Fucker — В память. Секретов должно не быть.

Осторожно! Ненормативная лексика!

Раньше, помнится, допрашивали в подвалах или бетонках таких. Теперь почему-то пришла мода на допросы где угодно, где фактически достанут. Но сегодня редкий случай — у нас, в отделении. По-старому. Как при Вожде, врагов государственных выкорчевываем. Спускаюсь на лифте, следую по узким коридорам серой безысходности. Только для работников этот путь не считается по праву последним— он считается переходом с одной чужой смерти на другую, с одного мучения к более изощрённому. Кашляю в перчатку — саркома замучила окончательно. И умирать рано — врагов у Руси ещё очень и очень много. И у Государя нашего всемогущего, не на Европу, не на Азию смотрящего, а в сердце самое, на корни древнерусские, врагов тоже предостаточно. Только темнит в последнее время Государь. Да не наше дело. У него свой план.

Арестант плотно прикован к железному стулу. Стул особенный — благодаря изобретениям мозголей из университетов московских, постоянно практически ледяным остаётся, даже при жаре сорокоградусной. Прикован тоже непростыми наручниками— биоволокно, да хитрое, автоматически запястья до предела сжимает, буквально кисть отрезает. Арестант еле мотает головой, уже не отвечая, только мыча на вопросы Данилы. Данила в моём подчинении недавно, а дел натворил. Сколько туш им запорчено навсегда, перечесть сложно. А нам же не только искалечить человека надо, нам же информацию, поклёп антигосударственный надобно отрыть. Правильно говорил перунопочитатель Анрхет Богоподобный : ”Каждый хоть в чём-то, а перед Государем виновен, и за вину эту наказание понести обязан”. И понёс. Не с теми связался, не с теми пошёл. Года три назад ведь стало ясно — идти токмо с Государем можно, только по его дорожке, а уж куда приведёт дорожка эта не столь важно. И кто по пути собьётся — не Государя забота. Наша. Вычищать. Мечом калёным, под самое колено, чтоб даже памяти не осталось никакой.

— Блятский тапок! — взверещал Данила и шлепком пудовой руки выбил арестанту зуб. Запыхался Данила, методы его проверенные, старые, но тупые. Странно, любят у нас в стране тупых и исполнительных. Делай свою работу, всяк на своём рубеже. И не дай Бог о чём другом подумай.

— Дело дай мне, отрок.— говорю Даниле, чтоб тот отдохнул хоть. Дело я и так наизусть знаю. Террорист. ”Народник” хуев. Защитник интеллигенции от нажима царя. Борец за свободу. Черви. Просто черви под ступнёй новой Руси. Николай Озеров сего вольнодумца зовут. Необычный вольнодумец — цифирь электронных знаток, хакер значится. Систему нашу неделю назад переломал и выкрал планы поездок опричников видных на слёт в Кремль. Не люблю опричников. Сам из них вышел — глупые люди. Не туда смотрят. Ежели захочет избавиться от них Государь — сами же и застрелятся, приказ выполняя. Ещё одни исполнительные камикадзе. Самурая его Величества блять. Фактически, Николай этот в одиночку подготовил покушение на главу ордена опричников. Спланировал дерзко, не спорю. Что же сам не поехал, самоубийца за идеалы Свободного Отечества?

— Что же сам не поехал на ”мерине” врагов серых крушить?— спрашиваю у Николая.

Молчит Николай, молчит человек. Человек это назвать, конечно, сложно. Перестарался Данила. Опять перестарался. В принципе, неважно. Государственные террористы отсюда не выходят. Глаза только пылают яростью из морды разбитой, в говно кровавое перемешанной. Ну-ну. Пойдём крайними методами.

Достаю точилку для карандашей писарей кремлёвских. Широкая такая, под карандаши их специальные. Обхожу знатока цифирь и вставляют в палец. Нажимаю на кнопку. Не успевает зажужжать машинка— ревёт Николай, брызгает кровь. Нет, не понял ты ещё. Продвигаю точилку выше по пальцу. Вот уже кость дробится. Мало, мало, червь. Перчатки пачкаю кровью, но двигаю. Двигаю. Воет Николай, дергается. Не стало пальца — только стружка красная на полу бетонном.

— Что сам не поехал врагов серых крушить?

Текут слёзы горькие по лицу изуродованному. Теперь отвечает:

— Меня ценят. Ценили. Много информации знаю.

— Бесполезна теперь твоя информация, червь ублюдский. Весь кружок ваш террористов пойман и ждёт казни. Сдал главарь ваш.

Жду ответной реакции.

— Знаю.

Знаешь, значит. Вопросительно на Данилу смотрю — мотает головой.

— Откуда знаешь?

Хрипит арестант, дергается. Выкладывай, выкладывай. К чему-то острому подошли, как бы не уколоться.

