Anastasia — Женщина не моих снов

***

Когда я вышел из здания аэропорта, то солнце уже поднялось — пришлось надеть солнечные очки.

Я присел на одну из скамеек и закурил. Вещей у меня не было — только документы, бумажник и сигареты. Вероятно, именно поэтому я никак не мог осознать, что приехал в город, который в последний раз видел десять лет назад. Казалось, будто мне предстоит очередной визит в магазин.

Город изменился — и это новое можно было наблюдать во всём. В лицах, в шуме машин. И от осознания этого становилось бесконечно тоскливо. Хотя вряд ли у меня на душе могло стать ещё хуже, чем сейчас.

Я поднялся и медленно прошёлся по тротуару взад-вперёд. Следовало заказать такси и поехать домой. Точнее, туда, где когда-то был мой дом. Я молча разглядывал скучающего таксиста и думал о том, что, наверное, ещё ни разу в жизни не испытывал столь противоречивых эмоций.

— Такси, сэр? — окликнул меня водитель.

— Секунду, — услышал я за спиной.

Лизу я узнал сразу — она ничуть не изменилась. Разве что одета была немного скромнее обычного — строгое чёрное платье и накинутый на плечи плащ.

— Здравствуй, малыш. — Она подошла ко мне и оценивающе оглядела. — Ты ли это? Сними очки.

Я опустил очки на кончик носа, после чего вернул их на прежнее место.

— Извини, не могу. Солнце мешает.

— Это и правда ты, Брийян. — Она называла меня так же, как и раньше, на французский манер. И то, почему она меня так называет, всегда оставалось для меня секретом. — Кто бы мог подумать? Какой джентльмен... В жизни бы тебя не узнала. Ну, едем, едем. — Лиза легко подтолкнула меня в спину. — Я ужасно голодна!

Старое кафе тоже изменилось до неузнаваемости. Поменяли даже название — и теперь я окончательно осознал, что период моего детства остался в прошлом.

Мы заняли столик у окна.

— Помнишь это место? — спросила Лиза с улыбкой.

— Помню. — Я достал из бумажника кредитную карточку и положил её на стол. — Вот, возьми. Заказывай всё, что хочешь — и ни в чём себе не отказывай, пожалуйста. Я буду только кофе. Нет аппетита.

Лиза взяла кредитную карточку, оглядела её, после чего вернула на место и, подозвав официантку, заказала фруктовый салат.

— Ну, что ты молчишь? Развлеки даму. Расскажи мне что-нибудь.

— Я разочарую тебя. Мне нечего рассказывать.

— Как же? Мы не виделись десять лет. Неужели ничего не изменилось? Расскажи мне, каково это — жить в Нью-Йорке. Иметь свой дом и платиновую кредитную карточку. И каково это — быть холостяком в двадцать семь лишь только потому, что когда-то ты спал с женщиной своего отца думаешь о ней каждый вечер? Расскажи, Брийян. Я хочу послушать. Если уж нас снова свела судьба — то почему бы тебе не высказать мне очередную порцию комплиментов?

— А каково это — жить с человеком, которого ты не любишь? С тем, кто готов целовать тебе ноги только потому, что... тьфу! — Я отшвырнул пустой пакетик из-под сахара. — Каково это — спать с человеком только из-за его денег, а? Расскажи! Вот уж интересно послушать!

Лиза почистила мундштук.

— В тебе проснулась совесть? Не поздновато ли? Ты ни разу не написал домой, ни разу не позвонил.

— А кто-то в этом доме помнил моё имя?

— Знаешь, однажды он принёс домой пару твоих статей. У него в гостях были профессора из университета, его коллеги. Он показал им статьи и сказал: "Это написал мой сын". А один из профессоров ответил: "Я знаю его, он имеет отличный диплом Гарварда. Талантливый мальчик. Вот увидишь, Фред, он многого добъётся в этой жизни".

Я усмехнулся и тоже достал сигареты.

— Надо же. А профессор случаем не упомянул о том, что я плохо сдал разговорный арабский? Отец тогда сказал бы: "Ну, нечему удивляться. Этот ленивый сукин сын не может выучить даже простейший семитский язык"!

Лиза опустила глаза и потушила недокуренную сигарету в пепельнице.

— Давай не будем об этом, Брийян, хорошо? По крайней мере, сейчас.

— А о чём же мы тогда будем говорить? Вспомним старые времена? Поговорим о том, как нам было хорошо вместе? Попробуем начать всё сначала? Да? Попробуем? — Я устало потёр глаза. — Чёрт, Лиза, зачем ты тут появилась? Какого дьявола ты приехала в аэропорт? Мне и так тяжело — и только тебя мне тут не хватает!

Я толкнул стеклянную дверь кафе и вышел на улицу. Лиза неслышно подошла ко мне и коснулась моего плеча.

— Мне тоже тяжело, — вполголоса проговорила она. — Не будь эгоистом. Не сегодня, по крайней мере.

— Ты возьмёшь машину?

— Смешно. — Лиза поправила причёску и достала из сумочки солнечные очки. — Ты думаешь, от машины что-то осталось?

— Ах да... я совсем забыл.

— Посмотри на меня, Брийян.

Я посмотрел ей в глаза; Лиза, чуть сморщив нос, рассмеялась.

— Где ты будешь ночевать, малыш?

— В отеле.

— Нет, смотри внимательно. — Она приподнялась на носки и положила ладони мне на щёки. — В каком отеле? Тебя, наверное, устроит только пятизвёздочный? И дорогая проститутка под боком. От моих услуг ты, конечно же, откажешься.Разве я могу тягаться с женщинами твоего круга — пятьдесят флаконов духов и сто вечерних платьев?

Я взял её за запястья.

— Слушай. И слушай меня внимательно. Я не хочу обсуждать эту тему. Сеейчас мы поедем на похороны. А потом ты поедешь туда, куда хочешь поехать ты, а я поеду туда, куда хочу поехать я.

— Ты делаешь мне больно, Брийян.

— Ты забудешь моё имя — и я останусь для тебя только дурацким воспоминанием из прошлого. Ясно?

Лиза ловко высвободилась, отошла на пару шагов и снова рассмеялась.

— Конечно. А ты продолжишь жить. Вернее, продолжишь бежать. От женщины своего отца? От себя? И лет в сорок, когда останешься совсем один со своими деньгами и своей карьерой, поймёшь, что так никуда и не прибежал.

— А что ты можешь мне предложить? Исповедоваться? Может, тебя убить?

Лиза повертела в руках очки и улыбнулась.

— И чем же это тебе поможет, Брийян? Сделает тебя другим человеком с другой судьбой? Даст тебе шанс вернуться в прошлое и изменить ход вещей? Предположим. А что ты будешь делать дальше? От кого ты будешь бежать потом? Тебе уже не шестнадцать. Мы взрослые люди. Неужели ты не понимаешь, что так, как живёшь ты, жить нельзя?

Я поднял руку, и проезжавшее такси притормозило у тротуара.

— На кладбище, сэр, — сказал я, поудобнее устраиваясь на пассажирском сиденьи. — И сделайте музыку погромче. Я не хочу слышать того, что говорит эта женщина.

Людей на похоронах было до неприятного много — и я с первых минут почувствовал себя очень неуютно. Разумеется, я знал почти всех, что меня расстраивало ещё больше. Пришедшие тут же начали с любопытством разглядывать сына покойного, который не показывался в родном городе десять лет, а теперь вдруг решил снизойти до визита.

— Такие люди, как он, рано или поздно заканчивают свои дни именно так — в автокатастрофах, — сказал кто-то совсем рядом, и я даже поморщился от ощущения, что давно уже перестал испытывать к этому городу подобие нежных чувств, а люди, которые когда-то были хорошими друзьями или даже, можно сказать, семьёй, превратились в совершенно чужих людей. — Подумать только — до чего может довести человека алкоголь!

— И женщины, которые напоминают ведьм, — ответил другой голос, услышав который, Лиза насмешливо фыркнула.

Отца похоронили рядом с мамой. Место рядом с её могилой осталось свободным, и в этом было что-то по-трагически смешное — именно такое, какими обычно бывают шутки судьбы. Я подумал о том, что мне очень хочется увидеть его лицо — но это, разумеется, было невозможно. Наш сосед, старый дядя Том, с которым я успел перекинуться парой слов, сказал мне со вздохом, что за последние два года отец очень постарел, и его волосы стали совсем седыми. А он гордился тем, что в его годы седина добралась только лишь до висков.

— Он стал похож на привидение, — поделился со мной дядя Том (который, к слову сказать, тоже изменился до неузнаваемости, и из полного сил мужчины стал слабым и немощным). — Я вообще перестал его узнавать. А глаза! Я помню, что даже если он грустил, то в его глазах постоянно светились огоньки... А потом они стали похожи на глаза мёртвого человека. Ну, знаешь. Когда человек живёт, а у него внутри всё давно уже умерло... Думаю, он так и не смог смириться с тем, что твоя мать умерла, малыш. Он слишком сильно её любил. Если человек любит кого-то очень сильно, то ему очень сложно смириться и отпустить... даже после смерти.

— Ну вот, теперь они, наверное, вместе, — ответил я.

— Да, — кивнул дядя Том, и на его лице появилось подобие улыбки — правда, немного натянутой и чересчур печальной. — Теперь они действительно вместе. И счастливы. Оба.

На кладбище было много новых могил — и имена на памятниках были мне знакомы. Мой учитель истории. Отец Бена. И ещё несколько людей, при мысли о смерти которых у меня невольно сжималось сердце. Человеческий век короток, и все мы когда-нибудь умрём — но нет ничего страшнее, чем видеть эти памятники.

Я открыл зонт, спасаясь от накрапывающего дождя, и Лиза взяла меня под руку, тоже пытаясь спрятаться от противной мороси.

Священник наконец-то закончил со всеми речами, и присутствующие начали понемногу расходиться. Я сделал шаг к могиле и замер, глядя в неопределённом направлении.

— Все мы смертны, сын мой, — сказал мне священник. — Господь забирает...

— О да, знаю, знаю, — перебил я — это прозвучало немного невежливо, но мой тон меня ничуть не заботил. — Господь забирает хороших людей к себе. Вы уже говорили это, святой отец. На похоронах мамы. Так?

Священник вгляделся в моё лицо и нахмурился. Вероятно, ему-таки удалось вспомнить, кто я такой, а, может быть, и нет — во всяком случае, он понимающе кивнул.

— Я говорю это лишь только потому, что это правда, сын мой. Иногда нам надо слышать слова утешения.

— А почему вы, собственно, решили, что меня следует утешить, святой отец? — поинтересовался я. — В утешителях я нуждаюсь меньше всего. И я ненавижу, когда меня кто-то утешает.

— Господь утешит всех нас, сын мой. Ведь всё в Его руках.

— А кто вам сказал, что я верю в Бога?

На этот раз священник замолчал, смущённо кашлянув, и не нашёлся, что ответить.

— Если бы Бог существовал, святой отец, — продолжил я, — Он бы подумал не только о хороших людях, но и об их близких. Попробовал бы прикинуть, каково это — в шестнадцать потерять мать, а в двадцать шесть остаться без отца. Вы понимаете, о чём я?

— Мне кажется, тебе следует исповедоваться, сын мой, — сказал мне священник невероятно доброжелательным тоном — от этой доброжелательности у меня даже заныли зубы. — Вероятно, ты ушёл от Господа слишком далеко — но всегда, всегда есть путь для возвращения.

— Вероятно, святой отец, — в тон ему ответил я, — у вас найдётся неделька-другая для того, чтобы составить список — да нет, наверное, даже книгу — моих грехов. Только у меня, увы, времени нет. И я не имею ни малейшего желания тут оставаться. — Я повернулся к Лизе. — Ну? Что ты стоишь? Пойдём. Я замёрз. И мне надоело тут торчать.

Такси нам удалось поймать минут через пятнадцать — и, удобно устроившись на сиденьи тёплой машины, я подумал о том, что некоторое подобие Бога всё же существует — по крайней мере, для продрогших пассажиров.

Лиза села рядом со мной. Она куталась в плащ и, видимо, тоже порядком замёрзла.

— Ну, — заговорил я, — полагаю, меня дома ждёт горячий ужин и тёплая постель?

Она насмешливо фыркнула, не удостоив меня взглядом.

— Нет, Брийян, другого мужчины пока я не нашла — так что постель никто не согрел, а ужин никто не приготовил.

— Правда? Как досадно... держу пари, ты сейчас будешь убеждать меня в том, что ты всё это время была ему верна.

— Убеждать? Зачем же? Я знаю, тебе было бы приятно это услышать... но я не доставлю тебе такого удовольствия.

Я повернулся к ней. Лиза взглянула на меня, после чего опустила глаза и улыбнулась.

— Да, внешне ты изменился очень сильно. Но глаза у тебя остались прежними. Вот почему я попросила тебя тогда снять очки. Хотела посмотреть тебе в глаза. Впрочем, ничего нового я там не ожидала увидеть... с тех пор, как тётя Лиза соблазнила невинного мальчика, в них написано только одно: "Хочу, хочу, хочу". Только вот хочешь ты слишком многого, чтобы действительно решить, что именно. Хотя... с твоими деньгами можно купить всё, что угодно. Любовь, секс. Да всё, что только пожелаешь. Только вот счастья на деньги не купить. Да, малыш? Как обидно. Зелёные бумажки не такие всесильные, как нам кажется.

— Не волнуйся. Я куплю всё, что мне нужно.

— Обманывать себя ты так и не научился — а ещё пытаешься обманывать меня. У тебя плохо получается, Брийян. — Она снова посмотрела на меня, но взгляда на этот раз не отвела. — Наверное, мне должно быть стыдно перед тобой. Но... почему-то сейчас я чувствую совсем другое...

— Правда? И что же?

— То же самое, что сейчас чувствуешь ты — просто тебе мешает этот чёртов водитель.

Я взглянул на таксиста — он никак не отреагировал на реплику Лизы, увлечённо следя за дорогой.

— Что же, — ответил я после паузы. — Вероятно, ты права. Не могу утверждать с полной уверенностью.

Она сняла плащ, рассеянно потрепала рукой влажные волосы — и я почувствовал непреодолимое желание прикоснуться к ней. Такое же сильное, как и раньше. А, может быть, даже сильнее — прошедшее испытание временем, пронесённое мной через весь миллион женщин, которые у меня были. Сейчас мне не было страшно признаться себе, что эти десять лет я действительно жил самообманом и искал в любой другой именно её. И это чувство, которому я так и не смог найти названия, такое гадкое и одновременно слишком приятное, чтобы взять и забыть его, наконец-то дождалось момента свободы.

— Знаешь, я думал о тебе. Много, — сказал я вполголоса — и почувствовал себя шестнадцатилетним мальчишкой, который никак не может подобрать подходящих слов.

— Конечно, знаю. Я тоже думала о тебе, малыш.

— Я думал о том, как я тебя ненавижу за то, что ты испортила мне жизнь.

— Но ведь недавно ты говорил о том, что можешь купить себе...

— Чёрт, Лиза, зачем ты говоришь столько лишних слов?

У меня на коленях она оказалась мгновенно — я даже не успел сообразить, что к чему.

— Всё будет так, как ты пожелаешь. Без лишних слов? Разумеется. Зачем нам слова? Мы с тобой знаем друг друга слишком хорошо, чтобы тратить время на такие глупости...

— Не прикасайся ко мне, пожалуйста, — сказал я ей.

Она положила ладонь мне на лоб и, чуть откинув голову, снова улыбнулась.

