Anastasia — "Испытания любви"

Все умилялись, видя, с какой нежностью они смотрят друг на друга, как каждое утро на рассвете барон отправляется на луг, чтобы нарвать для любимой букет цветов и положить его под дверь спальни. Да-да, именно под дверь. То, что произошло в ночь после танца, так и осталось их маленькой тайной, а чтобы не вызывать кривотолков, барону каждый вечер приходилось сдерживать себя, чтобы не проскользнуть вслед за Аней в такую манящую темноту её спальни…

Но один день изменил всё. Утром Анна не нашла обычного букета у дверей и очень удивилась — настолько она привыкла к этим знакам внимания. Спустившись вниз, она, к огромному своему удивлению, заметила, что в доме стоит редкостная тишина. Все слуги словно вымерли. Она заглянула в столовую и застала там Владимира, облачённого в парадный фрак и с огромным букетом лилий в руках. «Володя, я что, что-то пропустила? И где все?» — спросила она, подходя ближе. «Нет, я как раз жду тебя. А слуги все ушли по своим делам. На целый день… — ответил барон, опускаясь на колени. — Анна, я прошу твоей руки. Будь моей женой, сделай меня самым счастливым человеком на свете…» «Ты что, серьёзно?» — выдохнула Аня, не веря своим ушам. «Конечно. Так ты согласна?» — спросил он, поднимаясь. «Ты ещё спрашиваешь…» — прошептала она. Владимир протянул ей букет её любимых цветов, а потом надел своей возлюбленной на палец тоненькое золотое колечко с голубым сапфиром. «Я люблю тебя…» — прошептал он, поднимая её на руки. «Я люблю тебя…» — эхом ответила она и потянулась губами к его губам.

Не прерывая жарких поцелуев, барон отнёс Анну наверх, в её спальню. Едва только её ноги коснулись пола, как она тут же развернулась к нему, стянула с него сюртук, развязала галстук, дрожащими пальцами принялась расстёгивать рубашку… Владимир поймал её за руки: «Девочка моя, да ты, я погляжу, хочешь этого не меньше меня… А я-то думал, что тебе не понравилось…» — протянул он. «Все эти дни каждую ночь я закрывала глаза и вновь чувствовала твои поцелуи на своём теле…» — исступлённо прошептала она, продолжая войну с непослушными пуговицами.

Весь день прошёл в сладкой дрёме. Едва они приходили в себя, пламя страсти охватывало их вновь, и всё начиналось сначала… Уже в сумерках Владимир наконец-то нехотя вылез из постели: «Всё, я больше не могу. Я сейчас умру. С самого утра ничего не ел. Пойду принесу что-нибудь. Ты что хочешь?» Анна томно потянулась: «Знаешь, мне всё равно… Только побольше! Я тоже ничего не ела!» «Я мигом!» — и Владимир, потуже завязав халат, вышел из спальни.

Анна лежала, напевая какую-то песенку, и ждала Володю. А его всё не было. «Господи, он что, к Долгоруким за едой ушёл?» — подумала она, но тут какой-то странный шум внизу привлёк её внимание. Пришлось покинуть тёплую постельку, перевидавшую за этот день столько всего, натянуть платье и отправиться на поиски.

Владимира она нашла в гостиной, уже почему-то облачённого в костюм. И не одного. Напротив барона в кресле сидел мужчина в голубом мундире, а ещё двое застыли у дверей. «Владимир, что произошло?» — спросила она, входя. «Анечка, ты только не волнуйся, — Владимир подошёл к ней и взял её руки в свои, — но Александр Христофорыч пришёл меня арестовать». «Но… за что? В чём он повинен?» — повернулась Анна к Бенкендорфу. «Мы уж разберёмся, сударыня, не сомневайтесь! — ухмыльнулся тот. — Ну, барон, нам пора». И Анна, прижав руки к груди, смотрела, как Владимир покидает поместье под конвоем.

Его не поместили в уездную тюрьму, как на это надеялась Анна, а отправили в Петербург, в Петропавловскую крепость. Недолго думая, Анна собралась и уехала в городской дом, оставив Никиту управляющим. Но она опоздала. Когда, наконец, после долгих просьб ей была дозволена встреча с самим Бенкендорфом, тот, улыбаясь своей милой улыбкой, сообщил, что барона обвинили в пособничестве польским повстанцам, среди которых была небезызвестная Ольга Калиновская, его вина была доказана, и вчера ему был вынесен приговор. «Приговор… — прошептала Аня, прислоняясь к стене и чувствуя, что земля уходит у неё из-под ног. — А… какой приговор?..» — чуть слышно спросила она, так боясь услышать ответ. «Да не бойтесь Вы так! — воскликнул суровый начальник третьего отделения. — Не казнили Вашего ненаглядного. Он осуждён к году каторжных работ и поселению в Сибирь с лишением всех титулов и привилегий. Навечно». «О Господи… — прошептала Аня. — Да что же теперь будет?.. И… когда отправка?» «Сегодня, — Бенкендорф взглянул на часы. — Если Вы отправитесь немедленно, то, быть может, ещё увидите его». «Спасибо…» — прошептала Аня и, припав губами к морщинистой руке старого офицера, убежала.

