда (эта мысль пришла к нему впервые), надо дождаться слухов о Сундукове — если тот, кто в его теле и вправду от его имени совершит что-то страшное, то завтра об этом будет судачить вся лаборатория, и он (настоящий Сундуков) всё узнает. И тогда сможет объяснить, что теракт совершил не он… А ещё возможно, что тот, кто в его теле, сам явится в лабораторию. Захочет поговорить с ним наедине… И всё-таки… Кто же может быть похитителем? ... Йети!!! ... Эта правильная мысль впервые пришла Сундукову в голову. Но он не знал, что она правильная и сразу же попытался отогнать её. Он не считал йети столь высокоорганизованными существами, чтобы они могли совершить такое. Разве, что эти создания — потомки представителей древних цивилизаций, существовавших до ледникового периода, следы которых начали массово находить во времена Сундукова. Считалось, что создатели этих цивилизаций, так называемые «атланты» вымерли, когда лёд покрыл большую часть обитаемой доселе суши. Но, возможно, некоторые из них и не вымерли, а перешли к натуральному образу жизни, «вернулись в лоно матери-природы», как принято говорить об этом. Но они не одичали полностью, а сохранили в культуре некоторые достижения своей былой цивилизации… Сундуков не верил в подобные наукообразные бредни, поэтому мысль о йети-похитителе он всерьёз рассматривать пока не стал, но и не отбросил её полностью, а оставил на третьем месте. На втором были вышеупомянутые террористы, овладевшие новыми технологиями или его научные конкуренты — без разницы. Конкуренты так досаждали ему, что психологически профессор не видел разницы между ними и террористами. Ну, а на первое место выходила спасительная мысль о временном помутнении сознания. Возможно, он так переволновался от событий сегодняшнего, очень важного для себя, дня (и произошедших и предвкушаемых), что разум его помутился. Возможно, он в обмороке и пребывание в теле йети ему только чудится. И завтра он проснётся в своём таком сейчас родном и желанном теле…

Какая бы из вышеперечисленных трактовок событий не была правильной, ему надо было успокоиться, отдохнуть, обязательно поспать и со свежей головой приступить к решению свалившихся на него проблем. Поэтому самой правильной формой сегодняшнего поведения было притвориться настоящим йети, а завтра уже решать, что и как... Или, по крайней мере, притворяться йети пока его довезут до лаборатории. А там постараться выпросить у своих сотрудников ручку или карандаш и описать им ситуацию. По крайней мере, попросить, чтобы передали в администрацию президента, что Сундуков-то — ненастоящий!

Поэтому сейчас перво-наперво профессор решил перестать стесняться своей наготы. «Я не голый, я в шубе, я в шубе», — уверял себя Сундуков. Вскоре это самовнушение подействовало, и он перестал стесняться. Хотя в уме почему-то время от времени невзначай выскакивала предательская фраза из сказки:

— А король-то — голый.

— А кто сказал, что я король? — возразил сам себе на это Сундуков.

— Ты и сказал! Ты с детства лелеял в себе какую-то нездоровую «особость» и «выдающесть» (последние слова он произвёл от «особенный» и «выдающийся»).

Так, беседуя сам с собой, несчастный профессор постепенно успокаивался, а фургон с клеткой, преодолевая многочисленные в этот час пробки на дорогах, потихоньку подъезжал к институту…

А в это время йети в теле Сундукова подъезжал в роскошном автомобиле к ярко освещённому дворцу президента. Вручение премий было назначено на вечер и на город опустились тёмно-серые от дыма машин сумерки, усиленные фиолетово-синими тучами. Какой-то мужик в пиджаке распахнул дверцу автомобиля, едва тот остановился. Не успел йети выйти, другой мужик, одетый точно так же, как и первый — в чёрный пиджак с белой рубашкой — прочувственно пожал ему руку и проводил до входа. Там его ждал ещё один провожатый и, что-то степенно рассказывая, повёл куда-то йети по сверкающим коридорам с замысловатой роскошной лепниной и яркими фресками, изображающими батальные сцены. Йети жмурился от света исходящего, как казалось, со всех сторон и отвечал что-то неопределённое. Большего его спутнику было не нужно. Это был один из помощников президента. Его делом было встретить лауреата и проводить того к месту назначения. Местом назначения оказался довольно большой зал, парадно убранный и ярко освещённый, как и всё в этом здании. Посреди зала стояло сто двенадцать стульев по восемь в ряд, а перед ними два микрофона — один для президента, другой для лауреатов. Справа от микрофонов настраивали инструменты музыканты президентского оркестра (справа — если смотреть со стороны стульев, но слева от выступающих).

На этом мероприятии вручали ежегодные государственные премии шести лауреатам по естественным наукам. А премии по общественным наукам — историкам, искусствоведам, социологам и тому подобной братии (к коей добавили для равновесия теолога, философа и математика) должны были вручать завтра. Эти премии считались более важными для страны, и их было больше. А сегодня проводилась как бы разминка перед завтрашним днём. Сегодня премии получали физик, химик, биолог (им как мы знаем был Сундуков), геолог, почвовед и космонавт (ему почему-то вручали в этом году премию вместо традиционного астронома). Физика, химика, йети (в теле Сундукова), геолога, почвоведа и космонавта посадили на стулья в первом ряду. В том же ряду справа от лауреатов сидел глава парламента, слева — глава правительства. А позади другие приглашённые — учёные (включая президента Академии наук, директоров ведущих НИИ и ректоров крупнейших университетов), министры, депутаты парламента, генералы-политработники, руководители главных СМИ страны и другие высокопоставленные лица. По бокам толпились многочисленные журналисты с блокнотами, микрофонами и телекамерами. В зале царил деловой дух напряжённого ожидания — все с волнением ждали президента.

Но был и другой дух — бодрящий и вместе с тем расслабляющий — дух предстоящего после церемонии банкета. Хотя йети находился сейчас в теле Сундукова и имел чувства как бы приглушённые, ослабленные по сравнению с привычными ему — он всё равно ощущал приятный аромат пищи, просачивавшийся из-за закрытых дверей соседнего зала, а также слышал звон посуды накрываемых столов (он догадался, что это такое — учёные нередко чаёвничали в лаборатории, а если праздник какой, то и что покрепче употребляли).

И вдруг негромкий фоновый шум людских разговоров сменился тревожным шёпотом, который словно ветер пронёсся по рядам («президент-президент-президент-идёт») и сразу же наступила звенящая тишина…

В зале появился президент.

Все встали.

— Прошу садиться, — сказал президент, приветливо поднимая руку.

Все сели, кроме журналистов, музыкантов и самого президента.

Йети был верен своей тактике — наблюдать за людьми и делать то же, что и они. Поэтому вставал и садился вместе с остальными. Пока никто не заметил чужака в зале (также было и до появления президента, когда на приветствия и поздравления многочисленных незнакомцев йети отвечал кивком, улыбкой и неопределённым бормотанием, а если надо, то и рукопожатием — этому он научился ещё в лаборатории).

И вот президент величаво взял у подскочившего к нему помощника текст речи, неторопливо надел очки, степенно подошёл к микрофону, солидно откашлялся и торжественно заговорил. Йети сразу понял, что перед ним некто очень важный, должно быть вожак стаи, а может быть даже председатель совета старейшин. Президент был пожилым, суровым, представительным, высоким, полным, седовласым и величественным. В чёрном-пречёрном костюме, белой-пребелой рубашке, плюс к этому неистово-чёрный галстук в супер-белую крапинку — аж в глазах рябит! Массивное солидное пузо; роговые очки; насупленный лоб, переходящий в лысину, окаймлённую седыми волосами; пышные усы с проседью и властный, слегка скрипучий голос — дополняли облик руководителя страны.

Он всё читал и читал — монотонно, слегка рассеянно, но уверенно и с напором. Судя по реакции зала, йети понял, что президент говорит нечто очень важное. Напряжённая тишина, прерываемая лишь щелчками фотоаппаратов, в один миг сменялась бурными аплодисментами, которые прекращались, как по команде, когда президент поднимал руку (публика была приручённой — не поднимет руки, продолжат хлопать, пока ладони не отобьют).

Но вот президент Трумэн (однофамилец того самого!) закончил свою речь. Зал снова взорвался аплодисментами, потом по команде затих, музыканты сыграли туш, и началось вручение премий.

Йети понимал, что Сундуков — одна из центральных фигур на этом мероприятии (не зря же его посадили в первый ряд) и что, скорей всего, ролью зрителя ему ограничиться не придётся. Так оно и вышло. Но к счастью для лесного человека, Сундуков был третьим. И хотя йети ужасно волновался в столь тревожной для него обстановке — он продолжал внимательно следить за людьми. Перед биологом Сундуковым премию получили физик и химик, йети полагал, что Сундукову тоже придётся выходить, но не знал, когда.

За долгие недели, проведённые в лаборатории, йети узнал, что его главного тюремщика зовут «доктор Сундуков». Хотя люди по отношению к Сундукову употребляли и другие наименования (например, помощники из числа бывших студентов, называли его по имени отчеству) — но «доктор Сундуков» было самое часто употребляемое. Поэтому выражение, что начальника той лаборатории НИИ где содержался йети, зовут «доктор Сундуков» — вполне корректно. Его именно так и звали (по крайней мере большинство сотрудников). Другое дело, что Сундуков имел имя-отчество, которое окружающие использовали редко (поэтому и мы не называем его здесь по имени). Сундуков имел учёную степень доктора биологических наук и учёное звание профессора. В научно-исследовательском институте он руководил лабораторией (той, где содержался йети), и его там называли доктором. В университете, расположенном неподалёку от института, Сундуков читал лекции студентам и проводил с ними практические занятия — там он заведовал кафедрой и его называли профессором. Но в СМИ его страны (да и других стран) Сундукова чаще называли профессором, чем доктором — поэтому и здесь мы зовём его так (к этому настолько привыкли, что даже, когда недавно он стал академиком, его всё, равно продолжали называть «профессор Сундуков»).

Йети настроился на то, что, как только ведущий (ассистирующий президенту из режиссёрской рубки) произнесёт слово «Сундуков» — ему придётся выходить. А пока следил за другими. Оба его предшественника подходили к президенту. Жали ему руку. Торжественно получали от него какую-то красивую бумажку в шикарной папке из тиснёной кожи (это была грамота государственной премии). Снова жали руку президенту. Показывали полученную бумагу журналистам, чтобы те могли её сфотографировать и снять на камеру. Потом президент прикреплял к их пиджаку золотой значок лауреата премии (он был на иголке, чтоб легче прикреплять перед публикой) и снова жал руку. Потом вручал денежный чек на премию (огромную сумму с шестью нулями). Деньги уже были переведены на специальный счёт в банке, и чек символизировал, что лауреаты их получили. Тогда лауреаты в четвёртый раз жали президентскую руку.

Чуткий йети заметил, что у обоих его предшественников рукопожатие крепчало с каждым новым предметом (на своём языке он называл их «магическими предметами», что не так уж и далеко от истины). За красивую бумажку жали руку сдержано, за роскошный значок из золота с бриллиантами рукопожатие было сильнее, а за неприметный чек жали руку долго и страстно. И аплодисменты, сопровождавшие каждое рукопожатие, усиливались в той же пропорции.

Потом президент подходил к своему микрофону, а лауреат к соседнему — доставал из кармана пиджака напечатанный текст и читал благодарственную речь. После чего президент выступал с ответной речью.

И если первые действия (подход к президенту, получение от него разных символических предметов и рукопожатия) йети повторить худо-бедно мог, то с текстом были большие проблемы (хотя в кармане пиджака Сундукова он обнаружил какую-то бумажку — видимо, с речью). Ведь читать йети так и не научился, он и говорить-то толком не мог, не то что читать. «Значит придётся импровизировать, — подумал снежный человек (подумал, естественно, на своём языке), — скажу те слова, что знаю — а там будь, что будет!».

Наконец ведущий произнёс фамилию «Сундуков», но произнёс в окружении массы незнакомых йети слов, и тот не понял сразу — не ослышался ли? Поэтому замешкался. Благо сосед справа (тот, что учёный-геолог) слегка подтолкнул его, решив, что коллега-биолог недослышал или впал в ступор от волнения.

И вот йети встал и сразу ощутил на себе взгляды десятков людей, наблюдающих его в этом зале и сотен тысяч, следивших за церемонией по телевизору (велась прямая трансляция, о которой йети не знал, но взгляды всё равно почувствовал). Ему сразу стало холодно с непривычки, а от страха пробежали мурашки по коже. Но через пару секунд снежный человек взял себя в руки и смело пошёл навстречу своей судьбе — направился к президенту…

Вначале всё шло гладко: йети принял из рук главы государства грамоту, показал её журналистам; затем получил на лацкан пиджака дорогой красивый значок; а потом взял заветный чек. Четыре раза жал президенту руку. Правда, жал сильнее чем было нужно, президент морщился от боли, но терпел, хотя четвёртый раз он чуть не вскрикнул.

И вот публика приготовилась слушать ответную речь Сундукова. К удивлению зрителей, профессор не пользовался заранее заготовленным конспектом, в отличие от других выступающих. Как мы знаем, йети не умел читать, поэтому решил просто говорить. Благо, пока сидел в клетке в лаборатории, он выучил, прислушиваясь к окружающим, несколько сотен человеческих слов. Смысл самых очевидных он знал точно. Другие слова –приблизительно, некоторые не знал совсем, а некоторые понимал неправильно. Последнее, между прочим, уже привело его к конфузу ещё до публичного выступления.

Когда ещё перед прибытием главы государства к йети подошёл один из знакомых Сундукова учёных-биологов и заговорил о том, что того скоро представят президенту, то йети выпалил в ответ: «А не поставить ли ему клизму?». Эти слова он произнёс не просто так. Дело в том, что собеседник говорил о президенте с пиететом, восхищением и теплотой в голосе. А когда ещё в лаборатории у йети, непривычного к новой пище, заболел живот, то сотрудники ухаживали за ним. И одна из лаборанток произнесла с тревожной озабоченностью и явной теплотой в голосе: «А не поставить ли ему клизму?». Клизму тогда ставить не стали, и йети не довелось узнать, что это такое на самом деле. Но в его уме отложилось что эти слова связаны с заботой и лаской — вот он и ляпнул про клизму. Собеседник подумал, что профессор просто переволновался от предстоящей встречи с главой государства и смущённо отошёл подальше от нервного лауреата.

