mmajorov — Стоп-модель или Мужчины и тараканы среднего возраста

тараканы среднего возраста.

Вообще-то я мог и с самого утра догадаться, что этот день не задастся. Не любим мы анализировать происходящее с нами, особенно с утра. Кажется, что ничего страшного, что это просто начало такое неудачное. Треть чашки кофе, которую я ненароком свернул за быстрым домашним завтраком, была, как говорится, первой ласточкой моих последующих массовых нестыковок. Потом последовали и остальные: и почему-то с трудом заведенная машина, и гаишник, решивший меня внимательно поизучать по страховкам. Чему уж было удивляться, что зарплату, которую сатрапы, как я их называю, намеревались выдать на пару дней раньше, тоже внезапно сдвинули на свой положенный срок, так как им срочно потребовались деньги на иные цели? А я ведь на вечер уже всё-всё распланировал, собираясь в «Ярком мире» купить новый объектив. Есть у меня такое реанимированное увлечение — мир фото. Снимать я начал еще в студенческой молодости, а потом как-то само по себе забросил, уйдя в женитьбу. Но лишь пару лет назад я отчетливо понял, что снова хочу заниматься этим. Глаза неожиданно потребовали фотофиксации зримого. А его, как я начал понимать по жизни, более чем хватало. Люди, природа, лишь ставшая еще сильнее цениться с годами, да мало ли чего можно снимать?

Причем, должен заметить, снимать в цифровом варианте показалось мне не менее романтичным, чем некогда я делал это на легендарную орвовскую (гэдээровскую) цветную пленку, лишь после проявки которой имел я возможность выбирать снимки для последующей не самой дешевой печати. Но тогда не было альтернативы, заполонившей нынче всё: от мыльниц до мобильных телефонов. Цифра — это всё-таки сила. Тут не поспоришь, хотя кто-то из закостеневших еще и пытается утверждать, что только пленка есть показатель уровня и мастерства. Лично я с этим уже давно не согласен. И когда я «вернулся» в этот мир, технические видоизменения и раскрывающиеся возможности очаровали меня своим почти что безграничным ассортиментом новых перспектив. И я нырнул туда с головой.

Но вернусь к теме своих обломов. Поняв к полудню, что денег сегодня выдавать не будут и что все мои планы приказали долго жить, я начал выстраивать новые. Как-никак лето. И этим почти всё сказано. Но не всё. Ведь если добавить, что жена была в командировке, а мама с дочкой — на даче, то вырисовывалась следующая картина: я был совершенно свободен! А если к этому прибавить, что мне идет уже сорок второй год, из которых чуть более семнадцати я являюсь добровольным и счастливым узником вполне удачного и грамотного брака, то можно уже и не комментировать такую полную свободу, сравнимую по своей вероятности с угадыванием четырех цифр из шести в государственной лотерее Гослото. Мне нужно было себя чем-то занять. Запланированная сублимация энергии в покупку объектива, как уже было сказано выше, накрылась медным тазом, и всемирно известный вопрос Чернышевского, но в более прозаически звучащей и мещанской обработке, зазвучал надо мной своим фальшивым голосом с полудня. Я работал, но мысли мои витали где-то далеко, порою — даже очень, но в пределах околоземного пространства. Перед работодателями было не стыдно, ибо половина конторы спасалась под кондиционерами в творческом безделии, от клиента до клиента, каковых в летнее межсезонье было маловато, и на фоне своих коллег я со своими пятью-шестью часами итоговой работы за компьютером смотрелся почти как стахановец.

Последние несколько лет я в таких редких и ценимых женатыми мужчинами ситуациях уже не тащился над питейным вариантом, когда непонятно для чего пьешь без каких-либо ограничений, а поутру всё отчетливее понимаешь, что делал это в общем-то зря. И не только понимаешь, но уже и чувствуешь. Здоровье уже не то, годы медленно, но методично, берут своё, но самое главное — положительных эмоций и последующих приятных воспоминаний почему-то уже не образовывается. Почему? Так что изученный с лихвой метод ухода в бутылку пока что стоял у меня на последнем месте. Вариант походов налево я тоже не рассматривал, ибо… Ибо уже успел понять, что не в сомнительных связях счастье. Но это так работал мой трезвый мозг, не желающий изначально

И хоть под «первую старость» (от сорока до пятидесяти) колбасило многих моих знакомых, а сами эти леваки уже не воспринимались мной как нечто неподобающее для настоящего джентльмена, тем не менее личный опыт и понимание вопроса «о чем думают взрослые мужчины?» прорисовывалось у меня в реалистичных тонах. Ну, и всё такое прочее, разумеется, что связано и с опытом, и с осторожностью, и со здоровьем. Дело личное, но лучше не рисковать, чем играть в рулетку, надеясь на мифическое чудо в лице длинноногой нимфетки, будь ей даже 18-20 лет.

Да, как же всё-таки оказывается сложно — не дергаться в такие редкие дни полной и неконтролируемой семейным укладом вседозволенности и не переживать относительно отсутствия конкретных планов. Я сам себе не смог бы простить пассивности и банального возвращения домой, каким бы экзотическим пивом или вином я при этом бы не украсил вечер. До меня в порыве легкого недовольства собой дошел жесткий вывод, что, планируя покупку дорогого объектива, я на самом деле уже заранее уходил от сложности своего потенциального выбора в вопросе отдыха. Пока туда-сюда — час езды до Нарвской, потом живая консультация у продавца, примерка оптики на тушку фотика, потом обратный путь, заезд в магазин — всё это здорово бы сократило моё время, и я вошел бы в дом этак в десять вечера, когда этот самый пресловутый выбор уже не стоял бы на повестке дня. Там уже было бы просто и безальтернативно — стакан алкоголя, легкий ужин, телевизор или нетбук с интеренетом, а потом — на боковую, спатеньки. В итоге я бы тогда имел: удовольствие от не самой дешевой покупки, немножко даже льстящей моей мещанской гордыне; наглядное доказательство своей нравственности в виде отсутствия каких-либо связей, порочащих меня или наоборот — безвинных. Но самое главное — я бы не имел этих неудобных мыслей, каковые уже в первом часу дня так навязчиво полезли ко мне в голову. От них я уставал больше всего. Физическая озабоченность гасилась намного более простыми и действенными способами, нежели вот такая, как у меня, то есть мысленная.

Планы — планами, но на деле сегодня всё выходило иначе. Я уже заметил, что с годами обломы в этом процессе распорядка воспринимаются, как ни странно, несколько сложнее, чем в молодости. Казалось бы, взрослый человек должен быть уже выдержанным и закаленным ко многому внезапному и случайному. Ан нет. Не всегда. Жизнь чаще успешно учит спокойно относиться к потере денег или перспектив. Но не планов! План — он, своего рода, маленькая мечта, пусть только лишь на один какой-то день, но ведь мечта. На фоне однообразного и унылого одногоитогоже наличие конкретного желания, тем более редкого, уже как-то мобилизует и встряхивает задряхлевшего пользователя, и ему сложно, узнав о проблемах, жестко и резко лоббирующих претворение изначального задуманного в жизнь, подобно студенту, махнуть рукой сверху вниз и сказать себе «Да и хрен с ними!». Вот и я, как сам это наглядно сейчас видел, был деморализован не экономией нерастраченных на фото средств, а самим фактом облома с последующей сложностью формирования иных целей. Да уж… проблема!

Но всё-таки, должен признать, мы живём в век прогресса и интернета. На работе нет ничего проще, чем пятиминутные виртуальные псевдоперекуры сделать перевертышами относительно своего главного назначения, то есть непосредственного процесса труда. Был бы только траффик. А он у меня пока еще был, так как мой личный норматив ограничивался семьюдесятью мегабайтами «правильных» сайтов в сутки, не включенных нашим сисадмином в черный список. Так что ползать я мог очень даже много где. Конечно, каждый день такой номер не прокатывает, но выделить под личные нужды несколько часов в течение одних рабочих суток очень даже реально и незаметно с позиции суммарного периода времени, обычно месяца. Сайты с афишей и развлечениями Петербурга приелись мне и надоели на этот раз моментально, ибо слишком хорошо я их изучил в предыдущие годы. Да и сегодня была среда, а даже не пятница. Большинство мест и клубов не работали или же функционировали при минимальной загруженности. К тому же поспать по-человечески тоже входило в мои планы, как и прийти на работу на следующий день, так что подобные заведения я сразу же мысленно вычеркнул из гипотетического списка искомых мест. Войдя на «запрещенный» сайт — «вконтакте», я на автопилоте просмотрел пару сообщений и начал просматривать свои группы и закладки. Запрещенный — потому, что наш сисадмин не мог не запретить его трем десяткам пользователей-коллег, тоже умеющих интересоваться своей личной жизнью. Как-то незримо в этом тысячелетии эти заходы на сайты стало считаться делом нормальным, само собой разумеющимся, хотя работодатели с такой постановкой вопроса примириться не могли по определению. Так что фильтрацией сайтов и установкой прочих запретов наш администратор Димка был обеспечен, можно сказать, на года. Я же прорвался на этот сайт не самым простым способом, а через удаленное терминальное соединение с домом, гораздо более щадяще пожирающее мои ограничения по итоговому трафику за день. Ходы-выходы имеются всегда, надо только знать слабые стороны того или иного процесса, а также ответственных исполнителей. И я их знал.

В моих группах было несколько фотоклубов, задачей которых являлась стыковка моделей и фотографов, причем, преимущественно на бескорыстных (но, разумеется, взаимовыгодных) началах. Я не особо уважал такой метод выбора, но больше это касалось механизма со стороны фотографа. Модель, когда она уже состоялась или хотя бы имеет четкие планы, не тяготеет к халяве, и, по моему разумению, должна нормально хотеть зарабатывать свои не самые большие денюжки, помня на подсознании, что не только девичий век короток, но и что модельный — еще короче. Это я так думал. Во-вторых, ежели модель действительно красивая, то ей нет никакого резона предлагать съемки с собой за бесплатно. Ну, конечно, можно иногда, когда совсем нет заказчиков, провести акцию бескорыстия и попозировать просто так, чтобы навыки не потерять, но тогда что же это за модель-сиюминутница? Со своими явно зашкаливающими сверхэстетическими требованиями к красоте я не особо хотел фотографировать молоденьких начинающих девушек, каждая из которых могла считать себя супердивой, хотя иногда среди них и попадались вполне даже яркие и фигуристые. Но с вероятностью более девяносто процентов они были не то чтобы глупыми, сколько, если точнее, просто сырыми. Наивность и неумение чувствовать позу еще были присущи им по полной, а вот понимания ситуации и способности быть естественной — наоборот, было мало, что тоже было объяснимо. Еще сложнее дело обстояло с содержанием, но тут я боялся выстраивать список своих требований к их человеческой напичканности, так как подозревал себя уже не столько в гиперэстетизме, сколько — в мегазанудстве. Они — эти самообзываемые модели — свято верили в свою красоту и неповторимость, считая чуть ли не каждый снимок с их статичным взором в камеру потенциальным шедевром, каковой неблагодарное обычно человечество на этот раз обязательно заметит и выделит из миллиона аналогов-конкурентов. Портфолио многих таких дебютанток были набиты явно переизбыточным количеством одноракурсных фотографий, но, на мой взгляд, им пока что гораздо сильнее не хватало совсем иного качества — ума. Или всё той же образованности, но в том плане, что они даже не смогли себя заставить купить и прочитать пару книг на заданную тематику. Там — в книгах — только и писали, что о подобных детских ошибках, но девичья самовлюбленность вела к такой зашкаливающей вере в свою неповторимость, что юные создания считали все эти рекомендации чем-то никак к ним не относящимся. Но это уже было их дело — набивать свои шишки и понимать сермяжную правду, из коей следовало, что мир полон красоты, готовой запечатлеться для истории в каких угодно изданиях и рекламах. И позах. За собой же я оставлял право своё, то есть занудство и начинающую всё активнее зарождаться во мне любовь к покритиковыванию. Конечно, эту критику я называл иначе — реализмом и склонностью к нему, но сути дела эта удобная формулировка нисколько не меняла.

В группе «модели на неделю» (речь шла только о Питере) моё внимание неожиданно привлек снимок с 18-летней Ольгой, вызывающе и призывающе стоящей где-то у воды в достаточно смелом и минимизированным на сокрытие достоинств купальнике. Формы были очень даже аппетитные, и я невольно облизнулся. Какая фыфа, —подумал я, — и что же мы тут делаем? Лицо модели тоже катило, то есть проходило мой самый первый и строгий тест на фотогеничность, и было привлекательно не только лишь в силу улыбки (чаще всего натянутой и неестественной), но и самой молодости. Стервозность сквозила, что называется, за версту, но и свежесть вхождения во взрослый мир — тоже. Но зацепило меня не только это. Обладая повышенной способностью очень многое помнить, я был абсолютно уверен, что девушка выставляет себя впервые. А иначе бы я уже давно обратил внимание на её образ. Тыкнув мышкой по ссылке, ведущей, как оказалось, к её единственному альбому, я имел удовольствие увидеть еще десяток фотографий с Олей, и они меня не разочаровали. Очень часто приходилось мне видеть, как такие аватарные или рекламные снимки словно бы подстрекали любопытных, и те шли по ссылкам дальше. И это называлось заманухой. Потом следовал либо призыв внимательнее порассматривать девушку на каких-то порносайтах, либо же вскрывалась истинная внешность обманщицы, когда на деле вскоре выяснялось, что пропорции и само тело или лицо начинающей модели вовсе не так привлекательны, как это выглядело на удачном снимке, с которого и начиналось вовлечение, или же эти данные просто позаимствованы с других анкет. В таких случаях я невольно улыбался, тащась как-то от выявления если не обмана, то явной дезинформации. Такие улыбки пришли ко мне не сразу и вовсе не в молодости. Да и без воздействия упомянутого выше прогресса тут было не обойтись. Виртуальный мир был немыслим еще два десятка лет назад, то есть во времена моей юности. Так что моё извращенное, но всё-таки легкое злорадство, в процессе выяснения истинных внешних данных ожидающих чуда и признательности девиц не могло зародиться во мне в прошлом. Сие качество являлось продуктом нынешнего времени, и коль кто-то сверхохотно выкладывал на всеобщее обозрение всю себя, надеясь, видимо, на массовые похвалы и признание, то и у меня было ответное право на оценку такого их самовыпячивания и просеивание увиденного через суровые фильтры моих эстетических взглядов и требований. В отличие от таганрогского парня, разговаривающего с телевизором, я вел свои ехидные монологи с чужими фотографиями. Клиника.

Ольга оказалась, как минимум, условно «честной», то есть красивой на самом деле, а не отдельными удачными ракурсами, и, причем, комплексно. Такое в принципе тоже случалось, и на тех же всевозможных сайтах я не раз любовался такими примерами гармоничной привлекательности. Собственно, а не такие ли образцы-эталоны и ищут ныне все самцы, от мала до велика? Но там — на сайтах и в виртуальной или глянцевой вселенной — уже были по большей части профи, то есть сформированные и опытные модели, знающие себе и своему времени цену. Тут же на меня с экрана семнадцатидюймового монитора взирала достаточно юная и пока еще нераскрывшаяся козочка. Я не был очарован её образом, как когда-то в Киеве на меня возымела мгновенное воздействие местная модель Юля, но разве же речь шла о необходимости испытывать такой восторг постоянно? Я просто констатировал, что увиденная мною Ольга обладала яркими внешними данными и, стало быть, привлекала. Хотя бы мой взор. Не более того. Но и это с годами уже случалось во мне всё реже и реже, так что эстетика ценилась мною очень даже высоко, ибо давалась всё труднее и труднее. Очаровываться намного легче в юности, когда еще не умеешь видеть за чистой улыбкой внутренней пустоты и, что еще чаще, морального уродства. Короче говоря, мысль о том, чтобы выступить с предложением поснимать девушку вечером, родилась и проскочила в моем сознании очень даже конкретно.

Но тут меня прервал мой коллега — Стас. По роду своих рабочих обязанностей он занимался грузовыми шиномонтажами по всей трассе СПб-Москва, а с этой весны осваивал и псковское направление. Грузовые шинные центры в общем количестве двенадцати штук не только подчинялись ему структурно, но и проверялись им почти каждые две недели, когда он вместе со своим помощником Серегой Исламовым ездили на трехлетнем Транспортере вплоть до столицы, завозя материалы и инструменты, а также забирая оригиналы документов и чеков. Стас был моложе меня почти на десяток лет, но это не сказывалось на внезапно возникшем между нами товариществе. Как внимательный и уже опытный руководитель, он один из очень немногих в нашей конторе действительно рвался в бой, не умея впадать во всеобщую спячку или имитацию выполнения работы. Каким бы ни было наше теплое болото, но его схема мотивации была простой и, что самое главное, действующей. А звучало это так: чем больше обороты подведомственных ему точек, тем больше его личная зарплата. Да и последняя у Стаса была выше среднего, но это лишь еще больше подталкивало его к развитию, и покуда эта горная порода шиномонтажных услуг не была еще полностью выработана и не достигла своего пика, он старался выжать всё возможное, чтобы осуществить свою мечту — накопить на двухкомнатную квартиру. У него была семья, состоящая, помимо него, еще из двух человек — жены и двухлетнего Жорика. Мотался Стас по нашим филиалам постоянно, а так как сам по себе образ шиномонтажника из глубинки ассоциировался даже у русских людей с образом чуть ли не маниакальным и диким, то мой коллега общался с людьми в простой и прямой манере. Мужик, одним словом. И за его просаленном и затаскиваемом до дыр рабочим пиджаком трудно было увидеть с ходу и высшее образование, и интеллигентную семью, начинающуюся всё еще пока с бабушки-художницы. Но я-то знал Стаса. Он умел думать. Причем, не только о домкратах и колесах. Он на свой манер искал ответы на жизненные вопросы, и обсуждать что-либо с ним была мне достаточно интересно. Больше всего мы говорили о бабах. Ну, это же святое. Он не только знал и видел трассу, Стас еще и хорошо знал своих подопечных, которые на своих шиномонтажках зарабатывали очень даже не кисло, а в разы больше среднестатистического показателя по району своего проживания. Например, в удачный месяц рядовой такой монтажник мог запросто принести домой полторы тысячи зелени, в то время как многие односельчане (или однопосельчане) и за три сотни трудились с фанатизмом в глазах. Понятное дело, что жены его подопечных буквально молились на начальника своих мужей, а сами работники грузовых шинных центров готовы были оказать какую угодно услугу, попроси их начальник о чем-то. Но Стас не злоупотреблял.

— Чем озадачен? — спросил меня Стас после скупого мужского приветствия рукопожатием. Он уже умел меня считывать, а я и не прятался особо.

— Да вот, прикинь, Стас, редкий момент абсолютной свободы, а чего делать вечером, не знаю.

— А чего хочешь сам? Иди от простого. Какой у тебя выбор?

-Обычный. Либо дома попить в любимой компании, то есть с собой. Но это банально. — Я увидел, как Стас невольно согласно кивнул головой. — Либо же куда-то пойти, но куда не знаю, а, стало быть, этот вариант самый левый. Либо же какой-либо модели предложить вечером пофоткаться, устроив пленэр на природе, например.

— Я бы на твоем месте выбрал последнее, — уверенно подытожил Стас. — Алкоголь в одиночку — это не только банально, но и аморально. А вот поснимать — намного лучше и интереснее, тем более что ты умеешь это делать.

Я не стал говорить Стасу о том, что в контакте раскопал симпатичную девочку, которая еще неизвестно как ответила бы на моё предложение. Но, как я потом это себе понял задним числом и осмыслил,    сама судьба уже включила за меня процесс формирования моих планов, и пока я обсуждал со Стасом рабочие моменты, предопределенность уже спускалась на меня с виртуальных облаков мыслеобразования. Есть у меня такое приложение в этом контакте, которое зовется «Мои гости и Полный просмотр пользователей» и где мне сразу сообщается, кто из недрузей посещал мою страницу. Обычно её не посещал никто. Точнее, очень-очень редко кто-либо из знакомых совершал подобное, но чтобы по моей анкете «ползали» незнакомые девушки, изучали меня и мои заметки — такого еще не было более чем за год моих наблюдений. Но сегодня, повторюсь, был странный день. На небе светило солнце, обычное солнце. Никакого тебе затмения или какого еще знака. Ну, хотя бы полнолуния на ночь. Вовсе нет. Но то, что в отношении меня звезды выстроились в свой нестандартный ряд, выпадающий раз в пятилетку, и пошли расталкивать цепочку событий, мне пока что было неведомо. Но там, наверху, моя программа уже пошла формироваться по полной, не интересуясь моими бесконечными колебаниями и итоговым личным мнением.

Пока Приложение в этом контакте сообщало мне, что мою анкету смотрела та самая Ольга, что уже заставило меня открыть рот, недавно доведенный до ума семейным стоматологом — Анной Юрьевной, от модели тут же пришло сообщение:

— Привет! Не хочешь меня пофотографировать? )))

Я несколько опешил, но тут всё состыковалось в моём математически ориентированном сознании. У девушки, выходит, тоже было такое приложение. Это было логично. Удивляло меня больше другое. Поток самцов, истекающих слюной и любопытством по отношению к красивым молодым особям, как мне казалось, должен был исчисляться сотнями штук за сутки. Даже среди этих фотографов, плодившихся в этих группах, было, как мне казалось, достаточно много загримированных прыщавых мальчиков, купивших фотоаппараты для придания себе политического веса с последующим самоудовлетворением, заключайся оно в детском непотребстве или же в самоофигивании от своих смелых фоток. Ольга заслуживала таких больших значений в измерении поклонников или любопытствующих, это было мне очевидно. При таком внимании к себе, как я давно понял, девочки не то чтобы уходят в гордыню и надменность, сколько просто-напросто привыкают работать только на приём. У них образуется широта выбора. Оно и понятно: масса писем, комплиментов, предложений. И вовсе не беда, что подавляющая часть этих предложений если не прямо сомнительна, то однозначно ясна. Что еще может хотеть наш брат самец от ногасто-грудастой да еще и красивой молодухи? Меня смутило иное. Почему эта прошедшая через мой эстетический фильтр, а, стало быть, очень эффектная девочка, сама не погнушалась изучить мою анкету? Что-то было не так, но я пока еще не пришел к объяснению. Будь она проституткой, как это часто бывало в прошлом на сайте под названием «мамба» или ему подобных, то такое предложение не удивило бы меня нисколько. Там это было в порядке вещей, и жрицы продажной любви давно уже не гнушались предлагать любопытствующим и просматривающим их анкеты мальчикам свои услуги. По жизни же добиться такого виртуального внимания к собственной персоне от только что окончившей школу (что следовало из указания годов обучения, указанных в анкете) красивой девочки было практически невозможно. При условии, конечно же, что пользователь заранее не бросил клич, не вставил аватарку с Бэнтли на заднем плане или не посулил юной красотке неземных благ на каком-либо далеком и теплом взморье.

Поснимать Ольгу мне, честно говоря, хотелось бы. И даже без «бы». Моим вкусам она соответствовала вполне и с избытком. Я почему-то был уверен, что фотографии в ее единственном альбоме настоящие, то есть не так называемый фэйк. Вот если бы это я засыпал её предложениями о фотографировании и, тем более, платном, то отказ или молчание с гораздо большей вероятностью означали бы заимствование снимков извне. Тогда мне было бы понятно — динамовключение. Но тут девушка сама предлагала свою персону. И речь шла о том самом формате TFP, то есть о бесплатном обоюдном сотрудничестве. Будь модель липовой, то я, как обманутый фотограф, мог запросто развернуться и уйти, а это и убеждало меня, что врать в таких случаях — глупо. С какого такого перепуга скромному нефотогуру стали вешаться на шею такие яркие и свежие бабочки? Где-то явно был подвох. Но где?

Пока я гадал на кофейной гуще своих гипотетических сомнений, из состояния раздумий меня вывел всё тот же Стас. Он завтра собирался в командировку по своим точкам, но, памятуя о моих сложных страданиях в вопросах выбора, решил мне предложить то, на что уже давно меня подбивал и на что я и сам провокационно напрашивался:

— А поехали завтра с нами? Ты же сам давно хотел. А я тебе в Холохоленке баньку организую…

— И девочек в придачу? — пошутил я с улыбкой на лице.

— Хочешь девочек, будут тебе они. Какие проблемы?