— Неужели за все эти годы ты так и не заставил себя забыть всё это? Это я во всём виновата, да, я знаю. Но ведь я должна попытаться это исправить, ведь так? Я не прощу себе, если ты будешь продолжать мучиться всю жизнь... А нет ли у тебя температуры? Наверное, ты простудился... чёртов дождь. Теперь ты уедешь от меня больным. Так не пойдёт. Тебя обязательно надо вылечить.

— Думаю, от этого меня уже ничто не вылечит, — ответил я. — Дело в том, что десять лет назад я выпил какой-то медленный яд, который никак не даёт мне умереть.

Лиза покачала головой.

— Мне стыдно, Брийян, ты просто не представляешь, как мне стыдно. Что я могу сделать для того, чтобы искупить свою вину? Я часто о тебе вспоминала и думала о том, что такой шанс мне обязательно представится...

Я коснулся её щеки — и все ощущения из прошлого, пусть и не забытые, но покрытые какой-то невидимой и непроницаемой дымкой, вновь окружили меня. И всё стало просто и понятно — все мысли и выводы рассеялись, превратились в прах. Та стена, которую я смог воздвигнуть за все эти годы, на поверку оказалась не прочнее карточного домика. И я снова говорил себе, что так не должно было быть, что мне не следовало её видеть. И я ненавидел себя за то, что иногда не могу сказать себе "нет". А Лиза была именно той, кому "нет" я не мог сказать никогда.

— Давай не будем увлекаться, малыш, — сказала она, легко меня отталкивая. — В конце-то концов, мы тут не одни.

— Ты можешь убедить себя в том, что нас тут только двое — это не так сложно.

— Нет, нет. Господи, ты стал вести себя ещё хуже чем раньше. Брийян, отпусти!

Больше всего меня поражала и смешила реакция водителя — он делал вид, будто ничего не замечает.

— До дома ехать ещё целых двадцать минут, — сказал я. — Это уйма времени. Не находишь?

— Да, разумеется. — Она снова оттолкнула меня и возмущённо покачала головой. — Но я слишком стара для того, чтобы заниматься любовью на заднем сидень такси.

— Наверное, ты уже забыла, как это.

Она посмотрела на меня.

— О чём ты?

— Думаю, папочка в последний год с трудом мог сказать что-то, кроме "выпить". А сделать — тем более.

— Мы поднимаем плохую тему, Брийян. Я не хочу об этом говорить.

— Значит, я прав? Очень хорошо. Вообще-то, я предлагал тебе совсем другое.

На этот раз Лиза предприняла гораздо более уверенную попытку освободиться — и, усевшись у другого окна, на почтительном расстоянии от меня, закурила.

— Да, ты прав, — ответила она, отвернувшись. — Но это не должно тебя волновать. Уже.

— Понимаю. Я бы сказал, что это меня вообще никогда не волновало.

— Ты опять обманываешь меня?

— Ничего. Дома мы разберёмся, кто кого обманывает.

— Ты так сильно этого ждёшь? — Она потрепала меня по волосам. — Не волнуйся, малыш. Я тебя не разочарую.

Наверное, страсть — самый древний из всех человеческих рефлексов. Хотя бы потому, что даже самое разумное существо не может подчинить его своей воле. И в такие моменты мы видим только один путь — удовлетворить своё желание. И тогда представляется возможность вспомнить о том, что и мы являемся животными. И мало чем от них отличаемся.

Я не любил её. Я не был уверен, можно ли было полюбить её вообще — таких женщин любить опасно, такая любовь сжигает человека до тла, не оставляя ему ровным счётом ничего духовного. Это можно было увидеть на примере отца — до встречи с Лизой он крутил женщинами так, как хотел. Рок избавил меня от такой участи — но мне всё же довелось притронуться к этому. И этого прикосновения хватило с лихвой.

Я рвал на ней одежду и задавал себе один и тот же вопрос — кто и, самое главное, за какие грехи наказал меня этой женщиной? Даже когда от собственного желания мне было трудно дышать, я ненавидел себя за то, что не смог сделать над собой усилие и оставить дверь в прошлое закрытой. Я проклинал тот день, когда она появилась в моей жизни. И мне хотелось плакать от отчаяния.

Но люди привыкли усмирять безысходность побегом от внешнего мира. Привыкли лгать себе и дышать моментом. И я, к сожалению, тоже человек.

Она отдалась мне на полу — подняться в спальню означало потерять ещё тридцать драгоценных секунд — заключив в объятия не только моё тело, но и волю, и разум. И всё остальное. Хотя "отдалась", конечно, было не совсем верным словом. Скорее, это я ей отдался. Полностью и по собственному желанию. Если бы она сейчас приказала мне умереть — то я бы не сопротивлялся. В какой-то момент всё, что окружало нас, перестало существовать, просто-напросто испарилось — и осталась только она одна. Точно так, как и было раньше. Тогда, когда мы дорожили каждой секундой, боялись дышать, чтобы не спугнуть стрелки часов, чтобы не потревожить ночь, прислушивались к любым шорохам в спальне отца — и всё же были только вдвоём, так близко, что для этой близости ещё не придумали слов. И я снова чувствовал, что тону в водовороте противоречивых чувств — и осознавал, что не испытываю никакого желания выбраться на волю.

Пару минут Лиза молчала. Она курила, полулёжа на ковре, и жмурилась подобно кошке на солнце.

— Ну, скажи уже что-то, Брийян, — проговорила она. — Я боюсь, что у тебя случился сердечный приступ. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нет. Знаешь, почему? Да потому, что меня от всего этого тошнит.

Она почистила мундштук и достала очередную сигарету.

— Я и подумать не могла, что всё так серьёзно. Тебе надо убрать эту страсть подальше в душу. И никогда её оттуда не доставать.

— Может, ты расскажешь мне, как это сделать?

— Найди себе милую, спокойную девушку. Такую, которая будет готовить тебе ужин, убирать дом... и всё станет на свои места, вот увидишь.

Я наконец-то поднялся и, приблизившись к ней, присел на ковёр.

— Ничего не получится. Нет-нет. Я уже пробовал. Становится только хуже. — Я заговорил тише. — Может, у вас есть другое лекарство, доктор?

Лиза неопределённо хмыкнула и выпустила колечко дыма.

— Пока ты не поймёшь, чего хочешь, малыш, ничего не изменится. Ты всю жизнь мечешься от одной женщины к другой — но сам не понимаешь, зачем это делаешь.

— А я-то думал, что ты мне объяснишь.

— О нет, я этого не знаю. Может, причина гораздо глубже? А мы, глупые, ищем на поверхности?

Я наклонился к ней — и она, повернувшись ко мне, улыбнулась той самой улыбкой, которую я не раз видел на кухне за спиной отца.

— Если ты не знаешь этого, то кто же должен знать? — спросил я. — И что мы будем делать дальше? Ты продолжишь искать причину, а я продолжу метаться, как и делал раньше. И нам обоим будет от этого комфортно. Потому что меня устраивает меня моя жизнь.

Лиза с наслаждением потянулась.

— Я обожаю тебя, малыш. Что же, пожалуй, так и будет. Сделаем по-твоему. По-видимому, другого выхода у тебя нет. — Она повернулась ко мне в профиль, а потом прилегла рядом. — Но надолго тебя не хватит. Поверь мне, Брийян, я знаю, о чём говорю. Твоя страсть сожжёт тебя. Через год, через два, через десять лет — но это обязательно случится. Лекарство — в спокойствии. Но ты идёшь совсем другим путём. И даже не задумываешься о том, куда он может тебя привести.

— Отойди от меня, — сказал я, приподнимаясь.

— Не злись, малыш. Я могу обидеться.

— Я сказал, отойди от меня! И никогда больше ко мне не приближайся!

Лиза тряхнула головой, поправила растрепавшиеся волосы и пошла по направлению к кухне. А я отправился в ванную, где включил холодную воду (в такое время года она была просто ледяной) и опустил лицо в ладони. Мне было жарко — и я поймал себя на мысли, что этого ощущения я не испытывал уже довольно давно. Мне было жарко... или же холодно. Нет, наверное, всё же жарко. Но где-то глубоко-глубоко внутри жило ощущение, что холодная вода мне не поможет, что мне, напротив, нужен огонь. И этот огонь я мог получить только от одной женщины на всей Земле.

Я отвернулся от зеркала, отражение в котором меня совсем не обрадовало, и сжал голову руками.

— Выпей-ка. А в холодной воде не возись — простынешь.

Бесшумно появившаяся Лиза принесла мне рюмку коньяка, угадав мои мысли — и после выпитого у меня на душе стало немного легче.

— Я хотел увидеть тебя для того, чтобы понять, что с прошлым покончено, — сказал я, не глядя на неё.

— И оказалось, что всё совсем не так, как тебе кажется. — И Лиза покачала головой, изобразив на лице вселенскую скорбь. — Как же я могла так низко пасть? Спать с сыном собственного мужчины...

— Если ты ещё раз повторишь это, я убью тебя.

Она взяла меня за руку и, сделав шаг, подошла почти вплотную.

— Правда? Ну так убей меня. За чем же дело стало? Так ты избавишь себя от ненужных мыслей... или не избавишь. Но попытаться следует — а вдруг поможет.

— Чёрт, Лиза. Я тебя ненавижу.

— Нет, ты должен сказать совсем другое. — Она приподнялась на носки и заглянула мне в глаза. — Скажи: "Я хочу тебя". Ну? У тебя это так хорошо получается... — Она обняла меня — и я снова почувствовал, что не властен над собой и готов сделать всё, что она попросит. — Мне так тебя не хватало, малыш.

— Я тебе не верю. Ты лжёшь, и я не верю ни единому твоему слову. Что бы ты ни говорила, я...

Она прикоснулась ладонью к моим губам, заставляя меня замолчать — и мне опять захотелось потерять голову от безысходности. А мысли о ненависти уже давно перемешались с мыслями о том, что я умру без её прикосновения. Теперь я думал лишь о том, что до утра осталось пять бесконечных часов.

***

Первым делом по возвращении домой я решил принять ванну. Огромные чемоданы можно было не разбирать, так как у меня их не было — и я облегчённо вздохнул, переступив порог родной ванной. Нервы у меня расшатались совсем — в этом виноват был и самолёт, который задержался на целых полчаса, и пробка, в которую я попал по дороге из аэропорта. И, разумеется, гадкая встреча с прошлым, которая перевернула всё в моей голове.

Сообщений на автоответчике не оказалось — полковник поняла, что до завтрашнего утра беспокоить меня не следует. Я сонно прикрыл глаза, но всё же сделал над собой усилие и открыл их — тонуть в собственной ванной было очень изощрённым способом самоубийства (хотя совсем не оригинальным), но прощаться с жизнью я пока что не планировал.

К реальности меня вернул затрещавший телефон.

— Алло, — сказал я ничего не выражающим голосом — именно так совершенно расслабившийся человек отвечает на телефон.

— Ты не звонишь мне сообщить, что всё хорошо, малыш? — отозвалась в трубке Лиза.

Прежде всего я подумал о том, что её голос мне хотелось слышать меньше всего. А потом осознал и тот факт, что моего номера у неё быть не должно.

— Ты не хочешь мне сообщить, откуда у тебя мой домашний номер?

— Его было не так сложно достать, — ответила она. — Главное — захотеть и немного постараться. Ну, так всё хорошо? Как прошёл полёт?

— Как по маслу, — проговорил я, снова закрывая глаза.

— Я тебя разбудила? Ах нет, ты, наверное, принимаешь ванну... вот видишь, как хорошо я тебя знаю. Не утони.

— Постараюсь не доставить тебе такого удовольствия. Ты хочешь услышать что-то ещё? Я устал и хочу отдохнуть.

— Тебе лучше знать, чего я хочу. Или же ты просто беспокоишься о том, что я трачу слишком много денег на телефонные разговоры? А, малыш?

— Мне нет никакого дела до твоего кармана. Как, впрочем, и до твоей жизни. И до тебя тоже, — сказал я, подумав, что прежнее умиротворение пропало. Вероятно, надолго.

— Правда? Вчера мне так не показалось...

Тут моё терпение лопнуло. Я довольно грубо выругался и отключил телефон. И решил, что с меня хватит. И что давно пора перестать кидаться в крайности и себя за это ненавидеть.

Я закурил и бросил пустую пачку в мусорную корзину, ещё раз доказав себе, что баскетболиста из меня не получится никогда. Пожалуй, пришло время возвращаться в реальную жизнь и перестать жить воспоминаниями о прошлом. И мыслями и том, что у меня никак не получается его забыть. Без прошлого нет будущего, и это правда. Так почему бы не примириться с этой мыслью и не отправиться в путь с новыми силами?

Подумав про новые силы, я решил, что неплохо было бы немного поспать. Часа три. А то и больше — у меня, как у истинной "совы", не было никаких проблем с дневным сном. А вот спать ночью я умел плохо. Да чего греха таить — не любил.

Но тут телефон снова ожил. Меня передёрнуло от мысли, что Лиза решила сказать мне что-то ещё — и я уже подумал не отвечать, но номер был мне знаком.

— Домашний занят. На сотовый не отвечаешь, — заговорила мадам — говорить "здравствуй" никогда не входило в её привычки. — До Пентагона дозвониться гораздо легче, чем до тебя. Мои соболезнования.

— Всё хорошо, — ответил я. — Доброе утро и тебе. Похоже, завтра начнётся третья мировая война — ты вспомнила номера моих телефонов...

— Я оторву тебе уши, — отозвалась мадам всё тем же деловито-злобным тоном. — С кем ты так долго разговаривал?

— Долго? Ну, вовсе нет, — сказал я, посмотрев на бутылку коньяка и подумав о том, что расстояние вытянутой руки для уставшего человека становится практически непреодолимым. — На самом деле, всего пару минут. Так, ничего особенного.

— И поэтому у тебя такой голос?

— Я не имею никакого желания это обсуждать, Надин. Просто я встретил одного человека, который мне не совсем приятен...

— Ах да, женщина твоего отца. Мне следовало догадаться... наверное, я до сих пор не проснулась. И что же? Только не говори, что ты наделал глупостей, Брайан. Хотя можешь не говорить. Я всё прекрасно знаю. И чем же ты занимался на похоронах отца, негодник? Впрочем, в наши дни секс на кладбище считается пикантной штукой...

— У тебя довольно-таки своеобразное чувство юмора, — заметил я, потушив сигарету. — Это не смешно.

Мадам насмешливо фыркнула — и в трубке послышался щелчок зажигалки.

— Сегодня в восемь будет бал, — переменила она тему с присущей ей ловкостью. — Но я жду тебя в семь. Ты знаешь. При галстуке и без щетины. Иначе ты мигом вылетишь за дверь.

— Дрожу от страха. А чем мы будем заниматься целый час? Поговорим по душам?

— Не волнуйся, я знаю, как тебя развлечь.

— Надеюсь, что пикантную штуку наших дней это напоминает лишь отдалённо.

— Придержи язык, гадёныш, или я тебя выпорю, — пригрозила мадам. — И брось уже свои тщетные попытки залезть мне под юбку.

— Плётка уже готова? — осведомился я. — Не под юбкой ли ты её прячешь?

Мадам рассмеялась.

— А настроение у тебя явно игривое. Ты понял меня насчёт вечера? При галстуке и без щетины.

— Так точно, мэм.

— Тогда до встречи, гадёныш. Целую. Чао.

Если бы у меня спросили, кого из знакомых мне женщин я хочу взять в жёны, то я назвал бы имя мадам. Мы с ней были родственными душами в полном смысле этого слова — одинокие, с трезвым взглядом на жизнь. Мадам коллекционировала своих бывших мужей и не носила маленьких сумочек (это непрактично, говорила она, а практичность неотделима от жизни настоящей женщины). Я коллекционировал своих бывших женщин и считал, что любовь и секс пересекаются редко. И в удовольствиях мы себе отказывать не привыкли. Жизнь дана нам для того, чтобы наслаждаться и грешить. А каяться мы будем после смерти — и, чтобы там, в другом мире нам не было скучно, следует накопить материал.