Ещё йети путал науку с канализацией. Как только его привезли в НИИ, то к Сундукову в лабораторию зачастили ведущие учёные, светила биологической мысли посмотреть на удивительного пленника. Многие из коллег Сундукова характеризовали поимку йети, как «величайший прорыв в науке». Во время одного из таких посещений прорвало канализацию в институте, начало заливать помещения лаборатории Сундукова (но не то, где содержался йети). И когда снежный человек услышал с каким возбуждением окружающие говорят о «прорыве канализации», он подумал, что «прорыв канализации» и «прорыв в науке» явления одного порядка, разве что канализация немного круче науки, так как о ней говорили более страстно.

Исходя из того, что президента йети воспринимал как очень значительную фигуру, и реакция окружающих подтверждала это — он решил подобрать соответствующие такой фигуре слова. Ему почему-то казалось, что чем меньше он знает о слове, тем оно важнее. Простые слова — смысл которых он знал, казались слишком очевидными, чтобы произносить их перед столь серьёзной персоной как президент. Поэтому йети решил оперировать незнакомыми ему словами — самыми-самыми умными, как ему казалось. Он почерпнул их у сотрудников лаборатории, когда они порой выпивали в конце рабочего дня неподалёку от его клетки (начальник лаборатории Сундуков ничего не знал об этих посиделках).

— Квакер, Хеннесси, студенты, экзистенциализм, просвещение масс и фаршированные кусочки представительской демократии мыслей, прогресс палеонтологии, диагностика спектроскопа, весло, раздвоение личности и новые поколения, — изрёк снежный человек, стараясь говорить отчётливо и спокойно.

Немного помедлив и задумавшись, он продолжил:

— Интеллигенция, кролики и обезьяны, обезьяны и кролики, промедление смерти подобно, процветание страны, прорвало канализацию, мне-пора-пока и зри в корень! — после этих слов йети на несколько секунд замолчал, потом прочувственно добавил:

— Едрить её через коромысло!

Все присутствовавшие в зале и телезрители прямого эфира были поражены неожиданным выступлением профессора Сундукова, а президент — тот вообще просто остолбенел! На него заумная речь прославленного учёного произвела такое неизгладимое впечатление, что он не на шутку взволновался.

Забегая вперёд, скажем, что эта речь стала сенсацией. В бессмысленном наборе слов журналисты, освещавшие церемонию, увидели проявление необыкновенной мудрости.

«Профессор Сундуков доказал своё интеллектуальное величие!», «Сундуков — один из величайших гениев мира», «Пять гениальных цитат из выступления прославленного учёного», «Непостижимый разум Сундукова!», «Гений профессора Сундукова заблистал новыми гранями» — такими были заголовки газетных статей, вышедших на следующий день.

«Яркая, интеллектуально-феерическая непостижимая игра мысли гениального Сундукова, осознать глубину которой нам, простым смертным — увы (!) не дано» — начало одной из статей (типичное и для всех остальных).

Президент, как говорится, тоже был не лыком шит. После глубокомысленного выступления прославленного учёного, он какое-то время стоял молча и напряжённо думал: «Да уж, сразу видно — ума палата у этого профессора! Говорит для самых продвинутых — попробуй, догадайся, что он там такого мудрёного нагородил. Сразу видно — настоящий профессор. Пресловутая интеллигенция, будь она неладна! Но и мы не ударим лицом в грязь!».

Президент был наслышан о высоких умственных способностях Сундукова, поэтому прочувственно прочёл речь в ответ — из тех, что заблаговременно ему приготовили спичрайтеры. А после добавил и от себя лично, от всей своей широкой души:

— Едрить её налево! Мы вам ещё покажем кузькину мать! Туды йи-йи в качель!!!

Потом спохватился, решив, что перегнул палку невзначай:

— Правильно я говорю, господин профессор? Вы ведь тоже так думаете? — неуверенно спросил Трумэн.

— Да! — выпалил Сундуков.

«Вот это по-нашему, — подумал президент, — настоящая народная интеллигенция!». А вслух проговорил:

— Сундуков с нами! С народом Сундуков! Настоящий учёный чует чаянья масс.

Дело в том, что в отличие от Сундукова, интеллигента в шестом поколении, президент был выходцем из семьи простых работяг. Он начинал лудильщиком на том же предприятии, где работало несколько поколений его предков. Так бы он и лудил всю жизнь по примеру отца, деда и прадеда, если бы будущий президент с юных лет не отличался замечательными организаторскими способностями. В результате он вскоре был назначен бригадиром лудильщиков. Затем его избрали начальником профсоюза лудильщиков, где будущий глава государства продемонстрировал превосходные лидерские качества, поэтому, немного погодя, был избран депутатом парламента, а оттуда два года назад «скаканул» в президенты. Образование имел неполное среднее, практически низшее. Хотя формально президент Трумэн и получил высшее образование, но на самом деле он просто купил диплом уже будучи депутатом парламента, как и многие из его коллег. Кстати, согласно диплому, Трумэн является специалистом первой категории по эзотерическому квантово-тантрическому экзорцизму. Что это такое президент, честно говоря, не знал (и все остальные тоже). Он купил диплом частного, а не государственного вуза и появляться во время учёбы там было не обязательно. Главное деньги плати.

Не удивительно, что Трумэн из всей речи мнимого Сундукова понял только «Едрить её через коромысло» (ну и про канализацию). Это ему было до боли знакомо.

Что касаемо иностранной фамилии, то поначалу она была не совсем чтобы иностранная. От рождения будущий глава государства носил фамилию Труменов и звали его Георгием, по-простому — Жорой. Но когда занялся политикой, будучи ещё активистом профсоюза, будущий президент сменил фамилию (и имя заодно). Был Жорой Труменовым — стал Джорджем Трумэном.    

Примечательно, что Жора Труменов не только сократил фамилию и заменил в ней букву «е» на «э»; не только имя своё переделал на иностранный лад — он ещё и отчество сократил до одной буквы, как это принято у иноземцев. Был Георгий Никитич Труменов — стал Джордж Н. Трумэн. Причём эта «Н.» была у него записана не только на визитках, но и в паспорте. В новом Жорином паспорте имя его отца было сокращено до первой буквы.

И представлялся он неизменно, как «Джордж Эн Трумэн». Но это ещё до президентства было, когда Жоре приходилось представляться. А после избрания главой государства («своего государства», как любил повторять президент) — он больше не представлялся — его и так все знали.

Совсем другое дело Сундуков. Они были ровесники с Трумэном, обоим по пятьдесят два года, оба пожилые люди старой закалки, оба многого добились в жизни — но до чего же разными были их дороги к вершинам! То, что в просторечии называется жизненный путь. Как говорится — «у жизни только два пути и ни дорогой больше, но если в сторону пойти — получится и больше».

Трумэн и Сундуков, как ровесники гипотетически могли бы быть одноклассниками, но в реальности всё сложилось по-другому. В то время, когда будущий президент учился в церковно-приходской школе в глухой провинции, будущий профессор «грыз гранит науки» в самой престижной столичной гимназии в самом престижном классе, да ещё с математическим уклоном. И даже там Сундуков умудрился стать круглым отличником, в то время как Трумэн даже в своей (не слишком придирчивой к ученикам) школе был троечником и бывало даже получал «неуд» за плохое поведение.

В то время как будущий президент работал лудильщиком, потом служил в армии и снова работал лудильщиком после службы на том же что и до призыва предприятии — будущий профессор успел закончить биологический факультет самого престижного университета страны.

Отец Сундукова был членом временного правительства, правда всего семь дней — ровно столько сколько просуществовало это правительство, в составе которого бывший директор гимназии был министром просвещения. Став министром, он потерял пост директора, а когда потерял пост министра — место директора было уже занято. Поэтому Сундукову-старшему пришлось до самой пенсии работать учителем истории. Правда учителем в самой престижной столичной гимназии, в той где он раньше был директором и где учился Сундуков-младший.

Мама — тоже учитель, преподавала музыку и даже немного сочиняла. Ребёнок был поздний. У обоих — второй брак. У обоих первый брак бездетный. Когда родился будущий ловец йети, его отцу было уже сорок, маме — тридцать пять. В молодости она хотела стать известной пианисткой, точно так же, как её муж хотел стать крупным политиком. У обоих не получилось. Конечно, не совсем чтобы «не получилось» — сундуковский отец ненадолго засветился в общегосударственном масштабе. Маме несколько раз бурно рукоплескали во время выступлений, она считалась подающей надежды, но ей пришлось уйти из театра из-за происков закулисных конкуренток. Потом до пенсии работала преподавателем. Хотя играла она виртуозно — её музыка звучала лишь в стенах школы и дома. На сцену она больше не вышла.

Понятно, что оба хотели добиться большего.

Поэтому все свои нерастраченные для жизненной самореализации силы, все свои подавленные несбывшиеся надежды, все свои чаянья родители Сундукова вложили в сына. Всецело посвятили себя его воспитанию. Дали наилучшее образование. Именно он должен был реализоваться вместо них.

Младой Сундуков проводил жизнь «среди хороших книг, хороших мыслителей, хороших композиторов, хорошей, всегда, вчера и сегодня хорошей, и только хорошей музыки». Растили его как принца, как будущего Наполеона, ни в чём ему не отказывали. Сундуков сызмальства привык ощущать себя центром Вселенной.

И в жизни ему действительно удалось достичь очень многого. Он — мировая знаменитость, доктор наук, профессор, заведующий кафедрой университета, начальник лаборатории института, академик. В его честолюбивых планах оставалось пройти ещё три вехи чтобы считать свою карьеру удачной — стать директором института где он работал, президентом Академии наук и получить третью премию — Нобелевскую (вдобавок к имевшимся у него правительственной и получаемой сейчас государственной). И для достижения данных целей Сундуков придавал очень большое значение нынешней встрече с президентом страны. А вот после выполнения этой программы (он называл её программа-минимум) Сундуков хотел бросить все административные нагрузки и сосредоточиться на чистой науке (как Дарвин после кругосветного путешествия и работы секретарём Лондонского геологического общества). Сундуков хотел стать директором и президентом не для того, чтобы трудиться на этих постах какое-то длительное время, а лишь в целях самореализации. Кстати долго обдумывал кем лучше стать — директором своего НИИ, где он руководил лабораторией, или ректором университета, где заведовал кафедрой. Решил сосредоточиться на институте, потому что и ректор, и директор были для него лишь трамплином для занятия поста президента Академии наук. Он хотел стать главным учёным страны. А в университете трудно с поста завкафедры сразу стать ректором — надо, хотя бы, годик побыть деканом факультета или проректором университета, а вот в НИИ — с поста начальника лаборатории (самой успешной и знаменитой в институте) можно было сразу «сигануть» в директора (к тому же нынешний директор собирался на пенсию). При этом Сундуков планировал сохранить за собой доступ к своей нынешней лаборатории, чтобы она обслуживала его научные интересы какой бы пост он ни занимал.

Вскоре, после достижения высшего административного поста в научной сфере, Сундуков планировал подать в отставку, а вместо «суетных земных дел» посвятить себя «служению чистой, ничем не замутнённой науке» и стать по настоящему великим. Как Дарвин. Это и было главной заветной целью его жизненной программы, должно было явиться итогом его самореализации. «Сундуков — это Дарвин наших дней» — таким видел честолюбивый профессор своё место в глобальной истории человечества.

И вот в его теле поселился йети. Казалось бы… Казалось бы — крах всех надежд. Катастрофа… Не будем забегать вперёд, но небольшую страничку приоткроем. Вскоре после «мудрёной» речи, которую не понял ни сам выступающий, ни кто-либо из присутствующих, ни телезрители с радиослушателями (да как мы знаем и понимать-то в ней особо было нечего) — Сундукова включили в книгу «Сто величайших философов всех времён и народов», где из сотни он занял почётное шестое место, уютно примостившись между Конфуцием и Спинозой.

Хотя все учёные лауреаты государственной премии, включая Сундукова (настоящего Сундукова, а не йети), тщательно готовили свои речи — прославилась лишь одна — речь Сундукова.

После выступления все лауреаты (кроме Сундукова) отдали свои заготовленные речи в пресс-службу президента (плюс тщательно велась стенограмма, на случай если кому из выступающих будет угодно сымпровизировать). Все работы были напечатаны в президентской официальной газете. Напечатаны, естественно под ответными речами главы государства (он с листочка отвечал каждому лауреату, порой добавляя что-то от себя). Стоит ли объяснять, что все речи учёных были заранее согласованы с пресс-службой президента. Лишь один Сундуков внезапно нарушил договорённость, и в результате его речь гремела больше всех. Но вот, что удивительно. Ни один журналист, анализирующий её, не догадался что это лишь набор не связанных между собой слов и фраз. Все искали (и находили) в этом тексте некий тайный смысл. Такова уж природа человеческой психики. «Тайное послание человечеству знаменитого интеллектуала Сундукова» — таков лейтмотив большинства публикаций. И если до того Сундукова знали, как биолога (он и вправду был хорошим биологом), а широкая публика, как многолетнего охотника на йети (он почти тридцать лет потратил на поиски снежного человека, прежде чем поймал его), то теперь он стал известен и как философ. Он прославился тем, что несёт в массы философию столь глубокого смысла, что никто до сих пор не только не смог осознать её глубины, но хотя бы просто понять её. Никто вообще догадался, о чём это. Столь глубоко-экзистенциальной казалась философия Сундукова.

«Сократ наших дней» — так именовали с тех пор Сундукова (как варианты: «Платон наших дней», «Пифагор наших дней», «Аристотель наших дней», «Кант наших дней», «Гегель наших дней», «Кафка наших дней», правда последнее немного не из той оперы:)).

После биолога Сундукова премию получали геолог, почвовед и космонавт. С этими всё вроде прошло спокойно и гладко — как говорится без сучка и без задоринки.

