Anastasia — "Испытания любви"

И вот уже последний поворот, а за ним… НИКОГО. Опоздала… Опоздала… Он уехал…

Прижав руку к бурно вздымающейся груди, Лиза прислонилась спиной к ближайшему дереву. Силы покинули её, жить не хотелось… Слёзы градом покатились по её щекам, но не принесли желанного облегчения. Боль нахлынула ледяной волной, всё глубже и глубже погружая девушку в бездну отчаяния.

А ведь ещё вчера она была так счастлива… Крепко сжимала в объятиях того, с кем сегодня рассталась, быть может, навсегда… Да, это было её единственным счастьем, когда вчера она переступила последнюю черту, отделяющую чистую и невинную любовь юной девушки от любви настоящей женщины. Без благословений родителей, без клятв у алтаря, не боясь ни людского осуждения, ни Божьей кары, ни мук совести, но слушаясь лишь голоса сердца, она подарила себя любимому, ничего не требуя взамен, кроме безграничной нежности и любви…

И не верится, что это больше никогда не повторится, что этого не будет больше НИКОГДА… «Господи, да что же это я? — и Лиза прижала ладонь к губам, — Он же вернётся… Он обещал… И я буду ждать… Сколько бы мне не было суждено, я буду ждать… И я дождусь. Теперь мне есть ради чего жить, ради кого терпеть весь кошмар, который окружает меня повсюду. Мы любим друг друга, и это самое главное. Ради одного этого и стоит жить… Мы будем любить друг друга целую вечность…»

Легкий шорох у ног привлёк внимание девушки. Она испуганно огляделась и не сразу заметила прикрытую платком небольшую корзину. Звук доносился оттуда. Природное любопытство тут же проснулось в Лизе, она сделала пару шагов и присела возле странной корзинки, приподняв платок. Голуби… Через мгновение Лиза всё поняла. Милый романтичный Мишенька не мог уехать, не простившись, пусть даже таким необычным способом.

Слёзы тут же высохли, покой и счастье озарили её душу, словно бы Миша был здесь, нежно обнимал её и шептал о своей любви. Улыбнувшись грустной улыбкой, Лиза взяла маленьких птичек в руки, поцеловала крошечные головки и подкинула голубей в небо. Птицы расправили крылья и полетели, всё выше и выше, всё выше и выше… Они парили над садом, описывая круги, а потом улетели куда-то… Быть может, туда, куда держал путь Миша, чтобы донести до него её последнее «Прости». Лиза стояла, прижавшись к шершавому стволу вяза, смотрела вслед улетевшим птицам и мечтала, чтобы сейчас и у неё за спиной выросли крылья, чтобы подняться ввысь, воспарить, улететь за тридевять земель, туда, где, несмотря на все преграды на свете, они будут вместе… Вместе и навсегда, как два голубка, сидящих пару мгновений назад в уютной корзинке…

А потом полетели письма — длинные, страстные, полные любви и клятв в верности. Этими письмами два любящих сердца стремились рассказать друг другу всё, случившееся за время разлуки, но этого было мало, очень мало… Но тем не менее, Лиза жила этими письмами, с каждым новым письмом она словно оживала, каждая весточка была глотком свежего воздуха, новым лучиком надежды, знаком, что Миша жив, что всё в порядке, что он вернётся к ней…

А потом письма вдруг прекратились. Это произошло в самом начале лета. Обычно он писал каждую неделю, а тут вестей не было уже месяц, точнее, двадцать шесть дней, число не такое уж большое, но в то же время такое огромное для юной княжны, ждущей вестей от любимого с далёкого Кавказа. День ото дня надежда всё больше и больше покидала Лизу. Каждое утро начиналось с того, что она убеждала себя, что с ним всё в порядке, что именно сегодня придёт такое долгожданное письмо, а к вечеру надежда догорала, словно свечка. И не было конца этой пытке.

И вот однажды Лиза решила ехать в Петербург. Она не могла больше оставаться в поместье наедине с неизвестностью и мрачными мыслями, всё больше и больше завоёвывавшими её и без того измученную душу…

Солнце медленно садилось за холмы. Его последний лучик покинул полуразрушенную хижину, где лежал раненый солдат. Дыхание с хрипом вырывалось из его высоко вздымавшейся груди, лицо было мёртвенно-бледным, а на плече зияла страшная рана… Прекрасный незнакомец, за что же тебя так?..

