-Вколите мне морфий. Да, поскорее!
нет! там синяк. Правее. правее!
                            ***
Я снова от боли этой горю.
-Сестра! Сестричка, скорее.Жду!
-Сейчас, минутку, уже бегу.
                                ***
— Терпи, родной, знаю.больно.
но ничего, даст Бог, заживет.
— Скажи, сестра, времени сколько?
и скоро ли эта война пройдет?
— Вы не волнуйтесь, все в порядке.
девять часов.я сейчас помогу.
вколола реланиум, я стал всмятку
и слышал взрывы опять в бреду.
                               ***
И вот снова утро. я закрытый.
опять кормить пришла медсестра.
— Сестричка, он жив?— голос сбитый.
сестра промолчала и быстро ушла.
Потом тишина. я один в палате.
пытался вспомнить какое число.
заходит врач в белом халате
и мне говорит, мол, тебе повезло.
мужчина смотрел как-то печально.
я все тогда. понял. Санька больше нет.
ведь чувствовал это еще изначально,
что друг мой убит и друга. нет.
                                    ***
Потом. а потом за мной прилетели.
мама моя. моя до конца,
горько рыдала она над постелью
и целовала меня без конца.
Маме отдали мои. остатки.
обрубок сына. без рук и ног.
я предан Родине! без оглядки.
я сделал для Родины все, что мог.

Ты ошибся, я не герой,
Я иду — это мой долг.
Попрощался с сестрой дорогой,
Что еще я бы сделать мог?
Эдо больше теперь не наш,
Да и север продал честь,
Принеси мне ветер, мой страж,
О сестре прощальную весть.
Все в огне. Все горит, но к чему?
Слово держит мужчина как сан.
Знаю этой весной по всему
Не вернусь я в свой маленький клан.
Ветер смерти несет вести мне
О сестре убитой врагом,
Вот и нет больше на земле
Дома, светлых доверчивый врат.
Впереди — кровавая зыбь,
Стройный ход уходящих войск
И поет надо мной выпь
Все прошло…все прошло…все пройдет.

Вдох... Выдох... Вдох... Выдох... Вдох... Ххх-ха! Катана в ножнах ещё, но мир погружается неуловимо в другую свою ипостась, и... Причина — не-человек, низвергнут до образа макивары, бездушной древесной куклы, она стоит прочно и как-будто-бы непо-коле-би-мо... Гримассы скаля — своих деревянных рук, олицетворяя собой Рубикон не для всех, и много она синяков подарила воину щедрой своей — собой...
Вдох... Ххх-ха! Молнией, серией боли, я делюсь со своею подругой заклятой. Для меня молчание — злато, для неё безмолвие — жизнь, она любит в ответ на ярость снисходительно боль дарить. Поединок с абстракцией — воздуха упругий напор, закалка клинка, эталон совершенства, разящая истина в крепкой руке... Но катана в ножнах ещё, ещё кровь течёт по венам, ещё сердце стучит, ещё жизни часы отмеряют года, но... Сколько осталось?
Вдох... Ххх-ха! А осталась самая малость или целая многость — я не решил ещё или я забыл уже, но, обжигая жаром Аматэрасу, бьётся во мне З_Н_А_Н_И_Е. И гласит оно — колокольным звоном, адреналином в крови, ритмичной пульсацией в груди — что не так уж далеки эти "многость" и "малость" друг от друга, не очень-то различны противоположности...
Вдох... Ххх-ха! Но лишь намётанный глаз обнаружит сходство — ту линию, где сходятся, смыкаются воедино Вечность и Небытие. И лишь набитая рука рванёт катану из ножен ровно тогда, когда "ещё" переходит в "уже", макивара оживает, а деревянные лапы её оборачивается отточеной сталью. Чуть раньше — будешь глупцом, позже — мертвецом, и есть только М_И_Г. Миг, когда абстракция обращается в реальность, смерть ухмыляется в глаза, краски теряют яркость, только короткое сверкание катаны, фонтан чего-то тёплого...
Вдох... Ххх-ха! Яркий свет дрожащим лучом прочерчивает горизонталь в тёмной туче опущенных век, вынуждая из подняться, глаза — открыться и увидеть новое пространство-время, осознать в полной мере произошедшие метаморфозы... Новый виток. Выдох.

Возлюбленный брат мой, моё отраженье,
Уж бой скоротечный подходит к концу.
Ты близко — ты следуешь верною тенью,
Ты близко, но нас разлучает движенье:
Защита — и хлёсткий удар по лицу.

