Ночь Дьявола дарит тепло от огня деревьев,
Лунный свет неохотно сочится сквозь крылья.
Не случайность, на своем месте череда звеньев,
В Героя влила жизнь колыбельная птичья.

Истошно-прекрасно объявит новость Ворон,
Стуком по плите попросит зайти в этот мир.
Разорван будет деревянно-земляной кокон,
С неутолимой жаждой в груди, как сувенир.

Прежнее жильё пропитано скорбью до слёз,
Усилит чувство мести превратив в манию.
Послание ветер кому нужному донёс,
Герой стоек и не поддастся терзаниям.

Мафиозные пешки кровью смывает с доски,
Любовь переодетая в ярость придаёт сил.
Он главный коллектор: всё вернут ему должники,
Кроме той самой, которую больше всех любил.

Финальный босс хитёр и котелок то варит:
Ворон — неуязвимость, так что первая цель.
Но промахнулся и только лишь статус: ранен,
Хотя выгода есть от этих отчаянных стрельб.

В поисках успокоения приполз к могиле,
К той единственной, за которую он и мстил.
Победитель весь в крови прошептал: "Помоги мне!
Совсем немного не хватает до конца пути"

Дух любимой его нежно приобнял украдкой,
Раны затянулись и боль утратила власть.
В иной мир их обоих перенёс крылатый,
Каждому по заслугам вселенная воздаст.

Я пропахла больницей, лекарством, маразмом, отчаяньем, тленом.
Покурить, помолчать и подумать — большое роскошество.
Позапрошлое лето было таким ох@нным!
Как сияла от счастья тогда моя пьяная рожица.

Оно стало последним (я знала)
И всё было можно.
Потому во все тяжкие, словно мустанг по прерии.
Сердце ныло и ныло, твердило что всё это ложно.
А я словно вампир пила это лето с артерии.

Где я прошлой весною нашла в себе столько мужества?
И теперь я поблекла, раздавлена, вытерта, выпита.
Я похожа на алкаша метила хлебнувшего.
Я не знаю сейчас никакого другого эпитета.

Разговоры о карме, грехах никогда не закончатся.
Говорят, отпусти, принимая во благо тяготы.
Боже, мне не хватает теперь моего одиночества.
Того пьяного лета, свободы и терпкой ягоды.

когда ты вырастешь, наступит тишина
родная тишина, которой нам
не обрести, не вынести из формул
в ней будут голоса, дожди, штормы
сухие чётки сбившихся часов
на ночь закрывающий засов
череда других перечислений
случившегося где-то не с тобой
с каким-то несущественным тобой
неподходящим для осуществлений

ты вырастишь свой мир, свою войну
за чью-то неродную тишину
неяркую безмерную жену
способную любить и повторяться
и вас укроет яблоневый сад
в котором ваши яблони висят
подвешенные, будто голоса
застывшие на небе постояльцы

ты вырастаешь выше, чем они
чем собственный изменчивый двойник
чем по пути случившийся ребёнок
и тишина по-прежнему твоя
ты сам себе корабль и маяк
и точка, и пространство, и клеёнка

с которой начинает подтекать
по отзвуку, по капле доноситься
привычный грохот протоколесницы
бесформенный безличный предикат

вот только ты не вырос, не дорос
до тишины, в которой ближе космос



~01.2021

Когда деревья снова станут зелёными,
И пластика оковы опять выйдут из строя,
Моя сможет обновиться трафиком хроника,
Ведь вернётся та самая жгучая особа.

Не люблю, но и без неё сон станет игнорить,
От поцелуя сильнее напрягутся скулы.
Как только о чувствах, то слово к аллегории,
Я привык к тебе, значит, к чёрту в мусор пилюли.

Чтобы осталась со мной не буду сжимать кулаки,
Когда объятия твои станут ломать кости.
В животе не бабочки, но всё же есть мотыльки,
Для них это не дом, а какой ни какой хостел.

Зависимость от тебя пугает до судорог,
Боль, среди каких заблудилась маршрутов ты.

Счастьем озарился утренний рассвет.
День, как будто, в праздничный наряд одет.
Что произошло, да это не секрет:
Я сегодня отмечаю 40 лет.

Приходите все на праздничный обед,
И от поздравлений буду я согрет.
Пусть по жизни больше не случится бед.
Я сегодня отмечаю 40 лет.

Чашу мне налейте до краев вина.
Осушить хочу её я враз до дна.
И виски мои покрыла седина.
Пусть печаль уйдёт, она здесь не нужна.

В это день меня увидел белый свет.
День грядущий новый передаст привет.
Никаких сегодня мне запретов нет,
Я сегодня отмечаю 40 лет.

Под гитару мне свой пропоют куплет.
Грусть сегодня я отправлю под запрет.
Буду соблюдать свой жизненный завет,
А сегодня отмечаю 40 лет.

Вы брали книгу в руки, хоть однажды?
А помните вы чувств своих мотив?
Пред тем, как распахнётся друг бумажный
Вас в плен сюжета лихо захватив.

Как волновал нас запах типографский,
Чуть слышный запах здесь живущих глав.
Быть может, просто я сгущаю краски?
Откройте книгу и вдохните. Прав?

А далее, за титульной страницей,
Мы видим строк заветных торжество,
Где предложенья строгой вереницей,
Зовут нас окунуться в волшебство.

Воображение уносит нас мгновенно,
А тихий шелест тоненьких страниц
Даёт свободу, раздвигая стены,
Стирая в пыль условности границ.

Мы улетаем прочь от тягот быта.
Мы словно птицы, волен наш полёт.
Мечтаем, и дорога нам открыта,
Она нас в мир иллюзии ведёт.

Кончается роман, и мы невольно
Пытаемся ещё раз прочитать
Последних строк слова, непроизвольно.
Роман закончился, но чувства не унять.

Витают мысли словно продолженье.
Задумчиво в начало пролистав,
Пусть проза, пусть стихотворенье
Живёт в душе, нам главное отдав.

Погладив ласково тиснение обложки,
На полку мы поставим, в ряд других
Любимых книг, галдящих без умолку:
«Возьми меня — я лучшая из них»

Бумажных книг, увы, и к сожаленью
Умчалось время, видно навсегда
Компьютер предоставит текст, для чтенья
Очарованье книги — никогда.

пробеги по холодным слезам февраля
до кровавого моря рассвета.
покрывается пылью мурашек земля —
наша песня ещё не допета.
напои своего золотого коня
ярким светом весеннего солнца.
знай, все песни и сказки мои — для тебя,
и души все открыты оконца.
ты пройдёшь много миль и увидишь весь свет,
ты познаёшь все мудрости мира,
только знай — я все жду тебя так много лет,
я все жду — запоет твоя лира.
пробеги по холодным слезам февраля
до кровавого моря заката.
ты придёшь, ты услышишь, ты вспомнишь меня,
и мне большего в жизни не надо.

Однажды утром я, проснувшись рано,
Почувствовал себя больным, и как-то сник...
Решил я вызвать скорую, спонтанно.
Решил — и вызвал помощь в тот же миг.