Проблем особо не было. По рабочей должности я вполне мог себе позволить впервые осмотреть театр программных нововведений в действии. Уже несколько месяцев ряд точек трудились при помощи мобильных соединений в он-лайн режиме в нашей общей торговой базе, так что формально повод для такой импровизации имелся. Стас как всегда был весьма конкретен, и юлить после такой прямоты я с ним не мог. Это было уже не по-товарищески. Пришлось раскрывать карты:

-Да понимаешь, Стас, у меня тут такая дилемма… Я после твоего совета активность проявил. Виртуальную. И мне ведь ответили! Есть модель, причем, офигенная и молодая. И ведь что удивительно: сама на съемку напрашивается.

-Ну, и ты что?

-А что? Я ничего. И вот это-то меня больше всего и смущает. Какой-то подвох словно жду, но хоть стреляй меня, не понимаю, где он, то есть подвох?

-СимпатиШная? — весело полюбопытствовал Стас, много уже знавший о странностях моих эстетических таракашек.

Я мотнул головой в сторону своего монитора, и уже через пять секунд над моей головой зазвучало искреннее мужское недоумение:

— Ты чего? Совсем белены объелся? Зажрался что ли? Такая сучка! Ну, Михаил, ты меня уже совсем удивляешь? Какая на хрен командировка, если такие девочки светят тебе? И не думай отказываться.

Пришлось мне промолчать, что означало правоту товарища. И это чужое мнение окончательно перевесило чашу весов в пользу боевых действий. Для меня это немногое уже само по себе ассоциировалось с активностью, хотя любой самчик из провинции даже за детскую забаву не счел бы такое мужское проявление невинности. Сам по себе я бы еще мог поколебаться и мягко сползти на бутылочный вариант классического одиночества временного холостяка. Но после привлечения внимания друга пойти таким путем уже не представлялось мне возможным. Выходило, что обратной дороги у меня не было, ибо пасть в глазах коллеги-самца было намного недопустимее, чем потерять иные формы уважения. Мы — мужики — обезьяны, что ни говори, и быть неопущенным в глазах стаи — это очень даже значимо и важно. Это примерно из той же оперы, когда мужик пытается перепить другого мужика. Все понимают, что глупо меряться выпитыми миллилитрами беленькой, но при этом упрямо из года в год продолжают такие спонтанные или прописанные календарями турниры, хотя ведь и без прямых вливаний каждому заранее известно, сколько он может принять на грудь. И даже пошатнувшееся здоровье, рекомендации врачей, грубое напоминание организма на следующее утро об излишествах накануне — всё это не заглушает в нас — мужиках —мальчугового армреслинга на стопках.

Стас удалился, а я перешел к реализации этих активных боевых действий, то есть переписке. Довольно-таки скоро я получил согласие на вечерний пленэр с двумя простыми и логичными вопросами: где и во сколько? У меня на примете было пару мест загородом, куда еще не протоптали широкие дороги конкуренты, то есть разномастные фотографы. Я не люблю видеть, как у разных моделей то и дело проскакивает какой-либо общий задний план, заключайся он в студии или каком-либо ином популярном месте. Как-то совсем это не солидно для взрослого мужика — идти по проторенным стопам и уже открытым маршрутам, даже нисколечко не пытаясь проявить фантазию и неординарность. Недалеко от работы, в районе между Колпино и Тосно я как-то откопал достаточно живописную рощицу. Там была и речка с несколькими горизонтально склоненными деревьями, да и сама по себе панорама годилась для того, чтобы поработать и поэкспериментировать. Ну, и самое главное — место было малолюдное, находясь километрах в шести от трассы. Идея предложить его Ольге моментально посетила меня, и я уклончиво написал девушке «недалеко от Купчино». Вероятнее всего, это пояснение и целеуказание мало что сообщило юной модели. Ольга согласилась, и вскоре мы обозначили время — 19.00 на выходе из метро «Обухово». Для подразумевающегося в таких случаях общего координирования я сообщил девушке номер своего неосновного, считающегося вторым, мобильника. На часах пока что было только начало третьего, и передо мной, возбужденным изнутри открывающейся перспективой, стояла уже иная задача — не перегореть и спокойно дождаться указанного времени. Волнения от соприкосновения с красотой были мне не чужды, что как-то странно утешало меня в отношении себя же, как непотерянного пока что еще для общества представителя отряда обезьян.

В половине седьмого я уже был на месте, благо, что с нашего Грузового проезда, находящегося всего в километре от кольца, ехать до этой станции метро было всего-то в два раза больше. Я уже не волновался, как студент, но определенная робость звучала во мне своими вариациями типовых вопросов о том, где же может быть спрятан подвох? Красивая и молодая девушка и чтобы сама так клеилась? Но как я ни раскидывал своими трезвыми, а потому максимально сконцентрированными и заточенными на логику и дедукцию мозгами, увидеть подставу или динамо мне не удавалось. Стрелка часов неумолимо приближалась к девятнадцати ноль-ноль, и я уже пересмотрел сотни человек, поднявшихся по эскалатору этой станции. Пока что всё шло по плану, точнее, без нарушения его. В девятнадцать десять я уже ощутил легкую нервозность. В отличие от фотомодели, я не обладал возможностью обратной связи, то бишь не знал номера её мобильника. А она как-то нисколько не спешила меня предупредить об опоздании или как-то еще успокоить. Я же знал, что на станциях метро связь работает, и любое сообщение, посланное мне, уже пробилось бы и дошло до меня. Будь оно отправлено, конечно. В двадцать минут восьмого я уже видел картинку конкретного облома, а в половину — полного. Жаль, как я думал впоследствии, что мне не хватило духа принять решение об уходе в эти просроченных полчаса. Только я собрался в 19.35 отчалить в горделивом и пустом молчании, как на верхнем пике эскалатора появилась она…

Ольгу я признал сразу. В своих предположениях об истинности её натуры я не ошибся. Всё было в полном ажуре, живая модель полностью соответствовала своим привлекательным фотографиям. Рост девушки составлял около ста семидесяти пяти, плюс небольшие, пятисантиметровые каблуки, так что я с такой же высотой своего тела всё-таки смотрел снизу вверх, впрочем, не особо от сего факта комплексуя. Юбка Ольги была на грани перехода в мини, что мне понравилось, а белая цветная футболка из специальной плотной ткани при ближайшем рассмотрении отчетливо предъявляла двумя выпуклыми точками об отсутствии лифчика. А грудь у девушки была что надо. Как минимум, второй размер читался моим глазомером, что уже делало её вовсе не тощей дистрофанкой, а конкретной и крайне аппетитной самочкой. Грудь — это, как говорится, деталь. Важная. Сколько плосковатых дылд-акселераток выдает сейчас наше время, а средства рекламы и маркетинга пытаются возвести минимизацию вторичных половых признаков в ранг моды и привлекательности. Хотя, как мне кажется, диктуется это преимущественно экономическими выгодами ширпотреба, умело учитывающего плоскость большинства современных девиц. Конечно же, не грудь красит женщину в целом, и вообще — о вкусах не спорят. Но, на мой взгляд, хорошая грудь еще не испортила ни одну женщину. Но вернусь к теме. Волосы средней длины были полунебрежно разбросаны на плечах девушки, а на лбу скреплялись солнцезащитными очками. И лицо… Лицо было правильным и молодым. На нём не было ни носа картошкой, ни каких-либо широких скул или прочих дефектов. Глаза, цвета которых я сходу не разобрал, по своей форме напомнили мне небезысвестную во времена моей молодости С.С.Саtch, то есть взгляд был тоже достаточно цепким и сексуальным. Достаточно нетонкие губы, хороший носик, приятный овал щек…Лицо было не просто набором правильных черт, оно еще было живым и манящим, излучающим именно то, что мы –мужчины — хотим видеть в девушках, то есть сексапильность и свежесть. Сумочка у девушки была матерчатая, где, как я предполагал, и должен был находиться купальник, каковой я рекомендовал ей взять с собой на рандеву. Но в общем и целом передо мной стояла классическая молодая стерва. И мне это было приятно.

— Привет! Я немного опоздала… — начала Ольга, но скорее для формальности, лишь наигранно поднимая брови в знак удивления, каясь понарошку.

— Да ничего страшного. Бывает, — якобы снисходительно заминал тему опоздания я.— Это же мне близко, а Вам, подозреваю, ехать издалека пришлось.

Но откуда пришлось ехать девушке, я так пока и не узнал. Ольга состроила подобие улыбки и пожала плечами, мол, проехали. Как-то интуитивно я ощущал, что моё радостное свечение фотографа со всем обхождением и внимательностью было бы несколько неуместно. Какие-то флюиды, идущие от стройной молодушки, улавливались моим таким же незримым пеленгом, развившимся в последние годы, после преодоления мною так называемого кризиса среднего возраста. Я интуитивно предчувствовал, что не все так просто, а происходящее меж нами — не более чем игра в формальность. Мы перешли через наземный переход, под которым находились железнодорожные пути, и направились к моей без месяца десятилетней старушке Медоуз, то есть Боре из семейства Фольксваген. Реакция девушки на, видимо, по её представлениям, полную рухлядь была очевидной. Удивление и гримаса недоумения проскочили на Ольгином лице, не укрывшись от моего цепкого взгляда. Более того. Тут же последовала реплика девушки:

-И это — твоя машина?

Опа! Мы уже перешли на «ты»? Браво, мысленно сказал я. Вот ты где, иголка кощеева зарыта. Девочка раскрылась так чарующе просто, что внутри я мягко лыбился. Но на практике я предпочел воспринять данный казус как разовую оплошность и не стал цепляться за это «твоя». Я не знал, что она — моя модель на вечер — себе представляла, а также что её вообще привело ко мне, но сам по себе этот вопрос не мог не вызвать во мне подозрения и ответного провокационного ехидства:

-А дама планировала ехать по лесным дорогам на лимузине?

Достаточно быстро Оля взяла себя в руки и даже выдала подобие улыбки, всё-таки садясь в машину. Я закрыл за ней дверь и сам сел с водительской стороны. Мы плавно тронулись, но пауза и молчание уже немного затянулись. Надо было устанавливать психо-эмоциональный контакт. Так пишут в тех же учебниках по фотоделу.

— А мы далеко едем? — Почти тут же спросила Ольга.

-Километров пятнадцать по прямой, а потом поворот направо. Или же Вы опасаетесь чего-то? Природы, например, или меня? — я старался шутить.

— Да нет. Чего опасаться-то?

Мне стало понятно, что с логическим мышлением у девушки уже давно всё в полном ажуре. Конечно же, все координаты по переписке остались в каком-то компьютере, да и вообще — на самом сайте. А, быть может, и у подруги какой. Во-вторых, я был в этом уверен, девушка по каким-то критериям выбрала меня более чем сознательно. Но вот по каким? Я пока понять не мог. Я не являлся каким-то крутышем-фотографом, известным всему городу или же рекламирующем себя именно с таких позиций. Я вообще предпочитал называть себя скаут, так как назвавшись груздем (фотографом), я должен был бы следующим ходом полезть и в кузов, то есть снимать тех, кто искал бы моих платных услуг, если бы, разумеется, таковые заказчики нашлись. Но я был не в том возрасте, чтобы многолетней и любимой работе с устойчивым заработком предпочесть стирание своих ног в поисках капризных клиентов. Я люблю фотографировать, но только то, что хочу снимать сам. Девушкам, особенно красивым, пока есть место в этом моём потенциальном списке. Но не всем людям подряд.

Я попытался завести разговор на общие темы. Кто, мол, откуда, где учитесь? Но Оля очень легко и без заминок отводила мои информационные наводки прочь от конкретики. Более того, модель сама стала направлять наш диалог, постепенно вырисовывая передо мной круг своих интересов. Всё звучало несколько по-детски. Сколько стоила моя самая дорогая модель, которую я запечатлевал? Сколько стоил мой фотоаппарат? Кем я работаю? Я не мог не улыбнуться от такой прямоты и в чём-то даже бестактности, но не возмущался, ибо мой возраст отрицал какие-либо физиологические и наивные надежды на большее, и вместо какой-либо раздраженности я решил поиграть с Олей в её игру. Интересно же было, что от меня хотят. Я уклонялся от прямых ответов, не употребляя конкретных цифр и прочих данных. Мне вспомнился наш поэт-сатирик Вишневский, и я, подражая его одностишьям, стал вставлять в свою речь витиеватые однострочные предложения: «недёшевы нынче модели», «я моделирую спонтанно», «такой бы Nikon мне бы в прошлом веке».. Но Ольга не въезжала в эту мою игру с самим собой, улавливая, однако, что я чему-то явно веселюсь и радуюсь. Были с её стороны вопросы и попроще. То есть поневиннее. Например, относительно клубов, которые я люблю. Но я не любил клубов. «Я слишком стар, чтоб выбивать чечетку». «Бываю ль в клубах? Да, для джентльменов». Ольгу, как я наблюдал, последняя импровизация срубила. Девушка не понимала, всерьез ли я говорю или нет, ведь на моём лице мускулы не дрожали, а я, любивший эффект достоверности, выдавал все эти фразы с явно умным и серьезным видом. А упоминание о местах для джентльменов само по себе намекало на столь многое, что мысленно не услышать манящий шелест купюр, засовываемых в трусики стриптизерш, коими эти учреждения кишели, Ольга не могла. А вдруг я говорю правду? Я бывал в этих клубах, нечасто, разумеется, и вовсе не для джентльменов, то есть не в дорогих и развратоориентированых, но это уже совсем другой коленкор. Меня спросили об увлечениях, ожидая принять, наверное, что-то пикантное или удобное для продолжения беседы, но я честно назвал футбол. «С мячом побегать — это ли не счастье?». Я видел, как Ольга о чем-то напряженно думает, скорее всего, над следующим своим ходом. Меня внутри весь этот спектакль начал забавлять чуть сильнее ожидаемого. Но я так и не мог понять никаких её побудительных мотивов. Где они? По идее, такую девочку может интересовать только бабло в той или иной форме. Второго не дано. Но всё-таки в форме, скорее, достаточно прямой, без сложных схем или расчетов. Она приехала, скорее всего, из деревни, а, стало быть, по определению не могла витать, например, в облаках высоких материй и культуры в целом. При её внешности и в наше время я втакое поверить уже не мог. Для этого надо было быть большим-большим романтиком или чудаком. Я же был уже давно прожженным циником и реалистом.

А тем временем мы уже сворачивали на дорогу в лес. Ольга встрепенулась, но я тут же решил шутливо её успокоить.

-Не бойтесь, Оля, я — не Чикатилло.

-Кто-кто? — тут же крайне удивленно переспросили меня.

-Чикатилло. Ну, был такой маньяк. Известный. Еще во времена Советского Союза.

Наверное, Вы просто не слышали о нём…

— Не-а, не слышала, — уже более задорно и как-то даже весело отпарировала модель, будто бы сами по себе маньяки никак не могли угрожать ей чисто потенциально. Я даже удивился такому неробению и непереживанию за свою персону.

-Я хотел сказать, что Вы можете не беспокоиться относительно нашего заезда в лес. Я — не маньяк, тем более не сексуальный. — Я уже почти цитировал Вишневского, незнакомого, как я убедился, Ольге совсем. — Когда Вы увидите ту полянку, куда я Вас везу, все Ваши сомнения тут же отпадут сами собой.

-А у меня и нет никаких сомнений, Михаил! Я абсолютно спокойна.

-Да? — Недоверчиво переспросил я, воочию видя, что девушка говорит правду. — Тогда очень хорошо. Давайте вернемся к теме съемки. У Вас самой есть какие-нибудь предпочтения, пожелания?

-Разве что парочка. Но я охотнее доверюсь Вашему мастерству.

-Спасибо, Ольга, но это как-то слишком громко сказано — мастерству. — Я не хотел рисоваться крутышем нисколько, да и был полностью уверен, что в моих скромных альбомах составить обо мне такое мнение было просто невозможно. Девушка явно слышала какой-то звон. Но откуда он? Грубая лесть в таких случаях не заволакивает мозги, а лишь заставляет острее работать извилины, причем, трезвые. Будь я в подпитии и в каком-либо клубешнике, то таких дифирамбов мне бы уже могло хватить, чтобы в благодарности увлечься девушкой по полной, то есть до полного опустошения кошелька или жажды интима. Но ведь сейчас-то я не был пьян.

Мы уже почти совсем достигли своей общей цели, а дорога окончательно перестала быть грунтовой, переходя в травяную, то есть в полное отсутствие себя самой. Впереди показался просвет, за ним — речка, и через минуту я заглушил мотор. Приехали.

— Ну вот, Оль, мы на месте. Давайте переодевайтесь, красьтесь, как Вам нравится, а я пока поэкспериментирую с освещенностью и настройками фотоаппарата.

— А я уже готова! — тут же огорошили меня.

-Это как? — Я даже крякнул, то есть показал конкретное удивление на своем лице.

-Ну, Вы же будете снимать меня ню. Чего мне одеваться тогда. А с косметикой у меня вроде как порядок, я уже накрашена.

Я был в легком шоке. В подобное желание девушки фотографироваться обнаженной я не верил. Во всех этих альбомах, где девушки предлагают себя за бесплатно пофоткать, в подавляющем большинстве случаев они приписывают что-то типа «всё, кроме ню». Но даже тогда, когда кто-то из них откровенно провоцирует питерское фотосообщество своим «ограничений нет», чаще всего этим отсутствием запрета на максимум я видел обычно не что иное, как последний способ привлечь внимание к собственной персоне. Действительно красивые девушки просто так на наготу не шли, им это было не нужно. А вот за деньги — это, конечно же, случалось и звучало, но не в таких группах, а на более что ли профессиональных и специализированных сайтах. Я был настолько умотан этим уже почти часовым своим поиском причин и мотивов Ольги, что решился пойти на прямой вопрос:

-Оля! Скажите честно, что Вами движет? Я ни за что не поверю, что Вы хотите и готовы сниматься обнаженной у первого встречного-поперечного да еще и за просто так? Я не обижусь и попытаюсь понять Вас, но только скажите мне правду.

Девушка на несколько секунд задумалась, видимо, оценивая ситуацию со своей колокольни. Какой-то просчет происходящего крутился у неё в голове, но наконец-таки пауза прервалась:

-Хорошо. Но почему Вы считаете, что я собиралась сниматься за бесплатно?

Упс. Съел! Я хапнул удивления по полной. Я был настолько уверен, что в этой группе, откуда «пришла» на меня, а, точнее, свалилась стоящая сейчас передо мной коза, никаких иных трактовок, кроме как безденежных, быть не может. Об этом где только не писалось. Это было как отче наш. Но ведь нельзя так самонадеянно менять правила! Я был даже чутка возмущен её наглостью.

-А с чего Вы решили, что я должен Вам заплатить?

И тут она, пару секунд помолчав с полуулыбкой уверенной в своих чарах стервы, елейным голосом выдала мне на гора:

-Михаил. Ну признайтесь же, что Вам бы хотелось поснимать меня так? Неужели я, моя фигура Вам нисколечки не нравятся? И Вам бы не хотелось так…?

Я не мог сразу ответить, ибо с годами научился слышать свой внутренний голос, особенно когда он еще и раздваивался во мне. Вот и сейчас у меня внезапно включился диалог с самим собой. Одна часть словно бы по инерции бессловесно ответила на вопрос Ольги «Да! Хотелось бы…». И это было правдой, так как никакими интеллектуальными бронями я не мог сам от себя скрыть свою сущность на физиологическом плане. То есть сущность мужскую, животную. И в тех редких ситуациях, когда мой глаз радовался, мозг мой будто бы дополнительно усиливал что-то телесное, на что я под свою старость уже всё реже и реже включался и обращал внимание. Я уже предчувствовал то плотское своё успокоение, каковое совершенно нормально и по биологическому графику должно было начать меня накрывать в ближайшие годы. Поэтому тем редким моментам, когда меня нахлобучивало какое-то конкретное желание, идущее обычно от эстетического пропускания образа какой-либо девушки внутрь себя, я уже несколько извращенно радовался и не мешал им. Зачем? Зачем гасить в себе эти всё более редеющие порывы, частота каковых в юношестве была в разы, а то и в десятки и сотни, больше? Стараться избегать искушений в моем возрасте уже есть дело сомнительное, не ровен час и они сами начнут меня избегать, причем, намного успешнее, чем я их, то есть навсегда.

Второй же мой скрытый голос по инерции держался того автопилотного курса, что обманывать кого-либо нельзя, что говорить надо правду. Тем более нужно отстаивать справедливость. И если меня кто-то хотел поводить за нос, то я должен был с этим бороться. Ну, это была естественная моя реакция на факт дезинформации и выведения врунишки на чистую воду. Честность, мать ее ети!

Сложность протекающего внутри меня диалога была прикольна не только тем, что, во-первых, встреч с такими симпатичными стервами в моей жизни становилось все меньше и меньше, а практически уже почти и не было, но, во-вторых, еще и неким самопризнанием Оли, которое она выдала из себя, отвечая на мой вопрос. Я должен был реагировать на услышанное. Но как? Начни я возмущаться нарушению виртуальной конвенции о бесплатности этого формата TFP, то мне бы пришлось не солоно хлебавши разворачиваться и везти её обратно к метро. Не бросать же девушку здесь? Не город ведь. Да и за несогласие просилось именно такое действие. С другой стороны, а что я получал от такого вставания в стойку борьбы за правду? Да и (чего от себя таить?) я ведь мог позволить себе заплатить девушке за съемку. Причем, просто за съемку, а не за ню. Эта коварная мысль, что я так вот благородно заплачу, но на обнаженную фотофиксацию не пойду, оставаясь и чистеньким, и беленьким, и еще каким-то, одним словом, благородным, и перевесила во мне в итоге:

-Хорошо, Оля. Я готов Вас материально оценить, но без какого-либо ню. Скажите, сколько я Вам должен?

-А сколько не жалко? — Тут же выдала она мне в ответ, не обращая внимание на моё отрицание необходимости обнажаться. И, сощурив левый глаз, прикидывая в своём уме, сколько бы запросить, добавила. — Ну, тысяч бы пять.

-Чего? — Я искренне взревел. — Сколько-сколько? — Я был в шоке от подобной наглости. — Пять тысяч? Да за что? За пленэр, который еще пока не состоялся, на природе? За час-другой безвинного щелканья?

-Но ведь я предлагаю чуть больше. — Оля как будто и не обратила внимания на грозность моего тона. Кажется, ни о какой ответной стойке гордыни и необходимости обращаться к ней более мягко и деликатно она и не помышляла. Её нисколько не оскорбил и даже не задело моё искреннее возмущение. Ей было до этого абсолютно ровно. Это-то и оскорбляло меня в моём только что готовом прорастать благородстве.

-Да не интересует меня ню! — тут же продолжил я и зачем-то ринулся в объяснения своей мысли. — Обнажение — эта высшая степень эротики и раскрытия, но оно допустимо и уместно только в случаях особенных, каких-то таких, когда иначе не передать всё то тонкое и красивое, что успело нарасти и сформироваться у мужчины в отношении девушки…

— Разве? — меня цинично перебили. — Разве я обнаженная не красива? Или только с любимым мужчиной могу себе позволить раздеться? — Ехидная улыбка снова пробежала по лицу юной стервы.

-Нет, конечно, — вынужден был тут же слегка ретироваться я. Меня очень нагло двигали, играя даже не на тонких струнах, а лишь предъявляя свою эффектность. Я был слегка раздосадован тем, что понимал неуместность и неправильность своих неубедительных полу-оправданий, вытекавших из самого факта объяснения и разжевывания своей позиции. А она у меня уже не выглядела выигрышной, как бы логически прав я ни был. Но, похоже, Оля уже давно убедилась по жизни, что мужчинам вовсе не нужно доказывать даже наличие женской логики, а не то чтобы расшифровывать всю противоречивую многогранность восприятия жизни слабым полом.

-Да Вы хоть, Ольга, понимаете, что таких цен почти нет? — продолжил я скрыто оправдываться. — Для того, чтобы Вам столько платили, Вы должны стать профессиональной и известной моделью. Но Вам, простите, еще пахать и пахать…

-Жалко что ли? Так и скажи… — Оля брезгливо поморщилась, заставляя меня чуть покраснеть от упрека в жадности. И наигранно повернула голову в противоположную сторону.