После окончания официальной части все присутствовавшие неторопливо направились на самую приятную часть мероприятия. Постепенно передислоцировались в соседнее помещение для участия в праздничном банкете. Сервировка стола уже заканчивалась.

А тем временем Сундукова в образе йети привезли в лабораторию и пересадили в свою просторную комфортабельную клетку (как любил говорить профессор: «апартаменты со всеми удобствами»). Здесь к пяти сопровождающих йети добавились ещё два сотрудника, которые работали в вечернюю смену, проводя эксперименты.

В клетке Сундукова покормили уже не домашними «разносолами», а стандартной пищей. Он понял почему девушки старались кормить йети именно во время дороги. В лаборатории к ассистентам и лаборантам пришёл ещё и сторож (человек посторонний, он обслуживал ночью все лаборатории этажа, не только сундуковскую), поэтому Сундуков через силу поел «тюремной» (как он про себя подумал) пищи. Но сделал он это не из опасения, что снизят его рацион (как это делал настоящий йети), а чтобы не вызывать подозрений и не выдать невольно своих сотрудников, которые, нарушая инструкцию втайне подкармливали пленника.

Хотя люди и йети, как близкородственные виды, во многом одинаково воспринимают пищу — отличия всё же есть. Листва, которую жевал Сундуков пребывая в теле йети, напоминала по вкусу слегка сладковатую петрушку. А в своём, человеческом теле он таким питаться бы не смог — слишком горько и терпко.

Вскоре сторож ушёл, а сотрудники сели пить чай и стали говорить… о нём… о Сундукове. Во время дороги тот уже определился с планом дальнейших действий и сейчас собирался привлечь к себе внимание — выпросить жестами бумагу и что-нибудь пишущее (авторучку или карандаш). Он хотел описать случившееся, раз уж сказать не может.

Но несмотря на то, что профессору хотелось немедленно приступить к делу, он всё же не смог удержаться, чтобы не уделить несколько минут разговору. Хотя ему было немного неловко подслушивать (сотрудники говорили, не таясь от йети — однако Сундукову казалось, что он подслушивает), но когда ещё в другой раз он сможет узнать, что думают о нём ближайшие помощники. Узнать со всей откровенностью, которую не вызовешь в личном разговоре. Посмотреть на себя со стороны, глазами других людей, причём тех, к которым относишься с симпатией.

Надо сказать, что образ «профессора Сундукова» в представлении его сотрудников вышел не самым привлекательным. Совсем не таким как он сам себя представлял. Он думал, что его психика тонкая и чувствительная, что он добрый и чуткий — а на самом деле в глазах окружающих он выглядел как слон в посудной лавке (точнее даже не слон, а бегемот). Он обижал людей сам того не замечая, делал им больно, когда хотел сделать хорошо. Был высокомерным, вспыльчивым, невнимательным (или недостаточно внимательным) к другим и не замечал этого.

А к йети его помощники относились с такой неприкрытой симпатией, что профессору даже завидно стало. Вначале он был возмущён до глубины души таким отношением к себе, но вдумавшись понял, что не так-то уж не правы его лаборанты и ассистенты. «Ты толстокожий самодовольный индюк, вот ты кто!» — сказал себе профессор, не замечая, что толстокожесть подходит больше слонам с бегемотами, чем индюкам.

«Я исправлюсь, обязательно исправлюсь, если выберусь отсюда», — подумал Сундуков. И ещё одна мысль промелькнула у него. Он ведь не только людей обижал, пусть невольно, обижал не замечая этого. Он и йети обижал, того самого в теле которого сейчас находится. Хотя, пребывая в своём собственном теле, профессор полагал, что очень хорошо относится к пленнику — кормит, поит его; не применяет излишнего насилия во время исследований, не причиняет физической боли.

«Зато какую моральную боль, ты принёс ему и его близким», — подумал профессор. К нему впервые пришла эта мысль, и он решил, что обязательно всё исправит. Пусть даже это пойдёт не на пользу науке, но коль ему будет суждено вернуться в своё тело, он сразу же организует новую экспедицию, захватив с собой йети (якобы для изучения в естественной среде обитания) и тайно выпустит пленника. Ибо понимал, что легально это сделать будет очень и очень трудно даже для него.

«Люди жестоки к окружающему их миру», — печально подумал Сундуков.

«Впрочем — не все люди», — улыбнулся профессор, глядя на своих сотрудников.

Однако рассусоливать было некогда. Сундуков вспомнил, что неизвестные завладели его телом. Он должен немедленно предупредить окружающих. И хотя не хотелось отвлекать своих помощников, которые пили чай с малиной, уютно расположившись недалеко от клетки, ему всё же пришлось сделать это.

Вначале профессор привлёк внимание сотрудников негромким призывным кличем, он хорошо знал его. Йети часто так делал, если ему что-нибудь было надо от персонала. Когда люди спросили, что ему нужно, Сундуков сделал ещё одну попытку заговорить на человеческом языке, но уже в более спокойной обстановке. Как учёный-биолог, он конечно знал, что речевой аппарат йети не приспособлен для человеческой речи, но рассчитывал, что в грубой форме ему что-нибудь, да и удастся передать.

— Гляди, снова что-то сказать хочет, — произнесла одна из лаборанток, — ну, говори, милый, мы внимательно слушаем тебя.

По слову «снова» в устах лаборантки, Сундуков понял, что пленник неоднократно пробовал говорить с сотрудниками. С ним пытался сделать такое только раз, через неделю после того, как его доставили в лабораторию. Сундуков вспомнил необычное поведение йети и догадался, что тот хотел поговорить с ним.

Догадка профессора была верной. Йети, подучившись человеческому языку, с самым первым решил объясниться с Сундуковым. Йети смекнул, кто из людей, которые имеют с ним контакт, самый главный, и обратился в первую очередь к «вожаку стаи». Тот вначале удивился, но вместо того, чтобы идти на контакт установил микрофон с видеокамерой перед носом снежного человека и стал себе что-то писать в блокнотик. Сундуков вёл себя как учёный-сухарь — заметив необычное поведение питомца, он сделал аудиовидеофиксацию события, отметил его в лабораторном дневнике и записал свои мысли по этому поводу.

А вот сотрудники (и особенно сотрудницы) сундуковской лаборатории оказались более чуткими. Они по-доброму отнеслись к попытке йети заговорить, кое-что даже поняли. Высвободить его из неволи они, конечно, не могли (тем более, просто выпустить нельзя, надо ещё и на Памир как-то доставить), а вот элементарные бытовые просьбы выполняли. Да и просто можно поговорить «по душам», пробиваясь сквозь трудности взаимонепонимания.

По их поведению, по тому как лаборанты и ассистенты слушали йети, с какой готовностью понять его они столпились возле клетки и особенно по тому, что никто не выразил ни малейшего удивления попытке йети произносить звуки человеческой речи Сундуков догадался, что снежный человек достиг определённых результатов в общении с сотрудниками лаборатории (которые не посчитали нужным уведомить об этом своего начальника).

Надо сказать, что йети довольно общительны, часто разговаривают между собой, их язык богат словами и выражениями, но люди в этой речи ничего кроме рычания и воя расслышать не могут.

Тем более что некоторые сообщения (обычно предназначенные для удалённого собеседника) передаются при помощи инфразвука, который далеко распространяется, но люди его не слышат. Не воспринимают его именно как звук, зато подспудно он вызывает у представителей нашего вида ощущение панической тревоги. По крайней мере, в исполнении йети. И когда снежные люди перекликивались в горах при помощи инфразвуковых волн — в палатках членов экспедиции Сундукова (обычно такое общение происходило ночью) царили ужас и паника. Женщины впадали в истерику, а мужчины тянулись к ружьям и ледорубам. Хотя йети, которые перекрикивались между собой с разных вершин и перелесков, могли вести разговоры вовсе не о пришельцах, вторгшихся на их территорию (они уже привыкли что такое время от времени происходит), а беседовать на вполне себе мирную бытовую тему. Например, двоюродные сёстры могли разговаривать о здоровье своих бабушек и дедушек. А у людей неслышные их уху вибрации вызывали мысли о конце света.

Оглядев своих помощников, Сундуков попытался окликнуть каждого по его имени, рассудив, что своё имя даже в исполнении йети человек хотя бы в общих чертах разобрать сможет.

Ничего из этого не вышло. Тем более не получилось объяснить, более сложные вещи, особенно такую, что в теле йети сейчас находится их шеф. В такое даже при объяснении на нормальном языке трудно поверить.

Таким образом, попытка звукового общения провалилась.

Но Сундуков был готов к этому. Он когда ещё ехал в лабораторию — больше рассчитывал на карандаш и бумагу, чем на голосовой аппарат йети. Поэтому жестами показал, что желает написать текст. Хочет оставить письменное послание людям. Он показывал, что будто бы что-то пишет и указывал на письменные принадлежности на столе.

— Что рисовать хочешь? — спросила одна из девушек.

Вскоре в клетку передали карандаши и листок бумаги. Сундуков положил листок на стол и попытался написать сотрудникам записку, объяснить им, кто он и какая опасность может сейчас угрожать президенту от мнимого лауреата.

Куда там! Руки упорно не слушались профессора. Он вроде и написал что-то неразборчивое и передал сотрудникам, но это восприняли скорей как произведение абстрактного искусства. Люди между собой заметили, что в перспективе «творения» йети можно продавать, как подобную «живопись» слонов или дельфинов продают. Не говоря уже о художниках, занимающихся беспредметным искусством. Сотрудники решили купить питомцу краски и альбомной бумаги — может, он и вправду займётся живописью, чтобы творчеством отвлечься от грустных мыслей. Сундуков в другое время возможно и заинтересовался бы этой идеей, но сейчас ему было не до того.

Он ещё настойчивей попросил бумагу и приступил к новому письму. На этот раз работал спокойней, старался писать тщательнее, и у него уже получалось какое-то подобие букв. Несомненно, через время он бы смог, потренировавшись, написать рукой йети примитивный текст, такой чтобы заинтересовать людей.

Но тут произошло событие, которое изменило все планы.

— А мы не пропустим выступления шефа? — спросила ассистентка Маша.

— Скоро должно начаться, — ответил аспирант Николай, посмотрев на часы.

После этого диалога сотрудники включили телевизор для того, чтобы смотреть прямую трансляцию вручения государственных премий, точнее, чтобы посмотреть на выступление своего руководителя. Не всем может было это интересно, некоторые смотрели из вежливости, но тем не менее помощники Сундукова испытывали и свою причастность к награде начальника. Ведь в ней не только его заслуга была, но и всей лаборатории, тем более, некоторые из помощников сопровождали профессора и в экспедициях. Поэтому отвлеклись ненадолго от узника и сели смотреть трансляцию. Сундукову из его клетки было также всё прекрасно видно.

Он на время даже забыл, что ему надо писать письмо, когда увидел себя, точнее своё тело в первом ряду.

Надо ли объяснять, с каким волнением профессор смотрел сейчас на экран, ожидая что вот-вот произойдёт нечто ужасное.

Первым, как мы знаем, получал премию физик. Сундуков понял, что даже если он и сможет огромной лапой йети написать внятное письмо, понадобится время чтобы привлечь внимание сотрудников, ещё больше времени чтобы они поняли и поверили, ещё время чтобы найти телефон администрации президента, да и дозвониться туда дело не из лёгких. Но даже если всё это получится, никто в администрации не поверит, что один из лауреатов заслуженный учёный-биолог, известный всей стране — потенциальный террорист. Тем более, не поверят, что у него некто украл тело и коварно вселился в него. Скорей всего такой звонок посчитают бредом сумасшедшего, либо сочтут звонившего выпившим, либо подумают, что это чей-то розыгрыш, а скорей всего спишут сие телефонное сообщение на происки конкурентов уважаемого учёного. И уж понятно, что никто не побежит в зал, выводить оттуда лауреата государственной премии, когда тот мирно сидит прямо перед носом президента.

Сундуков представил себе на минуту ситуацию, что никто не похищал его тело, что он на самом деле готовится получить премию из рук руководителя страны, что вот-вот сбудется его долгожданная мечта, и вдруг в самый последний момент, после непонятного звонка какого-нибудь подвыпившего гражданина, решившего устроить розыгрыш, охрана президента врывается в зал, валит на пол ошеломлённого профессора, на виду у всей публики надевает на него наручники, объясняя торопливо, что под личиной невинного учёного прячется опасный террорист.

В других условиях такое Сундукову смешно было бы даже представить. «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно», — подумал несчастный профессор и с тревогой уставился на экран.

Вот выступает физик, камера на несколько секунд отвлеклась от оратора, скользнула по рядам и ещё раз высветила на мгновение профессора Сундукова. Каким же родным и близким казалось узнику его лицо, и с каким ужасом он ожидал того, что сейчас произойдёт, точнее — должно произойти.

А физик между тем всё витийствовал и витийствовал — его речь казалась Сундукову бесконечно длинной и ненужной. «Скорей бы, скорей бы он заканчивал!». Ещё дольше выступал президент. И Сундуков никак не мог дождаться конца его речи. Потом наступил черёд химика. «Да быстрей же ты! Чего же ты тянешь?!!!» — думал Сундуков, хотя он с таким страхом ожидал своей очереди, ожидал того неизбежного что вот-вот случится, что на уровне подсознания ему хотелось, чтобы речь химика никогда не заканчивалась. По крайней мере, чтобы тянулась как можно дольше. Но лауреат закончил в конце концов — и снова стал витийствовать президент…

И вот ведущий объявляет нового лауреата:

— Государственную премию получает академик Национальной академии наук, доктор биологических наук, лауреат правительственной премии, заслуженный профессор Сундуков! Ваши аплодисменты, дамы и господа! — чётко, громко и торжественно произнёс хорошо поставленный мужской голос из режиссёрской рубки.

«Сбылись мечты идиота», — почему-то подумал реальный Сундуков запертый в теле йети, благодаря поимке которого он (точнее кто-то вместо него) и получает сейчас заслуженную им награду.

