Viktor — Воспоминания старой вешалки (тепрь в кириллице! Sorry...)

                                        СТАРОЙ    ВЕШАЛКИ.

‘’...И-и-ех, мил человек, говоришь, што я могу интересного порассказать? Дак ведь стара я уже, память не та, да и спутать какие-такие хвакты могу запросто, ты уж тогда не обессудь, ладно? Ну и ладненько, ну и хорошо, времени у нас с тобой до началу представления еше есть, а как пойдеть зритель, так сразу начну вещать по-правильному, по-интеллигенски... Ой, смотри, пошел миленький, пошел родимый, вроде как бы и нехотя, но верно, одно плохо — военный зритель, шинель такая ти-ижелая...

Ну да ладненько, ну да хорошо, пойдем-ка мы с тобой с самого да с началу. Как сейчас помню, повесили меня только что деланную, вблеск полированную вот на это самое место под нумером 78, як в мериканском хоккее... Откудава знаю про енхаел?... дак в нашем фойе чего только не наслушаешся, чего только не узнаешь... — ой, опять смотри, певец знаменитый с чьей-то женой снова пошел, ручкой-то, ручкой-то как обхаживает... — Иии-е-хх!!!.. — это ж надо, такую здоровенную шубу на меня взгромоздили —— А-а-пчх-и!,— свята богородица, быть тебе на своем месте, как и мне...

Так вот, дай бог жить тебе, мил человек, столько, сколько я тута вишу и смотрю, и наблюдаю, и скажу я тебе одну мудрую мудрость — любой теантр в любой стране — это как наблюдать в увеличительное стекло муравейник в разрезе — в центре матка, по инерции продолжающая труды по продолжению рода, недалече вращаются приближенные близкие, умеющие менять внешность, форму и содержание в зависимости от ситуации, а в некотором отдалении трудолюбиво копошится основная масса семейства... — тю, мил человек, чего глазищи-то вылупил, небось, думаешь, откуль у старой такое мышление? Дак ведь не мого ума производство все это, попробую сей час да с тобой за кампанию вьехать в истинну причину этого явления.

Понимаш, то-ли в этом помещении атмосферно давление другое, то-ли какие зловредно эмоцо...-эмоцинальные микробы имеются, однако ежли рядом дурак присуствует — вишу как полная дура, ежли человек умный — вдругоряд начинаю понимать суть усех явлений, а вот если ты, хороший мой, захош спектакль какой поставить, то подожди, пока мимехонько не проскочить один-другой режиссер. Хош заделать яркий и пустой спектакль — жди деятеля недалекого и набитого тщеславными амбициями, а вот чтоб воспроизвести красиву и умну вещь — долгонько, пожалуй, придется тебе здесь простоять, хотя опять же сам и посуди своим тверезым и независимым от нашего искусства умом — дитятко свое кровное ты ж не будешь вскармливать плохим молоком...

..А что артисты, артисты, они люди подневольные, я вон тоже навроде как при деле, при театре состою, даже, скажем, и нахожусь фигурально повыше некоторых талантов, однако ж восьмидесятый нумерок подставлять под ржу не собираюсь, какой-никакой, а коллега все-таки... — Как могу сравнивать?.. — Тьфу ты, я уж грешным делом подумала.. — да при чем тут коллеги, то есть артисты твои? Есть, слава богу, и посреди них личности как люди и как таланты, а то как же без них совсем, на одном овсе далеко не уедешь, как раньше говаривал знакомый извозчик в ожидании конца представления..

Э-э-э-х, мил человек, я ж тебе изначально намекнула, что вишу я.., то есть назначили меня на это самое место...-ммм...-давненько уж, пожалуй, и как же я, помнится, здорово тогда висела, от зрителев вовсе отбою не было, а какие все интеллигентные, да спокойные были, особливо старушки седенькие под ручку с такими же старичками, так и ходют парами, так и ходют, а по дорожке все кивают встречным-поперечным знакомым, все кивают и кто его знает, чего он моргает, чего-о-о он морга-е-т...

Тьфу ты, господи, заговорилась, старая, ты уж меня перебивай иногда,    что ли?... Дак вот, а потом вдруг где-то недалече, кажись, в Хохляндии, к-а-а-к бабахнет какась-то ядрена станция, и весь мир сошел с ума, все насквозь перевернулось, пошли какие-то перестройки, переделки, границ понарыли всяких, ну--у, думаю, конец света пришел, съежилась, зажмурилась и притихла себе. Сколько так мариновалась и не помню, однако заново открыла глазенки вроде в том же теантре, но не в том помещении, это точно.

А сейчас, задним числом, думаю — какая разница, где висеть, ведь что-бы там и где не происходило, что людям самое необходимое? ...Правильно — хлеба и зрелища, хотя, конечно, жалко, что старичков моих стало появляться гораздо меньше. Бывают, правда, и на их улице благотворительные, иначе говоря, бесплатные праздники, давеча вон был один такой, собралась пенсионерская компания, вся такая наглаженная, кто с палочками, кто с цветами, заполнили потихоньку залу, ждут представления. Дождались, родимые, а на сцене очень натурально изображается жизнь заброшенной, никому не нужной деревушки, в которой доживают свой век последние жители, в основном мужского полу, а единственна дамочка так в действии по сценарию и вовсе помирает. Так вот, милок, она еще не скончилась, а только чую я, дело пахнет валидолом, и точно, в момент из залы потихоньку потянулись самые нервенные посетители, хотя много и осталось, сам понимаш, этих годков кто войну прошел, такие закаленные...

