Дневник Доктора Ольсена

Утром я вернулся в замок Акерсхус. Меня вновь встретил маленький господин. Я спросил о состоянии Королевы и высказал, что хотел бы осмотреть её. Мальчик согласился и проводил меня в её покои. Всё та же светлая комната. Старый, дубовый шкаф — в одном углу, стол со стулом — в другом. Я пододвинул стул к кровати и присел, попросив, чтобы Оскар оставил нас наедине, так как эта болезнь может быть заразной. Я повернул голову в сторону тумбочки, на которой стояла небольшая ваза с цветком орхидеи. Невольно улыбка появилась на моем лице.

Паршивец… А сказал, что боится заявляться к ней сам.

Я вновь посмотрел на спящее лицо Софии.

«Душа голубки. Грация кошки. Стойкость вяза. Жизнерадостность львиного зева. Мудрость совы. Красота орхидеи. Хоть и упрямство осла, и наглость сорняка… Но, Кристиан, я никогда не смогу перестать любить эту женщину…»

Она спала обеспокоенно. Температура была повышена, но не критически. Её знобило. Пульс был слабее, чем должен быть у здорового человека.

Не знаю, какую сыворотку дал ей иностранец, но лучше бы она сработала.

Тут я услышал со стороны окна лёгкий, глухой стук. Затем шелест одежд и тихие шаги.

— Кристиан, доброе утро. Что с Софией? — спросил голландец, подойдя к кровати и сев около неё на колени, осторожно прикоснулся к запястью женщины, словно к хрусталю. Он смотрел на неё с обеспокоенным, но любящим взором.

— Хуже, чем было вчера вечером, — ответил я, не скрывая правды, — Пульс стал слабее, температура повысилась. Но прошла лихорадка.

Он отсчитывал её сердцебиение. Мне показалось, что он боролся со своими эмоциями. Но страх и досада была заметна. Его рука накрыла её в легком, но уверенном жесте, словно уверяя её… Или самого себя… Что все будет хорошо. Что эта чёрная полоса пройдёт.

— Габриэль, что было в той сыворотке? — спросил я, прикидывая в голове, что можно сделать.

Он повернулся ко мне, достал из сумки, пристегнутой к портупее, небольшой пергамент и протянул его мне. Первым, что я заметил это — почерк. Он был весьма странным. Все латинские буквы были наклонены вправо. Также они были очень округлыми. А слова имели некоторые ошибки. Не знаю, кому принадлежали эти записи, но этот человек, явно, не был слишком образованным. Затем я начал постепенно разбирать этот странный почерк и рассуждать, какой эффект могло дать сочетание определённых элементов. Пока я читал, голландец копался в своей сумке со склянками. Он достал оттуда три сосуда со светлым раствором. Один из них он протянул мне и сказал:

— Этого хватит десяти больным. Ингредиенты ты знаешь. Больше одного раза давать раствор одному человеку нельзя.

Я взял в руки склянку с жидкостью и внимательно осмотрел её, после чего спросил:

— Откуда ты знаешь, что это поможет?

— Состав выглядит убедительно. — неуверенно ответил собеседник.

— Это да. Но при добавлении в его состав любого иного элемента… Результат может оказаться плачевным, — сказал я.

Меня напрягали ответы голландца. Я понимал, что он не желает зла Софии… Но… В эту секунду я заметил, как его передернуло. Словно отбрасывал из головы какие-то нежеланные мысли.

— Габриэль, ты не ответил на вопрос, — строго потребовал я разъяснений.

— Скажем так.., — аккуратно, подбирая каждое слово, начал было говорить он, — От того, кто всю эту кашу и заварил… Кто-кто, а создатель этой заразы должен был знать, как её излечить. Но…

— Но?

— Но лекарство не проходило проверку. Нигде в документах нет данных о результатах эксперимента над ней. — с грузом на сердце сказал он.

— Погоди, но эта болезнь бьёт по людям не первый год, — возразил я, — С 1843 года…

— С 1841.

Моё сердце замерло. Я с трудом слышал и чувствовал его стук. Меня охватил холод, какой я, житель северных земель, никогда за всю свою жизнь не ощущал своим нутром и своей кожей.

