КАРТИНКА
Я брежу...
Где-то между
Землей и небом безмятежным.
Я брежу...
Лишена надежды
Под игом боли неизбежной.
Я брежу...
Я не картинка на глянцевой обложке! Я не картинка. Я...
Старый Художник одиноко жил в своем маленьком домике на холме. Жена его давно умерла, а единственный сын затерялся где-то в людской толпе большого города и редко приезжал в эту глухомань.
Дни походили один на другой. Он очень редко рисовал и еще реже выезжал на ярмарку, чтобы продать свои работы. Годы уже не позволяли совершать столь утомительные путешествия в город.
Но этот день был особый.
И не только потому, что весна, наконец, вступила в свои права королевой и, улыбнувшись, послала солнечные лучи во все стороны света. И не только потому, что старика после долгой зимы навестил сын. Просто именно сегодня старый художник решил расстаться с памятью — навести порядок в своей мастерской и выкинуть всякий ненужный хлам.
Потрепанная небрежным отношением картина пылилась в сундуке в самом углу.
На полотне была нарисована девушка с букетом кленовых листьев. Милые ямочки на щеках подчеркивали прелесть ее улыбки. А глаза цвета васильков озорно сияли.
— Красивая... — С первого взгляда оценил сын, помогая старику складывать за порог все ненужное.
— Я так же подумал, когда увидел ее.
Рядом с картиной лежали еще четыре таких же, старых и заляпанных красками. На одной из них была изображена все та же девушка и незнакомый юноша с гитарой. Он что-то пел ей, но она уже не улыбалась. Два других полотна являли собой смесь самых разных красок и разобрать, что на них, не представлялось возможным. А последнее было и вовсе помято и кое-где даже изорвано.
— Все это барахло пора бы уже и выкинуть. — Наставительно произнес сын, стряхивая пыль с дорогих брюк.
— Пора.
Старый Художник осторожно поднял с пола все пять холстов. Тяжело вздохнул и кинул картины в кучу прочего хлама.
И слезы старого человека были красноречивее любых слов.
— Мы сами ее нарисовали. — Тихонько прошептал он. — Сами создавали, лепили и сделали ее такой. Сами внушили ей эту мысль... Я еще помню, как...
* * *
...По песчаному берегу навстречу закату, что разливался над рекой пурпурно-фиолетовым, шла девушка в голубом сарафане и в легких сандалиях.
Художник, Бард и Писатель — все трое застыли, пораженные ее красотой. Светло-русые волосы, свободные от стягивающих голову косичек, развевались по ветру...
— Королева Заката... — Прошептал тогда Художник и тут же принялся делать какие-то зарисовки в своем блокноте.
— Красота нужна для того, чтобы ее воспевать. — В тон ему проговорил Бард, подкручивая колки на своей старенькой гитаре.
Писатель ничего не ответил, глядя вслед удаляющейся девушке. Он просто запомнил ее летящий образ и решил перенести его на страницы своей новой книги. Они творили — каждый по-своему... И Красота вдохновляла их...
Ее звали Теис.
* * *
— Скажи, а я смогу рисовать? — Спросила она как-то Художника.
— Ну... Все может быть. — Философски ответил он, шлифуя поверхность бумаги карандашом.
-Ясно. — Теис грустно улыбнулась. — А то я вот... принесла тут кое-что... Показать... — Смутилась совсем.
Художник с важным видом отложил недоконченную картину.
...Черные глаза... Серые глаза... Синие глаза... Весь рисунок пестрел ими... Ровными и плывущими в воде отражениями. Косые струи дождя врезались в мягкие линии... И гасили их...
Художник дернулся, будто пробуждаясь от зловещего кошмара. И заглянул в ее красивое лицо...
— Прости, Теис, но ты не будешь никогда рисовать. Твои образы... ээ... слишком абстрактны... К тому же тебе это быстро надоест.
— Да, ты прав. Они какие-то неживые... Я поняла. — Она смахнула набежавшие слезы.
— Не переживай, у тебя много других достоинств.
— Правда? — Печаль как рукой сняло. Глаза озорно заблестели. — Я рада.
* * *
Однажды она написала рассказ. Сидела целых три ночи. И с гордостью принесла свое творение Писателю.
