Дневник Доктора Ольсена

Утро четверга началось хорошо и ничего не предвещало неприятностей. Я позавтракал, прогулялся по саду, обменялся парой слов с Себастианом, который куда-то опаздывал.

Днём я столкнулся в коридоре с иностранцем, который, как оказалось, меня разыскивал. Он, не подводя меня к вопросу, сообщил мне, что ему нужна моя помощь. Я начал расспрашивать его о деле. Но он заверил меня, что оно не страшное и лёгкое, но очень важное. А так же он уверил меня, что все сообщит на месте.

Вот дурак! Я ещё не знал во что ввязался!

Итак. 8 апреля в девять часов вечера я должен был прийти на пересечении улиц Толлбугата и Акерсгата. Как мой знакомый меня и попросил, я пришёл в неприметной одежде. В обычных брюках, лёгком коричневом свитере и тёмном пальто редингот. Так же я прихватил с собой свою сумку с малой аптечкой.

Прям как в воду глядел!

Мне потребовалось около пятнадцати минут, чтобы добраться до места встречи. За несколько метров я сразу приметил среднего роста человека в высоких сапогах и чёрном плаще с опушкой. На его лицо свисал капюшон, но из под него я все-же смог увидеть золотистую щетину. Мне показалось, что он стоял здесь уже не малое количество времени, так как неуверенно переминался с ноги на ногу, потирая руками предплечья. Видимо, успел замёрзнуть. В это мгновение он был похож на взъерошенного воробья, который отчаянно пытался согреться. Я не решался подходить к незнакомцу, поэтому остановился в нескольких шагах от него. Но неожиданно он повернулся ко мне лицом, что-то недовольно бормоча на своём языке. Он поднял на меня свои зелено-карие глаза, в которых резко зажегся счастливый огонь надежды. Он подошёл ко мне с распростертыми объятиями и приветствиями. Тогда я узнал старого знакомого голландца.

-Кристиано.., — выдохнул устало молодой священник и с мольбой сказал, — Скажите мне, что хоть Вам он сообщил, во что Вы ввязались.

Я не мог обмануть служителя Бога, но и расстраивать собеседника я не хотел. Я решил поступить по совести. Поэтому смог лишь неловко покачать головой в отрицательном жесте.

— „Как я это люблю“, — протянул в театральной манере он, скрестя руки на груди.

В эту секунду к нам приблизился высокий, статный человек в тёмных одеждах, высоких сапогах и кожаном плаще, скрывающем портупею. Широкополую шляпу он сдвинул на лицо. На плече у него висела увесистая сумка.

— Ну, наконец, — сказал итальянец, когда этот человек подошёл к нам.

— Простите, — голос голландца звучал спокойно, но что-то было иное, не привычное для меня в его тоне, — Нам надо спешить, чтобы прийти к месту встречи раньше.

— Месту встречи? — озадаченно спросил я, когда мы начали ход.

— Да. К месту встречи. На Гернзене. Нам надо идти прямо и выйдем… К месту переговоров.

Мне показалось, что он волновался. Говорил как-то неуверенно. Хотя. Мне может так только казаться.

— Меня больше волнует другой вопрос, — начал священник, с подозрением смотря на своего знакомого, — Раньше, чем кто?

— Карл, ничего страшного не произойдёт…

— О, нет! Значит опять какие-то живо…

Только начал возмущаться итальянец, как вдруг голландец жестом попросил замолчать. Затем он, будто бы ненароком, указал себе за спину головой. В этот миг я почувствовал, что меня ввязали в какую-то очень неприятную историю. Но бежать уже было некуда.

— Прекрасно.., — тихо, саркастично пролепетал Карл, — Так ещё и „хвост“… Габриэль, скажи сразу, кто эти люди?

— Норвежские наемники, — спокойно и равнодушно ответил ему собеседник, словно вопрос касался не жизнеопасных вещей, а какого-то пустяка, например: «что сегодня будет: дождь или солнце?».

— Простите, — поборов свое удивление и негодование, втиснулся я в разговор двух друзей, — Но какая моя задача во всем этом мероприятии?

— Кристиан, ты должен будешь просто переводить на норвежский все, что мы тебе скажем, — бросил мне такой ответ Габриэль, — Если ещё понять норвежский я смогу, то ни я, ни Карл сказать на нем уж точно ничего не сможем.

— Но… Почему ты не попросил Себастиана или кого-нибудь ещё? Почему именно я?

Меня охватила досада. Мне казалось это не справедливым, что ради какой-то мелочной просьбы я должен рисковать жизнью! Ведь случись что-нибудь, мы все тут поляжем! И никто нам не поможет!

— Себастиан отказался, сославшись на какие-то дела, и посоветовал взять тебя, — просто, как капля воды, заявил мне иностранец.

Вот Себастиан… Подложил ты мне свинью!

— По правде говоря, — как-то задумавшись, продолжил он, — Он предложил мне на выбор нескольких кандидатов, но… Я их не особо знаю и не доверяю им.

Не знаю, сказал он это, чтобы прикрыть дворецкого или искренне. Но невольно это усмирило мой пыл. Хотя все ещё мои вопросы оставались без ответов.

— А! Вот мы и пришли! — вдруг резко выпалил иностранец с притворным оптимизмом, когда мы пришли на улицу Гернзене.

Пустая и малозаселенная улица. Она мало чем выделялась на фоне остальных. Парочка одноэтажных домишек и несколько двухэтажных. Многие из них были заброшены. А те, что оставались жилыми… Были в плачевном состоянии. Один из беднейших районов Осло. До меня доходили слухи, что здесь орудуют мастера подпольного дела.

Крысы. Ворующие у одних, чтобы перепродать другим. Прячутся здесь, в подвалах…

Мои коленки вновь начали дрожать. Я вспомнил множество газетных заголовков о зверских убийствах в этих местах. Здесь даже кучеры боятся проезжать, а те, что посмелее требуют двойную, а то и тройную плату.