Правда, по возрасту я годился мадам скорее в дети, чем в мужья, но это было мелочью. Да и вить семейное гнёздышко в ближайшем будущем никто из нас не собирался. Мадам было хорошо на свободе (точнее, в свободные минуты между её бесконечными браками). Я был убеждённым холостяком. А наша с ней дружба была крепкой и чем-то напоминала мужскую.

Мадам было чуть за сорок, но бесконечные слои макияжа прибавляли к её возрасту как минимум лет пять. Впрочем, по поводу внешности она кокетничать не привыкла, полагая, что у настоящей женщины есть два достоинства — ум и сексуальность. Если чего-то не хватает, то красота и женская хитрость могли бы очень удачно дополнить картину. Но в случае отсутствия всего вышеперечисленного — увы и ах...

На мой более чем профессиональный взгляд, и ум, и сексуальность у мадам были. Как и красота — причём не натянуто-шаблонная, а самая что ни на есть настоящая, индивидуальная, дерзкая. Именно таких женщин мужчины раздевают взглядом, начисто забывая о силиконовых пустышках и обесцвеченных блондинок. И абсолютно не важно, сколько этой женщине лет — двадцать или же пятьдесят. А в женской хитрости мадам не нуждалась, ровно как и в умении притворяться глупышкой. С мужчинами она всегда говорила как с равными, а иногда даже немного свысока — и отказать ей не мог почти никто. А если кто-то и отказывал, то она не расстраивалась, так как совершенно справедливо полагала, что «в море достаточное количество рыбы — хватит всем и даже останется ещё».

В первый вечер нашего знакомства я отпустил довольно едкую шутку по поводу того, что мадам никак не может определиться со своей ориентацией. Продолжив шлёпать девушек, хозяйка мило улыбнулась и ничего не ответила. Но в конце вечера она пригласила меня на чай и сделала ответный ход, заявив, что чай пьют только геи. Такого оскорбления я стерпеть не мог, и мы с ней выяснили отношения. Только не на дуэли, а в постели, конечно. С тех пор мадам прониклась ко мне уважением. Да и я к ней тоже — в конце-то концов, не с каждой женщиной можно обсудить после секса варианты развития напряжённой ситуации в Иране.

Больше мы с мадам в одной постели не оказывались. Не то чтобы я об этом жалел и не то чтобы я этому радовался — просто наши отношения перешли на другой уровень. Мадам (к слову сказать, звали её Надин, но имя разрешалось произносить исключительно в неофициальной обстановке) называла меня гадёнышем и чертёнком. Я старался держаться как можно эффектнее, и всё же порой позволял себе колкое замечание. Мадам напоминала мне про порку (или говорила ещё что-нибудь постыдное) — и я замолкал. Особенно если это было на людях.

Я проспал гораздо дольше, чем планировал — но зато проснулся в отличном настроении и с новыми силами. За окном уже темнело — и от дневной духоты не осталось и следа, хотя этот факт меня не очень обрадовал: теперь выбираться из тёплой постели не хотелось. Но на часах было начало шестого, а это означало только одно — пришло время начинать собираться. Ибо мадам никогда не угрожала просто так.

Перво-наперво я избавился от щетины, чтобы не злить хозяйку попусту. Потом уложил волосы, которые после сна выглядели более чем неопрятно — не хотелось нарываться на очередную шутку по поводу причёски а-ля "Джеймс Бонд после страстной ночи любви" (с Джеймсом Бондом у меня не было ничего общего — но, тем не менее, эта шутка у мадам входила в репертуар самых любимых) и начинать убеждать всех, что на самом-то деле я просто принимал ванну и лёг спать с мокрой головой. После этого я осмотрел шкаф на предмет праздничной формы одежды, подобрал галстук — и, с удовлетворением кивнув своему отражению, отправился на бал.

Могу похвастаться поистине шикарным букетом плохих привычек — но опаздывать я не любил. Король бала явился минута в минуту. Гостей, разумеется, ещё не было. Девушки болтали, расположившись на диванах в гостиной. Мадам стояла посреди комнаты и с видом великого полководца раздавала указания.

Моё появление в галстуке произвело фурор, что меня всегда удивляло — казалось бы, к этому уже следовало привыкнуть. Девушки дружно заапплодировали. Я вальяжно раскланялся, чем вызвал ещё один взрыв рукоплесканий.

Мы с мадам обнялись и расцеловались — так, будто не виделись как минимум год.

— Идём-ка уединимся, дружок, — сказала она и тут же взяла меня под локоть, будто испугавшись, что я могу убежать. — По пустякам нас не беспокоить.

— У тебя бледный вид, — сообщила мне мадам, когда мы шли в её аппартаменты. — Может, тебе сделать массаж?

— Это если только у тебя найдётся свободная минутка, когда ты закончишь покрывать своё лицо слоями этой чёртовой штукатурки, которая тебе совершенно не нужна.

Мадам кокетливо рассмеялась и скинула халат.

— Да, умеешь ты льстить, гадёныш. Женщины любят тебя совсем не просто так.

— Льстить я так и не научился. Но что я могу поделать, если ты принимаешь правду за лесть?

Она покрутилась перед зеркалом, после чего обречённо вздохнула.

— Кажется, у меня появился живот.

— Какие глупости, — тут же ответил я, подвинув к себе пепельницу. — Будь я женщиной твоих лет — умер бы от зависти.

— Не пялься, — упрекнула меня мадам. — Что за дурацкая привычка? И после этого ты называешь себя джентльменом?

— Я называю себя джентльменом? Вот это действительно смешно. Да будь я проклят, если за последние пять лет так себя назвал хотя бы один раз.

Мадам присела у зеркала и открыла ящичек, до отказа набитый помадами, румянами, тенями и другими чисто женскими вещицами.

— Тебя бессмысленно проклинать, Брайан — и так ясно, что попасть в Рай тебе не светит.

— Что же, я рад, что мы будем вместе и после смерти.

— Я всегда говорила, что тебе следует немного укоротить язык. Угощайся. Выпивка на столе.

— Было бы неплохо перекусить, — заметил я.

— В восемь будет угощение — а пока довольствуйся тем, что есть.

— Леди я наливаю виски?

— Я умоляю тебя. Где ты увидел леди?

Когда я разлил виски по стаканам и снова принял удобную позу, развалившись в кресле, разговор возобновился.

— Ну, рассказывай, — проговорила мадам, рассматривая себя в зеркало. — Я очень внимательно тебя слушаю.

— И что же ты ожидаешь услышать?

— Хотя бы то, по какой причине у тебя потерянное лицо.

Я вздохнул и отставил стакан в сторону.

— Мне абсолютно нечего сказать. А даже если есть... не думаю, что это тебя заинтересует. Кроме того, я вряд ли смогу подобрать подходящие слова. Лучше уж я сохраню это там, где хранятся все остальные воспоминания об этой женщине.

— Выражение твоего лица мне по-прежнему не нравится, — сказала мадам спокойно, взяв салфетку.

— Да далось оно тебе, это выражение! Тьфу! — Я поднялся и сделал круг по комнате. — Что, что ты хочешь от меня услышать? Может, подробное описание того, чем мы занимались?

— Сделай одолжение, гадёныш — сядь и не мельтеши перед глазами. Ты мешаешь мне сосредоточиться.

Я послушно присел на подлокотник кресла.

— Она просто шлюха — вот и всё, — глубокомысленно изрёк я после паузы.

Мадам смерила меня насмешливым взглядом. Глаза у неё были тёмными — и я никогда не видел, чтобы в человеческом взгляде так удачно сочетались мудрость и... развратность, скажем.

— Похоже, пока что шлюхой ощущаешь себя только ты. Так?

— Так, — кивнул я, понимая, что спорить бесполезно. — Но это не делает мою жизнь легче.

— Я всегда завидовала таким женщинам. Красивое лицо от природы, немного ума от жизни... лёгкая игра, лёгкая добыча... да.

— Надин, я никогда не говорил тебе, что у тебя отлично получается утешать других?

Мадам подошла ко мне, обняла за плечи и поцеловала в лоб.

— Пойми, мальчик мой, тебе не нужен утешитель. Тебе никто не поможет, кроме самого себя. Пока ты держишь эту женщину в голове, она постоянно будет в твоём сердце. Тебе просто нужно отпустить все эти воспоминания. Понимаешь? Отпустить. Только и всего.

— Это звучит очень жизнерадостно. Но на практике мало что получается.

— Знаешь, что? Сегодня я познакомлю тебя с одной милой леди. Она тебе обязательно понравится.

— Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к милым леди, правда?

Мадам пребольно ущипнула меня за нос.

— Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты знаешь сам себя — и с каждым днём всё больше в этом убеждаюсь.

— Чёрт бы тебя побрал вместе со своими леди, — обиженно проговорил я, потирая ладонью нос. — Я хочу есть.

— Ещё чуть-чуть — и набъёшь себе живот. Всему своё время.

Я допил виски и вернул стакан на место.

Мадам облачилась в тёмно-зелёное платье и стала неотразима.

Зал, который какой-то час назад пустовал, теперь был полон гостей — и происходящее действительно начало напоминать бал. С прекрасными дамами в вечерних платьях. И с гостями. Разумеется, в основном, мужчинами.

На таких балах я бывал частенько, но сопровождал мадам в первый раз, поэтому начал слегка нервничать. Она, видимо, почувствовала это, и снова взяла меня под локоть.

— Расслабься, гадёныш. Чувствуй себя так, будто ты — мой муж. О, кстати. Если мы уже подняли эту тему. Глянь-ка. Один из экспонатов.

"Экспонат" оказался вторым мужем мадам. Это был мужчина средних лет с видом человека, утомлённого собственной интеллигентностью. Такие люди очень часто понимают жизнь по-своему, гораздо глубже, чем остальные — и это выводит их из себя.

Несмотря ни на что, "экспонат" был явно в духе. Это я понял хотя бы по взгляду, который он бросил на меня. Взгляд мне не очень понравился — я совершенно справедливо полагал, что такими глазами на бывших жён не смотрят. Но через пару секунд он улыбнулся — и я ответил не менее лучезарной улыбкой.

— Стивен, — представила мне своего бывшего мужа мадам. По всем правилам этикета — сначала старшего представляют младшему, а потом — наоборот. — Брайан.

Мы со Стивеном обменялись рукопожатием. Он был выше меня — головы так на полторы, если не больше — и я сразу почувствовал себя неуютно. Мне вообще казалось, что люди выше метра и восьмидесяти сантиметров, являются уж слишком высокими. По крайней мере, для меня.

Бывший муж мадам при более близком рассмотрении оказался фигурой впечатляющей. Похоже, у него, как и у меня, были восточные корни. Но, если мне эти корни дали темперамент, то ему — внешность.

— Я могу предложить тебе выпить? — спросила мадам у гостя.

— Да, я бы не отказался, дорогая.

Голос у него был низкий и приятный — таким только читать лекции, почему-то подумал я. Может, он и правда профессор? Мадам всегда была неравнодушна к мужчинам, коэффициент умственного развития которых гораздо выше среднего.

— Чем вы занимаетесь по жизни, Брайан? — заговорил Стивен.

— Я арабист, — ответил я.

На интеллигентность я никогда не претендовал, поэтому выглядел обычным молодым человеком — правда, порой немного нескромным — но и только. Поэтому галстук всегда сидел на мне как-то... не так. Конечно, на работе он смотрелся очень кстати. А вот на балу был явно лишним. Да и Стивен посмотрел на меня так недоверчиво, что я вздохнул. И подумал о том, что предстал перед бывшим мужем мадам полным идиотом, который пытается изобразить из себя умника.

И от этой мысли мне стало тоскливо.

— Вы работаете по профессии? — задал очередной вопрос Стивен (и в его голосе можно было легко различить нотки недоверчивости).

— Да, конечно. Я специалист по арабскому миру. Ну, и ещё немного занимаюсь журналистикой... и научной работой. Если есть время.

Я решил, что теперь пришла моя очередь задавать вопросы.

— Вы пришли навестить Надин? — осведомился я дежурным тоном — самым подходящим для светской беседы. — Это очень мило с вашей стороны.

— Да, мы с ней в дружеских отношениях. И всё же зря вы с ней спутались, Брайан, скажу я вам, — вдруг переменил он тему разговора, причём до того резко, что я вздрогнул от неожиданности. — Помяните моё слово — от этой женщины вы ничему хорошему не научитесь. Если вы, конечно, вообще хотите научиться чему-то хорошему.

Нашу дискуссию прервала мадам — она появилась у меня за спиной с двумя стаканами, и я едва удержался от того, чтобы расцеловать её: за способность появляться вовремя и в нужном месте она давно уже заслужила почётный приз.

— Это тебе, милый, — отдала она один из стаканов гостю. — Не скучай.

Мадам взяла меня за руку и шепнула:

— Идём-ка. Не увлекайся.

— Ну и наглец, — сказал я, когда мы отошли на безопасное расстояние от мужа мадам.

Она неопределённо хмыкнула.

— Да нет, он очень милый парень. Геи вообще хорошие ребята.

— Геи? — осторожно переспросил я.

— Ну да, — подтвердила мадам. — И ты ему, похоже, понравился. — Она пару секунд пристально изучала моё лицо, после чего весело рассмеялась. — Это шутка.

— Как тебя угораздило выйти замуж за гея? — угрюмо поинтересовался я.

— У тебя талант задавать вопросы, на которые просто невозможно дать ответ. Не делай такое лицо, гадёныш. А то я подумаю, что ты сейчас начнёшь плакать.

Если начну, то от смеха, подумал я. А вслух сказал:

— Где же милая леди, с которой ты обещала меня познакомить?

— О, чёрт побери. — Мадам огляделась по сторонам. — Прости, совершенно об этом забыла. Ада! Подойди, — поманила она пальцем свою главную помощницу — высокую брюнетку. — Где Марика?

— С гостями, разумеется. Где же она ещё может быть, мадам?

— Сделай одолжение, милая — позови её.

Ада, которая очень профессионально бегала на высоких каблуках, направилась к гостям.

— Хорошая девочка, — прокомментировала мадам, доставая из кармана моей рубашки зажигалку. — Очень покладистого нрава, исполнительная, в меру весёлая. Что ты думаешь о Стиве? Милый парень, да?

— В роли твоего мужа? Очень даже.

— А вот и наша девочка! Подойди, дорогая.

На вид Марике вряд ли можно было дать больше двадцати — именно это бросилось мне в глаза в первую очередь. С мадам я дружил уже давно, и знал всех работавших в клубе девушек — и все они были старше двадцати семи. Причём выглядели на все тридцать — в этом было виновато и поведение, и одежда, и какая-то странная энергетика, которую, вероятно, замечал только я.

— Не смотри на даму такими глазами, ты её смущаешь, — окликнула меня мадам. — Знакомься. Это Марика. А это Брайан, дорогая. Мой хороший друг. Можно даже сказать, полноправный член семьи. Пожалуй, оставлю вас наедине. Если будет нужна помощь — я рядом.

Марика улыбнулась.

— У тебя интересное имя, — заметил я.

— Да. Польское. Наверное. Я не уверена... во всяком случае, звучит очень по-польски.

Марика не только выглядела очень молодо — вдобавок ко всему, она была одета гораздо скромнее всех. Шёлковое платье в японском стиле, туфли на невысоком каблуке. Инопланетянка, да и только, подумал я, продолжая изучать её.

— Что ты пьёшь? — спросил я.

— Я не пью, — ответила она с улыбкой. — На работе нам пить нельзя... да и вообще, я не очень люблю алкоголь. И не курю. Вот так.

