Midori — Ведьмин круг

        Никто не знает как рождаются феи. Рождаются ли они вообще или просто появляются, а если так, то как, почему и откуда... никто не знает. Они просто... Есть, а потом их просто Нет. Феи не умирают, ибо феи — это создания порожденные сознанием детей. Это их фантазии обредшие плоть. Но для детей нету смерти, поэтому и феи не умирают, они просто...

        ***

        Для детей нету смерти. Почему? А вы можете сказать ребенку: "Твоя мама(бабушка/дедушка/сестра...) умерла.", а потом быть готовым ответить на этот самый вопрос: "А почему?". Нет. Детям не говорят про смерть. Отчасти поэтому, отчасти чтобы не травмировать детскую психику, отчасти из-за того, что говорить про это слишком больно и тяжело, особенно с ребенком, который задает вопросы, на которые нету ответа. А еще люди вообще не любят говорить про смерть, потому, что мы боимся того, чего не понимаем, а этого мы понять не можем. Вот ты умеешь высчитывать синусы и тангенсы, писать программы и еще кучу всякой дребедени, которой учился всю жизнь. А тут... БАЦ! И умираешь. Такой нежный, умный и гениальный мозг за несколько дней превращается в гнилой суп... нет, этого нам определенно не понять. Когда мы молоды — нам кажется, что мы будем жить вечно, когда мы старые — нам кажется, что мы будем вечно умирать, а когда мы умираем — не остается ничего, кроме тухлого мяса под названием "человек". Но это — мир взрослых, такой серый и низменный, он не захватывает капризное воображение ребенка. Ему нужны яркие краски. Подавайте ему Питера Пена и Венди! Больше Красной Шапочки и Синей Бороды! Платьев как у Золушки(но только когда она уже принцесса!), друзей как у Белоснежки и приключений как у Буратино! Но для взрослых платья как у Золушки не практичные, друзья-зверюшки не солидные для делового мира, а приключения! Грязь, недосыпание, плохое питание(не говоря уже про понос, ведь мы не Буратино). Бррр, жуть! Но воображение ребенка не пропускает эту серую грязь сквозь фильтр розовых очков, поэтому сказки — это для детей. Взрослые будут задавать впросы на которые нет ответов.

        ***

        Качель:

        Туда-сюда. Туда-сюда.

        Вот миниатюрные ножки в лакированных туфельках сильнее отолкнулись от земли:

        Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.

        Качель чем-то похожа на маятних старинных часов.

        Взмах качели — взмах маятника:

        Туда-сюда...

        Маятник своими движениями нарезает время на удобноваримые кусочки.

        Взмах качели:

        Туда-сюда.

        Лакированные туфельки зарываются в рыхлую почву. Серая тучка невидымым налетом оседает на белых носочках.

        Туда... сюда...

        Алиса соскочила с качели и в припрыжку подбежала к отцу. Тот подхватил дочь на руки и прижал к себе.

        — Папа, ты же меня задушишь! — послышался слегка удрученный голос из недр накрахмаленной манижки.

        — Извини, — прозвучал приглушенный ответ. Хватка ослабла.

        Алиса отняла голову от родительской груди.

        — Смотри, что я нашла! Правда красивые? — девочка разжала маленький кулачок и на ладони под ярким солнцем у нее заблестели перламутровые осколки ракушек., — я их на берегу нашла!

        — Что у тебя появилась за глупая привычка убегать одной, юнная госпожа?

        — Но со мной же ничего не случилось, — невозмутимо ответила она, — тем более я была не одна. Со мной был Буцефал, — Алиса повелительно махнула в сторону золотистого ретривера, котрый отдыхал в тени дерева, — когда мама выздоровеет, я возьму ее с собой на берег. Там этих ракушек — много, много! А еще я видела настоящего краба, представляешь? Он так забавно полз...

        Алиса все болтала и болтала, а мужчина напряженно сдвинув брови, слушал свою дочь.

        — ... а потом мы с мамой пойдем в лес и тебя возьмем, если захочешь... ей, пап, ты меня слушаешь?

        — Алиса... — голос сорвался. Мужчина подошел к качели и усадил свою дочь.

        Туда...

        Сюда...

        — Я тебе рассказывала про полянку с мухоморами, они там такие яркие — не поверишь. Как на картинках. Когда мама выздоровеет сходим все вместе, посмотрим.

        Мужчина зажмурился, потом сжал руки в кулаки и открыл глаза.

        Алиса сидела на качельке, весло болтая ногами, и щебетала что-то про мухоморы, ведьмин круг и фей... его единственная дочь, его последняя отрада...

        — Алиса...

        — Да папа?

        — Мама... она не сможет пойти с нами...

        — Да? Почему?

        "Потому, что болезнь высосала из нее все силы. Она завяла как цветок. Потому, что мама умерла, Алиса."

        — Мама ушла в лучший мир, Алиса.

        Тишина повисла в воздухе.

        — Но может, когда она вернется...

        — Она не вернется.

        — Папа, она...

        ***

        ... поэтому феи не умирают, они просто уходят в лучший мир...

        ***

        — ... мама умерла, да?

        Мужчина зажмурился.

        — Да, Алиса. Мама умерла.

        II

        Алиса смотрела из окна поезда. Тот проезжал сквозь город. Темные незнакомые улицы, живописные трущобы, разрисованные гаражи...