Мы свернули направо и пошли куда-то вперёд. Из одного домишка вышла молодая рыжеволосая особа в коротком платье до колен, открывающее её точеные плечи и белокурую грудь. Её нежные, длинные ноги были обрамлены тонкой тканью, подчеркивающие их красоту и привлекательность. Она остановилась около дверей и кокетливо посмотрела в нашу сторону, ненавязчиво поправляя рукой свои волнистые волосы. Через несколько секунд из этого же дома вышла ещё одна девушка чуть старше первой, но не менее прекрасная. Среднего роста с чудесными чёрными, как смоль, волосами. Её округлые формы невольно привлекали к себе взгляд. Ее длинное темное платье с вуалью добавляли ей загадочности. А эти завораживающие синие глаза, смотрящие в самую душу сквозь черную фату, подсознательно заставляли остановиться и подойти к ней. Невольно я замедлил шаг. Она это заметила и лёгким жестом поманила к себе. Моё промедление заметили и мои знакомые, идущие со мной. Они подошли ко мне и, схватив за плечи, потащили вперёд. Как вдруг эти две девушки вышли к нам на встречу, что-то лепетав на ломаном норвежском со странным французским и английским акцентами. Одна из них пыталась ухватиться за мой рукав, но Карл рукой поторопил меня. Другая пыталась уцепится за Габриэля, но он, что-то ответив ей, вырвал свою руку и тоже ускорил шаг. Они расстроились, недовольно обменялись парочкой фраз и ушли в свой дом.

— Опять эти куртизанки, — недовольно и раздражённо пробормотал голландец, — Знаю, Карл, что они занимаются этим не от лучшей жизни. Но все же…

— С чего ты взял, что эти дамы… — спросил я, находясь ещё под гипнозом тех синих глаз незнакомки.

Карл и Габриэль почти синхронно подняли брови и как-то неоднозначной посмотрели вначале на меня, а потом друг на друга.

Я вырос в воспитанной семье. Обслуживал не бедных пациентов. Среди моих знакомых ценителей дешёвой и мимолетной страсти не было. И в обществе не было принято говорить о них. Поэтому я знать никогда не знал девушек лёгкого поведения.

Через несколько мгновений мы оказались на месте. К нашему счастью, там никого не было. Голландец сбросил на землю увесистую сумку и довольно потянулся. Итальянец выудил непонятно откуда флягу и отпил из неё какой-то жидкости. Заметив моё волнение, он протянул мне сосуд. Я неуверенно принял его и отхлебнул содержимого. Моё горло обожгла едрёная жидкость с ароматом аниса и терпким вкусом солодки и лакрицы. Я поперхнулся с непривычки и неожиданности.

— Что… Что это? — прокашлявшись, спросил я.

— Чёрная самбука. — коротко ответил мне священник.

Я должен был догадаться. Самбука — национальный напиток итальянцев. А я то думаю, почему этот вкус мне напомнил медицинский сироп? Все логично!

— Карл, не говори мне, что ты опять разорил бар Франческо? — с ехидством задал риторический вопрос его друг.

— Он с этого не прибеднеет, а тут, знаете ли, холодно! — ответил он ему.

Его собеседник усмехнулся и сказал:

— В этом ты прав. Здесь очень холодно. Я был бы тоже не против согреться…

— Нет! Габриэль, и не проси! — жёстко перебил его итальянец, — Хоть ты и говоришь, что алкоголь тебе в голову не ударяет, но прошлые переговоры я помню хорошо. Так что нет!

— Да ладно тебе, Карл. Они сами напросились…

— Может. Но лучше. В этот раз без катализатора обойдёмся.

Голландец что-то пробормотал на своём языке. После чего, придвинув поближе к нам сумку ногой, подошёл к нам, продолжая смотреть по сторонам.

— Советую приготовится, — тихо заметил он, — Кристиан, ты, главное, не бойся. Надеюсь, что все на переговорах и закончится. Но если что, то от нас не отходи. Но… Знаешь? Лучше возьми, на всякий случай.

Он вынул из своей портупее револьвер и дал его мне. Я взял оружие и спрятал под пальто. Мои руки тряслись. Мне стало жутко только от мысли, что придётся применить его против человека. Я — доктор. И для меня даже одна мысль об этом пугающа.

— А вот и наши „гости“… — расстроенно протянул итальянец, смотря на приближающуюся к нам компанию из пяти человек.

— Это, скорее, мы у них гостим, а не они у нас… — холодно ответил ему голландец, убрав руки за спину.

Если бы я встретил этих людей на улице, то не смог бы подумать, что они представители преступного мира. Хотя, нет. Лукавлю, что скрывать. Были в этой пятёрке два экземпляра с отличительными чертами преступников.

Один мужчина был, на вид, лет тридцати — тридцати пяти. Он был чуть ниже остальных его товарищей. С копной тёмных волос на голове и длинной бородой, достающей до ключиц. Глаза его были узкими. Невольно при взгляде на них я задавался вопросом: как он видит этот мир сквозь эти маленькие щелки? Одет он был в простой, утепленный костюм. В левой руке он крутил на золотой цепочке карманные часы.

Рядом с ним стоял высокий мужчина лет сорока. Его лицо и голова были гладко выбриты. Чёрный цилиндр протерся сильнее с левой стороны, чем с правой. Одет он был в серое пальто редингот. На вид его ничего не выделяло среди обычных людей. Если только… Руки. Его ладони были очень большие в сравнении с его щуплым телом.

Следующая личность была среднего роста со светлыми короткими волосами и пышными усами. Он был моложе предыдущих двух людей. Один его глаз был закрыт из-за шрама, проходящего через бровь, нижнее и верхнее веко. Правым зелёным глазом он осматривал нас с головы до ног, вглядываясь во все, что только можно. Он держал руки за спиной.

Четвертый человек был совершенно обыкновенным. На вид, ему было около двадцати пяти лет. Не высокого роста, крепкого телосложения. Одет он был в джемпер и брюки. В руках от держал аккуратную трость с бронзовым набалдашником в виде головы медведя. Он выглядел наиболее аристократично на фоне других мужчин.

Пятый человек был высокого роста, статный, но не молодой. На вид ему было около сорока пяти — пятидесяти лет. Одет был в тёмный плащ. Я не мог разглядеть его лица из-за странной шляпы на его голове. Её борта не поднимались наверх, а отпускались вниз. Силуэт этой личности был мне очень знаком. И в какой-то момент, когда он повернул голову и я увидел его шрам у правого виска и темно-коричневые волосы с сединой, я его узнал. Это был тот самый мужчина, который говорил мне, чтобы я не ввязывался во всю эту историю и чтобы я не верил Габриэлю. По моей спине пробежал табун мурашек, предупреждающих меня об опасности.

Я выбрал сторону. Я должен сказать, что знаю этого человека.

Я наклонился к голландцу и тихо ему сказал:

— Я, кажется, знаю того человека справа. Со странной шляпой.

Он внимательно слушал меня и украдкой поглядывал на того господина. А я продолжал говорить:

— Я его встречал в саду замка Акерсхус. Тогда он представился как Ламберт Кроуфорд. Говорил, что он доставляет цветы из зарубежных стран.