— И чем же, скажи на милость, мы будем заниматься?

Улыбка тут же сползла с лица Марики — вероятно, она расценила мои слова как грубость.

— Мы поговорим, — осторожно предложила она.

— Неплохая идея, — согласился я.

Мой ответ Марику явно обрадовал — теперь она снова улыбалась. Причём улыбалась очень искренне.

— Ты давно дружен с мадам? — Моя новая знакомая предприняла очередную попытку завязать разговор.

— Сравнительно давно, — отозвался я. — Меня забавляет дружба с женщиной — в этом есть что-то неумолимо притягательное.

Марика положила ногу на ногу и повертела пальцем тонкую цепочку на запястье. Я разглядывал её лицо. Рассмотрев лицо собеседника, можно сделать довольно-таки определённые выводы. Если бы люди почаще об этом задумывались, то носили бы маски.

— Мадам — очень милая женщина, — снова заговорила Марика. — Она относится к нам, как к родным детям. Вот только людям с добрым сердцем в жизни приходится очень тяжело.

— Только не тем, кто умеет скрывать свою доброту за ненужностью. — Я снова посмотрел на Марику, после чего продолжил свой монолог. — Видишь ли, добро стоит дорого. И за него расплачиваются почти сразу, что называется, не отходя от кассы. Зло в этом смысле гораздо предпочтительнее. Его цена символична, да и оценивается оно гораздо субъективнее, чем добро. Зло берёт своё начало из порока, из греха — а эти понятия близки человеку как существу, как животному. Но нас с животными разделяет огромная пропасть — способность мыслить. Иногда, правда, мы используем эту способность для совершенно бессмысленных вещей. К примеру, пытаемся подчинить своей воле инстинкты. А ведь грех и порок — это, по сути, те же самые инстинкты. Мы делаем зло, практически не задумываясь. Это наша природа. Отчасти, в этом виноват Адам, вкусивший плод... но без зла не было и добра.

— А ведь Адам вкусил плод именно потому, что его уговорила Ева, — сказала мне Марика. — Что же, получается, что женщина виновата в появлении зла?

Я сделал неопределённый жест рукой.

— Нет. То есть, я так не думаю. Понимаешь, рано или поздно они всё равно вкусили бы плод. Бог — если он, конечно, существует — ничего не делает просто так. И это дерево он тоже создал для определённой цели. Конечно, фраза "пути Господни неисповедимы" модна чрезвычайно — но ведь Бог сказал Адаму и Еве не пробовать плодов. Он сознательно дал им направление. Он создал нас по образу и подобию своему — но жизнь мы получили не просто так. Для того, чтобы попытаться определить цель жизни, у нас есть инстинкты. Инстинкт продолжения рода. Инстинкт самосохранения. И так далее. В нашем понятии инстинкт — это один из признаков земного, человеческого. Было бы довольно глупо обвинять Еву и говорить, что всё зло в мире — из-за женщины. Наоборот, следует сказать ей спасибо — именно она сделала нас людьми.

— Как-то... странно от тебя такое слышать, — задумчиво проговорила Марика.

— Мужчина, уверяющий всех в том, что женщина несёт зло, на самом деле любит женщин до потери рассудка. Видишь ли, мужчина — это потенциальный лжец. А женщина — потенциальная жертва его лжи.

— То есть, теоретически ты меня обманываешь?

— Да. А практически — выражаю свои мысли. Правда и ложь — это понятия субъективные.

Марика снова задумалась.

— Ты сказал, что если мужчина говорит, что всё зло в мире — из-за женщины, то на самом деле он её любит. Почему ты так решил?

Я закурил и подвинул к себе стеклянную пепельницу. Марика ловко настроилась на мою волну — и, судя по всему, беседа начала завораживать нас обоих.

— Понимаешь, — начал я, — на этом свете есть много людей, которые боятся самих себя. Боятся естественности. Боятся того, что их поведение будет расценено неправильно — и общество сделает какие-то не очень приятные выводы. Мужчина — существо эмоциональное, думаю, спорить с этим было бы глупо. Но так уж повелось, что проявление эмоций считается слабостью... а любовь — это целый сгусток эмоций. Ненависть, ревность, страх, симпатия, жалость, страсть, сомнение... С проявлением любви справиться трудно, а зачастую — просто невозможно, и поэтому люди — да не только мужчины, но и женщины — скрывают чувства за эмоциональным щитом. В детстве мы дёргаем девочек за косички и бьём мальчиков по голове книгами. Когда становимся старше, начинаем утверждать, что мужчины какие-то не такие, а женщины — ещё хуже... мы заставляем себя замещать одни эмоции другими.

— Интересно, — прокомментировала Марика. — Ты психолог?

— Если и психолог, то определённо самоучка, — рассмеялся я. — Профессия у меня совсем другая... а гулять я предпочитаю исключительно внутри себя. Правда, не на кого свалить, если вдруг сядет батарейка в фонарике...

Марика улыбнулась шутке.

— А ты странный малый, — сказала она. — Будь я мужчиной — я бы таких вещей не говорила.

— По сути дела, слова — это просто слова, и ничего больше. Когда-нибудь их всё же кто-то говорит. Иначе зачем они вообще?

В этот момент к нам подошла мадам.

— Как дела? — осведомилась она, положив руку Марике на плечо. — Гадёныш, разумеется, в своём репертуаре — читает тебе лекции о смысле жизни? Порой он довольно складно бубнит на незнакомый предмет. Издержки профессии. — Заметив, что я смущённо пожал плечами, мадам расхохоталась. Она уже успела немного выпить — но до сих пор держала себя в руках. — Он может болтать так до самой смерти, — уверила она Марику. — Будь осторожна и знай, когда его остановить. Не буду вам мешать. Просто хотела узнать, как вы. Отдыхайте.

Я откинулся в кресле и лениво посмотрел на свою собеседницу.

— Может, прогуляемся? — предложил ей я. — Было бы неплохо подышать свежим воздухом.

— Отличная идея, — тут же согласилась она.

Балкон был в полном смысле этого слова гигантским. Думаю, футбольная команда чувствовала бы себя тут как дома.

Ночной воздух был свежим. Марика почти инстинктивно обхватила одну руку другой, чтобы сохранить ускользающее тепло. Я снял пиджак и набросил его на плечи своей новой знакомой.

— Тебе не холодно? — спросила она с заботой.

— Холодно, конечно, — ответил я как можно более искренне. — Но ведь тебе тепло. А это самое главное. Не люблю чувствовать, что кому-то рядом со мной неуютно.

— Мне очень даже уютно, — уверила меня Марика. — А тебе?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Просто глупо как-то получается.

Она удивлённо посмотрела на меня, но ничего не ответила.

— Понимаешь, я думаю о том, как ты тут оказалась. И ответа на этот вопрос у меня нет. Не место тебе тут. Ты выглядишь так, словно только что прилетела с Марса. Приём, Земля? Иду на сближение.

— Почему? — спросила она обиженно.

— Ты слишком естественная для этого места. Слишком... светлая, что ли. Слишком чистая.

— Ты странный, — произнесла она после короткой паузы. — Но ты мне нравишься. Можно, я тебя поцелую?

— Разумеется, — ответил я и подумал, не подставить ли щёку.

Она коснулась моих губ, слегка отстранилась, будто наблюдая за моей реакцией, и поцеловала снова, на этот раз более решительно. Наверное, так целуют в первый раз — нежно и пытливо, с ещё только зарождающейся искрой страсти и с долей стыда. Такой поцелуй означает полное доверие. И готовность ко всему, что будет.

Я обнял её и прижал к себе.

— Ты с ума сошла? — шепнул я, наклонившись к её уху.

— Но почему? — спросила она так же тихо.

— Так нельзя целовать мужчину в первый день знакомства. Хотя бы потому, что ты меня не знаешь.

Она освободилась, лёгким движением плеч сбросила мой пиджак и пошла к дверям, ведущим в зал.

Я с минуту стоял с немного растерянным видом. Потом поднял пиджак, одел его и почувствовал лёгкий запах духов.

На балконе появилась мадам. Она подошла ко мне и встала рядом, глянув вниз — через перила.

— Что стряслось? — задала она вопрос.

— Не знаю. — Я достал сигареты. — Ну поцеловала она меня. Ну я сказал, что так незнакомцев не целуют.

Мадам покачала головой.

— Она очень ранимая девочка. И молодая. Этим всё сказано. Через пару дней забудет, как плохой сон. Правда, она милая?

— Правда, — согласился я.

— Ты ей понравился — поверь опытному глазу мадам. — Она взглянула на серебряные часики. — Пожалуй, пора сворачиваться.

Мы вернулись в зал. Гости уже практически разошлись — кто-то пошёл домой, а кто-то решил, что в клубе мадам очень уютно, и сейчас продолжал наслаждаться вечером. Но в более интимной обстановке.

— Будем на связи, — сказала мадам, подавая мне плащ. — Но, разумеется, ты можешь завалиться без приглашения, что делаешь очень часто. Тебе тут всегда рады.

— О, я не сомневаюсь, — ответил я, занятый поиском ключей от машины.

Мадам приподнялась на носки и поцеловала меня в щёку.

— Удачи на дороге, гадёныш.

— Спокойной ночи.

***

На работе меня встретили довольно-таки прохладно. Может, потому, что ещё не успели соскучиться, а, может, и потому, что моё отсутствие вообще никогда никого не расстраивало. Даже охранник поприветствовал меня жестом — причём сделал это так, будто жест этот уже давно сидит у него в печёнках.

Коллеги, с которыми я ехал в лифте, поприветствовали меня нарочито сухо — и я ответил им в той же манере. Я, к слову сказать, никогда не пользовался репутацией всеобщего приятеля. Да я вообще не считал, что такое возможно. Во всяком случае, среди коллег у меня было мало друзей. Меня считали самодовольным и честолюбивым человеком с количеством амбиций, которое для одного было явно великовато. И, разумеется, карьеристом. Для дополнения букета.

Не скажу, что при мысли о такой репутации я прыгал от радости — но положение дел меня устраивало. Уж лучше так, чем снисходительные улыбки и разговоры за спиной о том, что я подлизываюсь к начальству. А подлизываться к начальству я не умел. Да и практики особой в этих вещах не имел. Из-за чего порой очень сильно страдал.

— Приготовь-ка мне кофе, Кейт, — бросил я помощнице, на ходу снимая плащ.

— О, и тебе доброе утро! — откликнулась она. — Полковник ищет тебя вот уже битый час.

— Приготовь мне кофе, — повторил я, после чего на секунду задержался в дверях и добавил: — И позвони полковнику. Скажи, что я уже пришёл.

Придав своему столу более-менее рабочий вид, я сел в кресло и включил компьютер. Тот радостно пискнул и начал загружаться. Компьютер и Кейт были двумя существами в этом месте, которые были рады меня видеть.

Кейт принесла мне кофе и солидную кипу документов — "живую" почти за два дня.

— Просмотри, — сказала она тоном строгой воспитательницы. — Ежедневник, так уж и быть, я заполню за тебя.

— А ты сегодня добрая. — Я подвинул к себе чашку с кофе.

Она поправила очки и посмотрела на меня.

— Понимаю, звучит глупо, но как всё прошло? Мои соболезнования ещё раз.

Я помолчал, сделав вид, что очень заинтересован парой верхних писем из принесённого ею вороха корреспонденции.

— Наверное, так, как и должно быть. Спасибо.

— Я за тебя волновалась. Что и как.

— Я буду очень благодарен тебе, если ты соединишь меня с полковником.

Она кивнула и отправилась в приёмную.

Я бегло просмотрел почту и облегчённо вздохнул — ничего сверхсрочного и важного там не было, что являло собой отличное начало дня.

Но радовался я, конечно, рано.

На столе ожил один из телефонных аппаратов. Их было три. Первый — открытый, с него обыкновенно звонили в другие организации. Второй — для внутренней связи, на него звонили мои подчинённые. И третий — он только принимал звонки. Для начальства. Для полковника, в частности.

Звонил, разумеется, последний.

— Да, — сказал я.

— Доброе утро. Что случилось?

В голосе полковника не было ровным счётом никаких эмоций. При разговоре с ней у меня нередко создавалось впечатление, что я общаюсь с компьютером. С очень умным компьютером, который понимает всё, что я говорю.

— Я очень плохо спал.

— Убедительная причина, с этим очень трудно поспорить, — проговорила она так же бесстрастно. — Поднимись ко мне, Брайан. Мне нужно сказать тебе пару слов.

— По поводу опоздания?

— Мы с тобой уже вышли из того возраста, когда за опоздание ставят в угол, — сообщила мне полковник. — Я жду тебя. До встречи.

За всё время работы я услышал, по меньшей мере, сотню разных вариантов того, как полковник появилась в нашей организации и чем она занималась до этого. Говорили, что она служила в израильской армии, сотрудничала с иранскими властями, была секретным корреспондентом по арабским делам в Дамаске... в общем, обыкновенные фантазии арабистов — на своё воображение они жалуются редко. Правдой во всём этом было, пожалуй, только одно — все мы знали о полковнике очень и очень мало. Звали её странным (но всё же красивым) именем Эсмеральда. Она была невысокой и немного полноватой брюнеткой лет тридцати-тридцати-пяти (выглядела она хорошо, и поэтому определить возраст было довольно-таки проблематично) и тёмными, почти чёрными глазами, одна мысль о которых вызывала прямо-таки священный страх у всех сотрудников. И я не был исключением. Взгляд полковника не мог выдержать никто — все инстинктивно отводили глаза, так как порой казалось, что она умеет читать мысли.

Свою первую встречу с полковником я, наверное, запомню на всю жизнь. Когда я вошёл в её офис с папкой в руках, где помимо всех прочих ненужных документов был мой диплом (востоковед-арабист, журналист и дипломат — и всю картину портила только одна оценка "хорошо" — за устный экзамен по арабскому языку) и рекомендация одного из моих профессоров, было восемь утра. Полковник пила кофе. Я сразу понял, что пришёл не совсем вовремя — и моя уверенность в духе "я всё смогу, это моя карьера, мои деньги, моя самореализация и моё будущее" испарилась в одно мгновение.

— Отличный диплом, — прокомментировала полковник, просмотрев документы, и спросила у меня по-арабски: — Расскажите мне об иранской революции 1979 года, Брайан.

— По-арабски? — уточнил я осторожно.

— Да. По-арабски.

И полковник приняла выжидающую позу, скрестив руки на груди.

Я не был суеверным человеком и никогда не верил в приметы. Но закон подлости, видимо, существует сам по себе, вне зависимости от того, верим мы в него или нет. Иначе чем объяснить тот факт, что на злосчастном экзамене по арабскому мне задали именно этот вопрос, и я получил не своё обычное "отлично", а только "хорошо"? Ещё тогда я проклял Хомейни и всё, что с ним связано. На родном языке я мог бы часами говорить об иранской революции, это было темой одной из моих курсовых работ... но говорить по-арабски я не мог. Нет, не подумайте, умел — но просто не мог. Полковник наблюдала за моими стараниями минут десять, после чего переменила тему — и я довольно-таки живо (разумеется, уже по-английски) рассказал о западном влиянии в богатых нефтью странах Персидского залива.

— Хорошо, — подытожила полковник. — Вы можете идти.