Как? Эта хвора косит людей уже четыре года! И о ней узнало большинство учёных совсем недавно?! Если раньше «чёрная смерть» обрушалась страшной карой на всех, на все сословия… То сейчас… Только на богатых людей, способных приобрести опиум на черном рынке…

— Я не понимаю.., — выдавил из себя я слова, — Почему никто не поднял тревогу? Почему никто не пытался найти лекарство в течении этих четырёх долгих лет?

Меня разрывало от негодования. Досада охватила меня своими сильными лапами и не отпускала.

— Кристиан… — выдохнул мой знакомый, будто желая что-то рассказать, но не осмеливался это делать.

— А ты? Габриэль, почему ты ничего не делал? Ты так же, как и я, давал клятву Гиппократа! — меня накрыл такой каскад отрицательных эмоций, что я не мог контролировать сам себя.

— Кристиан, мы уже это обговаривали, — с холодным спокойствием ответил на мой пыл собеседник, но было заметно, что и оно начинало трескаться, — Да, я давал эту клятву. Но была и другая, которой, в отличии от первой и множества других, никогда не изменял. И именно поэтому я здесь. Говорю с тобой на эту тему. Даю тебе то, что никому не должен был.

— Но…

— Никаких «Но»! — перехватил мою инициативу иностранец, — То, что было в Англии, России, Китае, Германии, Норвегии и других странах… Лишь малые крохи.., — его пыл начал угасать так же быстро, как и разгорелся. Мне даже показалось, что в его глазах мелькнула призрачная тень страха, насильно отгоняемая разумом.

— Мне кажется, что ты преувеличиваешь, — успокоившись, поддержал беседу я, — С 1351 года не было в истории такого сильного всплеска эпидемии. Чумные доктора ушли в прошлое вместе с той катастрофой, что унесла жизни более тридцати двух миллионов людей…

— Африка! Вымерло пять городов! Около 200 000 людей! — хоть и тихим, и сдержанным голосом говорил собеседник, но каждое слово отчеканивал чётко и безжалостно на моем сознании, — Не катастрофичное число жертв. Но это может стать началом новой эпидемии. Индия, Афганистан… И все это… Бедные люди… Не имевшие чаще всего даже крыши над головой… А их использовали, как простых крыс! Для проверки каких-то исследований!..

Он встал и отошёл к окну, вдыхая холодный воздух, успокаивающий разум и сердце. После спокойнее продолжил:

— Прости, Кристиан, за эти эмоции. Но как вспоминаю тех людей…

Его опять пробила лёгкая дрожь. После чего он глубоко вздохнул аромат северных лесов и гор и выдохнул, словно пытаясь отречься от того, что было за последние годы.

Какой ужас… Век мира и цивилизации. Век нового человека. А на деле… Эх…

Мои мысли противились всему. Они не хотели собираться в единую кучу. В голове был, словно купол, целиком состоящий из эмоций. Мне срочно нужно было перевести тему на что угодно. Лишь бы перестать думать об этом.

— Ты сказал, что как только узнал, что София больна, то сразу приехал сюда. Откуда ты об этом узнал? В городе об этом никто не говорил… — спросил вдруг я.

— Мне сообщили… — нейтрально ответил голландец, отойдя от окна.

— Тот самый «завербованный»? Не уж то он ещё в замке?

Он посмотрел на меня удивленно-задорным взором. И с уважением произнес:

— Не теряешь хватку!

— Стараюсь.

— Да. Я был искренне удивлён, когда узнал, кем он оказался.

— Кем?

Мне не то, чтобы из чувства справедливости интересно было. И не то, что злорадство кричало во мне. Но мне не давало покоя до сих пор, почему такой каскад информации есть у сомнительных людей без ведома их хозяев.

— Ты мне не поверишь, — ответил с усмешкой собеседник. Его, явно, забавляла сия ситуация.