И жертва не в силах прогнать наважденья:
Ей видится демон в обличье людей.
Прыжок... Сэкономить на вдохе мгновенье...
А чары луны завершат превращенье,
И вырастут когти из слабых кистей.

Я честного боя не знал, к сожаленью,
И к лаврам убийцы едва ли готов.
Я грежу иным: в дивном цвете весеннем
Мне снится свободное, мирное время,
Звон трав и тепло лошадиных боков.

2012г.

(с) Наталья Корнева

Мой господин, не тревожься без проку,
Сердце пусть мерно продолжит свой ритм.
Всё позади. Завершились все сроки.
Времени нет. Не хочу быть жестоким...
Разум очисти для верных молитв.

Выдох и вдох — всё решительней, резче.
Чашка сакэ — на четыре глотка.
Вака прощальный почти безупречен...
Помни: не может быть боль бесконечной,
В вечность ведет смертной крови тропа.

В белых одеждах поставлю я прочерк
И в ослабевших руках задрожу…
Нет, продолжай! И движением точным
Из-под ребра, не задев позвоночник,
Дух твой плененный я освобожу.

2011

(с) Наталья Корнева

катана рисует бабочек,
катана набрасывается на лист,
катана рисует бабочек.
это солнце похоже на глаз, все совсем не так, как он привык,
эти шпили, высокие здания, лес из бетонных пальцев,
катана высовывает язычок, катана отлично рисует,
катана любит, любит бабочек.
они бьются в его грудной клетке,
а по улицам почти не ходят человечки,
на улицах пылятся остовы машин,
кто-то разыгрывает трагедии,
кто-то пляшет на крышах высотных домов,
кто-то покрывает пылью аккуратно стекло..
а катана рисует бабочек
на своей грудной клетке.
катана рисует бабочек
в клетке.
катана и сам как бабочка,
катана и сам как куколка,
как мечник, катана , улыбчивый
как будто придуманный
кем-то смешливым.
катана рисует бабочек,
катана пришпиливает бабочек,
катану кто-то выгуливает,
катану кто-то придумывает,
прорисовывает, стирает, любит..
катана рисует бабочек,
катана всего лишь ножичек,
всего лишь заброшенный
в пустующие аллеи чужого сознания.
катану любят бабочки,
катана улыбается, вспоминая.

У подножья сосны, где поток пробегал,
И пронзительный ветер слетал к нему пить,
Зову предков внимая, самурай умирал.
Мне ж судьба повелела — его проводить.

Уходил из груди его жизненный сок.
Мне наследство свое повелел он принять.
Два меча предо мною вонзились в песок.
Прошептал, уходя, он: «Тебе выбирать…!!!»

Я прохожий буси, но обычай святой,
Перед павшими долг говорит исполнять.
И омыв тело воина чистой водой,
Я богов попросил его дух к себе взять!

Что ж, к оружью привык я неплохо, весьма,
И завещан мне был восхищенья исток!
Да! На этих клинках два известных клейма:
Мурасамы — Дракон, Масамунэ — Цветок!

В созидании меча есть родство колдовству.
Мастер должен отречься от всей суеты,
Пролагая пути, своему естеству,
Он поэму кует вековой красоты.

Перед тем, как начать, он уходит туда,
Где его созерцанью не будет преград.
А затем его тело очистит вода.
И на плечи опустится белый наряд.

Мастер меч свой кует месяцами порой,
Говоря с ним, как будто с ребенком своим.
И выходит из горна бесстрашный герой,
А быть может убийца с изгибом косым.

Имена мастеров, чьи мечи я узрел,
Были славы достойны на тысячу лет.
Мурасамы клинок — алым светом горел,
Масамумэ — сверканием снежным одет.

Как мне выбрать свое продолженье руки?
Чтобы лезвия кончик был пальцу под стать,
Чтобы души слились, как весной ручейки
И в бою, словно братья могли мы стоять.

В воду древней реки каждый меч погружен.
В ней опавшие листья неслись на Восток.
Каждый встречный листок рассекает Дракон,
А другие легко огибают Цветок.

