В воздухе все еще стоял резкий запах крови. Алое солнце ласкало лучами изрубленные тела. Закат. Красиво. Мое тело было все в порезах, в поту. Крылья, еще недавно черные как смоль, приняли прежний вид и уже белые, божественные перья окропляла багровая жидкость. Я оперлась на клинок и встала с колен. Мне было больно открывать глаза и видеть все, что делали мои руки и руки других…. И я не открыла их, но в моем сознание все еще стояла картина ужаса и страха, боли, криков. Я ощущала эту боль как свою. Стоны не затихали, и я умирала вместе с ними, пока на мое плечо не легла рука. Мое тело молниеносно напряглось, и рука сжала клинок. Я повернулась, открыла глаза и …застыла. Мой взгляд перехватила бездонная синь его глаз. В уголках губ запеклась кровь, он устал, и я поняла это. Ветер вздымал его длинные, до плеч платиновые волосы, и они, словно, задерживаясь в воздухе на доли секунды, то бережно окутывали его шею, то, как разъяренные львицы хлестали по щекам. Соленая дорожка пробороздила мою щеку. Кап, кап. С его крыльев медленно стекала кровь. Не его кровь. И это радует.
— Я думала, что ты умер.— Стараюсь придать голосу твердость.
— Никого не осталось. Все хранители умерли, только мы.
— Неужели это конец?— Соленая влага предательски брызнула из глаз, а к горлу подкатил ком.
Вместо ответа он взял мою руку и поднес к губам. Мои пальцы дрожали. Я подалась вперед и упала в его объятья. Он мне многое дал и мне страшно, страшно за него, страшно потерять. Я рыдала, а он молча гладил мои волосы. Он не проронил ни слова, да я и не нуждалась в них. Отстранившись, я убрала свои крылья, они уже не понадобятся, все уже позади и на мир я начала смотреть уже другими глазами, с надеждой. Я вновь взглянула на него и улыбнулась.
— Это не конец.— Его голос был мягок, но в нем чувствовалась сила и уверенность, хотя украдкой я видела, как изредка боль искажала его лицо и рука машинально стремилась зажать рану в груди.— Это только начало. Твое начало. — Он резко меня схватил и повернул. Мимо, с оглушительным свистом пролетела стрела, мимо меня, но не его. Къен не издал ни единого звука, но я всем телом почувствовала, как его пронзила судорога. Я упала вместе с ним и тут же села рядом на колени. Из его рта брызнула кровь. Я что— то кричала, трясла его, умоляла не покидать меня, ведь я ему не успела сказать самую важную вещь, что терзала меня и ради нее я жила все годы священной войны, ради той минуты, что он услышит ее…нет, это не возможно.
Капельки пота выступили у него на лбу, он словно в лихорадке, тяжело дышал. Я наклонилась к нему и уже от отчаяния его поцеловала, даря при этом часть своих жизненных сил, в надежде, что минуты его жизни продляться. Меня небрежно схватили за волосы и отшвырнули прямо в грязь смешанную с кровью. До моего слуха донесся звук, пронзающий плоть и тихий сдержанный стон. Чей то победоносный смешок хлестнул по ушам. Мне уже было все равно, в моем сердце не осталось ничего, кроме ненависти. Я почувствовала, что слепая ярость открыла мне глаза, но словной пеленой осталась на них их. Черные крылья прорвали мне спину острыми иглами, а клинок, остроумно выбитый, чьим то сапогом из моей руки, уже сам материализовался в ладони. Я не боюсь теперь…Я обещаю, Къен, они пожалеют…Обещаю…