«Сейчас прольется чья-то кровь… сейчас-сейчас… сейчас случится что-то ужасное!» — эти слова мельтешили в мозгу Сундукова, ему хотелось зажмуриться, но он не отрывал глаз от экрана… Однако через несколько секунд после объявления имени биолога-лауреата и окончания аплодисментов в его честь профессор начал чувствовать облегчение. Тот, кто в его теле ещё не начал говорить, ещё только подходил к микрофону, а настоящий Сундуков понял, что это не террорист! Понял, что ничего ужасного не случится. Ещё через несколько секунд, после первых сказанных лауреатом слов профессор понял, что в его теле… йети!!!

«Как же я об этом сразу не догадался, ещё там — в клетке на сцене?!» — подумал невольный узник своей же лаборатории, и прилив неистовой радости залил его душу.

Сундуков опознал йети по каким-то незаметным для непосвящённого жестам, по походке, по манере говорить (что именно он говорит сейчас пока не важно — важно, что это не террорист!). Сундуков понял, что там — на сцене — они со своим подопечным как бы обменялись телами. Если бы ему до сегодняшнего дня сказали о таком, он бы не поверил. Позже возможно ему захочется познать механизм такого обмена. Но сейчас это не важно. Важно то, что йети тоже хочет вернуться! Нетрудно догадаться, что обмен телами он осуществил ради побега. А значит он предпримет попытку вернуться в своё тело. Поэтому Сундукову надо просто ждать. Ничего не предпринимать и не выдавать себя. Просто дождаться, когда мнимый Сундуков придёт в свою лабораторию и откроет клетку. Понятно, что реальный Сундуков готов был сейчас не просто выпустить йети, а организовать его доставку домой, в горы Памира, если тот ему поверит. Но в данную минуту это всё выглядело, как второстепенные детали. Главное — ждать. Раз йети сумел сделать такой невероятный трюк, как обмен телами, то всё остальное он и подавно сможет.

Да и по поведению персонажа на экране телевизора было видно, что йети учится буквально на ходу, он вполне адекватен и вскоре сможет уверенно ориентироваться в человеческом обществе.

«Не захочет ли он остаться в моём теле?» — на секунду подумал Сундуков, но сразу же отогнал эту нелепую мысль. В теле йети гораздо комфортнее. Да и вообще — он домой хочет, к близким.

Все эти мысли пронеслись очень быстро, настолько быстро что через несколько секунд Сундуков сумел сосредоточиться на речи мнимого лауреата. «Что он там несёт?» — подумал настоящий лауреат.

Но он нисколько не расстроился от нелепой речи йети.

Во-первых, профессор не мог почувствовать расстройства в потоке захлестнувшей его безумной радости, когда узнал, что в его теле не террорист; что он не убьёт главу государства; что его тело не станет трупом прямо на его глазах, когда террориста прикончат охранники президента во время покушения; что террористы этим покушением не опозорят славное имя Сундукова на всю планету — потому что никакого покушения не будет! Не забываем, что впечатления йети сильнее человеческих поэтому и радость, ощущалась в этом теле сильнее.

Во-вторых, судя по реакции президента и других присутствовавших (на которых несколько раз фокусировалась камера) речь лауреата-биолога восприняли, в общем-то, нормально. Посчитали её типичной профессорской абракадаброй, непонятной широкой публике. Последнее, конечно, не касается собратьев Сундукова — учёных-биологов, присутствовавших в зале, их недоумённые лица камера высветила на долю секунды. Но с этими профессор решил уладить вопросы позже, после того, как он вернётся в своё тело. Учёным свою бессмысленную речь решил объяснить недомоганием, вызванным чрезвычайным волнением и сильным переутомлением.

Точно также придётся всё объяснять своим сотрудникам, которые следили за выступлением шефа по телевизору.

— Что он несёт?!

— Что за чушь?!

— Что он мелет?!!!

— Какая ещё канализация?!

Один за другим доносились до клетки Сундукова их возмущённые возгласы.

Ассистенты и лаборанты были просто в шоке от выступления своего руководителя. Они ожидали вовсе не этого. Тем более, что профессор Сундуков очень ответственно отнёсся к своей речи перед лицом главы государства («и всего народа», как он выразился о телевизионной трансляции). Он не только тщательно подготовил текст и согласовал его с администрацией президента, но несколько раз отрепетировал своё выступление. Один раз даже перед сотрудниками лаборатории (йети тоже присутствовал при этом, что немного помогло ему, когда он держал речь).

И вот после всего этого их шеф (которого «любимым», может, не назовёшь, но «уважаемым» уж точно) такое городит! Люди были ошеломлены и разочарованы. Хотя тут же некоторые и начали высказывать предположения, которые Сундуков сам придумал ещё до того, как их услышал от своих сотрудников. Те говорили о возможном недомогании профессора, что у него сегодня был тяжёлый день, что он возможно «рехнулся от волнения», что «у него крыша поехала после встречи с президентом».

Хотя тот, кто находился в его теле, и вправду «нёс чушь», но Сундуков в клетке был слегка возмущён такой непочтительностью своих помощников. Он даже немного обиделся. Не сильно, конечно, обиделся — самую-самую малость.

С другой стороны, карандаши и бумага по-прежнему лежали перед ним на столе. Спешить, чтобы предотвратить возможный теракт было не надо. Сундуков знал, что он не торопясь сможет натренировать пальцы и написать более-менее читабельный текст. Тем более, что ему передали не один лист, а несколько и несколько карандашей разных цветов. Можно было поупражняться. А сейчас, после того, как ассистенты и лаборанты видели, что с их шефом что-то неладное, они быстрее поверят в обмен телами. По крайней мере, зададут наводящие вопросы, и Сундуков сможет без труда доказать при их помощи, что это именно он в теле снежного человека. Он и никто другой.

«Может попробовать?» — мелькнула шальная мысль. Но профессор поразмыслив решил, что пока этого делать не стоит. Разве что, если йети в его теле не сможет к нему добраться. Если с ним что-то случится. Но сейчас, вспоминая свой опыт наблюдения за лесным человеком, Сундуков понял, что йети многое скрыл от него, что он старался казаться гораздо глупее, чем был на самом деле. Поэтому профессор почти не сомневался, что снежный человек сможет, не привлекая особого внимания, попасть к нему.

Раз так, то наоборот, надо сделать, чтобы никто не догадался, что они менялись телами. Тем более Сундукову было неловко от мысли, что его сотрудники узнают, что шеф невольно слышал их непочтительные высказывания о нём. Это, как сидишь, куришь вечером в темноте на балконе в какой-нибудь общаге, а тут зашли знакомые женщины и начали такое говорить! Сразу бы показался им — всё было бы нормально. А теперь нельзя, надо сидеть незаметным до конца — иначе будет с кем-то огромная неловкость, а с кем-то крупный скандал. А чем дольше сидишь, тем больше неловкость углубляется. Да и страшно — зайдёт кто на балкон! И так несколько часов, если женщины болтливые.

«Хорошо бы они не узнали, что я всё слышал, — подумал Сундуков, — как угодно буду выкручиваться по поводу этого нелепого выступления, но виду не подам, что я был здесь».

Тем временем вручение грамот в президентском дворце подошло к концу и всех присутствующих в зале, включая журналистов, пригласили в соседнее помещение на торжественный банкет. Натренированная такими мероприятиями публика двигалась не торопясь, солидно и размеренно — именно для того, чтобы скрыть своё нетерпение.

Надо сказать, что раньше подобные собрания заканчивались фуршетами, но широкая натура президента Трумэна хотела большего. Поэтому он заменил относительно скромные фуршеты роскошными банкетами, хотя сам в них участвовал не всегда. Отвлекали порой государственные дела.

Если на фуршетах гости перемещались свободно, то на президентских банкетах за каждым было закреплено персональное место за шикарно накрытым столом. Причём, лауреаты размещались на самых почётных местах рядом с президентом.

А так как все лауреаты в этом году были мужчины, между ними посадили, так называемых, дам полусвета, чтобы разбавить мужскую компанию представительницами прекрасного пола. Другие приглашённые располагались немного дальше, ещё дальше — журналисты, а в самом конце блогеры-миллионники, операторы и прочие технические работники СМИ. Сотрудники администрации президента указывали гостям, кому какое место занять, а лауреатов отвели персонально, как говорится «под белы ручки», так что у йети проблем с этим не было.

Другое дело, что сам президент, провозгласив первый тост («За науку и её лауреатов!!!») сразу убыл со свитой в свою загородную резиденцию «вершить дела государства и творить историю», как он любил повторять. Так что сие мероприятие прошло без участия правителя страны под чутким руководством специально назначенного распорядителя банкета.

Перед йети, памятуя его выступление, поставили бутылку «Хеннесси». Немного пообвыкнув в человеческом обществе, снежный человек чувствовал себя значительно увереннее, тем более, что по окончании официальной части и перехода к неформальной атмосфера мероприятия резко изменилась. Чуткий йети сразу же уловил, что люди стали более раскованными и душевными. Он налету запоминал значение тех или иных новых слов и выражений, исходя из контекста тех или иных ситуаций. Тем более, что все вокруг него стали гораздо общительнее, особенно после ухода президента.

Но главное, йети следовал своему основному правилу. Следить за людьми и делать всё, как они. Вот официанты наполнили гостям рюмки и фужеры (йети, памятуя его речь, не спрашивая налили коньяка), вот гости подняли сосуды с жидкостью (йети сделал то же самое), вот гости выпили (после тоста президента — все до дна). Йети тоже выпил. С непривычки коньяк показался неприятным. Но не забываем, что это был организм Сундукова, а не йети. Если бы это был его организм, то употребление внутрь полной стопки крепкого спиртного напитка закончилось бы рвотой. Но организм Сундукова выдержал. Конечно, профессор не был пьяницей, но мог выпить изредка, по случаю, в хорошей компании, поэтому за много лет таких выпивок его организм привык к спиртному. Йети лишь поморщился и подумал (на своём языке): «И как только люди пьют такую гадость».

Тем не менее, исподволь, незаметно тепло стало разливаться по его телу… И это было только начало.

Также незаметно, по чуть-чуть, маленькими-маленькими шажками стало подниматься настроение, чтобы пройти в конечном итоге путь от лёгкого возбуждения, до бурного веселья…

А пирующие принялись тем временем за закуску.

— Я поухаживаю за вами, — сказала соседка слева и положила в тарелку йети кусок жареной осетрины, немного копчёного лосося и большую ложку селёдки под шубой. Салаты и маринады располагались рядом. Йети видел, что люди накалывают на вилки маринованные грибочки и солёные огурчики, поэтому делал то же самое. Вначале неловко, потом всё более и более умело. Тем более, что в лаборатории он видел, как люди орудуют столовыми приборами.

Тосты шли один за другим, соседка, взяв на себя роль официанта перед каждым тостом исправно наполняла его стопку. А йети, поглядывая на окружающих, так же исправно выпивал и закусывал. Соседка что-то восторженно щебетала ему под руку. Он отвечал нечто неопределённое — и этого было достаточно.

На банкеты ходят не для того, чтобы послушать других, а для того, чтобы высказаться самим.

С каждой стопкой йети становилось всё лучше и лучше. Да и закуска была вкусной. Даже несмотря на то, что вкус пищи в людском теле был как бы приглушён, точнее — восприятие вкуса не было столь ярким, как в теле йети.

«А всё-таки неплохо быть Сундуковым… едрить её в качель!» — подумал йети, пережёвывая буженину. В этот момент все замолкли и уставились на него. Снежный человек понял — пришла его очередь говорить тост. Но в отличие от прошлого выступления, он нисколько не волновался. Йети был уже изрядно выпивши, но не понимал, что с ним происходит. «Наверное, это типичное людское состояние, — думал он, — как хорошо быть человеком! Живут же люди!».

И ещё — чем больше он выпивал, тем легче ему становилось общаться, тем лучше он понимал человеческий язык. Обучение шло без помощи мысли, на уровне подсознания и шло довольно успешно. И даже последние его реплики, сказанные соседке, были вполне осмысленными. Главное в таких ситуациях не задумываться и говорить первое, что приходит в голову. Главное не тормозить и подчиняться своей интуиции. Йети смекнул, что в тостах чаще всего звучит предлог «за».

Поэтому он поднялся и не особо задумываясь провозгласил тост:

— За Сундукова!

Оно, конечно бы, было ничего, если бы это не говорил сам Сундуков. Что в теле Сундукова «сидит» йети знаем только мы с вами. Окружающие не ведали этого, поэтому поначалу все замолкли от неожиданности. Первой опомнилась соседка слева.

— Прекрасный тост! Очень!!! — прочувственно сказала она.

И в этот миг вокруг зазвучали слова поддержки:

— За Сундукова!

— За профессора!

— За доцента! (это от бывшего ученика, ныне известного биолога, знавшего Сундукова ещё доцентом).

В конце концов зал залили овации и восторженные крики:

— Слава Сундукову!

— Да здравствует профессор Сундуков!

— Великому Сундукову слава! Слава! Слава! Слава! Ура-а-а!

Так йети, сам того не ведая, исполнил мечту Сундукова. Старик порадовался бы, услышав эти возгласы.

Но он ничего не слышал, он мирно сидел в клетке. А йети в его теле постепенно входил в раж. И если тост «За Сундукова» он мог хотя бы знать, вспомнить его — ведь пребывая в клетке он мог услышать нечто подобное, когда сотрудники лаборатории изредка выпивали втайне от начальства. То последующие его действия были вызваны исключительно влиянием алкоголя, к которому йети был совершенно не готов.

Перепробовав все яства вокруг себя, под постоянно подливаемый коньяк (ему вскоре переменили бутылку), йети почему-то сосредоточился на одном особо понравившемся блюде, да так усердно, что газеты на следующее утро запестрели заголовками: «Профессор Сундуков проглотил целого каплуна!», «Жареный каплун и Сундуков — кто кого?», «Профессор вжарил петуха!» и тому подобными.