Будто пеной кровавой вскипала струя,
О багровый клинок разбиваясь, как ртуть.
Что ж, всегда вдалеке от него буду я.
Тот, что щедр на милость, разделит мой путь…

Мне говорили, что за мной Москва, но там оказался павший Берлин, высокое качество пива и терпкость арийских вин. С высокой оценкой точности, взрываю кордоны мух, меняя рубли на похоть, покупается верность шлюх. Мной завербована в местном баре, к истерике склонная Герда Брюг, благодаря её информации, войска мои едут к черту, точнее на чертов юг. В шифровках моих агентов избитый троичный код, по рекам смертельных ранений мы движемся вплавь и вброд. Захваченный в плен генерал Адольф, учит играть нас в гольф.
    Связался вчера с партизанским отрядом, который взрывает мосты и пускает под откос поезда, приятно знать, что они где-то рядом, а в небе рядом горит звезда. Используя вражеский флаг, как скатерть, устало пируем в чужом тылу. Разведка шампанским упилась насмерть и много потерь во втором полку. Авось артиллерия нас поддержит, не все ж им в борделях точить патрон, пусть ставят заслон огневой атакой, от места взрыва до похорон. Ефрейтор в окоп приволок «языка», эта сволочь молчит, пока. Дезинформировав вражеский стан, я поднимаю стакан.
   Осколком от мины, взорвавшей промерзший грунт, убило горниста по имени Яслов Фунт, поляк по рождению, соратник в душе, ставил зарубки на калаше, отец дипломат, говорил — атташе.
Чеканя парадный шаг на последнем марше, мои верные псы не боятся визжащих от жажды пуль. Стремленье к победе и быстрой наживе, животный страх превращает в нуль. На флангах крики и резкий хохот от близкой смерти, трофейных вин. Веду я в рай свой отряд последний, из уцелевшей плоти построив клин.
   Штабные крысы — «подайте чаю», парадный китель — дешевый лоск, на ваших картах все наши судьбы, а кровь на лицах — вишневый воск.
   Патроны кончились, в рукопашной мы будем драться за честь полка, их слишком много, боюсь не сдюжим…. Радист, заканчивай!
Тчк.

Истинно! Исстари
Слышим мы слово
Подвигов ратных
И мирных костров.
Звон хмельных чаш
И блеск стали суровой
Вновь к нам приходит
Сквозь череду снов.
Руки в мозолях
От вёсел, и все же —
Снова в поход.
И опять в темноту,
Одина клича,
В водное ложе
Шлешь ты стрелу,
Зажигая восход.
Блеск городов
И пожарищ горнило
Взор не туманят,
Но все же зовут.
Песнью меча
Завывает ветрило.
Братья с тобой.
Остальные умрут.
Море ревущее
Лишь подгоняет
Ярый драккар.
Братья песню поют
О подвигах славных,
Чертоге Вальхаллы
И пире богов,
Презрев дома уют.
Внемлют хускарлы
Конунга слову —
Клич боевой
Разгорелся в ответ
Фафнира рыком.
Сходит на берег
Доблестных нордов
Яростный след.
Вот уже враг свою
Сталь приближает.
Клич боевой —
И мечи наголо.
Все не напьется
Кровью оружье...
Вдруг свет в глаза.
Что? Уже рассвело?
Утро холодное.
Согреть бы руки —
Словно срослись
С автоматом они...
Нет, не удастся.
Сдохнуть со скуки
Можно... Но всполохом
Отблеск брони.
Духом воспрянет
Доблестный воин,
И словно фламберг
Теперь автомат.
Снова готов он.
Узри же, Один!
Дверь отвори
Поскорее в Асгард!
Бьют, словно Мьёлльнир,
Злые снаряды,
Клич твой воинственный —
Драконий рык.
Знаешь ты — смерть
Тебе будет наградой,
Музыкой сладкою же —
Вражий крик.
И снова в бой!
Не давай передышки!
Бейся же с честью,
Доблестный норд!
Пусть под рубахой
Липко уж слишком
Стало от крови.
Рвись же вперед!
Падают наземь
Мертвые братья,
Но до последнего
Ты будешь горд,
Что до конца были
Севера статью
И пали со славой
За дом свой. За Ньёрд.
Уж на губах снова
Привкус победы.
Славу поет
Поредевшая рать.
Истинно. Исстари
Слово мы слышим.
Впору уж новую
Сагу слагать.

льбовь моя — позволь убить тебя.
Поволь ощутить радость долгожданного боя.
позволь почувствовать дрожь клинка касающегося твоей кожи.
позволь насладиться твоей кровью стекающей с отточенного лезвия.
Позволь увидеть боль поражения в твоих глазах.
почувствовать тоскливую радость победы и бездонную пропасть одиночества...
и не забудь на прощание нанести последний в своей жизни смертельный удар (ты же еще помнишь где бьется в моем теле сердце??).