Я терпеливо ждал, и вот, о чудо!
Трель домофона возвестила мне,
Что я спасён, и вновь здоров я буду,
Забудет память о тяжёлом дне.

А вот и врач. И тут вопрос с порога:
«Чем, батенька, решили захворать?»
Конечно, вариантов было много:
«Но мне б хотелось от врача узнать...»

И тут я понял, что погорячился,
Что вторгся в мир не моего ума...
В лице сей доктор тут же изменился.
Не доктор вовсе — праведность сама.


«Кто надоумил вас, диагноза не зная,
Специалистов отвлекать от дел?
Ведь думать только о себе, стеная,
Слабейших духом истинный удел!

Как много мы могли за это время
Спасти, в диагнозе уверенных своём!
Они сейчас несут болезни бремя,
А мы теряем время, здесь, вдвоём».

Я слабо препирался с эскулапом:
«Да понимаете — болезнь, неадекват...»
Я мямлил еле слышно, виновато,
Что в дураки я первый кандидат.

«Ну ладно, — сжалился хозяин неотложки, —
Уже решили, что вам нужно принимать?»
Я от стыда чуть-чуть не выскочил в окошко —
О чём я думал прежде чем их звать?

Он удалился, унеся с собою
Уверенность мою, и тот апломб,
С которым в скорую я позвонил, не скрою —
Самоуверенный и неприятный сноб.

Теперь, пред тем, как вызвать неотложку,
Я к участковому врачу спешу попасть,
Что б о болезни знать не понемножку,
Что б в грязь лицом при встрече не упасть.

Не забываю про аптеку тоже,
Что б фельдшера рецепт предугадать.
Короче, всё что он понять не сможет
В моей болезни, я обязан знать!

И с той поры я службы вызываю,
Будь то скандал, или с огнём беда.
Ноль два приедет — я про всех тут знаю,
Для ноль один — багор, и есть вода.

На тринадцатое, в пятницу, да в ночь,
Мой рассудок попросился выйти прочь.
Все пугалки и страшилки, что я знал,
Мне являться стали, хоть я и не звал.

Первым, ясно, заявился домовой —
И давай греметь отчаянно трубой.
«Нет трубы в квартире», — крикнул я ему.
Замолчал, обиделся наверно, не пойму...

Но не зря ведь он зовётся «домовой»,
Не уйдёт он просто так, ведь он такой.
Он посудой начал в кухне грохотать,
А на это мне и нечего сказать.

Отгремел, и завалился на диван,
И свалил с водою, с тумбочки, стакан.
Он полночи что-то рушил и ломал,
А потом затих — наверное устал...

На четырнадцатое, только лёг едва,
Привидения явились — целых два!
И корявыми руками стали вдруг
Горло сдавливать, надеясь на испуг.

А потом вдруг закружили словно шквал,
Всё пытались затащить меня в подвал.
Но всё тщетно, даже злобным мертвецам
Непосильны девяносто килограмм.

В третью ночь явилась старая карга,
И кричит: «Дрожи — я Бабушка Яга!
На лопату я тебя милок — и в печь.
Полезай — и мне, старушке, не перечь!»

«Слушай, бабка! Я от ужаса дрожу,
Когда утром на работу выхожу.
У меня в подъезде бабушка живёт,
Так она за пояс дьявола заткнёт.

А по поводу печи — опять провал!
И в огне не раз я, бабка, побывал.
И не страшен мне печи палящий жар —
На заводе я, бабуся, сталевар».

Закручинилась тут Бабушка Яга:
«Костяная у меня болит нога...»
Я, конечно, как мужчина-джентельмен
Посоветовал старушке «Вольтарен».

Леший грязный и вонючий приходил,
И с собой кикимору-подругу приводил.
И Кощей: «Мне тайну смерти не постичь!»
А на самом деле — чахлый, жалкий дрыщь...

Но пришла однажды пятница опять,
И решили мы с друзьями загулять.
Ну, и выпили, отнюдь не по одной...
Не проснусь я — да взорвись хоть шар земной.

Вот расплата, утром явный перебор:
Заявились даже те, кто не «фольклор».
Стали скопом все орать и причитать:
«Мы пугаем, а тебе всё наплевать!

Леший — в баню, мясо кушает Кощей,
А Яга с ногой достала всех врачей!»
И кричат: «Зачем ты рушишь наш союз?»
Дескать, я их не достаточно боюсь.

Эх, кошмарики — наивный вы народ.
Вам бы в городе пожить хотя бы год!
Там такое приключается порой,
Что аж хочется к кошмарикам,
                                                                домой.

Значит у каждого из нас свое "завтра"...

И не надо писать записки,

Я сожгу их и брошу в бокал.

Мешая закат в пять часов,

Небо плескается искрами...

"Завтра" что нам обещали не искренне..

"Завтра" что нам обещали — мрак.

Если все это твой новый дом,

То мне там не рады.

Я лишь пепел в стакане,

Я лишь утихающий дым.

Мои чувства рассыпались градом...

Под ночь звездопадов

Что никогда не станет чем-то родным.

И вот мы почти не видимся.
Дороги и боги разные.
Кто думал, что размагнитятся поля?
Я веру с надеждой мучаю.
Листаю небрежно прошлое.
А хочется невозможного.
Тебя.

А мне бы да в ночь январскую
И в вечер апрельский сразу же
Влетая в объятья жаркие застыть.
Стекло амальгамы в крошево.
Я просто желала большего.
Ты требуешь невозможного.
Забыть.

И вот мы без слов прощаемся.
Победу с разлукой чествуем.
Ни капли не сомневаемся во лжи.
Я — блажь или сумасшествие?
Ты — счастье моё и бедствие!
Возможно ли невозможное?
Скажи...

Звенит колокольчиком платье при шаге,
И эта мелодия Тайну хранит,
Когда обнажали Достойные шпаги,
И кровь размягчала упрямый гранит…

Идёт осторожно девчонка с улыбкой,
Немного робеет, и пальцы дрожат,
Когда перед взором мелькают открытки,
И Вечностью дышит, смущаясь душа…

Мелькают за шторами детские лица—
Снуют Ангелочки, храня чистоту…
Сегодня девчонке нельзя оступиться,
Пройдя за цветную на сердце черту…

Загадки действительность пишет мазками,
И шепчут чуть слышно сердец родники,
Лукаво глядит за спиной Мураками,
И крыльями гладят виски мотыльки…

Невестой застыла на пару мгновений
Моя героиня на звёздном пути,
И дарят кварталы букет откровений,
Которые каждый сумеет найти,

Которыми платья звенит колокольчик,
И ветер ночной, прикасаясь к губам,
Летит в облака, как весёлый Погонщик,
Вплетая в мотивы восторженный гам…

Колечко украсит изящную руку,
Но статус Невесты оставит печать,
И будет осваивать сердца Науку
Девчонка, пришедшая Свет излучать…



Музыка Stive Morgan— In My Dreams...

