Сергей Маслобоев — Сергей Маслобоев — Кто в море не ходил, тот Богу не молился!

старпом так посмотрел мне в глаза, что стало не по себе.

    —С аппендицитом не шутят. Утром ещё ходил. Сейчас встать не можешь. А до Мурманска нашим ходом больше трёх суток,-

поднялся я со стула и вышел из каюты.

    Сильно качало. Не опираясь о переборки руками, идти по коридору было невозможно. Поднявшись на мостик, я плюхнулся в кресло, потирая виски ладонями.

—Как он?-

подошёл штурман.

—Уже не встаёт,-

ответил я, не оборачиваясь.

—Это — перитонит,-

ухватился он за спинку кресла.

—Замолчи! Тоже мне, светило медицины после недельных курсов,-

Мне сейчас было не до обсуждений.

    Полярная ночь. Ревущее Баренцево море. И кругом не души.

—Готовь аппаратуру,-

толкнул я его.

—Она всегда готова. Но сделать это, имеете право только вы.

    Вот он аварийный ящик, у которого так много названий. Судно подало сигнал бедствия. Расхожая фраза, которую слышал каждый. А, кто-нибудь задумывался, что чувствует капитан, о чём думает в этот момент? Я долго смотрел на аппарат, стиснул зубы и нажал кнопку.

    Не такое уж и пустынное оказалось это Баренцево море.

—Эх! Авиацию бы…,-

вздохнул штурман, слушая мои переговоры по радиостанции.

—Чего городишь? Какая авиация в такую погоду?-

одёрнул я его.

    … Усиливающийся шторм. Выматывающая качка. Долгие часы ожидания. Наконец, показались огни пограничного катера. Господи! Какой же он был крошечный! Как его швыряло!

—Разворачивайтесь лагом к волне. Попробую подойти к подветренному борту,-

вышел он на связь,— Командир катера береговой охраны, старший лейтенант…

Название катера и имя я не расслышал.

—Старлей, сколько тебе лет?-

нажал я тангенту.

—Двадцать семь. А, что?-

ответил он.

—Слушай меня внимательно, пограничник. Если не хочешь из своего катера сделать нагрудный значок, даже думать не смей, подходить ко мне. Стопори ход и готовься принять шлюпку,-

опять нажал я кнопку.

—Есть,-

по военному коротко ответил он.

    Объявлять общесудовую тревогу не было никакого смысла. Все, непосредственно не занятые в жизнеобеспечении судна и так давно были на мостике. Подпирая переборки, угрюмо смотрели на меня.

—Согласно устава…,-

повернулся я к ним. Господи! Что я говорю? Какой устав? Но я был обязан:

—Приказывать, не имею права. Только добровольцы.

—Капитан! Не дави на титьки! Назначай!-

перебил меня электромеханик.

—Вот! Ты-то куда лезешь? У тебя трое маленьких детей,-

сорвался я на него.

—Нужно пять человек,-

снова взял я себя в руки.

—Движки в шлюпках — моё заведование. Лучше меня, их никто не знает,-

подал голос третий механик.

—Ты!-

тркнул я пальцем в его сторону.

—Шлюпкой должен командовать судоводитель,-

подошёл ко мне вплотную штурман.

—Займись своим делом!-

рявкнул я на него.

—Ты! Ты! Ты!-

продолжал я показывать пальцем.

—Боцман за старшего,-

назначил я последнего.

—Саныч! У нас что, в экипаже опытных моряков мало? Ты же пацанов посылаешь. Это — верная гибель!-

вмешался стармех.

—Мотобот левого борта готовить к спуску!-

оборвал я его.

    С недовольным ворчанием все толпой повалили к выходу.

—Остаёшься за меня. Я на шлюпочную палубу,-

бросил я штурману и пошёл следом.

    Завывание ветра. Оглушительный грохот моря. Уходящая из-под ног палуба. Расчехлили шлюпку. Вынесли на носилках старпома.

—Саныч! Может не надо? Людей же погубим,-

старался он перекричать ветер, когда я наклонился над ним.

—Всё,-

остановил я его, засунул ему под гидрокостюм непромокаемый пакет с документами, подтянул ремни, которыми он был, пристёгнут к носилкам.

—Лёня! Держись! Давайте!-

встал на ноги. Носилки подняли в шлюпку.

    Каска. Гидрокостюм. Спасательный жилет. Я дотошно проверял каждого, прежде чем он по трапу лез в шлюпку.

—Коля! Мотобот не утонет и не перевернётся. Бортовые воздушные ящики не дадут. Главное, следи, чтобы никто за борт не вылетел. Если что, ложитесь под банки,-

последним был боцман.

—Саныч! Я двадцать лет на кубинских рысаках проходил, а ты мне ликбез читаешь,-

улыбнулся он.

—С Богом!-

подтолкнул я его к трапу.

    Мотобот шлюпбалками вывалили за борт. Долго выбирали момент, пока его мотало из стороны в сторону, как качели. Когда судно в очередной раз накренилось на левый борт, щёлкнул стопор, зашипели вращающиеся блоки, и шлюпка с людьми под тяжестью собственного веса полетела вниз. Прямо в чёрную кипящую пучину. Поначалу что-то не заладилось. Завозились, отдавая шлюптали. Но, зачихал движок, и бот отвалил от борта удачно.