мы так близки с тобой в своей ненависти....

...Их было двое — Он и его Нагината. Я видел нашу встречу в сегодняшнем сне, поэтому ничуть не удивился, когда на ежедневной утренней прогулке, свернув на тихую уютную аллею, увидел Его. Они стояли и ждали. О, насколько живописна была его поза! Он стоял спиной ко мне, обратив лицо к поднимающемуся из моря лику Аматэрасу, лёгкий бриз чуть колыхал светлое кимоно, а рука нежно и сильно сжимала Её древко. Какое единство и близость были видны в одной этой позе...
Услышав скрип моих гета о песок, Он плавно развернулся и с открытой улыбкой произнёс:
-Охаё годзаимас!
Мне ничего не оставалось, кроме как ответить Ему по всем требованиям традиций. А в следующий миг Нагината взметнулась в воздух, намереваясь рассечь меня пополам...
...Их было двое, но и я пришёл не один. Моя Катана всегда была рядом со мной, как и тогда. И мне пришлось разбудить Её. И со змеиным шипением, раздражённая столь резким пробуждением, она выскользнула из ножен, описав дугу и самым кончиком отведя в сторону Их удар — в лучших традициях йай-дзюцу. Смертельное танго началось. Удар, удар, ещё удар, замах, выпад, удар, блок, удар, взмах и снова удар...
Видели бы Ваши глаза, как грозно и изящно двигалась Нагината, направляемая Его рукой! Слышали бы Ваши уши пение Его оружия, рассекающей воздух! Чувствовало бы Ваше сердце то, что ощущало моё в тот момент! Это было больше, чем искусство, прекрасней, чем танец, выше, чем даже близость... Это была истинная Любовь. Пьянящее чувство... сменившееся ледяным страхом. Неожиданно для себя я осознал, что я не настолько един со своей спутницей, как Он — со своей. И в следующую секунду — помарка, лишний штрих в безупречном рисунке схватки. Самую малость, лишь на волос я повернул свою спутницу сильнее, чем было необходимо — и на неё плашмя обрушился удар древка Нагинаты. Дрожью земли и леденящим душу криком боли отзвучал в моих ушах прощальный перезвон осколков моей спутницы, и мою душу, замёрзшую на тысячелетие, спресованное в один миг, обдало адским жаром, словно сама Аматэрасу разгневалась и обратила всю свою мощь на меня... И я был благодарен ледяному клинку Нагинаты, что с хрустом вошёл в мою грудь, принося в неё покой и смертную прохладу... Я рухнул на колени, ощущая, как через хакама в кожу впиваются осколки моей верной Катаны... А затем настала темнота...
...Я проснулся незадолго до рассвета, привёл себя в надлежащий вид и отправился на утреннюю прогулку, предаваясь размышлениям. О том, какой странный сон я сегодня видел — сон, в котором мне приснился вещий сон. А когда я свернул на тихую тенистую аллею, я внутренне обмер...
...Меня ждали...
...Их было двое — Он и его Нагината...

Старые раны снова болят,
Видно, плохую погоду сулят.
Вечный кошмар — Афганистан,
Выстрелы, кровь братьев-славян.
Гибли отряды наших мальчишек,
Они про Афган знали только из книжек,
Лезли под пули мальчишки упрямо,
Губы шептали: "Господи... Мама..."
И между боем, в минуты покоя
Мальчишки мечтали о маме, о доме,
Хотелось им жить и девчонок любить,
И о войне поскорее забыть...
Но горе врывалось в дома и квартиры,
Лишь "похоронки", как тень, приходили,
Слеза матерей омывала могилы,
Они ведь для жизни сЫнов растили...
Старые раны снова болят,
Души погибших безмолвно кричат.
Помните, люди, Афганистан,
Пролитую кровь братьев-славян...

Эхо сдавленным хрипом доносит
Оборвавшийся стон вожделенья.
Заклинанье клинок произносит
Черным шелестом ночи рожденья.

Этот хрип, этот стон, эти тени —
Лишь начало войны бесконечной.
День ласкает души твоей сени,
Вновь напутствуя к ночи извечной.

Только меч, балахон и молитвы
Ты уносишь под вечер с собою.
Ночь сладка в предвкушении битвы,
И становишься мертвенной мглою.

И приветствуешь смерть ты заранее,
Чтобы стала твоею союзницей.
Только труп — весь избитый, израненный, —
Вот твой враг, что вот-вот да оступится.

