grog — ДОХЛИК

Все до определенного возраста голыши, до самого первого своего статуса. Имен своих не имеют — голыш, он и есть — голыш. А то, что как-то между собой обзываются, никому до этого дела нет. Восьмой Стрелок, когда в голышах ходил, прозвище имел — Дохлик.

Дохлик — неважное прозвище даже для голыша. Когда доказал, что не хиляк, не сдохнет, и даже не собирается, менять на другое… Все привыкли. Правда, а такое редко случается, довесок к имени сделался — Тот Дохлик, Который Больше Не Дохляк. Уважение пришло не за сидение на заборе…

Когда-то, по эту сторону Забора, сплошь бараки были, но потом Свалка наползла и большую часть из них поглотила. Во время Больших дождей (полгода лило — так говорят), Свалка просела, стала оплывать по краям. И даже завод по переработке ушел вниз, а Свалка сверху разлеглась — уже не откопать. Много чего теперь под мусором. Старый город тоже. Но это к лучшему, законы в том городе были вовсе непутевые. Потому что их вовсе не было. То есть, законы как бы были, но на них положили. Что? Каждый свое. Так говорят. Но Метрополия порядок навела. Теперь все пронумеровано. Законы, жители...

Забор по городской черте вдоль Свалки мэрия возводила, но забросила «по техническим причинам» (штрафники кончились и прочие средства). Даже до середины не довела. Но забор получился красивый — особенно в том месте, с которого начинали, где подошли серьезно, там все еще белый. Дохлик любит здесь сидеть. Его законное место…

1.

Дохлик, когда на своем законном месте расположился, сразу увидел, что по Ту Сторону Забора, со стороны чистых, какой-то статусник вырисовывает что-то красным мелом — очень старательно, но сверху не разобрать. Интересный такой статусник, у на одном виске блестючка подклеена, вроде камня, а на втором не разберешь — есть такая же или нет — волосы на ту сторону аккуратно зачесаны и будто прилизаны, даже уха под ними не видать.

В городе длинные волосы только высокостатусники носят. Это не привилегия, а знак, что мыться могут чуть ли не каждый день. Остальным желательно не только голову лысить, но и на других местах волосы выдергивать. Свалка! Только не все это делают. Дохлик знает, что все болезни от волосатости, потому прямо сияет, даже бровей у него нет.

Статусник без охраны — это интересно. Это так же интересно, что он там вырисовывает. Дохлик перегнулся так, чтобы только не упасть. Тут этот чистый, головы не поднимая, возьми и спроси:

— Что, голыш, нужна тебе работа?

Работа голышам, по отсутствию у них какого-либо, даже начального, статуса, не полагается, даже запрещена. В этом весь смысл — выживи так, за счет собственного ума и здоровья, не сдохни, докажи, что можешь в люди выбиться. Если работу предлагают, то нелегальную, а из них: либо крайне неприличную, либо такую, за которую ни один статусник не возьмется, не рискнет. Но этот чистый с блестючкой Дохлику попался, когда тому самый край! Голышка одна заболела, которую недавно опекать взялся. Так водится среди голышей — каждый должен кого-нибудь опекать. Самого Дохлика, когда совсем дохляком был, тоже одна голышка опекала. На порядок старше, и он слышал, как ей несколько раз говорили, чтобы бросила — безнадежное дело, этот голыш не выкарабкается…

Выкарабкался. А та голышка — нет. Не дотянула до личного номера.

Долги положено отдавать, иначе жизни не будет — Черный Свалочный не даст — это любой голыш знает. Теперь Дохляк взялся опекать и выхаживать такую же по виду безнадежную, как он сам когда-то был, и тоже говорили, что ничего не получится, как про него, и от этого щемило сердце. Получалось, если голышка выживет, то он сам уже нет — круг такой пошел, затягивает к себе Черный Свалочный.

Трепались, что Дохлик выжил из-за того, что голышка ему «универсал» вколола, за который сама себя продала. Сейчас смотрел на этого Прилизаного, что работу предлагает, с верхотуры своего забора смотрел, хотел уже отпрыгнуть на свою сторону, но возьми, да и спроси «на удачу» о невозможном:

— «Универсал» дашь?

— Это что? — без удивления и даже как-то равнодушно спросил Прилизанный.

— Доза!

— Лекарство?

— Ну да, лекарство, — удивился Дохлик его непонятливости. — Универсалка!

Голышам прививки не положены, но это вовсе не значит, что они про них не знают. Знают даже побольше других.

— Должно быть, Два-эм-дэ-Икс, — пробормотал Прилизанный. — У меня с собой.

— С собой?! — удивился Дохлик.

Было с чего удивляться — с таким богатством у Забора… да еще живой?.. Не упустил случая поиздеваться.

— Не смеши мои заплатки!

— Почему — не смеши?

— Отваливаться начнут!

— Ты отсюда?

— Откуда?

— С той стороны?

— Да! — с гордостью сказал Дохлик.

— И как там?

— Жить можно.

— М-да? А мне говорили, что — нет, — удивился Прилизанный и вернулся к своему рисунку, что-то быстро в нем заштриховывая.

Дохлику мучительно хотелось рассмотреть, что он там карябает, перегнулся, что шея затекла, и руки стали неметь… Не разобрать…

— Дам лекарство, — сказал Прилизанный.

Тут у Дохлика дыхание зашлось. Шутит?

— На то пойдешь, что скажу? Даже самое плохое?

— Пойду! — ни секунды не задумываясь сказал Дохлик. — Бросай дозу сюда!

— Как я могу убедиться, что ты не обманываешь?

— А как я могу убедиться, что ты не соврал?

— Значит, каждому придется полагаться на слово? — задумался Прилизанный. — Интересный расклад…

Сказано было таким тоном, будто слово Прилизанного значит много-много, а слово Дохлика ничего не значит. Вот же урод! Дохлик на Прилизанного рассердился, поскольку сам-то он цену словам хорошо знал. У них, по Эту Сторону Забора, слово шкуры стоит.

Прилизанный достал футлярчик из-за пазухи. Открыл засветил три серебряных пенала на два голышенских пальца. Сразу понятно, в таком дорогом пенале только «Универсал-Доза» может быть!

Дохлик дыхание затаил.

— Себе хочешь вколоть? Впрок?

Дохлик возмутился. Было бы про другое дело — камень бы сверху на голову сбросил! Как можно себе, если он здоров! Это какой блядью надо быть, чтобы этим воспользоваться, когда есть такие, кому это важнее, кому без этого край под ногой!

Прилизанный заметил и, похоже, немножко удивился. Даже смутился.

— Под какую массу?

Дохлик моментально сообразил — о чем это. Ясно, что дозы у Прилизанного свои — на взрослого.

— Вполовину меня!

— Ребенку? — спросил Прилизанный с отвращением. — Зачем? У вас, как я знаю, лимит на статус. Зачем друг дружку вытягиваете? Лимита вам не прибавят. Проще слабых сразу…

Дохлик же на дозы смотрел, знал, что если захлопнет Прилизанный свой футлярчик, откажет, то сразу прыгнет ему на голову и… будь что будет! Шансов нет, но прыгнет. Потому подобрался весь не по-доброму и молчал, на бред Прилизанного не реагируя. Прилизанный посмотрел, вдруг, с интересом.

— Если дам дозу, пойдешь в живцы — на Сафари? Мне на машину живец нужен.

Дохлик не знал, что такое Сафари, но знал, что такое живец. Их, бывало, и по эту сторону Забора использовали. Содрогнулся от отвращения. Ответил не сразу, не мог оторвать глаз от доз.

— Пойду, — сказал глухо.

— Хорошо. Скажу потом на какую машину. Если дам дозу, сделаешь так, чтобы та машина далеко не ушла?

— Две дозы! — сказал Дохлик. — За две дозы сделаю. Всех зарежу!

Сказал убежденно, однако, не веря, что Прилизанный согласится на две. Одной за такое и то много.

— Принято! — сказал Прилизанный. — Мое слово против твоего слова.

И тут Дохлик очень удивился, что Прилизанный их ритуальное Слово знает — слово Свалки. Ловил, что ли, его? Специально здесь ловил?

— Принято! — сказал Дохлик. — Мое слово против твоего слова! Но если доза левая, слово тоже левое.

Прилизанный кивнул.

— Вколешь четверть — там разметка есть. Давно болеет?

Дохлик опять очень удивился — не знает что ли, что на Свалке долго не болеют?

— Давно! — сказал Дохлик и едва не добавил — с рождения!

«Мы все с рождения болеем, — подумал он. — Только по-разному…»

— Если с четверти не умрет, вколешь еще четверть, но не сразу, пусть отпотеет.

— Ампула?

— Что ампула?

— Ампула вспотеет?

— Тупой?

Дохлик за тупого не обиделся, но всегда лучше переспросить. Значит, придется тряпки готовить — пот снимать.

— При вашем вещественном обмене и четверти за глаза хватит, но если захочешь усилить, чтобы страховка впрок... Только не усердствуй — монстра вырастишь! Завтра жду здесь в это же время. И без ваших штучек. Слово?

— Слово! — сказал Дохлик.

Поймал, серебряный пенал. Даже страшно стало — какое богатство держит. Зажал пенал в зубах. Поймал вторую дозу. Прилизанный хотел еще что-то сказать или спросить, но не успел, Дохлик исчез...