От прикосновения прохладной руки к своему пылающему жаром лбу молодой человек стал медленно приходить в себя. Он пошевелился, чуть слышно застонал. Ресницы дрогнули, огромные серые глаза открылись и с изумлением посмотрели на склонившуюся над ним девушку, на коленях у которой покоилась его голова. Она была прекрасна экзотической восточной красотой — удивительно правильные черты, водопад чёрных кудрей, обрамлявших смуглое лицо, и глаза… Огромные жгуче-чёрные глаза, смотрящие на него с безграничной нежностью и сочувствием. «Где я?..» — чуть слышно прошептал он. «Тсс… —девушка поднесла к его губам кружку с водой, — Пей!» Он жадно выпил, а потом дрожащей рукой поймал тонкие девичьи пальцы, унизанные дорогими перстнями: «Спасибо… Кто ты?..» «Я — Тина. А ты-то кто, сокол мой ясный?» — прошептала она. «Михаил…» — прохрипел солдат и снова провалился в забытье.

Когда он пришёл в себя, было уже утро. Естественно, никакой девушки рядом не оказалось. «Наверно, мне это приснилось…» — подумал он. Но, странное дело, страшную рану теперь закрывала повязка, правда, промокшая от крови, но всё же повязка. Надо же, ещё два дня назад он вёл полк в атаку, на штурм очередной черкесской крепости, и сам не заметил, как горстка горцев отрезала его от основного отряда, его коня схватили под уздцы, его самого стащили с седла и потащили внутрь крепости… А потом был плен… И боль… И забытье… И явление прекрасной Тины… Или это всё-таки был сон?

Михаил не боялся за себя, не боялся за свою судьбу, участь его казалась ему решённой, но вот Лиза… Как она переживёт эту весть? Что будет думать, не получив очередного письма? Найдёт ли в себе силы жить дальше?..

И лишь с наступлением темноты чуть скрипнула дверь, раздались лёгкие шаги, еле уловимый звон дорогих украшений, и на пороге показалась девушка из вчерашнего видения, совершенно реальная и улыбающаяся ему чарующей улыбкой. Миша, затаив дыхание, ждал, что будет дальше. Тина приблизилась, присела у изголовья и положила ладонь ему на лоб: «Жар спадает… Это добрый знак…» — прошептала она, а потом протянула ему глиняную миску с похлёбкой: «Вот. Поешь». Когда он доел, она очень осторожно перевязала рану, забрала посуду и собралась уйти. «Не уходи!» — попросил он. Она снова опустилась на дощатый пол и провела рукой по его щеке: «Но я не могу, сокол мой ясный. Если отец хватится…» «А кто твой отец?» — удивлённо спросил Миша. «Я — Тина Эмидадзе, дочь здешнего князя. Мне пора. Я ещё приду!» — она порывисто поцеловала его в щёку и выбежала из хижины. А он ещё долго лежал, прижав ладонь к щеке, до сих пор чувствовавшей прикосновение её горячих губ.

И каждый вечер в течение двух недель Тина хоть на минутку, но забегала к Михаилу — приносила что-нибудь поесть, перевязывала рану, а потом сидела и просто смотрела на него. А иногда начинала тихо напевать длинные тягучие песни, под звуки которых он так часто засыпал, не выпуская её руки из своей. С каждым днём князю становилось всё лучше и лучше, и то была заслуга его маленького ангела милосердия, как он, шутя, окрестил девушку. Через три дня он уже мог с трудом садиться в постели, а через неделю и ходить. Пару раз к нему приходили грозные черкесы, спрашивали о планах русских, о расположении отрядов, но он каждый раз прикидывался настолько слабым, что они уходили ни с чем, лишив его, правда, и без того скромного обеда. И именно в эти дни Тина была с ним ласковее обычного, приносила поесть что-нибудь особенное.

Однажды князь заметил, что девушка сегодня необычно грустна, не шутит, не смеётся, не поёт своих песен. «Тина, что с тобой?» — спросил он, заглянув в её чёрные глаза. Она лишь покачала головой и поскорее отвернулась, но и мгновения было довольно, чтобы Миша заметил сверкнувшие в её глазах слёзы.

В тот вечер Тина ушла очень скоро, а потом два дня не появлялась вовсе. Чего только не передумал за эти дни князь — и что она заболела, и что её суровый отец узнал, где дочь пропадает вечерами, да мало ли что ещё могло случиться с юной девушкой, пусть и княжной, в маленькой крепости, полной вооружённых до зубов головорезов.

Михаил уже не находил себе места от беспокойства, когда на третий вечер услышал наконец её лёгкие шаги за стеной. Через мгновение в комнату вошла она, положила в угол свёрток, который принесла с собой, а сама подошла вплотную к поднявшемуся при её появлении князю, вскинула руки, обвила ими его шею, заглянула своими чёрными глазами в его глаза, в самую душу, и прошептала: «Сегодня я помогу тебе бежать». Руки князя словно сами собой обвили тонкий девичий стан, привлекли красавицу-черкеску ещё ближе, и он прошептал: «Но почему?..» «Потому что завтра отец увозит меня отсюда… Это — последний шанс… Это — наша последняя ночь…» — прошептала Тина, а потом вдруг встала на цыпочки и коснулась губами его губ.