Хладный взор, что дзукин твой пронзает,
Отмечает атаке дорогу.
Пальцы мудрами речь заплетают,
Отсылая мантрами к Богу.

Он не видит тебя. Ну, так что же?
Подкрадись, перережь ему горло!
Капли пота струятся по коже.
Что колеблешься? Думаешь, подло?

Он — преграда в пути. Лишь преграда.
Дверь, которую нужно открыть.
У тебя в руках ключ к нему — танто.
Подойди. Оборви его нить.

Мягок шаг, и движенье неслышно.
Сталь блеснула ревниво в ночи,
Призывая забыть передышку.
Не дыши. Не терзайся. Молчи.

Плоти хруст и звон песни счастливой —
И уж падает тело к ногам.
Танто — ключ от судьбы прозорливой —
Распахнул ему двери к богам.

Хладный пот — а внутри адски жарко.
Но ты, право, не мог оступиться.
Ночь приветствует тихо и сладко:
"Поздравляю с рождением, ниндзя".

Мрак расступится вновь в своей сени.
И пускай это так незнакомо,
Но ведь это — твоя Зона Тени.
И ты должен понять, что ты — дома.

И вновь сигнал к последней схватке.
По всем строям звучит атаки клич.
Они и в смерти не ослабят хватки,
Смерть — лишь ступень, чтоб доблести достичь.
Удар клинка и меткий выстрел —
И стали ближе Рай, Вальхалла и Аид.
Грехом уж больше не считай убийство,
Хоть рваной плоти опостылел вид.

Но в этот раз
Победы нет
Ни для одной из сторон...

Припев: Мы беззащитны перед самими собой —
        Чем совершеннее система, тем страшнее сбой.
        И вновь война,
        Сталь холодна,
        Но в ней пылает злой рок —
        Ядерный Рагнарёк!

Ты устремлен вновь в сердце битвы,
Отстреливаясь, прорубая путь вперед.
Теперь бессильны стали все молитвы —
Надежда лишь на автомат и свой клинок.
Удар прикладом — как печать святая,
Обезоружь врага и выстрели в лицо!
Твой глаз остер, рука крепка, я знаю,
Смерть будет их венцом!

На поле боя
Злая дрожь...
Но льется огненный дождь!

Припев: Мы беззащитны перед самими собой —
        Чем совершеннее система, тем страшнее сбой.
        Стена огня —
        Ночь в свете дня
        Сквозь метеоров поток...
        Ядерный Рагнарёк!

[Пора положить этому конец. Стоит лишь нажать на кнопку — и все будет кончено...]

Припев: Мы беззащитны перед самими собой —
        Чем совершеннее система, тем страшнее сбой.
        Из тьмы времен —
        Армагеддон...
        Неотвратим смертный рок —
        Ядерный Рагнарёк!

Ядерный Рагнарёк!
Ядерный Рагнарёк!

Мой путь — путь Воина... Бусидо...
Тут каждый шаг мечом отмечен
и, следом, спутник — ворон сытый
и пища ворона — навстречу.

Посмотри, враг мой,
под жёлтым солнцем, чёрный,
летает ворон...

Мой сЁгун, мудрым Буддой данный
Как испытание на прочность,
ведёт меня.. Руби ж катана!,
врагу пристало быть короче.

Цветы — не люди...
Не трусь, ромашка,
мечом не трону...

Мой враг — из тех же самураев,
но служит он другому тенью.
Для самурая нету рая,
одни круги перерождений.

Хозяин и раб...
Тени у всех серые,
кем бы ты ни был.

Мой долг — защита господина
от лжи, предательства, удара.
Я с ним живу и с ним же сгину,
уйду, вспоров кинжалом хару.

Как жизнь прекрасна,
когда готов спокойно
коснуться смерти.

Мой Бог, крепкИ и дух и руки
(для самурая нету ада!),
дай сАтори найти в сеппуку,
будь милосерден... Аригато!

Рожденье и смерть.
Между ними взмах меча —
жизнь самурая .....................

Но выше сЁгуна и Бога,
легка, как птица-оригами,
прозрачна и чиста, как хокку,
моя любовь к прекрасной даме...

Бог, сЁгун и долг —
вот ради чего живу...
Но есть ещё Вы...

Иногда забываешь, куда и зачем ты идешь...
Твоя цель — горизонт, а твой дом — это тракт без конца:
Только серая пыль, только серый простуженный дождь.
Ты по-прежнему веришь, что будет иначе, и ждешь?
Ты такой не один. И, как все, не имеешь лица.