Я негодовал, матерясь внутри себя несколько секунд. Всё-таки некие автоматические привычки, сформированные годами, заставляли меня вести себя как-то по-типовому, то есть предсказуемо и исходя из необходимости отстаивать благородство и свою честь. Но уже через четверть минуты я взял себя в руки. А действительно, кто сказал, что благородство — превыше всего? Нет, я вовсе не собирался становиться хамом или маньяком, но почему бы и мне было не поиграть в ответ? Желание утереть нос этой стерве было даже побольше физического желания (в адрес случайно связи, разумеется). Я вдруг отчетливо понял, что, борясь за свою мифическую правду и, в данном случае, за псевдоблагородство (то есть никому не нужное это качество), а также за минимизацию собственных трат, должных соответствовать, по моему уразумению, всё тем же критериям правильности и заслуженности, я у модели не выиграю. А утереть ей нос уже хотелось. Очень хотелось.

-Три тысячи тебя устроят? — решился и я перейти на «ты» после упрека в скаредности, где ко мне таким же макаром обратились во второй раз.

-А, может, всё же пять? — Ольга изображала полу-заискивающее кокетство.

-И рад бы, но не могу. — Решительно отмел я и тут же разжевал. — У меня — всего пятерка, а мне еще надо хавки купить и бухла на вечер. — Я стал изображать речевого простолюдина, попутно наблюдая за реакцией на изменение формата своего общения с Ольгой. Видя, что она опять включила мозг в режим работы калькулятором, я поспешил кинуть еще одну шпильку в её адрес. — После такого нервного потрясения, то есть после общения с тобой, мне просто необходимо будет накатить.

-А, понимаю…— тут же согласно кивнула Оля. Кажется, ей подобные рельсы и формат диалога были ближе и понятнее. — Ну ладно. Соглашусь. Дай хоть три.

Я снова чуть было не поперхнулся, но успел-таки сдержаться. Мне уже очень-очень сильно хотелось сладкой мести, но, естественно, только в пределах допустимых методов, например, победой в словесном фехтовании или каком-то аналогичном унижении девушки, пусть даже она этого и не поняла бы. Я вытянул из кошелька три тысячные купюры и перевел перепалку в область действия:

-Ну что, начнем нашу фотосессию? — Я выдал свою максимально голливудскую улыбку, но больше это было похоже на имитацию позитивного настроя или боязливую демонстрацию своих зубов личному стоматологу.

Ольга кивнула, но нутром я чувствовал, что меньше всего на свете её интересует сейчас съемка на природе. Впрочем, она быстро взяла себя в руки и переспросила:

-Значит, Михаил, точно не ню?

Я отрицающе мотнул головой — точно! И посмотрел достаточно вызывающим взглядом на фотомодель. Но и она, похоже, не собиралась сбавлять обороты своей язвительности, так как тут же, практически не отводя взгляда и не отворачиваясь, сняла с себя футболку, под которой, как я уже успел заметить сразу же, ничего не было, и, нисколько ничего не стесняясь, стала надевать верх купальника, лежащий до того в её сумочке. Низ же уже был на ней. Дуэль мелочных уколов стала набирать обороты. Но что было для меня впервые, так это приятное удивление, что съемка в нашем высоком ключе (на подобных острых и частично завуалированных оборотах) была мне по душе. Я ведь тоже был не без стервозного начала, и оно впервые за мою сорокалетнюю с гаком жизнь почти без предварительного артобстрела проявлялось так вот быстро. Мне это понравилось, я испытывал редкие эмоции, а в моём возрасте радуешься уже многим из них, даже иногда и отрицательным, потому как пульс жизни уже давно бьется в диапазоне предопределенности и ровности. Взаимоотношения между полами очень часто предполагают под собой и трения, а я всю свою историю разыгрывал джентльмена. Для чего? Если резюмировать пока что еще не заглохшую во мне жизнь, то выходило, что к успеху выбранный мною с молодости такой вот путь чести не привёл почти ни разу. Подлецом было бы выгоднее вкушать запретные плоды. И вкушалось бы намного чаще.

Но тут стал работать закон жанра, то есть процесс фотографирования отвел меня от моих словесных дебатов с бескомплексной девчонкой. Преимущественно мысленных дебатов. Инерционно я всё ещё генерил в себе колкости и ответы, но надо было переключаться. Снимать достойные внешние данные — это, скажу Вам, как минимум, эстетично. И приятно, разумеется. Гармоничная матушка-природа со всеми её цветами и светом, и контрастирующая с ней молодая стервозность во плоти — в этом что-то, безусловно, было. Да и сотню вложенных в проект баксов я должен был выжать из Ольги, пока на улице, точнее, природе было еще достаточно светло. А между тем уже близилось к девяти. И хоть через полтора месяца после белых ночей светло было чуть ли не до двенадцатого часа, но уже после десяти яркости нашего общего Светила становилось маловато. Да и домой надо было ехать не пять минут, не говоря уже о подкидывании девушки до метро.

Чувствовалось, что Оля уже была нафотографирована по жизни. И не раз. Позировала она легко, ничуть не беспокоясь о том, как она выглядит. А выглядела она чертовски хорошо. Всё это приводило к раскрепощенности, передаваемой и снимкам. Никакого левого стеснения, напыщенности, надуманности. Девушка изображала саму себя, и это передавалось на снимках. Я как-то медленно оттаивал, всё меньше думая о деньгах. Ольга тоже больше не стремилась поставить меня в неловкую ситуацию или обнажиться. Неужели в девушке проснулась совесть? Я сомневался, считая, что таким образом, скорее всего, из неё исходит уже успевший до меня сформироваться профессионализм. Работать популярной моделью — это ведь выгодно, и этого не понимать стервочка не могла. Кто же будет добровольно убегать от собственной выгоды?

Наконец я, видя, что уже час незаметно пролетел за приятным процессом, решил перейти к воплощению своей последней идеи — съемки Ольги на стволе толстой ивы, в склонившейся почти горизонтально в метре над водой. Девушка скривилась, но я утешил её, сообщив, что это будут последние кадры. Я подошел поближе, подставил Оле свою руку, помогая забраться на дерево, достигавшее в диаметре сантиметров тридцать — тридцать пять.. Нехотя модель осторожно ступила одной своей босой ногой дальше, но для ивы пятьдесят килограмм модельного веса были что слону дробина, и следующие несколько шагов Ольга сделала заметно увереннее. В итоге где-то уже на середине дерева, когда толщина последнего стала заметно уменьшаться, решено было остановиться и прилечь, дабы я мог начать снимать. Кадры мне и самому нравились. Ольгина рука едва не касалась воды, когда она с несвойственной ей грустью смотрела на тихое течение реки под ней. Или же, когда она похожим манером опускала вниз одну из своих длинных ног. В общем ради этого стоило мне заплатить, я уже не сожалел ничуть.

И вот тут судьба-злодейка опять пошутила над нами обоими. Сделав почти последний кадр, я по инерции держал фотик перед своей грудью, в то время как Оля разворачивалась на дереве, чтобы осторожно вернуться назад. И тут… Тут она оступилась. Никогда не забуду, как неуклюже она падала. Ольга пыталась зацепиться за какую-то ветку, но та оказалась непрочной, и, потеряв под ногами опору модель вышла из состояния устойчивого равновесия и спиной плюхнулась в воду. Никаких ушибов и ударов о дерево. Просто падение с метровой высоты в воду. Не забуду я это еще и потому, что впервые в жизни во мне сработал автоматизм нажимания на кнопку затвора, и я вместо того, чтобы ринуться навстречу спасению симпатичной стервы, быстро вскинул невыключенный фотоаппарат и успел два раза снять момент входа в воду.

Речка была не глубокая. Впрочем, лучше бы было наоборот. Зато этот, как я мог трактовать теперь, после увиденного в ходе живого эксперимента по измерению дна, пересохший ручей оказался весьма илистым и …вонючим. Сверкая объяснимой злобой, размахивая руками и стряхивая с себя какую-то тину, Оля стояла по грудь в воде и ругалась отборным матом. А я... Я продолжал заниматься фотофиксацией, чувствуя впервые всю прелесть работы в прямом эфире, когда снимаешь что-то действительно происходящее, а не подстроенное заранее. И мне это нравилось. Такие кадры стоили чуть больше, чем сотня баксов, и могли служить утешением на всю мою оставшуюся фотожизнь.

— Ну, чего ты всё щелкаешь, козел? — Гневно раздалось в мой адрес. Ольга выходила из воды. — Что тут интересного? Ты еще погогочи, старый пердун.

Я даже не обиделся на это непростительное во многих мужских кругах первое произнесенное девушкой существительное, могущее стоить и жизни хозяину такого обращения. Вместо этого я от всей души расхохотался.

-Да ладно, Оль, не серчай. — Я снова не смог сдержать свои положительные эмоции и засмеялся. — Я же не со зла. Просто таких снимков у меня еще никогда не было. Да и вряд ли будут.

-Конечно, не будет! Кому ты нужен, фотограф хренов? А эти кадры ты сейчас же удалишь. — Прорычала требовательным тоном модель. — Блин! Ну, как же меня угораздило? Всё из-за тебя и твоего долбанного дерева…

Ольга вышла из речки и стала снимать с себя оставшиеся ошметки тины или чего-то в этом духе. Даже находясь в метре от неё, я чувствовал, как ужасно он неё несёт запахом гниловатой жидкости. М-да… По-своему я чуть-чуть даже сочувствовал неумелой деревянной альпинистке, но за «козла» надо было отвечать, и я не мог позволить себе размякнуть и броситься, как добрый маленький мальчик, на помощь. Да и чем я мог тут помочь? Но вскоре выяснилось, что подобные действия были более чем уместны и возможны. Оле нужно было срочно переодеться, но даже её летние шмотки, лежащие на зеленой травке возле сумочки, было жалко натягивать на плохо пахнущее тело. А отмыться тут было негде. Ну, не в эту же вонючую воду снова лезть? Я понимал непредвиденные сложности ситуации, в которой, наверное, впервые оказалась молодая коза, но в помощи я был заинтересован и сам. Как ни крути, а мне предстояло везти её домой. О метро речи уже не шло и не могло идти. В таком-то виде? Кроме того, мне и машину было свою жалко, посади я её туда такой.

-Ну, чего зенки вылупил? — Снова обрушилась на меня критика со стороны жертвы.— Чего делать будем?

— Успокойся, Оль. Ничего смертельного не произошло. И слава Богу. Расслабься. — Начал успокаивать я, хотя внутри себя продолжил мысленно фразу : «.. и получи удовольствие». Но вслух произнес. — Такую бросить я тебя не могу. До дома довезти тебя придется.

— Разумеется! — возмущенно парировала Оля, словно не допуская и мысли о другом развитии сюжета. А затем притронулась руками к своему купальнику, пропитанному мягким зловонием.

Я понял её тут же. Снять купальник, представ передо мной обнаженной, она могла. И легко. И тут же сделала это, правда, повернувшись ко мне своей филейной частью, тоже весьма аппетитной. Но ведь надо было что-то надевать. На нечистое тело одевать юбку (я не знал, были ли у девушки обычные трусики, ибо перед фотосессией убедился, что имелись плавки, то есть нижняя часть белья из купального комплекта) и неплохую футболку Ольге явно не хотелось. Но и другого белья у девушки не было. Я быстро сориентировался, вспомнив, что всегда вожу с собой в багажнике спортивную сумку, где есть все необходимое для игры в футбол, уважаемой мной, как и многими мужиками. И среди моей формы имелось пара желтых фирменных футболок с логотипом «Хороших колес».

— У меня есть длинная футболка. Чистая, — предложил я. — Хочешь, одень. Могу и шорты дать, но они будут с тебя сваливаться.

— Не, шорты не надо. А футболку давай, — тут же согласилась Оля.

Через полминуты я протягивал ей футболку размера XL и соизмеримую по конечной длине с Олиной юбкой. Модель, по-прежнему не стеснялась меня ничуть, но всё-таки стоя ко мне спиной, натянула на себя вещь. Увидь я такое как-то без подготовки, то обязательно зацокал бы языком и облизнулся. Но после всего, что успело проскочить и проискрить со знаком минус между нами, моя реакция была куда как более сдержанной. Но всё же эстетически, как зритель, я не мог не поставить высший бал этому биологическому организму. Формы были потрясающие. Однако же сейчас было не время комплиментам, да и не нужны они были девушке, и я в этом не сомневался. Что же касаемо моей зрительной реакции на подобное рассматривание, то могу сказать проще: кто из нас не видел голых баб? Хотя мне было всё-таки приятно. Удивляться, по большому счету, особо нечему, хотя при новизне восприятия глаз способен несколько секунд очень даже порадоваться.

Часы уже показывали самое начало одиннадцатого. Было всё ещё светло, но чувствовалось, что скоро начнет тускнеть. К тому же на горизонте замаячили конкретные облака, могущие перейти и в осадки. Но до срабатывания этого вполне вероятного сценария    было еще далеко. Мы сели в машину. Ольга ничуть не переживала за отсутствие на себе нижнего белья и нагло закинула ногу за ногу. Ох уж мне эти закосы под Шерон Стоун. Но ведь как усваивается этими молодыми стервами подобный видеоматериал! Усвоение — усвоением, а чтобы потом нормальному мужичку научиться разбираться во всех этих бабских примочках и фортелях, так это сколько надо и сил иметь, и внимательности? Больно охотно поначалу мужичок весь этот костюмированный спектакль от красиво сидящих шуб до конкретно дорогого нижнего белья принимает всерьез, прежде чем глазки его не раскроются навстречу правде во всей её сермяжности и нелицеприятности. И уже потом как-то очень быстро утраченное на время влюбленности зрение возвращается к самцу, и видит он свою милую красотку во всей её изнанке, во всём реализме, от которого у среднестатистического обывателя волосы на голове могут встать, ибо вообразить себе весь спектр мыслей своей любимой обычный мужик не может, не дано ему это. Но это, разумеется, касается только очень красивых сучек, если уж применительно к ситуации не смягчать в терминологии.

Я развернул машину и поехал по той же дороге, но назад. — Тебе куда? — Начал я примирительный разговор, затрагивающий интересы обоих. В душе я мало надеялся, что не придется переться на другой конец города.

— В Озерки. — Оля подтвердила мои худшие подозрения. Но делать было нечего. Тут я не мог позволить себе никаких маневров или обломов девушки.

Оля недовольно посматривала по сторонам, сочась не самыми положительными флюидами. Я это чувствовал, что было немудрено, но никак не ожидал я, что их почувствует и ..моя машина! Неожиданно Борька (как я зову свой Фольксваген) издала резкий свист, затем что-то тихо хлопнуло, а потом образовалась странная тишина. Машина заглохла и остановилась. И как я ни пытался завести её вновь, ответом мне было упорное ничегонеиздавание. Бибика не заводилась.

Предчувствуя недоброе, я открыл крышку капота и стал осматривать внутренности автомобиля. Я не был докой в этой теме, но за более чем двенадцать лет своего водительского стажа успел научиться понимать азы, а также основы механики и физики автомобиля. Причина поломки всплыла тут же. Это был ремень ГРМ. Точнее, то, что от него осталось. Он просто порвался, а без него никаких шансов на дальнейшее продвижение у нас не было. Я вкратце обрисовал ситуацию своей пассажирке, которая, естественно, не могла прийти от услышанного в восторг:

— Вот бля!— В очередной раз матюгнулась красотка. — Ну что ты будешь делать! Вначале одно, потом другое. А тут еще и машина под стать хозяину!

Меня это тут же задело таким несправедливым то ли сравнением, то ли упреком, и я перешел в контрвыпад, не ставшим самым удачным и ответно обидным:

— Ну, это еще надо разобраться, откуда что началось. По мне, так ровно всё наоборот: сначала получил псевдомодель, потом поломку верной машины…

Ольга брезгливо поморщилась снова. Оно было понятно — в себе-то девушка ничуть не сомневалась, так что мои слова просто растворились в воздухе, ничуть не задев и не подвергнув сомнениям её самооценку. Воевать с ней таким способом тут же показалось мне глупым. Что я мог ей доказать? Только то, что она и сама знала: в эпоху шоколадных фантиков она всегда будет намного востребованнее, чем я со своим якобы разветвленным интеллектом и системой правильного воспитания. И оскорблять как угодно девушку и пытаться ей что-то объяснить и доказать — это ли не подтверждать её в своей уверенности? Я четко осознал, что бисер метать глупо, а вот тактику поменять как раз не помешало бы. Но проблема поломки машины сейчас была важнее, чем мои бодания с моделью. Надо было что-то делать, и, по большому счету, выход был очевиден и ясен мне с самого начала — буксир. Но Оле не терпелось больше моего:

-И сколько ты еще рожать там будешь? — не стеснялась она в своих комментариях.— Ты можешь чего-нибудь сделать? А?

Я отрицательно покачал головой и кратко разъяснил девушке что к чему.

-Ну, так звони кому-нибудь! Мне что тут с тобой торчать до бесконечности?— Весьма быстро затеребили меня. — У меня итак уже все планы сорвались. И зачем это я только с тобой связалась, с ненормальным?

-Да, действительно, зачем? — отгрызнулся я, утверждаясь в своей мысли, что с этой оторвой надо изменить тактику, давая ей побольше возможности говорить самой. — Я до сих пор не понимаю, что тобой двигало, когда ты предлагала мне тебя поснимать? Зачем тебе это было надо? Ведь если я — лох бенгальский, то ты должна была это увидеть.

-Да, дура была, — впервые с нотками самокритичности прозвучало из уст Ольги в свой адрес. После пары секунд раздумий она добавила. — Сглупила конкретно.

Я понимал, что опять девушка что-то не договаривает, и что причина её интереса к моей скромной персоне по-прежнему оберегается ею, но всё-таки надо было выбираться из передряги, а не ломать комедию остроумия и колких упреков.

В таких ситуациях, то есть когда у меня что-то происходит с машиной, я всегда начинаю обзвон с Лехи Ларика. Когда-то, когда я пошел в новой школе в четвертый класс и познакомился там с Серегой, жившим в моем двухсотквартирном доме на Будапештской улице, мы вместе водили четырехлетнего брата Серого в детский садик. Этим младшим братом и был Лешка. И я знал его, как и Серегу, вот уже тридцать два года. Но судьбе было угодно несколько лет назад произвести со мной свой странноватый фортель— перевертыш. Я четверть века называл Алексея братом своего друга, но после того, как старший брат окончательно растворился в ассимиляции на территории страны тюльпанов, не проявляя никакого внимания к друзьям-россиянам, а Лешку восемь лет назад оттуда выперли, этот перевертыш и поразил меня, очень даже нехило. Сам того не замечая, я стал сильнее проникаться к Ларику Кляйну, как я его называл, шестилетняя разница с которым сказывалась всё меньше и меньше. Но дело было не только в том, что с Сергеем я почти не общался, лишь в дни рождения слыша живой голос друга школы и молодости. Вся соль ситуации уже заключалась в той осознаваемой лишь с годами параллельности и схожести системы взглядов в целом, что я открыл к немалому своему удивлению в Лешке. Он был гораздо более человекоориентированным товарищем, любящим, как и я, прятать под маской Иванушки-дурачка своё нутро. И он умел искренне радоваться жизни! Я просто полюбил его, как младшего, но настоящего друга, выручавшего меня не раз, и всегда стремящегося это сделать. К тому же, когда чуть менее чем на протяжении пяти лет Алексей пытался получить вид на жительство в просимпатизировавшей и мне Голландии, он работал там нелегально в автосервисе, где его знание машин и многого с этим связанного и сделало из него в моих глазах мастером данного дела. После депортации в Россию в две тысячи третьем Лешка не стал использовать полученные знания напрямую, а стал крутиться-вертеться иными способами, но навыки-то остались.

Я набрал номер его мобильника, моля Всевышнего только об одном — чтобы Леха был трезв. Накатить, причем, умеренно, было свойственно Алексею и на буднях. В выходные же Кляйн мог усугублять и по два-три дня подряд, что мне у моей куда как более строгой половинки по паспорту не светило совсем. Впрочем, я не сетовал на повышенное количество запретов внутри своей фамилии, понимая, что и здоровье берегу, и средства заодно, и что такое усугубление — это всё-таки перебор.

-Да, Мишка Юрьевич. Смольный слушает, — весело раздалось на том конце провода.

-Лешка, выручай! — Начал я и тут же задал самый определяющий вопрос. — Ты еще не пил?

-Ну ни фига, Майорыч, ты даешь! — удивился на Ларик. — Ты успел вовремя спросить. Рюмка уже налита и стоит на столе. Кажется, после такого вопроса я выпью её не скоро, — Лешка засмеялся. И делал он это по-своему обезоруживающе и по-детски.

Я вкратце описал ситуацию, чувствуя, что меня внимательно слушают. Алексей согласился с моим предварительным диагнозом для машины, а потом стал уточнять, где я застрял. Я пока о девушке не говорил, да это и не было чем-то первичным или важным. Помощь друга совершается обычно вне зависимости от обстоятельств, хотя театральные эффекты пока никто еще тоже не отменял. Ларик понял, где я застрял и обещал минут через тридцать-сорок быть. Благо, что жил он невдалеке от моей работы, а, точнее, на следующей после «Обухово» конечной станции метро — «Рыбацком».

Ольга, слушавшая весь ход моих переговоров, уловила, что всё в порядке и что служба спасения скоро приедет, всё равно тут же снова стала ворчать, что её планы пошли по одному месту, что во всем виноват я и моя долбанная-нераздолбанная старая иномарка. Осознавая, что косяк произошел не по вине девушке, я, скорее, из любопытства и желания поэкспериментировать дальше предложил ей отступного, то есть материальную компенсацию:

-Да не бухти ты, Оль! — резко произнес я, уже видя, как подобный тон хорошо воспринимается моделью. — Давай я тебя еще чутка отблагодарю, но на это раз за твои страдания и потерю времени. К тому же, сама понимаешь, что домой я теперь тебя вряд ли отвезу.

-Сколько? — был быстрый встречный вопрос. — Сколько дашь?

Памятуя, что в основном отделении моего лопатника оставалось две штуки, а в права, где еще столько же лежало на всякий непредвиденный гаишный случай, я предложил косарь.

-Мало, — еще быстрее оценила Оля свои издержки. — Две!

-Да ты офигела!— вполне искренне возразил на этот раз я. — А на что я завтра на работу поеду? Да и после общения с такой шкурой, как ты, мне просто-таки необходимо залить в себя чего-то крепкого, чтобы моя вера в гуманность и человечество окончательно не пересохла. — Я видел, как Оля уже почти вскинула брови, и предложил последнюю цену. — Хрен с тобой, золотая рыбка, полторы. И ни рубля больше!

Я открыл кошелек и вытянул оттуда деньги, кладя их на капот Боры. Итого выходило, что, помимо предстоящих затрат на ремонт, я уже сегодня выложил четыре с половиной тысячи деревянных и, похоже, просто так. Хотя… При другом угле зрения картинка смотрелась чуть иначе. Красивая и высокая стройняшка, очень пробивающая и сдвигающая меня с точки нулевого восприятия. Плюс редкие снимки падения в воду. Не так уж и мало. Если посмотреть на это под другим углом. На часах было половина одиннадцатого, а это означало, что я уже три часа вживую общаюсь с очень симпатичной кралей. И общаться, мне еще не менее часа, а то и чуть более. Штука в час. Любая не особо казистая проститутка стоит вдвое-втрое дороже, в то время как само по себе такое удовольствие более чем сомнительно, а последствия намного опаснее. Но сравнивать Ольгу по данной линии было немного некорректно что ли. Я решил зайти с другой стороны. Появись у меня подобной привлекательности молодая пассия, то только бы на цветы и место для романтического свидания я бы истратил не меньше. А ведь еще надо было бы и подарки дарить, привлекая к себе внимание. И это всё было бы ощутимо растянуто по времени, а именно этим ресурсом я больше всего и был ограничен по жизни. Но это было бы еще не всё. Ведь начни я так обхаживать какую-либо юную красотку, то при каких еще обстоятельствах я бы вышел с ней на чистую воду, когда бы и всплыла очевидная для таких случаев вещь: нет денег — нет любви (красотки к ухажеру). Ведь при других раскладах эта стоящая передо мной коза, так любящая на угоду эпохе денежные знаки, запросто окрутила бы меня в два счета, и поплыл бы я со всем своим плюшевым интеллектом в вовсе нетихую гавань больших растрат и частых измен. И знал бы, и догадывался бы я, что к чему и почему меня ценят, но всё равно был бы рад обманываться и плыть. При таком взгляде на происшедшее выходило, что мне очень даже повезло, и я, по большому счету, отделался легким испугом и потерей всего лишь сотни с небольшим евро. Ерунда!