В какую-то секунду моего знакомого передернуло, но потом он с усмешкой мне прошептал:

— Кроуфорд, говоришь? Я в своей жизни слышал только об одном. Посмотрим — посмотрим.

После чего сказал мне уже в нормальном тоне:

— Начнём, пожалуй. Кристиан переводи: «Ваш заказчик прислал нас, чтобы сообщить, что он более не нуждается в ваших услугах.»

Я начал переводить его слова на норвежский.

— «Мы отдаём назначенные вам деньги и расходимся.»

Все спокойно слушали и молчали. Только голоса голландца и мой разрушили сию тишину. Он говорил чётко и спокойно, что заражало меня, вероятно, слепой уверенностью.

— «Вы не доводите дело до конца и, вообще, забываете о том, кто и зачем к вам обращался. Только на этих условиях мы не сдадим вас констеблям и отдадим каждому по пять тысяч крон. Согласны?»

Пять тысяч? Это невероятная сумма! Я до сих пор не могу поверить, что Его Высочество Оскар Харальдсен заказал таким людям, если так их можно назвать, свою родную сестру. Так ещё и за такие деньги! Как низко! Я, конечно, рад, что он осознал свою ошибку, но… Зачем? Почему? За что? Как?

Некоторые наёмники переглянулись. Я не мог смотреть им в глаза, поэтому глядел на их ботинки. Я чувствовал как атмосфера накалялась. Рядом стоящие со мной мужчины хоть внешне и казались спокойными, но я чувствовал, что они были на взводе. Но они терпеливо ждали.

Человек с длинной бородой что-то сказал другому с большими руками. Тот что-то ему ответил. После чего они покивали друг другу и бросили мимолетный взгляд вначале на своих, как раньше я думал, знакомых, а потом на нас. Молодой человек с пышными усами и шрамом, явно, был сам по себе и давно принял решение. Он с недоверием смотрел на других наёмников и на нас. Четвёртый человек крутил в руке свою трость и словно ненароком поглядывая на своего соседа, который заставлял чувствовать неуютно не только меня, но и Габриэля.

— Мы согласны, — резко прервали эту гнетущую атмосферу бородатый мужчина и его косолапый друг, — Вы точно не натравите на нас этих ищеек?

— Ja, lover (нор. «Да, обещаем»), — неожиданно для меня ответил им иностранец.

Остальные люди тоже переглянулись и только собрались что-то сказать. Как вдруг Ламберт Кроуфорд очень громко засмеялся и грубо вмешался в разговор, обратившись на норвежском к своим соратникам:

— Я бы не верил словам „Ватиканской ищейки“. Так ещё и какой! Габриэль Ван Контадино… Он знает каждого из нас в лицо. Теперь нас, в лучшем случае, сдадут властям. А смотря, что подобных ему не отправляют на „простые“ задания, то нас, скорее всего, будут использовать, как лабораторных крыс.

Вопросы порождались один за другим в моей голове с каждой репликой этого чужака. Я оказался в смятении, как и наёмники. Ламберт двинулся навстречу Габриэлю, делавшему шаг назад с каждым метром, с которым становился к нему ближе незнакомец. И тут он обратился к нему на английском:

— Интересно, и что же сделала та девчонка, чтобы ты вместо того, чтобы грохнуть её, как тебе, небось, было приказано, пытаешься спасти ей жизнь?

Голландец не спускал тёмных глаз с противника, который перешёл на не знакомый мне язык. И тогда его резко и злобно перебил Габриэль. В этот миг меня отвлек Карл. Он повернул меня лицом к оставшимся наемникам и сказал:

— Паршивое дело…Кристиан, скажи им, чтобы они не слушали этого психованного, пусть берут деньги и все будет забыто.

Я уже не понимал, что должен делать. Меня терзали сомнения. Карл потряс меня за плечи и повторил то, что от меня требовалось. Сквозь дурман я выполнил его просьбу. Моя голова разболелась.

Мне нужен аспирин… А лучше отдых. Где-нибудь подальше от этого города, страны… От этих интриг, политики… И всего…

Двое мужчин, согласившиеся в самом начале на сие условия, взяли деньги и убежали прочь. А двое других остались на месте, с презрением проводили своих товарищей по ремеслу. Мужчина в костюме потянул за набалдашник трости и из шафта показалось стальное лезвие. Он одним прыжком настиг священника и занёс над головой оружие. Итальянец, не смотря на свою кажущуюся простоту, оказался очень проворным. Он увернулся от нападающего и, вынув из под плаща стеклянную бутыль, ударил ею человека по голове. В этот же миг другой человек с пышными усами и шрамом был уже в парах метрах от меня, держа кухонный нож в руках. Я начал пятиться назад. Карл крикнул мне что-то про пистолет. Но я продолжал отходить от этого психа назад. Он же продолжал свое наступление. От страха и непонимания мои ноги переплелись и я упал. Убийца стоял надо мной, занеся клинок над головой. Вдруг на него сбоку кто-то налетел, грубо сбив его с ног на землю.

— Кристиан… Какого черта ты творишь? Он бы тебя убил! — тяжело дыша, возмущался непонятно откуда взявшийся Габриэль. Он встал с того человека и подошёл ко мне, и помог мне встать.

— Я… Я не знаю. — только и смог пролепетать я.

— Ясно, — прошипел он сквозь зубы. Он пошёл к Карлу. Я зачем-то бросил взгляд на напавшего на меня человека, который лежал на грязной дороге. Я искренне понадеялся, что он ещё жив…

— Где остальные? — напряжённо спросил голландец.

— Двое вот, лежат. Двое других взяли деньги и ушли. — ответил ему итальянец.

— Ты про тех?

Габриэль указал в сторону двух мужчин, бегущих прямо к нам навстречу. Это, действительно, оказались те самые люди. Но за ними были ещё десять других.

— О, Боги… — ошарашенно выдавил из себя Карл.

— Cazzo… Придётся бежать. — недовольно сказал его друг.

Мы стартовали.

Ох… Эту „пробежку“ мои ноги запомнили на всю оставшуюся жизнь…

Мы бежали по улице Грензен, потом свернули на Смедкрокен. Там мы лавировали между домами, пытаясь запутать свои пути как можно сильнее. Наши преследовали разделились, их становилось все меньше и меньше. Но все равно они нас находили. Карл кидал в некоторых из них бутылки, которые я никак не мог понять откуда продолжали браться. А Габриэль тормозил и ликвидировал их хлыстом. Но мы стремительно продолжали свое движение. Пробираясь через лабиринт домов, мы вышли на Розенкрантц Гейт.