За гранью ненастных заснеженных дней,
Растаяв туманом в проёме Портала,
Почувствовал я притяженье корней,
Которыми Вечность с любимой связала…

Из прошлого крохи находок познав,
Нашёл отголоски грядущих открытий,
И гладя ладонью податливость трав,
Росою глаза недоверчиво вытер…

Сместилась гранёная сфера небес,
И радуга выгнулась пёстрою лентой,
Ступив на которую, сердцем воскрес,
Вкусив торжество непростого момента…

Глаза не отводят, сказав о любви,
И руки не прячут, признаний отведав…
Ты только от сердца на путь вдохнови,
И я одолею напасти и беды…

С мечом прошагаю по тропам крутым,
Тебя заслоняя собой перед битвой,
Накрою под вечер платком кружевным
И ночи губами распробую слитно…

Доверься и просто стремись по пятам—
Укроют следы непокорные травы...
И верность таким необычным мечтам
Двоих приведёт на излом переправы…

Лишь только шагая по сказочным снам
Познаешь оттенки моих откровений
И сможешь довериться ярким мазкам,
И силу постигнуть сердечных томлений…


Музыка Devaldi— Arcturus...

Щелчок зажигалки.
Вверх облако дыма.
Опять смято утро тяжелым похмельем.
Боль обручем сжала виски нестерпимо.
Он пил слишком много на этой неделе.

Когда его сердце от боли застыло?
Когда его бросила умница-муза?
Кончается день, как бутылка текилы.
Его время — смесь.
Пьянства, женщин и блюза.

Вся жизнь разделилась на "до и на после".
На две партитуры, на два континента.
Чего не хватало?
Да Господи, воли!
Адажио.
Престо.
Адажио.
Престо.

Осенний Норд-Сайд.
N Clark street, "Blue Chicago".
Его выход в десять.
Ни позже, не раньше.
В такие часы деньги просто бумага,
В такие минуты неважно, что дальше.

Забыть бы про боль.
Не хватает покоя.
И чувства опять, как клещами зажаты.
Немного тепла.
Стать на время собою.
И память согреть,
Вспомнив вдруг как когда-то...

Горячей волною плескала харизма,
Которой в косухе и джинсах так тесно.
Как жизнь целовала
С контрастным цинизмом
То жарко, то пресно.
То жарко, то пресно.

Лазурь Кюрасао и солнце текилы
Подарят забытое чувство рассвета.
И вот они, кажется, новые силы
Ты драйв, ты ударник, ты мощь, ты ракета.

И взгляд черно-белый окрасится цветом.
Польется рекой вдохновение,
А муза,
Что сердца хрусталь раздробила поэта,
Отвалится прочь, как былая обуза.

Похмелье уйдет, станет память почище,
И будет подзуживать мыслью протеста:
Всему в этой жизни найдется, дружище,
И время, и место.
И время, и место.

А утром она решила, что будет всегда счастливой,
Рогалики печь, убираться, улыбкой сверкать в продавцов,
Осанку держать, ходить в театр, на стол накрывать красиво…
Зеркальные лужи играли слогами рекламных слов.
А утром пришёл сентябрь, пришёл с листопадом и солнцем.
Уборка — не волк, несомненно. Она убежала гулять.
По парку бродила. Решила, что «осень хандрящая» — нонсенс.
Апатии как не бывало. Жаль, в театр не сходила опять…
Листва облепила ботинки. А днём наступил октябрь
Ангиной, ветрами и ливнем на гордость, решимость и грудь.
На лужах — главрыб-абырвалги, а в небе — горящий корабль,
А ей не хотелось спасаться, ей просто хотелось вздремнуть…
Листва размокает и рвётся, сутулятся плечи от ветра,
А к вечеру — «кто там?» — ноябрь вступает в свои права,
Паломник как будто, а город — как будто священная Петра…
У осени были мотивы — ведь осень извечно права.
А ночью она сидела без хлеба, в хандре и в пылище.
Зеркальные дверцы серванта игрались с огнями домов.
Она пьёт глинтвейн, размышляет, ответа какого-то ищет…
Рубиново-жёлтая осень бушует всё тише и тише.
Азору ссыпаются листья на лапы заместо цветов.

Весь город затерялся в снегопаде,
Во времени, в пространстве — навсегда!
Не надо торопиться никуда —
И ни о чем тревожится не надо.
Все растворилось в белой пелене –
Дома, машины, люди, краски, звуки,
Лишь мы с тобой, сплетя покрепче руки,
Идем. Ты прижимаешься ко мне.
Щекочет нам снежинками лицо,
Невольно заставляя улыбаться,
И на ресницах капельки искрятся,
Когда легко взбегаешь на крыльцо,
Откинув капюшон. Румянцем щеки
Пылают — так взбодрил тебя мороз!
Дыханьем грею твой замерзший нос,
Ладошкой растираю твои ноги,
Стянув промокший кожаный сапог –
Изящней в мире я не знаю ног!
У ног твоих состариться б я мог…
А, черт, я тоже, кажется, промок!..
Блестят твои лукавые глаза,
Ты поправляешь непослушный локон…
Сегодня — снег портьерою для окон,
Сегодня вся природа с нами «за»:
Весь город затерялся в снегопаде,
Во времени, в пространстве — навсегда!
И мы плывем, обнявшись, в никуда,
И я «Люблю!» в твоем читаю взгляде…

Унылый день не станет датой,
забудь и зря не морщи лоб,
на простыне, ветрами смятой,
уснул калачиком сугроб.

Раздвинешь шторы — тени в коме,
на сером — белые штрихи,
ночных воспоминаний промельк
тревожит старые грехи.

Былое тронешь ненароком,
не вороши, что там — внизу,
худой фонарь у тёмных окон
пускает жёлтую слезу.

И сколько от себя ни бегай,
найдётся повод для тоски...
с берёзой, облаком и снегом
роднятся белизной виски.


Валерий Мазманян

Мудрец китайский Чжуан-цзы
рыбачил как-то раз на речке.
И вдруг к Чжуану подошли
два незнакомых человечка.
   
Они воскликнули: «Мудрец,
к тебе послал нас император,
ступай на службу во дворец
и станешь знатным и богатым!»
   
Но вдруг Чжуан у них спросил:
«Что предпочтёт та черепаха:
прожить остаток лет в грязи,
иль стать богатым знатным прахом?»
   
«Конечно жизнь! Конечно грязь!» —
сказали хором два кретина.
«Вот так, — воскликнул Цзы смеясь, —
и передайте господину!»
   
   
,
Антип Ушкин

Этой душной апрельской ночью,
Неизбежно рассудок дробя,
И тоску разрывая в клочья,
Мне бы только глоток тебя.

Этой ночью, ленивой и вялой,
Источающей благодать,
Под луной навсегда усталой,
Мне бы только тебя целовать.

Мне бы только тебя коснуться,
Ощутить тепло бледных рук,
В омут глаз с головой окунуться,
И шептать бесконечное "друг".

В темноте прокуренной, рваной
Я безмолвно стою у окна.
Этой ночью безудержно пьяной
Мне бы выпить тебя до дна.

30.04.2012

Проснулся утром человек,
И новой жизни улыбнулся.
С утра весь день, как целый век,
И вновь в него он окунулся.

