Елена Петухова — ВЕЛКАМ

Крот приостановился, залюбовавшись открывшимся ему зрелищем, за что тут же поплатился: один из непослушных лучиков отправился прямиком к нему и обжег лодыжку. Растерев больное место через грубую ткань штанов, он вспомнил, как маститые охотники предупреждали его о том, что на охоте всегда важно помнить, за чем и куда идешь, и не отвлекаться на всякие «красивости». И, хотя сказать это было гораздо проще, чем выполнить, волевым усилием он устремился туда, где невесомым бледно-розовым расплывчатым облачком проступал из тумана лесной перешеек.

Все оказалось в точности так, как рассказывали бывалые: вход в лес представлял из себя арку, образованную костлявым дубом и высокорослым деревом неизвестного сорта с белоснежными квадратными листьями, словно выдернутыми из блокнота. Испытывать судьбу, выбрав другой путь, Крот не стал — не хотелось сгинуть в болоте, как многие своенравные до него. К тому же и пенек с большой горизонтальной прорезью, похожий на обыкновенный почтовый ящик, стоял тут же, у подножья дуба: как говорится, сервис на высоте, все предельно просто, понятно и цивилизованно.

Срывая листик, Крот отметил, что тот наощупь чрезвычайно похож на бересту, не удержался и как бы невзначай повредил ногтем ветку: очень уж хотелось убедиться, что дерево — живое. К его удивлению, из ранки брызнул целый фонтан сока, причем струя исхитрилась изогнуться так, чтобы попасть на только что оторванную бумажку.

Мысленно перекрестившись и поклявшись впредь действовать только по полученной накануне инструкции, он поспешно засунул кончик листика в щель пня. Какая-то неведомая сила живо схватилась за бумажку и потянула на себя так, что Крот едва успел отдернуть руку. Внутри деревянной полости что-то заклокотало, забулькало и издало жующий звук, после чего лист вышел назад. На нем корявым почерком было выведено:

«ЧП «Всилисной едейный летний камитет атстрела мелюзги» (далие — ВЕЛКАМ) приветствуит вас на тирритории нашего лисного хазяйства!

Время ригистрации: 21 июля два чиса триццать семь минут.

Пажалуста, поставте на пинек свой рюкзак и павторна опустите этот талон в ичейку».

Крот снял с плеча набитый до упора рюкзак, покорно поставил его на пенек. Как только поклажа соприкоснулась с идеально гладкой поверхностью, снова зашуршали невидимые механизмы, круги среза завращались и рюкзак стал медленно оседать. Однако, не скрывшись и наполовину, он вдруг замер, а аппарат издал характерный звук глохнущей от зажевывания ткани швейной машинки. Раздалось недовольное ворчание и из пня вылезло нелепое существо в темно-синем камзольчике с фирменным значком на груди. Внешне оно напоминало белку, но белые полосы на фоне густо-черной шерсти, видневшиеся на участках, не прикрытых униформой, путали всю картину.

Совершенно не обращая внимания на обалдевшего от неожиданности Крота, неправильная белка деловито обнюхала рюкзак. Ее усатая заостренная мордочка недовольно сморщилась, а огромный пушистый хвост взметнулся вверх. В воздухе повис зловонный запах серы.

— Никакой условия для работ! — буркнула она себе под нос низким, грудным голосом и принялась нехотя развязывать рюкзак. — Все лапами считать, потом от лапы же заполнять докьюмент эти гадский! И зачьем пенью таких сделаль — постоянно ведь глохнуль, пьять раз денью! — С досады существо сплюнуло и только тут заметило Крота. — Вылупляться будем или бумажку даваль? Что ты ее в руках-то мньешь, идьот! Кому сказаль — «повторно опустьите», ты что, читать не умель?

Крот услужливо протянул бумажку и предупредительно откашлялся, чтобы быть готовым ответить на любой вопрос. Своих он предпочитал не задавать: опыт общения с диспетчерами разных мастей у него был немалый, и он не раз убеждался, что с ними лучше помалкивать.