— Так программист я. Канал отследил, по нему информация о всех наших актах напрямую к опричникам шла. Тогда… Кгхм… Тогда и самолично организовал акцию с подрывом…. Кгхм…

Вот как. Не ново. Где взял тротил уже знаем. Где машину — тоже. Вынимаю пистолет рифлёный, ”Стечкин”. Пора кончать и следующего, сегодня много таких. Увидел Николай оружие, сжался. Странно, после таких мучений искать смерти должен. Мы же на первом этапе только рассказываем, что и как делать будем, как пытать. Красочно рассказываем. Если не выдает информации, следует второй шаг. Пытаем родственников и любимых людей. Вот у Николая не было родственников, потому и отдал Даниле. Остатками зубов улыбается Николай:

— Ты, крыса государственная, не дослушал. Канал обратный ход имел, во все дела правительственные, во все секретные директивы. Кгхм… Знаешь, какой указ последним идёт?

Ишь как разговаривает, смерд. Ничего, не таких ломали.

— Указ о роспуске опричнины всей. Ссылка и последующая казнь ведущих деятелей. Последний оппозиционный кружок уничтожен, серые больше не нужны. Я когда понял, что конец всему, решил царю немного работы поубавить… Разорвал главного на кусочки. Что, отомстил я тебе, пес царский?

Врёт. Ведь врёт. Пора кончать. Подхожу, остатки рта ему раскрываю, пистолет поглубже запихиваю и выношу черепную коробку выстрелом. Обмякает Николай, затыкается разом. Быстрая смерть— радость для арестантов. Мог бы и кислотой ещё живого облить. Только слова его в душу запали. Пинаю от злости тело безжизненное, падает оно вместе со стулом. Моментально на кашель пробивает. Молчит Данила, на меня глядючи. Надобно анекдот Еремею рассказать. Вещаю в коммуникатор:

— Аннушка, Еремея Петровича попроси сюда пожалуйста. Скажи, тема одна секретная специально от меня есть.

Данила всё смотрит глазами своими телячьими.

— Иди на хуй,— говорю. — И не появляйся пока здесь.

Молчу. И молчание эхом повторяется от бетонных стен, сердце моё сжимается. Неужели в этом план Государев состоял? Логично, между прочим, выходит. Опричнина без врагов внутренних пойдёт по рукам и вполне возможно начнёт власти угрожать. А создавать вторую опричнину для уничтожения первой глупо. Кого тогда отправят травить серых? Армию? Далеко армия, басурманов на уд натягивает. Попеременно они там друг друга натягивают. Ну и слава Богу.

Заходит Еремей, морщится при виде тела. Не морщись, душонка чиновничья, не успели убраться.

— Слово и дело, опричник! Как дела твои?

— Слово и дело. Саркома замучила. Скоро, глядишь, кони двину.

— Не двинешь. У царя отпуск попроси на море скататься. Помогает, говорят, очень. Или у главного вашего… Кого теперь главным сделали?

— А пес его знает… Я тебя, впрочем, не по этому вопросу позвал. Тушу сию узнаёшь?

На тело Николая указываю.

— Узнаю. Хакер отличный, нашу систему пробил. Засёк информатора и лично провёл операцию со взрывом автомобиля в Москве.

— Ну да это все знают. А что информацию об указах Государя нашего прочитал, ведаешь?

Меняется в лице Еремея. Только не в испуге меняется, а как-то по хитрому. Будто не туда я вовсе и полез.

— Да? Информация какая крамольная?

Понимаю— не то говорю, лишнее. Только остановиться не могу. Страшно за судьбу отечества.

— Указ Государь подписал. Роспуск опричнины.

Мрачно смотрит на меня Еремей, обречённо.

— Данила, костолом твой, слышал?

— Как на духу.

Вещает Еремей в коммуникатор:

— Аннушка, Данилу Питерского ко мне в кабинет попросите, пожалуйста.

И ждёт. Минуту, две. Потом вздыхает, разворачивается. А вместо лица его ствол мне в переносицу упирается.

— Новая Россия зародилась, опричник ты серый. И в России этой власти другой, кроме Государевой, не надобно. А вы зарвались. Пользы от вас никакой, кровь токмо. Пусть праведная— не суть. Надо по-другому. Тотально по-другому. Без палачей. Чтоб токмо две власти осталось— царская и божеская. В идеальном мире— царская завместо божеской. И знать об этом никто не должен, всё само придёт. Незаметно для народа, будто было так всегда, Русь стоит на основах самодержавия, о демократии думать грешно. И чтоб каждая мразь в мире власти новой боялась.

Вот ты какой, план Государев. Чувствовали. Поздно, правда. Так же поздно, как мозг принимает команду о пробитой пулей переносице, не осознавая смерть свою.

На том стояла и будет стоять Русь.

Слава Богу.

Смерть.