Потом он обнимался с соседкой слева и долго любезничал с ней, несмотря на плохое знание языка, затем — танцевал кадриль, прыгал через голову, плясал на столе с двумя тучными дамами. Потом носил этих дам на руках и даже пробовал танцевать с ними на плечах — и это у него почти получилось…

А потом его отвезли домой…

Понятно, что домой не к йети, не на Памир и даже не в лабораторию; а на квартиру к Сундукову, который наутро проснулся знаменитым. Точнее гораздо более знаменитым, чем был. Ибо если до того о нём писали в основном в связи с новостями науки, то теперь он попал в светские хроники («хроники» не в смысле «алкоголики», до этого йети организм Сундукова не довёл — мало было времени для адаптации:)).

Сундуков уже был довольно известным благодаря поимке йети, и стал ещё знаменитее после вручения премии и мудрёного выступления на сем торжестве. Участие в банкете, где он съел каплуна и проделывал акробатические трюки, только укрепило нетленную славу профессора Сундукова.

Не забываем, что на банкете было много журналистов. Под конец, им пришлось почти отвлечься от еды и от выпивки, чтобы сосредоточиться на Сундукове — снимать и фотографировать его выходки, записывать его выкрики. Наутро вся читающая публика обсуждала недюжинные физические способности профессора.

Как же это у него получилось? Сундуков никогда не отличался особенной физической силой, хотя и слабым его назвать было нельзя. Частые экспедиции держали его тело в тонусе, он регулярно делал зарядку, немного бегал по утрам, слегка закаливал организм — но не более того. Откуда же взялась в нём такая недюжинная сила?

Дело в том, что наши физические возможности определяются не только силой мышц, крепостью костей и прочностью сухожилий, но и тем, как всё это управляется. Поначалу для йети тело Сундукова было непривычным — оно казалось ему слабым и вялым, ощущения выглядели приглушёнными и нечёткими. Но постепенно йети начал осваиваться, а под влиянием алкоголя сей процесс настолько усилился, что он стал воспринимать сундуковское тело почти что своим. А йети очень хорошо прыгают и лазают — гораздо лучше, чем люди. И это у них получается не только потому, что они сильнее и ловчее нас, но и потому, что лучше умеют управлять своими движениями. Оказавшись в теле Сундукова, йети понимал, что оно не способно на такие трюки, как тело самого снежного человека. Но из жилистого и поджарого тела Сундукова йети мог «выжать» гораздо больше, чем сам Сундуков. Например, йети рассчитал, что тело Сундукова способно совершить два переворота через голову при прыжке вперёд и один переворот при прыжке назад, причём приземлится он на ноги, если прыгать со стола. Йети продемонстрировал это на банкете к вящему удовольствию, успевших заснять его, журналистов.

Сундуков был сухощав, умеренно мускулист, тренирован длительными путешествиями по лесам и горам. Не более того. Йети грамотно оценил силу его мышц и прочность сухожилий, все свойства его тела. Те прыжки, что выполнил йети в теле профессора Сундуков смог бы совершить физически, но не психологически. Во-первых — он боялся прыгать. Во-вторых — не знал, как правильно управлять мускулатурой при таких прыжках. Мы порой многого о себе не знаем. Таким образом, йети как бы раскрыл свойства чужого тела.

Сам Сундуков не знал, что его тело способно на такое; а если бы узнал, то прыгать бы просто побоялся; а если бы сдуру прыгнул, то сломал бы себе шею — потому что, как говорилось выше, важно не только уметь преодолевать страх, но и научиться грамотно управлять своим телом, правильно распоряжаться имеющими ресурсами. Как ни странно, разум йети в теле Сундукова с такими вещами умел справляться лучше, чем сам владелец тела.

Но не всегда — мелкая моторика получалась лучше у Сундукова. Это касалось не только умения всунуть иголку в нитку, но и владения вилкой и ложкой. И это, не говоря уже о наборе текста на компьютере, где кроме умения управлять пальцами требовались длительные навыки и, главное — знания, имевшиеся у Сундукова и отсутствовавшие у йети. Так что превосходство в одном — с лихвой компенсировались отставанием в другом. Два близкородственных вида — йети и люди выбрали разные эволюционные линии. Выбрали спонтанно, неосознанно, но они уже много тысячелетий шли разными путями. Нельзя сказать, что один путь лучше, другой хуже — они просто разные. Вот и всё.

А тем временем Сундуков в теле йети остался один. Сотрудники разошлись по домам, закрыв предварительно двери — и лаборатория погрузилась в тишину. Лишь где-то далеко-далеко слышался шум одиноких автомобилей, да неясыть кричала тоскливо в ночи.

Институт, где работал Сундуков находился на окраине города, там, где городские парки плавно сливались с загородным лесом, поэтому шумы громадного мегаполиса почти не доходили сюда.

Наконец-то профессор остался в одиночестве, и у него появилась возможность спокойно обдумать происшедшее.

Понять суть, то есть природу перемещения своей личности в чужое тело, Сундуков не мог — пока по крайней мере. Он не знал, как даже подступиться к этому. Столь нестандартное явление пока не поддавалось какому-то разумному осмыслению. Поэтому профессор решил заняться этим позже, когда вернёт себе свой облик. А пока надо старательно запоминать ощущения, накапливать информацию для того, чтобы потом сделать тщательный анализ.

Но сейчас его занимали более приземлённые вещи, а именно — как поведёт себя йети дальше? Профессор стал тревожиться об этом сразу, как только отошёл от нежданной, неимоверной радости, охватившей его, когда он узнал, что его тело не захватили террористы.

А действительно — как поведёт себя йети на банкете? Официальная часть прошла более-менее нормально — профессор мог наблюдать это по телевизору. Банкета он видеть не мог и чем больше задумывался, тем больше волновался по этому поводу. А как йети проведёт ночь? О том, что его доставят на машине администрации президента к нему домой, Сундуков не знал (иначе волновался бы ещё больше).

Сам он планировал добираться домой на такси или вызвать служебную машину института, тут уж как случится. Профессор имел свой автомобиль, но почти не пользовался им. Машина пылилась на загородной даче. Он предпочитал такси или общественный транспорт (после поимки йети, когда его стали узнавать на улицах — всё же больше такси). Как высокопоставленный работник Сундуков имел право в случае необходимости вызвать служебную машину — «разгонку», как их называли в НИИ (разгонный автомобиль). Но пользовался этой возможностью не часто. Персональный служебный автомобиль с шофёром полагался по штату только директору института и его заместителю. Но как руководитель крупнейшей лаборатории, слава о которой гремела на всю страну (и даже на всю планету), которая делала институт знаменитым, облегчала увеличение государственного финансирования и получение спонсорской помощи, Сундуков без труда мог бы «выбить» себе персональный служебный автомобиль. Стоило ему только поставить об этом вопрос, и он был бы решён немедленно. Сундуков принадлежал к высшему руководству института. Совещания высшего руководства проходили каждый понедельник. Сундуков был активным участником этих совещаний, выбил для своей лаборатории много дорогостоящего оборудования, увеличил вдвое количество помещений лаборатории, увеличил штат сотрудников и поднял им зарплату. Но он ни разу даже не задумался, чтобы решить вопрос с персональным авто. Несмотря на своё честолюбие, профессор Сундуков был скромным в быту.

Обдумывая всё по порядку, Сундуков рассудил, что институтскую «разгонку» йети вызвать не сможет. И вряд ли его адаптация в человеческом социуме дошла до такой степени, чтобы он мог воспользоваться такси или общественным транспортом, хотя во внутреннем кармане пиджака, который сейчас на йети, лежит бумажник с деньгами. Сумма не очень крупная, но и не маленькая. Уж на такси точно хватит. Есть в кармане пиджака и смартфон, чтобы вызвать такси. Но вот знаний для всего этого у йети нет (тем более что смартфон профессор отключил). Значит снежному человеку придётся тыняться по городу всю ночь… Не случилось бы с ним чего!

С другой стороны, если идти пешком, то от администрации президента до института Сундукова часов пять-шесть ходьбы. Так, что большую часть ночи йети сможет использовать по делу. В том, что йети найдёт институт, профессор не сомневался. Он давно изучал этих существ и всегда удивлялся тому, что они отлично ориентируются в пространстве. У них очень развито «ощущение местности», как называл это Сундуков. Раз где-то побывав, йети при желании мог вернуться в эту точку с любого места, как бы далеко оно не находилось. Главное, чтобы не было непреодолимых препятствий в виде морей или пустынь. А в том, что йети сохранил свои умственные способности в его теле, Сундуков нисколько не сомневался, так как сам сохранил свои умственные способности в теле йети. Физически он его ещё не освоил до конца, это тело. Ощущения были ярче, что поначалу непривычно, эмоции выражены сильнее. Но стиль мышления, воспоминания, осознание своего «Я» — остались прежними. Значит йети без труда найдёт институт, где томился несколько месяцев, а сейчас томится он — Сундуков, отправивший это, ни в чём ни повинное, создание за решётку.

А что будет дальше? Здраво поразмыслив, Сундуков почему-то решил, что йети в его теле придёт утром к нему на работу. Раньше всех сотрудников. Именно так делал сам Сундуков. Приходил часов в семь-восемь, хотя рабочий день начинался с девяти. Благо профессор жил неподалёку, в пешей досягаемости. А когда йети появится здесь, можно будет уладить с ним все вопросы по обмену телами и доставке снежного человека домой на Памир… Так рассуждал Сундуков…

Глава 3. Побег

А тем временем йети в его теле мчал на шикарном автомобиле президентской администрации прямёхонько домой к Сундукову. На встречу с его женой и дочкой (у семьи Сундуковых была ещё домработница — горничная Груня, но она приходила только в дневное время на несколько часов).

Развозка лауреатов государственными машинами не была обязательной, но предполагалась. Кто-то имел персональный автомобиль с шофёром, кто-то жил неподалёку и отказался от транспортировки. Но вопрос с Сундуковым решили исходя из количества выпитого им. Причём распорядитель торжества велел шофёру и прикреплённому к нему для такого случая одному из сотрудников не просто довезти профессора к подъезду, но и провести его «под белы ручки» до порога квартиры, чтобы передать домочадцам, как он выразился — «из рук в руки».

Йети, несмотря на то, что был выпивши, почувствовал, что роскошный автомобиль мчит его к заветной цели, к лаборатории — той что на несколько месяцев стала его домом и тюрьмой одновременно, а теперь служила местом заточения другого узника.

Как уже говорилось, дом Сундукова находился недалеко от его работы, и йети с каждой секундой понимал, что он всё ближе и ближе к цели, настолько у снежных людей развито чувство ориентации в пространстве.

Так, что профессор не ошибся в том, что йети найдёт место своего заключения и, добавим, своих многочисленных злоключений. Но как же снежному человеку удалось это пребывая в теле Сундукова? Возможно при помощи органов чувств, находившихся в его собственном теле он каким-то образом координировал движения тела Сундукова. Ведь обмен информацией между телами, как мы знаем происходил со скоростью света, то есть мгновенно. Но возможно и то, что мы — люди, точнее наши предки в древности тоже умели ориентироваться в пространстве подобно йети, а потом утратили это умение. А снежный человек, пребывая в теле Сундукова, лишь пробудил древние чувства, которые оставались у нас в рудиментарном состоянии.

Йети встревожился лишь в самом конце пути, когда, немного не доехав до института, машина вместо того, чтобы подъехать к проходной, резко повернула направо. Но волновался йети недолго — через несколько секунд автомобиль остановился у парадного подъезда семиэтажного дома, построенного по спецпроекту для особо ценных сотрудников института. Так как квартиры передавались в собственность, там сейчас жили не только сотрудники, но и их наследники, а кое-то вообще продал своё жильё посторонним людям и уехал восвояси. Но большинство квартир всё же принадлежало учёным и их семьям. Сундуков жил на третьем этаже, куда его и сопроводили под руку служащие администрации мимо встревоженной консьержки и одного из изумлённых коллег, поздоровавшихся с профессором. Знакомые Сундукова были удивлены — они никогда не видели профессора таким выпившим. И учёный-сосед, и консьержка объяснили себе состояние профессора тем, что тот получил государственную премию и «нализался» на радостях. Хотя совсем недавно он получал правительственную премию и ничего подобного не происходило. Куда больше бы удивились знакомые, если бы узнали, что тот, кого сейчас ведут мимо них и не Сундуков вовсе — а настоящий Сундуков, суровый и пушистый заперт в клетке в своей лаборатории в трёхстах пятидесяти метрах отсюда.

Супруга и дочь Сундукова были не на шутку взволнованы после просмотра его выступления в прямом эфире. Профессора они знали лучше других и сразу поняли, что с ним что-то не то — особенно ясно это ощутила супруга. Она бы почувствовала чужого, даже если бы йети сумел без запинки прочесть заготовленную речь.

И жена, и дочь Настя непрерывно набирали его по мобильному. Но профессор отключил его ещё перед тем, как поднялся на сцену палеомузея. Реальный Сундуков, если бы лесной человек не захватил его тело, включил бы смартфон после завершения мероприятия в палеомузее, снова бы отключил перед вручением премий у президента и снова включил бы его после завершения официальной части. Понятно, что йети всего этого сделать не мог.

Домочадцы сильно волновались. Они чувствовали, что с Сундуковым что-то случилось. Ведь они знали, что профессор всегда на связи, кроме тех случаев, когда он читает лекции, ведёт практические занятия со студентами, выступает по телевизору или лазит в горах вне зоны досягаемости (но и в этом случае с ним связывались по рации, хотя далеко не каждый день).

Звонок в прихожей зазвенел нетерпеливо, многократно и тревожно. За дверью явно чужие! Едва открыв, супруга Сундукова впилась глазами в глаза йети. Из дальней комнаты с криками: «Папа! Папа пришёл!» бежала дочь Настя. За считанную долю секунды йети понял, что разоблачён. Маленькая внешне неприметная женщина сделала то, чего не могли сделать сотни людей, с которыми пересекался снежный человек в чужом теле в этот вечер. Она поняла, что Сундуков-то — ненастоящий!

— Принимайте лауреата! — с улыбкой сказал сотрудник администрации подталкивая оторопевшего йети через порог.

— Это не он… — гробовым голосом ответила сундуковская супруга. Произнесла она это машинально, ещё не сообразив, что ей делать дальше.

— Что значит не он? — спросил сотрудник администрации.