        "Однажды папа сказал, что я должна любить этот город, потому что он мой родной. Потому, что я в нем родилась. Но разве он хоть в каком-то смысле был моим? Нет, конечно, глупый вопрос. И то, что я прожила тут последние 12 лет не делает его таковым. Но в принципе он мне и не нужен. Разве эти незнакомые улицы, слабо освещенные фонарями, были свидетелями моего рождения? Разве знали они о моем существовании, так же как я не знала про них? Вряд ли. Эти бетонные стены и холодные скверы такие же неприветливые и пустые как стенки папиного цинкового гроба. Поэтому там, одному на кладбище ему не будет скучно, он привык. А еще ему все равно. Ничего страшного если я его оставлю. В конце концов, он умер еще тогда, когда услышал первые звуки ударяющегося суглинка об крышку маминого гроба. Болезнь сожрала не только цветок жизни моей мамы но и корни отца"

        Огни скрылись вдалеке. Прохладный воздух из окна остужал разгоряченное лицо девушки, в самом вагоне было очень жарко. Кондиционер только бурчал, не создавая нужной прохлады. В наушниках в ее ушах играли Bauhaus.

        Белла Лугоши мертв.

        "Деревья такие темные, нет, они не просто темные они черные. И небо... оно никогда не бывает синим, оно всегда голубое. Иногда светлое и чистое, иногда с разводами черного и серого — как сейчас. Черные деревья и серое небо, по которому размазаны серые тучи"

        Стук колес поезда, не смотря на наушники, проникал, ударял прямо в мозг, спокойной музыки было практически неслышно. Только сочный, обволакивающий голос Питера Мерфи четко и ясно пел:

        Белла Лугоши мертв.

        "Интересно, что я почувствую, вернувшись сейчас в тот дом на Корсике? Тогда я видела там чудеса. Тот дом был полон волшебства и фей, но это было тогда. И мне было пять...

        С тех пор я больше не могла видеть фей, или может, они попросту не живут в Англии. А может они вымерли. Потому, что феи тоже умирают. Одной мыслью мы можем убить тысячи фей, так же как и создать миллионы. Но те миллионы не смогут заполнить пустоты от тысячи. Одними жизнями не возможно заменить другие"

        Мимо проехал встречный поезд. Музыки стало не слышно вовсе. Алиса попыталась уловить смазанные лица, но на стекле отражалось лишь ее собственное. А когда поезд проехал Белла Лугоши был по-прежнему мертв.

        ***

        Мелкие шажки от лакированных туфелек гулко отдавались в пустом коридоре. Было очень тихо, так тихо, что эта тишина оглушала. Была только тишина и шаги.

        Не было лая Буцефала во дворе, не было мерного, монотонного монолога отца, не было реплик матери. Часы больше не тикали, потому что их тут больше нет. Радио больше не играет, потому что его тут нет. Дом больше не такой большой и белый, каким он был 12 лет назад. Стены посерели, краска отваливается, с потолка сыпется отсыревшая известь. Высокий длинный коридор, стал слишком низким и коротким. Все изменилось.

        Но это не Алиса выросла, нет. Это дом стал меньше. Потому что взрослые не видят фей, их мир серый, такой же, как то небо и те тучи, и те деревья. Теперь Алиса это знала наверняка. Она и сама чуть было не стала такой — серым пятном, на палитре серого мира взрослых. Но это не так. Она была рождена для другого. Теперь она явственно слышала песнь в саду. В доме ничего больше нету, пусто. Он тоже умер, потому что ему тоже подрубили корни. А песня все лилась, стоит только прислушаться — и ее не станет, но если не напрягать слух — она появится снова.

        "Феи не умирают, потому что смерти нет. Просто мама ушла в лучший мир. Просто папа ушел в лучший мир. Но феи всегда со мной. Я и сама могу ей стать, если захочу, разве нет?"

        "Приди к нам в сад..."

        "Потанцуй с нами этот танец..."

        "Спой нашу песню..."

        "Ради нас..."

        "Ради себя..."

        "Ради прекрасного..."

        "О, уже, наверное, полдень. Я не могу пропустить этот танец, я не могу пропустить эту песню... я должна это увидеть, я ждала этого всю свою жизнь. Я рождена, чтобы стать одной их них, разве нет?"

        Стук ударов при соприкосновении каблуков с полом стал чаще. Быстрее, еще быстрее. Вот скрепит и прогибается старая лестница. Вот уж лакированные башмачки скользят по черепице дома... и тут...

        Радуга... нет, это крылья бабочек всех возможных цветов и расцветок, но это не бабочки, это феи. Их нежные крылья намного красивее, они переливаются как мыльные пузыри, они яркие как новые фломастеры, они тонкие, словно сотканы из света.

        Они были рады ей. Они кружили вокруг Алисы, дергали за завитые локоны, за пышную юбку и пели, пели чудесную песню.

        "Вот так. Так оно и должно было быть"

        И Алиса сама закружилась в их танце.

        ***

        Старая качель в саду накренилась. Заскрипела всеми своими суставами при натиске ветра. Старый дуб засох, потому что ему подрубили корни. Не было лая Буцефала, или разговора взрослых, или веселого детского смеха. Был лишь старый усталый сад, был лишь старый усталый дом и темные бурые брызги на его когда-то белых стенах, маленькая бесформенная куча у его фундамента, которую уже успел припорошить всякий мусор. Но еще угадывался бархат платья. Тускло блестели лакированные туфельки и порыжели от бурых пятен светлые волосы.

        Дом был пуст, но если поддаться тишине и не напрягать слух, по можно услышать затихающую песню. Можно услышать детский щебет и смех. Можно увидеть угрюмую фигуру отца, и утонченную стать мамы.

        Это место хранит своих мертвецов.

        Качель что тот маятник:

        Туда...

        Сюда...

        Нарезает время на удобоваримые кусочки.

        Время идет и мы вместе ним, только оно всегда Есть а нас иногда Нет.

        Если отойти от этой когда-то процветающей усадьбы то можно увидеть , что вокруг сада растут мухоморы, такие же яркие, как картинки в детской книжке.