Построил планы человек,
На целый день, словно на вечность.
Чтоб всё успеть, пустился в бег,
Оставив позади беспечность.

Свершает планы человек,
Идёт к задуманному смело.
Уходит день, как талый снег,
А завершить всё не сумел он.

Встречает вечер человек,
Устало выпьет чашку чая.
Тянулся день, как-будто век,
Но планам нет конца и края.

        18/02/21
    Олег Галайдин

Скажешь мне, будто ты ни на что не заменишь свободу.
Я скажу, что никак не смогла бы прожить жизнь с тобой.
И слова пропуская сквозь пальцы, как талую воду,
Мы идём по другому пути за далёкой звездой.

Мы с тобой в этой жизни, как две параллельные рельсы.
Бесконечно — мы рядом, но нам невозможно сойтись.
Полосатые судьбы — меняют составы и рейсы.
И на поезд садясь, на безлюдный перрон оглянись…

Вдруг увидишь мой взгляд вдалеке, шаг замедлишь немного,
Но раздастся гудок — и продолжится жизни маршрут.
Параллельно бегут наших судеб стальные дороги.
Обещай же, что в следующей жизни пути совпадут.

Луна как совесть в небесах повисла,
тоска как выпь пугает в тишине.
Всё ничего имеет в жизни смысла.
Всё никогда приходит не ко мне.

И стук в окно не растревожит душу,
и сердце не замрёт при слове "смерть".
Я никогда всегда молчание нарушу.
Я ничего и всё смогу суметь.

Тревогу выдал монитор пронзительным писком,
Тетрадный лист съёжился, поджав углы от страха.
Угроза реальна, она рядом, совсем близко;
Сменю звание мирское и теперь я автор —
Бойся меня неистовая, темная сила!

Вот четыре всадника у границ притаились,
В разведку уйдет ручка и отряд карандашей.
Буквенный след за собой оставив вместо пыли,
И не заметили сразу, что привели гостей:
Скуку для атаки прислало Уныние.

Истощением бросается метко Пустота,
Не замечая помех щитов из колких строчек.
От воздействия Тишины мудрость теперь вода:
Сквозь пальцы в землю, не на лист — сложен ее поиск;
Забвением накроет Лень, словно глыбою льда.

Карандаши теряя ластик, увы, гибнут,
Блокнот предаст — дезертирует без слез в урну.
С верой в победу до последнего в экран тычу.
Сменил профиль и уже подражаю хирургу:
Свой мир от рака всадников я тщательно чищу.

Силы на исходе, но есть допинг в виде чая,
А зеленоглазая Муза прикроет спину,
Квартет в ужасе, бегут друг друга ругая.
Уставший поле боя я смиренно окину:
Это победа! Но вот всадники всегда рядом.

На ветках колтунами свиты гнёзда,
Затмили небо чёрной стаей вороны...
Тупик? Шлагбаум? Только перекрёсток,
Здесь указатели на все четыре стороны...
Неловкие манёвры, повороты,
Ты мечешься, оставшись перед выбором,
Ещё не ведая, что не твои заботы,
Какая карта из колоды выпала.
Намеченные цели — заблуждения,
Преград не видно ветер обгоняющим,
Прямая трасса, скорость, превышение,
Несёшься вслед за огоньком блуждающим...

Из — под твоих ресниц восточных
Сверкнули мне огни очей, —
Оазисы в краях полночных,
Одной и тысячи ночей.

Где вдаль песчаными морями
Плывёт верблюжий караван,
Под златоткаными шатрами,
Куря кальян, сидит султан,
И благовонными маслами
Умастив бёдра и живот,
Волос смолистых шёлк и спину
Там верный евнух господину,
Подобно преданному джину,
Жену любимую ведёт.

В саду цветущем пенье райских,
Огнём горящих, дивных птиц
И пляска смуглых танцовщиц
В одеждах из шелков китайских.

Я видел древние столицы:
Каир, Дамаск, Багдад, Бейрут,
Где реки розового ситца
Медово — винные текут,
И воздух пахнет там корицей,
Мускатным цветом, имбирём,
За ним когда-то отправлялись,
В морях неведомых скитались,
Назад, порой, не возвращались,
Корабль вслед за кораблём…

Повсюду шпили минаретов
И полукруглых куполов,
В стране, где вечно длиться лето
И не бывает холодов...

Всё это мне сейчас явилось
В твоих пленительных очах...
А мы сидели при свечах,
И за окном пурга кружилась.

Погнали жить
Нет ты меня неправильно понял
Жить , как Месси на зеленом футбольном поле 
как Курт Кобейн, в лучшей своей нирване 
Давай жить, как будто бы нам не сказали 
что есть барьеры, социальные нормы,грех 
что смерть каснется каждого,непременно всех. 
Давай жить так, будто бы нет осуждающих 
жить, как два ничего не знающих вечных сердца,
что бьются как у маленького колибри 
и пускай мы пули совершенно различных калибров 
давай будем жить! Это проще простого,сложнее сложного,
в мире много страшного, ложного 
только я не хочу быть ложкой, что не чувствует вкуса похлёбки.
Я хочу быть кончиком языка, который чувствует слишком тонко 
и пускай его обжигают крутым кипятком 
и прикусывают собственными зубами. 
Жизнь — это то, что мы делаем сами

Давай же наша кожа станет чувствительной , как кожа на мочке уха.
Желаю тебе ни пера, ни пуха!
Держи меня за руку и прыгай в бурные воды.
Я рожден с вечным дефицитом живой свободы 
и если тебе со мной хорошо на поле без стен и суждений 
давай будем жить!
И самой глобальной целью 
сделаем: любовь, босые ноги, открытое сердце 
я прошу тебя до души раздеться 
и пускай это будет наше самое взрослое детство 
пахнущее как карри с щепоткой перца.
Красочное , как сари, как ноздри панка.
Я с тобой — грабитель любого банка
Самый рисковый игрок за самым рисковым столом.
Я с тобой — штурмом и в белый дом. 
Ты меня дурманишь, как аромат пиона,
давай будем жить у самого края каньона.
Станем , может прихожанами, может скитальцами 
только бы всегда — переплетаться с тобою пальцами

Я, как и ты, впитал в себя тоску,
пытаясь рифмовать её до дрожи…
Всегда как хищник я готов к броску,
мы оба на изгнанников похожи
Из окон часто вижу суету
и серый хвост ползущего трамвая,
за маскарадом шумным — пустоту,
при этом, грусть свою от всех скрывая…
На радость мне, в стекло стучат дожди,
там сыро, за окном, а в доме — сухо
Тревожат мысли — что там, впереди?
Щекочут душу, ну, а в ней — разруха…
Наверное, похож я на тебя
бессонницей, молчанием украдкой
Пусть жизнь свою, на горести дробя,
мы для других останемся — загадкой

Я спрячусь в городе дождей,
Себе возьму другое имя.
По мне не плачь, и не жалей
Меня глазами голубыми.
Из всех домов мой всех мрачней,
Он серый днём, и черный ночью .
Он стар, а стало быть мудрей,
А облака над ним всё в клочья.