Ольга взяла деньги, не стремясь каким-либо образом сделать это с меньшим уроном для своего резинового представления о достоинстве как таковом. Но это я так считал. А для неё в этом не было ничего противоестественного или деликатного, что обычно выполняется и отыгрывается людьми с определенными масками неприкаянности, умиленности или скромности.

-А на какой машине приедет за нами твой друг?— вдруг раздался из уст девушки вопрос, очаровавший меня своей простотой и вытекающими из него выводами об истинных причинах такого интереса. Не в силах сдержать улыбку внутри себя, я на полном внешнем серьезе ответил, что на Рэнджике.

-О! — только и сумела проявить удивление Оля, демонстрируя передо мной свою осведомленность в сокращенных названиях модных тачек. А я сумел сохранить серьезное выражение на лице и не добавить, что этому Рэнджику уже пятнадцать лет, и что по рыночной стоимости он и моя Бора — полностью сопоставимые товары.

Меня уже не огорчало перетекание денег из моего кошелька в Олину сумочку, я смотрел на происходящее куда как более философски. Деньги — это дело наживное, и они у меня были. На той же работе, в сейфе лежали скромные заначки, в любой момент времени позволившие бы мне рвануть на самолете хоть в Киев, хоть в Берлин. Идя на что-то новое и негарантированное, я имел привычку не брать много денег. Береженого Бог бережет. И моя склонность к осторожности сегодня подтвердила свою правоту.

А на небосклоне тем временем ситуация стала стремительно изменяться. И не в лучшую сторону. Стали появляться и усиливаться порывы ветра. Как-то резко похолодало. Всё шло к грозе, и это трудно было не понять. Ларик уже должен был бы быть где-то на подходе, и я набрал его номер.

-Уже свернул с трассы, Мишка, — сразу успокоил меня Леха, хотя я не успел произнести ни слова. — Минут пять-десять еще.

Я передал это сообщение Ольге, уже с кем-то болтавшей в сторонке . Оля угукнула и попросила у меня мой мобильник. Свой у неё, оказывается, разрядился. Коннектор моей зарядки, работавшей от прикуривателя, к её телефону не подошел, и я любезно дал свою Нокию, недовольный самим собой, но так и не в силах найти причину для отказа. А тем временем уже редкие капли стали прорываться с небес, заставляя хоть в этом чувстве тревожного ожидания нас с Ольгой думать одинаково.

Наконец послышался шум от машины Ларика. Я видел, как Оля с нетерпением всматривалась в очертания подъезжающего автомобиля, хотя включенные фары поначалу мешали ей сосредоточиться и правильно оценить (в истинном значении этого слова) машину моего друга. Я смотрел то на приближающийся автомобиль, то на Ольгу, ожидая реакции на её личике. И не зря ждал. Через несколько секунд процесс опознания и оценивания произошел в её молодой голове-счетах, и губы модели опустились вовсе не в радостной улыбке. Мне был приятен этот еще один маленький облом стервы, но никоим образом это не затрагивало моего теплейшего отношения к Лешке и его боевому коню. Ларик с широченной улыбкой на лице, невзирая на усиливающиеся всё ещё пока редкие капли наступающего дождя или грозы, подошел ко мне, и мы тепло обнялись:

-Привет, Мишутка!— друг был ласков, столь нежно обращаясь ко мне. Но я знал, что после того, как полгода назад его жена Светка родила ему второго ребенка, названного моим именем, различные вариации последнего полезли из Лешки гораздо охотнее. Но Ларио не мог не заметить также яркого желтого пятна, стоящего в паре метров от меня в полный рост. Поскольку я ничего не говорил другу о своем неодиночестве, то, исходя и правил приличия и общей воспитанности, своё тепло и любезность Лешка распространил и на обращение к девушке:

-О! Какая прекрасная и красивая незнакомка. — Начал Алексей, ожидая, видимо, ответной улыбки и приветливости, но я его перебил

— Знакомься, Лех, это Ольга. Модель. У нас была крайне оригинальная фотосессия…

-А желтая футболка с логотипом твоей конторы логически связана со съемками на природе?

-Нет, Лари, ты не угадал. Потом объясню. Давай лучше выбираться отсюдова, а то вот-вот польет.

— Это точно, — тут же согласился спасатель и приступил к осмотру на месте, получив от предмета своего остроумия лишь легкий приветливый кивок.

Мой предварительный автодиагноз оказался правильным, что было ясно мне и до появления друга. Тратить время на комментарии сейчас было некогда, Лешка достал трос и стал вязать узлы, соединяющие наши автотранспортные средства. Дождик уже начал накрапывать, но пока что ничего не указывало, что разразится гроза.

У Ольги появился выбор, на который я ей и указал:

-Ну что, живое напоминание о моей работе, куда сядешь: к Лешке или ком мне? Али тут остаться решила?

Последнее, понятное дело, не входило в планы девушки. Еще раз посмотрев на Лешку, но больше — на его Рэнджик, Ольга выбрала моё общество. Я усмехнулся, представив себе, как всё выглядело, будь машина моего друга помоложе лет на десять. Как упрощенно юное поколение стало предпочитать одежку уму. Так, конечно, было и в предыдущие века, и я не собирался при таком взгляде на вещи и процессы что-либо оспаривать, но всё же… Обидно было не за то, что у меня не было средств на машины за сто или более тысяч условных единиц, а за то, что эти универсальные критерии измерения счастья денежными знаками так убедительно входили в моду и окончательно на корню убивали в молодежи уважение к интеллекту. «Если ты такой умный, то почему не богатый?» — этот американизм лучше всего объяснял происходящее и на просторах нашей некогда почти необъятной Родины, где, к счастью, всё еще помнили и о других, более настоящих ценностях. Но входившие в жизнь молодые люди и девушки очень редко меня удивляли или поражали своим ретроориентированным взглядом на жизнь и шкалу человеческих ценностей. Но… Как можно было переспорить в такой теме ту же Олю, когда практически со всех глянцевых страниц и каналов телевидения неслось «Покупай, и будешь счастлив»? Мы закономерно получили это новое поколение тех, кто вырос, не зная всей прелести душевного переплетения и тепла людского гуманизма. Видеть это в старших было недостаточно, чтобы самим стать такими. А жаждущая успеха и быстрого признания молодость, а тем более красота, очень редко формировали в этих, по сути, еще детях стремление упорно и долгие годы добиваться своих высот, не теряя в достоинстве, тоже, кстати, ставшем для них сложнопринимаемым понятием.

Оля села справа от меня, и мы все стали медленно выбираться из леса. Благо, что Лешкин внедорожник не вызывал опасения, будто он может застрять, начнись ливень, приводящий к ухудшению грунтовой дороги. Но лучше было не рисковать. Мы уже успели выехать на шоссе, когда этот дождь обрушился на нас, а вскоре и загромыхало. Ольга испуганно озиралась по сторонам, боясь проявления стихии, и я временно оставил наш обмен любезностями:

-Не боись. Прорвемся. Да и ехать не особо далеко. Минут через двадцать уже будем подъезжать.

Сникшая как-то модель не ответила мне, но я увидел в этом не огрызание, а усталость. В конце концов, она тоже была живым человеком, который мог, да и должен был опасаться за свою жизнь. Тем более что она была молодой девчонкой. Я решил воспользоваться сменой её настроения и поговорить на более общую тему. Но поскольку я уже давно знал старую истину, что всё, что нужно женщине — это говорить о ней самой, то я крайне осторожно начал свой пеленг.

-Знаешь, Оль, я не знаю, откуда ты взялась в нашем городе, но то, что ты точно не отсюда, для меня как дважды два.

Легкая полуулыбка осенила лицо красотки, и она соизволила ответить:

-Ну да. А что, это так заметно?

-Есть небольшой акцент, — зацепился я за предоставившийся мне плацдарм плетения мыслей и теорий. — Но не это суть. Понимаешь, у меня очень хорошая память. А у тебя — внешность…

-И?— Ольга поняла, куда я клоню, но была не против комплиментов.

-Я ведь уже перегорел давно во всех этих виртуальностях. Все эти первые восторги и охи-ахи давно прошли. Я теперь — тертый калач, ищу уже вовсе не то, что несколько лет назад…

-Ха! — Оля перебила меня. — Знаю я, чего вы все ищете. Ты мне лапшу на уши не вешай. Сам же говоришь, что у меня есть внешность. Это вам и нужно, особенно когда ноги стройные.

— М-ммм, — начал я с междометия, понимая, что в чем-то она права, так вот преподнося глубинную и упрощенную суть самого плодовитого процесса жизни. И всё же я не мог согласиться с такой незамысловатой схемой. Слишком много было побочных линий и важных деталей. — Можно я продолжу свою мысль?

-Валяй, — с какой-то небрежностью кинули мне.

-Ну, так вот, Ольга. Ты, скорее всего, сюда поступать приезжала? — вкрадчиво продолжил я.

-А что? — опять обозначились передо мной штыки несогласия со стороны юного поколения. Но после того, как Оля не прочла в моих глазах никакого лукавства или потенциального подвоха, она отмякла и прямо ответила. — Ну да. А разве нельзя?

Я обрадовался, чувствуя, что лед стронулся. — Конечно же, можно! Это более чем нормально. Я ведь не за возраст тебя осуждаю. — Поняв, что ляпнул, я быстро исправился. — Я тебя вообще не осуждаю, ибо нет у меня и кого-либо таких прав. Я о другом…

Модель более внимательно посмотрела на меня, но мне надо было следить за дорогой и рулем, и я перевел на несколько секунд взгляд, силясь почетче сформулировать то импровизационное что-то, что мне почему-то хотелось донести до сознания девушки.

— Понимаешь, Оля, ты не просто молода, но, как я уже сказал, ты еще и красива. — Говоря это, я увидел улыбку юной стервы, видимо, не ожидавшей от меня после всего предыдущего таких слов. Но надо было продолжать свою сентенцию. — Вот ты сейчас поступишь, приедешь сюда в конце лета, и начнется по сути твоя абсолютно новая жизнь. Я, конечно, не знаю, откуда ты к нам приехала, и если выяснится, что, например, из Москвы, то всё мною сказанное будет полной чушью. Но если наоборот, то я бы хотел продолжить.

— Из-под Вологды, — тут же услышал я первое признание девушки, ежесекундно напоминавшей мне о моей любимой работе. Это был маленький успех моей немудренной дипломатии.

-О! — Я сделал изумленное лицо, но тут же улыбнулся, гася в себе желание поокать, подражая акцентам вологодского населения. — Значит, Оль, я могу дальше строить свою теорию? Ну вот. Ты ворвешься в большую питерскую тусовку, где твои внешние данные не смогут не оцениться. — Я видел, как внимательно красотка стала слушать мою тонкомудреную лесть. — И тебя оценят. И не единожды, то есть многим захочется просыпаться с тобой по утрам. И это тоже нормально. Но после каждого своего откликания, после очередной победы над слабым мужским сопротивлением прекрасному, твоя избирательность, с которой ты будешь всё чаще и циничнее задавать себе вопрос «А может ли этот мужчина дать мне то, чего я достойна?», будет видоизменять тебя что ли. А потом, когда вся эта любовная мякина и прочие уси-пуси перестанут воздействовать на тебя, ты просто начнешь делать осознанный выбор в сторону особо богатенького кандидата.

— И что? — Ольга никак не могла угадать, куда я направляю свою мысль. — Я и без тебя догадываюсь, что и как будет со мной. Дальше-то что?

— Сейчас объясню, еще чуток потерпи. — Я явно нуждался в умении более кратко излагать суть, но без длинного предисловия мне казалось, что меня просто не поймут или что мысль окажется крайне сухой и банальной, выцветшей. — Когда ты, вся такая уже опытная и наученная уму-разуму, пройдешь свои воду, огонь и медные трубы, только тогда перед тобой может открыться иной взгляд на всё происходившее с тобой. На путь к успеху. А ведь его можно добиться и иначе. Без вступления в золотой клуб…

— Какой клуб? — Ольга тут же встрепенулась, боясь своей неосведомленности в вопросе наличия какого-то золотого общества.

Но это я так всего лишь увлекся. Употребив такой термин, я просто провел прямую параллель с футболом, где футболист, забивший во всевозможных турнирах более сотни голов, вступает в этот самый клуб. Ольга же, похоже, подумала совсем иначе.

— Ну, золотой — это в том плане, что сотню, а то и другую, положишь нашего брата по-постельному, а потом поймешь, что можно было иначе всего этого добиться.

-Это как? — В голосе Оли чувствовалось явное сомнение. И вместе с тем — любопытство.

-Понимаешь, о, красивейшая и стройнейшая, — я начал перегибать с юмором. — Красота бывает не только внешней, но и внутренней…

-Только мне лекций не читай. Про мораль и про красоту души. Я этого уже всего наслушалась. — Оля ощетинилась, но не особо жестко.

— И всё же. Поверь мне, девочка, — я тоже снова позволил себе легкую издевку, но очень хотел закончить мысль, — нет ничего круче, когда мужчина встречает не просто красивую-красивую девушку, но и от которой исходит такая же аура. Вот за такие редчайшие экземпляры, собственно, мы и бьемся всю жизнь. И всю эту жизнь мечтаем именно о таких. Мы — мужики — наивные создания. Как бы мы ни умели зарабатывать бабки, зачастую идя на откровенный криминал, загоняя иголки под пальцы, например, мы всё равно в душе своей почему-то верим в образ милой и невинной девушки, с длинными ногами и привлекательным лицом, которая способна в нас полюбить нас самих. Это, конечно же, глупо, но это так. И весь свой жизненный путь мы так трогательно верим в эту сказку и ничего не можем с собою поделать. Поэтому, Оль, если тебе удастся не убивать эту веру в идею и образ на корню, а хотя бы на короткий промежуток усиливать иллюзию, что перед тем или иным мужчиной наконец-таки мелькнула чистая девушка-мечта, то ты сама увидишь, какие огроменные дивиденды можно с этого срубить. Или же к тебе сразу начинают относиться как к дорогостоящей потаскушке, привлекательной и стройной, либо же хлопают глазами и бояться поверить, что наконец-таки повезло.

Оля была озадачена, интуитивно ощутив и поняв, что я сказал правду. Но и примерить образ полноценно красивого человека на себя ей было не под силу. А ведь хотелось. Точнее, захотелось. Я это почувствовал. Разумеется, мои простенькие выкладки были известны и ей самой. Но когда об этом говорил, взрослый мужчина, не пустивший перед ней свои сперматозоидные сопли, не принявший эту стандартную игру в обольщение и заискивание, то не поверить, как минимум, в искренность говорившего было крайне трудно. Неудобные эти были мысли для юной девы, так как она и сама, с одной стороны, всё знала. Знала, как и чем начнет пробивать неохотно раскрывающиеся двери через месяц с небольшим, когда приедет на свой первый семестр. Знала, что в собственном арсенале нет никаких альтернативных методик, кроме как использования своих ярких природных данных. Знала, что так оно всё и будет. Но знать — это одно. А вот, со второй стороны, мечтать — это совсем иное. Мечты девушки, наверняка, уводили её саму от приближения к вступлению в трехзначные количества побежденных и уложенных кавалеров, а за надеждами на самый благоприятный исход, как я уже успел убедиться по жизни, очень легко можно было спрятать всё что угодно. Хоть три сотни ошибок. Ведь каждая новая из них нисколько не отрицает того ожидания, что вот именно сейчас, из-за поворота или угла появится именно Он — Принц. А уже потом всё будет ништяк…

Мы съехали с кольца, и мне пришлось еще более напрячь свои глаза, тем более что потемнело уже конкретно. До Лешкиного дома оставалось всего пара километров. А гроза всё продолжалась и даже усиливалась. Временами было просто страшно, да и грохот раздавался где-то совсем над головой. Парой недель раньше мы с Ларико уже попали в грозу, еще более жуткую, украинскую, когда пришлось ночевать в лесу. Тогда было страшнее. Но все равно и сейчас мне пришлось оставить свои разглагольствования и переключиться не текущую ситуацию. Вскоре мы подъехали обеими машинами к дому Ларика и стали парковаться. Посадив Ольгу за руль своей Боры, мы попросили её только об одном — просто руками держать руль, а одну ногу — на тормозе, мало ли чего. Сами же стали толкать Фольксваген назад, то есть со стороны капота, пытаясь таким образом его культурно вогнать в стояночное место-проем. За эти пару минут приложения физических усилий мы с Лехой вымокли до нитки, так как поливало сверху по полной, без поправок на наши проблемы и прочее. Но даже за те двадцать секунд, что Оля, вылезшая после парковки машины, шла до парадной моего друга, на ней тоже не осталось сухого места, и светло-желтая футболка стала уже коричнево-серой. Правда, уже стоя в лифте, Ларик усмотрел в следах стихии на одежде девушки положительное следствие в виде более чем эротического проступления озябших сосков да и всей фигуры модели в целом. Но на такое веселое и прямое Лешкино обращение внимания на, казалось бы, легкий стыд, Оля ничуть не обиделась, а даже наоборот — улыбнулась. Я понял, что прямота друга, вступавшая в противоречие с кодексом настоящего джентльмена, ей была намного ближе, чем моя замудрёность, и, стало быть, не воспринималась девушкой, как какое-то оскорбление или наезд. «Будь проще, и люди потянутся к тебе» тут же вспомнилось мне. Народная правда работала, я не мог не констатировать это.

Когда мы более-менее расположились, сняв с себя мокрые шмотки и переодевшись в сухую одежду, преимущественно, футболки и шорты, которые Ларик достал из своих шкафов, часы уже показывали начало первого. Я взглянул на Ольгу, пытаясь понять, что она намерена делать дальше. Я-то сам автоматически оставался тут до утра. Лешкина жена с детьми отдыхали в Никольском, отец, вот уже пятый год официально работавший водителем у моей благоверной в их общей конторе, неделю назад полетел в Голландию к старшему сыну и внукам, тоже старшим, так что Алексей был один как перст в своей трехкомнатной квартире сто тридцать седьмой серии.

Поняв наконец, что я жду от неё определенности, Оля выдала порцию своих фи. Во-первых, дождь — дождем, но ей надо было помыться, дабы все эти вонючие запахи от тела навсегда покинули её. Во-вторых, она просто и не собиралась никуда ехать! На метро она уже практически опоздала. Но и до метро ей было бы не дойти. Гроза утихомиривалась уж больно небыстро, а снова мокнуть в планы девушки не входило. А на такси ехать модель не хотела. Только не за свой счет. Мне быстро припомнили, что я обещал доставить её до дома, так что я должен был либо очень убедительно настаивать на этом и при этом спонсировать процесс вызова и оплаты такси, либо же помалкивать в трубочку. Второе выходило несколько дешевле. Да и принципиально уже не хотелось спонсировать эту симпатичную бестию в очередной раз.

-Ну, мальчики-девочки, — обратился к нам наконец Ларик, — какие планы? Будем отношения выяснять или же водовку пить? — Лешка откровенно лыбился. — Предлагаю второе.

— Я — за, — тут же согласился я с ним. — Надо, чтобы срочно полегчало. Давай, Лари, наливай.

— А девушка пить соизволит? — уже глядя на Олю, поинтересовался хозяин квартиры.

— Рюмку выпью, — несколько зло проговорила та. — Надеюсь, приставать не будете?

Вопрос был логичен, но излишен. Я поморщился, мол, как можно? Как можно так думать? Хотя ведь, ежели раскинуть мозгами, то в подавляющем большинстве случаев именно алкоголь провоцирует дальнейшее выплескивание похоти, а нередко и еще больше — ведет к изнасилованиям. Осторожность Ольги, приведшая к такой прямой фразе, не была лишней. Но и деликатной не была тоже.

Мы вместе выпили, чокнувшись только потому, что наконец-таки дождавшийся своей первой рюмки Ларик буквально светился радушием и жизнерадостностью. Я снова вспомнил Самостийную. Где совсем недавно целую неделю отрывался с другмо по полной, что привело его даже к потере одного зуба. Но в собственном доме Лешка предстал передо мною несколько в ином ореоле, более хозяйственном и прямым. Я чему-то ответно радовался и улыбался. Чужая энергия очень часто если не подтягивает нас к себе, то хотя бы срезает наши корешки-упертости, с каковыми мы сопротивляемся почему-то вовсе не неприятным вещам.

Алексей налил мне и себе еще по одной, пропуская Олю, и тем самым доказывая красотке, что никто здесь на её честь и достоинство покушаться не намерен. Мы выпили, а Лешка пошел в комнату, дабы ознакомиться с последними новостями из социальных сетей. Через минуту он вошел снова на кухню, где я энергично закусывал свежесваренными пельменями полусомнительного происхождения, а Оля хрумкала чипсами, с радостным известием, прозвучавшем в форме вопроса:

— Угадайте, кто к нам едет?

Оля тревожно подняла глаза вверх, на Лешку, не понимая, кто еще может свалиться на нашу голову. Вряд ли тут подразумевался гоголевский ответ. Но я-то не мог не знать, что после половины первого ночи в гости к Лехе мог прийти, скорее всего, тот, кто жил неподалеку. И такой друг у Ларика был.

— Пылесос! — вырвалось у меня непроизвольно. Я имел в виду московского товарища Лехи — Стаса Пылева, вот уже более полугода снимавшего неподалеку отсюда однокомнатную квартиру. Стас был моложе Ларика лет на семь-восемь, а меня — почти на пятнадцать. И пить он мог много. Раза в два, а то и три, больше меня. Тягаться с его молодым организмом мне было не под силу. Лешка проигрывал тоже, хотя не столь много, как уже делал это я.

— Ответ правильный!— радостно залыбился еще шире Лешка, не распространявший на модель моё противоречивое и запутанное отношение. У Ларика всё было просто, и он сам просто радовался жизни и такому странному вечеру. — И вот сейчас, Оля, ты убедишься, что, когда идет настоящая мужская пьянка, никакие женские чары на крутых перцев не действуют!

Оля несколько испуганно взглянула в мою сторону, стараясь убедиться, что подвоха в этом заявлении нет, как нет и вероятностной опасности для собственной чести.

— Не боись, мисс фотомодель, — решился открыться импровизации и юмору я. — Никто тебя насиловать не будет. — Но, видя по-прежнему напряженную реакцию, добавил,— если только сама приставать не начнешь.

Последнее отвергалось Олей, похоже, на корню. На корню возникновения. Но бодаться сейчас на эту тему было глупо, и, пользуясь пока что еще отсутствием водочного пылесоса в буквальном смысле этого слова, я решил поговорить о машине.

-Так чего, Лешка, делать-то мне теперь? Как начнем процесс ремонта?

-А чего, Майорыч, ты паришься? Тут всё просто. Полетел ремешок. Завтра купишь, потом подвезешь мне, а там посмотрим.

-А ты его сможешь накинуть? Ну, чтобы я потом взял и поехал?

-Накинуть могу. Правда, там есть тонкости. Надо мел тебе еще найти, там главное — правильно в риски вписаться, а иначе машина не поедет. Но принципиального значения это уже не имеет. Просто времени придется больше затратить. Сделаем, Мишка, не ссы.

Я и не переживал. Лешка вообще обладает даром передачи уверенности, а также желания отбросить все эти интеллектуальные прибамбасы и получать удовольствие от более простых процессов. И я любил Лешку в том числе и за это.

Не прошло и пяти минут, как раздался звонок в дверь. Стас был приятно удивлен моему обществу, но еще больше его поразило наличие стройной и красивой молодушки, в длинной футболке стоящей около кухонного стола. Стас на секунду онемел, пытаясь понять, с чей стороны пришла такая нимфа, так как и за хозяином квартиры допускал основы грехопадения. На меня, по представлению Стаса, со всеми моими семейными якорями и привычками, это было как-то непохоже. На Лешку, быть может, походило чуть больше, но всё же. А Оля, в свою очередь, с автоматическим интересом тоже чуть разглядывала нового члена тусовки. У коренастого и чуть повыше меня Стаса были широкие скулы, волевой подбородок, и вообще вся его натура излучала решительность и конкретность. Я представил девушке Стаса, тем самым помогая сориентироваться, с кем она сюда пришла.

-О, очень рад, Ольга, знакомству. Искренне рад Вас лицезреть. Предлагаю даже выпить за прекрасных дам, но чуть позже. — Стас пошел сыпать любезностями, еще не наговорившись и не выпив ни разу, но делал это в манере агрессивного Дон Жуана, вот-вот рискуя превратиться из последнего в раздатчика бесплатных флаерсов у метро.

Мы быстренько исправили сухой счет нашего товарища, пришедшего к нам не с пустыми руками, а с бутылкой абсолюта на клюкве. Литрового.