— Не томи! Небось, мисс Триер! Эта хамелеонша! От неё другого не ожидаешь! Нет? Фредерик? О, паршивец! А я то, думаю, что кухня вечно заперта… Нет? Тогда кто? Нет! Это не могла быть Хлоя! Она же передана Софии всем сердцем! Готов поверить, что это совершил мистер Лоу! Этот лис, слишком буйный и активный! Хотя… Он слишком молод для этого…

Иностранец еле сдерживался от смеха. Жестом руки он меня прервал и вставил свое слово:

— Кристиан, ты ходишь вокруг да около, но в цель не попадаешь. Но, признаться честно, я сам не догадался. Мне он сам раскрылся перед тем, как меня сослали из Норвегии. Кристиан, это был Себастиан.

— Себастиан?.. — переспросил я, не веря услышанному, — Но почему? Зачем?

Мой собеседник лишь пожал плечами и вновь присел на колени у кровати, внимательно осматривая женщину.

Я же остался наедине со своими вопросами и догадками. Мне не приходили причины в голову, по которым мой старый друг стал бы передавать информацию о слугах, ситуации в стране, событиях внутри замка каким-то сомнительным лицам. Мы с Себастианом дружили уже давно. Поэтому как бы я не хотел, я не мог на него держать зла. Мне кажется, что у него были причины на это… Тем более тот священник, друг Габриэля говорил, что не вся информация поступала в орден. Она была отсортирована самим источником. Я только сейчас задумался над тем, как давно мы с ним знакомы… Примерно, тридцать семь лет…

В его семье все были потомственными дворецкими. Поэтому, когда его отец был дворецким в замке Акерсхус, он помогал ему. С четырнадцати лет он начал осваивать профессии при дворе. Начинал помощником садовника и повара, затем был уборщиком, потом — официантом. Таким образом к двадцати двум годам он смог опробовать на своём опыте все виды деятельности в системе королевского замка. Тогда, в 1812 году он и заменил своего отца…

А мы с ним познакомились в 1808 году. Тогда нам было по восемнадцать лет. 15 февраля у Королевы Паулины Харальдсен начались схватки и она должна была родить раньше времени. Снег в тот день замел все дороги, а вьюга не давала возможность коням сделать и один шаг. Тогда отец Себастиана — Отто Хольм и его сын отправились искать в близ лежащем районе врача. Они стучались во все дома, так Себастиан и забрёл ко мне. Я тогда был студентом, которому оставалось ещё два года отучится в университете. Помню как пытался донести до него эту мысль, но он со свойственной ему настойчивостью потащил меня в замок. Тот день стоит перед моими глазами, будто все происходило только вчера. Вечером 15 декабря 1808 года на свет появился первый ребёнок Гарольда и Паулины Харальдсен. После этого меня сделали постоянным врачом королевской семьи…

Ох… Оскар…

Какая ирония, что София назвала своего сына в честь своего брата. Это мило. Но заставляет задуматься верно ли это, когда вспоминаешь, что именно он пытался девять лет назад убить её…

От моих размышлений меня отвлек тихий звук.

— Ммм… — в полудреме протянула женщина, разлепляя глаза ото сна.

Мой разум успокоился и шепнул моему сознанию: «Теперь все самое страшное позади». Сердце трепетало от радости и осознания того, что все с Королевой будет хорошо. Я откинулся на спинку стула и вдохнул освежающего вечернего теплого воздуха, который разительно отличался от утреннего или дневного… Сейчас я вновь ощутил приближение весны и приходящего вместе с ней обновлением в жизни материальным и душевным.

— Эй… Привет… София… Как ты чувствуешь себя, Ласточка? — с нежным, тёплым шепотом слетали слова с уст счастливого иностранца, который, казалось, и не мог поверить в происходящее. Он сидел у её кровати на коленях, аккуратными движениями гладя рукой её по волосам, словно прикасаясь к самому хрупкому и прекрасному в мире цветку.

— Габриэль… Привет… — раздался ещё слабый, но все такой же очаровательный и мелодичный голос женщины. На мгновение её глас дрогнул, а по белоснежной коже скатилась прозрачная слеза.

— София, не плачь. Ты чего? — с лёгким удивлением спросил мужчина, усмехнувшись, хотя самого его слегка колотило от бури, царившей в душе.

Она улыбнулась и смахнула слезу с щеки.

— Сколько мы не виделись год или два? Почему ты не приезжал? Я боялась, что… — голос её вновь дрогнул.