У Дохлика теперь дел много. Первое — с комитетом уладить, чтобы взяли его голышку под крыло, под особый пригляд. Такое редко, но бывает — за особые заслуги перед нулевыми доводят до статуса со всяческим бережением. И за полдозы «Универсала» такое можно выбить. А у Дохлика — полторы в остатке! Это даже много больше значит, если бы он в одиночку склад мэрии гробанул, да месяц всех нулевых кормил самым настоящим пайком статусника. Но такого еще не было, чтобы тот склад раскупорили. Или чтобы полторы дозы «Универсала» кто-то в общий котел сдал. А для голышки ее полдоза — это значит, что не только вылечится, но и болеть не будет лет десять и даже больше. В Дохлике самом, вроде бы, сколько-то от дозы сидит, но об этом распространяться нельзя. Только в комитете знают, да слухи бродят. Узнают в мэрии, будет не статус, а ликвидация. «Универсал-Дозу» только взрослый организм воспринимает без последствий, она лишь высокостатусникам разрешена, да и то только тем, у кого на это жетонов хватит. И тут Дохлик подумал нехорошее, такое нехорошее, что даже сам себе по носу дал двумя пальцами — так сильно, что слезы выступили. Про комитет подумал — не перегрызутся ли они за эти полторы дозы? Не в том смысле — чтобы себе, а в том — кому? На что?

Много есть применений. Вот, к примеру, Свалка своих не сдает. Подвальные и Чердачные это знают и пользуются. Поймают неосторожного голыша, потом выкуп требуют. Не внесешь, сдают под поганые дела…

…Слухи носятся быстрее ног. Разнеслось — Дохлик себя сдал! Некоторые не поверили. Дозу пришлось показать. За такую дозу десять голышей бы сдали. Правда, самых мелких, которые «слова» еще не знают. Остальных — нет. Остальных положено спрашивать. Тем, кто со «словом» ознакомлен, сам за себя решать должен.

— Зачем ты? Тебе до статуса осталось всего ничего.

На такое сказать нечего. Такое должны сами понять. Может, со временем, и поймут.

— Ты живцом продался на одну ловлю? На две?

— На пожизненно.

— Ох! Ведь они же…

— Сам знаю!

Целым и с одной ловли редко уходят, а о тех, кто десять пережил, легенды рассказывают. Но если пожизненный, то это значит, что после десятой будет и одиннадцатая, и следующая, до самой последней, до тех пор, пока не кончится живец.

— Смоюсь! — сказал Дохлик. — Дело сделаю — слово выдохнется, так и смоюсь!

— Не смоешься. За живцами пригляд строже, чем на каторге — на Древней Свалке.

— Смоюсь когда-нибудь и с Древней Свалки! — самоуверенно заявил Дохлик…

…Прилизанный накинул висюку.

— Не давит? — спросил заботливо и передернул плечами словно от озноба.

Дохлик понимал — почему. Потому как над Забором рисовалось множество полированных голов, смотрящих с неодобрением.

— Живи, Дохлик! — выкрикнул кто-то.

— Живи, Дохлик! — кричали вслед.

До тех пор кричали, пока не исчезли.

Обернулся — так навсегда и врезалось в память, во всю его жизнь — белая стена, головы над ней, а на стене красный дом нарисован, красивый, как мечта.

2.

…В который раз обомлев застывал как вкопанный. Прилизанный недовольно дергал висюку.

— Ты что? Столовки на колесах никогда не видел?

Дохлик и машин таких не видел — всегда думал ничего крупнее мусорных фур быть не может. А тут такие дома на колесах. Да и сами колеса… Жуть, а не колеса!

— Запомни сразу: вам жрать внизу — первая нетехническая палуба, вход с обратной стороны. На второй специалисты кушают. Про третью тебе знать не надо — мал еще. Надейся только, что тебя это не коснется. На четвертой — «клуб небожителей», нам туда.

— Погляделки будут? — спросил Дохлик.

— Да, покажу — постарайся понравиться. Помнишь, что я тебе говорил?

— А на пятой что?

— Ты и считать умеешь? Пятая палуба — судейские по Сафари. Жди здесь, я как раз туда быстренько загляну — зарегистрирую тебя как «подвох». Потом вместе к небожителям — к администрантам машин. Оттуда, если все пройдет как задумано, уйдешь на «девятку» — девятую машину — осваивать собственную удобную отдельную клетку…

А как же! Прилизанный про Девятую машину Дохлику все уши прожужжал! Теперь он с закрытыми глазами сможет ее испортить, если только пустят его в те места, где ее испортить можно, если карьеру себе на машине сделать успеет или как-то по иному облапошить. И если раньше не сожрут — живец все-таки.

Смотрит на колесную «столовку», соображает — наверное она на том же принципе работает, что и «девятка», а это значит, что и ее можно сломать — станет, как вкопанная. Должно быть, это самый большой грех, какой только на свете может быть! Все, что к жратве отношение имеет — священно. Угнать бы эту передвижную жральну к себе — вот здорово бы было!

Прилизанный наверх поднимался степенно, а вниз съехал по трубе, подбежал — весь озабоченный — ни слова не говоря, отцепил висюку от замка, потащил Дохлика за собой…

Дохлик в месте, где одни «чистые», впервые. Для него вообще все впервые, смотрит с любопытством, головой извертелся на все стороны. Первое для всех помещений — ориентиры определить — куда сматываться, если заваруха начнется, второе — чем защищаться, если первое не получится. Третье — где осесть, чтобы дороже получилось. И хотя второе и третье порой получается весьма дорого для собственной шкуры, но тут главное, чтобы чужим дать задуматься о собственных.

Осмотрелся… Никогда в таких помещениях не был. Круглый зал и полки по кругу лепятся, на полках «чистые» полулежат — должно быть, администранты. Кругом изобилие. Какие-то тумбы и жратва на них в чашах, такая, что смотреть страшно, а притронутся, так и вовсе — а ну как, повредишь ей? Здесь всякая вещь дороже десятка таких, как он голышей, а наверное и такие есть, что на два десятка потянет, хотя Дохлик ценил себя недешево.

Запомнил накрепко, чтобы, случись, с завязанными глазами выбраться, выскользнуть ничего не задев. Это первое дело — чему голыши выучиваются.

— Продезинфицированный?

— В трех водах! — сказал Прилизанный.

— Сурово ты с ним!

— У него кожа луженая. Дикарь!

— Живец?

— Живец!

— И когда ты их только успеваешь собирать?

— Главное — где? — хохотнули из-за спины. — Опять шлялся среди злачников?

— Расход большой, — наигранно проворчал Прилизанный. — Надо крутиться. Оптовые места знаю — почему не пользоваться? Кстати, ты сколько живцов на прошлом этапе потерял?

— Я? Двух!

— А я весь комплект израсходовал, не пожалел, потому как штрафных на том этапе на потерю живцов не было — читать не забывай то, что мелким шрифтом написано! Результаты смотрел? На сколько баллов я тебя только за счет этого обошел?

— Все равно — машина твоя дрянь, и до финиша не дойдет — рассыплется, утешайся тогда своими баллами! На дистанции, и всякой прямой, я тебя обходил и буду — тебе, «трехколесному», столько не выжать! А в Желтых провинциях ты вообще, можно сказать, чудом в отсев не ушел!

Дохлику много ума не надо, чтобы понять, что споры здесь застарелые и особо не отличаются от подвальных, чердачных или свалочных, пусть хоть эти, которые здесь, трижды «небожителями» называются. Даже не на чуточку удивился. Внове все это. Других дел у них нет, что ли?

— Зачем живца притащил? Опять к стене ставить и рашпондерами вокруг него — кто ближе?

— Я когда-нибудь повторялся? — обиделся Прилизанный.

— А то нет?

— Кому умный живец на следующем этапе нужен? — отмахнулся Прилизанный. — У меня по живцам перекомплект! Недорого отдам! Можно сказать — даром!

— С подковыркой живец?

— А как же! У судейских зарегистрирована — все честно. За дополнительные баллы. Полновесные!

— Много баллов?

— Будешь знать — сколько баллов, догадаешься в чем и подковырка!

Прилизанный среди таких же как и он держался по-иному — откровенно мошенничал, и Дохлик понял, что тот играет, притворяется. И что все здесь, возможно, притворяются — играют какие-то игры друг перед другом.

— Ну, ладно — живец, ну ладно — подковырка… и, должно быть, не слабенькая, а в чем тот плюс, чтобы я на нее клюнул?

— Живец со Свалки! — сказал Прилизанный.

— Ха! — воскликнул один. — Умыл всех! И когда только успел? Заранее маршрут выкупил?

— Сам живцами, значит, свалочными живцами запасся под завязку, а торгуешь самого дохлого?

— Ну, раз так, то уже не торгую, — Прилизанный сделал вид что оскорбился. — Уже дарю!

— Если «дарят», то втройне опасно.

— Баллы соответствуют.

— И кому это?

— Той машине, на которую прыгушка выпадет! — объявил Прилизанный.

Вынул многогранник, побросал о пол, примеряясь. Позволил взлететь до потолка, удариться о него — поймал на открытую ладонь, стал подбрасывать.

— Играем?

Никто не ответил, но смотрели с интересом.

С силой метнул в угол, поймал рикошет в бокал, перевернул и хлопнул о стол.

— Открывать? Все играют?

— Валяй! Я подписываюсь!

— И я!

— Отказчики есть? Живец, действительно, с подковыркой! — еще раз подтвердил Прилизанный. — Официально подтверждаю!

— Открывай!

Поднял.

— Сколько?

— Девять! Девятой машине подарочек!

Дохлик понял, что с Прилизанным за один стол играть не сядет. Как вошел, пытался угадать на какой из полок лежит администрант с Девятой машины — думал, наверняка один из самых разговорчивых окажется, а получилось — тот, который молчал. Не из самых тучных, но бока наел, и на полке полулежал одной из самых высоких. Дохлик подумал, неуклюже слезать будет, и опять ошибся — тот спрыгнул легко, не по собственному весу. Подошел, вгляделся…

— Он бескодовый!

— Ну и что? — удивился Прилизанный.

— В этом подвох?

— В чем? — сыграл недоумение Прилизанный.

— Значит, штриховать нельзя! Зачем бесстатусника привел? Он прав на слово не имеет, значит, не мог себя и запродать. Только после первого статуса — не раньше.

— Он не из города, не с подножья, а с самой Свалки! — сказал Прилизанный, выкладывая главного козыря. — И кроме того, на слово долга зацепился. Пусть прав на слово не имеет, но слово сдержал — сам пришел.