Оля накатила вместе с нами, но меня уже мало беспокоило её поведение. Я с гораздо большей охотой и радостью предавался тому, что у меня все последние годы было в дефиците — мужскому общению. Настоящему общению. И у себя на Родине. Недавнее посещение Украины стояло в отдельном списке, где я был товарищем неместным, а потому больше откликающимся на чужое радушие, чем имеющим возможнсоть потрепаться в спокойном режиме на более приземленные и типовые темы.

Краем глаза я отметил, что пошел второй час ночи. На работу мне надо было к девяти. Ехать из Рыбацкого было всего одну остановку на метро, но еще по четверти часа надо было заложить на два пеших маршброска — вначале до метро, а потом от подземки до работы. По моим прикидкам я мог еще потусить час-полтора, вогнав в себя еще грамм двести, ну максимум, триста. А потом — баиньки. Лешка уже постелил мне заранее в комнате отца, а я, чтобы сразу же расставить все точки над «и» объявил Оле и компании:

— Значится так, дорогие мои собутыльники, они же — товарищи. Девушка, — я взглянул выразительно на модель, — свободна. Но поскольку она пришла со мной, то я за неё ответственен. Если по обоюдному желанию у кого-либо с ней что-либо срастется, то пожалуйста. Никакого насилия, никаких провокаций…

— Конечно-конечно, — тут же выпалил как-то радостно Стас, видимо, внутри себя обозначая направление для придания вечеру (ночи) более эротического окраса.

— Но учти, — продолжил я, обращаясь уже только к нему. — Девушка только что закончила школу, приехала поступать. Восемнадцати лет еще нет…

Ольга тут же вскинула бровями и под воздействием выпитого, теряя во внимательности и, как следствии, гордости, сообщила:

— Да мне уже через неделю восемнадцать стукнет! Ты чего здесь вообще раскомандовался? — голос девушки строго корил меня за самую преступную и бестактную тематику в адрес слабого пола. Но именно этого эффекта её восприятия я и ожидал.

— Молчу-молчу, — гораздо более раскрепощеннее улыбнулся ответно я. — Я просто обозначил границы допустимого и открыл карты. А теперь продолжаем пить.

Мы вчетвером чокнулись и, что называется, разговелись. Вижу, как в Стасе включился охотник. Ну что ж, как ни крути, это абсолютно нормально. Таковой и должна быть естественная реакция молодого самца на симпатичную телочку. Как бы мы не увещевали себя красивозвучащими теориями о дружеских узах и товарищеской преданности, глаза мужика всегда автопилотно раздевают достойный женский экземпляр догола. И как только воображение в нас — самцах — доходит до понимания безупречности форм и внешней нефальшивости дамы, когда одеждой не прикрываются диспропорции и, тем более, недостатки фигуры, то ничто уже не может подавить в охотнике габаритное зрение и мысленное обнажение обладательницы стройных ножек, аппетитной попки и прочего. Я нисколько не в обиде на Стаса, потому как и сам всегда оставлял за собой аналогичное право на любование. Другое дело, что таким вроде бы изначально безвинным подглядыванием мужички очень и очень часто распаляют своё воображение, а алкоголь лишь усиливает тягу к действиям. И все эти ссылки на дружбу и умение держать себя в руках кажутся мне не более чем добровольными моральными сковываниями своего безусловного рефлекса, каковой уже включился, но не видит прямого пути и перспективы обойти товарища как-то нечестно. А ведь всё равно хочется. Хочется направить всё свое внимание, обаяние, силы на прекрасную незнакомку, кажущуюся еще более прекрасной из-за невозможности прямого на неё наступления, ибо друг или приятель — это всё-таки преграда. А добровольно запретный плод сладок еще больше. Но уже по опыту своему понимаю, что как только я пойду спать (а спать я пойду намного раньше Пылесоса, которому завтра не на работу, в отличие от меня), Стас будет завуалировано подкатывать к Оле, надеясь не на быстрое, а на какое-то будущее продолжение. Сегодня атаковать — это по мужским понятиям неправильно, некорректно. Хотя? Это смотря, сколько выпить.

Разговоры пошли хаотичные, неструктурированные с точки зрения главной темы. Её не было. Точнее, основной задачей спонтанного мероприятия стало просто накушаться и напиться, выпустить пары, поржать и поприкалываться. О каких-либо высоких задачах или планках речи и не могло идти. Это, как я давно уже наблюдал со стороны, стало еще одной характерной чертой нашего всё упрощающего времени. Просто расслабиться. И я ведь тоже просто расслаблялся. Конечно, я бы не без удовольствия мог подискутировать о метрах и размерах стиха, поцитировать своего любимого Есенина, а то и поговорить о проблемах глобализации или сдувании тлетворного Запада. Но ведь не без естественности и не без легкости я точно также наливал себе водочки, а потом закусывал, слушая и смеясь Лешкиным или Пылесосовским незатейливым коркам или анекдотам. Более того, я и сам выдавал что-то из себя. К счастью, это волна, первая и основная, когда создается фон всеобщего счастья и хихи-хаха, вскоре всё же уступила место следующей своей фазе — желанию потрещать и поговорить по душам. Русский дух снова оказался неискореним, а потому мне стало намного интереснее. Да и червячка я уже заморил вроде как.

Стас стал интересоваться у Ольги, куда она поступала, после чего тут же вспоминал, как и у него нечто подобное происходило с десяток лет назад. Инициатива и основной поток словообмена проходил не через меня, что вполне меня устраивало. Я стал прислушиваться, как Пылесос в незамысловатой манере закидывает удочки, узнавая при этом у модели, что да как. Выяснилось, что родом Оля из Белозерска, что в Вологодской области, находясь на огроменном озере Белое. При этом упоминании о вологодчине оживился уже Ларик. Годом ранее именно маленький город Вытегра из той же области произвел на него неизгладимое впечатление, ровно как и на пару с ним находившихся друзей. Цены и сервис оказались столь дешевыми, что несколько дней компания Лешки отрывалась по полной в снятом всего за две тысячи бревенчатом доме.

— А, Вытегра,— протянула Оля. — Знаю. Но до неё километров двести на север. У меня есть одна знакомая из Череповца, вышедшая оттуда. А до Череповца от нас всего сотня кэмэ.

-А что, Оленька, в Череповце совсем нет перспектив?— Стас явно направлял Ольгу в нужную ему тему, где девушка начала бы что-то рассказывать и еще более включаться, тем самым не замечая, как рюмки наполняются чуть чаще и больше.

Разумеется, перспектив для себя в Череповце Ольга не видела никаких.

-Да что там делать? — фыркнула она, нисколько не усомнившись в правильности своей оценки. — Полный отстой. Народа мало, везде пьют, фу…

-А чего же ты в Питер решила рвануть?— влез уже я с вопросом. Но, не дав девушке ответить, пояснил. — Почему не в Москву?

-А чего там в этой Москве делать? — тут же отпарировала Оля. — Там, сам знаешь, какая конкуренция…

Мы — все трое мужиков — тут же весело переглянулись, приняв термин «конкуренция» в достаточно узком смысле. Ольга тут же поняла, куда направила наши ассоциации, и, недовольно нахмурив брови, добавила:

— И не только там, где вы подумали. В Москве в институт поступить — намного дороже. Содержать себя — тоже…

— А разве тебе с твоими-то внешними данными надо себя содержать? — вставил своё веское слово Ларик, прямо намекая на содержание Оли со стороны мужчин.

-А что ты думаешь, мне кто-то за просто так квартиру снимать будет и деньги на косметику давать? — Оля почти вспылила. — За всё надо платить, а в столице это обходится намного дороже.

Мысль сама по себе была правильной и простой. Это знали все, но меня, уже столкнувшегося с алчностью девушки на практике (несколько часов назад), несколько удивил такой её подход, более чем трезвый и ненаивный. Но я от этого только завелся:

-А что же, Оля, считаешь, что в Питере это содержание одними фотосессиями сможешь перекрыть? Давай уж начистоту. Разве здесь тебе не придется подкладываться?

По лицу Стаса пробежало конкретное изумление. Видимо, прямота вопроса выходила за некие рамки, в которых, по его мнению, должна была протекать беседа. А тут и вправду выходило, что девушка и я — вовсе не пара. Но и Оля уже приняла на грудь чуть больше соточки, что в пересчете на её единицу веса было эквивалентно полноценному стакану у любого из сидящих рядом парней. Ответ модели прозвучал также жестко:

-Придется. Куда же деться? Но ведь в Москве этой долбанной вообще не протолкнуться. Сколько наших оттуда не солоно хлебавши вернулись. А ты чего это вообще о моей нравственности печешься?

-Да не особо-то я и пекусь! — я тоже уже был эмоционально разогрет. — Мне, по идее, до тебя и дела-то нет. Живи, как хочешь. Но поскольку сегодня ты облажалась не столько из-за меня, сколько рядом со мной, то не гнать же тебя на все четыре стороны?

Стас, ничего не знавший о преамбуле нашего хода боевых действий, попеременно кидал взгляд то на меня, то на Олю. Последний свой вопрос я поставил таким образом, что ответ просился один — «не гнать». То есть выходило, что я поступил хорошо. А это вело к тому, что подобным ответом меня как бы хвалили. Естественно, Оле это было не особо перспективно — петь, пускай и шепотом, гимн моему благородству. Возникла пауза, желая окончить которую уже Лешка, жаждущий накатить, предложил стебануть еще по одной. И Ольга снова не отказалась. Я начал предчувствовать переход девушки в опьянение. Но её речь пока что была еще очень даже внятной, так как именно Оля первой нарушила молчание после очередной дозы беленькой:

— Вы тут все местные, всё знаете (Стас было хмыкнул, явно желая рассказать девушке, что он полгода как из Москвы, но я одернул его взглядом — не надо). Скажите лучше, сколько квартиру стоит снять и куда лучше обращаться?

-А тебе какую хочется?— спросил Пылесос. — Однушку, двуху или апартаменты?

-Двушку, скорее всего. — Оля уже говорила без какой-либо озлобленности или закрытости. Чувствовалось, что эта тема действительно ей интересна.

Я только успел подумать, что такой запрос модели похож на желание снимать квартиру не в одиночку, а вместе с подругой какой, и хотел это уточнить, но тут Ларио почему-то решил вставить явно не к месту:

-Это ты, Оль, лучше у Мишки спроси. Он у нас — специалист по недвижимости.

И я, и Оля тут же метнули на Леху свои взгляды. Мой был начальнозакипающим, так как я вовсе не хотел освещать перед молодой овцой вопрос о своих недвижимостях. Ольга же направила куда как более спокойный взор. Любопытствующий. И будь Алексей чуть потрезвее, то, я уверен, он перехватил бы сначала мой на него взгляд, а не Олин. Однако алкоголь уже давал свои закономерные результаты и симптомы — друг повернулся в сторону девушки и начал отвечать:

-У Майорыча просто три квартиры. Одну — однушку — он уже давно сдает, а вторую — вот-вот начнет, — с веселым огоньком в глазах зачем-то сболтнул Лешка.

Вообще-то это было ему не свойственно. Контролировать себя Ларик умел, и даже по пьяни. Но словесный воробей уже сорвался с его губ, и что было с этим делать? Ну, не обижаться же в конце концов на некритичный промах друга?

Ольга со странной внимательностью еще раз взглянула на меня, но молча. Скорее всего, в слегка опьяневшем её сознании уже шел процесс сопоставления информации, где только что услышанное накладывалось на увиденное. На стороне увиденного, видимо, были: более чем недорогая десятилетняя машина; не особо выпендрежный внешний вид (для вологодской красавицы куда понятнее были либо лэйблы, либо костюмы с ними, либо явно кричащие шмотки); да и вообще вся моя достаточно скромная натура, в которой не было проявлений наглого или яркого самства и желания идти на абордаж. И вот мой друг произнес: три квартиры. Что-то не вязалось у Оли в отношении меня, но всё тот же алкоголь вывел ситуацию из молчания и тупика:

— А зачем тебе столько?

— Так получилось, — вынужден был ответить я, не желая ни хвастаться, ни, тем более, объяснять молодой козе, что не в квартирах в общем-то счастье.

Тут, кажется, и до Ларика дошло, что он что-то сморозил, и, желая как-то исправиться, Лешка предложил:

-А давайте играть в интересную игру «поезд». Чур, я — паровозик! — И тут же сам захихикал, заставляя меня вспомнить сцену из какого-то детского мультика. — Пыхнуть кто-нибудь не желает?

Я быстро отказался и с трудом увёл друга от подобной идеи. Снова пошел обычный треп. Вечер, точнее, ночь уже не набирала обороты, а мягко переходила экватор своего пика активности. Но, как вскоре выяснилось, это касалось только меня. Более молодые поколения (а выходило прикольно: мне шел пятый десяток, Ларик окопался посередине между тридцатником и сорокетом, Стас бы в паре лет от окончания третьего своего десятилетия, а Ольгу столько же отделяло от двадцати) и не собирались успокаиваться. А часы тем временем уже показывали половину второго. Мне уже пора было подумать об уходе на боковую. Уточнив у хозяина место своей предстоящей дислокации, я еще раз оговорил с ним завтрашнюю свою покупку ремня ГРМ, а также вечернего заезда и ремонта машины. Затем накатив пару раз, как раз до момента окончания литрухи, я пожелал всем спокойной ночи и обратился персонально к Ольге, беря её за руку:

-Еще раз благодарю Вас, мадмуазель, за прекрасный творческий вечер. Все фотографии будут предоставлены Вашему вниманию в ближайшее время и по запросу с Вашей стороны отправлены Вам. Очарован Вашей молодостью и красотой. Прошу извинить за происшедшие недоразумения и временный выход парадной одежды из строя. Больше подобного не повторится. Разрешите пожелать Вам спокойной ночи и всех благ. Особенно в поступлении в высшее учебное заведение, именуемое в простонародии институтом. Надеюсь из Вас выйдет достойный специалист, который сможет доказать не только мне, но и всему окружению, что красивые девушки бывают не только красивыми, но и умными. И независимыми.

И после окончания своего словесного импровизационного каламбура я наклонился и поцеловал Оле ручку.

-Ну ты, Майорыч, даешь! — рассмеялся Ларик, так и не поняв, больше ли, пардон, я обосрал или же похвалил девушку.

Оля в обычных условиях не могла бы не уловить моей откровенной иронии, каковую я уже давно ценил выше юмора, так как именно ирония предусматривала преимущество иронизирующего над иронизируемым, но сейчас модель приняла мой треп за чистую монету, то есть комплименты. После двухсот грамм водочки сознание юной девы уже не улавливало тонкостей. Ольгин взгляд мягко мутнел, разум плавно всё более и более уступал место рефлексам.

Увидев, что уже почти два часа ночи, я удалился в комнату Ларика самого старшего, то есть Владимира Ивановича, где уже не раз за последние годы отсыпался после встречи с Алексеем. Происходящее на кухне было и не слышно, и не громко, а со стороны улицы шуму мешала проникнуть застекленная лоджия, так что сон должен был накрыть меня быстро. Будильник в телефоне я завел на половину восьмого и с чистой совестью тут же, как и предвидел, захрапел.

***

Уже рассвело, солнечные зайчики то и дело пробивались сквозь давно не мытые окна лоджии, а потом уже и тюль в комнате, но я спал крепко. И всё же. Как только рядом со мной кто-то стал устраиваться и ворочаться, я не мог не вернуться к сознательному существованию. Сквозь якоря никак не желающего уходить сна я медленно и недовольно раздражался на это чьё-то вмешательство в моё почти сомнамбулическое состояние, еженощно уводящее меня в свою маленькую нирвану. Наконец мои нервы не выдержали, и я, открыл левый глаз. Через секунду уже был открыт и второй, потому как вид раскинувшегося рядом тела меня всё-таки удивил. Ровно настолько, чтобы окончательно развеять мою возможность похрючить еще час-полтора, то есть до побудки согласно заведенному будильнику.

Рядом со мной, как нетрудно догадаться, лежала Ольга. Учитывая определенную духоту в моей комнате, лишь усиленную ярким восходящим солнцем, девушка ворочалась под белой простыней, каковой и укрылась, скинув на пол футболку, выданную ей еще Лариком, когда после грозы мы все переодевались в сухое белье. Одна нога модели чуть повыше колена выбивалась из своего укрывания и была чуть согнута. Груди же едва-едва были прикрыты другим концом простыни, а тонкие руки пока еще несовершеннолетней абитуриентки раскинулись поверх белой ткани, одна — вдоль тела, вторая рука — согнутая и положенная на живот. Учитывая то, что стервозные глаза Оли при этом были закрыты, картинка складывалась просто умопомрачительная. То есть эротическая на все триста процентов. Юное и стройное тело на белой и под белой простынями, сглаженность красивых черт лица, которое никакое алкогольное возлияние не могло лишить своего очарования и девичьей свежести, раскинутые на подушке волосы, — как всё это не могло заставить меня проснуться? Разумеется, я моментально ушел в пожирание глазами этой обалденной для себя картинки, сравнимой по естественности разве что с другой идиллической сценкой под названием «пастушка на лугу». Такой Оля не могла не нравиться. Я сразу вспомнил о фотоаппарате и очень бы хотел сделать подобные снимки, но на задворках сознания я помнил мудрое народное правило — спящих фотографировать нельзя. А жаль…

Прошло минут десять, а я всё еще не мог отвести взор от этого юного человечка, в момент своего сна ставшего намного более чистым и в то же время манящим. Всё то, что в бодрствующем человеке выдают нам его глаза, через которые, уверен я, выходит информационная энергетическая суть индивидуума (а иначе почему на Западе сразу узнают нашего брата — русского?), сейчас передо мной было в своём самом чистом агрегатном состоянии — сне, а, стало быть, сам по себе образ Оли стал мне куда как приятнее, чем несколько часов назад. Модель тихо посапывала открывающимся периодически ртом, что в моё тяжеловесном случае звучало бы откровенным храпом. Неожиданно Ольга перевернулась на правый и дальний от меня свой бок, и предо мной предстала новая, буквально душераздирающая картинка — полностью обнаженная со спины юная дева. Левая её нога чуть согнуто наложилась на правую, словно бы она начала делать шаг в таком горизонтальном положении, а руки втянулись чуть вперед. Попа девушки лишь намекала, но скрывала от моего пожирающего взгляда свой тайный путь к самому пикантному желобку, что уже намного правильнее было бы рассматривать спереди. Но всё же… И без того хватало мне.

Я взглянул на настенные часы, надеясь, что уж они-то, быть может, выручат и покажут хотя бы начало восьмого, что означало бы для меня необходимость резко засобираться на работу, перед которой я обязательно должен был помыться и перекусить. Во рту чувствовались результаты повышенной ночной работы желудка и кишечника, что лишь усиливало скорейшее желание почистить зубы. Но стрелки часов ясно показывали мне, что лишь через пять минут пойдет седьмой час. У меня еще было полтора часа на подобное любование, но в моём сложном случае это выглядело как пытка. Пытка эстетизма, тут же добавил я мысленно. Великовозрастный мальчик на пятом десятке лет лежал и смотрел в спину почти совершеннолетней спящей красотки, и его, то есть меня, от этого колбасило по полной. От восторга, от любопытства, от красоты… Но ведь именно это я и чувствовал! Меня всегда по своему пьянило что-то чистое, непохотливое, на что глаза мои имели гораздо большие права, чем руки. Я усматривал в этом нечто непошлое, не оскверняющее меня ничуть, да и не разрушающее мою верность по отношению к жене. Но никакие нудисткие пляжи, например, такого чистого ощущения, как сейчас, от соприкосновения с женской обнаженностью не давали и дать не могли. Там вовсю прослеживалась левизна или игра. Игра в хвастовство, игра в бескомплексность, игра во взрослость и прочее. Я не был поклонником тряски гениталиями, хотя недавно на Украине с Лариком попал в пикантную ситуацию, где ими некоторое время тряс. Я также не был сторонником озабоченного рассматривания этого же в других. Женская нагота — это было для меня намного более тонким понятием, каковое я не хотел менять себе на угоду современным правилам и упрощениям, когда стыдливость стремительно уступает наглости и пошлости. И в последние годы эта нагота уже становилось чем-то мысленным, чисто теоретическим, что я прокручивал в своей голове, зная, что благоговейной робости перед красивым и неиспоганенным женским телом в моей жизни уже не будет. Я ведь давно не оказывался в веселых компаниях, когда поутру мальчики просыпались вперемешку с девочками, не вступая при этом ни в какие половые связи, а просто так — засыпая накануне там, где найдется. Семейный образ жизни плюс сами по себе годы наложили на меня такой мощный отпечаток правильного поведения, что даже у друзей своих я просыпался не более десятка раз за календарный год. Выходило менее одного случая в месяц. Но это было нормально. Когда-то мне мой старший друг Пашка Макаренко озвучил кратко свою систему ценностей, и я был очарован этой формулой, где по условному уменьшению значимости шло: семья — друзья — человеческие отношения. Вот и я, «работая» хорошим мужем, папой и сыном, невольно, но добровольно, заминимумил свои поведенческие вольности и редко-редко оказывался в неизвестных компаниях. И согласно внутренней автостатистике я уже и не ждал ни какого-либо чуда, всплеска или хотя бы приключения. А вот сегодня судьбе было угодно кинуть меня не просто на новизну тусовки, а прямо-таки — на пик эротизма.

Еще четверть часа меня хватило на изучение каждого квадратного сантиметра Ольги, прежде чем мой закипающий разум не дал воли еле сдерживающимся рукам. Тактильность, желание мягко прикоснуться к прекрасному телу так сильно пробудились во мне, что я в итоге не сдержался и подушечками пальцев левой своей руки прильнул к плечу модели. Оля ничего не почувствовала. Точнее, не проснулась. И я начал плавное и очень-очень медленное скольжение по спине девушки. Кожа у неё была хорошая. Не особенная какая-то, загорелая и по-рекламному шелковая, а просто молодая, свежая, чистая. Не было лишнего жира, не было соответствующих складочек по бокам и не только. Позвоночник, понятное дело, проступал отчетливо, но Оля не была дистрофиком или худышкой. Я уже перешел своей левой со спины на её бочок, в ту область и место, где и принято измерять талию. Ощущения были приятные. Очень. Конечно, я играл как бы сам с собой, со спящей красавицей, а не со стервой во плоти и сознании, но всё равно было безумно хорошо и по-бунински трогательно. Тонкие струны неопошления и неосквернения всё сильнее звучали во мне, доводя до странного экстаза в башке. И чем больше меня, как говорится, пёрло, тем больше я удивлялся этой своей благородной тихой радости. А она ощущалась во мне. Я, сколько бы ни задавал себе вопрос «Что ты делаешь, Майорыч?», надеясь на пробуждение во мне стыда или прочих сдерживающих факторов, тем не менее, ничего не мог поделать со своим этим желанием, и всё гладил и гладил Олю. Ничего напоминающего конкретного разжигания плотской похоти в себе я, слава Богу, не обнаруживал, хотя это полу-спокойствие тоже было не совсем нормальным. Но я всё-таки руководствовался сразу несколькими факторами, среди которых была не только память о вчерашнем настоящем образе девушки, но и наличие информации об её несовершеннолетии. Соображения личной супружеской верности тоже имели место, хотя и стояли в этом мысленном списке где-то в самом конце очереди. Как ни странно, но от альтернативного секса мне в последние годы было намного легче отворачиваться и избегать его, нежели делать то же самое в отношении эротики, которая обычно предусматривает непереход за эту четкую грань «изменил — не изменил» да и сама по себе подразумевает больше работу в голове, а не ниже. Я не то чтобы думал о том, что такого со мной больше может никогда не быть, я просто наяву упрямо и нехило грезил нереальностью происходящего, что не опошлялось ни разговорами, ни действиями, ни торгами какими-либо. Тишина, прерываемая разве что слабо звучащими звуками уличных птичек и первыми трамваями, только усиливала красоту момента. Я это чувствовал и ... неудержимо эротоманил, словно был робким юношей, а не отцом семейства, плавно приближающимся к последней смене фотографии в своём паспорте.

Поскольку я всё это время не видел лица Ольги, а продолжал вычерчивать на её спине осторожные и едва нащупываемые круги Мора (сопроматовский термин, ничего общего с данной ситуацией не имеющий), то меня немало удивило внезапно раздавшееся:

-Тебе не надоело?