Здесь во дворе стоят послушно
Деревья, и машины в ряд.
Снаружи окна равнодушно
И одинаково глядят.
Им абсолютно всё равно
Уйду совсем, или вернусь.
Я здесь живу не так давно,
Но знаю, что живёт здесь грусть.

А у нее сестра — тоска!
Всегда простужена, сипит.
Наверное от сквозняка,
Который вечно здесь свистит.
В моей квартире пустота,
Но капает на кухне кран.
И не застелена тахта,
А все вокруг сплошной обман.

Я в полудрёме ухожу,
И в полудрёме возвращаюсь.
Я никого здесь не сужу,
И ничему не удивляюсь.
Но верю, в городе дождей,
Ко мне вернется моё имя.
По мне не плачь, и не жалей
Меня глазами голубыми.

Когда — то человек искал истоки Нила,
На хрупких кораблях скитался по морям,
Потом прошли века, Земля часть тайн открыла,
Но слишком человек пытлив был и упрям.

Всю сушу исходил, бывал в морской пучине,
Как птица он парил в бескрайних небесах,
И понял человек — Земля ему отныне
Тесна, — он повзрослел в мечтаньях и делах.

И мысли человек направил за пределы
Земных пространств туда, где не было границ,
По Млечному Пути созвездий там летела,
Сверкая череда алмазных колесниц…

В степях казахских, где кочевники варили
Шурпу, усевшись вкруг кизячного костра,
Построен космодром. Всё — притяженья силе
Людей не удержать — на старт пришла пора!

И вот блестящий шар летит вокруг планеты,
И радиосигнал на Землю шлёт: бик — бик,
Предопределено судьбою было это,
Свершилось — человек и космоса достиг.

А кто это идёт по стартовой площадке?
Он — самый первый, кто отправится в полёт,
В неведомую высь рванётся без оглядки,
В историю вписав навеки этот год.

Секунды, будто пульс, стучат в висках. На старте
Ракета ждёт, застыв. Отсчёт: три, два, один!
Старт! Ставка высока была на этой карте —
Мечты, престиж и жизнь, вершина всех вершин.

«Поехали!» сказал спокойно он в эфире,
По улице пошёл, как — будто городской,
Планету облетел он нашу первым в мире
И человечество повёл всё за собой.

Вполголоса прощаюсь навсегда.
"Прости-прощай, теперь я уезжаю!"
Возникнут между нами города,
но расстоянья больше не пугают.

Поскольку равнодушие давно
похоже на обычное явленье,
нам оставалось в общем то одно
вдруг изменить привычное мышленье.

Ты преуспела, более чем я,
в своих потугах раненого зверя.
Я не палач, и даже не судья.
Прости мой друг, но я тебе не верю...

Любовь богов опаснее стихии,
Их гнев страшнее пламени и бури.
Не жди, когда глаза свои сощурив,
Ревнивый бог устроит тиранию.

И вот, когда охотница Диана,
Безумной страстью воспылав к Амуру,
Совсем другую тонкую натуру
Ласкал Амур, не чувствуя дурмана,

В один из дней в саду гуляла Роза,
Светило солнце теплыми лучами,
Подул зефир, чуть вздрогнула плечами,
А за спиной смертельная угроза.

Диана долго выжидала жертву,
Терновый куст — сопернице награда.
Поверженной останется преграда,
Нагое тело больно ранят ветви.

Ну, где же ты, я кровью истекаю, —
Шептала нимфа бледными губами.
Любовь Дианы встала между нами,
А мы с тобой все время шли по краю.

Ну где же ты, мне холодно и больно,
И все слышнее голос Прозерпины.
Зовет к себе сквозь горы и долины,
Я ухожу соперницей безвольной.

Улыбкой на устах застыла вечность,
Сомкнулись веки, небо потемнело.
Весенний дождь собой укроет тело,
Впитав в себя всю боль ее и нежность.

Терновый куст, невольной став причиной,
Омыт дождем и горькими слезами,
Теперь пылал бордовыми цветами,
Их аромат ветра несли в долину.

И где-то там божественным казалось
Благоухание кровавой розы.
Любовь как сон — обманчивые грезы,
А для богинь — обыденная шалость.



25/03/10

"Бессмертия у смерти не прошу".
Да и к чему мне вечность как поэту,
когда вокруг беСсмысленности шум,
и эта жизнь лишь поиски ответов.

Вопросов нет. И в небе облака
привычно тянутся, оттягивая встречу
июньский полдень, теплая река
и тяжесть одиночества на плечи,

В котором ты и книга стихослов-
молитвенник, потертые страницы...
Я столько их прочел — твоих стихов,
изгнанник и поэт из-за границы.

26/06/07

Бойся, поэт, состязаться с величием музы,
сколько вас было, погибших от звуков кифары,
тех, кто осмелился стать ей ненужной обузой,
тех, кто теперь подметает пустые бульвары.

Сломаны жизни, надежд неоправданных много,
гениев нет, а в остатке одни графоманы.
Что для тебя разговоры пустые о долге,
если словами никак не заполнить карманы.

Бойся, поэт, состязаться с величием стаи,
сколько вас было, задушенных стадом пиитов,
грозные окрики вскоре окажутся лаем,
вместо чернил — сквернословия грязные биты.

Бойся поэт, что исчезнет твоя Терпсихора
или Эрато — уж как там отпущено Богом.
Бойся всего, но не бойся величия хора,
разноголосия, данного свыше пророком.


6/07/07

Рассказать Вам о мыслях без слов
так хотелось давно и не раз
и коснуться душевных основ
без мудреных, заученных фраз.

Уловить море красочных гамм,
ощутив безмятежный накал…
Подмигнуть уходящим годам,
чтоб улыбка была, не оскал.

И с надеждой шепнув небесам
уловить, как ответ — тишину...
Вновь поверить в построенный храм,
в то, что в жизни не зря промелькну.

Я хотел бы поверить в людей,
в доброту их бессмертной души,
и забыть, что ползучий злодей
очернил их почти за гроши.

Понимаю, что до чистоты
не добраться при жизни земной…
Осуждающим — горсть теплоты
подарить бы студёной порой.

Я мечтаю о множестве мест,
но уютно мне только в одном!
И забвения дружеский жест
мне мерещится вновь за окном...

Скажи мне, Господи, скажи, ну кто так шутит?
Любовь всю жизнь искала. Так и не нашла.
А вот теперь я встречи с ней боюсь до жути!
Да милый Боженька. Такие вот дела.

Быть может мои письма в спам попали?
А может почту ты давно не проверял?
Но это в общем всё конечно же детали.
И столько дел! Я понимаю, ты не знал!

Да, твой сюрприз мне и по нраву, и по росту.
Но я принять такой подарок не могу.
Не обижайся, ты пойми, что всё непросто.
Ты сжег Гоморру? Вот и я его сожгу!

Когда он станет изменять, ругаться матом.
А я не буду спать ночей. Зачем мне это?
Не так уж я перед тобой и виновата!
Ты лучше сделай меня, Боженька, поэтом!