— Хм… мне слово держать будешь? — спросил администрант Девятой машины..

— Нет! — сказал Дохлик. — С чего?

Прилизанный засмеялся.

— Я его слово оплатил, значит, и тебе придется.

А Дохлик подумал, что Прилизанный завирается. Обмен шел — слово на слово. Так менялись, и каждый свое слово погасил. Своего слова Дохлик теперь не имеет, потому как, согласился вещью быть — живцом. А вот когда станет сам по себе, тогда и слово во владении появится. Но для этого ему надо будет этого нового хозяина, которому сейчас сватают, убить. И так сделать, чтобы его самоходная телега не двигалась больше. Прилизанный, много раз объяснял — как это сделать и еще насчет администранта строго предупреждал — что не все так, как кажется… Ничего доверять нельзя. Но это Дохлик сразу понял. Еще когда родился…

— Приведу к машине, там сдам технику, который за живцов отвечает — ему не дерзи, — сказал администрант Девятки.

— Почему? — удивился Дохлик.

— Сможешь прожить дольше. Тогда тебя в первую очередь не поставят. Правду говорят, ты Свалку знаешь? Знаешь?

Дохлик кивнул уверенно, как мог. Хотя получилось, что соврал. Нет таких на свете, кто бы Свалку знал. Ее чем больше узнаешь, тем больше пугаешься. Закрайки знал — те, что у Города. Туда что-то серьезное забредать опасается — там разгрузка! Шумно и стрелки дежурят — шоферов оберегают, сортировщиков... Но про это не сказал, как и про многое другое тоже. Слышал много историй про Свалку, чтобы умный вид держать. Но, вот, если хотя бы половина из того правда, то… Ой! Зря они туда лезут, даже на таких машинах зря.

— Вопросы есть?

Какие могут быть вопросы к админстранту? Дохлик понятия не имел, зачем администрант машине, но про это решил не спрашивать. Спросил решил про другое.

— Только один.

— Ну, валяй!

— Зачем Сафари?

— А ты как думаешь?

— С жиру беситесь!

Администрант задумался, усмехнулся, зачем-то пощупал свой живот, а потом вдруг тонко заразительно засмеялся. Дохлик от этого несоответствия засмеялся вслед и прекратил, только когда увидел, что тот смотрит чрезвычайно серьезно.

— Тогда зачем? — удивился Дохлик.

— Чтобы выявить самого большого подлеца.

— Чтобы убить?

Теперь Администрант смеялся до слез, даже взялся отмахиваться рукой, когда Дохлик рот открыл — мол, ничего больше не говори.

— ?..

— Подожди — дай отдышаться.

Дохлик ждать терпение имеет, без этого на свалке не выживешь — скатиков ловили когда-нибудь? То-то же!

— Зачем главный подлец, спрашиваешь? Чтобы ввести его в правление Метрополией. Гонка за должностью…

3.

— Вот, принимай — новенький живец, — сказал администрант угловатому человеку в синей робе, передавая весюку из рук в руки.

Тот ухватил Дохлика за ворот, притянул к себе и буркнул:

— Я твой старший теперь. Понял?

Не дожидаясь ответа оттолкнул и отвернулся. Дохлику показалось, что администрант развернулся на пятках как-то напряженно, будто спина внезапно захолодела, так и пошел прочь, похожий на человека, которому вот-вот выстрелят в спину. Должно быть, внезапно мысли пришли какие-то посторонние, к делу Дохлика касательства не имеющие, вспомнил что-то, что обдумать надо, не иначе как, долеживая бока на полке.

— Зовут как? — бросил в спину Дохлик. — Не представили!

Администрант даже и не обернулся.

— Не остри! Для тебя я — Старший! — мрачно сказал Старший. — Для меня ты — живец. И не больше. Понял?

Дохлик кивнул.

— Сказать что-то хочешь, говори сейчас, потом только когда я разрешу.

— Я на четвертом этаже слышал, что ваша Девятка двух техников потеряла, — сказал Дохлик, стараясь держаться уверенно, заодно и прихвастнуть, что на четвертом этаже побывал, догадываясь, что на тот «четвертый» не каждого «старшего» пускают. На деле соврал — про это и многое другое о Девятой машине слышал от Прилизанного.

— А на третий тебя еще не водили? — огрызнулся Старший. — Повезло… И не «ваша девятка», а наша машина! — поправил он. — Теперь «наша»! Твоя! Ты к ней приписан!

Дохлик понял, что Старший в это машину влюблен.

— Один техник кончился, когда под колесо попал, исключительно по собственной неосторожности, зато второй сработал правильно, на все сто. Когда на нашего небожителя было покушение.

— Защищал?

— Нет. Играл. Он временно самим небожителем был — накладки на лицо, одежда… Мы за счет этого много баллов выиграли. Жаль только, не удалось выяснить, с чьей машины был тот «подарочек», можно было бы удвоить счет, а на заказчика все собственные штрафные последних двух туров повесить. «Подарок» не выжил. Жаль, правда?

И попытался посмотреть в глаза Дохлику.

Дохлик еще не настолько проникся горестями и радостями девятой машины, чтобы поддакивать, но на всякий случай решил, что лучше будет кивнуть. Может накормят…

— А мне тоже за небожителя играть? — спросил Дохлик.

Старший рассмеялся, но как-то мрачновато.

— Такая шутка только один раз срабатывает. Больше на ней не заработаешь. Нет, тебе теперь, как и остальным живцам, принимать участие в отлове образцов активной флоры и фауны.

Дохлику два слова на «ф» ничего не говорили, но не понравились. Старший же доходчиво и смачно принялся объяснять. Настолько смачно, что Дохлик понял — надо как можно быстрее порученное дело сделать.

Город на Свалке на живцов ловит всякую мелкоту — коллекционерам на «погремушки», и особым приезжим — на особые сувениры, когда мэрия требует. На это только из штрафных направляют. Даже на погремушечных делах живцы калечатся очень быстро. А тут… Тут оказывается очки набирают, за счет того, чем страшнее, чем крупнее, чем зловреднее… Странно это, — подумал Дохлик, — хотя и нет на свете ничего зловреднее человека, но он почему-то все время стремится доказать себе обратное…

Не успел придти, уже и обратно повели, но теперь не «кем-то», а живцом Девятой машины. Жрать водят и тех, кто сам для кормов предназначен. Потом Дохлик чуточку попривык, но первый раз поразило: пайка тут даже для живцов — мэр так не жрет!

И потом всякий раз с нетерпением дожидался, когда отряженный сопровождала (один на пять живцов) до передвижной столовки их поведет. Сначала к специальной скобе передвижной столовой, там их сцепленные весилки в замок бросит и щелкнет им — сам пойдет смотреть какой из столов свободен — заказ сделает на группу. Все это время рядом другой отстоит, уже постоянный — с ружьем-липучкой. Глаз с живцов не сводит. Когда живцы, чьи бы не были, у скобы — он ответственный. Но с самым большим подозрением на Дохлика смотрит — так ему кажется. Дохлик смущается, что на него — словно тот мысли с лица читает. Дохлик, хоть на побег сейчас не нацелен (нельзя ему — дело не сделал), но мозги так устроены, они сами все наперед просчитывают. И не сходится у них никак, ничего не сходится. Легко сказать — убегу! Тяжело решиться. Не потому, что тяжело бежать от такой жратвы. Есть совсем пока неподъемно — попробуй саму возможность найти! Хотя бы тень от нее! Индивидуальные коморки внутри машины, причем между собой не граничат, да на все стороны проглядываются и даже снизу — надо же такое придумать! Заходя в машину, в особом кубрике положено все с себя снимать и дальше идти голым — ничего не пронести, ничего и не вынести. Попробуй на таких условиях диверсию сделать! На жратву выводят, так опять через кубрик — там тебе всякий раз новый комплект одежды — нагольный комбинезон, никогда предыдущий, всякий раз меняют на другой, наверное, нарочно… Старший сразу предупредил, застанут не в том месте машины, не на той палубе, доказывай, случайно вышел, да хоть бы и заблудился — положат под колесо. В побег попробовал — не под колесо, но накажут сурово. Так объяснили…

— Бить будут?

— Это тоже!

Про остальное, что к этому «тоже» полагается, не объяснил. Старший так сказал: коснется — узнаешь! — не минует, ни одного живца не миновало то, что ему предназначено. Про битье Дохлик особо не запереживал — поболит и перестанет, но на плохом счету до нужного времени оказаться — это очень плохо Сложно будет выполнить то, что должно сделать, за что собственным словом поручился…

4.

Пять живцов не только разрешено, но и положено на каждую машину на всякий этап. У «Девятки» пока четыре — недокомплект. Наконец, привезли пятого, вернее — «пятую». Дохлик слышал — шептались — что с самой Метрополии доставили. Может быть и так. Вид вызывающий, а на огромных ресницах — никогда таких огромных не видел — не иначе как наживленные! — нет-нет, и влага скапливается. Еще от жратвы первое время отказывалась, будто ей такая жратва не впервой — совсем непонятно дело. Хорошая же жратва! Можно кого угодно винить, но винить такую жратву?.. Или в Метрополии еще лучше? Дохлик попытался представить — как может быть лучше, и не смог. Фантазии не хватило. Расспросить?

Эта из Метрополии интересная, когда из собственной клетки куда-нибудь выбирается — до того же гальюна путешествие, всегда пытается руками закрываться, и слепой увидит — жалеет, что у нее только две руки. Тут по ее смешному разумению обязательно еще парочку надо. Дохлику все время хотелось свои две предложить. Всякий раз старается зрелище не пропустить, как она одной грудь пытается закрыть — причем сразу две свои выпуклости — не очень-то получается, а второй… В общем, понятно что второй.