— У нас в Мексик разве я так жиль! Так работаль? Эх! — Существо проворно развязало рюкзачок и стала медленно выкладывать содержимое. — Тааак… что у нас тут клаль? Хилеб… капуст, свекл, морква… шпротки дешевый… Ой, жимот! Жимот какой! — зверек осуждающе покачал головой, и, уперев лапки в бока, принялся буравить своими мелкими глазками Крота с ног до головы. — Большой, а маленький обижаль! Травок всяких растиль и сюда нам положиль — травок и мы сами растиль! А шпрот твой чем открываль? Эт даж птьичек малый не будель сожрать, не то что зверят по-крупному! Где мьясо, жимот?

Крот безмолвно замер, стараясь не пересекаться взглядом с разбушевавшимся зверьком. Говорили ему мужики: клади всего побольше, да не сказали, чего именно класть-то, вот и опрофанился. С другой стороны — сожрать-то по идее за такое не должны… ну не удалась охота в этот раз — удастся в следующий. Не беда.

— Ладно, пока я все писаль сюда, ты подождать момент…— смилостивилось наконец существо, оценив, очевидно, смирение клиента, и тут же нырнуло вглубь пенька.

Через пару минут из щели показалась бумажка. Помимо уже известных кроту слов на ней значилось:

«Расчот времини и качиства прибывания в лису:

Прихот: пять капустин, пара свекл среднива размера, десять банак шпрот, десять марковак, шакаладка «Аленка».

Расхот: штраф за павреждение чекавага дерева — минус пять марковак;

                списание за негодностью — десять банок шпрот и шакаладка «Аленка».

Итого: пять капустин+ пара свекл среднива размера+ пять марковак= три чиса прибывания в лису бес отстрела мелюзги, с правом сбора ягот и грибоф.

Все административные акруга леса живут по правилам ЧП. В случаи нарушения режима и условий вы можете быть сожраны без суда и следствия.»

***

            Теперь путь был открыт. Лес расступился перед Кротом, приветливо раскрывая свои непривычно окультуренные пространства. Ни бурелома, ни стихийно раскинувшихся болот, ни оврагов — лишь густая тенистая аллея, добротно вымощенная булыжником — камушек к камушку. Через каждые сто метров — отлакированные пеньки к услугам уставших путников. И уютно журчащие родники на случай, если замучает жажда. Правда, вода в них оказалась очень уж похожей по вкусу на молоко, но Крот уже ничему не удивлялся. Даже самому что ни на есть настоящему биотуалету, на который он наткнулся через десять минут неспешной прогулки по аллее. Он стоял прямо у обочины, и зазывал путников странным объявлением, написанным на куске туалетной бумаги, прибитом гвоздем к пластиковой поверхности двери. «Cуперакция для рыбаловав: схади па-маленькаму — палучи адну мидведку, схади па бальшому — палучи десять мидведок и полчаса бесплатнага прибывания в филиали леса — лисном озире (пятый паварот направа!)». Кроту стало любопытно, и хотя он совсем не хотел в туалет, не удержался от соблазна заглянуть внутрь.

Внутри, под стульчаком, что-то хлюпало. Борясь с брезгливостью, он нагнулся поближе и увидел отвратительную картину: сотни толстых белых гусениц копошились в зловонной коричневато-зеленоватой жиже. Каждая была размером не меньше указательного пальца, и можно было без труда рассмотреть, как они жадно заглатывают дырками-ртами то, в чем копошатся. Их бочка поблескивали от слоя слизи, и сквозь этот слой хорошо просматривалось то, что они уже успели поглотить — кожица была столь тонка, что не скрывала творящегося в утробе.

Крота затошнило, и в этот момент что-то холодное коснулось его шеи. «Эта гадость у меня за шкиркой!» — пронеслось у него в голове, и он автоматически попытался скинуть с себя нечто, но потревожившим его холодным предметом оказался всего лишь металлический крюк, ни с того ни с сего спустившийся с потолка. К нему была прикреплена еще одна записка — на такой же туалетной бумаге, что и первая: «Если вас сташнит — палучите двацать мидведак и час бисплатнага прибывания на озири!».

Решив для себя, что на сегодня ему уже хватит медведок, Крот спешно ретировался.