Глагольной рифмой тут у нас не забалуешь!
Я ссылку скину. На досуге почитай.
Надеюсь, ты меня в макушку поцелуешь.
RebroAdama.com.
На почту в Рай.

Не кружиться моей голове
В карусели на небе желаний.
Будь ты проклят в своём торжестве!
Я на стадии всеотрицаний.
Нереальность с апатией — щит.
Снова в черном платке, снова больно.
Человек ты? А может гранит?
Ты ушёл, как и жил. Очень сольно.

Не кружиться моей голове
В карусели на облаке счастья.
Обвиняемая в колдовстве,
Стала я приносить вдруг несчастья.
Ты над страхом смеялся моим
Говорил, что четвёртым не станешь.
Что ж, давай постоим, помолчим.
Вот теперь ты меня не обманешь.

Так устала моя голова
От метаний и переживаний.
Видишь, я оказалась права.
И семь стадий своих отрицаний
Беглым почерком я опишу.
На бумаге всё кажется проще.
И до боли губу прикушу,
И сожгу память в ивовой роще.

Её духи и сигареты,
Чулок со спущенной петлёй.
У стен стоящие мольберты,
Давно ей ставшие семьёй.
И всё как будто бы в порядке,
Но жизнь без красок и приправ,
Вздыхает в тоненькой тетрадке,
В рассказе двух коротких глав.

А на холстах её планеты
Закатов нежная пастель.
И с пудрой розовой рассветы,
А в небе цвета карамель
Два ею созданных сюжета,
Она закончит их потом!
Вдохнув в картину краски лета
Изящным маленьким штрихом.

И любопытный лучик солнца
Сквозь сигаретный рвётся дым,
Она устало улыбнётся,
И всё понятно им. Двоим.
Она уснёт почти мгновенно
Под шум машин, и гомон птиц.
И ей приснится непременно
Чудесный мир. Где нет границ.

— Это всё скверно кончилось, милая.
Ты попала в дурную историю.
Знать, судьба-то не каждого милует.
Жаль, что имя тебе не Виктория!

Заслонить бы тебя от погибели.
Да какая я нынче заступница!
Душу девонька набело выбелить
У тебя ни за что не получится!

Бабка то причитала, то плакала.
Я стояла, как сумерки.
Серая.
— Я за жизнь навидалась то всякого.
Не последняя ты. И не первая.

Разбудил он твоих спящих демонов.
Столько лет пела им колыбельные!
Асмодею с Лилит было велено
Опоить тебя страшными зельями!

— Разменяла рассветы с закатами
Ты на ночь вязко-липкую, блудную!
Что же бесы его с чертенятами
Посулили за страсть безрассудную?

— Как я выла! Что вьюга январская!
Как просила пойти да покаяться!
Да куда там! Натура бунтарская!
От любви его черной лишь маяться!

— Схоронили тебя. Я оплакала.
Как кидалась я в ноги игумена!
Как просила я пьяного дьякона!
А ты, вишь, чего девка удумала?

Горько пахла полынь.
Сладко-ладаном.
— Третью ночь тут стоишь.
Третью ноченьку!
Попрощаться пришла?
А не надо бы!
Пожалей меня старую, доченька.

Мои ангелы, мои демоны,
Выше рангами, круче шлемами.
Золото рогов, серебром кресты
Из-под рукавов когти и персты.
Кто же, победив, станет мне врагом?
Знаю я, что зло делает с добром.

Порохом войны изувеченный,
Богом и людьми ангел меченый
Смотрит с горечью, как его щитом
Демон полночи с явным торжеством
Прикрывает ложь золотым крылом,
Так порой и схож лик добра со злом.

Святость или грех? Знак или клеймо?
Есть у них у всех, как у одного.
Только тот, кто им наносил печать
Стар давно и слеп, и ему бы знать,
Что талант его — нынче ремесло,
Скрыть теперь легко и добро, и зло.

Ночь знакома всем перекрёстками.
Поцелуй меня, небо с блёстками!
Жизнь торгуется с демоном дорог,
Смерть рисуется, назначая срок.
На плече узор расцветет потом,
Зло всегда жило наравне с добром.

Мечтает о принце на белом коне
Печальная юная дева.
А принц далеко. Он сейчас на войне.
К тому же с одной королевой

Помолвлен давно и графине одной
Тайком пишет страстные письма.
И к деве печальной рябой и хромой
Поход прямо с фронта немыслим.

Он знает её, но совсем не спешит
Стать сказочным девичьим счастьем.
Не в курсе порывов влюблённой души.
Он рвётся к победе и к власти.

Он жаждет любви зрелых, опытных дам
И только красивых и знатных.
Но нынче в стране кавардак и бедлам
И принц над собою не властен.

А юная дева крестьянских кровей,
В трактире простая кухарка.
Ютятся рецепты в её голове
Бывает им там слишком жарко.

И просятся в мир кулинарных причуд
И всё изумительно вкусно.
Сам старый король часто кушает тут
И хвалит деньгами и устно.

И принц восхищённо разок целовал
Малышки искусные руки.
Он даже по имени девушку знал,
Да только сердечные муки

Прекрасного принца совсем не о ней...
Всего лишь одно пораженье.
Союзник, казалось, надёжный вполне
Она, принимает решенье

Уйти с поля боя, внезапно предать
И сразу расторгнуть помолвку.
Король заболел и вся местная знать
Опять суетится без толку —

Дерётся за всё ещё занятый трон,
Свои заключает союзы.
А папа графини, он в принца влюблён,
Трясёт перед ним жирным пузом

И брак предлагает с дочуркой своей,
В комплекте с деньгами и войском.
И тут же, всего через несколько дней,
Банкир заявился по-свойски

И тоже к наследнику резко пристал
И сватал грудастую бабу
И к бабе в придачу такой капитал,
Скажу откровенно, не слабый.

Но оба контракта не так хороши,
Как можно бы было подумать.
Графинин отец к принцу в койку спешит,
Банкир выделяет всю сумму

И даже не в долг под огромный процент.
Он хочет быть первым министром.
И оба желают в единый момент
Проделать всё сразу и быстро:

И принца подмять под себя и страну,
Командовать стоя за троном.
И папина жизнь и своя на кону.
А силы, увы, слишком скромны

Чтоб драться сейчас с грозным внешним врагом
И с каждой из двух группировок...
Принц гордость свою растоптал сапогом.
Неопытен парень, но ловок.

Он вдаль ускакал на могучем коне
И первой же девушке встречной,
Признался в любви и серьёзно вполне,
Потом обвенчался, конечно.

И вот этот принц на кухарке женат.
Супруга сияет от счастья.
И старый король этой выходке рад.
Две группы разбились на части

И думают снова, как вырвать кусок,
Что было мелькнул возле пасти.
Но папа графини не гений, не бог.
Банкир над войсками не властен.

