Clamptramper — На берегах реки Укаяли. Глава 1.

Так что, пока у тебя есть время — учись ходить, дорогой сынок! Обрети твердую почву под ногами. Научись ее ощущать всей своей ступней. Научись чувствовать каждую песчинку под собой, каждый камешек, каждую неровность, потому что все это не вечно, дружок. Может быть, все закончится гораздо раньше, чем ты это поймешь и прочитаешь, может быть, когда ты начнешь осознавать все вокруг, у тебя поедет крыша, и тебе не к кому будет обратиться за помощью. У тебя, может, и мамы-то нет. Откуда ты знаешь? Нельзя быть в этом уверенным.

Советую тебе, дружок, когда вырастешь, употреблять в пищу больше морепродуктов. Это полезно. Так ты точно не пропадешь. Как правильно готовить рыбу, я тебя потом научу. Хотя, если хочешь, я смогу тебе хоть сейчас прочесть целую лекцию по этому поводу. Она будет и про плачущих китов, и про импорт португальцами норвежской трески, и про обмельчание рек.

Но это потом.

Мне очень интересно, какие книги ты будешь читать когда вырастешь? В какую сторону пойдет твое развитие, что тебе в жизни будет интересно. Может ты будешь зачитываться белетристикой, тоесть попросту, ни к чему не призывающими романами. Советую тебе смотреть в таком случае побольше фильмов. Это проще, да и глаза не так будут болеть. Читать подобное — опасно для зрения. И не дай Бог читать тебе когда-нибудь гадость, нашифрованную авторам под воздействием наркотического дурмана.

Наркотики — смерть! Ты еще узнаешь об этом когда-нибудь...

Кино бывает разное… По большей части — поучительное. В нем — характеры, поступки, сюжеты, жизненные линии.

И еще совет: никогда не сторонись человеческих слабостей. Никогда… Слышишь меня?!!! Пообещай мне, что никогда не будешь морщиться от вида больных инсультом. Да — это тяжело смотреть. Допустим, был крепкий мужчина — и тут он превращается в несчастное существо, мозги которого работают в направлении, ему привычному в жизни, а ноги и руки уже не двигаются, и речь предательски тормозит. Никогда не проходи мимо таких, сынок. Относись к таким людям, как будто перед тобой не немощный больной, которых в народе называют овощами, а тот, которым он был до своей болезни — здоровым, крепким, на все способным человеком.

И последнее — наследства я тебе не оставлю. Тебе придется самому все добывать. Но ты не бойся. В жизни не надо бояться двух вещей — неоправданного ожидания, и чужих слов. Ожидание — мираж, слова — ветер.

Помни об этом.

С искренней любовью, воспитавший тебя Метью.     Базель. Осень. 2011 год.

1.

Солнце искрилось дьявольскими вспышками в осколках хрустящих от ветра листьев. Парк перед ратушей был пуст. На башенных часах ратуши было 11.30. За все время, проведенное им в этом городе, ему всегда нравилась ратуша. Ну не укладывалось у него в голове, что главные лица города могут работать в таком причудливом, похожем на старый времен Баха орган здании. Ратуша и впрямь была похожа на красную табакерку, будто кем-то политую красным вином. Она была вся красная, если долго на нее смотреть — становилось кисло во рту. Он отвернулся, его взгляд изучал интенсивный в своем, на первый взгляд, невидимом движении, пейзаж Рейна. Он тут сидел один, положивши ногу на ногу. Он кого-то ждал, сидя на скамейке и читая газету. В газете была помещена статья про городской карнавал этого года. Карнавал тут проводится ежегодно. О, что вы знаете о базельском карнавале? Он тоже знал о нем мало, поэтому и обратил внимание на статью, к тому же всякие костюмированные зрелища его всегда интересовали. Он вспомнил, как еще в детстве любил ходить на футбол. Тогда все болели футболом. Весь город. Правда, город он поменял, а болельщики у него в голове остались, все с шарфами, с дудками, матами и кричалками. Он помнил, как попадал в давку на стадионе, правда ему, конечно удавалось как-то проскользнуть через толпу. А однажды он увидел французских болельщиков. Они были абсолютно с другого мира. Все одинаковые, как на подбор, все тихие за стадионом. Но когда проходил матч, они все скандировали, как один. Он никогда до этого не видел еще такой организованности, и такой яркой и красочной кучи людей. Его поразило в тех французах, что дудок у них не было, спиртных напитков тоже… Они были в оранжево-красных ярких одеяниях, и каждый из них выполнял свою какую-то определенную функцию: кто запевал, кто барабанил… Да, барабаны! Именно они произвели тогда на него самое большое впечатление…

Эх, далекие времена!