А в мозгу у князя словно бы вспыхнули сотни огней… Её губы были такими мягкими, такими нежными, такими сладкими… Он целовал их, целовал её волосы, её щёки, её шею… В тишине комнаты слышалось лишь их шумное дыхание, да изредка позвякивали её золотые безделушки… Не разжимая объятий, они сделали шаг к постели, а ещё через мгновение опустились на неё…

И в это самый миг князю показалось, что исчезли куда-то жгуче-чёрные глаза и чёрные, как ночь, кудри Тины, ему показалось, что на постели лежит девушка с белокурыми локонами и серыми-пресерыми глазами. Лиза… Его Лиза… Господи, Лиза! Репнин порывисто поднялся, сел на постели, лихорадочно пригладил волосы. Тина потянулась к нему, дотронулась до его руки своей. Но он лишь покачал головой: «Прости меня, но я не могу… Ты спасла мне жизнь, а я отплачу тебе тем, что сделаю несчастной? Нет, Тина… Ты дорога мне, ты мне стала как сестра, но я люблю другую, прости…» Она села в постели, поправила платье, обнажившее округлое плечико, а потом тихо сказала: «Нет, это ты прости меня… Я не должна была так вести себя. Забудь…» «Да, давай забудем, так будет лучше для нас обоих», — согласился Миша. «А кто она, та, что царит в твоём сердце?» — спросила Тина. «Она?.. Её зовут Елизавета, она тоже княжна. Я обещал, что когда вернусь, мы поженимся. И она ждёт меня» — доверился князь девушке. «Ну что ж, тогда не будем заставлять её ждать несколько лишних минут. Идём!» — Тина порывисто встала и. взяв Репнина за руку, вывела из хижины.

Она провела его одной ей знакомыми тёмными переулками, минуя все посты и патрули, и подвела к высокой крепостной стене. «Нам нужно наверх. Помоги!» — попросила она. Миша поднял Тину на руки, оказалось, что она лёгкая, как пёрышко, и подсадил, а потом и сам влез на узкую площадку, идущую вдоль верхнего края толстой каменной стены. Едва оказавшись наверху, девушка тут же извлекла из свёртка, оказавшегося при ней, верёвку и привязала её к выступу. «Спустишься здесь, — сказала она. — Это единственное место, которое не охраняется. Пойдёшь вон по той тропинке, а там, за холмом, — указала она туда, где вдалеке теплился еле заметный огонёк, — уже твои. К утру будешь у них. Береги себя. Будь счастлив. Прощай…» Тина порывисто обняла князя, расцеловала в обе щёки, а потом, подобрав юбки, спрыгнула со стены и скрылась в узком переулке.

Миша посмотрел ей вслед, а потом ухватился за верёвку и скользнул вниз. Тина не рассчитала, что снаружи крепость окружал довольно глубокий ров, и её верёвка оказалась слишком коротка. Метров двух не хватало. Князю пришлось прыгать. Он удачно приземлился на кучу полуистлевших листьев, но от удара о землю открылась ещё не до конца затянувшаяся рана. Превозмогая боль, Миша отправился по той самой узкой тропинке, что указала ему бесстрашная Тина, навстречу неизвестности.

Он шёл час за часом, превозмогая жгучую боль, наполнившую, казалось, всё тело. Всё чаще и чаще он останавливался, замирая, чтобы перевести дух, и напряжённо прислушивался, ожидая погони. Но всё было тихо. Милая Тина сделала всё правильно, теперь до утра его точно не хватятся, а к утру он будет уже у своих. Только бы дойти, только бы… Чем ближе был рассвет, тем всё труднее и труднее было сделать шаг, всё больше и больше сознание путалось, Мишель уже не понимал, куда он идёт — вперёд, к своим, или назад, прямо в лапы зловещих горцев…

Но вот впереди за кустами сверкнули бивачные огни, послышались песни, звонкий смех… Миша раздвинул дрожащей рукой ветки, увидел свой отряд, сделал пару неверных шагов к ним, а потом упал без чувств, провалившись в небытие.

И вновь князь приходил в себя от прикосновения прохладной девичьей руки к его лбу. Мишель окончательно пришёл в сознание, но боялся открыть глаза… Он боялся, что всё, произошедшее с ним этой ночью — лишь сон, лишь видение воспалённого разума, что он всё ещё лежит в той самой хижине, а Тина будит его этим нежным прикосновением. Он не мог больше выносить эту пытку неизвестностью, и осторожно приоткрыл глаза. Первое, что он увидел, был яркий свет, проникавший в комнату сквозь незашторенное окно, а потом, нет, этого просто не может быть… Над ним склонилось такое родное лицо, и казалось, что этот свет льётся вовсе не из окна, а из её прекрасных глаз… Лиза… Милая Лиза… Это была она. Она приехала, она нашла его, она здесь, рядом… И она будет с ним, навсегда, до конца жизни… Он читал это в её взгляде, и сам отвечал ей теми же безмолвными клятвами.