В Петропавловской крепости выпалили из пушек, распахнулись тяжёлые ворота и печальная колонна каторжников потянулась из неё навстречу неизвестности. Среди них был и Владимир Корф, теперь уже не барон. Сегодня утром, всего каких-то пару часов назад, он лишился всего — имени, состояния, чести, когда над его головой символическим жестом переломили саблю, а с плеч сорвали и кинули в огонь офицерские погоны. «Господи, как хорошо, что отец уже мёртв и не видит моего позора… — пронеслось тогда в голове у Владимира. — А Анечка… Что будет с ней, когда она узнает?.. Надеюсь, мне разрешат ей писать… Хотя нет, лучше пусть поскорее забудет меня, начнёт новую жизнь… Теперь уже без меня…»

Уже выходя из ворот, подходя к той чёрной карете, в которой его навсегда должны были увезти из столицы, он кинул последний взгляд на город, в котором протекала его бурная молодость. Господи, если бы можно было вернуть время вспять! Он бы всё сделал иначе, никогда бы не наделал столько глупых ошибок… Но поздно, назад пути нет…

«Володя!» — вдруг услышал Корф чей-то отчаянный стон. Он поднял глаза. В толпе в первом ряду стояла ОНА, его Аня, и, прижав платок к губам, смотрела на него полным такой тоски взглядом, что сердце разрывалось. «Аня!» — он рванулся к ней, но конвойные его удержали, скрутили руки за спиной. «Аня, будь счастлива! Забудь меня, забудь, слышишь!» — кричал он, пока его силой заталкивали в карету, а она лишь качала головой.

Господи, что же делать-то? Аня пришла в дом барона, а потом поняла, что этот дом ему больше не принадлежит, также, как и его поместье. Куда же ей идти, что же делать? И решение пришло само — цесаревич! Вот кто поможет! Анна быстро прошлась по комнатам, собирая всё, показавшееся ей более-менее ценным, достала из потайного сейфа все украшения баронессы Корф — матери Владимира, и её портрет. «Простите меня, Вера Викторовна!.. — прошептала она, — но я люблю Вашего сына, а ему они сейчас нужнее…» — и побежала в Зимний.

На её счастье, Александра она встретила во дворе, а то бы внутрь её точно не пустили. Наследник выслушал сбивчивый рассказ девушки, из которого он понял только одно — она просит позволения ехать в Сибирь. «Но почему, Анна? Что Вы забыли в Сибири?» — спросил он, схватив её за плечи. «А Вы не знаете? Владимир сослан!» — воскликнула девушка и расплакалась у него на груди. «Сослан? Быть не может! А ну, пойдёмте со мной!» — он привёл девушку в свои покои и ушёл куда-то.

Вернулся он только через два часа, весь вконец измотанный. Анна, утомлённая событиями этого тяжёлого дня, спала в кресле. Цесаревич окликнул её. Она тут же вскочила: «Ну что?..» «Мне очень жаль, — опустил глаза Александр. — Но отец непреклонен. Он сказал, что император своих решений не меняет, а иначе он уже не император. Анна, а теперь скажите мне, Вы действительно хотите отправиться в Сибирь?» «Да, Ваше Высочество! Да! Я люблю его, я должна была поклясться ему в верности у алтаря! Вы не знаете, но в тот день, когда его арестовали, он сделал мне предложение… — снова всхлипнула Аня. — И я буду с ним до конца. Я пойду к императору. Он позволил жёнам декабристов разделить участь своих мужей, позволит и мне…» — и она направилась к выходу. «Анна, постойте! — задержал её Александр. — Вам не нужно никуда идти. Я всё сделал. Вот разрешение и подорожная», — протянул он девушке две бумаги с печатями. «Спасибо, Ваше Высочество!» — Анна попыталась опуститься на колени, но он не дал, поднял: «Ну что Вы, Анна! Поезжайте, и будьте счастливы!»

В тот же вечер, собрав вещи, Анна отправилась в путь. Долгие недели прошли в дороге. На её пути лежали и дремучие леса, и бурные реки, и высокие горы… Да и генерал-губернаторы не везде были такими сговорчивыми. Она отстала от группы каторжников где-то дня на три. Но всё равно продолжала путь, она знала, куда везут её Володю — в один тихий сибирский городок, заложенный на слиянии двух рек в период царствования Петра Великого.