Он долго смотрел, то на рукопись, то на сияющую Теис. На ее золотистых волосах сверкали и переливались радужными бликами солнечные зайчики. И в голове Писателя возник замысел, который с каждой новой мыслью все более креп и развивался сюжетно. Рассказ девушки не особенно поразил Писателя, поэтому он рассеянно, глядя сквозь нее, произнес:
— Ну, неплохо, конечно. Только штампованно слишком... И еще вот здесь надо перестроить фразу, здесь сравнение избито, — и тут его понесло... Он был не только хорошим Писателем, но и профессиональным критиком. Он не говорил ей ничего обидного. Он был объективен настолько, насколько может быть объективен действительно хороший критик.
— Не переживай, Теис. Ты себя найдешь.
Она улыбнулась и, попрощавшись с ним, вышла в летнее утро.
А Писатель начал свою новую книгу.
* * *
Мне все твердят, что я очень красива... Но разве это главное? А душа? Разве бывает красивой бесталанная душа?
— Никак не могу найти себя. — Как-то пожаловалась она Барду. — Я и пою-то весьма посредственно. А сочинять песни и вовсе не умею.
— Не мучай себя, Теис. У каждого человека свой талант. Художник рисует. Писатель пишет. Я пою.
-А я... Какую я пользу приношу обществу?
— Эстетическую. — Пошутил он.
Но она запомнила.
* * *
Я пробовала танцевать, но выходит коряво... Я старалась петь, но голос у меня очень слабый. Рисовать не получается тоже. А сравнения мои слишком заученно-правильны, чтобы быть оригинальными. Как мне быть?
Так прошло два года.
Как-то Теис разговаривала с Бардом. Он за эти два года стал ей ближе всех, и она даже осмелилась называть его Братом.
— Брат, а о чем твоя новая песня?
— Это баллада о пути. Я пока думаю над названием, но ничего более-менее ясного в голову не приходит...
— Брат, скажи, а если бы я была страшно уродливой, вы бы со мной дружили?
— Не говори глупости. — Он тихонько провел рукой по струнам. — Красота — это дар. И не стоит им пренебрегать.
— Однажды я спросила Писателя, почему вы приняли меня в свой круг. Как это называется? «Родство душ»? Знаешь, что он ответил?
— Ну? — Бард был явно погружен в свои мысли. Он думал над новой песней и не отследил иронию, проскользнувшую в вопросе. А девушка между тем продолжала свою мысль.
— Он ответил: «Теис, а ты себя в зеркало видела».
— Теис, да все в порядке. Мы любим тебя такой, какая ты есть. Перестань печалиться без повода...
Но его слова уже не смогли ее успокоить.
* * *
Нет у меня таланта... Разве красота — это талант?
— Теис, ты была королевой этого бала. Твоя красота поражает меня до сих пор...
— Спасибо, Писатель. Ты новую книгу пишешь, да?
— Что-то в этом роде. Но как-то не ладится у меня с первыми главами.
— Мне кажется, тебе нужно как следует отдохнуть. Пойдем, прогуляемся по парку, я нашла очень красивое место, хочу тебе показать...
— Наверное, ты права.
* * *
Художник не понял, как это произошло. Картина, подававшая большие надежды в самом начале, к завершению вдруг как-то смазалась и погасла. Он сидел в растерянности на полу, когда появилась Теис с букетом кленовых листьев.
— Что случилось? — Удивилась она.
— Кажется, сегодня не мой день.
— Не печалься. Посмотри, осень стала хозяйкой в твоих владениях. Нарисуй лучше ее. Зачем рисовать зиму? Ее час еще не настал.
— Я понял. Я нарисую тебя.
* * *
Бард плакал. Она пришла и увидела его плачущим. Всегда такой спокойный, он впервые изливал при ней свое горе...
— Она уехала навсегда и сразу две струны оборвала — сердце и душу. Первое кровоточит, второе рыдает.
Она ласково откинула пряди волос с его лица.
— Брат, не печалься. Золотой листопад приносит и печаль, и радость. Он зарисовывает на листьях обрывки наших воспоминаний, чтобы после смыть их осенними дождями... Любовь, даже несчастная, должна возвысить тебя, брат, подвигнуть на творения. Я с тобой. Твои друзья с тобой. Мы не оставим тебя.
Он улыбнулся. Сквозь слезы.
* * *
Этой зимой я сделала две страшные вещи. Я сорвала голос — кричала на холоде. И остригла волосы до плеч. Друзья мои очень долго были в недоумении. Они твердили что-то на тему «испорченной красоты», но...Разве красоту можно испортить? Она либо есть, либо ее нет... Наверное, я больна...