Лес… Нам некуда бежать. Нас теперь точно найдут…

Силы были на пределе. Наши преследовали должны были тоже устать. Но… Не знаю.

— Нам… Нам надо спрятаться. Где-угодно. Мы не сможем убежать и дать отпор. Если только делать засаду. — тяжело дыша, сказал Габриэль.

— Можно… Можно спрятаться в одном из этих заброшенных домов или попытаться затеряться в лесу, — ответил ему тоже уставший от этой погони Карл.

— В лесу нас быстро найдут. — высказал свое мнение я.

— Кристиан прав, мы не знаем той территории, — согласился со мной голландец, — Но и здесь прятаться нельзя. Они будут осматривать эти дома. Надо уйти в…

Тут его горло обвила толстая верёвка. Он закашлял, так как ему стало не хватать воздуха. Сзади его стоял тот высокий человек. Это был Ламберт. Только сейчас я заметил, что чертами лица и комплекцией он был сильно похож на Габриэля. Или он на него. Не важно. Тут из-за угла послышались гул и топот. Голландец, ухватившись руками за верёвку, что-то крикнул итальянцу, который тут же быстро схватил меня за руку и потащил в глубь заброшенных домов.

— А как же… — успеваю только я произнести, как сразу же получаю короткий и холодный ответ:

— Он справится. А нам надо спрятаться.

Мы забежали в один из двухэтажных зданий, располагающихся в центре сего лабиринта. Дом был хороший. Крепкий. Я не мог понять, почему он оказался пустующим. Но зайдя внутрь я понял. Лестница и потолок разваливались на глазах. Одно неловкое движение и они накрыли бы нас своим тяжёлым навесом.

Карл быстро одним взглядом осмотрел все открывшееся перед нами пространство и потащил меня к каморке под лестницей. Он открыл её и засунул меня в неё и сказал сидеть тихо.

Опять какое-то замкнутое помещение! Надо сказать „спасибо“ Себастиану, благодаря ему у меня был уже опыт. Да… Но там было чище… Хоть и пыльно.

Мою голову продолжали оккупировать батальонами мысли и вопросы, порожденные теми словами некого «Ламберта Кроуфорда».

В каком смысле „Ватиканская ищейка“? Зачем Ватикану нужны подобные люди? Да и… Какие? Кто такой Габриэль? Почему его знает этот подлый человек? И что это за не „простые“ задания? Кто такой Карл? Как простой священник со всем этим связан? Что все это значит?

До моего слуха донеслись волной топот и выкрики бандитов. Они пролетели мимо нашего убежища. Следом я услышал тихие шаги и скрип петель. Молодой человек посмотрел на меня, поднесся указательный палец к губам, и указал головой прочь из каморки. Я, молча, вышел из замкнутого помещения в комнату, внимательно следя за своим соратником. Он на цыпочках, полуприсядем подошёл к оконной раме, не имеющей цельного стекла, а лишь отдельные куски мутные и тёмные от прошедших лет и пыли, вечно витавшей в воздухе, словно москиты в тропических лесах. Карл аккуратно посмотрел на происходящее на улице и, выпрямившись, но осматриваясь, открыл дверь и вышел наружу. Через несколько секунд он поманил меня к себе рукой. Я быстро оказался около него и он повёл меня прочь из этого лабиринта.

Мы вышли на неизвестную мне ранее улицу. Вывесок на ней не было. Проселочная дорога. Дома. Брошенные тележки, около которых, пошатываясь, дремали старые клячи.

Тишина. Такая не привычная. Забытая… И не уютная.

Мы пошли по этой протоптанной истёртыми копытами тропе.

— Похоже, они нас потеряли, — с облегчением выдохнул Карл.

— Это хорошо. Но почему они вернулись? — спросил я настороженно.

— Вероятно, в их головах разгорелась смута от слов Ламберта, хоть и со значительной задержкой…

— Карл, я думаю, что имею право знать.., — слова застревали в горле, боясь, что они могут оказаться последними в моей жизни, — Кто вы такие? Кто этот «Ламберт»?..

Я прервался, когда посмотрел на собеседника. Итальянец задумался. Он был растерян. Он замедлил шаг, посмотрел на меня и сказал:

— Раз mio amico (ит. «мой друг») тебе доверяет. И очень тебя ценит. То, наверное, ты имеешь право знать. Мы, оба, работаем на Ватиканский Орден, который пытается якобы поддерживать мир и гармонию, — он с горечью усмехнулся, — Используя, весьма, специфические методы.

— Чем вы занимаетесь? Какие методы вы используете? — с жарким интересом пожирающим и питающим мои опасения и страхи спросил я.

Он с печалью посмотрел на меня и грустно ответил:

— Я, думаю, что это не стоит тебе знать…

В его глазах была искренность. Я не решался допытывать его и надоедать со своими вопросами. Особенно, когда в его взоре мелькнула разочарованность и досада.

Мы продолжили шаг.

— Так вы — агенты Ордена? Ватикана? — уточнил я, не веря его словам.

Мой собеседник одобрительно кивнул.

— Карл, не держи на меня зла. Но все это звучит как бред. Я все бы понял. Но зачем Ватикану лезть в дела других стран? — меня одолевало непонимание.

— Кристиано, мы не работаем на сам Ватикан! — удрученно почти взвыл священник, — Орден был основан там одним из священников, но не более. Сейчас он существует и работает отдельно от государства и никак от него не зависит. Да и… Не стоит забывать, что Ватикан — тоже государство.

По лицу молодого человека я понял, что он все это наговорил, не подумав. Так сказать, с горяча. Мне стало не ловко и я пообещал ему, что никто об этом не узнает.

Мы оказались на развилке незнакомых нам улиц. Но отдалённые голоса куртизанок и хриплые, грубые речи мужчин навели меня на мысль, что мы находимся не далеко от Гернзена, от места наших переговоров. Я ума не мог приложить, да и не могу, как мы смогли таким странным маршрутом вернуться обратно. Обе улочки были идентичны друг другу и понять, какая из них ведёт на Гернзен было трудно. Я предложил разделиться. Если кто-то пойдёт не по той улице, то свернёт обратно и пойдёт по другой. Карл несколько раз пытался доказать несуразность моей идеи, после чего спросил меня, не случится ли со мной что-то? Я уверенно утверждал, что все будет в порядке и что я — человек с не малым багажом опыта за спиной. Но признаюсь честно… Это говорил, явно, не я. Мой язык изрекал сие слова, а разум кричал, бунтовал, что идея плохая… Нет! Отвратительная и опасная! Но не смотря на это. Когда Карл пытался предложить иной вариант развития событий, то я твёрдо и несгибаемо настаивал на своём…

Вот я дурак… Почему я так поступил? Наверное, психологически хотел побыть один… Иного ответа я не вижу.

