Голая, Соня сидела на широком подоконнике, обхватив руками колени, она не смотрела в окно, не думала о произошедшем. Соня взглядом собирала свои вещи с пола, убирала осколки разбитых бокалов, вытирала пролитое вино. Под одеялом переворачивалась Оленька. Забвенная, убитая алкоголем. Оленька всё покупала, расплачиваясь папиной visagold, вот и Соню она купила, только не картой, а "налом". Или, лучше сказать, натурой: цветочками, сердечками, всем тем, от чего провинциалки впадают в восторженное состояние. Только Оленька, конечно, не говорила о пристрастиях своих, о тех, кто боготворил её, кто сажал на адские смеси, не говорила она о том, как ловила, как плыла, как ратворяла в золотых пузырьках белый, как сахарная пудра, порошок. Соня своим распахнутым взглядом заставляла Олю любить, но не надолго, пока волшебное зелье действовало. .В ту ночь Оленька решила отвести Соню в одну московскую высотку. Была это гостиница "Украина". Две хрупкие ладони обняли друг друга и поехали на 7 этаж, туда, откуда открывался потрясающий понарамный вид из окна. Сонечка влюбилась в этот вид, в этот подоконник, на который она полностью помещалась. В ту ночь Оленька была богемно-вульгарна, пафосно-демократична. Она целовала Соню, призывая к откровенным сценам. Она кружила её по комнате, обвивая руками хрупкое тело. Соня никогда не видела Олю такой, никогда не чувствовала такого озноба и одновременно жара в каждой клеточке тела. Конечно, маленькая провинциалка, которой открыли двери в райские кущи, и подумать не могла, почему Оля в таком состоянии, может просто пьяна..... Может и пьяна, а может и более чем...
Соня вошла в раж, её руки стали смелее гулять по раскрепощённым загорелым бёдрам Оли, которая тоже не отставала. Они кружились, пока не столкнули столик с бокалами и вином. На белых простынях два изящных тела сплетались, как шёлковые материи, они горели пунцовым цветом, они не замечали ни времени, ни холода из открытого окна... Оля всё активней начала раздевать Соню, которая надрывисто дышала и закрывая глаза, закусывала нижнюю губу. Соски обеих барышень были упруги и явно желали продолжения...Действия девушек в этот момент напоминали колдовские обряды, способные довести любого, вдруг оказавшегося в этом месте, до неистового состояния. На их лицах милионны эмоций и чувств менялись с екундной скоростью, изображая то сладость, то сладкую боль, то агонию, то агрессию, то нежность, не передаваемый букет... Стоны и неровное дыхание, по ним можно написать музыку. Божественны. Оля позволила сменить такт и, лаская горячее Сонино тело, резко вошла в неё, они слились в однотонном стоне, мелодичном и возбуждающем. Соня сжимала Олины волосы, двигаясь всем телом в такт Олиным рукам. Оля дерзко вышла, откинулась на спину и, тяжело дыша, закурила. Лежала на спине, раздвинув ноги, смотря в потолок, молча, курила давидофф...
В ту ночь Соня выкурила первую сигарету, а Оля— первую из третий пачки за ночь. Сонино сердце и душа рвались от эмоций, пытались вылиться наружу, а точнее на Олю, которая зевнула и просто молча ушла спать. Закутавшись в простыню, Соня набралась сил и попыталась проанализировать пережитую ночь, ей так хотелось промотать назад и произвести всё заново, и так как можно больше раз, но увы, судьбе так было не угодно. Конечно, она поняла, что от пары бокалов шампанского так не пьянеют, что больше она не понадобиться , что такой ей не быть никогда. Созерцая с широкого подоконника Олино лицо, безмятежное, спящее, Соня заплакала. Ни одни мускул не дрогнул., это не была истерика, не было обидой, это просто счастье уходило, просто вытекало из неё, утекало навсегда. Широкие ступеньки гостиницы, пахнущие советскими временами, сигарета, неумело сжатая в тонких пальцах, ветер в волосах-всё против шло, всё наперекор, на встречную полосу, пшком, от лужи, вытекшего счастья. Всё это утро проводило её...