Я покинул офис полковника в расстроенных чувствах. Кому нужен арабист, который не может связать двух слов по-арабски? Читать и переводить может даже обезьяна, а я должен уметь говорить. Причём говорить свободно. Больше всего мне было стыдно даже не за себя — мне было стыдно перед своим профессором, который чуть ли не каждый день называл меня самым талантливым студентом Гарвардского университета и написал для меня отличную рекомендацию. Не то чтобы я упал духом (разве что чуть-чуть) — но воображение моё рисовало мне ужасные картины. Я всю жизнь буду работать официантом или таксистом. А если и буду иметь отношение к арабистике, то ограничусь созданием карикатур, срисованных с наиболее ярких личностей Ближнего Востока. А эти карикатуры будут публиковаться в какой-нибудь бульварной газетёнке. Может, и напишу пару статей. Той же направленности. А что насчёт дипломатии... да это вообще смешно. Я буду применять свои дипломатические таланты для того, чтобы мирить своих не в меру темпераментных соседей (разумеется, денег на нормальную квартиру у меня не будет — и я буду жить в крошечной комнатушке в самом поганом районе Нью-Йорка).

Полковник позвонила мне около одиннадцати вечера. Я как раз отложил книгу и выключил ночник, подумав о том, что завтра отправлюсь на поиски той самой бульварной газетёнки.

— Я не разбудила вас, Брайан? — спросила полковник чрезвычайно бодрым голосом. — В любом случае, вам придётся отвыкать от семи часов сна. Кроме обычной работы, мы занимаемся и научной. Переводами и подготовкой статей. У нас очень плотный график. Но я уверена, вам понравится.

— Садись, — указала на кресло полковник, не отрывая взгляда от экрана компьютера. — Пару секунд. Я кое-что закончу.

Такое начало разговора было для меня более чем привычным. Полковник приглашала меня сесть и "пару секунд", которые на поверку оказывались четвертью часа, заканчивала печатать электронное письмо.

Всегда недолюбливал электронную почту...

— Кури, — снова заговорила полковник. — Только сделай одолжение — не стряхивай пепел на ковёр.

Она оторвалась от компьютера и повернулась в кресле ко мне.

— Ну, что же ты не куришь? Ведь из-за меня ты даже не допил кофе.

— Я допью. Потом, — коротко ответил я.

— Тогда — к делу.

И полковник отдала мне несколько тонких папок. В таких обыкновенно хранились планы статей или же материал для перевода.

— Это следует закончить через пару недель, — сказала она и, заметив, что моё лицо слегка вытягивается от удивления, добавила: — Крайний срок — семнадцать дней. Не больше.

— Какое... приятное начало недели, — натянуто улыбнулся я, пролистывая страницу за страницей.

— Любимая работа должна приносить удовольствие в любой день недели, — заметила полковник — и отбила у меня охоту спорить.

Следующие полтора месяца для меня не существовало ничего, кроме сигарет и кофе. Домашний телефон неизменно отвечал: "А не оставить ли тебе сообщение, приятель? Если я не отвечаю — значит, это единственный выход". Сотовый был включён только в рабочее время. Вот что-что, а работать у меня всегда получалось хорошо. Листы в папке стремительно таяли. И, наконец, настал день, когда я (хотя это скорее напоминало половину меня) отдал полковнику отчёт о проделанной работе.

Она внимательно просмотрела отчёт, после чего удовлетворённо кивнула.

— Очень хорошо. Можешь отправляться на заслуженный отдых. Кажется, у тебя есть две недели?

— Да, что-то вроде того, — ответил я, мысленно откинув от указанного срока несколько дней. Не стоит торопиться надевать розовые очки — всегда найдётся тот, кто их услужливо снимет.

Вернувшись домой, я навёл символический порядок, выбросил пару пакетов с мусором и подумал, что пора бы восполнить недостающие часы сна. Несомненно, мысль оказалась очень притягательной — но как только я забрался под тёплое одеяло и закрыл глаза в надежде расслабиться и хотя бы несколько часов не думать о работе, сон улетучился. Это явление знакомо всем, кто часто злоупотребляет кофе — я называл его "кофейным флешбеком". Даже тогда, когда ты валишься с ног от усталости, кофеин делает своё дело.

Я спрятал голову в подушки. В такие моменты мне хотелось оказаться в квартире посреди города, полного орущих людей и автомобильных пробок. Казалось, такие звуки могли бы убаюкать не хуже колыбельной. И я проклинал свои мечты и своё решение купить дом за городом. Потянуло на роскошь? На романтику? Романтик во мне умер уже давно. Мечта исполнилась — только всё оказалось совсем не так, как в мечтах. Тут есть тишина и спокойствие. А ещё — одиночество, от которого вряд ли можно убежать. Тут лучше жить с женой. А ещё лучше — с любимой женой. Любимая жена. Это становится забавным.

Полежав ещё пару минут с закрытыми глазами, я немного расслабился — и у меня наконец-то получилось забыть все рабочие проблемы. И мою голову теперь занимали совсем другие мысли — те, от которых работа меня всегда спасала. Теперь у меня было время подумать обо всём — и о Лизе, о о том, что мне скоро тридцать, а мысль о семье до сих пор вызывает нервный смех. Да что там говорить — я вообще был уверен в том, что для семейной жизни не создан. Я слишком любил свою работу, слишком ценил свою свободу и своё одиночество — даже в те моменты, когда оно меня тяготило. Хотя... после этой поездки что-то во мне неуловимо изменилось. Я до сих пор был свободным человеком — только чувствовать себя свободным перестал. Человек никогда не сможет разорвать невидимые ниточки, которые соединяют прошлое с настоящим — можно ли в таком случае говорить о свободе? Даже если мы движемся вперёд, всегда существует что-то, что не даёт нам спокойно жить.

Я поднялся и отправился в ванную, по пути выдернув из розетки телефонный провод. Мне решительно не хотелось никого слышать. Я испытывал желание превратиться в человека-невидимку — и замереть где-то между двух миров. Чтобы я не видел никого — и чтобы никто не видел меня.

Отражение в зеркале напоминало труп, больного анорексией, наркомана в ломке, алкоголика с похмельным синдромом — но только не меня. Я сдержал обречённый вздох, смочил волосы под холодной водой и побрёл на кухню — следовало пересилить себя и хотя бы немного перекусить.

Испорченные продукты отправились в мусор, после чего в холодильнике стало тоскливо. Я подогрел вчерашнее жаркое, вымыл тарелки и развалился на диване со стопкой полученных по почте счетов.

Когда я открыл глаза, в гостиной было темно. Я потянулся (так как спина у меня затекла ужасно), и лежавшие у меня на коленях письма с лёгким шелестом спланировали на пол.

Часы показывали семь вечера — хотя у меня было такое ощущение, что за окном раннее утро. Я проспал всего лишь шесть часов — но чувствовал себя гораздо лучше, чем раньше. И я, снова потянувшись, опять принял позу довольного жизнью человека — но тут вспомнил о том, что собирался навестить мадам.

Дорожное полотно, во влажном зеркале которого поблескивали звёзды, само стелилось под колёса машины. Я позволил себе ехать чуть быстрее, чем следовало — встречных машин почти не было. Ночь выдалась спокойной и тихой — даже в городе всё будто дремало. В такие минуты в воздухе витало что-то пугающее и романтическое. Мимолётное — ведь ночи, как ни меряй, короче дней — и поэтому такое восхитительное.

Нет ничего лучше, чем осознавать, что ты сам распоряжаешься своим временем. Я никуда не торопился. Почему бы не подумать о приятном? Или влюбиться, например. Хотя... нет. Наверное, лучше не надо.

Мне открыла Ада. Сегодня на ней не было вечернего платья — но простой брючный костюм шёл ей не хуже вечернего туалета.

— Что с тобой? — вырвалось у неё.

— Работа, — вздохнул я. — Можно войти?

— Да, конечно. Ты ужасно выглядишь! — И она тут же взяла меня за руку, будто испугавшись, что я не смогу самостоятельно подняться по лестнице. — Идём. Я отведу тебя к мадам.

Я решил не обижаться на слова Ады, и поэтому покорно последовал за ней.

Мадам лежала в кровати и читала книгу.

— Как тебя угораздило завалиться ко мне в такой час? Ты и до этого был невоспитанным, а теперь вообще потерял всякий стыд! — Она отложила книгу и поднялась. — Ты свободна, Ада.

Девушка легко кивнула и испарилась.

— Зачем ты пожаловал? — спросила меня мадам, присаживаясь у зеркала. — За массажем? За советом? Просто поговорить?

— Ни от чего вышеперечисленного я не откажусь, — заверил её я. — Но есть ещё кое-что. Точнее, кое-кто.

Мадам оглядела себя в зеркало и пару раз провела расчёской по волосам.

— Не уверена, что ты ей сейчас понравишься, гадёныш. Уж больно ты отощал.

Я обиженно насупился.

— Сегодня я прямо-таки нарываюсь на разнообразные комплименты!

— Правда, дитя моё — это лучший комплимент.

Мадам провела меня в восточное крыло здания.

— Зимой тут невероятно тепло, — сообщила мне она тоном экскурсовода, не сбавляя шаг.

Меня это, разумеется, совсем не интересовало — но я подумал, что было бы очень вежливо с моей стороны порадоваться за девушек. Пусть и молча.

Мадам остановилась перед одной из дверей и постучала.

— Войдите, — раздалось из комнаты.

Мы незамедлительно воспользовались приглашением.

Комната напоминала скорее номер отеля, чем квартиру. Впрочем, у каждой девушки было постоянное место жительства за стенами дома — и особых удобств им тут не требовалось. Дорогой ковёр смотрелся странновато, но зато покрывала и подушки ручной работы делали обстановку тёплой и домашней. Стен в квартире не было — и я невольно улыбнулся, вспоминая студенческие годы. Когда-то и я снимал такую квартиру, полагая, что это экономия денег и места.

— К тебе гости, милая, — сказала мадам.

Марика стояла у окна и смотрела вниз. На ней был лёгкий шёлковый халат почти до пят, из под которого выглядывали мягкие домашние тапочки. Вид у неё был отсутствующий, и гостей она явно не ждала. Мне тут же стало стыдно за столь неожиданный визит — да ещё и в такой час.

— Угости гадёныша чем-нибудь покрепче, — наказала Марике мадам. — А я не буду вам мешать. Спокойной ночи.

Когда мадам оставила нас, Марика наконец-то отвела взгляд от окна, посмотрела на меня и улыбнулась.

— Не ждала? — спросил я.

Она медленно покачала головой, по-прежнему глядя мне в глаза.

— Нет. Но... я о тебе думала. У тебя что-то случилось?

— Всё хорошо. Просто было очень много работы.

Она жестом пригласила меня сесть.

— Я поищу спиртное. Но ничего не обещаю. Я не пью, знаешь ли.

— И не куришь. Да, я помню.

Я сел в тёмно-зелёное кресло и оглядел квартиру. Почему-то первым, что бросилось мне в глаза, было отсутствие телевизора. Вероятно, потому, что и я считал эту вещь лишней. Вместо телевизора у Марики было радио — большое и старое. На таком я в своё время ловил чудесную волну, на которой играли уже давно вышедшую из моды музыку (и от этого музыка, надо сказать, стала ещё лучше). А ещё тут был проигрыватель — такой же старый, как и приёмник. Я поднялся и, приблизившись к столу, принялся разглядывать пластинки. Эдит Пиаф. Джо Доссен. Шарль Азнавур. "Deep Purple". "Queen". Классика и джаз. Напротив стола находилась книжная полка, которая была явно мала для того количества книг, которым располагала хозяйка. На книжной полке можно было найти книги на любой вкус — от любовных романов до фантастики. В кресле между подушек прятался детектив Чейза с заложенной между страниц открыток. На невысоком столике в углу стояли безделушки вроде хрустальных фигурок и свечей. А на подоконнике стояли фотографии в серебряных рамках.

— Представляешь, я нашла целую бутылку бренди, — восхищённо поделилась со мной Марика. — Вот.

И она поставила на стол стакан.

— Может, ты выпьешь со мной? — невинно поинтересовался я. — А то я почувствую себя алкоголиком...

— Нет, — рассмеялась Марика. — У меня от одного запаха спиртного голова кружится.

Она подошла к приёмнику и с завидным упорством, знакомым лишь только тому, кто когда-либо имел дело со старым радио, начала крутить ручку настройки. Радио нещадно хрипело, шипело и свистело, но Марика не отчаивалась, и через несколько минут нашла волну. Не поверите — ту самую.

Ди-джей бодрым голосом заканчивал начатую фразу:

— ... без пробок и аварий. Помоги нам, Господь. Ну, а сейчас для ночных слушателей звучит группа "Gorky Park". Напоминаю, что к Горькому она никакого отношения не имеет. Песенка называется "Незнакомец". Лучше бы нам всем быть осторожнее и обходить стороной странных незнакомцев. А, впрочем, иногда они становятся нашей судьбой...

— Ой, я очень люблю эту песню! — сказала Марика. — И... так символично, да?

— Да это же Джим! — воскликнул я, не придав значения её словам. — Ну и ну! Оказывается, он до сих пор там работает!

— Откуда ты знаешь, что его зовут Джим?

Я отставил стакан в сторону, поднялся и сделал пару кругов по комнате.

— Было время, я слушал эту волну сутками. Он всегда вот так представляется: "Эммм... ребята, я никого не разбудил? Или же вы решили эту ночь без сна? За рулём? В постели с красавицей? Впрочем не важно, где вы и с кем вы, потому что если с вами старина Джим, то всё в порядке, уж будьте уверены". Он ужасно любит слово "впрочем". А ещё он всех называет стариками и старушками. Точно?

Марика расхохоталась.

— Точно! Как здорово!

— Ты слушаешь радио в такой час?

Она опустила голову и вздохнула.

— Порой не спится. Лежу и читаю. А радио... как фон. Люблю эту волну.

— Я заметил — у нас с тобой много общего. Музыка, книги.

Марика легко повела плечами.

— Да, наверное. Знаешь, я о тебе думала. О том, что ты мне тогда сказал. Про поцелуй с незнакомым мужчиной.

— И какие ты сделала выводы?

— Что я ни капельки об этом не сожалею. Знаешь, я бы просто так тебя не поцеловала. Веришь? И... вот ещё что. А ты обо мне думал?

— Я? Ну... да. Немного, — ответил я и тут же поймал себя на мысли, что хотел сказать "не знаю", но мой язык просто-напросто меня не послушался. — Просто я был занят, и...

— Ты, наверное, хочешь покурить, — заботливо сказал мне Марика. — Я открою окно.

— Не стоит — будет холодно. Я подойду сам.

Я приоткрыл ставни и, закурив, посмотрел на небо. Там уже появились облачка — и луна, прежде напоминавшая выцветший золотой шар, превратилась в расплывчатое пятно.

Марика подошла ко мне.

— Знаешь, ты удивительный человек, я хотела тебе сказать, — проговорила она. — В тебе есть какая-то загадка. И я чувствую, что должна её разгадать.

— Не стоит, — тут же предупредил её я. — Это ещё никому не приносило ничего хорошего. А тебе — тем более.

— Почему? Что во мне не так?

— Мы уже говорили об этом. Ты слишком невинная. Я не хочу тянуть тебя туда, где тебе будет плохо.

— А разве... в твоём мире мне будет плохо? Ведь мне очень интересно! — Она положила руку на подоконник и попыталась заглянуть мне в глаза. — Что там такого, что мне нельзя видеть?

— Очень много всего. Да, наверное, почти всё.

— Ну и ладно, — ответила она после паузы. — Подумаешь! А мне всё равно.

Она сделала шаг в сторону, но не отошла, а обняла меня и прижалась к моей спине. Я прикрыл глаза и почувствовал тёплый прилив нежности. Или, может, не нежности, а чего-то другого — но в тот момент мне было удобнее называть это именно так.

— Как ты думаешь, — спросил я вполголоса, — можно влюбиться в человека, которого ты знаешь всего пару дней?

— Думаю, что можно, — серьёзно ответила Марика. И мы снова замолчали.