    Теперь мало что зависело от меня. Вернувшись на мостик, мне оставалось только наблюдать. Схватив бинокли, мы со штурманом напряжённо вглядывались в темноту.

    Шлюпка с катером сближалась медленно, то, на несколько метров взлетая над ним, то, опускаясь в пропасть между гребнями волн. Как можно в такой ситуации передать с борта на борт носилки с неподвижным человеком, описывать не буду. Это — не моя история. Скажу лишь одно. Где-то я слышал фразу: «Храбрым отчаянно везёт». Это, точно, сказано про моих мужиков.

—Есть! Пациент на борту! Чем ещё могу помочь?-

заговорила радиостанция.

—Ничем ты больше не поможешь. Командир! Прошу. Выжми всё из своих турбин,-

ответил я.

—Сделаю! Удачи, капитан!-

за кормой катера вырос огромный белый бурун, и он растаял в ночи.

—Лево руля! Разворачивайся на шлюпку,-

приказал я штурману.

—Саныч! Я не смогу! Я раздавлю их,-

вдруг, заканючил тот.

—Дай! Я сам!—

встал я к манипулятору,— открывай бортовой иллюминатор, будешь меня наводить.

—Боцман! Как у вас там?-

взял я в руки микрофон. Радиостанция не отвечала.

—Они не слышат нас,-

испуганно обернулся штурман, продолжая отвинчивать крепёжные барашки.

—Саныч! Мы потеряли их! Я их не вижу!-

Высунувшись в открытый иллюминатор по пояс, пытался перекричать он грохот ревущего моря.

—Боцман! Зажги фальшфейер!-

заорал я в микрофон.

    Прямо по носу вспыхнул яркий огонь.

—Вон, они!-

радостно показал рукой штурман.

—Когда нос пройдёт шлюпку, дистанцию между бортами до метра,-

приказал я и опять взял микрофон, —Коля! Держи на ветер и, когда я пойду на тебя, не отворачивай. Только не отворачивай!

    Выдержат ли у них нервы? Шутка ли? Такая махина надвигается. Рука сама, непроизвольно, может переложить руль.

—Прошли нос!-

кричал штурман.

—Дистанцию!-

я опять поднёс микрофон к губам, —Коля! Теперь одновременно сбавляем ход. Следи за судном.

—Четыре! Три! Два! Метр!-

кричал штурман, —Их о борт долбануло?

—Целы?!-

у меня похолодело внутри.

—Удар скользящий! Полная шлюпка воды! До краёв!-

кричал он,— Мастер! Реверс! Они мидель прошли!

    Я перевёл рукоятки на стоп, и, правую бросил назад. К левой даже не притронулся. Ещё не хватало, чтобы мотобот затянуло под собственные винты.

—Есть!-

отскочил от иллюминатора штурман.

—Встань на руль! Я на шлюпочную палубу!-

чуть не сбил я его с ног, выскакивая из ходовой рубки. Зацепившись за комингс, упал, больно ударился обо что-то коленом. Проехал на животе несколько метров. Опять вскочил на ноги и бросился дальше.

    Завывая, работала шлюпочная лебёдка. Работала с большой перегрузкой. Мотобот по самые борта был заполнен водой. Люди внутри просто плавали, рискуя вылететь наружу. Судно продолжало раскачиваться, то, отбрасывая от себя крохотную шлюпку, то шлюпка стремительно летела в борт, угрожая разбиться. Вдруг, судно ещё больше накренилось, подарив перегруженной лебёдке несколько лишних секунд.

—Штурман! Молодец! Сообразил! Переложил руль и дал ход,-

мелькнуло у меня в голове.

    Тали выбраны. Уже пошли шлюпбалки. И тут судно завалилось на другой борт. Шлюпка стремительно полетела прямо на нас и, ударившись о кильблоки, с хрустом встала на место.

    С надрывным звериным рёвом! Диким матом! За пределами человеческих сил! Десятки рук вцепились в борт шлюпки и держали! Держали, пока не завели и не закрепили талрепы.

    На танцующей под ногами палубе стоять было трудно. Каждый цеплялся, за что мог. Ещё до конца не осознав, что самое страшное позади, не в силах отдышаться, не веря своим глазам, все смотрели на треснувший кильблок, на помятый борт шлюпки. Кто-то начал отвинчивать днищевые пробки, и вода из мотобота потоками хлынула на палубу. И тут, словно очнувшись, мешая, друг другу, все толпой полезли в шлюпку.

    Людей вынимали по одному.

—Цел?-

ощупывал я каждого с ног до головы. Последним достали боцмана.

—Почему не отвечал?-

набросился я на него и тут же замолчал.

    Рукава его гидрокостюма были разорваны в клочья. Перчаток не было. Я взял его за руки. У него на ладонях не было кожи. Сплошное красное месиво.

—Ещё при спуске тали заело,-

отдёрнул он руки.

—Металлический трос голыми руками…,-

у меня комок подкатился к горлу.