Я чуть опешил, но вопрос был уж слишком простой, чтобы не слукавить и не ответить прямо:

-Нет, Оль, нисколько. У тебя такое прекрасное тело. Гладил бы и гладил.

-А… Ненормальный. Ну, гладь, пока не надоело, — чуть хрипловатым голосом с нескрываемыми оттенками скуки и усталости прокомментировала притворная соня мои благородные позывы.

Момент чистого соприкосновения с прекрасным стремительно улетучивался, заставляя меня искренне огорчаться и сожалеть о быстротечности всего на свете. Но я не хотел, да и не был готов еще к продолжению общения в той же агрессивной тональности. Я только что летал, а меня взяли и грубо опустили на землю. Благо, что хоть не подстрелили. И я, как пока что еще незажаренная утка, очень искренне и негромко произнес:

-Как грустно, Оля, осознавать, что прекрасное всегда сваливается на нас неожиданно и, увы, на короткое время. Если бы только знала, девочка, как ты можешь осчастливить…

Я имел в виду вовсе не то, о чём подумала, судя по последовавшими за моими словами, модель. Я имел в виду счастье как состояние души, в то время как Ольга восприняла глагол «осчастливить» в куда более прямом и конкретном смысле. Но её ответ меня удивил, потому что никак я не ожидал услышать следующего:

— Да не могу я сейчас никого осчастливить! Нельзя мне сейчас. Вон твой Стас тоже приноравливался и слюни пускал, а что в итоге?

— А что? — уже вполне серьезно поинтересовался я.

— А ничего! — Оля не скрывала своё недовольство. — Иди вон сам погляди. Иди-иди, а там увидишь, кто его осчастливливает.

Я улыбнулся. Мне всё стало понятно. Видимо, не в силах бороться со своим распаленным сознанием, диктующим стремление к плотской самореализации, причем, скорейшей, что было обусловлено провокационностью Оли и её физической аппетитности, Пылесос кого-то вызвал со стороны. Вряд ли это была кто-нибудь из его знакомых. Во-первых, за полгода он еще не успел обрасти тем количеством девиц, готовых по первому его желанию мчаться ночью на кудыкину гору. Во-вторых, Стас был женат, и супруга периодически приезжала к нему из Москвы. Скорее всего, как и бывает в таких случаях, имело место быть обычная вызванная проститутка. Их под утро особо много находится, а многие даже готовы выезжать в поисках своих специфически дающихся заработков. В наше смутное время, как любил говаривать я, такая форма подавления личной озабоченности стала весьма и весьма распространена. Да и удобна. Как ни крути, но со вспышкой наплыва соответствующих потребностей бороться проще и дешевле именно так, а не через классические и долгие по времени и средствам процессы ухаживания. Когда пьяный мужик хочет бумсен (где-то и когда-то я услышал , что именно так на немецкий манер переводиться наш популярный глагол «потрахаться»), то сто баксов или евро уже не кажутся препятствием для последующего туповатого и банального совокупления абы с кем. В таких случаях наш брат мужик, живущий в крупном мегаполисе с развитой корневой системой обслуживания природных и безусловных рефлексов, идет обычно кратчайшим путем, лежащим через подручный интернет и телефон. Но пока что эта гипотеза о выборе Стаса была лишь моей теорией. И не мудрствуя лукаво, я решил спросить прямо:

— Он кого-то вызвал?

— Ну да! Полночи клеился, а когда я в пятый раз сказала, что мне нельзя, бросился к компьютеру. Муромой…

Я видел, что Оля всё-таки еще была чуточку пьяна, а потому её словам вполне можно верить, не подразумевая за ними какой-либо хитрой игры или запрятываемой дезинформации. Меня больше удивляло раздражение модели, свидетельствующее о том, что она как-то переживает, что Стас не смог побороть свою природу. Я не хотел сравнивать себя с Пылесосом, по-мужски или физически. Конечно, он был не только моложе, но и крупнее в плечах. Выше ростом, более взбитый, с уверенным взглядом, умением агрессивно наседать, — разве я мог всем этим похвастаться? Но я и не переживал из-за этих невыигрышных сравнений. Каждому ведь — своё. У меня были эти свои особенности, качества, тараканы, которые я не хотел переводить в ранг преимуществ или недостатков. Сравнивать — это вообще зачастую глупо и некорректно. Разумеется, почти восемнадцатилетней девчонке был по духу и по стилю общения ближе Стас, а не я. И что с того? Этим своим недовольством Оля лишь невольно обнажала предо мной личную систему выборов и предпочтений. Я ведь и без того знал, что мы с ней — разных полей ягоды. Но, тем не менее, легкая разочарованность от вкусов девушки не проскочила мимо моего внутреннего голоса, успевшего обнаружить во мне это расстройство. Небольшое, но всё же. Это как констатация собственной старости. Дорогу молодым — звучит убедительно, но для самого немолодого — грустно.

-А почему нельзя? — задал я вертевшийся на языке вопрос. Ольга посмотрела на меня, но не ответила. Я снова задал его чуть на иной манер. — Какие-то ограничения?

-Отстань, — недовольно буркнула девушка мне. — Нельзя — значит нельзя. И всё!

Я решил снять вопрос с повестки дня, поняв, что именно здесь и кроется причина неуспеха Стаса в своей кавалерийской атаке. В том, что эта атака производилась, я уже не сомневался. Часы показывали без четверти семь. Эротические прикосновения к девушке приказали долго жить, к тому же Оля сама уже снова легла на спину, укрыв от меня большую часть своего тела. Чувствовалось, что ей хочется спать и что этот процесс произойдет без моего о том уведомления. Из ситуации надо было выходить. И выходить благородно, спасая хоть какую-то память о недавнем своём озарении и апогее эротизма с большой буквы. Я встал, накинул свою футболку, и пошел по квартире в сторону удобств. В коридоре мне попалась сушилка, где вперемешку досыхала одежда всех участников тосненской водно-десантной операции. Мои слаксы еще были чуть влажными, и мысль, что энное количество времени мне придется провести за утюгом с гладильной доской, успокоила меня — времени уже почти не оставалось. Но перед тем, как зайти в душ, я столкнулся в выходных дверях с Пылесосом, возвращавшегося с лестницы, где он курил. В доме Лешки из-за наличия маленьких детей, живущих летом на даче в Никольском, курить было строго воспрещено. Стас весело и довольно улыбался. Перекинувшись с ним парой шуток, я быстро был введен в курс дела, что несколько минут назад он отправил назад проститутку, с которой довольствовался часом платных услуг.

-Ну, и как? Неужели симпотная? — поинтересовался я, зная, что выездные путаны редко соответствуют моему вкусу, да и самими кобелями вспоминаются позднее просто, а не как нечто удивительное и достойное. Просто тело и средство для похоти, для так необходимого выплеска, не более.

— Да нет!— Пылесоса переполняло ощущение активности от только что выданной им в чей-то адрес энергии. — Так себе. Ты что, Михалыч, сам не знаешь? В сравнении с Ольгой так просто страшила. Но ноги ничего.

-А что Оля? Ужели такому славному гусару и не дала? — я заложил в прямой вопрос больше шутливости, чем потенциального ехидства, и Стас не обиделся.

-Да она вообще дать не может! Я же вижу, что девка готова. Что сама хочет. Так, мол, и так, я уже как только не старался. И водочки с ней на брудершафт выпил, и комплиментов наотвешивал. А толку? — Стасяныч искренне делился со мной историей возникновения своего платного выбора.

-А чего ей нельзя-то? — еще проще спросил я.

-Да я и сам не понял, — Стас пожал плечами. — Что-то там на малой родине случилось. Что-то с врачами связано, но она мне так и не сказала. Что-то по пьяни буркнула, но тут же тему и замяла. Короче, довела меня до белого каления, а сама ни в какую. Вот пришлось левачить. Сучка.

-А где Ларик? — полюбопытствовал я.

-Где-где? Храпит. Он, как только ко мне девочку привезли, велел мне бдеть, а сам в дальнюю комнату пошел. Устал, говорит. Там и спит.

Видя, что Пылесос очень даже бодрый, я попросил его еще полчаса не спать, чтобы я успел помыться, погладить шмотки и покинуть зал заседаний. Стас согласно кивнул, но я, на всякий пожарный, добавил:

— И еще, Стас. Закрой потом за мной на ригельный замок и на ключ, как-никак я за Олю поручиться не могу. Вдруг она, пока вы тут с Лехой храпака даете, проснется и уйти соизволит. Всё-таки девочка со стороны.

— Не боись, Майкл. Я всё понял. Закрою.

На том и порешили. Минут через сорок я и побеспокоил нашего столичного друга в его последней, третьей комнате, где он мягко кимарил под телевизор, и попросил закрыть за мной. Четверть часа я, как и планировал, шел пешком до метро, радуясь новому солнечному и теплому дню, пока только еще набирающему свои обороты, но уже обещавшему обычный летний кайф, бесхитростный, но зато настоящий и длинный. Надо было уметь только лишь одно — радоваться природе и бытию. И у меня это получалось!

***

На работу я не опоздал, придя в свой кабинет за двадцать минут до положенного отсчета опозданий. Второй пятнадцатиминутный пеший переход от метро до личного кабинете наполнил меня хорошим настроением и оптимизмом. Всё происшедшее уже виделось мне задним числом через призму нереальности и фантастичности. И в то же время сам по себе образ Ольги почему-то представал перед моим мысленным взором не таким, каким он был в Тосненском районе накануне, а утренним, то есть со спины и без употребления слов. Красота — эта страшная сила, но сила мысли еще более могущественна, ибо позволяет забывать то, что помнить не хочется, и верить в то, что почти нереально. Я осознавал, что, несмотря на протесты трезвого сознания и прекрасной памяти, придаю Ольге черты, ей вовсе не свойственные, навеянные мне из всех этих нескончаемых мелодраматических фильмов и сериалов, где главная героиня под финал неожиданно преображается в кроткую овечку и умудряется полюбить главного героя, каким бы мужланом или мерзавцем он ни был. А взаимные слова «я люблю тебя», сказанные нежными и ласковыми голосами, заезжанные до дыр и набившие оскомину от уже имеющихся оскомин, всё равно автопилотно необходимы под занавес и развязку, и, более того, и являются апофеозом и главным смыслом подобных мыльных пузырей, каковыми пичкают домохозяек и зрительскую аудиторию в целом. Самое же интересное, как я себе это видел, начинается именно потом, когда слова любви сковываются золотыми обручальными оковами, и окрыленные светлыми чувствами М и Ж начинают строить отдельно взятую социальную крепость, именуемую в простонародии ячейкой общества. А любое строительство — это процесс отнюдь не идеально чистый и возвышенный. Да и долгий, о чем почему-то умалчивается или преодолевается средствами монтажа. Тут и пачкаться приходится, меся цемент будущих стен, на которые еще надо много времени и сил положить. А кому же этого хочется? То есть жить-то в мраморных стенах, разумеется, хочется, а строить? Вот и пошли в наше смутное время скоростными темпами формироваться требования к уровню заранее имеющегося арсенала недвижимости у главного строителя, то есть мужика. И на всё готовенькое так и хочется слетаться этим красиво блестящим бабочкам, но чаще всего — мухам. Но, даже залетев в уже построенное чужое здание, там тоже надо обосновываться и прилагать усилия по созданию интерьера и, что куда сложнее, соответствующей атмосферы, каковая и чувствуется невидимыми органами восприятия всеми входящими в качестве гостей в этот дом. И тут эти бабочки, как выясняется, тоже делают одно спотыкание за другим, то есть могут предложить очень малое из того, что отличает настоящую женщину от смазливой кокетки. В моём представлении, настоящая женщина формируется по аналогии с генеральшей, начавшей свивание родового гнездышка с лейтенантских погон, идя с нулевой точки отсчета, когда нет почти ничего, но зато есть это настоящее чувство и огроменное желание идти вместе по жизни. Мысли мои были банальные, но поражала меня эта раздвоенность внутри, где я, нисколько не теряя головы, классифицировал эту модель (Олю) в качестве бабочки-многодневки (с такими внешними данными летать можно было не один год), но в то же самое время к собственному удивлению был очарован красотой её крыльев (форм), рассмотрев воочию и вблизи которые, я и торкнулся. Странно.

Я достал фотик и через карт-ридер перегнал снимки в свой компьютер. Их набралось чуть менее сотни штук, что было ни много, ни мало, так как цифра позволяла нисколько не жалеть имеющегося пространства на флэш-карте. И вот тут-то на меня снова дохнуло Ольгой настоящей. Фотографии, вышли, как я предварительно их уже видел, нормальные. Несколько были даже почти отличные. Но это со стороны их — удачные снимки — можно было показывать друзьям и коллегам, ожидая в ответ уважительных цоканий и полагающегося последующего вопроса «А ты её того?». И лишь я один знал, что на самом деле представляет из себя девушка по-настоящему и насколько в нефизическом плане малоперспективно это «того». Запечатленные накануне кадры отрезвили меня, но тем удивительнее казалось мне сейчас недавнее утреннее поглаживание девушки. Будто бы, как в сказке про Джека и страну чудес (был такой японский мультик в семидесятых годах прошлого века), героиня во сне становилась совсем иной — чистой и доброй, а я каким-то непостижимым образом сумел её такую узнать. Одним словом, в голове моей был полноценный компот, где, с одной стороны, я был под властью своего эротического воспоминания, а, с другой, находился с оцифрованными доказательствами живого варианта жительницы Вологодчины. Получалось забавно. В том плане, что я неким своим внутренним взором и голосом с интересом наблюдал еще и за самим собой, ударяясь то в одно, то в другое.

Но работа потребовала своего исполнения, мне добровольно пришлось закрыть фотошоп и никоновскую программку, и полчаса я усердно вбивал банковские выписки за предыдущий день. Казалось бы, операторская работа, но вот уже двенадцатый год я владел информацией о всех денежных потоках фирмы, разнося данные о затратах и выручках именно в те папки и подпапки справочников, куда они и должны были попасть для последующей обработки и анализа. К тому же в механической работе с числами была своя маленькая прелесть — мой мозг мог думать о прочем. Какой-то внутренний голос оживал в эти минуты занесения относительно оперативной информации, и мои мысли куда только не уносило. Около десяти часов в мой кабинет вошел Стас Марченков, должный сегодня поехать по местам своей боевой славы, то есть по нашим точкам. Почему-то, командируясь, он предпочитал не ранний выезд из дома, а спокойный старт от работы, уже после того, как убеждался, что всё в порядке и ЧП за предыдущий день на его шиномонтажных центрах нет.

-Привет! Ну, как прошла фотосессия?— спросил Стас, с улыбкой пожимая мне руку.

-Утро доброе. Спасибо, хорошо. Точнее, оригинально.

-Это как? В особо извращенной форме? Тебя отымели восемь раз?

-Да Бог с тобой, Стас, — я первым вышел из начинающегося обмена любезностями с подколами. — Девушке только через неделю восемнадцать исполнится. Под статью не хочется попадать.

-Правильно, конечно, но ведь, уверен, вовсе не потому ты в «мальчика» сыграл, что ей еще лет так немного. Скажи, Миша, проще: не дала. Повода не дала. — Стас по-прежнему улыбался, и я знал, что он делает это по-доброму. Уже давно между нами установилась откровенность в наших размышлениях. Мы оба искали если не истину, то сермяжную правду-матку, даже не пытаясь затуманить друг другу мозг и быть кем-то, кем в действительности не были.

— Повода, говоришь, не было? — Я задумался. — Если слово «повод» заменить на «ситуацию», то оснований или условий для близости было как раз столько, что я до сих пор поверить не могу.

— Опа! Уже интересно. Что было-то? — Марченков уже не мог скрыть своего любопытства.

— В принципе, Стас, что-то было. Еще четыре часа назад эта фотомодель лежала передо мной в кровати обнаженная, правда, со спины и, тоже надо признаться, спящая. А я на неё смотрел и тихо млел.

— И только? — товарищ не мог с ходу вот так вот запросто поверить моим словам.

-Ну. Не только. Еще и гладил её минут двадцать, руками душу свою наполнял…

-Ты — извращенец, Майоров! — перебили меня. — Действительно так и было? — Стас уже понимал, что я излагаю ему правдивую картину.

-Да, коллега, так оно и было, — грустно протянул я, уходя в свои грезы. — Кстати, хочешь снимки посмотреть, что вчера я успел наделать?

-Разумеется! — Стас был искренен в своём самском любопытстве. Да и я, наверное, на его месте не стал бы ходить вокруг да около, а сразу бы поинтересовался живыми и наглядными доказательствами, услаждающими самый главный мужской орган, то есть глаза.

Я снова открыл VievNX (программу Nikon-а для быстрого просмотра снимков в формате «NEF») и стал один за одним демонстрировать приятелю весь ход вчерашнего запечатления красоты. Периодически Стас цокал языком или комментировал увиденное, как восторженно, так и с элементами критики, на которую я нисколько не обижался. Из массы снимков лишь несколько их процентов можно было в дальнейшем выставлять на всеобщее обозрения, зная, что они катят и представляют маленькую ценность. По ходу показа я комментировал Стасу то, как и что вчера происходило. Марченкова не могли не рассмешить последние снимки, где Ольга со смещенным центром равновесия пикировала в речку-говнотечку, а уже потом вылезала из неё. Наконец сеанс визуального убеждения друга в истинности происшедшего со мной был закончен.

-Да-а-ааа… — Протянул Стас многозначительно. — Я знал, Миша, что ты ненормальный, но чтобы настолько…

-А что здесь особо ненормального? — в свою очередь, задал вопрос я.

-Такую красивую девочку и не захотеть? И после всего этого, — Стас кивнул на экран монитора, — тебя хватило только на то, чтобы двадцать минут невинно погладить спинку спящей газели?

-Но ведь ты не знаешь, в каком формате проистекали наши предшествующие беседы с моделью. И не знаешь также, в каком состоянии она пришла и оказалась рядом со мной, — начал было объяснять я.

-Да это совсем не важно! — Стас буквально рявкнул. — Дело ведь вовсе не в её состоянии и не в её желаниях. Ты, как самец, просто обязан был завестись. Захотеть её всей своей плотью, всем своим набухшим концом. А он у тебя должен был быть именно таким. И не говори мне, что твои урологические проблемы или, правильнее сказать, проблемы с головой не привели тебя в состояние эрекции. Я в это не поверю.

-… — Я улыбнулся, оценивая мужской взгляд на вещи своего товарища, звучавший, как всегда, прямо и честно. — Расслабься… Эрекция, разумеется, присутствовала. Но дело не только в ней…

-В ней и только в ней! — Стас по-хорошему разошелся. — Только не говори мне что-то про то, что ты в этом момент вспоминал семью, тебя мучили угрызения совести и всё такое. Не поверю.

-Почему? — Мне тоже стало интересно, отчего я не имею права в состоянии возбудимости не забывать о своей семье и, в общем-то, о верности.

-Да потому, извращенец, что когда ты уже оказался в постели с такой яркой сучкой, то думать ты должен только об одном! И не надо обманывать свою природу. — Марченков был убедителен и прямолинеен. — Заметь, я ничего не имею против того, что ты мог не оказаться с ней в одной кровати. Я говорю лишь о том, что после определенного момента наступает точка невозврата, когда уже надо доводить дело до конца. Кстати, в данном случае в прямом и в переносном смысле.

-А почему ты не возражаешь против возможности не оказаться с ней в одной люле? Это что за мысль? — Я решил сакцентироваться на временно непонятых мною словах шиномонтажного назидателя. Хотя и слова про точку невозврата тоже хотели оспориться мной, ну, или же тоже обсудиться.

-Это, Миш, уже моё личное, пожалуй. Я бы не хотел оказаться рядом с такой красивой телкой в одной кровати.

Теперь уже пришла очередь удивляться мне. Я прекрасно знал, что, как самец, Стас мне мог дать много очков форы, ибо, в хорошем смысле слова, мужского начала в нём было больше, чем во мне. Он всегда четче знал, что он хочет, куда идти и что нужно делать. Я же любил охотнее предаваться теориям и последующему анализу, хотя и с моей стороны речь не шла о полной пассивности. Просто он пёр со стороны прямой и простой, предпочитая не обманывать мать-природу и рефлексы, а я — забегать со сложных и редких ракурсов, но всё равно фокусируясь в том же самом направлении, что и было продиктовано базовой прошивкой нутра, заложенного в нормальном мужике. Моё удивление по поводу нежелания Стаса оказаться тет-а-тет рядом с подобной красоткой еще не успело вылиться в живой вопрос, но уже откровенно считывалось с моего лица, и Стас, упреждая вопрос, продолжил свою, видимо, уже давно вызревшую мысль:

-Понимаешь, я бы просто побоялся оказаться в такой ситуации, но вовсе не потому, что люблю страшных или каких-то ущербных девок. Вовсе нет. Но, Миша, для меня оказаться в таком положении — это как мечту убить. А что потом? Как потом можно в пьяном угаре заползти на кого-то обычного, точнее, обычную? Я не жену сейчас имею в виду. Тут-то, благо, всё в порядке. Я про обычных шлюх. Так — это всего лишь секс. Банальный секос. И он всегда на расстоянии вытянутой руки (я при этих словах заподозрил оратора в цитировании Кастанеды, уж больно прямой была ассоциация со смертью-советчиком, которая всегда рядом с человеком, как раз на расстоянии вытянутой верхней конечности). Трасса — это ведь четкое отображение нашей, чисто российской действительности. Сам знаешь, что девочки, стоящие на её обочине не выигрывали конкурс «Мисс район или область», хотя и такое могло случиться. Обычные бабы. И моё отношение к ним — тоже обычное, не выходящее за пределы обычной физиологии. Я сам не раз и не два видел, как мужики разряжаются, не в силах держать в себе напряжение. Трахнул — а потом пошел по своим делам, но полностью забыл о том, что мешало тебе еще недавно эти дела делать. Скидывание белка. Это нормально. Лично для меня. А вот попробуй я когда-нибудь насадить на свой член такую красотку, да ежели еще и по трезвяку, то как мне потом, в случае чего, на рязанскую ряху возбудиться? Нет, Миш, не хочу я таких красавиц. Тупик это, предел. Да и для семьи намного более опаснее…

Я с откровенным интересом выслушал речь антиэстета, сумев понять суть подхода Стаса, боявшегося опалить свою мужскую сущность о сияние физической красотой. Он не искал последнюю, в отличие от меня. Он предпочитал строить, работать, действовать согласно основным механизмам жизнедеятельности, храня преданность семье и верность жене. Но при этом чисто теоретически он не отрицал возможности своего грехопадения, разумеется, не ставя перед собой таких неблагородных целей.

Но я-то любил красоту и ничего не мог с этим поделать. Я всё знал. Знал, что нынешние обладательницы роскошных форм и приятных личиков в подавляющей своей массе уже были сформированы махровыми эгоистками, знающими рыночную цену своим природным данным, и что халява в виде подарка с небес на простого мужичка, типа меня, не упадет, ибо и не должна падать. С неба падают только звезды, но обычно пролетают куда-то мимо, не на Землю. Требовать от красоты способности полюбить человека за его нутро, а не за бабки, уже само по себе звучало наивно, о каких бы временах не шла речь, но то же самое пожелание в адрес молодости отдавало отборной глупостью, что именно в наше время и стало восприниматься так. И в восемнадцать, и в двадцать лет в головках этих хлопающих глазками и вертящих попками направо и налево стрекоз уже не было того сформированного и качественного содержания, что еще встречалось в застойные времена моей молодости. Аскетизм давно сдал свои позиции, лег на лопатки жесткой правды переходной эпохи, заключенной в оковы рыночных отношений, когда эфемерное понятие красоты стало прямо измеряться ноликами до запятой. И, тем не менее, мне нравились мои несбыточные надежды и вечный пеленг глазами окружающего пространства на наличие в нём ярких бабочек. Глаза жили автономно от сознания.

-Знаешь, Стас, — начал я ответное рассуждение. — О вкусах, как правильно говорят, не спорят. Да и не в одной красоте тут дело. Ты суживаешь боязнь соприкосновения с прекрасным до внешности, в то время как мне, после моего визуального очарования, уже требуется и вторая часть — человеческая уважуха. А по отношению к этим кралям это звучит примерно как вероятность угадывания шести номеров в «Спортлото». — Я почеу-то вновь вспомнил о российской лотереи. — На примере только что увиденных фотографий могу сказать следующее: ничего подобного на истекание слюной и спермой в адрес это модели я не испытываю. А почему? А потому, что соприкоснулся с ней воочию. И правда-матка, если покаламбурить, почти закрыла мне вход в матку другую. — Я говорил с повышенным содержанием пошлости, но в разговорах с настоящими мужиками было вовсе не обязательно косить под тонкого интеллигента.