…Еще минут через десять на пути охотника стали появляться первые указатели. Они были прикреплены к стволам деревьев, и четко обозначали маршруты возможного путешествия. От указателей шли боковые песчаные дорожки, поуже, чем центральная, но такие же прямые, больше похожие на аллеи.

«Атстрел кукушек. 200 метраф —-->.» — прочитал Крот на первом указателе. Под этой надписью, уже мельче, значилось: «Тока с мая па апрель каждава года — суперакция: убей кукушку — палучи десять кукушачих ииц бисплатна!». На другом указателе, показывающем в противоположную сторону, было начертано: «Атстрел валкоф. 500 метраф ==>», а чуть ниже — «Прамахнись один рас — и стань нашим таварищим на всю жисть! Саобщества тамбовских валкоф.»

Крот поймал себя на мысли, что ему очень захотелось кукушачьих яиц — интересно, какие они по вкусу? Да и заручиться поддержкой волков было бы нелишне. Но нельзя значит нельзя — и он двинул дальше, туда, где — он надеялся! — должны расти какие-нибудь ягоды и грибы.

Шел он долго, и всю дорогу дивился тому, что картина вокруг практически не меняется — ели, пеньки, туалеты, боковые песчаные дорожки от указателей, а вдоль них — те же ели… Со временем он перестал уже вчитываться в указатели — скорее, оценивал их бегло, лишь чтобы определить, подходит или нет ему маршрут. А маршруты, как один, не подходили — все же основной профиль этого леса был, видимо, охотничий, а не собирательский.

Один из указателей заставил его призадуматься. На нем было начертано: «Атстрел мидвидей. Для вип-пирсон.» А второй строкой шло: «Малинники. Сбор ягот».

Первая строка ему никак не подходила, зато вторая так и манила. Ему даже показалось, что он чувствует запах и вкус малины, но немного смущало соседство этих сочных ягод со свирепым зверьем.

-Не такие уж мы и свирепые! — пропищало что-то над ухом. Обернувшись, Крот вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял огромный медведь в приталенном концертном фраке, с галстуком-бабочкой. В руках он держал тонкий зонтик-трость. На мохнатой морде красовались очки-пенсне, наподобие тех, что Крот в детстве видел в учебнике литературы, на портрете Чехова. Поблизости никого не было, из чего Крот сделал вывод, что писклявый голос принадлежит именно этому примодненному существу.

— Позвольте представиться — Потапыч, в прошлом артист цирка и кино. — Медведь с необычайной для такой махины легкостью сделал реверанс, затем, изящным движением откинув зонтик в сторону, пару раз кувыркнулся через голову и замер в победной позе, подняв свои огромные мохнатые лапы над головой. — Вуаля!

— Неплохо, — пробормотал Крот, которому весь этот пассаж показался донельзя неуместным.

— Вы спросите меня — а что я делаю здесь, в лесу? Наверное, вам ведь это интересно, да? Что делает здесь, в глуши, заслуженный артист цирка и кино, лауреат всевозможных премий…— медведь погладил себя по лоснящейся щетинке на груди, и с печалью уставился куда-то вдаль. — Работаю, как ни прискорбно, молодой человек. Работаю — потому что цирк не дает мне работы, потому что он обанкротился и его разогнали. Потому что нет гастролей, и мое высокое искусство уже никому не нужно. Да-с… —

Из-под пенсне выкатилась огромная слеза, но тут же поспешно втянулась назад — так быстро, что Крот даже засомневался: не почудилось ли ему это? — Но талант — он везде дорогу себе пробьет, он везде нужен! — уже бодрее продолжил медведь, — и вот я служу искусству здесь, в лесу! Я — экскурсовод, а вам, как новичку, положена бесплатная экскурсия по лесу! Вуаля!

Раздались звуки польки, одной из любимых Кротом еще с времен, когда он самостоятельно пытался бренчать на клавишах под руководством домашних преподавателей. Играли явно на рояле, вот только инструмента не было нигде видно. С первыми же аккордами с елей на землю попрыгало множество белок, они образовали хоровод вокруг медведя и принялись что-то петь, притопывая малюсенькими лапками и помахивая пушистыми хвостами. Кроту не удалось расслышать ни слова: мелюзга отчаянно шепелявила, и все произносимые слова сводились к доминирующему несмолкаемому звуку шшшшшшшшшш. Медведь стоял в центре круга живым памятником самому себе, зачем-то делая «ласточку» — видимо, чтобы продемонстрировать, что он умеет и так.