    Вдруг, один из матросов закричал и повалился на палубу. Разрыдался, забился в истерике. Никто даже не дёрнулся в его сторону. И правильно. Это — хорошо, когда из человека вот так сразу всё выходит. Значительно хуже, если потом начнёт постепенно и по немного.

—Всех ко мне в каюту,-

распорядился я, вытирая рукавом пот со лба.

    Я четвёртый десяток лет пашу моря во всех направлениях. Чего только не было за эти годы? И тонул! И горел! И людей терял! Пусть, не по своей вине, но терял! Врагу не пожелаю! А, эти пятеро, вот они, сидят передо мной на диване. И нет сейчас на всём белом свете для меня людей роднее, чем они.

    Матрос ещё не отошёл. Слёзы по щекам текут. У механика взгляд какой-то странный. Боцман молчит, слова не вытянешь.

    Я достал из шкафа литровую бутылку питьевого спирта. Поставил на стол пять стаканов. Долго возился с пробкой. Она не хотела отвинчиваться, и я сорвал её зубами. Налил все до краёв. От качки стаканы, расплёскиваясь, ездили по столу.

—Пейте,-

кивнул,— Я приказываю!

    Первым взял стакан боцман. Двумя руками. Прямо окровавленными бинтами. Солёная вода на свежие, открытые раны.… А, ведь, даже вида не подаёт.

    Без всяких выдохов. Не морщась. Мужики пили спирт, как воду.

—Теперь, всем отдыхать,-

поднялся я из-за стола.

—Саныч! Я знал, что ты нас не бросишь по любому,-

выходя последним, задержался боцман в дверях.

—Спать!-

Вытолкнул я его в коридор и захлопнул дверь. Ещё секунда и у меня самого могла начаться истерика.

    По правилам жанра такой рассказ должен иметь хеппи-энд. Был хеппи-энд. Был. Нам сообщили, что старпому сделали операцию. Успели. Спасибо пограничникам! А, вскоре Леонид Васильевич и сам дозвонился по спутниковому телефону. Очень переживал. Волнуясь, долго расспрашивал меня, как нам удалось поднять на борт шлюпку с людьми.

    Но на этом хеппи-энд не закончился. Утром штурман не вышел на вахту. С температурой под сорок не смог подняться с койки. Продуло мальчишку на ледяном ветру. Из судоводителей в строю остался я один. Даже не могу объяснить, как трое суток не спускаясь с мостика, то ли во сне, то ли наяву я смог довести судно до Мурманска.

    Боцман поседел за эту ночь. Стал совсем белым. У третьего механика полезли волосы. Полезли клочьями. Через пару дней, когда качать стало поменьше, организовали ребята баню. Вот и вышел он оттуда лысый, как бильярдный шар.

—А что? Так сейчас модно. И в парикмахерскую ходить не надо. Опять же экономия,-

отшучивался он. Крепкий мужик оказался.

    А уже в Мурманске в мою каюту вошли трое матросов и молча положили на стол заявления по собственному…. Даже не предложив им сесть, не сказав ни слова, я тут же подписал все три. За такое моё свинское отношение к людям команда чуть не взбунтовалась.

    А, как можно было поступить иначе? Да, только начни я уговаривать их, тут же потерял бы трёх замечательных людей. Я вдвое старше каждого из них и давно по жизни понял то, что этим молодым ребятам только предстоит понять. Это сейчас, тем более после того, что они пережили, береговая жизнь им кажется райской. Они ещё не знают, что на берегу нет главного, что есть у нас. Человек должен быть востребован. Это очень важно. Особенно для мужчины. Далеко не каждый на берегу может с уверенностью считать себя необходимым для общества. У нас не так. Здесь каждый человек на счету. А после того, как в погоне за прибылью, экипажи сократили до предела, каждый человек и вовсе стал на вес золота.

    Моряки, сходящие на берег очень скоро начинают тосковать. Каждая человеческая личность в отдельности не ценится на берегу так, как в море. И человек всей душой начинает стремиться назад. А, если паутина береговой жизни оплела уже так, что вернуться нет никакой возможности, начинаются страдания. Это похуже любого хронического заболевания. И, если больному посочувствуют, то тоскующего моряка редко кто сможет понять. Кстати, позже жизнь доказала мою правоту. Все трое вернулись на флот.

    Всё-таки, как трудно порой понять друг друга. Меня иногда совсем не понимают. Даже мои подчинённые. Я ведь тогда совершенно осознанно назначил в экипаж шлюпки этих молодых, здоровых, но совсем неопытных парней. Просто, к мозгам боцмана и механика нужна была ещё и физическая сила. Наверное, правильно, чтобы не объяснять очевидное, капитану дано право приказывать.

    Жаль, но уже подходит и моё время, закрывать море на замок. Если бы у меня была вторая жизнь, я бы хотел провести её в море. Вот с такими мужиками.

    Закончив этот рассказ, я долго думал, как его назвать. «Кто в море не ходил, тот богу не молился!». Эту старинную поморскую поговорку я впервые услышал в Архангельске лет 30 назад. А смысл её до конца понял только теперь.