— Папа! — закричала дочь Настя, которая к тому времени добежала из своей комнаты до входной двери по коридору обширной сундуковской квартиры.

Она бросилась отцу на шею и таким образом спасла ситуацию. Йети рефлекторно обнял девочку, получилось у него это настолько искренне, настолько естественно, что супруга Сундукова заколебалась. Ей начало казаться, что она немного вне себя от волнения.

Сопровождающие лауреата служащие администрации довольные тем, что девочка разрядила обстановку, торопливо откланялись.

По долгу службы именно этим сотрудникам часто приходилось провожать домой после банкетов у президента разных подвыпивших начальников или знаменитостей (или тех и других в одном лице), и они порой становились невольными свидетелями скандалов в тех семьях, где жёны категорически не приемлют пьянства.

Чтобы не стать участниками очередной семейной разборки сотрудники быстро ретировались.

А йети остался один на один с сундуковскими домочадцами. Он сразу понял, что это семья того человека, который похитил его и почему-то сразу вспомнил о своей семье, оставшейся там — далеко в горах. У него, по совпадению, тоже были жена и дочь.

Были живы и родители, а также братья и сёстры, племянники и племянницы, тёти и дяди. И это, не считая более отдалённых родственников.

Кстати, родители Сундукова тоже живы, хотя очень старенькие. Братьев и сестёр у него нет и не было. Тёти и дяди уже умерли, а с двоюродными братьями и сёстрами он не родичается — в отличие от йети.

— Ну, как всё прошло? — торопливо спросила Настя.

— Нормально, — сдавлено ответил йети.

Каким-то образом он понял, что сказать надо именно это слово. Наверное, он угадал с ответом, потому, что начал интенсивно вживаться в человеческое общество. Хотя, по правде сказать, вживаться он стал раньше. Ещё когда сидел в клетке. Когда по утрам на работу приходили сотрудники лаборатории йети часто слышал, что вместо приветствий или вместе с приветствиями люди часто спрашивают друг у друга — «Как дела?», «Как прошла вчерашняя встреча?», «Как провёл (провела) выходные?» и тому подобное. На такие, по сути, ничего не значащие вопросы, обычно следуют ничего не значащие ответы. И слово «нормально» встречается в этом контексте чаще других.

К тому же йети чётко улавливал интонацию. По интонации Насти он понял, что сказать надо именно это слово. И оказался прав.

Хотя Настя переживала за папу после того, как посмотрела его странное выступление, и когда он долго и упорно не отвечал на звонки (а рядом с ним не было никого из знакомых, чтобы позвонить им), её вполне удовлетворил краткий ответ родителя. Молодую девушку интересовали совершенно другие дела, а не скучные для неё проблемы взрослых, что типично для шестнадцатилетнего возраста. Поэтому услышав обтекаемый ответ отца, она перестала волноваться, и вполне довольная ушла в свою комнату.

А снежный человек остался один на один с женой Сундукова…

А тем временем настоящий Сундуков в теле йети продолжал сидеть в клетке. Наступала ночь, но спать ему не хотелось, хотя в клетке имелось удобное ложе, сплетённое из ивовых прутьев, подобное тем, какие профессор находил во время своих многочисленных экспедиций на покинутых стоянках йети. Для своего питомца он распорядился сделать точно такую же кровать и через установленную в клетке видеокамеру неоднократно наблюдал за тем, как лесной человек спит. Сундуков делал это ради науки. Когда в лаборатории были люди, йети никогда не ложился в их присутствии.

Раз он уж оказался в теле лесного человека Сундуков решил поспать. Во-первых, для пользы науки, как учёный он решил узнать о йети как можно больше. В том числе изучить сон этих существ, если так можно выразиться, изнутри. Во-вторых, профессор хотел выспаться, чтобы новый день встретить отдохнувшим. Неизвестно как всё пойдёт завтра.

Сундуков лёг и принял ту позу, которую он подсмотрел у йети. Было довольно удобно. Но заснуть он не мог. Бурные события сегодняшнего дня, да и сама необычность, если не сказать противоестественность ситуации не давали ему уснуть. Немного поворочавшись, профессор снова принял сидячее положение.

В ушах стоял какой-то неясный шум. Поначалу Сундуков не обращал на него внимания, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях, но шум усиливался и усиливался. Вначале он был подобен прибою, а потом начал рассыпаться как бы на отдельные голоса, которые, то по отдельности, то все вместе как бы пытались докричаться до него. Сундуков встал и начал ходить по камере (именно так он сейчас назвал про себя клетку йети — пресловутые «апартаменты со всеми удобствами»). Он всё ходил и ходил, а шум всё нарастал и нарастал — профессор никак не мог избавиться от него.

Он мысленно глянул на себя со стороны и понял, что похож на мечущееся по клетке животное.

Почему-то подумал о камерах слежения за узником, установленных по его приказу в «апартаментах со всеми удобствами». Ему почему-то стало стыдно. Он вспомнил, что наутро лаборант, который по долгу службы отслеживал ночное поведение йети, будет просматривать видео и доложит профессору о необычном поведении питомца. «Доложит мне, — подумал Сундуков, — а мне ли? Вернусь ли я в своё тело? Или не судьба?».

Но он решил гнать от себя мрачные мысли, тем более, что шум в ушах продолжал усиливаться.

Сундуков сел и закрыл уши руками. Шум от этого стал только громче. Оказалось, что шум был не в ушах, а как бы внутри головы.

Казалось, что он распадается на отдельные слова, при этом звучали разные голоса — мужские, женские, детские. Причём их было много — и мужских, и женских, и детских.

«Наверное, я схожу с ума, — подумал Сундуков. — А может… а может йети способны к телепатии, может это телепатические голоса?».

Профессор гнал от себя такую мысль. Он не верил в телепатию. Но, с другой стороны, если бы ему совсем недавно рассказали, что йети способны на обмен телами, он тоже бы не поверил. Если эти удивительные создания способны на такое, то мало ли чего от них можно ожидать?

«А может мне просто чудится?» — подумал Сундуков. Но тогда не чудится ли ему всё остальное, может это просто нелепый затянувшийся сон? Профессор встал и ощупал руками прутья клетки, постучал по столу, даже отпил воды из фонтанчика, установленного в клетке. Всё было донельзя реальным. Если это сон — то вся наша жизнь — это тоже сон. А тут мы уже скатываемся в дебри философии. Сундуков не любил философию, хотя хорошо изучил её. Профессор был поклонником конкретной науки.

Он мысленно настроил себя на то, что проводит научное исследование. Такое же как сотни других в его жизни. Поэтому снова сел на ивовую кушетку, закрыл уши руками и сосредоточился на шуме. Тот всё больше и больше распадался на отдельные голоса. Уже можно было расслышать отдельные слова, вначале неясно, а потом всё отчётливее и отчётливее. Язык был незнаком, но Сундукову казалось, что он начинает понимать его. Казалось, что с ним говорит сама природа. Говорит голосами йети, которые раньше людей вкусили блага цивилизации, но решили всё-таки вернуться к назад — к природе. Цивилизацию они использовали для самосовершенствования. Они как бы вобрали её достижения внутрь себя, а не держали вовне как люди.

— Где же ты, мой сын? — Сундуков расслышал отчётливую фразу в сонме других, сказанную женским голосом и встрепенулся от стыда и ужаса. Ведь это именно он, профессор Сундуков отнял сына у матери.

— Где же ты, отец? — теперь он слышал голос девочки.

— Где же ты, муж? — это уже женский голос, но не тот, что первый — явно другой.

— Где же ты, брат? — эти слова много раз произносились разными голосами, мужскими и женскими.

— Где же ты, друг? — звучало следом.

Потом голоса повторялись снова и снова, говорили дети, которым пленник приходился дядей; старики — кому он был племянником; ещё один старческий голос принадлежал отцу нашего йети. Многие близкие и дальние родственники, друзья и знакомые вопрошали в пустоту.

Разными тонами и оттенками, с разным ритмами и вибрацией — это повторялось непрерывно и звучало со всех сторон.

«Что же я наделал? — подумал Сундуков. — Сколько же горя я принёс этим созданиям!».

Он отнял руки от ушей и закрыл ими глаза. Как бы от стыда.

Сундуков почему-то вдруг вспомнил о своей семье — о родителях, о жене и дочке. «Как они там без меня?» — подумал он.

А голоса слились в единый жуткий вой, похожий на волчий…

А между тем, йети в теле Сундукова стоял перед его супругой возле входной двери и не знал, что ему делать. Он почувствовал, что разоблачён. Может и не совсем разоблачён, но ещё никогда йети не был так близок к провалу. Он настолько разволновался, что сразу же протрезвел. Хмель, как рукой сняло!

Жена Сундукова продолжала молчать и смотрела ему в глаза.

— Ну, что — разгуляемся, — почему-то произнёс йети. Это были первые слова, которые пришли к нему в голову. Правда, проговорил он их не совсем уверенно. С какой-то дрожью в голосе.

Жена Сундукова отпрянула от двери, но не отводила от него взгляда.

«Как бы ей всё объяснить?» — лихорадочно думал йети. По большому счёту он сейчас как бы её союзник. И ему и, как он понял, ей тоже надо чтобы Сундуков вернулся в своё тело. Но мало того, что йети не знал языка, так даже если бы знал — никто бы ему не поверил. По крайней мере никто из людей.

Никто из адекватных людей, по крайней мере.

— Ты ли это? — сдавлено и как-то неуверенно спросила жена. — Что с тобой? Ты на себя не похож…

После этих слов она надолго замолчала, но продолжала смотреть на него. Йети тоже благоразумно помалкивал.

— Это не ты, — наконец произнесла Сундукова, отодвигаясь к стенке. — Ты… ты… ты — оборотень?

Последнее слово она сказала с каким-то мистическим ужасом, почти шёпотом. Но, тем не менее, не совсем уверенно, как бы ожидая, что её разубедят в этом. Как бы веря, что всё сейчас прояснится.

Йети понял — у него появился шанс. Но всё сейчас зависит только от слова. От того, что он скажет.

Что именно человек может молвить в такой ситуации? Йети почему-то хотелось выкрикнуть: «Приключения продолжаются!!!». Но вместо этого он выдавил из себя одно слово, и именно оно оказалось спасительным. Видать месяцы, прожитые с людьми и особенно последние часы общения с ними — не прошли даром. К тому же снежные люди имеют чрезвычайно развитую интуицию.

— Плохо, — сказал йети.

— Тебе плохо?! — вскрикнула сундуковская супруга. — Как же я сразу на догадалась? Ты сам не свой, совсем не похож на себя…

— Я сейчас! — добавила она убегая.

Вскоре она вернулась со стаканом какого-то лекарства. Йети волей-неволей пришлось выпить.

— Иди приляжь.

Йети послушно пошёл в комнату, которую жестом указала жена Сундукова. Пошёл не разуваясь. Он вообще-то не знал, что в квартирах того социума, где обретался Сундуков, принято разуваться или переобуваться в комнатные тапочки. В лаборатории сотрудники ходили обутыми. На приёме у президента все присутствующие тоже были в обуви. Откуда же йети было узнать о традиции разуваться? Супруга Сундукова обратила внимание, что её якобы муж пошёл в спальню обутым, но она списала это на его плохое самочувствие.

— Может скорую вызвать?

— Плохо.

Йети повторил это слово, так как оно сработало один раз. Мадам Сундукова пошла в другую комнату за мобильным телефоном. А йети взглянул в открытую дверь балкона и сердце его взыграло от радости. Он увидел институт! Он сразу узнал его. То место, где томился несколько месяцев и куда так стремился попасть сейчас. До этого лесной человек никогда не видел институт снаружи, но хорошо знал его изнутри.

Длинные освещённые коридоры с огромными окнами разделёнными лишь узкими полосками металла были хорошо различимы отсюда. Его неоднократно возили по этим коридорам.

В другом корпусе, соединённым с предыдущим, были окна лабораторий, и йети сразу же узнал своё окно на четвёртом этаже. Узнал по дереву, стоявшему рядом. Оно было частично освещено светом фонаря, находящегося неподалёку.

Хотя это дерево йети мог наблюдать из своего заточения не с той стороны, что видел сейчас, а с противоположной — он хорошо запомнил узор его ветвей. Йети, вообще-то чутки к подобным деталям, поэтому сомнений не оставалось — это именно его окно.

Тусклый свет, струящийся из окна, подтверждал догадку. Когда сотрудники лаборатории уходили, они гасили верхние лампы, но включали систему ночного освещения — два ночника на стенах.

Сейчас была уже ночь (банкет закончился поздно), однако из-за туч уже проглядывала тревожная луна, которой помогали уличные фонари.

Увидев цель, снежный человек немного поразмыслил и принял решение. Надо бежать! Он догадался, что жена Сундукова пошла кого-то звать. И что это делается для его же блага, точнее — для блага того, чьё тело он сейчас занимал — он тоже понял. Но йети не знал, что с ним будет, если не убежит сейчас.

Понятно, что разумнее было бы дождаться, когда все уснут и уйти незаметно (о том, что люди ведут дневной образ, жизни йети был осведомлён).

Снежные люди обычно спят со своими жёнами, а как это принято у людей йети понятия не имел, но почему-то смущался от мысли, что ему придётся спать с чужой женой. К тому же она кому-то звонит по телефону. За время своего пребывания в плену йети часто видел людей за подобным занятием и знал, что таким образом эти существа общаются между собой на расстоянии. К тому же несколько раз он видел краем глаза на экране смартфона лицо собеседника, порой кого-то из знакомых сотрудников, кои отсутствовали в данное время в лаборатории. Поэтому от звонка жены Сундукова ничего хорошего не ждал.

Он вышел на балкон. Это был третий этаж. Но рядом росли два дерева с достаточно крепкими ветвями. Йети уже хорошо изучил тело Сундукова. Он знал, что если прыгнет прямо на газон под балконом — то разобьётся или покалечится, в лучшем случае. А вот если аккуратно прыгнуть на ветку соседнего дерева, а оттуда на ту, что чуть пониже ветку другого дерева, то с него совершенно безопасно можно будет сигануть на газон. Разве, что ладони о ветки поцарапаешь, но это сейчас не важно.