Еще Дохлику всякий раз хотелось брякнуть, чтобы не очень старалась, что грудь у нее неказистая — то ли дело у некоторых голышек со Свалки! Но так и не сказал, робел отчего-то. Должно быть, потому, что голышка не простая, а метропольская. Хотя, если теперь по их положению смотреть, они ровня — одинаковые, а он, Дохлик, даже выше. Во-первых, потому, что раньше здесь оказался, уже обжился, а это преимущество. Во-вторых — мужского пола, а это всем преимуществам — преимущество, это неистребимо. И пусть сколько угодно она одну руку по самый локоть на груди свои накладывает, а второю во всю ладонь растопыривает на том месте, откуда дети, пусть (по глазам видно) жалеет, что третьей и четвертой нет, чтобы ягодицы свои закрывать, Дохлику это… Чудная право, это дело у всех голышек одинаковое, уж он-то знает!

Дохлик попривык и стал нарочно отпрашивается, когда и она, чтобы в проходе с ней столкнуться, а раз не удержался, когда мимо проходила, приложил ей ладонью по свободному. Взвизгнула, зашипела, забыла, что надо руками прикрываться, кинулась глаза выцарапывать. Запнулся, упал, сверху навалилась — потянулась к лицу — еле успел кисти перехватить. Дохлику смешно — к лицу тянется и одновременно отстраняется, чтобы телом не прикасаться. Зато сумел рассмотреть — ничего соски, и грудь тоже тугая — не хуже, чем у голышек. Размер вполне завлекательный — но это возможно, от того, что сейчас вниз сосками — налилось все. Треугольник симпатичный — ровный, аккуратный, стриженный — следила за собой.

Старший на визг пришел, помог дежурному растащить, стал разбираться — кто виноват.

— Не я! — взялся уверять Дохлик. — Ошибочка!

— Как не ты, если след? Вот пятерня отпечаталась!

У Старшего серьезный, строгий вид, а в глазах хитринки прыгают.

— Не моя пятерня!

— Как не твоя?

Старший искренне заудивлялся, а голышка метропольская возмутилась.

— Не мой размер — разве не видно?

Давай примерять…

Ну, и как такой момент упустить? С размаху по второй половине приложил — сверяйте теперь!

Визг, шум, гам… и драка, конечно. Очень смешная драка. Уж тут Дохлик расстарался, чтобы всем весело было. Технари снизу поднялись, остальные живцы со своих невеселых мыслей отвлеклись, ржали, как подорванные — они ведь с самого начала присутствовали.

Закончилось, правда, невесело.

Администрант спустился — сказал, что у штурманмастера голова болит, еще и небесного разбудили — велено разобраться и всыпать.

Что тут разбираться? Дохлик вину на себя взял. Здесь разборы недолгие, отцепили специальную доску, разложили, обездвижили. Сколько раз мимо ходил — гадал — зачем доска? Вроде бы не к месту. Даже спросить хотел — оказывается не надо спрашивать. Очень к месту оказалось.

У этих, на Девятой машине, должно быть, со скуки, целый ритуал выработан. Больше всех отчего-то Старший суетился, должно быть, выслуживался. По такому случаю как на праздник, живцов приодели. Всех, кроме Дохлика, разумеется. И всем по очереди велели, (кроме Дохлика разумеется) его, Дохлика сечь. Под условие, если разглядят, что выполняется недостаточно усердно, местами придется поменяться. Дело нехитрое, но неприятное. Дохлик стерпел, но немножко обиделся, что метрополькая голышка так усердствовала, ее даже оттаскивать пришлось — со счету сбилась.

Голышинский комитет, конечно, с такого наказания только бы поухмылялся. Так Дохлик до того самого момента думал, как банку мурав принесли, перевернули вверх дном, прижали и крышку сдернули, вот тут наорался. Это, чтобы, как потом Старший объяснил, чтобы быстрее зажило и ума прибавило. Тут Дохлик под это «горячее» метропольке того же самого пожелал от всей души.

Не заржавело. Неделя не опрокинулась, как ей то же самое прописали. В побег ушла…

Как раз перед тем Старший зашел, пальцем ткнул.

— Ей сегодня обедать не со всеми, — сказал, стараясь не смотреть дежурному в глаза. — Собери. Отведешь на третью палубу.

Когда вернулись, Дохлик сразу понял — «раскупорили» ее, «прочистили». Возможно, рановато для ее возраста, хотя кто его знает, с какого в Метрополии положено… Грудь не прикрывала, а двумя руками держалась за низ живота.

Дохлик посочувствовал, но одновременно и поздравил — у них всегда этому сочувствовали и поздравляли — так принято было. Тут голышка в рев и ушла, сквозь слезы пообещала всем им (и Дохлику в том числе) то же самое сделать, только еще хуже. В общем, несуразицу понесла.

Побег без ума — не дело. Часа на воле не отбыла. Прописали полный пансион по тому же самому ритуалу.

Невразумилась. Тут же во второй раз сорвалась. Поймали. Удвоили.

«Все следующее должно удваиваться, иначе оно теряет смысл. Наказание ли, награда ли…» — объявил Старший закон Метрополии. Еще сказал, что за побег ей одну ловлю добавили, а за второй удвоили. Теперь у нее не одна ловля, а все четыре получается отработать живцом… Дохлик на это безразмерно удивлялся — как такое получается, что в побег уходить из-за какой-то одной ловли? Старший сказал, что еще повезло дуре, что только одна была. За побег все удваивается, как и за всякое схожее нарушение все штрафные машине вдвое. Теперь, если опять удумает, то не четыре ловли будет, а уже восемь! А в следующий, за все, что свыше десяти получается — бессрочка. Пожизненный живец. Правила такие. Для того и охаживают каждый раз вдвое от предыдущего. Если выучиться не желает — вгонять ум через… в общем, понятно через что. Дохлику Старщий показался очень умным, и законы у них — не придерешься, тоже разумные. Призадумался, решился спросить, а если он — живец бессрочный, в побег уйдет, то что ему потом две бессрочности пахать? А потом четыре бессрочности?

Но Старший не улыбнулся нисколько, спросил:

— У вас, когда человеку предел определили, как поступают?

— Гриль на площади у мэрии.

— У нас за шею вешают на рее у столовки — видел такой брус у входа? Будешь следующий раз под ним проходить, обрати внимание, как натерт. Недавно вашего сняли — техники пожаловались, попахивать стал. И между прочим вход у техников с другой стороны — на аппетит не влияет. Понял, какая после бессрочности вторая бессрочность? И кстати, последний раз на том брусе как раз два живца висели — бессрочники, он и она. Так что, мотай на ус…

— Не на что, — сказал Дохлик.

— А раз усов нет, то мотай на другое! — хохотнул Старший жизнерадостно.

Невразумилась… В очередной свой побег ушла. Поймали. Удвоили. Бессрочниица стала. Два живца-бессрочника теперь у Девятой машины.

Когда Дохлику пришел черед ее охаживать — прошелся нежалеючи, что выгибалась вся. Чтобы врубилась, дура! За остальными из-за нее присмотр ужесточили! И что после бессрочки — брус!

К Свалке наконец доползли, и судейские с правилами определились…

5.

Дохлик, как мог, на Девятой машине свои дела устраивал. Рассказывал как правильно по Свалке ходить. А у Столовки повезло — одного из своих встретил. Сейчас все, кто не чужие, ему своими казались. Какой-то несуразно длинный подошел к Старшему и попросил разрешения с ним, Дохликом, поболтать. Дохлик сразу же понял, что именно с ним — есть нечто неуловимое, что отличает всех людей Свалки.

— Какая машина? — спросил Старший.

— Пятая! Техник-смотритель шестого колеса по правому борту.

— Почему с этим?

— Он оттуда же, откуда и я, — сказал Длинный и уточнил: — Откуда я был когда-то.

— Своих учишь крестиками ходить? — внезапно спросил Старший.

— Ходить? — удивился Длинный и посмотрел на Дохлика.

Дохлик два раза моргнул глазами.

— Мне за это не платят! — заявил Длинный. — Будут платить, научу.

— Разговаривай, только недолго.

— Свалка? — спросил Длинный, показывая на характерные шрамы вокруг кистей и предплечий Дохлика. — Скатика словил? Повезло, что маленький? За спиральками охотился?

И тут же закатал собственный рукав.

— Вот — смотри. Синенькая была. А у тебя?

— Перламутр, — сказал Дохлик.

— Повезло тебе! Много дали?

— Ничего. У нас все общее.

— Голыш? То-то смотрю — на статусника не тянешь! Как с зоны выпустили? Тебе контракты подписывать до первого статуса не положено.

— Самовывоз! Сам я подписался, понял?!

— Зачем сердишься? — удивился Длинный. — Подписался и подписался — твоя шкура, не моя. Давно здесь?

— С этого этапа, — сказал за него Старший.

— А я с Желтых провинций — с болот хлебаю! — с гордостью заявил Длинный.

— А я с самого начала! — похвастал Старший. — С Метрополии!

— Ого! — тут же зауважал его Длинный. — Сильно!

Видно было, что уважение Старшему понравилось.

— Давно в этих местах не был — смотрю шрамики у малыша знакомые.

— Я не малыш! — заявил Дохлик, но никто не обратил на это внимания.

— Доброволец? Контракт? Ты за кем здесь? — заинтересовался Старший.

— Волонтерил в Желтых провинциях.

— Здесь почему? Дезертир?

— Нет. Сначала велели сопровождать по Желтым Провинциям — туземцев до начала этапа отпугивать, потом хозяину «пятерки» понравился — мой контракт у капрала выкупил — и дальше. Мне то все равно, даже лучше. Когда не в части, считаюсь как бы на боевых — всякий день за три считается. Удобно! Еще, как оказалось, родные места удастся посмотреть. Вот уж не ожидал!

Говорил и смотрел на Дохлика. Словно специально для него выкрасовывался, что сменил свою жизнь свалочную, на ту, на которой нехилый статус можно приобрести.

— Никто не ожидал, — сказал Старший. — Сафари на Свалке впервые.