-Но ведь ты сам говорил, что четыре часа назад гладил девушку и балдел от этого!

-Говорил. Так оно и было. Но, пойми, я вошел в чисто эстетический процесс. Не трахательный, не энергообменный. Пусть даже односторонний. Но я-то свой кайф поймал! Сама по себе эта Оля не задела никаких моих умственных блоков, не разрушила основ моего брака, не видоизменила взглядов на жизнь, а лишь усилила мою душевную трезвость. Я также далек от влюбленности в неё, как от желания сменить ориентацию.

-Хм? Хочется в это верить… — Стас задумался, скорее всего, пытаясь понять, насколько смена ориентации, будь она запрятываема мною, не противоречила бы тогда способности полюбить представительницу слабого пола. Но в итоге в мой адрес прозвучало. — Всё равно, Майоров, ты — грязный и похотливый извращенец. Я не могу тебя понять, потому что потому. Голую сучку надо трахать, а не мозги е… иметь. Но если тебе больше нравится трахать мозги себе, то поступай именно так. Быть может, и я лет через десять стану похож на тебя, но пока что я, слава Богу, далек от подобных взглядов. И с ними я и поеду сейчас в командировку.

Я улыбнулся, Стас ответил мне тем же, и мы пожали друг другу руки, радуясь еще одному маленькому взаимораскрытию, происшедшему только что.

Часа два после этого я честно отрабатывал свои деньги, при этом даже не думая о всяких там «контактах» и прочих сайтах. Вскоре прошла команда на получение зарплатных денег, но о покупке объектива я уже и не помышлял сегодня. Надо было решать проблему с ремнем ГРМ, а также не забыть поинтересоваться у Ларика, как он там сумел распрощаться с девушкой. Первая проблема решилась легко. Я просто попросил нашего коллегу Серегу Лося по пути заскочить на авторынок Фучика и купить нужную запчасть. Второй пункт предусматривал элементарный звонок другу. Подождав начала второго, я набрал Лешкин номер, но после седьмого безрезультатного гудка в трубке решил не беспокоить спящего, по-видимому, товарища. Минут через пятнадцать Ларик перезвонил сам, и действительно охрипшим голосом спросил:

-Чего тебе надобно, старче? Майорыч, на тебе креста нет. Сам споил, а теперь поспать не даешь. Ну?

Я нисколько не обиделся на словесно агрессивный тон друга. Я знал его манеру шутить, а потому спокойно поинтересовался, как обстоят дела в Рыбацком.

-Да всё нормально. Я в своей комнате дрыхну. Пылесоса забрал какой-то его коллега. Ольга у компьютера сидит. Уже пару раз мелькала, спрашивала, не надо ли чего?

-Ну а ты? — не особо сильно удивился я, памятуя о том, что вроде как Ольге должно быть трудно покинуть квартиру по собственной воле.

— А чего я? Мне что, жалко что ли? Пусть сидит. Мешает что ли? Тазик не нужен, а жрать я пока и сам не хочу.

Я вернулся к теме ремня ГРМ, привезенного мне буквально только что.

-Мишутка, ты чего? Какой ремень? Я еще часа три — лежачий. Нет, конечно, завози вечером, но честно скажу, что вряд ли я сегодня тебе Бору починю.

-Это сколько же вы ночью с Пылесосом убрали? — спросил я, нисколько не расстраиваясь за временную нетрудоспособность своего персонального и эксклюзивного автомеханика.

-Ой, лучше и не спрашивай. После той литрухи, с которой ты спать пошел, мы еще ноль пять раскатали, а потом еще ноль семь. Правда, вместе с твоей Олей, но она от силы грамм двести выпила после тебя. Вот и считай сам. Выходит, что еще по пол-литра. А ты, Майорыч, как всегда отмазался и ушел на боковую? — перешел в шутливую контратаку Ларио.

-Нет, Лешенька! — я принял обмен любезностями. — Я заранее всех предупредил, что в два часа пойду баиньки. А то, что вы с Пылесосом, как это обычно и бывает, не удержались и пошли биться с зеленым до последнего издыхания — это уже ваше личное право. Подозреваю я, что твое последнее издыхание наступило намного раньше, чем у Стаса. Когда же беречь себя начнешь?

-Ты прав, Мишутка, не берегу. Но ведь если не пить, не искать этой грани, то какая же эта жизнь тогда? Это уже скука. — Лешка засмеялся, но тут же закашлялся.

Мы еще пару минут потрещали о вреде и необходимости алкоголя, без которого ну никак нельзя нашему брату, после чего перешли к планам. Как ни крути, а ремень я должен был завезти другу сегодня. Чтобы хоть завтра Лешка мог начать. Но тут передо мной вставала странная дилемма — как добраться до Ларика? Проблема заключалась не в выборе маршрута, а в принципиальном решении — пешком или на машине. Дело в том, что машина моей благоверной, должной лишь через два дня вернуться из загранкомандировки, стояла у дома, под окнами нашей последней квартиры на Ржевке, где я вчера не смог оказаться, хотя и планировал. Мне надо было только доехать туда пешком, взять документы на машину и уже оттуда начать свой предпоследний холостяцкий вечер с первым пунктом краткой остановки у Лешки. По всем прикидкам выходило, что уже часов в восемь я могу скинуть ремешок, а потом, попив быстренько чая, полететь дальше. После усердного пития накануне снова сублимировать свою энергию в бутылке мне нисколько не хотелось. Ларику, наверное, тоже. Стало быть, размышлял я, после того, как я навещу друга, я бы уже часам к девяти мог бы где-нибудь оказаться. Где — я пока еще не знал, но такое желание уже формировалось во мне. Вечер четверга — это уже время оживления клубов, кое-какие программы со стриптизом и прочим, так что даже прокатиться по Невскому, заскочив куда-либо, было вполне перспективно. Прокрутив в голове еще пару деталей, я окончательно утвердился в своих планах и переключился на работу. Вчерашние события плавно вытекали из моей башки, чему общение с коллегами и чтение мировых новостей очень даже способствовали, ибо жизнь продолжала течь, а планета — нестись по своей орбите. Время бежало вперед, и возвращаться бесконечно к своим уже былым эротическим воспоминаниям я не мог. Но пришлось. В начале шестого мне позвонил тот же Лешка и, ставя меня перед фактом, сообщил следующее:

-Мишка! А твоя Ольга и не собирается уходить. Прикинь!

-Это как? — Я даже не понял сразу смысла услышанного.

-А вот так! Говорит, что ты обещал её доставить до дома. Я, конечно, не знаю, о чем вы с ней договаривались, но мне бы в магазин сходить не помешало. Жрать хочется.

Пока я вошел в раздумие, Лешка пояснил свою мысль, из каковой следовало, что оставлять Ольгу дома он по соображениям вернувшейся трезвости не жаждет, ибо нормально опасается любопытства девушки в адрес своего домашнего арсенала мелочей и условных ценностей, а брать её с собой — это еще более опасный косяк, который при внешних данных модели сразу произведет соответствующее впечатление на окружающих соседей Ларика, любящих в жаркий летний вечер постоять-покурить у окошек и на припарадных скамейках. Палиться перед соседями — это не входило в планы моего друга.

Я уточнил у друга, чем занимается девушка, но ответ был прост — всё также сидит в Интернете. Я догадался, что Ольга, дорвавшаяся до бесплатного источника связи с миром, просто еще не знает, куда податься и кого облапошивать дальше, а потому и тянет, так сказать, резину, решив сыграть на моём вчерашнем обещании. Я вновь ощутил легкое дыхание неудовлетворенного мною вчера интереса, так как я до сих пор так и не знал, что же руководило девушкой и как она на меня вышла? Ко вчерашним вопросам добавился и еще один — почему девушке нельзя? И хоть сам по себе он меня беспокоил меньше других, как-никак я не собирался входить с ней в противоположное состояние — «можно», но, тем не менее, интуитивно я связывал этот запрет со всем, что меня так терзало. По своему опыту я уже знал и верил, что все сложные ответы заложены в простых причинах или мотивах. А то, что у восемнадцатилетней красотки они не могут не быть простыми, я не сомневался. Другое дело, что они могли выглядеть очень даже не дешево, но суть их, и я был в этом убежден, должна была быть крайне простой. И денежноориентированной.

Голова моя снова заработала над классической вариацией «что делать вечером?», но основная идея уже проскочила внутри меня, и мозг стал только лишь обрисовывать детали. Чем же ты, Майорыч, в конце концов, рискуешь?— думал я, понимая, что встреча с Олей возможна только при очередном растрачивании своих скромных заначек. Девушку я уже знал, что означало принципиальную новую возможность — поиграть в кошки-мышки, а не заниматься укрощением первично-безусловного слюноотделения, с каковым обычно мужики и реагируют на импульс, то есть на новое знакомство с прекрасной дамой. Способностью ясно мыслить, не вредящей при этом спокойствию и выдержке, я уже обладал. Я сам это чувствовал. С другой стороны, Ольга по-прежнему оставалась ярким мотыльком, приятным глазу, и также как и вчера, мне была интересна траектория его — Ольгиного — полета, особенно точка вылета и причины начального ускорения. Я не особо сильно чем-либо рисковал, так как за плечами модели не стояли мальчики с дубинками, ждущими наивного воздыхателя у подъезда незнакомки, где он весь такой разлюбезный собирался бы попрощаться с дамой, целуя ей ручку и открывая дверь в эту ловушку для себя. Я мог потерять только время и немного денег. Но ведь Оля этого стоила. И я это знал. Как часто мне в моей размеренной и по всем направлениям устаканенной жизни придется терзаться выбором при свидании с цветущей молодостью? Всматриваясь в себя, я понял, что хочу этого, этой еще одной встречи, но уже не столько чисто эстетически, как жаждал этого вчера, а больше психологически, так как мне по-взрослому захотелось утереть юной стерве её неокрепшие извилины. Я заводился на странную игру, где и бывал-то всего пару раз за свои сорок с гаком лет, всё остальное время пребывая в состоянии теоретического эротизирования, каким бы внешне безвинным оно ни было.

Но сейчас я в кои-то веки предпочел активность. Дрейфующая точка личного самоопределения сместилась куда-то во мне после вчерашних событий, и я, уже будучи успокоенным к милой мордашке и очаровательной попке модели, возжелал действия, а не бесконечных и ничем не ограниченных рассуждений. Я отправил Лешке СМС-ку «буду в восьмом вечера», а сам напросился к одному своему коллеге, живущему километрах в пяти от меня, чтобы он меня подбросил. Таким образом я экономил почти час, а этого было не таким уже и лишним. Дома я перво-наперво полез в душ, снимая с себя накопившуюся за день усталость и грязь — всё-таки тридцатиградусная жара способствует повышенной работе потовыделительной системы. Фотоаппарат я героически решил оставԸтՌ дома, чувствуя, что с ним под мышкой ( или в рюкзаке на спине) я снова окажусь в роли придворной обслуги, лебезящей перед барыней, а не хозяином ситуации. Да и стоило ли дважды заходить в одну и ту же реку с интервалом в сутки? Зато в качестве утешительного приза я оделся в свой самый любимый парадно-выгребной костюмчик. Точнее, набор. Мой любимый оранжевый пиджак, купленный несколько лет назад у Сережки Ларионова — родном брате Лехи— в Эйндховене, слаксы такого же цвета, и совсем уже убойные того же цвета туфли марки Lloyd, привезенные мне из Германии моим бывшим коллегой по спецзаказу. Полностью апельсиновое восприятие меня оттеняла только белая в красно-оранжевые клеточки сорочка, но она лишь дополняла яркую эффектность смотрящихся даже издали шмоток на мне. Я знал это, а потому за лето обычно всего несколько раз щеголял в таком гардеробчике, предпочитая чуть более скромные стыковки ярких и цветных вещей с не менее интересной обувью, на которую денег не жалел никогда. В прошлом я был отъявленным фетишистом, еще с середины восьмидесятых научившись, благодаря всё тому же Сереге, умению разбираться в марках кроссовок, джинсов и прочих лейблов. Года три-четыре назад я вынужден был соскочить с этой иглы, потому как запасы шмотья у нас с женой достигли такого зашкаливающего количества, что я не мог не пересмотреть свой взгляд на ситуацию. К тому же, как я наглядно видел по результатам многолетнего опроса самого себя, вещи ни разу не сделали меня счастливым, то есть не явились побудительной причиной для возникновения в адрес меня симпатии или же какого-либо чувства вообще со стороны слабого пола, хотя бы одной его представительницы. Я просто-таки не в силах был тупо молчать и не признавать общего поражения этой стратегии выделения из масс. Эмоции были, особенно при удачном шоппинге. Но к зарождению чувств со стороны это не приводило. Конечно, с годами сам по себе так вопрос уже и не звучал, эта потенциальная и мифическая сторона была в конкретной стороне от теории вероятности, но ведь и я был человеком женатым, всё более взрослеющим и перестающим на своём подсознании верить и ждать маленького чуда в лице сногсшибательной красотки. Но убери из меня такой мотив еще лет десять назад и скажи мне, что всё — амба, больше женщин в твоей жизни, дорогой товарищ Мишка, не будет, я бы искренне расстроился и потерял в аппетите и вкусе к жизни. И шмотки долгое время спасали меня от разительно звучавшей сермяжности, что никому я во всевозможных перьях разноплановых брендов не нужен и востребован не буду. И это было правильно. И когда я это понял окончательно, полки и вешалки моих шкафов уже висели загруженными, с трудом вмещая всё купленное за последние сытые годы.

Нацепив на себя запланированные вещи, я взял документы от куда как более презентабельной Теаны и поехал к Лешке. Ехать было недолго, и минут через двадцать я уже парковался в десятке метах от Боры. Лешка открыл мне дверь, радостно обнимая меня так, словно мы не виделись по меньшей мере квартал, а не сутки:

-Проходи, Майорыч. Чаю хочешь? — тут же услышал я вопрос, но гостеприимный хозяин не дал мне ответить, а добавил сам. — Всё равно больше в доме ничего нет. — И заржал со всеми своими детскими задатками непосредственности и бесхитростности.

В этот момент, видимо, отчетливо слыша и звонок, и Лешкину речь, из первой комнаты, где и стоял компьютер с подключенным к нему Интернетом, вышла Ольга. Нет, я, быть может, польщу себе, если рискну утверждать, что она жутко удивилась. Но всё же… Всё же пару секунд вологодская красавица смотрела на меня, явно не понимая, что перед ней нахожусь именно я, тот самый вчерашний горе-фотограф. Вот за такие мимолетные мгновения отыгрыша ситуаций, когда у кого-то падает челюсть или глаза расширяются до правильной окружности, я и люблю жизнь. Я попал в точку. Ольга ойкнула, сдвинула брови и как-то вовсе не нагло и самоуверенно произнесла первой, — привет. Я улыбнулся в стиле Бельмондо, хотя это и была моя субъективная реакция на своё же эмоциональное состояние, каковое в данную секунду была запредельно высоким и зашкаливающим относительно стандартных показателей. Даже Лешка, уловивший без слов суть загримированно протекающей дуэли, оценил эффектность явления Майорыча народу. Но я должен был ответить другу на его предложение о чайковском. Но теперь-то я, уже задев соперника своей искусственно-оранжевой неотразимостью и убедившись в маленьком успехе, должен был продолжать игру по всем правилам стервозности, которая, как качество, больше, разумеется, присуща женщинам, а не нам — мужикам-быдло-лапотникам, как я называю нас не без справедливой критики весь мужской род:

-Нет, Лешка, я, пожалуй, не буду аппетит перебивать. Всё равно ведь нормально не накормишь, пельмени, небось, кончились, а у меня через час — ресторация на Крестовском с Мартыном и двумя мишленовцами. Я косвенно буду представлять лицо фирмы, так что придется есть там и квас пить, в этом «Карл и Фридрихе». Да и времени нет.

-А ты на Ниссане?

-Естественно, Лешенька! Пешком не успеваю, а планов на вечер — куча. Я же не буду тебя насиловать в особо извращенной форме, требуя , чтобы ты со своими трясущимися апосля перепоя ручонками мне ремешок этот накидывал и пробы пробовал. Если не возражаешь, я тебе ГРМ-чик просто оставлю, а ты уже завтра меня порадуешь. И заметь, коньяк с меня.

-Гавно-вопрос, — тут же согласился Ларик. — Но лучше всё-таки водовки. Я к коньяку как-то нейтрален. Ты не можешь не помнить, Майорыч.

Разумеется, я помнил это. Ольга слушала мою речь, нисколько не догадываясь, что я говорю лишь половину правды, рисуя убедительную картинку своей корпоративной востребованности и в послерабочее время. В ней сразу проснулся инстинкт хищницы, с немалым удивлением обнаружившей, что дичь-то, оказывается, рядом, а она её почему-то не замечала. А тут еще из моих уст прозвучали термины «ресторация», «лицо фирмы», «мишленовцы». Не рискну утверждать, что модель всё это цепануло по полной, но уж заинтересовало, это точно. Да и у Лешки в доме она уже явно засиделась, и я уже был подготовлен к тому, что Оля тут же напомнила мне об обещании, данным мною накануне:

-А ты меня домой должен был отвезти. Я тебя и жду. — Ни одна бровь не изогнулась на лице девушки, подавшей свою, похоже, заготовленную реплику с поразительным спокойствием. К этому-то я и был уже готов.

-Ой, Оль, сори, но я уже горю. Времени мало. — Модель недовольно нахмурила брови при моих словах. — Ну, хорошо. Давай я тебе тысячу дам. Этого более чем хватит на вызов такси. — Я немного блефовал, изображая из себя жаждущего отмазаться от девушки мужчины, которому совершенно не до слабого пола и каких-то транспортных проблем. Но что-то внутри мне подсказывало, что к не своим сценариям стерва относилась отнюдь не так легко и демократично, не приветствуя что-то, что шло вразрез с её виденьем ситуации.

-Нет уж, Михаил, будь любезен, довези меня, как и обещал. — Но, видя, что на меня припоминание обещания действует плоховато, Оля решила найти еще повод-другой. — Я боюсь таксистов, тем более, что я города толком не знаю.

Я изобразил на своем лице мину несогласия, а потом уточнил у модели её адрес на севере города. И лишь после этой дополнительной информации с выражением насильственно делаемого одолжения изрек :

-Ну, ладно. В принципе по пути. Только давай, быстрее собирайся. Я уже конкретно опаздываю.

Ольга и без того уже была в своей юбке и футболке, в которой вчера и пришла на фоторандеву, так что на сборы у неё ушло минут десять, посвященных беглому косметическому доведению себя до кондиции, на каковую в силу молодости прихорашивающейся особы много усилий и не требовалось. И в этом, как я уже знал, таилось гигантское преимущество юных лет перед даже средним возрастом, когда морщинки и усталость на лице девушкам надо припрятывать гораздо дольше и качественнее. Что же касаемо мужского племени, то тут всё протекает почти аналогично, но больше по Задорнову, то есть с годами ощущение, что всю ночь бухал, формируется вне зависимости от того, занимался пользователь этим или нет.

Я тепло обнялся с Лешкой и со словами «до завтра» вышел с Ольгой вниз. Автомобильный термин «Нисан», прозвучавший четверть часа назад и не могущий не быть правильно поняты девушкой, тем не менее, сам по себе мало что значил без уточнения конкретной модели. У меня мог быть и аналогичное «Боре» «Террано», да и вообще — любая развалюха. «Теана», хоть и была без полугода пятилетней, но смотрелась вполне презентабельно, ибо за ней и Лешкин отец ежедневно на буднях присматривал и мыл, да и страховки автомобиля позволяли любые царапины и шероховатости исправлять за счет заранее уплаченных взносов по линии КАСКО и ОСАГО. Для пущего эффекта я, разблокировав сигнализацию, даже открыл перед девушкой её пассажирскую дверь, по реакции Оли видя, что её впечатление от меня плавно меняется в сторону чуть большей заинтересованности. Это не было фурором, всё пока шло так, как я и предвидел. Мне предстояло теперь лишь отыграть уламывание себя на взятие модели с собой, на Крестовский. Но начал я издалека:

-Оля. А позволь вопрос? — Девушка согласно кивнула, и я продолжил. — У тебя самой есть какие-либо предпочтения в машинах?

-Конечно!— речь девушки звучала очень даже оживленно. — Я Феррари хочу. Спортивную.

Теперь уже улыбнулся я, понимая, что передо мной сидит обыкновенная современная сикараха, уже успевшая засорить свою юную голову всеми этими брендами и марками, желаниями и потребностями. Я не мог это критиковать, потому как и в более зрелых людях уже давно наблюдал ту же самую тенденцию к насыщению, просто в речах своих эти более зрелые уже так наивно все эти запросы не звучат, а обставляются умными теориями и причинами, по которым следует то же самое — невозможность существования без определенного уровня. И женские теории о сильном самце, обеспечивающим успешный и неголодный вывод потомства, и мужские разглагольствования о полигамности с вытекающей отсюда возможностью обеспечивать не одну семью, и общий подход общества в целом, строимый на поддержке рекламы и потребительства — всё это я уже давно слышал и знал. Конечно же, все эти доводы звучали красиво и имели право на своё существование, но я уже давно уловил самое главное, что в них отсутствовало — в них не было Бога. Были логика, рациональность, убедительность и многое другое, но души, так сказать, почти не наблюдалось. Необходимость материального насыщения, на мой взгляд, как ни странно, была уместнее гораздо больше в молодости, как у сидящей передо мной Олей, но когда в зрелости и тем более под старость люди, уже многое вкусившие и познавшие разные гаммы чувств, так упрямо продолжали цепляться за сытость, граничившую с непрекращающимся обжорством в своих желудках и потребностях в целом, я уже понимал, что убежать от Всевышнего для большинства наблюдаемых стало если не целью, то данностью. Не хотели человечки лишаться всего того явно избыточного, чему посвятили себя со своего старта в молодости, но так затем и не ища точку останова и прекращения бега по инерции. Кто-то, разумеется, умел довольствоваться и малым, но их было мало, гораздо меньше, чем тех, кто продолжал измерять жизненный успех количеством ноликов на своем лицевом счете.

Поэтому на Олю я как раз и не пенял, понимая, что ей-то с её внешними данными предстоит еще рыпаться и рыпаться. И это умилившее меня «хочу Феррари» было вполне допустимо из уст юной бабочки и такой же жертвы рекламы.

Мы поехали городом, который, как я понимал, Ольга видала мельком и урывками, а теперь охотно глазела по сторонам. Питер того, разумеется, стоил. Тем более, летом. На самом деле никакого официального приглашения на Крестовский у меня не было. Это просто я знал, что один из наших рабочих местных начальников, представляющий из себя смесь-гибрид между финансером и коммерческим директором, ведет в упомянутый «карл и Фридрих» пару мишленовцев, приехавших из Москвы на обычные переговоры-встречу. Звали моего коллегу Олегом, был он на четыре с половиной года младше меня и сидел в соседнем небольшом кабинете, по нескольку раз за день заваривая для нас обоих вьетнамский кофе, от которого мы мягко балдели. Будучи по жизни тертым калачом, он нисколько не противился и не видел ничего зазорного в любых нестандартностях в послерабочее время, а потому еще днем озвучил мне свои вечерние планы и заодно пригласил за компанию, будучи уверенным, что я так далеко от дома ни за что не окажусь. Сейчас же подобное свидание с тремя взрослыми и немного солидными мужичками от тридцати пяти до сорока лет, могло сыграть за меня. Я интуитивно догадывался, что Ольга еще может благоговеть перед терминами «корпоративные переговоры», «маржинальность», «финансовые показатели», «увеличение оборотов» и прочими.

Доехав чуть менее чем за час до Крестовского, я предпочел поставить машину перед парком, а не заезжать внутрь. Моя спутница не возражала, не видя ничего зазорного в двухкилометровой пешей прогулке до ресторана. Народа вокруг было много. Кто-то шел с популярных аттракционов, кто-то просто выгуливался на зеленой травке, радуясь лету и ухоженной природе. Мы шли неторопливо, а я решил вернуться к беседе про учебу. Очень быстро выяснилось, что тема даме не особо приятна, так как поступать Ольга решилась по пути наименьшего сопротивления, то есть с минимальной конкурсностью и максимальной гарантией зачисления за не самые высокие баллы при сдаче экзаменов. Никаких внутренних побудительных мотивов и желаний стать кем-то, кроме как обладательницей большого состояния, у девушки не вырисовывалось. Но теперь это стало нормой. Увы? Скорее всего, да, но ведь нас уже всех приучили к могуществу нулей перед той самой единичкой спереди, так чего было винить модель в заряженности на перекошенную тягу и болезненную черту нынешнего времени?