— Ну и как вам песенка? — осведомился Потапыч, когда смолкли звуки музыки и белки попрыгали назад на деревья. — Это моя подтанцовка и подпевка, уже столько лет вместе…

— Неплохо, только вот слов я не расслышал, шипение одно, — честно признался Крот.

— Так я и знал! Надо отнимать у них эти их орехи, старухи уже, а все молодятся! Беззубые совсем стали — а какие голоса были, ах, знали бы вы, какие голоса! — Медведь печально вздохнул и поднял с земли трость. — Ну, пошли, что ли. До малинника доведу… Вы вопросы задавайте, если что-то интересно. Попробую ответить…

Медведь шагнул на тропку, которая предназначалась для вип-персон.

— Эээээээ… — замялся Крот. — Дело в том, что у меня нет разрешения на охоту. Только на собирательство…Наверное, мне туда нельзя.

— Туда никому нельзя. Без сопровождения. А вы ведь со мной — значит, можно! — улыбнулся медведь и игриво подмигнул. — Струхнули? Да не робейте, это самая цивилизованная тропка — здесь все по закону, ведь, как-никак, она правящему классу принадлежит! Что-то типа правительственной трассы у вас. А про випы — это так, для красоты объявление висит и чтобы вроде как все по-честному. Ясно же — никому в голову не придет нас, медведей, отстреливать. Не хватит средств такое право купить. — Он прикрыл лапой рот, и воровато озираясь, пояснил: —Главный-то у нас — тоже из медведей!

Правительственная трасса, действительно, отличалась от других дорожек. Скромная песчаная тропка, обрамленная елями, обрывалась за первым же поворотом — и начинался гладкий асфальт. Потапыч взял такую скорость, что Крот едва за ним поспевал, и лишь изредка притормаживал, снисходительно давая себя догнать и укоризненно качая головой — мол, хилые вы все, городские…

Вдоль дороги тянулась череда похожих друг на друга трехэтажных коттеджей с участками, напоминающими огромные клумбы. На каждой такой клумбе рос конкретный сорт цветов, отчего они резко выделялись на общем фоне едиными цветовыми пятнами — красными, синими, желтыми, фиолетовыми, голубыми... Кроме цветов, на участках ничего не росло, и это показалось Кроту очень странным.

— Здесь живут медведи? — поинтересовался он.

— Нет, пчелы. Днями копошатся, чтобы наработать мед. Если у них не получается выработать норму — медведи расформировывают объединение, и пчелы остаются без работы. — пояснил Потапыч через плечо.. — А вот где живут медведи — это даже мне не ведомо. Не у правительственной дороги точно. Я вот только свой дом знаю, но — извините — не скажу. Соображения безопасности…

— А, кстати, здесь у вас безопасно? Не сожрут? — Крот наконец-то нашел повод задать интересующий его с первых минут вопрос, и был доволен, что разговор вышел на эту тему. Приходилось, правда, вести весь этот разговор, не останавливаясь, отчего Крота стала мучить одышка, но он не мог себе позволить пропустить ничего из сказанного медведем.

— Сожрать могут. Но только по закону. Если нарушишь то, что у тебя во входном чеке сказано, например. А так — никто не обидит. Ты ж с первых минут у специального отдела на мушке. Не видел дупла в стволах елок? Там лазеры. Недавно завезли из соседнего леса — только просветят тебя, и уже известно, что ты замышляешь…ну, и любую живую тварь так можно просветить. Аппараты эти так настроить можно, чтобы твои мысли сразу в голову контактирующего с тобой представителя транслировались — получается, что мы вроде как мысли читаем… Вот ты, например, только приближался к приемной, а мы уже знали, что идет к нам Крот, и что зовут его так, потому что до нашей эры он любил ловушки на кротов ставить, а потом шкурки кротовые сушить и продавать…Вуаля!

Крот покраснел, подумав о том, что, наверное, в глазах Потапыча он — злостный    браконьер.