И мне захотелось, чтобы это действительно оказалось влюблённостью. Причём не такой, когда ты подумываешь, что по всем правилам надо скучать и дуться, косо поглядывая на молчащий телефон. Я хотел, чтобы это оказалось той мимолётной вечностью, когда расстаёшься, как в последний раз, смеёшься и плачешь искренне.

— Не молчи, Брайан, — сказала мне Марика. — Мы подняли очень серьёзную тему.

— Правда? Ну тогда скажи мне, как это.

— Это когда ты хочешь отдать человеку весь мир — и отказываешься забирать его.

— А если мир мне не принадлежит?

Она улыбнулась.

— Когда ты влюблён, тебе принадлежит всё. Главное — уметь отдать это даром.

Я замолчал и подумал о том, что сейчас мне нужно будет принять вещи, которых я не принимал никогда. У человека есть разум, холодный и трезвый, который воспринимает реальность такой, какая она есть. У человека есть тело, которое порой требует пира... пира удовлетворения плоти, в частности, пира страсти и пошлых утех. Но влюблённость, любовь? Нет. Это слишком эфемерно. Оно умрёт очень быстро — даже не успеет высунуть нос из своей красивой сказки в желании проникнуть в этот мир.

Но самые потаённые уголки моей души, до которых ещё не добрался отрезвляющий яд, изо всех сил старались заявить о себе. Дрожали от страха, что их не заметят, и от ожидания — они так долго слепли в темноте.

Она на воспротивилась мне, когда я сбросил на пол шёлк её халата. Меня не покидала мысль, что когда-то я делал это с азартом охотника за сокровищами — но всё в жизни меняется. Вместо страсти приходит что-то бесконечно глубокое, подпитываемое желанием не кидаться в огонь чувства, а окунуться в спокойную воду, таящую в себе непознанное.

Время исказилось, полностью потеряло свою форму — если, конечно, она у него была. Нет игры увлекательнее, чем исследовать каждую клеточку тела изнывающей от желания женщины. Когда я наклонился к её губам за тем невинным и по-детски откровенным поцелуем, она шепнула мне:

— Ну... войди же.

Слова, которые являются последним связующим звеном с реальностью и окутывают пеленой сладкого бреда.

Слова, умереть, услышав которые, так мучительно и желанно.

Я проснулся под утро — сумерки ещё не рассеялись. Тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и посмотрел на Марику. Она, разумеется, ещё спала, обнимая подушку. Одним из моих самых непреодолимых соблазнов всегда было овладеть женщиной вот так, когда она ещё спит — или же пытается выбраться из мира снов, нерешительно сопротивляясь своему мужчине... но я решил оставить всё, как есть. Такую мирную картину раннего утра. Мне не хотелось тревожить её даже поцелуем.

Марика, словно прочитав мои мысли, улыбнулась чему-то во сне. Я улыбнулся в ответ — и вдруг понял, что уже давно не чувствовал себя таким счастливым.

***

Я родился двадцать первого декабря. Как раз между Стрельцом и Козерогом. Если верить астрологам, такие люди непостоянны и часто бросаются в крайности, а после этого нередко оказываются между двух огней. Астрологов я считал не только шарлатанами, но и если не идиотами, то простаками. Посвятить свою жизнь каким-то подсчётам, строить гипотезы и предположения? Увольте. Это, по меньшей мере, глупо.

Астрологам я не верил, но в крайности бросался частенько. И тому, конечно же, были причины. Возраст, например.

— Перебесишься, гадёныш. Вот увидишь — я окажусь права, — говорила мне мадам — и я вполне это допускал.

Или же характер. Спокойствие меня утомляло. Я испытывал желание постоянно двигаться — желательно, вперёд, не привык сожалеть о неоправданных надеждах и полагал, что лучший способ что-то узнать — попробовать самому, испытать на собственной шкуре. Жизненный опыт нельзя приобрести, следуя по безопасным и проверенным дорогам.

При всём при этом я не считал себя человеком, у которого нет ничего святого. Конечно, существовало довольно много людей, которые со мной не согласились бы — но я никогда не имел дурной привычки смотреть на других. И прислушиваться к их мнению, в частности. Человек может быть кем угодно — но только не праведником и не святым. Ведь не я решил, что большинство путей получения удовольствия от жизни являются порочными или запретными. А что касается кармы... я о ней задумывался, когда мучался похмельем. А мучался я им редко. Можно сказать, не мучался вообще.

Пожалуй, самой вредной из моих привычек была склонность к самоанализу. В попытке избавиться от неё я когда-то называл самоанализ другим, по моим понятиям, гораздо более унизительным словом: "Самокопание". Видимо, я пытался заставить себя сморщить нос и сказать: "Фу, Брайан! Такой умный, уверенный в себе человек — и как ты можешь опускаться до самокопания?"

От самокопания я отучиться не смог. Виноваты в этом были не только гены, но и склад характера. Если я не мог объяснить себе какой-либо шаг или ситуацию, это начинало меня нервировать — и я принимал решение во что бы то ни стало докопаться до сути. Самоанализ был одной из граней калейдоскопа, через который я смотрел на жизнь. Пожалуй, единственной, которая не являлась цветной. Она говорила правду — и только правду. Какой бы жестокой эта правда не была.

Именно из-за этой привычки — а, может быть, и не только из-за неё — я провёл половину следующего дня в раздумьях, методично наполняя пепельницу окурками сигарет.

Я думал о Лизе. О ней — и обо всём, что с ней связано. Любил ли я эту женщину когда-нибудь? Нет. По крайней мере, я считал, что любовь — это что-то абсолютно другое, и мои чувства с любовью не соприкасаются. В том, что я испытывал, не было ничего тёплого — ни симпатии, ни нежности. В нём не было даже жалости. Обратная сторона любви? Я бы назвал это так. Ненависть? Слова "я люблю тебя, малыш" в устах Лизы звучали хуже проклятия. Странное чувство, которое росло во мне и вместе со мной, искажалось в результате изменений личности. Женщина моего отца. А воспринимала ли она его, как мужчину? Как любимого человека? Я в этом сомневался. И скажу даже больше — я в это не верил. Такие женщины рано или поздно превращают любого мужчину в раба. И даже такого, как мой отец. Он был невероятно сильным человеком. Но Лиза оказалась сильнее.

После первой ночи, проведённой с ней, я проснулся один среди мокрых подушек. Не в её привычках было засыпать и просыпаться рядом с мужчиной. Я был уверен в том, что причина этому — боязнь постоянства. Она свойственна, в основном, зверям — не оставлять своего запаха. Не приручить. Не давать обязательств — и, соответственно, не принимать их.

Наверное, так плохо мне было впервые в жизни. Я чувствовал себя совершенно опустошённым — словно только что вернулся из пустыни, где не выпил ни капли воды, и теперь пески иссушили мою душу до самого дна. Страх потерять рассудок — вот что я испытывал. Кроме того, мне было невыносимо стыдно за содеянное. Нет, не так, как бывает стыдно за проступок. Стыд за желанную непристойность — самый мучительный из всех существующих. И тогда мне хотелось повторить это ещё раз. Бессчётное количество раз. Убедиться в том, что у души есть второе дно, и, пока пустыня доберётся туда, можно успеть...

Я закрыл лицо руками и застонал от желания. В минуты, когда эта женщина становилась такой реальной и осязаемой, у меня появлялась чудовищная по своей сути мысль — я мог бы убить её. И моя рука не дрогнула бы. Я бы мог убить её — и освободить себя от этого бесконечно тянущегося следа из прошлого. Хотя... я прекрасно понимал, что и её смерть меня от этого не избавит.

Посмотрев на приоткрытое окно и подумав о том, что неплохо было бы надеть тёплый свитер, я закурил в очередной раз — и услышал звонок телефона.

— Звонок из другого штата, сэр, — сообщила мне телефонистка. — Вы хотите его принять?

— Почему бы и нет, — милостиво согласился я.

— Соединяю.

В трубке послышался длинный гудок, после чего знакомый голос коротко сказал:

— Да? Я слушаю.

— Оказывается, у нас телепатическая связь, — усмехнулся я. — Я как раз о тебе думал. Ты это чувствовала?

— Ну конечно, малыш, — ответила мне Лиза довольным тоном. — Я даже знаю, о чём ты думал. О том, чтобы меня убить. Но перед этим изнасиловать. Я права?

— Во всяком случае, от истины ты недалека. Чем обязан?

— Зачем же так официально? Может, сперва расскажешь мне, как ты поживаешь? Что с работой? Не собираешься ли продолжать учиться? Может, жениться собираешься?

Я не удержался и насмешливо фыркнул.

— Всё великолепно. Так зачем ты позвонила? У тебя такой странный голос. Наверное, ты приготовила мне приятный сюрприз? Хочешь сообщить мне какую-нибудь приятную новость? Ты решила выйти замуж и наконец-то оставить меня в покое?

— Нет, замуж я пока не собираюсь, — сказала Лиза, тоже рассмеявшись. — А сюрприз я тебе и правда приготовила... но будет ли он приятным для тебя? Может, сказать тебе, что я беременна?

— Это плохая шутка, — предупредил я. — В последнее время я много нервничаю — так что советую тебе не рисковать.

— Ну хорошо, — смилостивилась Лиза. — Это и правда шутка. Хотя мне было бы очень приятно! В общем, мой милый мальчик, я решила послать всё к чертям...

— В самом деле? Вот это действительно отличная новость! — не удержался я от иронии.

— ... и оставить дом твоего папочки, — продолжила моя собеседница таким тоном, будто я её не перебивал. — И этот дурацкий город вообще. А заодно и этот дурацкий штат. Моя подруга недавно переехала в Нью-Йорк. Она рассказывает, что у вас хорошо. Это так?

Сигарета выскользнула из моих пальцев и упала на ковёр. Я поспешно наклонился и, подняв её, стряхнул остатки пепла.

— Смотря где ты будешь жить, — заговорил я, когда ко мне вернулся дар речи. — Есть районы получше, есть районы похуже.

— А какой самый хороший?

— Тот, который дальше от меня.

Лиза выдержала паузу.

— Послушай, Брийян, — сказала она. — Ты не имеешь никакого права решать, где мне жить. Я не собираюсь киснуть тут всю жизнь. Я не работаю — а только трачу деньги твоего отца. Мне, разумеется, хватит их надолго. Но меня не устраивает такая жизнь.

— Ты могла бы переехать и не сообщать об этом мне. Это огромный город. И вероятность встретить кого-то знакомого практически нулевая. Так зачем же ты сейчас говоришь о своих планах?

— Я подумала о том, что ты сможешь помочь мне с поиском квартиры... ты, разумеется, лучше меня знаешь, где стоит жить, а от каких районов следует держаться подальше.

Я нервно передёрнул плечами.

— Давай расставим всё по местам, Лиза. Меня совершенно не волнует, где ты будешь жить и где ты будешь работать. У меня есть знакомый, который занимается продажей недвижимости, и я могу поговорить с ним — но больше ничего для тебя я делать не собираюсь. И вот ещё что. Как я уже говорил, это очень большой город. И я буду очень рад, если мы будем жить на приличном расстоянии друг от друга. У меня есть собственная жизнь — у меня есть любимая работа и, вероятно, любимая женщина. В этой жизни для тебя места нет. Я выразился достаточно ясно? Или же у тебя есть вопросы?

— Любимая женщина? — насмешливо переспросила Лиза. — Ты, наверное, пошутил?

— Я встречу тебя в аэропорту. Если Иган к тому времени не найдёт тебе квартиру, то ты немного поживёшь у меня. Это всё.

— Спасибо, малыш. Я знала, что ты мне поможешь. — Она помолчала. — Любимая женщина. Как интересно. Я и не представляла, что ты можешь любить кого-то, кроме себя.

— Я сказал "вероятно", — напомнил я. — Счастливо. Когда закажешь билеты, не забудь сообщить об этом мне.

Я задумчиво повертел в руках уже молчавшую трубку, поёжился от холода — и, достав из барсетки небольшую телефонную книгу, стал искать в ней номер Игана.

Если бы я в своё время не принял решение купить дом, наши с Иганом дороги, разумеется, не пересеклись бы. Имя этого человека мне назвал один из моих коллег, порекомендовав его как "первоклассного профессионала". В словах коллеги я не усомнился ни на секунду — я вообще никогда не сомневался в словах этого человека — и уже через пару дней мы с Иганом решили обсудить наши дела за обедом.

В ресторан я пришёл на двадцать минут раньше. Просмотрел меню, заказал обед, поговорил по телефону со своей женщиной (теперь уже бывшей, разумеется), поссорился с ней и бросил трубку. После чего обнаружил, что Иган опаздывает больше чем на полчаса.

Мнение о "первоклассном профессионале" я тут же поменял на противоположное — ни один первоклассный профессионал не позволяет себе опаздывать на полчаса. А если и позволяет — то предупреждает звонком.

В последующие пятнадцать минут я попеременно смотрел на часы и набирал номер Игана — но дозвониться до него так и не смог. У меня была назначена очень важная деловая встреча в другом районе — и для того, чтобы туда успеть, нужно было выходить прямо сейчас. И только я поднялся, на ходу доставая бумажник с целью расплатиться за так и не тронутый обед, как к моему столику подошёл невысокий молодой человек в деловом костюме.

— Брайан? — с улыбкой спросил он и протянул мне руку. — Добрый день. Прошу прощения. Я немного задержался.

Но у меня не было настроения улыбаться и размениваться на всяческие вежливости. Я тут же высказал "первоклассному профессионалу" всё, что я думаю о его якобы профессионализме, и направился к дверям. Но Иган меня остановил.

— Кажется, я чего-то не понимаю, — сказал он мне. — Мы ведь назначали встречу на час, верно? Сейчас пять минут второго. Неужели пять минут — это так много? Просто я никак не мог найти свободное место для парковки...

Я в недоумении посмотрел на часы, после чего достал карманный компьютер, открыл ежедневник — и обнаружил, что Иган прав. Мы действительно назначали встречу на час.

— Теперь я прошу прощения, — сказал я извиняющимся тоном. — Дело в том, что у меня сегодня очень напряжённый день — наверное, я по ошибке посмотрел не туда.

— Ничего страшного, — уверил меня Иган. — У меня тоже иногда бывает подобное.

— Тут очень вкусное мясо, — сменил я тему в попытке немного сгладить неловкость. — Я угощаю.

Иган оказался персоной странной. Может, он-таки и был профессионалом — но деловой хватки у него явно не было. Не было у него и таланта находить контакт с людьми, который так требуется людям его профессии. Когда мы познакомились поближе, выяснилось, что он старше меня на три года, но до сих пор не женат, а денег у него практически нет (хотя, судя по всему, за его работу ему платили хорошо). Иган относился к тем людям, которые жалуются на жизнь даже тогда, когда на неё жаловаться не следует. И эти жалобы, разумеется, выслушивал я. За такими разговорами мы выпили несметное количество рюмок коньяка и выкурили несметное количество пачек сигарет. Иган считал меня хорошим другом, который поддержит в любой ситуации, и даже может одолжить пару сотен долларов. Я его уважал, хотя в этом уважении была определённая доля снисхождения.

Я был благодарен Игану за две вещи — за найденный дом и за то, что он познакомил меня с мадам. Один из её бывших мужей был его начальником. Мадам когда-то даже подумывала о том, чтобы затащить Игана в постель — но вовремя одумалась. Я бы даже сказал, очень вовремя. Думаю, они бы очень странно смотрелись вместе.

Иган ответил сразу.

— Ничего себе! — обрадованно сказал он. — Сто лет тебя не слышал! Как дела?

— Как всегда, великолепно. Как поживаешь?

— Тоже как всегда. — Он вздохнул. — И рассказывать нечего... ты по делу? Или как?