— Три.., — ответил голландец с нотами сожаления и вины, — Три долгих и тяжёлых года…

Он закачал головой в отрицательном жёстче, словно отбрасывая какие-то мысли. Он убрал свою руку с её волос.

— Прости, София… Оставил тебя в окружении этой своры…

— Тс-с! — она поднесла свой указательный палец к его губам в мимолетном и понятном призыве, — Я рада, что ты жив. И этого мне достаточно.

По его глазам я понял, что он очень удивлён этим заявлением. Но это чувство сменилось на мягкость и нежность молниеносно.

— Ты должна отдохнуть, — прошептал он ей.

Она лишь кивнула и закрыла глаза. Мужчина встал и, не отрывая от лика любимой взора, обратился ко мне:

— Кристиан, я тебе очень благодарен. Я не знаю, как отплатить тебе за твою доброту… Но я должен попросить тебя ещё об одной услуге…

Меня сразу насторожили его слова. Кровь в жилах похолодела от его, хоть и привычно, спокойного тона.

— Последи за Софией и, прошу, никого не пускай сюда, кроме Оскара. Я скоро вернусь.

Не успел я и слова вымолвить, как этот прохвост исчез в проёме окна.

Надеюсь, что он ничего не учудит… И не втянет меня в никакую историю…

Я следил за состоянием Королевы. К моему счастью, никаких приступов не случалось и она шла на поправку. Спустя некоторое время в комнату постучали, незваным гостем оказался сын Её Величества. Я позволил ему войти. Он тихим шагом прошёл в помещение, осматривая его. Он остановился в двух метрах от того места, где спала его мать, и шепотом обратился ко мне:

— Сир Ольсен, как она себя чувствует?

— Уже лучше, Ваше Высочество. Идёт на поправку. — ответил я, подойдя к мальчику.

— Вы в этом точно уверены? — его голос странно дрогнул.

— Ваше Величество, конечно. Что случилось? — озадаченно спросил я.

— Пообещайте, что все будет хорошо…

— Оскар, все наладится. Только скажи, что случилось, — присел на колени и заботливо взяв ребёнка за руки, попросил я.

— Генри… Генри сказал, что слышал, как папа говорил с тётей Амандой…

Все тело мальчика тряслось, словно его бил озноб или внезапно охватила лихорадка. Он с трудом начинал каждое предложение, пытаясь держать себя в руках.

— О чем они говорили? — поинтересовался я размеренным тоном.

— Он сказал ей, что сегодня все закончится… Какие-то люди захватят замок… и… и…

Тут он прильнул к моему плечу, изредка всхлипывая. Я погладил его по голове, находясь в некотором замешательстве.

Генри? Сын Оскара и Аманды?.. Зачем ему подслушивать разговоры… Может он врет? Да и Густав ещё не возвращался в замок…

— Оскар? Оскар, мальчик мой? Что случилось? Почему ты плачешь? — с запозданием, словно сквозь толщу воду, до меня донеслись эти речи, произнесенные тонким, мелодичным голосом женщины, которая уже сидела возле меня, обнимая ребёнка и шепча нежные слова ему на ушко.

Я не хотел нарушать эту идиллию своими вопросами, которые останутся, скорее всего, без ответа… Но громкий и настойчиво стук в дверь заставил нас всех напрячься. Я быстро помог Софии и Оскару встать и жестом указал лечь на кровать. А сам подошёл к двери. Глухой стук раздался ещё раз, сопровождаемый низким возмущением на иностранном языке. Следом до моего слуха донесся молоденький, неуверенный голос слуги:

— Вы точно сами справитесь? Может мне стоит…?

— Нет-нет, мальчик мой. Я и сам справлюсь с порученным мне делом. — грубый, низкий, сиплый голос заставил слугу отступить. Спустя несколько секунд стук в дверь раздался вновь, но уже тише и в сопровождении знакомого, спокойного тона голландца:

— Кристиан, открывай.

Я приоткрыл дверь и, действительно, передо мной стоял мой старый знакомый, единственное, одет он был как священник в тёмной рясе, плаще с капюшоном. Я бы его не узнал, так как он выглядел полнее и ниже. Я признал его, когда он снял капюшон. Тогда я впустил его и вновь закрыл дверь, решив задать вопрос:

— Почему ты…?