— Да уж, сейчас уже так не разгуляешься, — усмехнулся Потапыч и, приостановившись, самодовольно поправил бабочку. — Все посчитано — слава богу. Нами же. А то, помню, пришли эти защитники животных — вот времена-то были. Представьте: выдавали разрешения на отстрел живности. Типа как упорядоченное, разрешенное законом браконьерство. А нам от этих разрешений ни тепло ни холодно было. Все в карман себе клали — а какое отношение они к нашему лесу имеют? К ресурсам? Если б не переворот — до сих пор так вот гибли бы впустую…

Череду коттеджей продолжили искусственные прудики, затем лужайки с аккуратно подстриженной травой. На каждой из таких лужаек лежало по солнцу. Их лучи показались Кроту мертвыми — они светили умеренно, их длинна была постоянной, и они не расползались навстречу путникам, как те, у входа в лес.

— Искусственные светила, — гордо пояснил Потапыч, видя, с какой дотошностью Крот пытается их рассмотреть. — Горят до ночи, потом выключаются — и все. Наши не хотят зависеть от погоды. Здесь всегда солнце.

Крот вспомнил механизированный пенек, что встретил его у входа в лес, чековое дерево с бумажными листками, странные родники с бьющим из-под земли молоком и только хотел задать обо всем этом вопросы, как Потапыч опередил его:

— Да, у нас все грамотно продумано. Чековое дерево — это помесь кита и березы. Как там наши селекционеры их скрещивали, одному звериному богу известно, а только если повредишь листик из любопытства — фонтан сока тебя и выдаст, документ подмочив… Схему пенька у входа всем лесом разрабатывали, потом интеллигентная верхушка объединилась, чтобы правила правописания новые установить… У вас перенимать этот опыт не хотелось — все единогласно решили, что самое правильное — писать так, как слышится, а не так, как вы себе напридумывали… Мы тут одного школьника слопали — сам виноват, конечно — проник в лес не через пропускной пункт, лягв наших обидел — лапки нескольким поотрывал, пару синичек подстрелил рогаткой своей… Ну так вот — портфель его мы потом трофеем взяли. Открыли учебник по русскому языку — а там на одно правило по сто исключений. Такое ощущение, что вам заняться нечем, честное слово! Да если бы мы вашу систему взяли, никто бы делом своим не занимался — только бы все и делали, как над учебниками корпели… А так — все при деле — лоси молоко для родников дают, пчелы — медовуху, кукушки вон яички свои охотникам жертвуют — и им не жалко, все равно подкидывать куда-нибудь — и вам вроде как бонус… Только вот консьержку давно хотим заменить — невежливая, и воняет так, что отпугивает гостей леса — ну да куда ее еще пристроишь-то, эмигрантку, — разве что из леса совсем погнать! Учили ее, учили языку — пишет грамотно вроде, а говорить — никак не научится. Из национальных меньшинств она, вот держим пока на полулегальном положении.. Погонишь — лесная общественность не поймет.

— А у вас что, то же самое, что у нас в той эре было? Гуманизм и все такое?

— А как же? — Медведь снова приостановился и многозначительно поднял вверх крючковатый коготь. — Мы ведь в следующем году в международном конкурсе на звание образцового леса участвуем. В прошлом месяце к нам аж из Голливуда приезжали. Фильм снимали — «Лесная братва» — слышал? Я вот кастинг, к сожалению, не прошел — предпочтение своим отдали… Своя мафия там… — Медведь обиженно хмыкнул и неопределенно махнул лапой.

Еще минут через десять на горизонте показались малинники. Издалека они мало отличались от обычной поросли ничем не примечательных кустарников, но огромный баннер с ярко-малиновой пупырчатой ягодой и надписью: «Съеш миня» не давал шанса ошибиться. Потапыч иссяк и уже не бежал, а шел молча, грузно перебирая мохнатыми лапами. Крот тоже замолк, представляя, как сотни таких же сочных ягод, как на баннере, ложатся покорно в его рюкзак. Можно будет из части — варенье сварить, другую часть на пироги пустить…

Но реальность превзошла все ожидания — и жестоко обманула их.