Карл пошёл по левой дороге, а я — по правой. Тропа оказалась куда длиннее, чем мне казалось ранее. Земля была разбита настолько, что складывалось ощущение, будто кто-то вспахал её подобно полю. Мой путь часто невольно изгибался и менял свое направление. То и дело в пустующих домах я слышал скрежет, грохот, смех, крики, завывания… Я успел не раз пожалеть о принятом решении.

В дали я увидел знакомые здания, располагающиеся на Смедкрокене. Моё сердце заликовало. Оно кричало уверенностью. Я ускорил свой шаг.

Это была моя ошибка. Нет. Все это мероприятие и моё участие в нем — одна большая, ужасная ошибка.

До улицы Смедкрокена оставалось пара метров. Как вдруг до моего слуха долетел отголосок низкого, уставшего голоса на английском:

— Действительно, homines caecos reddit cupiditas (лат. «Страсть ослепляет людей»)…

Я замер.

— Пусть лучше она, чем зависть и жестокость. — вторил ему холодный и молодой глас.

Мои ноги непослушно ступали вперёд. До конца улочки оставалось меньше двух шагов.

— И что дальше?.. — спросил его человек постарше, по интонации которого казалось, что он знает, чем все это закончится, но ему не дали договорить.

— Что „что“? Думаешь, что я собираюсь играть тобой в эти игры до конца века? Нет, Ламберт. Слишком много людей от тебя пострадало…

Его собеседник наигранно засмеялся и с хитрецой поинтересовался:

— Так хочешь привезти меня за шкирку в орден? Своему хозяину? Чтобы он решил, что со мной делать?..

— Нет. Они даже не узнают о том, что ты был здесь, так как твоё тело не найдут… — сталью отчеканил другой мужчина.

Мне стало жутко от этих слов. Когда я ступил на мощенную дорогу Смедкрокена, то увидел лже-флориста, который устало дышал. Я сразу увидел гематомы на лице и теле. Мне стало не по себе, когда я увидел и своего якобы „знакомого“, у которого вид был ничуть не лучше: прерывистое дыхание, гематомы на шее и колющие раны на теле. Они были похожи на двух блохастых, озлобленных псов, которые от такой жизни покрылись толстым слоем пыли. Я понимал, что вмешиваться опасно, но когда голландец резко подскочил к незнакомцу и в результате недолгой потасовки схватил его за голову и потащил в сторону, занеся другую руку за спину… Я не выдержал. Что-то во мне щёлкнуло.

— Не убивай его. — вдруг выкрикнул я. Меня накрыл порыв справедливости и принципиальности врачебной доли… Хотя, возможно, у меня произошёл выброс адреналина и теперь меня потянуло на конфликты и приключения на свою голову.

— Кристиан, не лезь! — свирепо прошипел иностранец, держа главаря за волосы и доставая из-за спины нож.

— Стой! — продолжал напирать я своим каскадом возмущения, — Ты же, как и я, давал клятву Гиппократа! Где главный закон: «не навреди»! Да, надо «воздержаться от причинения всякого вреда»! Нельзя же так хладнокровно отбирать жизнь у человека! — тут меня передернуло, словно холодом окатило, когда я заметил, как руки молодого человека охватила дрожь, но при этом в глазах горел не добрый огонь, — Даже, если он является преступником…

На одно мгновение мне показалось, что мои слова возымели успех и нашли отклик.

— Caecus non judicat de colore (лат. «Слепой не может судить о цвете»).., — недовольно бросил он мне, — Кристиан, ты не понимаешь, о чем говоришь…

— Но ты, кажется, говорил, что не хочешь быть похожим на этих людей.., — не сдавался я, будучи уверенным в своей правоте.

Главарь едко и громко засмеялся. После чего спросил:

— О! Племянник, не уж то ты позабыл? Bär bleibt Bär, führt man ihn auch übers Meer. (нем. «Медведь остаётся медведем, хоть перевезти его через море»)

В тот миг в моей голове сверкнул простой вопрос, который сразу породил ответ и следом вывод, что этот человек, ранее представившийся мне как Ламберт Кроуфорд является дядей голландца. Мой страх за этого незнакомца усилился. Я был против таких разладов в семье.

— Заткнись! — рявкнул на него Габриэль. Его дыхание участилось и я вновь ощутил от него страшную, кровожадную атмосферу. Уверенным движением руки он заставил этого темноволосого человека встать на колени. Я заметил блеск стали из-за его спины.

— Стой, стой! — затараторил я, перехватив руку голландца с клинком, — Так, ведь, нельзя! Он — твой дядя! Вы одной крови! Это же преступление!

Он обратил на меня взор своих горящих болью и злобой глаз, заговорив мне почти шепотом:

— Кристиан. Пойми же, наконец! Он — маньяк! Он убил свою жену! Своего брата… Моего отца! Угрожал моей матери и сестре! Пытался зарезать Софию! Обманул тебя и пытался шантажировать Себастиана! В конце концов, он подверг сожжению твою беременную жену! Не уж то тебе плевать на твою любимую? На Кэролайн? Не уж то она была достойна этого? Чтоб какой-то проходимец поджёг твой дом! Он, на секундочку, хотел придать огню тебя! Но его не остановил тот факт, что тебя там не было. Ему было все равно, кто находился в доме ты или она!

Мой разум застелила пелена. Меня начало качать. Сердце казалось, что выпрыгнет из груди или разорвёт само себя изнутри. Лёгкие забыли как дышать…

Нет! Кристиан! Ты должен взять себя в руки! Дыши… Дыши…

— Откуда… Откуда ты знаешь о ней? — выпалил я с закрытыми глазами, пытаясь найти путь среди этой тьмы, что так беспощадно окружила моё сознание и душу.

— Сейчас это не так важно, Кристиан. — жёстко ответил мне собеседник, — Ты мне лучше ответь. Разве этот человек достоин жить?

Он поднял голову осуждаемого так, что я смог увидеть эти чёрные, холодные, насмехающиеся глаза на без эмоциональном лице. Меня вновь окатило волной ненависти. И не мой голос в голове кричал: «Нет! Эту тварь надо казнить! Пока она не причинила этому миру ещё больше боли!». Мой взор скользнул по его шее, на которой красовался старый шрам, вниз к рукам, спокойно и без жизненно покоящимся на коленях. Они были все в гематомах. Я сразу понял, что у него, скорее всего, переломы. По спине пробежал табун мурашек. А в голову мне будто ударила отрезвляющая молния.