— Мне до следующего статуса, чтобы безналоговым у себя дома стать, осталась полная фигня! — продолжал с воодушевлением Длинный. — Дома барчик открою для транспортников с Метрополии. Поставлю у Южных ворот! Поставил там кто-нибудь барчик? — спросил озабоченно.

— Да! — чуточку злорадно ответил Дохлик.

— У склона?

— У склона!

— И как он?

Дохлик понял, что Длинный хочет выслушать плохое, и не стал скрывать.

— Жалуется — налоги душат!

— То-то же! — обрадовался Длинный. — Ты сначала статус отработай, потом бар открывай.

— Он под Теневым.

— Все бары под Теневым! — отмахнулся Длинный…

Старший, слушая их, откровенно скучал, не замечая, что левая рука Длинного выстукивает по коленке, замысловато рисует пальцами различные фигуры, а когда прерывается, пальцы Дохлика начинают нервно теребить, мять отворот собственного комбинезона, и Длинный внимательно смотрит на них. И опять, только перестают двигаться пальцы одного, начинают свою пляску пальцы другого…

— Так получается, что ты с зимы? — спросил, вдруг, Старший.

— Да, с четвертого этапа.

— Порядочно, — сказал Старший одобрительно. — И уже смотритель! Поднялся. Раньше, небось, рядовым стрелком был, охранником?

— Да, — подтвердил Длинный.

— А на предпоследнем?

— Это когда дебри пошли? Уже смотрителем, — сказал Длинный.

— Что там у вас там было? Кто-то колесо вам отстрелил… Не твое?

— Не мое! — сказал Длинный. — Тоже шестое, но не мое. По левому борту.

— Подстава?

— Не знаю. Смертник взорвал. Было задание какой-то сарай на горе выпотрошить. Только стали расширяться, к подъему готовиться, скатился с горки на каком-то устройстве в обнимку с такой здоровенной круглой штукой заостренной на конце — никогда таких не видел — и так же, не отпуская, в колесо. Наверное, кончиком надо было, чтобы сработало. Ухнуло так, внутри всех о стенки бросило, а колесо напрочь!

Старший от души рассмеялся.

— Смешно!

— Не очень.

— Да уж, не очень! Если бы таких смертничков дюжина оказалась — остались бы без колес — в двенадцать раз смешнее было!

— Все равно, черная подстава, — сказал Длинный. — Нам даже штрафных не засчитали, потому что судейские так и не разобрались — кому за счет нас плюсы ставить.

— Вы и без этого следующий этап от всех отставали!

— Колесо восстанавливали.

— Надо было твое отстрелить и покатили бы нормально.

— Перегруз!

— Барахла надо меньше с собой возить! В болотах тоже чуть не утонули… Невезучая пятая машина, как есть, невезучая!

— Не хрявкай хрыльником! — сказал Длинный. — Она себя еще покажет!

— На спине вверх колесами! — урезал Старший. — Девятка всех сделает!..

Старший уставился на подрагивающую руку Длинного.

— Что с рукой? Контужен? Где служил?

— Подразделение волонтеров Бурло, — нехотя проворчал Длинный.

— Так ты из этих… Из карателей? — брезгливо сказал Старший.

— Мы всякие, — сказал Длинный — тоже неодобрительно. — Не стоит при малыше на меня навешивать.

— Я — не малыш! — заявил Дохлик.

— А кто ты?

— Я — Дохлик!

— Неважное имя для малыша, — покачал головой Длинный.

— Ладно, — сказал Старший. — Ты — техник. Тебе можно. В чистые выбился — это обязывает. Отдельно для тебя водить не буду, а захочешь словцом перекинуться — приходи в столовку, садись за соседний. Передавать ничего нельзя — замечу, живцу будет шкурное простукивание, а на тебя — бумага судейским. Ты — техник, тебе многое спустить можно. Ему — нельзя!

И поддернул петлю…

6.

— Я думал живец впереди машины идет, — удивился Дохлик.

— Зачем?

— Чтобы с ней ничего не случилось.

Старший засмеялся.

— А что с ней может случиться? Ты эти машины видел? На ходу видел?

Дохлик видел как другие ходят (правда издали), внушительно, но видел и Свалку, с сомнением передернул плечами. Со Свалкой ничего не сравнится.

Администрант спустился.

— Почему не выпускаешь? Где живцы?

Администрант спрашивал строго. Но и не видно, что в охотничьем азарте горели глаза. Вот у Дохлика у самого на любую охоту горят, даже, когда поутру на блошек охотится, но только не тогда, когда сам блошкой выступает, не сейчас…

— Этот почему не в своем кубрике? Почему на смотровую допустили? — спросил Админстрант, показывая на Дохлика.

— Пусть смотрит, — сказал Старший. — Он больше увидит, чем мы. И рано еще кого-то выпускать. Плохая охота — бестолковая. У соседей потери. У десятой машины — живец, у восьмой — два…

— Поймали что-нибудь? — живо заинтересовался администрант.

— Нет! — твердо сказал Старший. — И даже непонятно — что ловили.

— Так и простоим, не выпуская? Ей, живец, тебе что, на ловлю не хочется?

— Нет, — просто сказал Дохлик.

— За живцов я отвечаю! — отрезал Старший.

— Небесный проснется, будет недоволен.

— Прикажет — выпустим. Хоть всех разом.

— А что, штрафные в этом туре за утерю живцов не выписывают? — встрял Дохлик.

С оттенком спросил — почему бы бессрочному живцу чуточку не понаглеть? Тем более, что к Свалке подошли, сейчас впервые на нее заехали — поднялись, пусть и не так далеко от края, даже отсюда край видать, расставили машины в красивый равный друг к другу разброс, время выделили сколько-то часов, устроили свою первую бестолковую ловлю. Потом опять вниз съедут, к подножью — очки подсчитывать и потери. Толку не будет — сразу видно. Он здесь, на «девятке», первый по Свалке специалист. А у «четверки», еще и вчера (слышал про такое) были первые потери среди «чистых», самочинно вьехала по проложенному, исключительно из любопытства — захотелось с верхотуры на лагерь посмотреть, заодно проверить — вскарабкается ли, техники вышли пройтись вокруг машин — внешний осмотр колес сделать. Ну, и спохватились, когда на одного техника меньше стало. Даже не поняли — когда исчез и куда делся. Слизнула Свалка.

— Это тот наглый живец, что с подвохом? — спросил админстрант.

— Да.

— В чем подвох разобрался?

— Возможно, подвох в том, что нет подвоха, — сказал Старший. — Какой подвох может устроить живец, если ему никуда доступа нет?

— Что небесному сказать, когда проснется?

— Про соседей скажи, про то, что мы, ничего не делая, по баллам их уже опережаем. Если вернемся без потерь, то возможно одни такие будем — выделимся.

— А если он сам пострелять захочет? Или какая-то машина возьмет образец?

— Думаю, не возьмет, — сказал Старший. — Сегодня не возьмет. Здесь та тактика, что на Болотах не годится… Надо другое думать.

— Надумаешь?

— Не обещаю, но попробую.

— Смотри, тебе отвечать! — сказал администрант отворачиваясь.

Постоял еще немного для укрепления авторитета и ушел. Старший умел договариваться...

Подозвал Дохлика поближе, взял пятерней за ухо, и стал нашептывать, стараясь смотреть в глаза:

— От первого раза тебя почти отмазал, а ты, пока наружу не выгнали, отсюда смотри, что у соседей делается. Смотри и думай о том, что завтра пойдешь, как они… И если ты, сволочь этакая, до завтрашнего чего-нибудь умного не придумаешь, не только голым на ловлю пойдешь, но и надрезанным!

Нет, умеет все-таки Старший договариваться, — еще раз подумал Дохлик.

Дохлик уже видел, как у «десятой» слизнуло живца. Только был на поверхности и — раз! — нет его. Жаль, далеко, не разглядеть на что это похоже? Червивая яма? Скат — переросток? Панцирь-перевертышь? Или очень похожий на него по способу охоты гнилушник, который тоже захватывает, потом переворачивается и ловит в себя, в тот момент, когда верхняя корочка лопается под ногами? Про таких больших от очевидцев не слышал, но рассказывали те, кому тоже кто-то рассказал. Раньше подумал бы — завирают, как и многое другое про Свалку.

— Можно и сейчас ходку сделать, — вслух подумал Дохлик, удивляясь самому себе.

— Всерьез? — обрадовался Старший.

— Только без оружия не пойду! — твердо сказал Дохлик.

— Зачем оружие живцу? — удивился Старший. — Он же — живец, а не охотник! Охотники в машине, живец на воле. Всегда так было. Сейчас небесный проснется — скажу — будет из окошка охотиться.

— Стрелялка нужна, — повторил Дохлик. — Специально для этого случая.

— Ты, случаем, не в Небесного решишь пальнуть? — подозрительно спросил Старший. — Нас же, даже если не попадешь, всех развесят вдоль столовки! Сейчас администранта позову!

Сам сходил, сам с ним спустился.

Администрант выглядел мрачновато.

— Небесного не будите, без него приз возьмем, — сказал Дохлик.

— Очень наглый живец! — с чувством сказал Администрант, и посмотрел на Старшего неодобрительно. — Распустил! Давай на доску его?

— Хорошо бы, но не время, — ответил Старший. — Живец особый — местный, к тому же еще и бессрочник, — напомнил Старший. — Ему виднее.

— Дайте однозарядку, — распорядился Администрант и уже озабоченно добавил: — Не застрелится? Может, в этом подвох? Какие за это штрафные?

— Нет. Жизнь любит — по глазам видно.

— Смотри, на тебе ответственность. Может быть за то большие штрафные положены. Застрелится — будут штрафные — его место займешь.

— На одну ловлю? — деловито спросил Старший.

— На полторы! — сострил Администрант.

— Нет, не застрелится, — повторил Старший. — Жизнь любит. Даже такую. Я таких отличаю.