— Зачем же сразу о делах? Мы давно не виделись. Почему бы тебе не оторвать задницу от дивана, не сесть в машину и не проведать старого друга? Заодно оценишь, как моими усилиями преобразился найденный тобой домик...

— Как мило с твоей стороны пригласить меня на свидание, старик, — сказал Иган. — Мне привезти шампанское?

— Я не пью шампанское. Лучше привези мне вечернюю газету. Если это, конечно, тебя не затруднит.

— Конечно, — с готовностью согласился он. — Я буду через часок. Если моя старушка не примется капризничать.

— Жду, — коротко ответил я и отключился.

Видимо, "старушка" всё же принялась капризничать (я давно уговаривал Игана купить новую машину) — мой гость появился через два часа. Звонок у ворот не работал — я об этом прекрасно знал, но никак не мог собраться его починить. И Игану пришлось использовать вместо звонка автомобильный гудок.

Я вышел во двор, с ужасом представляя себя завтрашний выговор соседей по поводу нарушения порядка.

— Ты спал? — спросил меня Иган.

— Нет, чёрт побери. Ты что, с ума сошёл? Зачем так шуметь? Ты мог просто позвонить по телефону! В конце-то концов, мы живём в век высоких технологий и сотовой связи!

— Твой звонок явно не относится к высоким технологиям, — с ноткой снисходительности заметил Иган, выходя из машины. — Только не ворчи, хорошо? Я рад тебя видеть.

— Взаимно. Пойдём внутрь. А то я окоченею.

Мы вошли в гостиную, и Иган примостился на краю дивана.

— Фантастика! — прокомментировал он, оглядевшись. — Да, что ни говори, ты привёл эту развалину в божеский вид... сколько тебе стоил ремонт?

Ремонт мне стоил предостаточно. Впрочем, расходы вполне оправдались. Но на тему расходов я предпочитал беседовать исключительно с самим собой.

— Прилично, — уклончиво ответил я. — Но разве плохо получилось? На мой взгляд, вполне достойно.

— Да нет же, отлично. Я не ожидал, что ты всё так устроишь!

Когда Иган показал мне этот дом, то вид этой развалины меня шокировал. Я вообще не понимал, как такое можно выставлять на продажу — дом выглядел так, будто он уже наполовину снесён. Но, поразмыслив, я всё же вцепился в него мёртвой хваткой. По двум причинам. Во-первых, мне очень понравилось тихое место и практически полное отсутствие соседей. Во-вторых, Иган согласился продать мне его по цене, которая была чуть ли не втрое ниже обычной — из-за "непредставительного вида жилища". Иган убеждал меня, что мне не стоит покупать этот дом. Он говорил, что найдёт мне другой, в тысячу раз лучше. Но я стоял на своём. В конце концов, Иган, обозвав меня сумасшедшим, уступил.

За девять месяцев дом был отремонтирован и приведён в отличное состояние.

— Что ты будешь пить? — поинтересовался я. — Пиво, коньяк, виски?

— От виски не отказался бы, но я за рулём. Так что пиво.

Я расположился в кресле напротив гостя.

— Так что у тебя за дело? — спросил Иган, взяв со стола принесённый мною стакан.

— Мне нужна небольшая квартира.

Иган повертел в руках стакан и задумался.

У него была скорбная внешность гробовщика. От этой ассоциации мне всегда становилось смешно.

— Смотря что ты подразумеваешь под словами "небольшая", — наконец, сказал он. — Для кого?

— Для моей хорошей знакомой.

— Она не замужем? — задал Иган вопрос в своём стиле — совершенно дурацкий и неуместный.

— Нет, — ответил я, честно пытаясь сохранить серьёзное выражение лица. — И не собирается в ближайшем времени... я полагаю.

Он поднял на меня глаза.

— Вы что, любовники? — Это было сказано совершенно ровным тоном, без всякой заинтересованности.

— Любовники? — переспросил я и рассеянно потрепал волосы. — Да... нет, не сказал бы.

— Как прикажешь тебя понимать?

Я раздосадованно махнул на него рукой.

— Так и понимай. Даже если мы любовники, то это ничего не меняет. Она постоянно, что называется... в творческом поиске. Ты задаёшь дурацкие вопросы, Иган. Тебе это известно?

— Когда ты записался в клуб сторонников либеральных отношений, Брайан?

— Я в этом клубе никогда не был. И я, кажется, сказал, что мы не любовники.

Иган вернул стакан на стол.

— Но ты с ней спишь, — сказал он.

— Ладно, будь по-твоему. Но я делаю это только потому, что мне нравится с ней спать.

— Интересная история, — скептически хмыкнул он. — Твоя хорошая знакомая, вы не любовники, она в творческом поиске, но ты с ней спишь. Я правильно тебя понял?

— Господи, Иган, да далась тебе эта... моя знакомая, — сказал я недовольно. — Мы не любовники. И вообще, если хочешь, можешь забрасывать удочки. Сколько угодно.

И я замолчал, внимательно изучая его лицо.

Меня ждало разочарование — Иган просто пожал плечами.

— Да-да, — продолжил я. — Покажешь ей город — она не из наших краёв. Подаришь ей букет цветов. Может, что-то ещё. Только не приставай ко мне со своими дурацкими вопросами.

— Хорошо-хорошо, только не нервничай, — примирительно поднял он руку и улыбнулся. — Я не собираюсь забирать у тебя женщин. Эти женщины совсем не для меня. Как насчёт того, чтобы выпить по чашечке кофе?

Всю следующую неделю я, оставив все дела, предавался безделью, которое иногда возвращает к жизни. Один раз я встретился с Марикой — мы очень мило поговорили, хотя она при этом почему-то стыдливо прятала глаза. Может, потому, что ей было стыдно за необдуманный поступок, или же потому, что мадам постоянно суетилась рядом. Во всяком случае, я, взвесив все "за" и "против", решил не торопиться. Времени у меня было предостаточно — да и о Марике у меня сложилось хорошее впечатление. Другого сложиться не могло — она очень сильно отличалась от тех женщин, с которыми я обычно встречался.

Я удостоился и звонка полковника. Она сообщила мне о своём решении продлить мой отпуск, и я возрадовался перспективе ещё немного побыть лентяем. Настроение для этого у меня было самое что ни на есть подходящее.

В начале третьей недели моего безделья я поехал в аэропорт встретить Лизу. У неё было очень усталое лицо — но это не помешало ей улыбнуться мне той самой улыбкой, от вида которой у меня что-то переворачивалось внутри, и сказать:

— Как мило видеть тебя без галстука, маленький сукин сын! Ты не поцелуешь тётю Лизу? Я не обижусь, если поцелуешь!

Почти всю обратную дорогу Лиза дремала. Проснувшись, она лениво потянулась, оправила платье, достала из сумочки зеркало и оглядела макияж.

— Я выгляжу сонной мухой, — разочарованно констатировала она. — Сколько нам ещё ехать?

— Четверть часа. Может, чуть больше.

— Совсем чуть-чуть. Как хорошо! Я бы с удовольствием приняла душ. — И она добавила после паузы: — Может, ты ко мне присоединишься?

— Нет. Я просто подожду своей очереди.

Лиза откинулась на спинку кресла.

— Надо же, — проговорила она. — Я думала, что ты соскучился.

— Очень. Но, думаю, это скоро пройдёт. Кстати, насчёт квартиры. Иган пока не нашёл ничего подходящего. Так что тебе придётся некоторое время пожить у меня.

— Славно, — улыбнулась она. — Мы будем спать в одной кровати?

— Нет. У меня есть комната для гостей.

— Но ты ведь не отпустишь меня, Брийян?

— Хорошо, как хочешь. Во всяком случае, моя кровать достаточно большая, чтобы вместить двоих.

Лиза кивнула и замолчала. И, наконец, произнесла:

— Что-то в тебе не так, малыш. Что-то изменилось.

Она сказала это абсолютно чужим голосом. Я не смог удержаться и, повернув голову, посмотрел на неё.

— Не так? Со мной?

— Ну, не со мной же. — На её лице мелькнула улыбка — она была явно довольна моей реакцией. — Как же я забыла? Любимая женщина. Очень хорошо звучит. — И Лиза снова внимательно посмотрела на меня. — Если ты хочешь сказать грубость, не стоит сдерживаться — мы с тобой знаем друг друга слишком хорошо, чтобы что-то скрывать. Конечно, есть женщины лучше меня. Моложе. Умнее. Красивее. В конце-то концов. Всё познаётся в сравнении. Я права?

Лиза несколько секунд подождала моего ответа, после чего продолжила:

— Решил помолчать? Хорошо. Ты принадлежишь к тем людям, которые в молчании открывают душу. К людям, которым нельзя молчать.

— А зачем тебе моя душа? — спросил я. — Ты можешь найти там что-то новое? Что-то, к чему ты ещё не прикасалась и не пачкала?

Она с улыбкой покачала головой.

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, малыш. Правда?

Я свернул на обочину и выключил двигатель. Моя спутница бросила на меня удивлённый взгляд.

— Я повторю это в сто первый раз, — сказал я тихо. — Я не хочу слышать этих слов. Мне противно, когда ты их говоришь. Понятно?

— Очень хорошо. И как, скажи на милость, мы с тобой будем спать в одной постели?

Когда Лиза уснула, я отправился в кабинет и присел на подоконник. Для работы эта комната не подходила совсем — но вот для размышлений была идеальным местом.

Разболелась голова. Такой боли у меня не было уже давно — она словно жила сама по себе, пульсировала, парализовывала мысли. Казалось, любое движение только усугубит страдания. Я закрыл глаза и замер, обхватив голову руками. Мне хотелось стать чем-то неживым, бестелесным. Оставить боль и мысли. И переместиться в другую плоскость. В другую реальность. Туда, где не будет этой женщины.

Я часто спрашивал себя, почему моя жизнь повернулась именно так. Рок — отличный шахматист, но ведь и у отличных шахматистов порой выходят дрянные партии. Вычислить вероятность такой — значит, получить власть над Случаем.

Есть праведники, которым плохо. Есть грешники, которым хорошо. А мной распорядились в высшей степени справедливо.

Лиза неслышно подошла ко мне и, тронув за руку, присела рядом. Голова почти не болела — но тело наполняла свинцовая усталость. Хотелось лечь в кровать и забыться. Надолго. Или навсегда.

Лиза вгляделась в моё лицо.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Умереть, — ответил я коротко.

— Что тебе принести? Бритву, может, пачку таблеток?

— Избавление. Впрочем, тебе не понять. — Я отвёл глаза. — Это ты, ты мешаешь мне жить, понимаешь? И ещё говоришь о какой-то там свободе... где она, эта свобода? Посмотри на меня. Ты считаешь, что это жизнь?

С её губ сорвался высокомерный смешок.

— Наверное, я делала это только потому, что мне было скучно, мне не хватало красивых и невинных мальчиков, да? Как ты думаешь, почему я это делала?

— Думаю, тебе лучше знать причины.

Она поднялась и посмотрела на меня.

— Да потому что я люблю тебя! Неужели это так трудно понять?!

— Я тебе не верю! Это не любовь, потому что она слишком... слишком...

Лиза снова улыбнулась.

— Ну, продолжай же. Она слишком грязная для того, чтобы быть любовью, да, Брийян? В ней слишком много земного, слишком много человеческого — а духовного слишком мало? Что же, я открою тебе секрет, который в этой жизни открывается немногим. Вот она, та самая любовь, о которой все говорят! А чего же ты ожидал от пошлой и грубой человеческой сущности? Красивых слов? Романтики? Разговоров при луне? Нет, малыш. Это всё красивая сказка. Такую любовь человеку не познать никогда. Для этого он слишком низок. Он ленив, недалёк и глуп. Он не может подняться от земли — и уж точно не взлетит до такой любви. Неужели ты думаешь, всё это было просто так, от нечего делать? Ведь у меня был твой отец, взрослый и опытный мужчина! Почему же я обратила внимание на сопливого мальчишку? Ну, отвечай мне!

— Да потому что ты шлюха! — крикнул я.

Лиза расхохоталась.

— Ну конечно, шлюха. Точно такая же, как и ты. — Она тронула рукав моей рубашки. — Мы оба знаем, что такое страсть. Мы — счастливые люди. Потому что земная любовь — это истинная свобода. Мы не заковываем себя в какие-то непонятные мечты о небесной любви.

— Тебе ли говорить о свободе? — Я посмотрел ей в глаза. — Или тебе просто было мало своей свободы — и ты решила забрать её у меня?

Она отстранилась и тихо рассмеялась.

— И всё же ты глуп, как пробка, Брийян... чуть-чуть ума тебе не помешало бы...

— Давай-ка проверим, кому из нас чего не помешало бы! А заодно и убедимся, что в кровати достаточно места для двоих!

Любая женщина на месте Лизы влепила бы мне пощёчину, после чего поднялась бы и ушла с гордо поднятой головой и чувством выполненного долга. Но Лиза знала меня слишком хорошо, чтобы обижаться на мои слова.. И была слишком умна для того, чтобы их забывать. Стоило ей коснуться меня, как данные мной самому же себе обещания стали пустыми словами — и я тут же забыл про всё: про Марику, про моё желание оставить эту затянувшуюся историю в прошлом... наверное, я вообще забыл обо всём. Точно так же, как раньше.

Лиза всегда наслаждалась чувством собственного превосходства — это касалось всех областей жизни. Постели, в том числе. Приём был простым, но по сути своей изощрённым, как и всё простое — как только я начинал дышать чаще, она останавливалась, наклонялась ко мне, задевая волосами, и целовала.

— Если ты ещё раз остановишься, я убью тебя, — сказал я, отворачиваясь от поцелуя, когда она наклонилась в очередной раз.

— Но мне нравится! Интересно, как скоро ты сойдёшь с ума? И вообще — давай-ка организуем перекур — я умираю от желания сделать пару затяжек...

— Чёрт, я убью тебя!

— Учись не обижать меня, Брийян, — изрекла она нравоучительно. — Пусть и только на словах... я могу мучить тебя до бесконечности, ты сам прекрасно знаешь. — Она потёрлась губами о мою щёку. — Не играй с огнём.

— Да будь я проклят. Если не с огнём — то с чем же?

Я медленно восстанавливал дыхание, лёжа на спине. Голова у меня кружилась, мучительно хотелось пить — но сил подняться уже не было.

— Ты жив, малыш? — поинтересовалась Лиза, осторожно коснувшись пальцем моих губ.

— Сомневаюсь.

Она обхватила моё плечо, и я почувствовал запах её кожи — почувствовал в первый раз. Она пахла чем-то, отдалённо напоминавшим сирень.

— Хочешь сигарету? — спросила она.

— Позже. — Я повернул голову и вытер мокрый лоб о подушку. — Ты сумасшедшая, ты это знаешь?

— Конечно. Не отрицай, и ты тоже.

Лиза аккуратно вычистила мундштук и закурила.

— Прости за глупости, Брийян. Вырвалось. Ничего не могла с собой поделать. Мне жаль, что ты мне не веришь. Но у тебя своя голова на плечах. Рано или поздно ты поймёшь.

Она повернулась ко мне в профиль и замолчала. После таких пауз обыкновенно говорят что-то очень важное. Я взял пепельницу и потянулся за сигаретами. И мне в голову пришла странная мысль — я панически боюсь осознать, что я что-то чувствую к этой женщине. Такой страх можно было бы сравнить с боязнью неизведанного... точнее, того, о чём я и не подозреваю. Когда в ситуации есть только два выхода — но вдруг находится третий. Полное отсутствие логики. И где я потерял компас?