Нет! Пусть этот человек и совершил много плохого. Но. Мы не имеем права его судить. Не мы.

— Нет. Но мы не должны быть палачами. Не ты, не я! — мой голос звучал уверено, потому что я был верен своим словам, — Мне больно осознавать, что передо мной находится человек, виновный в моем горе. Но. Я не могу. Дай мне оказать ему помощь и мы отведём его к констеблям. А там Король и Королева решат, что с ним делать…

— Кристиан.., — недовольно пробормотал он под нос себе, — Нельзя… Он слишком много знает. Он заложит тебя, Себастиана, Софию, Оскара и меня с Карлом. Народ восстанет против монарха. Начнётся бойня, а мы будем лежать в сырой земле…

— Я… Я думаю, что ты преувеличиваешь. Дай мне ему помочь!

Его руки охватила лёгкая мимолетная дрожь. Он отпустил голову человека и сделал шаг ему за спину. Я испытал облегчение. И только я успел прикрыть глаза… Как вдруг услышал истеричный крик, как я думал, спасенного. Я резко распахнул глаза. И увидел стекающую тёмно-алую кровь изо рта сидящего на коленях человека… Он кричал от безумной боли, заставившей его склониться к земле. Когда он выпрямился в какое-то мгновение, я увидел стекающие по его лицу слезы. А за ним с ледяным и жестоким взглядом недолго и без интереса следил его судья, вытиравший холодный клинок тканью. После чего развернулся и ушёл прочь к месту наших переговоров.

Боже милостивый! Ты был свидетелем! Я не хотел этого. Я хотел сделать как лучше, а… Боже… Тогда и смерть не кажется такой ужасной… Но теперь он точно ничего не скажет.

Я стоял ещё несколько секунд, находился в прострации от увиденного. Не веря своим глазам. Мысли, словно перестрелянные утки из охотничьих ружей, пали в беспамятстве. В голове голос с сожалением, вначале шептал, а потом и вовсе закричал: «Это была ошибка! Так нельзя! Убийца!».

Нет! Я не виноват! Я сделал все, что смог! Я должен ему помочь!

Я рванул к стонущему и попытался оказать ему хоть какую-то помощь. Я видел в его глазах неверие и страх. Он вырывался. Пытался убежать прочь…

Меня охватил ужас. Устрашающий и удушающий…

Не помню каким образом смог остановить кровь. Не осталось в памяти моей и того, как я покинул место того самосуда. Так же разум мой стёр и момент, как я настиг двух иностранцев и брел с ними по улицам города. Не могу вспомнить, что они говорили. Забыл, как мы попали в бар, где меня отрезвил бокал аквавита.

— Эй, Кристиан… Как ты? — распознал мой слух неуверенный голос священника.

Я ничего не ответил. Лишь бросил мимолетный взгляд на помещение. Обычный паб. Ничего не обычного. Столы… Лавки… Окна... Кружки... Малое количество людей… Свечи… Тусклый свет… Я грустно посмотрел на деревянный гарнитур, на котором сидел, и, следом, перевёл взгляд на итальянца, рядом с которым лежал тёмный плащ голландца, который отсутствовал. Карл внимательно и обеспокоенно смотрел на меня, без устали осыпая меня охапкой вопросов о моем самочувствии. Когда мой разум и сознание пришли в рабочее состояние, то я сухо ответил ему:

— Самочувствие — нормальное.

— Кристиано, ты не переживай насчёт того, что произошло. Никто не мог предсказать, что переговоры не удадутся… — итальянец искренне пытался извинится и поддержать меня.

Я был тронут. Но я не был зол на него или оскорблен. Нет. Я был шокирован. Напуган. Я был в смятении. Меня беспокоил не сам факт провалившихся переговоров, а тот момент с Ламбертом…

— Карл, все в порядке... — ответил я ему сдержанно с попыткой выдавить хоть лживое, но какое-то спокойствие.

— Но тебя что-то беспокоит?— священник продолжал свой невинный допрос.

По не понятным мне причинам, я посчитал, что он не знает о том инциденте и не хотел его в него окунать с головой, поэтому лишь отрицательно покачал головой и сослался на усталость. Как раз в этот момент вернулась причина моего подавленного состояния. Голландец, одернув левый рукав свитера, сел рядом со своим другом, тяжело вздохнув. Когда он обернулся в нашу сторону, я обратил внимание на то, что из под рукава, который он поправлял, был заметен бинт. Следом я обратил внимание на шею, которая была скрыта воротником. Он спокойно осмотрел меня и поинтересовался о моем состоянии. Мне пришлось соврать. Не хотел выяснять все при людях. Но были вопросы, которые продолжали грызть мне мозг, словно бешеные псы.

— Так кто вы такие на самом деле? Лже-доктор и лже-священник или..? — тихо спросил я, будучи окруженным негодованием.

— В каком именно смысле?.. — удивлённо спросил Габриэль, но его перебил Карл своим ответом:

— Я ему все рассказал…

— Всё?.. Погоди-погоди! Когда ты успел? — он, явно, не ожидал такого поворота событий, но быстро взял себя в руки и уже заговорил со мной:

— Кристиан, Карл, действительно, священник. Он обучался религии, латыни, церковным таинствам и прочему. Я, честно, в этом не разбираюсь, поэтому за подробностями к нему.

— Погоди, но ты же работаешь на орден Ватикана. Разве, тебя не обучали тому же, чему и Карла? — спросил я.

— Тут все сложнее, — протянул собеседник, — Орден располагается на территории Ватикана, но он на него не работает. Поэтому… Нет. Карл обучался одному, а я — другому. Но я должен заметить, что я тоже не „лже-доктор“. По профессии я — доктор.

— Что-то мне в это верится теперь с трудом. — в сторону сказал я.

Голландец фыркнул и пробормотал:

— Можешь не верить. Дело твоё.

— Положим, что это правда, тогда у меня возникает иной вопрос: почему вы не занимаетесь своими призваниями?

— У нас нет выбора. — сухо и холодно ответил иностранец.

— У каждого человека есть выбор. — утвердил я, заметив смятение моих собеседников.

— Кристиано… — тихо протянул итальянец, но его перебил его знакомый:

— Выбор? Спорно… Иногда мне кажется, что у простой собаки его куда больше…

— Так в чем проблема? Карл — священнослужитель, так пусть посвятит свою жизнь вере в Бога! Если ты — врач, то займись лечением людей в каком-то городе! — выпалил я.