Твой хозяин устал и, похоже, опять заболел.
Этот скоро умрет, хоть, как прежние, даже не стар.
Брали в руки тебя не от самых великих идей,
И от их равнодушия ты становился всё злей.
Как бездушный металл, ты рубил им дрова для костра.

Безупречный товарищ, понять ты не можешь измен.
Почему они снова боятся, ведь честен исход?
Ты их режешь, как скот, безразличный убийств инструмент,
Продираясь сквозь путаный ком этих связок и вен,
Предавая забвенью короткое имя своё.

2009

(с) Наталья Корнева

Покуда ты на свете есть,
Жить будет "долг", жить будет "честь".
И, это всё переступив,
Я буду жив.

Покуда ты на свете есть,
Среди людей не стихнет месть.
А я, как сильный, умный гриф,
Останусь жив.

Покуда холят и растят
Тебя, мы вместе копим яд.
Чтобы явить свой лик для всех
Во всей красе.

Мы очень схожи меж собой,
Штандарт наш всем известен — Боль.
Я — сын твой, мы — одна семья,
Ты и я.

А если где-то тебя нет,
Там я — всего лишь глупый бред.
Понять не могут там меня
Без тебя.

Для всех — отточеный клинок,
А для тебя — родной сынок.
Судьёй признАю для себя
Лишь тебя.

Дышу тобой, живу тобой!
Отдай приказ — я ринусь в бой!
Пройду я этот путь сполна,
Моя Война...

Искусство — это танец, филигранный танец со Смертью на лезвии ножа, лёгкий, внезапный, стремительный, где каждое движение идеально, отточено, но спонтанно, плавно, но решительно, естественно, но рождено волей, гармонично, но разрушительно, как выплеснувшаяся мощь стихий... Танец Смерти под прекрасную мелодию боя, песнь сражающихся тел и клинков... Shini no mаi... Истинное изящество, истиная эстетика, истинное наслаждение... Shinе!

Клинок?.. О нет, я только струйка ртути,
Всего лишь змейка в кружеве шелков.
Я не боец. Уж вы не обессудьте,
Но я познаю вас до самой сути,
Как познаёт поэт искусство слов.

Я терпелив. Я выпью вас неспешно.
Сперва сцежу по капле накипь-злость
И погружусь в дурман небрежных слежек.
В мечтах о вас свихнувшись совершенно,
Я полюблю вас, словно божество.

Другие, может, кровь вкусили сотен,
Но дольше прочих мой продлится век.
Вся жизнь моя — лишь ожиданье плоти.
Четыре грани смерти — вот мой профиль.
Один удар. Иного шанса нет.

2009

(с) Наталья Корнева

Куски мозаик сложены Всевышним.
Оживший пёстрых стёклышек узор:
На склонах гор тихонько плачет вишня.
Излишне тонок край души, излишне…
Но с совершенством вечно перебор.

Да много ль нас, служителей покоя,
Познавших мир, текущий сквозь металл?
Летящий лепесток рассечь надвое,
И окунуться в небо грозовое,
И против солнца без раздумий встать.

А смерти нет. Есть только танца ветер.
Изгиб клинка — спокойная река,
Чьи воды — кровь. Но сколь её на свете?
Я просто на пути их не заметил.
Я созерцал. Цветы и облака.

2009

(с) Наталья Корнева

Я так давно не заходил
В эту комнату,
Комнату
Моего оружия,
Моей любви.
Я нежно возьму ее на руки
Сотру пыль
С блестящего лезвия.
Моя катана
Ты снова со мной
Я скучал,
Я искал тебя.
Скажи, мы будем рисовать
Бабочек?
Будем рисовать смерть?
Для зрелища.
Давай градом стали обрушим
Небесные купола
На наших врагов.
Давай легкими взмахами
Рассекать пространство
Которое затянуло липкое время,
Рассекать
Этот густой воздух,
Что бы стало легче дышать
Дышать, полной грудью.
Слышишь меня!?
Катана…
Слышишь эту музыку
Разрезанных волн…?
Сон…
Все это сны и только.
Слышишь Катана,
Я жду тебя…

Легкие взмахи
Следы красных нитей на теле
Это катана рисует кровью
Так легко
И непринужденно.

Нежным движением
Красные линии
Ложатся
Поперек твоих глаз
Катана рисует кровью
Катана рисует смерть
Для вас.