И новые лидеры в битве за трон
Упорно сторонников ищут...
Король же очухался, выгнал их вон
Собрал под корону мыслищи,

Созвал ополченье, возглавил его,
Ушёл и вернулся с победой.
И радость по улицам льётся рекой.
И снова воспели поэты

Не храброго принца, а старца с мечом,
Не новым, но всё ещё острым.
Наследник немного совсем огорчён.
Он крепче отца, выше ростом,

И лучше фехтует, но папа сильней
В жестокой стратегии воин.
И всё же парнишка пожалуй вполне
Таким поворотом доволен.

Он понял, что к власти пока не готов
И нужно у бати учится.
Лишь стадо бездарных, тупых дураков
Бездумно к короне стремится.

И только девчонка, как прежде грустна.
Мечта обернулась пустышкой.
Принц в жизни совсем не такой как во снах.
Он смел и красив. Даже слишком.

Культурный, галантный и даже не злой.
Ни разу её не обидел.
Но это политик с душой ледяной.
Живёт в самой гуще событий.

Ему не до юной девчонки смешной
В прекрасного принца влюблённой
И ставшей случайно красавца женой,
Вниманья его недостойной.

И только с огромным и белым конём
Всё, так же как в сказке, нормально.
Лишь с ним хорошо и уютно на нём.
Он, словно во снах, идеальный.

Я славлю мужское начало
Упорство, отвагу и честь.
Мужчин благородных немало,
Спасибо за то, что вы есть!
Пусть бьёт от зари до заката
Судьбы барабанная дробь,
Чтоб в жилах мужчин, как когда-то
Кипела горячая кровь.
Давайте залечим их раны,
Пройдём по судьбе не спеша,
И ветром весенней отрады
Спокойно вздохнёт их душа.
Пусть в мирные дни наших буден
Защитники нас берегут.
И пусть за плечами их будет
Лишь мирный и радостный труд.

Не могу объяснить, что мне нравится в ней.
Не могу осознать, почему так привязан.
Есть на свете шикарней, белей и нежней,
Но влюбился в неё однозначно и сразу.

Целый день на работе мечтаю о том,
Как приду и прижмусь к ней под тёпленьким пледом.
Стала радостней жизнь и уютнее дом,
Ярче добрые сны и мечты и рассветы.

С ней удобно, спокойно, тепло и легко.
Так что мне по утрам и вставать не охота.
Каждый вечер бегу предвкушеньем влеком…
Вот какую тахту прикупил я в субботу.

к апрелю отмоется город от ватного серого снега,
белесого смога, загадочных полупрозрачных теней.
на финском растают торосы, рыбацкие лодки-ковчеги
займут своё место и цепи у вечных гранитных камней.

из треснувших почек пролезут на свет удивлённые листья,
и гнёздами хвастаться друг перед другом устанут вороны,
и в мутные лужи отважно шагнут акварельные кисти
потерянных ветром на полном скаку дождевых балахонов.

тепла, как обычно, не хватит, но это весне не помеха —
апрель нас избавит от тяжести зимних сапог и пальто.
ночами — не спать оттого, что у стен завибрирует эхо
пронзительных криков дворовых влюблённых котов.

Географических карт колоды
Тасуешь шагами, сдаёшь по одной,
Город за городом, год за годом,
Сам себе дурак подкидной.
То дождь, то ветер, то зной, то стужа...
Бродяга, чью искупаешь вину?
Ты думаешь, что никому не нужен,
А вспомни маяк, на котором — ждут.

Кровать застелена свежим бельём,
Сросишь: — Ждала? — ответит: — Скучала.
Ты прочитаешь имя своё
На чашке с горячим чаем.

Но снова листает дороги ветер,
А на обочинах стынут следы,
И снова крик воронья на рассвете,
И хлещут заросли лебеды.
Солнце взрывает небо закатом,
Глаза слезятся от встречных фар,
В календаре затерялись даты,
Теперь неизвестно, что и когда...

Может разгадка твоя проста:
Ты выбрал единственный путь, на котором
Светит оранжевая звезда
И синие светофоры.
Она, конечно, тебя подождёт
И на вопрос ответит: — скучала.

Да святится имя твоё
На чашке с горячим чаем.


*****

бродяга. маяк


Мой бродяга, в каких бы ты ни был далёких и тёплых далях,
На любой дороге заметишь огонь моего маяка
И вернёшься, колючий, усталый, немного печальный.
И я жду тебя, жду. А пока

Успеваю состариться вдребезги, помолодеть,
Научиться вязать свитера и сносить их до дыр.
На дорогах твоих разных месяцев круговерть,
На моём маяке даже вёснами декабри.

Я сегодня пекла — для тебя — пироги и ватрушки.
Ты привык к одноразовым чашкам и кофе в притонах.
Хочешь чаю — горячий и крепкий в фарфоровой кружке?
А кофейную чёрную горечь я выпью одна и потом.

Безнадёжно и быстро рассвет превращается в вечер,
Повторяю тебя про себя, наизусть изучаю.
Мы молчим об одном и том же? Странная встреча,
Я смотрю на тебя — и уже по тебе скучаю.

Буду ночь напролёт собирать на дорогу приметы,
Как талисман — за окном собирается дождь.
Я никогда не любила тебя до смерти,
Только до жизни. А завтра ты снова уйдёшь

крики к заутрене — заговор воронья.
руку на пульт, крылья на взлёт,
не до иронии.
небо в глазах, в отражении — полынья.
вырваться, выгрести. нас и так недосчёт,
нас проворонили

вычерчен путь полукругом —
птичий по бану внеплановый
вылет на юг,
точка возврата сбита.
стой, ты куда? — на полярную,
цефеиду

видишь, звезда остыла,
время заметь.
это она нечаянно,
не рассчитала силы.
случайная смерть

взгляд из бездонного
неводом с высоты:
задраны головы,
маршем разодраны рты —
звук похоронного.
завтра взорвётся сверхновая

Мы не старались свой разрушить дом,
Мы были просто слишком непокорны.
И так и не настал тот день, который
Нас превратил бы в "вместе" из "вдвоём".

Понять друг друга так и не смогли,
И каждый был по-своему нелепым:
— Зачем ты постоянно смотришь в небо?
— А ты хоть раз бы оторвался от земли.

Пустые разговоры... Ерунда...
— Не жди меня, я не вернусь. — Я тоже.
И оба понимаем, что дороже
Не будет ничего и никогда.

И вот теперь на перепутье двое
Стоят. Молчат. Ты их не узнаешь?
Сложи свой зонт, и пусть осенний дождь
Отмоет взгляд. Те двое — мы с тобою.

Прощай. Иди, лови свою попутку.
С размаху — за обочину — ключи.
Хотя постой. Давай еще минутку
На этом перекрёстке помолчим.

вечерние тени длинней настоящего роста
шатер балагана становится куполом неба
у клоунов радость — не радость, а смех на потребу
/забыли, что надо взрослеть, а теперь уже поздно
и время разбрасывать звезды/

гадала на клоуна и толковала не смыслы, а вымыслы
и веру дробила на мелочи и недоверия
развязки и точки положено ставить в последнюю серию
кривая надежда куда завезет — оттуда и вывезет
/зачем тебе стимулы/

вращение звездное с лунным софитом под купольный скрежет
у клоуна /или атланта?/ еще остается способность
держать это небо, менять силу тяжести на невесомость
и я заклинаю: атланты удержат атланты удержат
/всегда на манеже/

сенябрь, 2007

Что нам готовит год грядущий?
Извилист путь его и долог,
И с первых дней покрытый гущей
Колючих новогодних ёлок.