-… Мы бы с радостью… Правда… — выдохнул Карл.

— Но мы повязаны не по своей воле. — добавил, будто бы в сторону, Габриэль.

Я не решился продолжать этот бессмысленный разговор, так как понимал, что узнать что-либо я не смогу, а если смогу, то не мала вероятность того, что это будет ложь. Поэтому я стал осматривать скудное помещение бара и его посетителей. Невольно я слышал разговоры моих соседей. Вначале я не вслушивался, но потом, когда разговор зашёл о человеке, который сливает информацию в замке, я напрягся и начал их подслушивать, хотя сами они своей речи от меня не скрывали и говорили по-английски.

-… То есть ты хочешь сказать, что в замке есть наш лазутчик? — тихо спросил Габриэль у своего собеседника.

— Не знаю, — Карл ответил спокойно, но с тем же чувством негодования, что и его знакомый, — Но все это странно… Посуди сам: архив пополняется постоянно новой информацией отсюда, но без какой-либо закономерности; существует досье на каждого человека, который когда-либо взаимодействовал с семейством Харальдсен, — после чего добавил, всплеснув руками, — Но! Никто не знает информатора! Вот так!

— М-да… Не задачка.., — задумался иностранец, — Вполне, возможно, что это не «засланец» вовсе, а завербованный слуга…

— Возможно. Но как-то все это слишком сложно, если учитывать, насколько верные и преданные люди работают при дворе, — ответил с сомнением итальянец, — Да и регулярные проверки внутри замка…

— Да, Себастиан прохлаждаться никому не даёт.

— Но не может быть, чтобы не было хоть одного предположения! — возразил Карл немым мыслям, витающим в воздухе.

— Есть, конечно. — спокойно заметил Габриэль.

После чего с не охотой, медленными круговыми движениями перекатывая золотистую жидкость по гладким краям стеклянного стакана, высказал свое, весьма неожиданное для меня, мнение насчёт того, что доносчиком мог быть я. Меня словно молнией поразило на месте. Голос в моей голове призывал меня к протесту. Но аргументы голландца, касаемые «удачных» раскладов событий, когда меня заставали за подслушиванием или подсматриванием, и того, что я хоть и не живу в замке, но являюсь приближенным королевской семьи уже далеко не первый год, показали мне, что невольно я сам своими произведенными действиями подтверждал эту теорию. Только я начал думать о том, кто мог бы подтвердить мою невиновность и какие доказательства мог бы привести я, как вдруг мой негласный собеседник резко начал противоречить сам себе, приводя тезисы в мою защиту и подытожив все тем, что я не могу являться информатором. Карл негласно возмутился и залпом осушил стакан аквавита. После чего недовольно что-то высказал собеседнику на итальянском по поводу напитка. На что получил незамедлительный ответ на том же языке.

С какой-то стороны, жаль, что я не знаю итальянского. А с другой стороны, зачем мне это надо?

Я отпил из стакана светло-коричневую жидкость и невольно зажмурился с непривычки к этому крепкому напитку и его привкусу. Я принялся вновь рассматривать посетителей бара, которыми являлись мы и ещё четыре человека. Два мужчины среднего возраста спали за столом, видимо, приняли на душу не малое количество алкогольных напитков. Не удивлюсь, если именно они и разорили весь ассортимент. И поэтому сейчас мы пьём картофельный спирт. Нет. Это хороший национальный напиток, но по голове бьёт… Будьте любезны! А я не любитель таких напитков. Рядом с нами, за соседним столом сидела другая парочка: маленький человек, возможно, ребёнок и какой-то старик. Они были в темноте. Около них стояло мало свечей, поэтому разглядеть их было трудновато. Они сидели в тишине, как вдруг в нашу сторону мимолетно обернулось маленькое милое лицо.

Действительно, ребёнок… Почему этот мужчина притащил в бар малютку?

Тогда я обратил внимание, что они оба пили воду.

Вероятно, какие-то путники…

— Отата! Ты же говорил, что Аутверперов и Фастеров уже не существует, — тихо пролепетала девочка своему спутнику, украдкой поглядывая в сторону нашего стола.

— Нет, Зива. Я говорил, что их стало меньше, — с разочарованием в голосе сказал мужчина преклонного возраста, откинувшись на спинку стула, — Даже не знаю к счастью это или нет.

— Не знаю — не знаю, — с ехидной, детской усмешкой повернулся ко мне лицом ребёнок, — Но за тем столом я вижу Миндера, Фастера и Аутверпера…

Странник с неохотой принял сидящее положение и аккуратно посмотрел на нас. Только тогда я заметил странный цвет его глаз. Они, словно были прозрачными. Не синими, не голубыми, не серыми… Но при этом я осознавал, что он все видит. Что он не был слепым.

Пока я наблюдал за нашими соседями, я давно потерял нить разговора моих знакомых. Но сейчас я был не против, чтобы они заговорили со мной. Потому что внимательные взгляды девочки и её спутника меня напрягали. Но как на зло голландец и итальянец опять что-то обсуждали на своём языке. Тут из соседнего стола к нам подошли те самые загадочные гости бара. Теперь я смог их лучше разглядеть: маленькая девочка лет шести с русыми волосами и яркими, ясными, голубыми глазами, одетая в широкие тёплые балахоны и старец со смуглой кожей, чёрными волосами и непонятным цветом глаз. Он опирался на деревянную трость, хотя я не заметил, что он прихрамывает или передвигается с трудом. На нем тоже были кожаные балахоны, не привычные глазу жителя северных земель.

— Мне показалось, что мы с вами знакомы, — осторожно начал странник на английском, — Хотя я мог и ошибиться. Можно присесть к вам?

Карл и Габриэль, как и я, обратили свое внимание на новоприбывших. Я понадеялся, что мои знакомые откажут в этой просьбе гостям, но не тут то было. Они переглянулись друг с другом, а потом мимолетным и лёгким жестом руки указали на места напротив. Старец кивнул и, непонятно улыбнувшись, присел на скамью. Рядом с ним пристроилась девочка. Она внимательно изучала меня и моих знакомых озорными глазками.

— Разрешите представиться, — заговорил приятным, спокойным, не старческим тембром путник, — Имя моё — Абрафо. А это — Зива. Мы — путешественники.

— Она — твоя дочь? — спросил я, не находя общих черт у девочки и мужчины.