Базельский карнавал стартует в понедельник на четвертый день после Дня покаяния. Все начинается с Моргенстрайха — утреннего обхода главного распорядителя и собравшихся людей старой части города. Он начинается ровно в 4 утра в понедельник. Ровно в эту минуту вся власть в Базеле передается выбранному комитету карнавала, и властвует тут этот комитет целых четыре дня. О людях, входивших в разные годы в этот комитет можно сказать многое. Это в миниатюре — история города Базеля. Главные две должности в кажом комитете — Распорядитель ресторанов и Управляющий улиц. Председатель комитета, который избирается среди всех членов комитета ровно на один карнавал, надевает черный костюм священника с белой маской, изображающей старого отшельника, и целую ночь перед карнавалом обходит старый город и ищет ключи от городских ворот. Они спрятаны каждый раз в разном месте, — после того, как председатель находит эти ключи, он обязан ими открыть двери ратуши. Ключ старый, заржавевший, но перед каждым карнавалом специальные люди смазывают его и чистят от ржавчины, потом прячут в определенное место.

Естественно, всем известно где именно запрятан ключ, но весь смысл карнавала состоит в том чтобы обнаружил этот ключ единственный выбранный главным распорядителем священник. Это специальный ключ, которым нужно открыть двери в благодатную обитель покаяния, и только открыв дверь этим ключем, горожане могут быть уверены в том, что им Господь простит грехи и даст их душам долгожданное веселие.

Он теперь сидел и вспоминал все подробности того карнавала. Карнавал был два года назад. С той поры произошло много разных событий в его жизни. Легких, как порхающие ласточки в воздухе, незаметных, едва прошедших мимо его взора и слегка задевших его зрение. Да, он понимал зачем он тут. Ему тут лучше. Неизвестность, которая пугала его тут на первых порах — прошла. Сналача он тут был нелегалом, всего избегал. А потом привык. Работал на короткосрочных работах… То строитель, то каменщик, то уборщик. И даже один раз сторожем в ночном клубе взяли. Точнее это даже не сторож, а скорее — администратор. Просто заведению нужен был низкооплачиваемый человек со знанием немецкого и итальянского языков. Вот он и подошел. Все называли его тут Куртом. Он был внешне незаметный, низкого роста, но шустрый и все быстро схватывал.

Знакомился с немцами, наводил контакты. Его со страшной силой тянуло в Берн. Но из Берна немцев не было — приезжали сюда все больше бизнесмены из самой Германии; то с Баварии, то с Силезии какой-нибудь. Один из них был даже шваб. Вот этот шваб и назвал его Куртом.

Они — эти швабы — часто бывали в Базеле, поставляли в Базель сырье для елочных игрушек. А так как Базель — прежде всего родина плюшевых мишек и всяческого конфетти и серпантина, впрочем на счет серпантина — вопрос спорный, то эти немцы как раз приезжали по адресу. Курт — был сопровождающий. Нечто вроде гида. Возил их по городу. Показывал достопримечательности.

А карнавал — это был эпогей интереса немцев. Базельский карнавал — это не какой-нибудь Октоберфест с пивом и сосиками — это целая традиция высмеивания прежде всего истории и окружающих тебя соседей. А немцы — народ добродушный, посмеятся любят, даже над собой.

Среди них выделялся один немец — Олаф. Молод, высок, красив, со сложным прошлым и таким же сложным характером. Курт этого Олафа знал лучше других. Олаф был первым его, если можно так сказать, клиентом. Он приезжал одно время в Базель очень часто, останавливался в гостиннице "Балегра", и Курт показывал ему город. Собственно город Олафа не интересовал. Парень он был серьезный, ходил в своем темно-сером пальто и коричневом шарфе с серьезным видом и разглядывал в основном витрины магазинов, статуи, церкви. Ему тут нравилось. Он сюда, можно сказать, даже стремился. Дело в том, что у Олафа были когда-то нелады с полицией, и он, тайком от всех скрывался в Базеле от нее. Об этом никто не знал, да и было это уже более 10 лет назад, но сами воспоминания, тот дух тех приключений до сих пор будоражил Олафа.

Карнавал Олаф тоже любил. Временами от него куда-то девалась его серьезность и он становился смешливым, добрым, его могла развеселить любая картинка. Очень было удивительно наблюдать, как этот серьезный молодой человек, с серьезными, будто пилящими окружающий мир серо-зелеными глазами и бородкой-эспаньолкой вдруг становился веселым, увидев какую нибудь маску.