— Предупреди, что нам образец живой нужен, — сказал Администрант Старшему, будто Дохлик и не стоял тут же рядом. — В крайнем случае, пусть подраненный, но чтобы вид товарный имел!

— Можно ваши ловушки посмотреть? Только такие, которые сам поднять смогу?

Старший хмыкнул.

— Пошли!

Вошли в складские. Никогда не видел такого разнообразия — походил потрогал. Некоторые и не догадаешься — что за устройства…

А углу знакомое старье, только размерчиком побольше.

— Это подойдет мало, — сказал Дохлик . перебирая железки. — Здесь защелку надо и шнур, чтобы второй живец дернул.

— Что еще? — удивился Старший.

— Второй живец, — сказал Дохлик и, упреждая, добавил: — Только я сам выбираю.

— Выбирай! — сказал Старший.

Дохлик назвал.

Брови у Старшего взметнулись.

— Ха! Жестоко… Еще сердишься? Не кинется?

— Запри нас в одной коморке на время, — попросил Дохлик. — Чтобы ни она не могла выбраться, ни я…

— Такое вам не положено! — сурово сказал Старший. — Такое только на третьей палубе столовки. Иногда с вами, но не для вас!

— Мне не это! — возмутился Дохлик. — Я этим делом не занимаюсь!

— Все занимаются.

— Мне о ловле пошептаться! Чтобы по Свалке ходила так, как я ей скажу. Раз в спаре пойдем, от партнера теперь зависит — вот подставит от злости или сама подставится…

Старший задумался.

— Только недолго и без «этого»! — предупредил строго.

— Без этого, без этого! — проворчал Дохлик.

Вот же недотепа этот Старший! Стал бы он на это время тратить, когда завтра, а может быть и сегодня, последний день жизни…

Драться не полезла, ни во что выступающее не вцепилась, хотя ждал именно этого и был готов.

— Жить хочешь?

— Нет! — сказала, как отрезала.

Дохлик этим не удивишь, видал всяких.

— А умереть хочешь мягко или жестко? Если меня послушаешь, то по кусочкам не уйдешь. И на перекладине, если слушать будешь, не замаринуют. И очень может статься, сама, кого захочешь, замаринуешь.

— Я тебя хочу по кусочкам!

— Меня нельзя, — серьезно сказал Дохлик. — Я твой пропуск со Свалки. На одной ноге стоять умеешь?

Взглянул презрительно.

— Ты — бесстатусник! — сказала, как обожгла.

— На тебе тоже статуса не нарисовано. А раз нет, значит — голышка! — сказал Дохлик и объяснил — кто они такие — голыши и голышки.

Возмутилась.

— Статус! Ха! Я сама статус! Вам такого за всю жизнь не выработать! Я с Метрополии!

Последнее в той тональности, как подвальные про себя говорят: «я — подвальный», чердачные: «я — чердачный», а сам Дохлик всякий раз с неподдельной гордостью заявлял: «я со Свалки!»

Тоже мне, нашла чем хвалиться… на Свалке — природным прижизненный статус для уроженцев Метрополии! Это когда сама голая и такой же голой сейчас наружу пойдет! Будто в той Метрополии сложнее выжить, чем на Свалке. Есть чем гордиться?..

Одно дело — привязка на местность, которую считаешь собственной, козырной. А вот попробуй от всего этого уйти! В другом месте себя проявить, выжить и прописаться. Даже личный код получив, так просто не уйдешь, так и будешь жаться к «подвальным» или «чердачным», только уже другим. Тем, кто с кодом, только кажется, что они собственные кланы составляют. Пусть теперь не по подвалам и крышам, но навыки те же и отношения едва ли не те же (разве что чуточку поскуднее) — трудно отойти от кучкования. Редко такое бывает, чтобы одному и сладко пришлось. Ах, несладко? Иди в группу, которая примет. Поднимайся там с самого низа. Почти всегда так, а иногда и совсем худо — смотря к какой группе прибился по собственному недомыслию. Но вот менять группы не принято. Новые до конца не примут, старые никогда не простят…

Мир слоист, — внезапно подумал Дохлик чужую мысль. — Все мы ходим одними и теми же путями по разным дорогам.

— Что делать надо?

— На одной ноге стоять и цепь шевелить. Справишься?

— Ха!

— Пошли?..

— Так в чем подвох? — опять спросил Администрант (должно быть, не давала эта мысль покоя).

— Не вижу подвоха, — сказал Старший. — Но на каждый подвох контрподвох найдется, — и показал на голышку.

— Вот решили спарить — на одну цепи посадить. Пусть так работают.

— Да! — хлопнул по плечу: — Молодец!

Старший посмотрел на Администранта странно. Дохлику показалось — брезгливо.

— Потом еще клетка понадобится с мелкой ячейкой, — сказал Дохлик. — Но очень большая. Есть такая?

— У нас все есть, — сказал Старший. — А чего нет, то сделаем. Полная машина бездельников. Кого ловить будем?

— Поток ландикуров, спешащих на Большую Случку. Самой время. Сезон! Повезет, всех возьмем, всю стаю.

— А ружье зачем? — спросил Старший.

— Яйца вожаку отстрелить. Чтобы думать не мог, искать, где вырваться можно. Крепкая клетка?..

7.

После первой ловли, сделали послабление — ленту на шею дали, да разрешили выходить из своего закутка, когда хочешь, свободно ходить по палубе, где клетки живцов, еще с техниками и обслугой небесного разговаривать… если они захотят, конечно.

Между кубриками — клетками живцов ровного пространства на десять шагов. Дохлик выбил у Старшего разрешение живцов учить. Тот тоже взялся приходить — смотреть. Дохлик показывал — вот так надо ходить, чтобы получался шелест червя, к «которому никто не пристает», а так, если надо на далекое расстояние и быстро, ногами крест в крест перебирать — одна за одну, получается, что как бы боком двигаешься. На коротких, что им сейчас нужно — переваливаться с пятки на носок, держа ступни глубокой миской, с края на край куляясь. Всякий раз пятку ставить к носку вплотную, а все движение чтобы нераздельно, несостановочное. Всякие разрывы в движении подозрительны — единая вибрация должна быть от движения, один сплошной звук, не такой, как у разнобой как у прямоходящих.

Гонял до пота, до мышечных судорог заставлял ноги выламывать. Носок к пятке! Перекатом! Круче стопу выгибай! Давай! Хочешь ловлю пережить? Учись!

— А как тогда ловить? — спрашивал Старший. — Если на живца не идет, зачем тогда живец?

— Чтобы ловить, — надо специально подманивать, а не дурью, — объяснял Дохлик. — И уже в то место — где ловушка приготовлена. Для этого живец — он как бы поводырь. Он ведет…

Однажды Старший вышел в коротком. На ляжке огромный рваный шрам, спустил штаны — показал куда поднимается…

— Был живцом! — заявил Старший. — Каждый из вас может в Старшие выбиться, пусть он даже и бессрочник!

И внимательно посмотрел на Дохлика. Дохлик понял, что представление это для него и предназначалось. Старался смотреть преданно, не мигая, не отводя глаз, только охал уважительно, шрам разглядывая.

Старший лоснился довольством.

— Этап Сафари прошел — считай, полсвободы себе заработал. А после этого этапа всем, даже бессрочникам, снимут до минимума, до одной ловли. Я лично с небесным поговорю! — расчувствовался Старший. — Заработали! Показывай, как по Свалке ходить надо…

С третьего захода «Двойка» не вышла. Пропала. Потом нашли машину номер Два — цела, в порядке, но людей нет. Никого нет! И следов нет. Крови тоже нет. Пусто! Еще гладко кругом, будто слизняком каким-то вылизано. Мусор не топорщится. Старший у Дохлика про это спросил — как такое может быть. Дохлик ответил, что не может, живность всегда следы оставляет. Если только…

— Если что?

— Черный Свалочный сработал, — сказал понизив голос Дохлик, и рассказал, сколько знал, про Черного Свалочного.

Старший отмахнулся.

Вот подвох, так подвох! — косились на судей. Те делали вид, что так и должно быть. А Дохлик понимал, что ничего им неизвестно — это сама Свалка их Сафари на зубок попробовала. Теперь только ждать остается — понравилось ли ей…

Надо же, — думал Дохлик и пытался подсчитать, — Но это сколько подлецов разом Свалка слизнула и не поморщилась?! Похоже, в этом сезоне отбор у них будет жесткенький — вон, даже Прилизанный, уж на что ушлый, да и тот… Видел его издали — хмурый, озабоченный. Должностей захотели? Так пойдет, следующее Сафари не состоится, не найдут у себя столько новых уродов. В убытке Метрополия будет после Свалки…

Четвертый этап по нормативам — самый глубокий заход вглубь Свалки с суточным переходом. Когда должны вернуться не на прежнее место, откуда стартовали, не в базовый лагерь, а, углубившись на указанное, дальше пройти параллельно, не пересекая чужого следа, полагаясь в этой ловле исключительно на собственную удачу… Можно по всякому. Можно быстро. Стараясь покрыть максимум расстояния и этим нарубить себе очков. Можно медленно, набирая очки исключительно на ловле. Отставая или обгоняя. Каждая машина оставляет след…

Вот здесь и началось то, чего ждал и боялся.

Девятая машина предпочла неспешный вариант и шла последней, по уже растревоженному. Уже поймали на «жирный сапог» — недавнее изобретение Дохлика, образец номер Ф-14-С-9, который теперь бесновалась в выносной клетке, нанося себе повреждения, и его никак не удавалось усыпить, хотя нашпиговали всяким — Небесный ругался в трубу со своего этажа, а озабоченный Старший натирал виски. Какой-то метропольский представитель, из знатоков этих двух «Ф» — гладколобый, недавно назначенный на машину, только охал и восторгался — говорил, что в том, что это не поддается определению, и именно в этом заключается дополнительная уникальность образца, что это обязательно даст машине дополнительные очки — он проголосует. Дохлик переживал за крюки и сапог, что никак не вынуть из глотки «образца», и придется выдумывать нечто новое прямо на ходу, когда Небесному снова взбредет на ум остановиться и поохотиться.