— Что это? — недоуменно спросил Крот, разглядывая ветки того, что, если верить плакату, когда-то было малиной. О ягодах там не было и речи: половина листвы была бесстыдно пожрана, другая половина — сильно покусана, отчего на краях образовались траурные каемки. Виновники всего этого безобразия в больших количествах сидели тут же, на ветке, и нежились на солнышке, не осознавая, видимо, всей тяжести своей вины. И не то чтобы Крот не видел их, но, находясь в прострации от вдруг навалившейся на него правды жизни, не захотел сопоставить эти два зримых факта. — Что же это такое, а? Где малина?

Медведь развел руками и виновато вздохнул.

— Извините уж меня, накладочка тут вышла… Вы ж понимаете — любая система иногда сбой дает… Личинки медведок — они ж безмозглые… Мы уж и разъяснительную работу с ними проводили, и неоднократно, и договор даже подписали: мы, мол, отводим вам резервацию, где обеспечиваем пищей с избытком, а вы, со своей стороны, не выползаете за ее пределы и отдаете ежемесячно по килограмму своих собратьев в качестве платы за еду…

— А не жалко им своих-то? — поинтересовался Крот, разглядывая одного из представителей этого племени. Этот казался не таким гадким, как его сородичи в туалете: сытый, он мирно посапывал на стыке двух ответвлений ветки, то открывая, то закрывая ротик. Размером он был не больше сантиметра — наверняка еще дитя.

— Не жалко. Им же всю жизнь приходится бороться за пищу и за выживание — их не любят и уничтожают в таких количествах, что они, кажется, сами уже перестали ценить свою жизнь. Если, конечно, ценили когда-то — по правде сказать, уж больно безмозглые твари!

В этот момент к спящему недорослю подползла большая жирная медведка и, озираясь, быстро проглотила малютку.

— Вот видите, — развел руками Потапыч. — Даже возмутительно, что такое отродье называют медведками! Мы запатентовали это название гораздо раньше.

— Сам ты безмозглый! — отпарировала вдруг медведка скрипучим, старушечьим голосом и недовольно сплюнула только что съеденным дитем. — Подтасовали результаты выборов — и радуются. Мед-ведки победили! Мед-ведки, а не медведи… Нас больше, мы — сила!

Она не успела произнести свою речь. Потапыч оперативно слизнул ее с ветки.

— Неужели вкусная? — поморщился Крот.

— Да разве может быть такая гадость вкусной? Нет, конечно. Но эта дрянь еще и разговаривать умеет — таких нам предписано жрать, не раздумывая! Потому что через их глупые речи может немало бед произойти.

   Погода портилась. Накрапывал дождик: облака стали иссине-фиолетовыми, налились, тяжелыми глыбами повисли над лесом.

— Пойдем, провожу тебя до выхода.— предложил Потапыч. — Здесь светил пока нет, только в проекте — дождь замочит. Северный пропускной пункт прямо здесь, за малинником. А вообще в нашем лесу еще три пропускных пункта: восточный — ты через него заходил; западный — в самом дальнем углу леса, ты бы наткнулся на него, если б не сворачивал, и южный — это если бы мы свернули в другую сторону…

… На пропускном пункте их уже ждали. Наглая полубелка в этот раз никуда не пряталась — не обращая внимания на тучи, она лежала в шезлонге, на пляжном полотенце, недалеко от контрольного пня, под цветастым зонтиком, и потягивала ярко-зеленый коктейль. Нацепленные на нос темные очки и бикини, прикрывающее то, чего и так никогда не было видно, поначалу ввели Крота в заблуждение: он не сразу признал в расслабляющемся зверьке недавнюю знакомую. Но недовольный грудной голос расставил все на свои места:

— Пришоль? Зря пришель — я отдыхать! Объед — знать, что такое объед или нет?

Зверек нервно сдернул темные очки и посмотрел на Крота с таким возмущением, что тот невольно сделал несколько шагов назад, скрывшись за спиной Потапыча.

— И здесь она? Как такое может быть, это ведь совсем другой пропускной пункт… — шепнул он Потапычу.

— Не шепталь там, я все слушаль! — оборвал его зверек и наконец обратил внимание на медведя. — Зарплат когда будем даваль? Пьятый мьесяц я крутись, бегаль из один конец в друголь, а деньег ни копейк?