Одно я, старая, так и не поняла, кому это там на верхотуре приспичило заместо комедии людям пожилым устроить вещь хоть и хорошую, но уж больно печальную, нормальному человеку такая программа в жисть в голову не придет...

Я вот тебе лучше счас расскажу, как иногда мыслит простой работяга, таскающий взад да вперед по сцене декорации. За достоверность, правда, не ручаюсь, театральные байки ведь как легенды, сам понимаш, однакож как-то в одном театре имела место быть такая прима, понимаш, мадонна, вся из себя красоты неимоверной, холена, лощена, всяк мужской поклонник сперва в обморок валится, а после за букетом мчится, а режиссеры в очереди стоят, роли наперевес держат и друг друга эдак нервно так отпихивают. Ну, мадонна все это благосклонно принимает, в меру положения ответы дает разные, а простую братию брезгливо так сторонкой обходит и носик пальчиками при этом зажимает, а однажды гадость какую-то сказала про них и даже не заметила. В-общем, кончилось человеческое терпение у народа и они, в момент, когда эта самая мадонна в конце представления с горя бросается в бушующие волны, падая при этом на мягкие маты, заместо матов подставили такой спортивный снаряд — батут прозывается, — и запрыгала примадонна по волнам, как опытный пловец, чем там все кончилось, не знаю, а врать не хочу...

Как, говоришь, бушующее море получается?.. Дак все те же работяги тиленовыми пленками воршкают, да кто другой лампочками подсинивает, а третий прибоем в динамках посвистывает — хоть прям счас загорай, — полная иллюзия выходит, а ведь театр, сынок, только иллюзиями и существует, иначе чего людям в него-то ходить.

Вот, примеру, приходит к нам нормальный, неиспорченный зрелищами человек, садится в оплаченное кресло, как бы от нечего делать разглядывает окружающую публику, подлокотники ощупывает на предмет прочности — и постепенно превращается в зрителя, реальный мир и проблемы растворяются в атмосфере ожидания чего-то необычного, и вправду, скоренько на него со сцены обрушивается шквал    режиссерских решений и находок, гром гремит, пушки стреляют понарошку, иной раз с автомату настоящего вхолостую, но больно уж громко пуляють, артисты таланту поддают в меру настроения, а как сверху их водой полить, так сразу ихние эмоции оживляются, только вот сцена опосля очень на болото похожа, а как там в фильме ребячьем один такой симпатяга поет, помнишь? — ‘’А мне летать, а мне летать охо-о-та!’’ — Хе-хе!..

Так вот, всяк приходящий насмотрится всего, отдохнет от быта, выходит, быват, несколько ошалевший и моцинально подзарядившийся, вот и славненько, вот и хорошо!

Но это так, к слову, ты мне вот лучше расскажи, покудава здесь никого и ничего, окромя одеженки нет, взаправду нынче мужики с мужиками любятся, и бабы тож?... Не врешь?... Вот чертова станция, стоко грохоту наделала и мутаций на свет произвела...

Значить, был у нас один таковский, точно говорю, маленький такой, рыженький, штанцы еще кожаны на ем были, будто только с лошади слез, проскакал по фойе нашенскому взад-вперед, сказал, мол, негде тут тусоваться и ушел в работу, то есть на сцену... А как начал петь, то лучше бы мои ухи сразу завяли от стыдобищи, потому как, мил человек, все проблемы его упирались, судя по песенкам, в то, что, дескать, он — дитя порока...

И вот теперь, сынок, ты мне скажи, ежли с точки религии человек создан по образу и подобию... Слухай, а может, он пел тогда, что он — дитя пророка, а не порока, тогда вроде все... Нет?... Все таки порока?.. Дак что ж он тогда заместо того, что б потихоньку лечиться, в микрофону орет о своем заболевании?.. Точно — пошла мутация, а эти еще в зале, туда же — хлопають во всю, н-е-ет, ползет, ползет через искусство зараза, нашла, понимаш, благодатную почву. Слава богу, хоть у нас при работе нетути таковских, во-всяком случае, возле меня басы в любви друг другу еще не признавались.

Только ты, милок, за ради бога извиняй меня за такие разговоры, сам понимаш, народу вокруг бегает много, информация всяческа как на дрожжах распостроняется, что ложь, что правда — все едино...

Одно могу только с уверенностью тебе, сынок, сказать, что самые загадочные люди для меня на свете — это артисты. Сколько и где б я не висела, так и не поняла, есть у них душа, нету — сплошные потемки, все замаскировано под масками сыгранных ролей, и в то же время они — как дети, бывают такие же обидчивые и несносные, и разница промежду ними только в том, что детские обиды распостраняются на двух — трех человек, а артистические — на цельный коллектив. Зато любят тех и других одинаково, одних — за непосредственность, других — за попытку изобразить ее.

Так что кажному живущему на свете существу бог дал свое место и немножко времени, чтобы что-то сделать, и тут только от тебя зависит, сколько сделать для себя, а сколько — для других...

Ой, хороший человек, скоренько финал будет, народу хлынет цельно море, я уж с тобой прощаюсь, работа, сам понимаш, а ты заходи к нам почаще, поболтаем еще, поразмыслим над бытием нашим...