Но меня нагло прервали уже привычным:

— Кристиан, это не столь сейчас важно.

Он выпрямился и вынул из-под рясы два мешка с чем-то лёгким внутри. Он тяжело выдохнул и поставил их на пол, после чего подошёл к кровати, где девушка приняла сидящее положение, приобнимая мальчика, который неоднозначно смотрел на них обоих, переводя взгляд с него на неё.

— София, как ты себя чувствуешь? — присев возле неё, поинтересовался он, не осмеливаясь притронуться к её коже.

— Лучше. Спасибо, — смущённо отведя глаза в сторону, ответила женщина

— Это хорошо... София, я не хочу пугать тебя и Оскара, но нам надо уйти. Ты ведь знаешь, что… — его голос иногда предательски начинал сбиваться с отдалённо — холодного, на чрезмерно близкий. Я понимал, что он не хотел вселять гнусные сомнения в молодой разум Оскара, но и от волнения или страха не мог сам себя контролировать.

Её Величество закрыло глаза и тихо пролепетала:

— Прости, я не могу…

Этот ответ ввёл в ступор не только меня, но и голландца, который оклемался почти сразу.

— Погоди. Но почему? — недоумевающе потребовал он объяснений, при этом мне показалось, что у него была версия, но он настойчиво не хотел её брать во внимание. Тут он резко обратился ко мне:

— Кристиан, возьми маленький мешок и сходи с Его Высочеством в его комнату, соберите его вещи.

София поняла мысль Габриэля и попросила сына пройти со мной. Он с нежеланием покинул мать и подошёл ко мне. Мы оставили их наедине. Когда мы вышли, ребёнок резко остановился на месте и спросил меня, одернув меня за рукав:

— Сир Ольсен? Я… Я хотел у вас спросить насчёт этого господина… Кто он? Я вижу его за последние два дня во второй раз в своей жизни. Но… Мне почему-то он кажется очень знакомым. Особенно, его голос…

Я не знал, что ответить маленькому принцу. Я не знал, стоит мне говорить ему правду… О том, что он искренне любит его мать… О том, что он является его настоящим отцом… О том, что он хотел быть ними, но жизнь не дала ему такой возможности… Хотя насчёт последнего я не был уверен. Я смог лишь сказать Оскару, что этот человек — очень хороший знакомый её мамы и меня, что он не сделает им ничего плохого, поэтому он может ему доверять. На всю жизнь запомнил, как мальчик посмотрел на меня с несколько озадаченными и разочарованными глазами. Он хотел услышать иное… Мы дошли до его комнаты, но он сказал, что быстро соберётся и переоденется, поэтому мне нет смысла заходить и от меня будет больше пользы, если я постою здесь и посторожу дверь. Я не стал возражать. Через несколько считанных минут Оскар вышел из комнаты в тёмных одеждах: брюках и широкой в рукавах рубашке, а так же в тёмном плаще с капюшоном. Он держал в руках небольшой мешок с вещами. Мы быстрым шагом вернулись в покои Королевы, где нас ожидала весьма неожиданная картина. Видимо, мы застали часть разговора, которого нам слышать не стоило. Ребёнок спрятался за моей спиной, когда мы зашли в помещение и закрыли дверь. Мужчина и женщина были слишком увлечены своим разговором, что не обратили на наше возвращение должного внимания.

— Посмотри туда! — с тёплой холодностью указал иностранец в сторону окна, — Ты ведь знаешь, что это значит?

— К сожалению… — с тоской и печалью давались слова норвежке.

Образовалась гнетущая тишина. Я ощутил себя неуютно, когда из открытого окна донеслись выкрики восставших людей.

— София… Перевороты и восстания никогда ничем хорошим не заканчивались.

Его голос умолк. Пауза давила мне на нервы, казалось сильнее, чем им. Мальчик сжал за моей спиной мои одежды. До моих ушей донеслись тяжёлые шаги и вновь его голос, но на этот раз не такой резкий, а аккуратный, словно он пробовал почву, ища как поступить к какой-то теме, которая его волновала:

— А тут ещё и негласное объединение Швеции и Дании… В лицах Аманды и Густава.