В собственных клетках тоже не отдохнешь, с мыслями не соберешься. Надоедливо постанывал тот живец, которому пришлось с тем сапогом выходить наружу, ногу ему зажевало порядочно. Но тут Дохлик не виноват. Это не его очередь была. Следующая его…

Остановились. Словно сам взял, да и приманил себе неприятности!

Вызвали на смотровую, вбежал, обгоняя дежурного, увидел, что шестая машина, ввалившись в легкий мусор, утонула почти вся. На верхней открытой палубе вперемежку с голышами и техниками сидели «чистые» и даже сам Небесный — капитан и владелец машины, никто не оказывал им почтения. Небесного не попутаешь, насупившийся и мрачный, в форменном халате — кто еще в таком халате может быть? — по сторонам не смотрел, должно быть, перестал и раздумывать: кто до него первый доберется — Свалка или его люди?

Машины, которые шли впереди, не остановились даже, чтобы позлорадствовать. Сафари — игра жестокая.

Чужой след пересекать нельзя — за это такие штрафные, что никакие выловленные образцы не окупят. До шестой машины получалось три полосы, три корпуса и промеж примерно столько же. Далековато… Все, что внизу Свалки, уже взбудоражено, все, что спало, проснулось, что закуклилось до времен пищи, вылупилось, что машины не кинулось догонять, здесь осталось, теперь не скоро успокоится, реагировать на любой шум будет очень нервно. Так Дохлик подумал. Смотрел на тех, кто на Шестерке и думал, что не многие сюда дойдут. Да и зачем? Уже знал — Старший рассказывал — что если машину на этапе потеряли, то до конца его, кто бы ты не был там по статусу, теперь становишься полный ноль, до выкупа. Платить им той машине, которая спасла, и платить столько, сколько она скажет. Сердитые здесь друг на друга — слишком много подлянок друг другу делают, мало за это не попросят, а уж поиздеваться — ни за что не лишат себя такой возможности…

Весело поорали им, что всех, кто с Шестерки добежит, возьмут живцами. Спрыгнули побежали все. Только Небесный остался. Не шелохнулся. Добежали лишь четверо и слышно было, как на верхней гостевой палубе чистые ухахатываются, ставки делают.

Четверо добежали, а пятый пешком пришел, не спеша — Длинный. Те на слепой удаче, а он один знал, как по Свалке ходить надо — наступал на мусор бережно, не вгоняя пятки. Правда, отсюда было видно, навыки уже не те, подрастерял. Орали, подбадривали, торопили — думали, что он такой вялый от трусости… «Скользил» неловко, многие поспорили — дойдет или нет, но дошел.

Снова тронулись, Дохлик, сколько мог, смотрел назад, на оставленного Небесного, все ждал — когда Черный Свалочный за ним придет, на такое «сладкое», только он — ему оставлено, так не дождался, скрылась Шестерка позади, мельком взглянул вперед. И сорвался с места, подскочил к говорильнику, отталкивая чистых. Все рычаги разом нажимая ладонями, одновременно в говорильню лицо опустил, заорал истошно:

— Стой! Тормози!!

Тут смахнули на пол. Даже не заметил, что ударился, что разгневанные все. Только про то, что такая колымага сразу не остановится, как ее не уговаривай. Сердечко тоскливо сжалось — сейчас как вляпаются! Прищурился, за уши взялся двумя руками, привычка такая с детства — всегда так делал, когда пугался сильно. Остановились...

Кто-то из техников влетел сильно раздраженный.

— Все прикладки пожгли! Что за..?!

Старший тоже взбешен. Глаза разгневанные. Не положено живцу машиной командовать.

Дохлик, как мог, принялся объяснять мусор по курсу не того цвета.

— Ну и что?!

— Неправильный мусор, перевернутый. Везде выгорел, слежался, а тут словно свежий. Неправильно это!

Старший высунулся — смотрел-смотрел, так ничего и не высмотрел.

— Вроде не отличается…

Дохлик на это даже рассердился — как такое не высмотреть? Тут же словно отштамповано — не та дата на мусоре стоит, и все тут! Словно разгрузили его на несколько лет позже, а такого быть не может. Потому нельзя туда и все! Достаточно, что он Дохлик видит, а то, что другие не видят, так такой глаз надо иметь, родиться здесь надо. Не нравится — пусть его, Дохлика, наружу выпустят, он в сторонке постоит, посмотрит, как они...

— А если потихоньку?

— То же самое будет, что и с шестой машиной! Или еще хуже!

— Как же теперь, если по правилам назад нельзя, чужого пересекать нельзя и вперед тоже нельзя?

— Придется враскорячку — колеса за ширину пятна выводить, — сказал Старший.

Техник запричитал:

— Очень долго получится! За сутки не управимся! Оси погнем!

— Сам знаю, — сказал Старший, и еще раз спросил Дохлика: — Точно пятно?

— Точно! — взялся уверять Дохлик. — Надо наметить края. Я схожу!

— Ты на месте останешься, а новые живцы поработают. С площадки наорешь — где вешки ставить.

У выхода Старший сам все раздал, одновременно пихал в руки новым живцам куски разноцветной материи — чтобы повязали на себя.

Дохлика пустили на верхнюю смотровую — самый лучший обзор, пятно словно заново нарисовалось, большое пятно, нехорошее. Взялся командовать — где втыкать. Сперва развел широко, потом стал сводить до границ.

— Красному — три шага вперед! Еще один! Еще! Втыкай! Синий приготовиться…

Внезапно Старший отстранил — сам стал командовать.

— Синий! Вешку на месте, а сам пять шагов к красному!

— Зачем?! — воскликнул Дохлик.

Старший оттолкнул и снова проорал:

— Синий, пять шагов к красному!

На третьем шаге «синий» соскользнул, ушел вниз под корку, даже не всколыхнулось.

— Точно — яма! — согласился Старший, отошел от проема, пропуская Дохлика. — Командуй дальше.

— Глубину замерять будем? — спросил Дохлик мертвым голосом.

— Как?

— На слух. Прыгни вниз и поори, как опустишься — может, расслышим.

Дохлик говорил — издевался, Старший понял, но не взорвался — не тот случай. Постоял, посмотрел.

— Да, ладно, — сказал примирительно. — Он не с нашей машины! Что дальше?

— Если дно твердое, неглубоко, и все задраить, можно пройти, — сказал Дохлик.

— А как проверить? — заинтересовался Старший.

— Я знаю как, — сказал Дохлик. — Пошли в складские. Голышка! Поможешь! Можно ей в снаряженку? — спросил Старшего. — А задраивать лучше уже сейчас начинать.

Старший рассеянно кивнул.

Зашли в складские — порядок, не придерешься, все на своих местах.

— Вот это понадобится, — сказал Дохлик, подавая в руки Старшего моток веревки.

— Зачем? — удивился Старший.

Дохлик отвернулся, будто высматривая еще что-то, Старший глянул из-за плеча, в этот момент Дохлик и ударил крюком под ребра, подсек его и, перехватив, стал тянуть вверх. Старший выдохнул ругательство, ухватил за шипы, стал сниматься, привставая на носки, одновременно отталкивая крюк вниз и от себя непослушными тут же ставшими скользкими руками… Дохлик почувствовал, что по его кистям течет тоже. Вниз глянуть боялся, в лицо Старшему тоже. Очень хотелось зажмуриться. Против Старшего он не боец, но не для того бил. Голышка, выбрав момент, накинула Старшему висюку живца. Свободный конец перебросила через балку и, ухватившись, повисла на нем. Закрутилась вокруг себя, стала мотуляться, задевая стену.

— Блок! Дура! — выкрикнул Дохлик.

Приотпустила, стала осматриваться…

Старший рванулся в сторону вместе с Дохликом, закручивая его вокруг себя, сбивая с полок и «уток», разложенное и развешенное снаряжение — ловчьи крюки, мотки обвязки… Дохлик понял, что не удержит, что Старший сейчас сорвется и тогда... Отпустил крюк подпрыгнул и вцепился Старшему в шею, стремясь сжать ослабшую висюку. Тут, вдруг, потащило вместе со Старшим вверх, к самой балке. Голышка умудрилась-таки просунуть свободный конец через двойной блок, набросила на утку и взялась подтягивать.

— Приспусти! — заорал Дохлик.

— Зачем? — удивилась голышка, закрепила конец и стала рядом, разглядывая висящих. Медленно сняла один из крюков, задумчиво тупым концом дотронулась, пихнула Дохлика

— Одна не выйдешь! Это — Свалка!

— Выйду. Сам учил ходить.

— Это я не тебя учил, я его учил! Неужели не поняла?

— Что?

— Соображай — зачем учил? Дура!

— Неправильное слово! — сказала голышка. — Еще раз назовешь… — угрожающе протянула она.

— Не назову, извини.

Висюка ослабла. Дохлик выпал и сразу же заорал:

— Подтягивай! Ду…

И осекся, сам бросился помогать — закрепил конец на утке.

— Жди здесь!

Высунулся — никого. На цыпочках подбежал к говорильнику — специальной расширяющейся на все лицо трубе, сунул туда свою физиономию и проорал:

— Длинного живца с Пятой к Старшему! Самого длинного! Кубрик снаряжонки — второго уровня!

Вернулся быстрее, чем выпрыгивал, но что-то изменилось. Голышка приспустила Старшего, чтобы мог стоять на носках. Глаза у нее были… Дохлик ни за что бы не хотел, чтобы когда-нибудь на него так смотрели.

У Старшего же глаза были все такие же, как когда Дохлик вогнал в него ловчий крюк. Такие же изумленные.

— Как?… — сипел Старший. — Почему?

— Только небесный спорит с небесным, — сказал Дохлик.