Йети хорошо лазят по деревьям и безошибочно оценивают их по степени «проходимости», знают, какая ветка выдержит прыжок на неё, а какая нет.

Он стоял на балконе. Жена Сундукова, закончив звонить, приближалась с каким-то предметом.

— Сейчас приедут лечить твоё тело, но лечить надо не только тело, но и душу. Для тела врачи привезут лекарства, а для души… Я вот тебе ладанку принесла…

С этими словами сундуковская супруга протянула йети какой-то красивый брелок на цепочке.

Он посмотрел на неё, улыбнулся, потом развернулся, в считанные секунды залез на перила, опираясь о косяк открытого балконного окна, и выпрыгнул.

Мадам Сундукова не успела ничего сообразить, поэтому даже не пыталась остановить его, а лишь вскрикнула от ужаса, подбегая к перилам.

Она ожидала увидеть внизу распростёртое безжизненное тело своего мужа, а вместо этого увидела его вовсе не безжизненным, а бодро несущимся по газону прочь от дома...

— И всё-таки это был оборотень… — прошептала жена Сундукова сухими губами. У неё потемнело в глазах, и казалось она вот-вот упадёт в обморок.

— Ишь как ладанки испугался… бежит от неё как чёрт от ладана, — добавила она.

Сундукова ещё немного постояла, пошатываясь и пытаясь прийти в себя.

— Изыди, нечистая сила! — проговорила она грозно. Перекрестилась. Развернулась и пошла в комнату.

Несмотря на пережитое, женщина ощутила явное облегчение.

Она сразу почувствовала, что тот, кого привели к ней, не является её мужем. Но никак не могла объяснить себе ситуацию. Мозг отказывался верить в такое. Ведь этот человек внешне ничем не отличается от её мужа, но, тем не менее, это был явно не он.

Поэтому Сундукова пыталась уверить себя, что это всё же её супруг, только почему-то сильно выпивший. Профессор Сундуков выпивал редко, но если пил, то очень мало, как говорится — в меру. Его никто никогда не видел пьяным, включая собственную жену. И женщина подумала, что может быть на президентском банкете её муж напился впервые в жизни, может его напоил тот, кому нельзя отказать (по стране ходили слухи, что президент Трумэн, как о таких говорят — «выпить не дурак») поэтому её муж сейчас сам на себя не похож. А когда тот сказал, что ему плохо, то она уже почти уверила себя, что перед ней настоящий Сундуков, а не какой-то там оборотень.

Но когда появилась святыня, то он тут же сиганул через балкон. Значит, всё-таки это был оборотень, представитель нечистой силы.

Тем более, что ещё вручая ладанку, мадам Сундукова механически перекрестилась.

— Вот, что крест животворящий делает! — произнесла она тогда, глядя вослед убегающему слегка прихрамывающему «оборотню».

Нельзя сказать, что жена Сундукова была особо религиозной или суеверной. В молодости она чуть ли не атеисткой была, но, как и у многих женщин, религиозность её с годами возрастала. Нет — она не стала истовой богомолкой; церковь посещала редко, но тем не менее при болезни использовала не только телесные лекарства, но и прибегала к помощи высших сил. Не из особого суеверия, а так — на всякий случай. Муж её над этим посмеивался, но не особо упирался, когда она просила его надеть ладанку или крестик (обычно, он такое не носил — чтобы не потерять в полевых условиях, как объяснял жене). И вот, когда она вызвала скорую, хотела, чтобы он надел ладанку, а тот сиганул с балкона.

Понятно, что ничем иным, кроме как нечистой силой женщина объяснить себе это не могла, она не знала, что йети и без этого решил выпрыгнуть. К тому же он не разбился. Значит это явно не человек, а оборотень. Что же ещё могла об этом подумать бедная женщина?! То, что в тело её мужа вселился снежный человек, выглядело бы в её глазах куда более нелепо, чем здравая, как ей казалось, мысль об оборотне (возможно легенды об оборотнях так или иначе родились под влиянием древних йети).

Трезво рассудив, жена Сундукова поняла, что ей сейчас не скорую надо вызывать, а полицию, чтобы искать своего мужа. Позвонив в полицию и сообщив о пропаже, она дала отбой скорой помощи.

Надо сказать, что прыжок йети наблюдала не только супруга Сундукова. В квартире неподалёку проживал один известный блогер, сын сундуковского коллеги по работе в НИИ.

И надо ж было такому случиться, что именно в момент прыжка мнимого Сундукова этот блогер вышел на балкон покурить. А смартфон парень всегда носил с собой. К сожалению, сам прыжок он заснять не успел, на видео попало только приземление профессора на руки с кувырком через голову. Зато блогер во всех подробностях сумел заснять, как Сундуков прытко убегает по газону, слегка похрамывая (он немного потянул сухожилие, но боль скоро прошла).

Наутро десятки тысяч подписчиков этого блогера читали письменное сообщение о том, как уважаемый лауреат государственной премии скакал по ветвям и лицезрели его приземляющимся через голову, а затем — бодро несущимся по газону. Вскоре новость подхватили многие СМИ к вящей славе профессора Сундукова. «Лауреат-древолаз», «Профессор Сундуков скачет по ветвям», «Сундуков превзошёл обезьяну», «Известный дарвинист вспомнил свои истоки», «Через окно — на волю», «Профессор Сундуков сбежал от жены, выпрыгнув в окно», «Скандал в семействе Сундуковых — жена выбросила мужа!» — типичные заголовки новостных сообщений и светской хроники.

Выбравшись из квартиры Сундукова, йети направился прямо в институт. Входная дверь была заперта, а сквозь широкие окна был виден охранник в вестибюле у турникета.

Йети подошёл к окну своей лаборатории и долго смотрел на его тусклый фосфорический свет. Сколько ночей подряд он наблюдал сей свет изнутри. Правда, немного другими глазами, но всё же…

Однако сейчас не время для воспоминаний. Окно было хорошо заметно — оно единственное из соседних было освещённым, но находилось довольно высоко. Если бы йети был в своём теле он, хотя и не без труда смог бы допрыгнуть до окна. Среднестатистический йети примерно в три раза сильнее среднестатистического человека. Смог бы допрыгнуть не с земли конечно, но с ветки ближайшего дерева. Однако тело Сундукова явно было неспособно на такой прыжок, даже если им управляет такое опытное в этом деле существо, как йети. Дерево было слишком далеко. К тому же, как проникнуть сквозь стекло? У себя в горах на покинутых людских стоянках, йети порой находил разбитые людьми стеклянные бутылки и догадывался, что стекло можно разбить. Но он не знал, касается ли это свойство всех стёкол. Может для окон используются небьющиеся? К тому же, так или иначе, а без шума это не сделаешь.

Примерно так рассуждал йети, бродя по скверу под окнами института в поисках какой-нибудь длинной палки, которую можно было бы приставить к стене и подняться при её помощи к окну лаборатории или перекинуть её к этому окну с ближайшего дерева. Тут даже не палка нужна, а целое бревно (точнее ствол корабельной сосны). Понятное дело, что бревна он не нашёл.

Тогда йети обошёл вокруг здания института в поисках какого-нибудь другого входа (свободного от охраны), или хотя бы открытого окна в пределах досягаемости (он знал, что окна имеют свойство открываться). Ничего подобного лесной человек не обнаружил.

Тогда он нашёл густые кусты, откуда был виден вход в НИИ, затаился и стал ждать, когда институт откроют. Йети хорошо чувствуют время, и наш герой понимал, что до рассвета не так уж и долго осталось (чувство времени сохранялось и в теле человека, благодаря обмену информацией со своим телом через первичное информационное поле). Сундуков приходил на работу очень рано, часто на час-полтора раньше положенного по служебной инструкции времени (когда приходили другие сотрудники лаборатории). Поэтому дождавшись открытия института можно было, находясь в теле Сундукова, беспрепятственно прийти в лабораторию и поменяться с ним телами, пока не пришли другие люди. В кармане пиджака Сундукова была связка ключей. Наблюдательный йети давно заметил, как работают эти предметы. Он не сомневался, что один из ключей от двери того помещения лаборатории, где его держали. В крайнем случае, запасной ключ есть у дежурного по этажу — это он тоже знал.

Вот с таким мыслями, перебирая правой рукой ключи в кармане, йети ждал рассвета. К тому времени тучи на небе полностью рассеялись, и луна окончательно вступила в свои права. Дул приятный свежий ветерок, в кустах стрекотали сверчки, а на лацкане сундуковского пиджака сиял в лунном свете драгоценный значок лауреата государственной премии (грамота лауреата в роскошной папке осталась лежать в квартире Сундукова в коридоре на полочке, куда её положили сопровождающие йети сотрудники администрации).

О том, что его (точнее того в чьём теле он находится) ищет полиция — йети не знал. К его счастью тогда его не нашли.

Зато нашли другие. Прямо, как по закону жанра! Ночные хулиганы увидели, что в кустах какой-то худощавый тип прячется. Явно «ботаник» по внешнему виду. И ещё с какой-то красивой брошью на груди, или может быть это орден такой. Вещь явно не дешёвая. Решили отобрать.

— Папаша, огоньку не найдётся? — спросил главарь, чтобы «приклепаться» к старичку.

— Каплун, — ответил йети, почему-то вспомнив о пиршестве в президентском дворце.

— Что за каплун? — хулиган явно не знал старинного названия кастрированного петуха.

— Петух жареный, — уточнил йети.

— Это ты меня петухом назвал!!! Да ещё и вжареным! Сейчас я тебя, так вжарю, что кровавой юшкой умоешься!

Хулиганы собирались побить беззащитного, как им казалось, «ботаника». Да куда там! «Ботаник» оказался каким-то каратистом, или может это генерал спецназа в засаде сидел, недаром у него орден на груди (так подумали хулиганы). Он дал такой неожиданный отпор, что хулиганы едва спаслись от него. И спаслись только потому, что сдались полицейским, которые вышли на поиски Сундукова (хулиганы тоже находились в розыске, йети был не первый, к кому они «приклепались»). Но хулиганы решили, что лучше в КПЗ посидеть, чем быть убиенными в эту бурную ночь… По виду «ботаник», а по ветвям несётся, аки обезьяна, прыгает сверху и сбивает наповал, да ещё ревёт при этом, аки буйвол лютый.

Йети остро чувствовал несправедливость и решил проучить ночных грабителей не потому, что был агрессивен. Он понял, что на нём они не остановятся, нападут ещё на кого-нибудь, кто, в отличие от него, окажется беззащитным перед ними. Потому и гнался за хулиганами, имитируя рёв разъярённого медведя. В исполнении глотки Сундукова рёв вышел так себе. Больше на мычание коровы похож. Но ночным грабителям и этого хватило.

Однако, когда они сдались людям в форме, йети сразу же прекратил преследование и шмыгнул в ближайшие кусты. Он ничего не знал о полиции, но обратил внимание на то, что эти люди в необычной, отличной от других одежде; что их одежда одинакова — скорей всего они имеют какие-то особые права в мире людей. И йети не ошибся. Как видим его вживание в социум шло, как говорится, семимильными шагами.

Прекратив преследование хулиганов, лесной человек вернулся на свой наблюдательный пункт.

И вот наконец забрезжил рассвет. Йети не стал ожидать, когда к проходной потянутся первые сотрудники, решил, что первым будет он. В памяти всплыло, что пару раз Сундуков приходил примерно в такую же рань. Йети не знал, что в те разы Сундуков шёл не через проходную, он просто порой ночевал в институте, когда ставил какой-нибудь длительный эксперимент. Лаборатория Сундукова занимала ещё несколько помещений, кроме той большой комнаты, где томился йети. Среди прочих помещений был и отдельный кабинет начальника лаборатории (кабинет имел приёмную с секретаршей спереди и комнату отдыха с туалетом и умывальником сзади). А институт открывался строго шесть утра, хотя основная масса сотрудников являлась к девяти.

Йети не знал всех этих тонкостей и смело пошёл к вестибюлю. Охранник посмотрел на него сквозь стекло, узнал уважаемого профессора, кивнул ему головой, открыл стеклянные двери нажатием кнопки, потом открыл турникет, что-то бурча себе под нос. Он вообще-то привык к тому, что некоторые сотрудники бывает приходят раньше срока и всегда открывал им. Но такого поведения явно не одобрял. Правила — есть правила! Их должен соблюдать кто бы ты ни был. Будь ты хоть сам Сундуков! Да хоть даже директор института! На то и утверждают всякие уставы и регламенты, чтобы их соблюдать.

А между прочим, увлечённый внутренним монологом охранник и сам нарушил правила. Он не попросил входящего предъявить пропуск. В институте работало несколько сотен человек, и у рядовых сотрудников охранник обычно спрашивал пропуск, но Сундукова он знал в лицо, поэтому пропустил его так. А если бы спросил? Пропуск лежал во внутреннем кармане пиджака, но вряд ли йети понял бы, чего от него хотят. Несмотря на то, что он активно вживался в человеческое общество и достиг на этом поприще немалых успехов, он не знал ещё тысяч и тысяч деталей, без которых нормальное существование в социуме невозможно, даже если ты выглядишь, как один из самых уважаемых его членов, имеешь в карманах деньги и пропуска (у Сундукова был ещё пропуск в университет в другом кармане).

А йети, не оборачиваясь, шёл к лифту. Не оборачивался он специально, старался выглядеть уверенным и спокойным — это потому, что очень волновался. Дело в том, что, когда его возили по коридорам института в различные лаборатории для экспериментов, йети обратил внимание на такое людское изобретение как лифт. Он старался понять, как люди им пользуются, а когда понял общий принцип, то тщательно запоминал порядок нажатия кнопок. И сейчас предстояло проверить, насколько хорошо он выучил урок.

Вообще-то, неподалёку от лифта находился альтернативный способ поднятия в виде лестницы. Но йети ничего не знал о ней — лестничные ступеньки не самое удобное средство для транспортировки снежных людей с их весом в полтора-два центнера, поэтому лаборанты никогда не пользовались лестницей при перемещении своего подопытного. А знал бы йети о лестнице, то непременно воспользовался бы. Но приходилось идти к лифту. Ему бы было гораздо спокойнее, если бы не охранник. Йети чувствовал, что тот смотрит ему в спину, поэтому старался ступать твёрдо.