И настало утро, когда её карета, всё ещё несущая на дверцах фамильные гербы Корфов, въехала в город через северные ворота, прогрохотала по кривым улочкам и остановилась у дворца генерал-губернатора. Сам генерал-губернатор, предупреждённый о её приезде, вышел ей навстречу, помог устроиться, выделил для жилья уютный рубленый дом, а заодно сообщил, что ссыльнокаторжный Владимир Корф отряжен на разгрузку барж, объяснил, как пройти туда. Анна поблагодарила убелённого сединами старика и, едва передохнув, сразу же побежала туда. И десяти минут ей хватило, чтобы бегом пересечь всю небольшую крепость, и вот она уже выскочила из ворот высокий берег реки, прислонилась к иве, переводя дыхание, и увидела ЕГО…

Владимир вместе с ещё пятью ссыльными таскал огромные мешки с чем-то очень тяжёлым от самой кромки воды вверх, по круче берега, и складывал их возле ворот. «Обед!» — зычным голосом прокричал надзиратель. Владимир поставил последний мешок, вытер пот со лба и присел в тенёк, развернув принесённый с собой свёрток. И тут Анино сердце не выдержало, она подбежала к нему, упала на колени и, обливаясь слезами, принялась покрывать поцелуями такое родное лицо и шептать: «Владимир… Володя… Володенька… Ну наконец-то я тебя нашла…» А он, не веря своему счастью, прижимал её к себе и тихо шептал: «Аня… Анечка… Ты здесь… Ты со мной…» — и тоже покрывал поцелуями её заплаканное личико. Все умилялись, глядя на них, даже строгий надзиратель украдкой вытирал слёзы…

И каждый день целый год Анна приходила сюда, чтобы хоть одним глазком посмотреть на него, а если поблизости не было никого из высшего начальства, надзиратель позволял им и поговорить. Тогда они садились в тени ив и говорили обо всём на свете, не касаясь, впрочем, по молчаливому уговору, одной темы — жизни до этапа.

За этот год Аня успела устроить свою жизнь в этом тихом городе — обжила дом, создала уют, устроилась на работу учительницей в школу для детей солдат и офицеров, помогала в госпитале ухаживать за больными, вошла в комитет помощи сирым и убогим… По вечерам в воскресенье жёны офицеров собирались у неё на салон, где читались стихи и пелись романсы, а иногда они устраивали концерты для гарнизона… И никому не было дела до того, что она — вовсе не жена уважаемого офицера, а лишь невеста каторжника, все принимали и любили её именно такой какой она есть, а она отвечала им взаимностью…

Пронёсся год. Изредка приходили весточки из-за Урала. Писала всё больше Лиза — про то, как сбежала Натали, про то, как она отправилась за Мишей на Кавказ, а в последнем письме написала, что совсем скоро состоится их свадьба, назвала дату и попросила помолиться в этот день за их семейное счастье.

В тот самый день рано утром сильный стук в дверь разбудил Анну. Она отперла. На пороге стоял Владимир. «Володя?.. — радостная улыбка озарила Анино лицо, — ты что здесь делаешь?» А он шагнул в комнату, склонившись, чтобы не удариться головой о притолоку, сжал Аню в объятиях, поднял, прижал к себе, закружил: «Анечка, я свободен! Меня освободили!» «Как? — воскликнула она, едва он снова поставил её на пол. — Ещё ведь целый месяц…» «Нет, нет! — воскликнул он. — Пришёл приказ. Меня помиловали! Правда, поселение в Сибири не отменили, но пожизненное заменили на пять лет, а потом пообещали вернуть титул и земли, ты представляешь?» «Но это же… это же прекрасно!» — воскликнула она.

В следующий миг он уже с силой притянул её к себе и жарко поцеловал, вкладывая в этот поцелуй всю свою тоску по ней, по её ласкам, по её поцелуям, скопившуюся в нём за этот год, проведённый вроде бы вместе, но вроде бы и так далеко друг от друга… Она отвечала ему с неменьшим пылом, изголодавшись по его сильным рукам, по его требовательным губам… К её удивлению, Володя вдруг отстранился: «Анечка, погоди… Я не за этим сюда пришёл. Пойдём!» — и он потащил её куда-то за руку, захватив лежащий на кресле белый кружевной платок.

К удивлению Ани, они вышли из крепости и направились на другой берег реки, туда, где раньше стояла первая, старая крепость, с которой, собственно, и начинался город. Они подошли к величественному Казачьему собору, освящённому всего пару месяцев назад. «Анечка, пришла пора исполнять обещание…» — тихо сказал Владимир, покрывая голову девушки кружевным платком. Аня всё поняла…

Через пару мгновений они уже стояли у алтаря.

Прошли годы, память об этой красивой истории любви, любви, заставившей девушку бросить всё и поехать за любимым в Сибирь, стёрлась из памяти немногих, знавших о ней. И лишь запись в приходской книге Казачьего собора тихого сибирского городка гласит о том, что некогда под его сводами раб Божий Владимир и раба Божья Анна принесли друг другу обеты любви и верности… Да старинные иконы помнят, какими глазами эта пара смотрела друг на друга, как слёзы счастья блестели в ясных глазах невесты, а жених глядел на неё, и не мог наглядеться…

И, кто знает, может быть однажды история повторится, и вновь под сводами этого собора к небесам вознесутся слова, соединяющие отныне и навек два сердца, сжигаемые такой же чистой любовью, которая была у бывших барона и его крепостной…

И дай то Бог, чтобы это произошло поскорее, потому что если что и спасёт этот грешный мир, то только такая светлая и чистая любовь… Любовь Владимира и Анны…