— Только не говори, Мари-Хуана, что ты ничего не прикарманиваешь! На твоей таможне половина прибыли оседает… — осуждающе покачал головой Потапыч. — Ой, допросишься ты ревизии, ой, допросишься! Обслужи клиента!

— А вот не стать я твой клиент обслужить! Не стать! — Зверек демонстративно закрылся газетой и принялся бубнить что-то себе под нос, делая вид, что читает вслух. Потапыч пожал плечами и почесал затылок.

— Даже не знаю, чем вам помочь… она баба упертая — сказала так, значит, так… инструкцию она не нарушает, так что придется немного подождать… — Медведь жостал из кармана фрака небольшие часики, взглянул на них и вдруг засобирался: — Вы уж дождитесь, а я пойду, у меня с минуты на минуту еще одна экскурсия…

Почувствовав, что Потапыч уходит, Мари-Хуана проворно откинула газету. В глазах ее стояли слезы, а кончик носа так покраснел, что напоминал накладной нос клоуна.

— Посчиталь мой прибыль!посчитал, бесссовест! А что делильсь я с ним — не посчиталь! Детьят не посчиталь малых — пьятьеро их! Эх! — по шерстке градом потекли слезы. — И кого я любиль? За что любиль? Ах, свол, ах, подл!

Крот потупил глаза. Ему было не по себе оттого, что он стал свидетелем этой почти семейной сцены, но, с другой стороны, возникла робкая надежда на то, что Мари-Хуана смилостивится и наконец встанет со своего шезлонга.

— А ты б не спешиль, мил… — вдруг с горечью сказала она и вздохнула. Только тут Крот рассмотрел на ее шерстке пару залысин — очевидно, какой-то стригучий лишай. — Спешиль тебе некуд… Докьюмент-то свой даль мне… — Крот поспешно протянул лист чекового дерева. — Вот, тут значиль: пребывание три час, а ты пребыль три час и один миньют. Это значит, тебя положен пожраль…

— Это как это так? — опешил Крот. — Подождите, мисс… ему отчего-то показалось, что такое обращение подействует, но в зверином мире оно оказалось не столь эффективным, как в человечьем. На морде зверька красовались уверенность в правильно принятом решении и полное безразличие к его судьбе. — Почему сожрать, мисс… Я ведь пришел сюда пять минут назад — до срока, но у вас был обед… потом вы препинались с Потапычем…

— Мой личный жизнь — это мой жизнь! — отрезала Мари-Хуана сухо. Морда ее помрачнела, носик налился черным. — И объед официальн. Фсье по закон!

— Ну пожалуйста… — Крот порылся в кармане и достал оттуда складной ножик. — Вот, у меня для вас есть презент… возьмите на память…

— Иеееех! — разочарованно потянула Мари-Хуана. — На кой чьорт мне ножка? И от мьеня ничьего не зависеть. Я на служб. — Она откашлялась и уже другим, торжественным тоном произнесла:

— Товарьищ Крот! Вы приговоль к отравляй ударянной дозкой угарн газ и поедань больший зверят. Исполнить — Мари-Хуана! Просьб сдать все вьещи.

Чуть не плача, Крот снял так и оставшийся пустым рюкзак, разулся, достал из кармана мобильный телефон.

— Ножик гнать! — строго приказал зверек. — Я насквозь вас знай. Меня убивай — сразу милиц прибегай.

Крот подчинился. Деловито собрав все вещи в охапку, Мари-Хуана торопливо запихала их под шезлонг, прикрыв сверху для надежности пляжным полотенцем. Затем повернулась к Кроту огромным пушистым хвостом, и местность как-то странно поплыла перед его глазами.

Последним, что увидел Крот, падая, было необъятное, заполонившее все небесное пространство красочное объявление. Как оно крепилось к небу, было совершенно непонятно; возможно, оно само было частью этого неба, потому что буковки колыхались в такт его дыханию и были какими-то водянистыми, будто впитавшими в себя всю влагу так и не пролившегося дождя. «Привиди друга — и палучи супирприс!» — прочитал Крот и потерял сознание.