— Ишь как вышагивает… ступает как журавель… или как цапля, — пробурчал охранник, глядя вслед йети, — заважничал наш Сундуков, когда лауреатом стал…

И вот наконец долгожданный лифт. Йети замешкался на секунду и нажал кнопку. Лифт моментально открылся. Снежный человек вошёл и нажал кнопку четвёртого этажа, как это делали сотрудники, когда везли его с процедур назад в клетку. Лифт привычно зажужжал и ринулся вверх. Сердце учащённо билось.

И вот он до боли знакомый коридор. Вот дверь лаборатории. Неужели он сейчас снова увидит своё тело?!

А вдруг его на этот раз увезли в другое место?! Эта мысль впервые пришла к йети в голову и ужасом обожгла его сердце, но он отогнал её.

Достаёт ключи и ищет нужный. Он видел, как сотрудники открывали дверь, хотя порой звали дежурного по этажу, у того тоже был ключ, а сотрудникам видать было лень, или ключа под рукой не было… С охранником этажа, как уже говорилось, был запасной вариант и йети приберёг его на крайний случай… Он услышал свой голос из лаборатории. Голос звучал ободряюще. Значит Сундуков там, он ждёт его и подбадривает. Наверное, ему тоже не терпится вернуться в своё тело.

«Подожди немного», — подумал йети. Он почему-то не мог открыть дверь, поэтому решил ещё раз перепробовать ключи. Во-первых, у него не было навыка пользоваться ими, как они работают он видел лишь со стороны, поэтому надо немного попрактиковаться. Во-вторых, он сильно волновался, поэтому мог сделать что-то неправильно. Ну, не может у Сундукова в кармане не быть нужного ключа! Он всегда приходил первым и открывал сам. Никогда не звал дежурного по этажу. Йети выдохнул, тщательно осмотрел связку, и чтобы не пропустить ни один ключ решил перепробовать все, отодвигая в сторону тот, что не подошёл. И действительно, третий (из девяти) ключ провернулся в замке, просто надо было его слегка потянуть на себя. В прошлый раз он вошёл, но не прокрутился. На уровне подсознания чуткий йети вспомнил это движение тех, кто при нём открывал дверь и повторил его.

Дверь бесшумно распахнулась и он, наконец, увидел себя сидящего за решёткой. Точнее — Сундуков в его теле не сидел, а стоял, обхватив прутья руками. Он не мог скрыть радости при виде своего тела, тем более, что в теле йети эмоции выражены сильнее. Сундуков пытался трясти прутья, тихонько ухал, а глаза его светились от счастья.

В другое время, увидев похитителя своего тела, Сундуков может быть и стукнул бы того хорошенько. И всё равно было бы жалко. Тело-то своё. Не ставить же самому себе бланш под глазом! Но, как мы знаем, профессор, пока сидел в клетке, полностью пересмотрел своё отношение к йети. Он решил, что они такие же люди, как и представители его вида. Только другие. Он больше не будет ловить их. Никогда!

Йети встал и задумался, что ему делать дальше. План, что он наметил до того подразумевал, что он войдёт в клетку, поменяется телами с Сундуковым, запрёт того в клетке, пока тот не опомнился — и убежит. Йети гораздо сильнее человека, поэтому он в своём теле без труда одолеет Сундукова, если тот вдруг решит препятствовать побегу.

Но Сундуков что-то кричал из клетки. Это было как бы на смеси двух языков — того на котором общаются йети и того из человеческих на котором говорили в социуме Сундукова. Йети понял смысл. Сундуков пытался сказать, что выведет йети, что отпустит его, чтобы тот не боялся и верил ему. Сундуков хотел сказать, что после пережитого он стал другим человеком (ещё бы!).

Йети почувствовал, что ему можно верить. Может потом, успокоившись, профессор и передумает, но сейчас судя по глазам — говорит правду. Он действительно готов отпустить пленника.

На этот раз йети не ошибся в людях.

Он подошёл к клетке и снова хотел заняться подбором ключей, но Сундуков просунул руку из-за решётки и сразу указал нужный.

Войдя в клетку, йети жестом приказал Сундукову сесть на ивовое ложе, а сам сел на привинченный к полу клетки стул, что стоял возле также привинченного стола. Он уже хотел было запустить процесс переноса, потом передумал, вывел профессора за руку из клетки и указал ему на лабораторную кушетку.

Внезапно он посмотрел на ладони. Они были слегка подраны во время прыжков по ветвям. Брюки тоже слегка порвались. Но главное — ладони. Они немного побаливали в человеческом теле. У йети кожа на ладонях и пальцах гораздо толще и прочнее. Они могут скакать по ветвям безо всяких неприятных последствий. Но у снежного человека выбора другого не было, кроме как прыгать по веткам в тщедушном (по меркам снежных людей) теле Сундукова.

— Извини… стесал… саданул… ссадил… содрал, — промолвил он, тщательно подбирая слова. Скорей всего его мышление настолько обжилось в мозгу Сундукова, что оно добралось к той части памяти, где хранился словарный запас и начало осваивать его (что как мы знаем, небезопасно).

Сундуков мимоходом удивился тому, насколько быстро йети овладевает человеческой речью, но ему сейчас было не до этого.

— У-уу-у, — ответил он, показывая, что не имеет никаких претензий за содранные ладони.

Наконец Сундуков сел на лабораторную кушетку, однако йети попросил его лечь — жестами он пытался объяснить, что в такой позе перенос пройдёт быстрее и легче.

Сам сел рядом на стул, взял Сундукова за руку и запустил процесс…

И вот его мир снова засиял яркими красками, звуки и запахи тоже стали отчётливей и ярче. Йети снова в своём теле.

Хотя мир Сундукова несколько потускнел, он также был безмерно рад снова стать самим собой, несмотря на содранные ладони, которые неприятно зудели.

Но он подумал, что порадуется потом и потом всё осмыслит, а пока надо решить вопрос с йети.

Получив собственное тело, йети кивнул Сундукову на прощание вышел из помещения лаборатории и пошёл прочь. По опыту он знал, что скоро в институт потянется основная масса сотрудников, в коридорах станет многолюдно и хотел покинуть здание до этого. Ведь теперь йети уже не в обличье человека, поэтому неизбежно привлечёт к себе внимание. А этого ему хотелось избежать.

Ещё когда его возили в кресле-каталке по разным лабораториям института, то проезжали несколько раз мимо выхода из НИИ (точнее это был выход из главного корпуса) в том числе возили после завершения ночных экспериментов и йети обратил внимание, как охранник открывает раздвижные двери рано утром, когда начинают приходить самые первые сотрудники. После открытия дверей проходу препятствует лишь невысокий турникет. Поэтому чтобы выбраться из здания йети надо всего-навсего перепрыгнуть через турникет, выскочить на улицу и убежать (раздвижную дверь вестибюля успели к тому времени открыть, ведь процесс переноса занял достаточно много времени, а йети, как мы знаем, хорошо чувствуют время).

А дальше план был прост. Общее направление пути йети знал, он решил, что будет днём прятаться в лесах и перелесках, а ночью идти. Йети — древолазы, и часть пути можно проделать по ветвям. Пить будет из криниц, рек, ручьёв и озёр. Что касаемо еды, то в здешних краях недавно наступило лето. Правда в этом году оно было холодным, но всё же по дороге можно будет найти каких-нибудь ягод, фруктов и грибов. В крайнем случае, можно какое-то время питаться травой и листьями. Йети не коровы, не жирафы, не коалы и не овцы. Листья и трава не являются их основной пищей, но всё же составляют значительную часть рациона. И в отличие от людей, йети в состоянии питаться листьями и травой довольно продолжительное время, хотя такой скудный рацион не доставляет им удовольствия.

Но Сундуков догнал йети в коридоре. В отличие от снежного человека, он знал, что в институте приняты меры на случай попытки к бегству ценного пленника. Охранник, увидев его сразу же заблокирует раздвижные двери, а стёкла на них пуленепробиваемые, как и в большинстве комнат НИИ, в которые ещё проникнуть надо.

Институт, где трудился Сундуков, занимался не только и не столько лесными людьми, сколько секретными разработками в сфере биологии, биохимии, биофизики, а также психологии и ещё ряда смежных наук. Поэтому на каждом этаже был свой охранник, а внизу дежурила целая смена, один на вахте и два в подсобке рядом. Была экстренная связь с полицией. А все посетители допускались исключительно по пропускам. То же касалось и сотрудников, разве что охранники делали исключение для своих совсем уж близких людей, хорошо знакомым им, а также для директора института, его заместителя и руководителей лабораторий — начальство хорошо знали в лицо и пускали, не спрашивая пропуск, благодаря чему йети и оказался сейчас здесь.

Поэтому Сундуков догнал его и схватил за пушистый локоть (хотя ему было немного боязно прикасаться к гиганту, но обстоятельства не терпели промедления).

— Ты не пройдёшь там, пошли со мной, — как можно отчётливее проговорил профессор.

Йети понял и развернулся. Он каким-то шестым чувством ощущал тревожную атмосферу вокруг себя и понимал, что сейчас ему лучше послушаться Сундукова.

Стараясь не попасться на глаза дежурному по коридору, который к счастью не выходил из своей коморки, профессор чуть ли не на цыпочках повёл йети к запасному лифту, что закрывался на замок и вёл в секретные помещения.

Йети не надо было идти на цыпочках, он и без этого ступал бесшумно.

На лифте они спустились в подземную часть комплекса (главный корпус института Сундукова имел десять этажей сверху и столько же под земной поверхностью). Первый (сверху) подземный этаж через длинный туннель, проходящий под землёй, соединялся с другими корпусами НИИ, один из которых имел выход в парк на краю города, который плавно переходил в густой лес. Причём парк был старинным и мрачным. Там почти никогда не бывало людей.

Сундуков знал расположение пунктов охраны в лабиринтах и вёл йети так, чтобы миновать дежурки сторожей. Здания НИИ много лет перестраивались и достраивались, поэтому к тому или иному месту можно было попасть разными путями. Альтернативные пути предполагались на случай чрезвычайных ситуаций, но начальство не считало необходимым держать охрану в каждом из многочисленных подземных коридоров. Охранники находились лишь на основных.

По дороге Сундуков рассказывал, что они идут к лесу, он даже показывал что-то руками. Йети понимал общий смысл и согласно кивал.

Но на протяжении всего пути усиливались сомнения Сундукова в том, что йети сможет добраться до Памира. Он боялся, что его питомец погибнет по дороге. А к йети он относился с симпатией, особенно после того как сам побывал в его шкуре…

Прошедший немного вперёд профессор вдруг остановился на повороте и пристально посмотрел в глаза йети. Тот, приблизившись, тоже прекратил движение и спокойно смотрел в глаза человека.

— Давай вернёмся назад, и я потом вывезу теб… — Сундуков хотел сказать «тебя», но осёкся на полуслове и почему-то перешёл на «вы». — Хотите, я вывезу вас на родину. Совершенно легально и безопасно.

Йети понял предложение профессора, недаром он несколько часов провёл в его теле и плотно общался с людьми. Но отказался не задумываясь. Не то, чтобы он не верил Сундукову. Йети понимал, что тот говорит искренне, но решил, что и так доберётся. К тому же, несмотря на то, что сейчас Сундуков искренен — нет однозначной гарантии, что он не изменит своё решение позже.

Но главное всё же не в этом. Йети был решительно настроен на побег, и возвращаться в клетку ему не категорически хотелось. После всего пережитого — снова вернуться в унылую клетку и неизвестно, сколько ждать, когда тебя освободят — от одной мысли об этом его пробирала дрожь.

— Ну, что ж... Тогда пойдёмте.

Сундуков открыл тяжёлую дверь, и они поднялись по лестнице на первый этаж отдалённого корпуса НИИ. В этом здании не велись серьёзные разработки, сотрудников было мало, а охранник всего один в вестибюле, на главном входе. Сундуков вёл йети к чёрному входу, расположенному с противоположной стороны главному. Они совсем немного прошли по коридору. В этом корпусе (на первом этаже) было одно из помещений лаборатории Сундукова, где он и его сотрудники делали текущие химические анализы, не требующие сложного оборудования (для таковых институт имел специальную лабораторию). Поэтому у Сундукова был ключ от чёрного входа. Комната, где они порой работали, находилась в нескольких метрах от чёрного входа, а если идти через парадный, то надо несколько минут блуждать по коридорам, пока доберешься.

Сундуков открыл дверь наружу и пропустил вперёд йети. Потом вышел сам. Пахнуло густым тяжёлым воздухом прелой залежалой листвы и сыростью. Несмотря на раннее лето, все дорожки парка до самого корпуса института были завалены прошлогодними листьями и сучьями, сбитыми ветром со старых деревьев. Парк был одновременно старинным и девственным. Словно подчёркивая это, на верхушке ближайшего дерева сидела, раскачиваясь огромная ворона и пронзительно каркала.

— Кар! Кар! Кар-каралах! Кар! Каррр!

— Памир там, — сказал Сундуков и указал куда-то на юго-восток.

— Я знаю, — ответил йети.

Каким-то чудом он освоил человеческую речь. И это, несмотря на то, что артикуляционный аппарат йети устроен по-другому! Не так как у людей. Может он научился произносить всего несколько слов, но всё равно это было удивительно. Ведь ни у Сундукова в его теле, ни у самого йети до переноса в человеческое тело этого не получалось.

Йети тронулся в путь и пошёл не оборачиваясь. Сундуков смотрел ему вслед. Пройдя несколько десятков метров, снежный человек замешкался. Остановился. Вернулся. Пристально посмотрел в глаза профессора. И они обнялись на прощание...

P.S. А йети по дороге всё-таки поймали, как он ни таился. Его вернули в институт к Сундукову, после чего тот вывез снежного человека на родину — в горы Памира, якобы для исследований в полевых условиях. И там уже отпустил.

Сергей Аксёненко