Праздно отдыхающие люди невольно помогли формированию моего куража и уверенности. Яркость оранжевого цвета с головы до пят, вкупе с видимой качественностью самих кишек, привлекали ко мне достаточно много человеческого внимания. Оля, разумеется, опережала меня в этом показателе, на неё заглядывались очень даже откровенно и зачастую похотливо, но иначе. Я выглядел богаче и солиднее, а это тоже всегда улавливалось при оценке неизвестных окружающих. А вот вместе мы смотрелись как наглядное свидетельство нашей экспериментальной эпохи — союзу с немалой разницей в возрасте между успевшим сформироваться и чего-то достичь мужиком и молодой ногастой девушкой, предпочитающей эти мужские достижения взять, а не осуществлять свой перспективный выбор в среде парней-ровесников. И всё же, как бы она ни выигрывала своими формами, девушка явно чувствовала, что проигрывает мне в обертке. А это Олю не могло не задеть за живое.

Полчаса мы спокойно шли, и я даже ощутил в себе дикий голод. Мартын, так я именовал Олега Николаевича Мартыненко, уже сидел в компании представителей нашего некогда основного поставщика — «Мишлена» и выполнял свой профессиональный и корпоративный долг — пил пиво. А пиво, надо заметить, тут было отменное. Москвичи, каковых я уже пару раз видел в конторе, без слов зацокали языками, когда я, окликнутый соседом, представлял им Ольгу, присоединяясь к их до этого момента сугубо мужскому столику. Девушке польстило такое количество самского внимания, и она не отказалась от угощения пивом. Закуску же модель предпочла минимальную — жульен и высушенных кальмаров, каковых ей порекомендовал Павел — самый младший «мишленовец»-брюнет, не особо скрывающий своей заинтересованности дамой. Но сегодня был уже не тот случай, чтобы я, как и сутками ранее, мог сказать, что девушка свободна, несмотря на то, что пришла со мной. Малознакомая компания и пребывание в обществе друзей — это две большие разницы. Сегодня я мог себе позволить расслабиться лишь в меру, каковую, уверен, всегда и везде надо знать.

Как оказалось и выяснилось потом, мы с Олей очень даже вовремя сменили скучную пластинку «поставщик-дилер» на эротическое встряхивание мужчин в самом соку их лет. Понимая, что единственная девушка в нашей компании из пяти человек им недоступна, мальчики, тем не менее, уже клюнули на приманку красоты и возжелали продолжить вечер с более острым набором эмоций. Еще час мы терли истории «Хороших колес», уже известных Ольге по футболке, и этого французского монстра в мире шин — «Мишлена», а девушка больше слушала и попивала пиво. Лишь изредка, когда кто-то обращался к ней, модель вставляла свое слово, но всем и без того было очевидно и наглядно, что красота и ум пока что еще не объединены в этой молодой кобылице в ореол женственности и стервозности, и что до умения очаровывать мозгами даме еще очень и очень далеко. Однако, стоит признать, желание продолжить вечер более буйно и ярко у сидящих гостей столицы зрело в присутствии Оли более чем стремительно — мальчики закипали и возбуждались, когда их взгляды наталкивались на очарование Олиных коленок и всё также выступающие через футболки точки сосков. Рефлекс — это мощная штука, особенно когда он подкрепляется наглядно и под градусом.

Когда Олег и пара москвичей отчалила, подарив нам за счет моей конторы литр фирменного пива в запакованной бутылке и оплатив общий счет, что не могло не порадовать меня, как нормального куркуля и экономиста, я переключил свое внимание на спутницу и обнаружил, что она мягко поплыла. Оба! Прикольно и неожиданно. Время приближалось к одиннадцати, и пора уже было выбираться из парка, а потом везти Олю к ней в Озерки.

-И всё же, Оль, — начал я убаюкивающее ласковым голосом, — как бы мне было интересно узнать, чем же ты руководствовалась, когда предлагала мне вчера себя запечатлеть?

Видимо, пиво, принятое на грудь на старые водочные дрожжи, расслабило девушку вполне конкретно, и, идя сейчас рядом со мной, Оля вынуждена была держать меня за руку, а потому как-то охотно и без особых ломок девушка ответила мне:

-Да это всё Наташка научила.

-Какая такая Наташка?— тут же подхватил тему я.

Не чувствуя подвоха или же просто не имея сил на игру, Ольга рассказала мне простую жизненную историю про свою землячку Наталью, которая года три назад осуществила анлогичный Олиному марш-бросок в Питер, пройдя тут убыстренный курс приспособления под окружающую действительность. А она — эта действительность— была, как и полагается, жесткой и с массой преград. Наталья, как выяснилось, имела опыт фотомодели, поначалу посчитав свои данные залогом и трамплином для прыжка в светлое будущее. Успешного прыжка. Но не тут-то было. Судьба-злодейка так избаловала местную питерскую фотобратию на наличие симпатичных и не очень девочек для фотосъемок, что говорить о постоянных и высоких заработках в данном бизнесе не приходилось. Конкуренция была конкретной, а желающих выкладывать сотни долларов за сессии с тощими красотками находилось, в свою очередь, не так уж и много. Идти в проституции Наталье не хотелось, а потому она до упора всё это время держалась в образе платной фотомодели, рекламируясь на сайтах «фэшнбанк.ру», «фэйс.ру» и «наподиуме.ру». Я знал эти сайты, хотя «фэйс» недолюбливал.

Когда, как я понимал со слов Оли о своей старшей подруге, запас наивности и веры в собственное чудо стал идти к реалистично звучащему минимуму, Наташа уже научилась ориентироваться в платежеспособности того или иного фотографа. Как ни странно сейчас для меня звучало, но выходило, что, по мнении Олиной «учительницы», истинные профессионалы платить почти не привыкли. И не любили. Там, как я себе это видел, гордыня работала с другой стороны. «Я –профессионал! Деньги платить нужно мне» — так примерно звучал девиз большинства фотографов, каковым, как и в случаях с моделями, мог стал любой, дав на этих сайтах себе самому такой крутой ярлык. Были, конечно, были уже сформировавшиеся профики, умеющие в студийных и уличных условиях классно и, что не менее важно, уверенно щелкать молодую поросль стройных ног и еще свежих лиц. Но и они больше были ориентированы на деньгополучение, чем на купюроотдачу. А что же вы хотели, наивные молодые худышки, считающие себя почем-то достойными жить на Манхэттене?

Я слушал свою спутницу и соглашался с жесткими выводами, сделанными её подругой, успевшей пройти за три года приличную полосу препятствий и фотосессий. И я стал догадываться, что именно Наталья подобным образом сумела передать свой опыт и знания Ольге, коль сутками ранее последняя сама предложила мне устроить пленэр.

-Ну, Оль, а почему же ты вышла на меня?

-А у меня приложение стоит — «Кто просматривал мой профиль», — честно призналась мне девушка, не заметив, как я при этих словах улыбаюсь, понимая, что общие стандарты и знания темы вошли в обиход у большинства пользователей любых сайтов, осваивающих тонкости собственного преподнесения куда лучше, чем, например, вопросы общего развития и развитости. Я ведь тоже пользовался этим приложением.— К тому же мне Наталья рекомендовала обращать внимание на таких, как ты…

-Так-так-так, — быстро ухватился я за открывающееся откровение. — А это еще почему, позволь спросить?

-Ну, во-первых, ты женат, — прозвучал бесхитростный ответ. — Наташка говорила, что именно женатики охотнее всего расстаются с деньгами, а не эти фотографы-козлы, желающие тебя голой отснимать и денег при этом не дать, — я внутри себя буквально цвел, ибо и сам уже давно критически смотрел на модельных фотографов с этой колокольни. Не все были такими, но молодая поросль, гордо и без комплексов излишней скромности называющая себя столь звучным словом — «фотомастер» росла на глазах с пугающей быстротой. Почти каждый, купивший зеркалку, двадцатилетний бездельник не особо заморачивался, кем себя после этого считать, а потому на всех углах и сетевых ресурсах давал себе данное определение, нисколько не парясь над отсутствием знаний и умения. Не все, разумеется, были именно такими, но тысячи фотографов Петербурга попадали под мою критическую оценку. А их были именно тысячи, и каждый день становилось все больше. Фотография — это что, разве самый быстрый путь в мир искусства?

–Во-вторых, ты не молод, — продолжила модель, и ее слова резанули меня по-живому, но вида я не подал. — В том плане, что такие, как ты («старые», — мысленно договорил за Ольгу я), не станут приставать и силу проявлять. Максимум— это целоваться полезете, но не больше.

-Ну, а в-третьих? — хотелось услышать мне еще что-нибудь, а также прекратить это жесткое «во-вторых».

-А в-третьих, ты был на сайте! — закончила перечисление причин девушка. — В режиме он-лайн.

Всё сходилось и срасталось в моей голове. И оказалось достаточно простым по структуре, хотя еще сутками ранее я почему-то не мог додуматься до такой незамысловатой схемы. Ольга говорила честно и была полностью права в решении своей задачи — получить быстрые бабки. Именно так и можно было идти, если над головой завис какой-либо дамоклов меч личных проблем, требующей своего немедленного решения. Но почему-то мне сейчас показалось, что нетерпеливость и прямота девушки, охотно торгующейся и жаждущей получить денежные знаки, и отказ Пылесосу прошлой ночью стоят в одной цепочке. Зачем-то деньги понадобились Оле более чем конкретно. Это не было удивительно — мало у кого какие потребности. Но мне виделось, что получить их путем прямого предлагания себя и своего тела было бы девушке намного легче. И, что самое важное, она при таком сомнительном способе могла продать себя намного дороже. Что-то здесь меня смутило. На олицетворение целомудренной невинности Ольга не тянула и на процент. За нее могли отмаксать приличные бабки, и вряд ли она считала внутри себя подобный способ обогащения чем-то постыдным или же ниже своего достоинства. Стало быть, причины на подобный отшив Стаса Пылева и других выгодных кандидатов у Оли имелись веские. Что же это были за причины?

-Оленька, — как можно более вкрадчиво начал я подходить к своей последней головоломке, уходя с «ты». — Ну, а так что же всё-таки Вас удержало от услад со Стасом? Что же Вы понимали под словосочетанием «нельзя мне»? Я, быть может, задаю сейчас бестактный или неудобный вопрос, но мне кажется, что с Вашей красотой и вообще — молодостью, Оля, так бросаться на фотографов не пристало. Это вот они будут за Вами бегать и жаждать зафиксировать улыбку и любой жест живой богини. Вы же, уверен, не настолько наивны, чтобы пытаться сколотить состояние таким долгим и тернистым путем, на котором набила свои шишки Ваша Наталья, но ведь так и не достигла всемирной славы.

Колебание «открываться— молчать» читалось в эту минуту мною на лице модели поневоле. Но вечер был хорош, погода — прекрасна, пиво — хмелящее, а я — неопасен и уже как бы проверен, что тоже было немаловажно для начинания откровений. По достаточно сумбурному рассказу Ольги, не ставшей вводить меня в самые пикантные детали своей истории, я сумел составить следующее представление о причинах, помешавших ей и Пылесоса положить и быстрее бабла срубить. Но это, естественно, уже были мои выводы о том, чего она не сделала и как бы могла поступить при ином раскладе. Текущий же расклад девушки оказался слегка нетиповым, но вполне жизненным, и вот как он звучал. После недавнего выпускного, то есть полтора месяца назад, вологодскую зазнобу элементарно изнасиловали. Я лично сомневаюсь, что сам по себе этот факт много что значил для девушки в разрезе потери смысла жизни или же зарождения мужененавистничества, но в Ольгином случае дело усугубилось физическими последствиями, обусловленными, в свою очередь, тягой бытового насильника к сексуальным спецэффектам. По каким-то своим причинам этот надругатель над красотой решил прибегнуть к извращенной форме принесения удовольствия даме (как ему, видимо, казалось в тот момент) и использовал в этих целях выпитую (вместе с Ольгой, как потом та мне обмолвилась) бутылку шампанского, начав использовать емкость в качестве орудия наслаждения. Вот тогда-то всё и произошло. Бутылка по странному стечению обстоятельств неожиданно треснула и внутренние прелести молодой девушки оказались так изрезаны, что не приведи Господь. Ольгу, разумеется, зашили в травме, куда она сразу же и обратилась, а потом еще две недели страждущая на поступление абитуриентка лежала в вологодской больнице, прежде чем ей не разрешили покинуть лечебное заведение. Ни о каком прямом сексе, понятное дело, речи не шло, а предлагать оральные ласки, обладая такими внешними данными, Оля, наверняка, сочла бы ниже своего достоинства. Вот таким Макаром получалось, что девушка решила стать моделью. На время. Ей нужны были деньги на продолжение лечения и еще одну косметическую операцию изнутри себя, а уповать на бесплатную медицину было себе дороже. Тут я Олю понимал. Да и просто само по себе бабло нужно почти всем по жизни. Мне стало по-своему жаль псевдомодель, но в то же самое время я должен был признать, что Ольга шла, в определенном плане, правильным путем самого быстрого результата. Просчитав все плюсы и минусы, она выбрала более-менее непыльное направление, при двух фотосессиях за день могущее дать почти десятку в день. Это было много, и такие деньги, учитывая возраст выпускницы, у поадвляющего большинства городских жителей крупного мегаполиса зарабатывались более честными путями за неделю, причем, от зари и до вечера.

После услышанной истории мы оба замолкли, но вскоре подошли к машине и поехали в Озерки, где Оля остановилась у каких-то дальних родственников, которым, по большому счету, было по барабану до неё, а потому неночлеги родственницы воспринимались без упреков и чтения лекций. Мы ехали по ночному городу, накрытому начальноавгустовским закатом, слушали музыку и почти все время молчали. Сколько можно говорить? Ответы на свои вопросы я уже получил, искренне сочувствуя девушке и уже простив ей вчерашнюю алчность. Странная мысль пронеслась в моей голове, словно внутри неё я заключил с самим собой маленькое пари. И вопрос звучал так: попросит ли у меня сейчас Ольга денег или нет? Что-то внутри подсказывало, что при прощании, когда мужчины говорят девушкам «очень рад», «приятно было» и всё такое, моя текущая спутница запросто намекнет или попросит помочь в разумных пределах. Внутренне я уже был готов к подобному, так как, когда мозг знает причины и мотивы чьих-то действий, то удивляться зашкаленности или необоснованности таких желаний уже не удается. Возмущение — это всё-таки порыв и производная от непонимания до несогласия. Но я-то уже знал и потому понимал очень много. Я не оправдывал Олю в своих глазах, но уже и не винил, и не критиковал. Обычная девическая история. Не самая ужасающая, не смертельная, хотя и неприятная по своим результатам. Но передо мной была одна из миллионов ежегодно выталкивающихся в жизнь судеб, порхающий мотылек, жаждущий обжигательного света и признательности. И, конечно же, успеха во всех его проявлениях, особливо быстрых и дорогих. Разве что фора в виде яркой внешности у Оли была очень даже приличная. Но и это не ново, ибо таких, если не миллионы, то всё равно — тысячи.

Я ошибся. Ольга по каким-то своим соображениям не стала меня «потрошить», и мы по-простому распрощались у парадной старого панельного дома, куда я доставил даму за четверть часа до полуночи.

-Удачи, — улыбнувшись, искренне пожелал я девушке, имея в виду почти всё, начиная от предстоящего обучения и заканчивая поправкой здоровья. Но на этот свой емкий и много чего вмещающий термин я получил в ответ лишь кивок головой — «пока-пока».

Я сел за руль, но не торопился стартовать. Как бы я не спешил домой, ибо на следующий день необходимо было закончить рабочую неделю, что-то сейчас заностальгировало во мне, еще раз осмысляя события последних полутора суток, но уже под новым углом, что произошло после получения мною исчерпывающей информации часом ранее. Я знал этот мир, я умел в нем ориентироваться и быть готовым к внезапным атакам и ударам. Но не это казалось мне сейчас важным и значимым. В очередной раз мне подкинули сверху пищу для ума, из коей следовал простой-простой вывод: в каждом человеке заложено такое же человеческое начало. Даже яркость Оли не могла стереть из неё обычных качеств и свойств индивидуума, что включало в себя и простоту, и неопытность во многом, и наивность, и где-то беззащитность. Но, как красивая пташка, она только начинала свой путь, однако же, уже умея делать выводы, использовать в своих целях бесконечность виртуального пространства и учитывать опыт своих предшественниц. И лишь ей самой предстояло разбираться с этим своим набором эффектности и амбиций. Я был далек от наивных мыслей о продолжении данного знакомства. Тут не могло угадываться ни перспективы, ни цели. Если, конечно, не понимать под целью физические процессы покорения красивой и юной самочки, но, опять-таки, покорения формального, в виде перепиха, а не любви, каковую многие люди ищут или ждут всю жизнь. Эстетики я хватанул с лихвой утром, а большее было бы уже банальным обманом самого себя. Общие знаменатели с Ольгой могли бы строиться не на схожести восприятия или иных внутренних процессов, а на бытовых и материальных аспектах. А эти аспекты и аппетиты у девушки уже сейчас куда как дальше опережали мои возможности, как бы относительно не беден я ни был. Но во времена торжества рекламного образа жизни надо уже быть миллиардером (в рублях), даже не миллионером, чтобы мочь составить конкуренцию тем, к кому с такой жадностью и желанием тянутся юные (и не очень) красавицы (и еще раз не очень).Я всё это знал, нисколько не страдая от личной скромности — этого лучшего пути в неизвестность, но и не пытаясь увлечься критикой коренной жительницы Вологды. Зачем? Зачем критиковать и упрекать любого человека в его желаниях, какими бы нереальными и завышенными они бы ни были? Ведь судьба сама всё вскоре расставит по своим местам. Хочешь счастья и успеха — добивайся их, но самостоятельно. И, желательно, честно. И тогда достижения и воплощенные цели будут в радость, хотя за ними тут же вылезут новые, ибо так уж устроен человек — постоянно хотеть большего.

Я словно бы мысленно видел, как зарубцующиеся вскоре интимные швы Ольги приведут в конечном итоге её на более быстрые рельсы по пути к материальному насыщению. И как потом почти не будет в ней способности отказываться от десятков тысяч рублей за ночь, а уже вскоре за этими первыми значениями, быть может, и от пары-тройки тысяч в условных единицах. Но что, скорее всего, будет гораздо чаще загримировано под имитацию взаимоотношений, где благородный принц с толстым брюхом, но еще более толстым кошельком, начнет дарить ей дорогие подарки, возить на фешенебельные курорты и вообще — баловать всячески, прежде чем ему это не надоест и он не выберет себе другую пассию. Вполне вероятно, оно будет и не так, и тот или иной избранник девушки окажется спортивного вида молодым бычком, а вовсе не обладателем пивного живота или дряхлеющим старцем. Вариантов в жизни — множество, но то, что сама Оля потянется в материализацию не чувственных идей, а плотских порывов в её адрес, было мне очевидно. «Эс нихелё нихиль», — процитировал я мысленно по латыни «из ничего ничего не бывает», понимая, что, прежде чем девушка не наполнит себя чем-то красивым и некорыстным, ничего по-настоящему прекрасного с ней не произойдет, но мне не хотелось себя как-то полуутешать-полусамоубалтывать. Её жизнь — это её жизнь. Пусть сама добивается, чего хочет, а мне уже пора домой, в люлю. Ведь я же — хороший мальчик. Послезавтра уже приедет любимая жена, значит завтра надо будет купить продукты и убраться в квартире. И радостно исполнить тот самый пресловутый супружеский долг, каковой пусть и уступает по ряду показателей спонтанным случкам, но всё равно по своей природе намного более правилен и приятен, чем эти спонтанные связи неизвестно с кем.

Я был рад, что, кроме утреннего поглаживания Ольги, ничего прочего не мог записать в актив своих плохих поступков, да и происшедшему с собой восемнадцать часов назад такой отрицательной оценки я не давал. Я обогатился эмоциями, событиями, соприкосновением с красотой, пусть и внешней, но не перешел грань верности и, что еще более важно, устремленности. Еще одна иллюзия, что красота — это смысл жизни, наглядно продемонстрировала мне свою неубедительность, потому как обертка от конфетки не может заменить вкуса качественных и вызревших отношений. А отношения, брачные, разумеется, у меня уже были. В общем и целом я остался доволен своим приключением, чувствуя, что жалеть ни о чём не стоит, а за повышение собственного иммунитета по отношению к прекрасной половине человечества я заплатил ничтожно мало, в то время как отделался лишь легким и чертовски необычным испугом.

Сто семьдесят незримых лошадей несли меня по ночному городу в родной дом, по которому я уже успел соскучиться и каковой уже давно успел полюбить. И пусть сегодня меня ждала одинокая постель, и бокал вина не стоял бы рядом с изголовьем кровати, но и в этом затишье и возможности спокойно полежать и подумать над жизнью и событиями я уже видел так много чего-то гораздо более осмысляющего и чистого, что никакие сочные стервы дать не могут по определению, ибо-ибо. Дом, его уют и комфорт, безмолвие и привычность — это ли не то, что я уже имел и чего достиг? А этим Олям еще предстоит свой тернистый путь и борьба за виллы, записанные, скорее всего, не на их имя. А даже если и на своё, то не в подобном обладании предметами неживой природы запрятано или таится счастье. Я уже знал и это.

Уже под домом ставя машину на сигнализацию, я краем глаза заметил на заднем сиденье пакет, где лежала подаренная мне бутылка живого пива из «Карл и Фридриха», оплаченная нашей конторой руками моего соседа по кабинету. Знак? Есть уже не хотелось, но вот выпить.. А почему бы и нет? Когда хороший напиток через полчаса добрался до основ моего подсознания, сумев меня оптимально расслабить и переключить, я уже витал на своих низких облачках простого мужского и, наверное, еще более незамысловатого человеческого счастья. События последних дней проносились в моей переполненной цифрами и мыслями голове, но сейчас мне было легко. Никаких хитрых или корыстных мотивов внутри меня не было. Не было и никакой озабоченности и похотливости. Впрочем, и гиперэстетизма уже тоже не было. Но так ведь кто мешает? Вся жизнь — впереди, в конце-то концов. Главное было не в приобретениях или утратах, большая часть каковых в глазах не только юных дев, но и многих-многих людей относилась давно уже к миру сугубо материальному. Главное заключалось в том, что я незамысловато сейчас кайфовал, блаженно улыбаясь в своих воспоминаниях, в очередной раз поражаясь правильности фразы «никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь». Раскрутив цепочку, предшествующую недавним своим событиям, я сделал поразительный вывод, что к ним — событиям — меня привела моя любовь к фотографиям. И тут же последовал пронзающий вывод: «А ведь объектив-то я так и не купил!»

Глаза мои стали закрываться, я успел выключить телевизор, где на одном из каналов по подиуму ходили плоскогрудые манекенщицы с холодными лицами, проигрывающими в моих глазах живой стервозности молодых Оль, но сейчас тема бабья меня уже не беспокоила. Приключение отпускало меня, уходило в историю. Но впереди ведь ждали новые, и именно с этой приятной мыслью я проваливался сейчас в мир своих смутных грез, каковые, как бы я ни был обычно трезв, циничен и математичен, всё равно имели и надо мной свою гипнотическую власть, заставляя чего-то хотеть и мечтать. Но мечтать, хотя и наивно, но не пошло, не грязно, не доводя потом свои запросы до внедрения и воплощения в чужих телах и кроватях, потому как нет ничего лучше, чем одна, своя единственная кровать, где ты каждый день пересекаешь этот незримый экватор между сознанием и его ночным антиподом — сном. И именно последний, как говорят, вещий, так как наступала пятница, стремительно овладевал сейчас мною. А я и не противился, входя в него с упомянутой выше и до сих пор не прекращающейся улыбкой, словно я , как маленький мальчуган, жду деда Мороза или чего-то очень-очень приятного и хорошего. А ведь именно так и должен нам видеться каждый новый день, являющийся подарком свыше, и этому подарку не нужны никакие излишества и чеки. Всё намного проще. Впрочем, додумать эту свою последнюю мысль я уже не успел…

М.Майоров

Март-апрель 2011