Один из февральских дней был заколдован. Дома и деревья — все в белом — походили на персонажей из волшебной сказки.
Теис болела уже вторую неделю, и вот в канун дня всех Влюбленных Художник, наконец, докончил картину и принес показать ей.
— Бард выглядит очень уж вдохновленным. А я как статуя, что замерла посреди
безмолвия. — Пошутила Теис, но в голосе ее проскользнула странная отрешенность.
— Хорошая композиция, не правда ли?
— Да.
— Только вот зря ты волосы остригла. Тебе с длинными больше шло. Писатель даже в своей книге не стал менять твой образ с длинными волосами.
— Я что, ему нужна только для вдохновения?
— Не говори ерунды. Ты нам всем нужна.
Теис слабо улыбнулась. И еще долго смотрела на картину.
А за окном потихоньку начала таять заснеженная сказка.
* * *
Странная весна. Странная и страшная.
Она и радует, и пугает меня. Радует своей безграничной свободой пробуждения, когда, казалось бы, временные и пространственные рамки ничто по сравнению с ее течением. Но пугает этой своей бесшабашностью... Слишком быстро... Слишком скоро... Как будто в один ужасный момент все это остановится, и останемся мы в мире грязевых потоков и пожухлой травы... Не успеет весна принести ветра свободы в наш дивный край... Бредовые мысли... Но на меня весна действует по— особому... Задумчивость, особая чувствительность, потерянность...
Я бесплатное приложение к эстетическому началу. У меня нет меня.
Эта страшная и в то же время простая мысль так поразила Теис, что она долго не могла осознать наяву она пришла или во сне. И тогда в порыве жуткого отчаяния, которое, порой охватывает человека, она схватила кухонный нож.
Лепестки цветущей вишни, подхватываемые ветерком, кружились над миром. А она кричала, нарушая эту природную гармонию. Кричала не от боли физической. Кричала от той тоски, что так долго рвалась наружу... И теперь вот выходила непереносимым криком.
Благо, его никто так и не услышал...
А потом она вышла в жизнь. Без души и без оболочки. Раны, покрывавшие все лицо, вызывали ужас у встречных прохожих, и они в спешке отводили взгляд. Писатель, сидящий на скамейке закрыл глаза.
Художник прошел мимо и даже не оглянулся.
Они не узнали ее. А точнее не признали в этом страшном сне свою маленькую прекрасную Теис, Королеву заката.
А она бежала-бежала-бежала, не разбирая дороги. И только у дома Барда остановилась, чтобы слегка перевести дух.
* * *
Красная картина... Красная пелена застилала глаза...
-Не пугайся, брат, я просто пришла тебе показать, что никакой красоты не было... Была просто красивая, но, увы, пустая оболочка. Посмотри на меня... Теперь, под этими безобразными шрамами, не узнать ту прекрасную и утонченную Теис?! Или ты тоже меня не узнал. Я всегда понимала, что была для вас только красивой сказкой... И вы никогда не задумывались, есть ли у меня душа...
— Теис, зачем?— Только и смог пролепетать Бард.
— Вы сами сделали меня такой!!! Сами нарисовали! Вы!!! Да, я ваша картинка! А впрочем, наверное, не без повода. Прощай, брат. Картинки не живут долго. Бумага истреплется, порвется и рассыплется пылью в веках... Прощай.
Она повернулась и нетвердой походкой направилась к выходу.
Но он успел первым... От неожиданности она резко крутанулась и чуть не напоролась на ножик у себя в руке... Он был быстрее... Схватил ее за запястье, пытаясь вырвать смертоносное оружие. Она дернулась и... капли крови брызнули ей на лицо...
И глядя в гаснущие зеленые глаза брата, она с ужасом осознала, что слышит его последние слова...
— Ты Целитель...
* * *
Я не красочное дополнение к чьему-то внутреннему миру. Картинка рвется и падает, падает рваными клочьями — слезами... Теперь я знаю... У меня есть душа... Красивая душа...
Теис осторожно перетащила Барда на расстеленное в углу одеяло и наложила повязку, чтобы остановить кровь. Она знала, что неглубокая рана на его теле скоро заживет. А вот более серьезная на сердце — ее уход — еще долго будет болеть.
— Прости, брат. Так будет лучше для всех нас.
Девушка в голубом сарафане легко подхватила ветер, улыбнулась теплому весеннему дню и вышла в мир, который теперь, когда она осознала свою душу, сделал ее крылатой...