— Нет тут никакого объединения! — тон Софии был уверенным и громогласным, хоть и спокойным снаружи. Её глас, словно бился об отступы скалы с гулким строгим эхом.

— Аманда всегда хотела стать Королевой. Что у себя на родине, что с Оскаром, что с Густавом. Она не боится их использовать для достижения этой цели. Она два дня назад дала тебе стакан воды, в котором был морфий, сделанный из зараженного опиума. А этот морфий ей дал Густав. Тот самый, которого ты называла глупым мальчишкой девять лет назад. Из-за этого ты заболела. Они хотели все разрешить до восстания. Как можно быстрее… Прости, но это правда, которую ты должна знать…

Женщина обвила себя руками, а в глазах мужчины мелькнула вина.

Жестоки твои слова, Габриэль. Возможно, правдивы, но они как соль по открытой ране…

— Я не хочу тебя пугать. Но сильнее… Не хочу видеть… Твоей смерти…

Его руки тряслись. Его колотило. Как тогда с Ламбертом. Но он пытался сдержать себя и пока это получалось. Но слова давались ему с трудом. Он никогда не любил говорить в слух о том, что может произойти страшного в ближайшем будущем. Они стояли порознь друг от друга. Каждый обдумывал что-то свое эти несколько секунд. Но… Мне кажется, что мысли их были направленны в одну сторону. Вскоре иностранец повернулся к ней и резко сократил расстояние между ними, взял её за руки и продолжил тихо-тихо. Так чтобы слышала его голос только она. Чтобы она услышала.

— Давай уедем. Вместе. Я перевезу тебя через границу. Уедем туда, куда захочешь. Ты всегда хотела увидеть море и побывать там, где тепло? Хочешь… Уедем в Испанию? Где солнце будет ласкать твой лик? Или в Грецию, где твои ноги покорно будет омывать море? Или в Хорватию, где величественные горы будут возносить свои песни небу?

Девушка подняла на него свои удивленные глаза, после чего опустила их в пол и закрыла.

— София… Прошу. — шёпот сбивался на мольбу, — Заберём с собой Оскара. Если не о себе, то о нем подумай. Ведь они не только пойдут по твою душу, но и его. Он — единственный твой сын. И, следовательно, единственный законный наследник.

Королева поджала губы и закрыла глаза. Её руки невольно сжали сильнее его. Мне казалось, что она хочет что-то ответить, но не могла решиться.

— Ласточка…

Голландец выжидал её ответа, внимательно смотря на неё. И, похоже, что-то заметил…

— Ты боишься за народ? Или…

Глаза женщины распахнулись и в них я увидел воды озёр Норвегии. Её голос мелодично и с тоской зажурчал в ответ на сий вопрос:

— Я не знаю… Не понимаю… Я пыталась сделать все, чтобы не было этого глупого восстания! Понижала налоги, открывала общедоступные школы и университеты, во время голода раздавали еду… Пыталась следовать всем заветам отца. Быть строгой, но милосердной и внимательной к просьбам и жалобам людей. Но… Видимо…

Её голос задрожал. По щеке скатилась прозрачная слеза. В это мгновение я почувствовал, как из-за моей спины выбежал принц. Он припал к матери, крепко её обняв. София и Габриэль резко распахнули глаза, тогда они нас и увидели. Рухнула невидимая стена между нами, скрывающая нас от их. Женщина нежно приобняла сына, вытерев с глаз свои слезы. Мужчина тихо промолвил, будто бы в сторону, погладив ребёнка по голове и плечам:

— Какой смышлёный мальчик.., — после обратившись к любимой:

— София, надо принимать решение…

Она посмотрела поочерёдно на них и кивнула.

Что было дальше? Я не знаю точно. Мне пришлось уйти из замка раньше, чем им, чтобы меня не заподозрили в чем-либо. Но… Я уверен, что с ними все в порядке. С чего я так решил? Во время захвата замка слух о гибели Королевы и её сына разнеслись по городу, словно штормовой ветер набросившийся на прибрежное село… Но я видел повозку странного священника, выезжающую из задних ворот замка Акерсхус…