Нас окружает неизвестность!
Желания и любопытство
Ведут! И сколько бьется сердце
Пусть будущее будет сниться!

И как бы не был путь наш труден,
Мы верим в то, что стает лучше...
Мы верим, что случится чудо...
Вот что готовит год грядущий!

Наши вечные страхи сожрал старый мудрый опыт.
Ничего не боюсь — оттого и тоскую безмерно.
Позади слышу прошлого гулкий отчётливый топот.
Не сошла ли с ума?
Это было бы закономерно.

Я живу, ожидая каких-то кошмарных историй.
Чтоб хоть что-то встревожило эту холодную душу!
Не доказывай мне, я устала от этих теорий!
Дай мне прыгнуть хоть раз,
И поверь — я уж точно не струшу!

Посмотри мне в глаза.
Что ты видишь?
Пустынный берег?
В синем море моём давно не живут русалки.
Но зато там живут очень странные редкие звери.
Потерять их сейчас мне, наверное, было бы жалко.

Не кружиться моей голове
В карусели на небе желаний.
Разольётся вином в синеве
Тициановый остров мечтаний.
Запад, север, восток или юг...
Как, скажи до тебя дозвониться?
Сердце вздрогнет. А может, а вдруг?
Только вряд ли такое случится.

Не кружиться моей голове
В карусели на облаке счастья.
Ночь бежит босиком по траве,    
Опьяняя жасминовой страстью.
А давай ты сейчас не уйдёшь?
Оставайся, пусть будет, как будет!
Помнишь, тот с поцелуями дождь?
Я сыграл его в пятом этюде.

Так кружилась судьбы карусель!
Горизонты, тоннели и гроты.
Вызываю себя на дуэль,
Секунданты — гитара и ноты .
Вспыхнет утро в своём озорстве,
И деревьям пожмёт ветер руки.
Тихим эхом в зелёной листве...
О тебе, обо мне, и разлуке.

Полнолуние — время фанатиков.
Колдунов, душегубов, пропоиц.
Я ночами читаю романтиков,
Чтоб спастись от постылых бессониц...
Настроение. Чёрт его знает!
Кошкой ночь поскреблась по стеклу.
Желтоглазая! Ждёт и зевает.
Бросить всё, и вскочить на метлу!

Скинуть джинсы, рубашку и трусики,
Взмыть в зовущую яркую просинь!
У луны свистнуть звёздные бусики,
Не верну! И пусть даже не просит!
И рвануть по кривой параллели!
Между зим, мимо осени, вёсен.
И спланировать ловко меж елей,
Да и ведьмой удариться оземь!

На балу очутиться у принца.
Сдать метлу в гардероб.
— Присмотрите!
В платье Золушки в вальсе кружиться!
Угостить вас вином?
— Угостите!
Встретить серого волка.
— Красавчик!
— Мы встречались? — Он спросит.
— Быть может
Сердце бьётся, как теннисный мячик.
Не узнал! Я довольна. Он тоже.

Были волки, волчата, волчары
В моей жизни. Оставили шрамы.
(Позже я напишу мемуары
"Похождения пиковой дамы")
Постучала метла по плечу.
И запрыгала. "Ну, полетели?"
Мы на шабаш? Конечно, лечу!
Всё равно мне здесь все надоели!

Искупаться в озёрах желаний,
Спеть с русалками. Врут, что немые!
Снять с цепи Баюна — верх мечтаний!
Что за сказки! Коты — не цепные!
Прошагать по траве кучерявой.
Её шелест, как ропот невольниц.
Чтоб увидеться с ней. С Величавой.
Триллионы просмотров, поклонниц!

И я голову вверх запрокину.
— Эй! — скажу ей.
— Помиримся, ладно?
Что я, зря приплелась на вершину?
— У тебя, знаешь, очень прохладно!
— На! Возьми свои звёздные бусы!
Пошутила я. С кем не бывает!
Вообще у нас разные вкусы!
Улыбается. Значит, прощает.

А внизу развевался кострище.
Ведьмы, мётлы, кураж, да и только!
Точит когти огромный котище...
Я волнуюсь? Да, что вы! Нисколько!

Привет тебе, мой друг, писатель и поэт!
Прости мне мой неровный слог, и жуткий почерк.
Из-за грозы во всей округе света нет,
И я жалею, что сюда приехал. Очень.

Мне вновь стал сниться мой забытый старый дом,
Как будто в нем за двадцать лет вина проснулась!
И я вернулся, вновь столкнувшись с прошлым злом.
А может быть, оно со мной сюда вернулось?

Театр памяти! Зал призрачных теней!
Внезапный свет, блестят пустующие ложи.
И кто-то шепчет в спину мне: Садись, скорей!
А где она? Она пришла? Она здесь тоже!

Она пришла. Она свела меня с ума.
Стриптиз танцуя светотенью на стене.
Как замирала от восторга тишина!
Мечтая только об одном — остаться с ней.

Об этом я и сам отчаянно мечтал!
Как сумасшедший! Ежедневно, ежечасно!
Как ненавидел я её, как ревновал!
Любил ли я? Её любить, мой друг — опасно.

Но только с ней меня волной топила страсть,
Она сама — моё падение, мой взлёт.
Необъяснимо надо мной имеет власть,
Как не идти, когда она меня зовёт?

Три дня как в доме пахнет скошенной травой.
И это в марте? Поражаюсь! Вот же странно!
Спать не хочу и не могу! Я сам не свой!
Чем не сюжет тебе для нового романа?

По вечерам здесь оживают голоса
И что-то шепчут, растворяясь в белом шуме.
И жалит страх в висок, как дикая оса.
Я опасаюсь одного, что я безумен.

Как раз сегодня я услышал её смех!
Который хочется забыть, но нет, нельзя!
Такая ночь мой давний враг, порок, мой грех,
И как ни странно, я — её второе я.

Застыло время равнодушно на часах.
Я знаю кто ты! Ты богиня мести — Кали!
Я никогда не жил, как инок, как монах.
Но ты пришла, чтоб покарать.
Простишь? Едва ли...

Другая ночь была волнующе хмельна.
Курила долго, молча слушала. Святая!
Перед рассветом удивительно нежна.
Ну вот скажи, откуда ты взялась такая?

И тёмный неба край упал, как шёлк с плеча.
Молящий долгий взгляд. Не надо! Не держи!
Она ушла с восходом первого луча.
Такую ночь ещё попробуй, заслужи!

Она ушла, в душе оставив тихий свет...
Но ты приехал! Что же я? Я сном забылся?
Какие сумерки! А, может быть рассвет?
Не может быть! Постой, да разве я ложился?

Мой кабинет! Здесь много книг, картин, вина,
Пиши, твори, а хочешь — пей в часы раздумий.
Какая странная, безумная весна!
Мой друг, прошу, скажи, в какую ночь я умер?