— Нет, — с лёгкой улыбкой ответил он, — Она… Если можно так сказать, моя подопечная.

Малышка прильнула к плечу старца, прикрыв глаза на несколько секунд, после чего начала вновь печальным взором разглядывать итальянца и голландца. Меня она же наградила спокойным, даже, облегченным взглядом, не то, что этих двоих.

— И с какой целью вы странствуете? — неожиданно спросил голландец, который до этого с не охотой слушал гостя.

— Это сложный вопрос. Если жизнь — это дорога, то каждая живая душа — странник. Но что они ищут? — говорил задумчиво собеседник, гладя по голове ребёнка, — Каждый ищет свое. Но не каждый находит. Кристиану чаще всего дана цель и он покорно ей служит. И она не приносит ему неприятностей, — он посмотрел на меня, — Карл хоть и имеет названное светило, но истинное создаёт сам. С трудом, с переменным успехом, но тем не менее ему это удаётся, — он бросил взгляд на итальянца, — А ты, Габриэль, как и я, вечный путник, который не хочет или не может принять свой маршрут жизни. Оттого находя что-то дорогое, или не замечаешь это, или отказываешься принять. — он смотрел своими прозрачными глазами в холодные очи иностранца.

— Я считаю, что Вы, Абрафо, нас с кем-то перепутали, — делая акцент на каждом слове, с ехидной улыбкой и скепсисом сказал голландец.

— Возможно, но за всю свою долгую жизнь я не встречал ещё одного Миндера с именем «Кристиан», Фастера с именем «Карл» и Аутверпера с твоим именем.

Я не понимал, о чем шла речь. Всё эти слова говорили мне ровным счётом ничего. Но в отличии от меня, Габриэлю что-то они говорили, иначе мне сложно понять, почему он резко решил откланяться. Зива села ровно на скамейке и недовольно посмотрела на своего наставника. Тот же с досадой выдохнул:

— Почему люди не меняются?

Карл озадаченно посмотрел на меня, а потом на Абрафо. После чего сказал:

— Вы простите моего друга. Он, весьма, специфически относится ко всяким предсказателям, шаманам, проповедникам…

А, ты, священнослужитель, нормально относишься ко всему этому? Карл, мне кажется, что дело здесь не в этом…

— Да… Что-то с годами не меняется… — выдохнул путник.

Девочка недовольно буркнула себе под нос, скрестив ручки на груди:

— Как тот исландец, которого Тайо'ир семь раз на дню предупреждал об опасности.

— То была другая история, как оказалось, Зива. — ответил ей старец.

Она пожала плечами и вновь облокотилась на плечо своего наставника.

— Зива… Абрафо.., — задумчиво произнёс их имена итальянец, перекатывая их по небу, словно пробуя на вкус, после чего спросил, — Такое чувство, что вы — южане, возможно, из Египта или Ирана. Откуда вы?

— Сложно ответить. Скорее, отовсюду и не откуда. — неоднозначно ответил ему собеседник.

— Простите?.. — Карл был удивлён, но решил повторить попытку:

— У каждого человека есть своя Родина. Место, где он родился, рос…

Абрафо вначале рассмеялся, будто бы осознал свою оплошность и со спокойным и приятным тоном сказал:

— Безусловно, ты прав. Если так говорить, то я из Эдирне, а Зива из Бургаса.

— Как интересно, — приятно улыбнувшись, протянул священник, — Получается, что Вы из Турции, а эта чудесная особа из Болгарии. Я бы не подумал. Надо отметить, что ваш английский очень хорош.

Путники мило улыбнулись, а девочка даже немного смутилась. Мне стало тепло в их компании. Между этими мало знакомыми людьми царила благоприятная атмосфера. Но меня продолжал беспокоить один вопрос. Спустя некоторое время нашего разговора я решился его озвучить:

— Абрафо, Вы назвали нас, весьма, странными понятиями, когда подошли к нашему столу. „Фастер“, „Миндер“ и „Аутверпер“… Что это означает?

Турок собирался было что-то сказать, как вдруг его за руку одернул ребёнок и, надув щеки, пролепетала:

— Отата! Ты же говорил, что нельзя говорить людям, кто они…

— Зива, ты опять переворачиваешь мои слова с ног на голову. — проронил ей в ответ путник, погладив её по голове, после чего обратился ко мне и Карлу:

— Мы так условно обозначаем людей в системе этого мира. Ты, Кристиан, послушен своей Судьбе и не стремишься ей изменять. Да, Удача то поворачивается к тебе лицом, то отворачивается против твоей воли. Но ты никогда не противишься высшему замыслу мира. Таких, как ты, мы зовём Миндерами. Ты, Карл, находишься в гармонии с миром. Судьба готова идти тебе на уступки и подсказывать твой путь. И Фортуна в помощи тебе не отказывает. Ты сохраняешь внутри себя равновесие, поэтому и в жизни у тебя все гладко и спокойно. Подобных тебе мы называем Фастерами.

Улыбка угасла на его лице. Он замолчал, задумавшись о чем-то, после чего тихо продолжил:

— Еrrare humanum est (лат. «Человеку свойственно ошибаться»)… Так ведь? Ваш друг, увы, входит в не самую лучшую категорию, как и Дебэнкер, и Гертер… Простите, что-то я немного не в ту стезю ушёл. Мысли поглотили меня слишком сильно. Аутверперы дружат с Судьбами. Не только со своими, но и чужими. Поэтому они могут их менять, обманывать, переворачивать с ног на голову… Думаю, вы поняли. Чаще всего они делают это не осознанно. Фортуна их не любит, так как она видит этот бунт против естественного хода вещей. Такие люди не могут следовать своему пути, так как они его тоже меняют, сами того не замечая. И, как правило, если чужие жизни они могут делать лучше, то свои… Увы…

Старец с грустью посмотрел на девочку, мимолетно улыбнулся и, извинившись, сообщил, что им надо отклонится. Они покинули нашу компанию, оставшуюся наедине с загадками, которые они сами бросили нам, словно кости бездомным псам.

— Да… Кажется, я начал понимать, почему Габриэль их сторонится, — усмехнувшись, заметил итальянец, встав из-за стола, и добавил, — Прости, Кристиан, но мне надо идти. Надо кое-что раздобыть в порту.

Через некоторое время я тоже вышел из бара. Как оказалось, наше место отдыха располагались на улице Киркегате. Звезды теряли свой блеск, уступая место мягкому, теплому, солнечному цвету вуали. Я шёл и размышлял над увиденным, услышанным, пережитым за этот небольшой отрезок времени. Вернулся в замок я уже утром.