Маски здесь на карнавале умели разговаривать. Персонажи в масках тоже были яркие. Один был в виде клоуна в парике из голубых распушеных нитей, он был похож этими нитями на голубого пуделя, к тому же он бешено прыгал и скулил, что еще больше придавало ему сходство с этим животным. Он имел большущие белые с черными зрачками глаза. Эти глаза показывали удивление. Удивление от всего виденного. Еще у него была большущая пасть, изрыгающая время отвремени жуткие звуки. Персонаж как бы нервничал от всего происходящего, скулил, прыгал а иногда выражал поддельный страх если натыкался на другого, противоположного ему по стилю Персонажа. Одет он был в полосатую яркую красно-оранжевую монишку. На ней были сплошь и рядом повязаны ленточки разных цветов, от строгого темно-синего до желтого. Эти ленты символизировали награды — медали и ордена. Персонаж высмеивал Войну. Вдруг Он начал кричать: «Война — зло! Люди идут на войну ради нефти и газа! Это глупо! Защитим Северный полюс!» Персонаж имел большой красный нос, на этом огромнейшем, величиной чуть ли не в полмаски носе сидела уменьшенная в много сотен раз его копия. Во время того, когда он кричал, эта копия начала нервно подергиваться, что очень веселило публику. Олафу сразу почему-то вспомнился Доктор Зло с его копией.

На встречу ему шел Старый Солдат, одетый в мундир 17-го века. Он как бы говорил: «Ну что ты кричишь? Лучше повоюй, а я посмотрю!» На нем была черная обделанная мехом треуголка с высоким верхом. Белая ливрея и темно-синий строгий камзол. Он был худой, его руки были тощими. У него был тощий как и его руки вытянутый к низу с горбинкой нос, и параллельно носу опущенные к низу глаза, нарисованые так, чтобы придать маске характер грусти, печали, тоски и впустую проведенной жизни. Его рот был перекошен шрамом, на первый взгляд казалось что рот его был перекошен слегка, но присмотревшись, люди убеждались, что рот его перекошен и изуродован на столько, что говорит он с трудом. По бокам от рта изходили вниз две впалые морщины — это были зарубцевавшиеся концы ран.

Противоположной коллоной шла группа масок. Все подтянутые военные, все бравые ребята выигравшие не одну битву за свою жизнь. Впрочем они были похожи скорее не на солдат а на игрушечных солдатиков, выстроенных каким-нибудь мальчуганом для его битвы. Этот мальчик знал, что построит их и выиграет битву самостоятельно. Его солдаты на этот раз были упитанными, хорошо откромленными бойцами, готовыми порвать любого врага. На их лицах была сытое удовольствие, каждый их шаг был четким, строгим, каждый из двадцати пяти Персонажей, выстроенных по пяти в каждом из пяти рядов, нес в правой руке рожок, и через каждых восемь шагов, все как один подносили рожок ко рту и выдавали такую жуткую трель, что люди не знали, смешно им, или страшно. Все маски были в голубых бархатных камзолах и таких же треуголках. На шее у них у всех были белые тюлевые ливреи, которые с каждым их шагом порхали вверх как голуби.

Несмотря на всю возвышенную поетичность действа, Курту участники шествия казались «тупоголовыми болванами». Так он их и называл. Ну не укладывалось в голове у него что простые люди — служащие банков, работники фабрики конфетти, садовники, пекари и люди прочих профессий вдруг надевают разнообразные костюмы и ходят друг перед другом в этих робах и разыгрывают какое-то действо.

Олаф же просто ухахатывался с увиденного.

«Безымянные солдаты безымянной армии», — грустно подумал Курт.

— Забавная орава мордоворотов! — произнес он вслух.

— Да ну чего ты? Полегче к этому относись!!! Это ж породия на все что происходит.

— Да к чертям такую пародию!!! Кому нужно это Маппет-шоу… Ходят как паралитики, дуют в дудки! И орут как те СС-овцы… Им только Гитлера не хватает! А так — тупо фашизм.

— Значит будет тебе Гитлер! — сказал Олаф. И развел руками так, как это делает фокусник, когда показывает фокусы, щелкнул пальцами и показал в сторону ратуши.

Он действительно был похож на фокусника. Он был в черном строгом фраке, в черном цилиндре и в белом жакете. На глазах его красовалась розовая маска-бабочка.

— А ты тоже мне — разоделся. Кто ж так одевается на карнавал? Эх, Олаф, Олаф… Немец одним словом.

— Ты на себя посмотри… Сам не известно кто!

— Да ну тебя! — ответил Курт и скрылся в толпе...

Карнавал продолжался.

Ближе к ночи Олафу вдруг стало скучно от этого шумного и глупого зрелища. Он промерз, ему становилось не по себе. У него внезапно защумело в голове, сердце начало биться учащенно, по телу пошли мурашки, сначала они роились у него в голове потом стаи их пошли по конечностям Олафа — рукам и ногам, до тех пор, пока они не овладели его телом полностью. И он вдруг сделался каким-то обмякшим, тело стало невесомым и ему почудились берега далекой реки, лодки, на лодках мальчики-негры вылавливающие сетями рыбу, и рядом стоящие девушки, хлюпающиеся подолами длиннющих светлокоричневых юбок в воде.

— Эй! Эй! — вдруг послышалось ему сквозь сон. — Парень, ты жив?