— Пусть на третьей палубе глаза и завязывают, но пахнешь ты так же! — сказала голышка.

— И еще шрамы твои неправильные, — сказал Дохлик. — После того, что на бедре, ходить с трудом научишься, даже не хромать, а всю оставшуюся жизнь ногу подволакивать. Свалка шрамов повидала! Кого хотел удивить, небесный?! Он примерно вот таким должен быть! — зло сказал Дохлик, одновременно распарывая ему бедро крюком. — Вот от этого ты должен был ногу подволакивать!

— А это от меня — за третий этаж! — сказала голышка, берясь за другой крюк.

— Что-то пропустил? — донеслось от дверей.

Так увлеклись, что не заметили, как Длинный вошел.

— Дурные! — сказал Длинный. — А если бы я с сопровождающим?

— Ты без сопровождающего?

— Теперь — да, — сказал Длинный. — Там лежит. Сразу понял — что началось уже.

Посмотрел на Старшего.

— Сурово вы с ним! Судья?

— Капитан! Сам небесный!

— Ух ты! — сказал Длинный. — Хм… Надо же? Кто бы сказал! Правильное прикрытие. На капитанов все охотятся. Капитана выбивают — машина с Сафари снимается. Ты этого хотел?

— Теперь большего, — сказал Дохлик. — Крови на мне не видно?..

Выходя из коморки, споткнулся о тело. Прошел дальше до внутреннего трапа. Поднялся на цыпочках, высунул в проем голову, осмотрелся — кругом суетились, задраивали смотрильни… Выбрал момоент, когда мимо пробегал техника в комбезе, из младших, тот, кто в курсе был, что Дохлик здесь на привилегированном.

— Старший велел, как задраитесь, самый «малый вперед» до особого — понял? Передай штурман-мастеру! Бегом! Скажи, Старший очень злой, даже небесного кроет так, что лучше бы тому не высовываться!

Обратно вернулся бегом.

— Приказал машинному малый вперед!

— Уже машиной командуешь?

— Именем Старшего приказал. В машинном знают, кто тут небесный. Наверняка.

— Стоит ли, малыш? — сказал Длинный.

— Я сегодня сердитый. Не называй малышом! Если кто-то с машины дойдет — искать будут. Здесь невиновных нет!

Сняли нижний люк — круглую крышку. Стали жадно смотреть вниз, отпихивая дергающиеся ноги Старшего. Старший умирать никак не желал, даже теперь, когда крышку сдвинули, на кончиках пальцев пытался удержаться на краях.

Длинный озабоченно присвистнул, глядя вниз, под ноги Старшего.

— И что теперь? Прыгать?

В этот момент машина вздрогнула и медленно поползла вперед.

— Опаньки! — сказал Длинный. — Уже? Совсем ошалели! Потонем же!

Дохлик моментально увязал петлю — накинул на ноги Старшего. Сунул веревку в руки голышки.

— Пошла!

— Выдержит? — спросил Длинный.

— Нас с ней выдержит, тебя — не знаю. Ты — последний!

— Одеться бы…

Дохлик ухватил с полки комбезы и бросил вниз. Перехватил веревку и скользнул вниз, руки обожгло — упал, откатился.

Услышал, как сзади рухнуло — понял, что упал Длинный. Колеса по бокам неслышно проминали Свалку.

— Не выдержала? — спросил громким шепотом у Длинного, не оборачиваясь. — Пошли, можно шуметь, пока колеса по бокам, но потом…

— Это шея не выдержала! — сказал Длинный. — Не слышал, как позвонки хрустели? Старший теперь с нами внизу, но только без головы, голову оторвало.

Дохлик не обернулся.

— И где голова? — зачем-то спросила голышка

— Внутри, наверное, осталась. Догнать — спросить?

— Уже некого, — сказала голышка.

Дохлик обернулся — действительно — некого. Пропала машина, ушла тихо, незаметно. Заглотила ее Свалка без пошлого чпоканья.

— Одеться хочу! — сказала голышка.

— Некогда, позже. Уходим, сейчас все, что в округе, сползаться сюда начнет. Хватай комплект!

Отбежали, застыли. Дохлик велел одеваться тихо, без топтания.

Длинный шепотом ругался. Комбезы оказались не под размер. У Длинного все длинно: и руки, и ноги, и… это тоже. Дохлик невольно сравнил с собственным и смутился, стал влезать в комплект… Не самые удачные выбросил — все одного размера, но им с голышкой рукава и штанины так мешают, что надо бы обрезать, а Длинному все коротко, и стянуло, сгорбило — двигаться тяжело.

— Оружие не взяли? — спросила голышка. — Хотя бы нож?

Длинный чертыхнулся.

— Клюв ската найдем — лишнее обрежем! — заявил Дохлик.

— Мне это не добавит, — сказал Длинный. — В город явимся, скажут — с Каторги сбежал.

Посмотрел с упреком на Дохлика.

— Если капитана раздеть…

— Хм-м… — буркнул Длинный. — Там дырка на дырке! Некоторые, пока ты распоряжаться выходил, очень усердствовали, чтобы из капитана решето сделать.

— Она? — спросил Дохлик зачем-то.

— А кто еще? — удивился Длинный.

Голышка смутилась.

— Дырявое, не короткое! — отрезала. — Пусть одевает!

Длинный протяжно вздохнул.

— Пустой спор — капитана уже кушают!

Дохлик обернулся, действительно — кушают.

— Пора!

— Крестиками пойдем? — оживленно спросила голышка. — Побежим?

— И не вздумай! — воскликнул Дохлик.

— Не вздумай! — одновременно в голос повторил Длинный и удивленно уставился на обоих. — Что за хрень? Кто придумал?

— Это я ловушку для небесного готовил, для Старшего, на тот случай, если машина накроется, а он выбираться будет. Блестюнчик наобъяснял как двигатели попортить, только не придумал, как туда добраться — допуск я так и не получил... Все равно неплохо получилось.

Обернулся к голышке.

— Крестики по-другому называются — «вкусная походка». Поняла?

— Как тогда пойдем?

— Носок к пятке — стопа мисочкой, до первых судорог. Потом ляжем тесно и дышать будем одинаково — не вразнобой. Понятно?

— Я меж вами не лягу!

— А это как хочешь, но в центре безопаснее. Всегда жрут крайних. С них первых начинают…

Объяснили ей, что главное к краю свалки выйти, а это недалеко. Потом, если по самому краю Свалки, до самого Города дойти можно. Не так опасно, по закрайкам живность линейные стрелки отстреливают. И тут главное самим под выстрел не попасть, чтобы не попутали с уродами…

— Что за уроды? — спросила голышка.

Отмахнулись — с неприятностями надо бороться по мере их поступления. Уроды — уроды и есть, каждый ребенок про них знает. Повезет не встретятся…

8.

Вышли только через четыре перехода с остановками. Последний самый тяжелый был — от непривычной ненормальной ходьбы ноги как мертвые. Но вышли! Посмотрели с края вниз. Увидели курсируют незнакомые машины — каждая держит какой-то квадрат. Подъедут друг другу, состыкуются, постоят вместе и разъезжаются

— Метрополия! — удовлетворенно сказала голышка. — Домой отправят! Со мной или здесь останетесь?

— Нет уж, мы лучше здесь, — сказал Дохлик. — Мы лучше по краю до Города.

— Выйдешь — ври больше, — посоветовал Длинный голышке.

— Не учи! — огрызнулась голышка — не иначе волю почувствовала, до этого не огрызалась, слушалась, в рот смотрела — потому и вышла в целости.

— Замри! Не шевелись! — выкрикнул Дохлик. — Сзади! Не двигайся!

— Где? — шепнула только губами, застыла столбом — выучил-таки.

— Сейчас смахну…

Подошел, скомандовал:

— Тссс! Комбез вниз — медленно…

Тихонько освободила плечи и стала спускать — как и сказал — медленно, и ниже, к самым коленям, уже нагибаясь… Тут ей и приложил с размаху пятерней.

Взвизгнула, подпрыгнула, развернулась. Ждал — вцепится, как тогда… Не вцепилась. Лицо гневное — прекрасное. Залюбовался. Объяснил:

— Все забудешь, меня, его, а это — нет!

Прожгла Дохлика глазами насквозь.

— В Метрополию лучше не суйся!

— Нет уж, лучше вы к нам. На Свалку!

Хотела еще что-то сказать, но не нашла что. Только выпрямилась еще больше, повернулась с вздернутым подбородком и стала спускаться к дороге. Руки мотались вдоль тела, потом стала ими размахивать, должно быть, говорить сама с собой, и Дохлик подумал — это она ему что-то выговаривает, только непонятно что и даже пожалел, что не слышит а потом подумал, что это хорошо — к лучшему. И еще подумал, может ли так жизнь сложиться, что в Метрополию попасть. Хватит ли ему статуса наработать и не умереть под этим статусом? И еще — какая она, эта Метрополи? Лучше Свалки?

Длинный, отсмеявшись, сказал: — Ну, Малыш, ну, умыл! — И тут же озаботился: — Обиделась? Не сдаст нас? Не хочется до дома по Свалке шлындать…

— Не должна.

И опять вниз посмотрел — теперь уже руками размахивала, словно и руки не ее — очень неэкономично. Должно быть, распалилась — того гляди, развернется и наверх карабкаться начнет — отношения выяснять…

— Куда ты потом?

— Первый статус получу и в волонтеры.

— Стоит ли? — спросил Длинный. — Может ко мне — посудомойкой?

— Нет.

— Не ходил бы в волонтеры, — посоветовал Длинный. — Не так там хорошо, как я расписывал. Один на десять выживает…

— Потом в стрелки на Свалку, — сказал Дохлик. — На разгрузку. Потом…

И задумался. Действительно, а что потом? Открыл рот, уже хотел брякнуть несбыточное…

— Метрополию? — усмехнулся Длинный.

И Дохлик осекся, глянул сердито, потом покраснел.

(есть продолжение)