— Всю жизнь, — заговорила Лиза, — человек от чего-то бежит. От страха. От неудобства. От зла. Но только в самом конце он осознаёт, что бежал от себя. Бежал по кругу. Мы не понимаем этого. И в этом причина всех наших бед. Иногда мы находим какой-нибудь угол и прячемся там, чтобы отдышаться. Но у круга нет углов. Круг — это прямая, бесконечная прямая. Она бесконечна потому, что она замкнута. Разорвать круг — значит, постичь истину.

— А она есть, эта истина?

— Этого не знает никто. Нам остаётся только верить в то, что она существует.

Я недоуменно покачал головой.

— Как можно верить в то, чего нет?

— Осознав, что оно родится вместе с верой.

— То есть... — Я запнулся, удивившись собственному выводу. — Я люблю тебя, но этого не осознаю?

Лиза улыбнулась.

— Нет. Но мне было бы очень приятно услышать, что ты меня любишь.

— Я не могу тебя любить. Мы слишком похожи. И рано или поздно мы друг друга уничтожим. Друг другом же.

Она легла на подушку.

— Да, ты прав, малыш. Но ты этого не понимаешь. Если бы понимал, то никогда не говорил бы этих слов. Ты хранил бы эти слова за семью печатями, глубоко внутри. Как самую страшную тайну. Единственная болезнь, от которой никто никогда не найдёт лекарств — это женщина.

Я проснулся поздним утром. Спальню заливал солнечный свет, и Лизы в кровати, разумеется, не было.

Я чувствовал себя таким разбитым, будто не спал всю ночь.

Телефон разрывался, ни под каким предлогом не желая замолчать.

— Только не говори, что ты ещё в постели, — сказал Иган. Голос у него был невероятно счастливый.

— Вроде того, — угрюмо ответил я. — Как ты?

— О, великолепно, просто отлично! — с готовностью уверил он меня.

Я поморщился. Слишком много оптимизма с утра на мою ещё не проснувшуюся голову.

— Похоже, я нашёл неплохую квартирку, — продолжил Иган. — Леди не откажется на неё взглянуть?

— Не откажется, — решил я за леди и, бросив: — Приезжай, жду, — отправился в душ.

Лиза стояла у зеркала и вытирала волосы полотенцем. На плечи она накинула мою рубашку, и я, следуя законам гостеприимства, не возмутился.

— Доброе утро, малыш, — сказала она мне. — Как спалось?

— Просто отвратно, — сообщил я, вытягивая шею под прохладными струями душа.

— Ты всегда говоришь во сне?

— Как-то не было возможности прислушиваться. Надеюсь, я говорю исключительно пристойные вещи?

Она рассмеялась.

— Почти. Ты ещё и ворочаешься. Хорошо, что не храпишь.

— Если хочешь халат — он там, в шкафу.

— Халат скрывает больше, чем следует, — сказала Лиза и стала причёсываться. — Тебе помочь? Знаешь, холодный душ с утра — это плохо.

— Я уже привык — без него мне не проснуться.

Она обняла меня поверх полотенца и коснулась моей щеки влажными прядями.

— И всё же. Тебе помочь?

— Если ты так настаиваешь — не откажусь.

Пока я готовил кофе, Лиза сидела у стола и просматривала утреннюю газету.

— Ты будешь завтракать? — поинтересовался я.

— Я не завтракаю. Только кофе.

— Я тоже. Зачем с самого утра мучать желудок?

— Нет муки страшнее, чем кофе на голодный желудок, да ещё и с сигаретой, — проинформировала меня она.

— Да но умирать здоровым — ещё мучительнее.

Я поставил на стол две чашки с кофе и тоже присел.

Лиза почистила мундштук и только после этого сделала глоток кофе.

— Знаешь, — проговорила она, — у тебя в кровати нет запаха женщины.

— Тут давно не было женщин.

— Не любишь пускать на свою территорию?

Я взял свою чашку.

— Почему же. Одна жила тут почти год. Потом ушла. Месяцев шесть назад. И я решил ей не мешать.

— Мудро, — кивнула она. — Какие у нас планы на сегодня?

— Я буду отдыхать дома. А ты поедешь смотреть свою новую квартиру с очень милым молодым человеком.

Лиза удивлённо приподняла бровь.

— Ты что, приглядел мне жениха, Брийян?

— Он мой знакомый. Занимается продажей квартир.

— Надеюсь, он не будет подбивать ко мне клинья.

Если только ты не полезешь к нему в штаны первая, подумал я. Впрочем, вслух я сказал совсем другое:

— Я не знаю, что творится у него в голове — но он очень порядочный человек. Будь уверена.

— Как ты?

— Нет, конечно, — ответил я в тон ей. — Но он хороший парень.

— О, это здорово! Люблю хороших парней. Их так приятно портить! — И Лиза театрально закатила глаза. — Жди меня ближе к ночи.

Мадам обедала. Точнее, завтракала — она редко ложилась раньше трёх ночи и ещё реже просыпалась раньше двенадцати дня.

— Присоединяйся, — кивнула она на свободный стул. — У меня сегодня рыба. Так, как ты любишь.

— Спасибо, я не голоден, — ответил я, всё же присаживаясь.

— Ладно. Тогда выпей хотя бы водички. И заодно расскажи, почему ты оставил свою гостью скучать в одиночестве.

Я налил стакан воды и посмотрел на рыбу, отметив про себя, что она действительно выглядит аппетитно — в кулинарных талантах Ады я никогда не сомневался.

— Моя гостья уехала с Иганом, который, наверное, нашёл ей квартиру. — Я помолчал. — А, впрочем, может, и не нашёл...

И я невольно поморщился от осознания того факта, что и такой вариант развития событий вполне возможен.

Мадам не удержалась и фыркнула от смеха.

— Вот уж не знала, что Иган способен чем-то заинтересовать женщину. А твоей гостье эта идея понравилась?

— Судя по её лицу — очень даже.

— Это действительно смешно, Брайан. Ты ревнуешь её к Игану?

— Кто тебе сказал, что я ревную?

Мадам покачала головой и снова взяла вилку.

— Как же хорошо я тебя знаю, гадёныш. А ты до сих пор пытаешься меня обманывать... Мы с тобой очень часто говорили на эту тему. Нет смысла ревновать к тому, что тебе не принадлежит. А она тебе не принадлежит — это уж точно.

— Знаешь, это напоминает лабиринт. Вот я стою внутри, в самом его центре — и с каждым разом вокруг меня появляются новые стены. Чем больше стен — тем меньше во мне уверенности, что я выберусь наружу. И все её рассуждения о любви и остальном...

Мадам понимающе кивнула и подхватила с тарелки кусочек рыбы.

— Я не верю в любовь, гадёныш, и ты об этом знаешь. Если мы, конечно, говорим о красивой любви — красивых словах, разговорах при луне и песнях под гитару у окна любимой женщины. Нет у такой любви жизни, Брайан. Красивые слова очень быстро умирают. Человеческая любовь — совсем не такая, какой мы её представляем.

— Да, она говорила мне нечто подобное.

— Я советую тебе хорошо подумать, мой мальчик. Подумать о том, что в нашей жизни всё взаимосвязано. О том, что эта женщина снова появилась на твоём пути не просто так — а для того, чтобы ты понял определённые вещи. Какие — вот это тебе придётся решить самому. Подумать о том, что время залечивает раны — но не прощает ошибок. И, в частности, о том, что невозможно одновременно тянуть за собой прошлое — и стремиться начать жить сначала.

Я подвинул к себе пепельницу и пару секунд крутил в руках коробок спичек.

— Если бы я смог начать жить сначала, то это было бы самым хорошим подарком. Хотя... может, это и к счастью.

Несколько минут мы молчали. Мадам доела рыбу и принялась за десерт, я курил и смотрел в окно — Ада разложила на лужайке длинные ковры и теперь старательно чистила их специальными щётками.

— Скажи мне... Марика здесь? — спросил я, поворачиваясь к мадам.

Она посмотрела на меня.

— Да. А ты что-то хотел от неё?

— В общем-то... ничего, — сказал я негромко и чиркнул спичкой. — Она такая забавная. Я ещё никогда таких не встречал.

— Ты на таких никогда не смотрел, — поправила меня мадам. — Знаешь, как я всегда называла твоих женщин? Ненужные.

Я недоуменно поднял брови.

— Ненужные? Ненужные кому?

— Тебе. Самим себе. Кому угодно. Я смотрела и говорила — вот, ещё одна ненужная женщина. Скоро гадёныш откроет зал славы ненужных женщин! Почти музей.

Я положил спички на стол.

— А Марика — тоже ненужная?

Мадам рассмеялась — так, будто она объясняла мне что-то, и я это наконец-то понял.

— Ну, мой мальчик. Об этом тебе следует спросить у неё. А она тебе нужна?

— Ты задаёшь такие сложные вопросы, Надин.

— Что, совсем не уровень Гарвадского университета?

Теперь рассмеялся я.

— Да, и рядом не стояли. Думаю, если бы ты была профессором, я вряд ли получил бы отличный диплом.

Я вернулся около десяти. Лиза, как ни странно, уже была дома. Она сидела в кресле, скинув туфли на пол, и разминала пальцы.

— Ты очень быстро вернулся, — бросила мне она, не удостоив взглядом.

— Я забыл, что отдал тебе запасные ключи. Думал, что гостям не очень-то приятно торчать под дверью.

— Ты мог бы переночевать у неё, Брийян. Мне было бы легче. Если честно... мне вообще не хотелось тебя видеть.

Я снял пальто, стряхнул с него капли воды и повесил в шкаф, после чего сел рядом с ней.

— Ну, как квартира? Надеюсь, Иган нашёл тебе что-то подходящее?

— Я уезжаю завтра — не хочу больше тебя стеснять. Мне кажется, что так будет лучше. — Она посмотрела на меня. — Не думала, что когда-нибудь скажу это — но мне больно. Очень. — Она поджала под себя ноги. — Жаль, что тебе никогда не понять меня. Хотя бы потому, что ты не хочешь меня понимать. Знаешь, Иган — очень милый мальчик! У вас нет ничего общего — наверное, вы поэтому подружились?

— Не думай, что мне всё равно. Если бы это было так, то мы сейчас не разговаривали бы.

— Не надо ничего говорить. Я всё понимаю — и вряд ли слова что-то изменят. Во всяком случае, ты ни в чём не виноват.

Она достала шпильки из причёски, чуть потрепала освободившиеся пряди и достала сигареты.

— Мне скоро на работу, — заговорил я. — Удивительно, как быстро человек привыкает к отпуску! А ведь я не считаю себя ленивым человеком...

— Она моложе меня, правда? — задала вопрос Лиза.

— Какое это имеет значение? Вы слишком разные. Тема возраста тут не актуальна.

— Для меня это имеет огромное значение.

Я устало вздохнул и потёр переносицу.

— Я думала о том, что хочу удержать тебя, — продолжила Лиза, опустив ресницы. — Но потом решила, что лучше этого не делать. Если ты думаешь, что любишь её — в добрый час. Главное — не делай ей больно. Как мне. Наверное, мне следует попросить прощения. Я не должна была этого делать. Моя слабость дорого стоила — и тебе, и мне. На самом деле, мне было трудно мириться... со всем этим.

— Думаю, не имеет смысла говорить об этом сейчас. Назад мы ничего не вернём.

— Да, ты прав, малыш. И всё же — прости меня. Если, конечно, сможешь.

Лиза мерзливо закуталась в свой платок, убрав с лица растрепавшиеся волосы. Я ещё никогда не видел её в слезах — я и подумать не мог, что она может быть слабой и беззащитной. Иногда мне казалось, что она вообще не умеет плакать — а такая знакомая мне улыбка поселилась на её лице навечно. И я поймал себя на мысли, что испытываю совершенно незнакомое чувство — мне хотелось пожалеть её. Сказать, что всё совсем не так, что всё изменится к лучшему — хотя это, конечно, было бы глупостью. И, вероятно, ложью. Я обнял её, и она прижалась ко мне, закрыв лицо руками, как обиженный ребёнок.

— Не плачь, — сказал я, погладив её по волосам. — В мире есть свои законы. И на долю каждого человека приходится одинаковое количество расставаний и встреч.

— Я не верю в сказки, Брийян. Я уже большая девочка.

Мы опять замолчали. Я подумал о том, что, вероятно, обманываю сам себя — разве мне есть, куда бежать? Какое я имею право разбивать ей сердце? Впрочем, не в первый раз я это делаю — ещё пара осколков в моей коллекции. Женские слёзы трогали меня очень редко — почти всегда я испытывал к ним чувство снисхождения. Иногда, гораздо реже — жалость. Но думать о том, чтобы начать всё с начала? Такого ещё не бывало. И слова уже вертелись на языке — но я промолчал. Жестоко отбирать у человека свободу. Мне было бы тяжело жить рядом с нелюбимой женщиной — но ей было бы вдвойне тяжелее видеть, что любимый человек несчастен.

— Я никогда бы не смог отпустить человека, — сказал я. — Эгоистично, да?

— Нет. Ты ещё всё поймёшь. Это... похоже на предательство. Да, это, похоже, самое верное слово.

— На предательство? — удивился я. — Почему?

— Ты всё поймёшь, малыш, — повторила она. — Всему своё время.

Лиза осторожно коснулась пальцами моих губ. Я наклонился к ней и поцеловал.

— Хочешь, я буду спать... тут? — спросила она, оглядев гостиную.

Я отлично понимал, что цепляюсь за ускользающее. Но почему-то мне казалось, что поступить иначе я не мог — это бы нарушило какое-то равенство. Может, гармонию момента.

— Ни за какие сокровища мира. Ты будешь спать наверху. Со мной. Иначе нельзя.

***

Мне не нужно было открывать глаза для того, чтобы понять, что в постели я совершенно один. Конечно, если не считать кошек, которые, как всегда, спали на соседней подушке. Я лежал на спине — и у меня не было никакого желания вставать и начинать что-то делать. Через приоткрытые шторы в комнату заглядывало утреннее солнце, за окном распевали птицы. Это всегда поднимало мне настроение (и ещё осознание того факта, что не надо рано вставать, разумеется). Но сейчас радости я не чувствовал. Я впервые за долгое время подумал о том, что у меня есть много дел — но мне не хочется ничем заниматься. Меня не оставляло ощущение того, что что-то исчезло — и без этого моя жизнь изменилась. Может, и потеряла смысл. Впорочем... это всё, конечно, пафос.

Лиза собрала свои вещи — причём собрала очень аккуратно, не оставив ничего. Даже пепельница была пустой. На тумбочке у кровати я нашёл чистый лист бумаги с ручкой — создалось впечатление, что она хотела написать мне записку, но в последний момент передумала. Я сложил лист вдвое. Потом — вчетверо. Разогнул опять — и, аккуратно пригладив ногтем изгиб, разорвал его сначала на две, а потом на четыре части. Кошки, услышав шуршание бумаги, подняли головы и насторожились.

— Доброе утро, — сказал я. — Ну, надеюсь, ваше настроение гораздо лучше моего, правда?

Думаю, настроение у кошек было отличное — как только я поднялся и накинул халат, они тут же оставили кровать и прошествовали вниз. К завтраку.

Я принял душ, после чего сварил кофе, вышел в сад и, приоткрыв калитку, осмотрелся.

Жизнь вокруг не изменилась — она была такой же медленной и спокойной, как и всегда. Мои соседи приводили в порядок свой сад — хозяин дома внимательно изучал неподстриженные кусты, а его жена что-то говорила детям. Увидев меня, она подняла руку.

— Доброе утро, — поприветствовала меня она. — Рановато ты сегодня проснулся.

Я посмотрел на часы.

— Половина десятого утра? Да, действительно, для меня это рановато... как продвигается работа?

— И не спрашивай. Невозможно постоянно постригать эти кусты! Это такая морока... Да, Адам?

Её муж обернулся, посмотрел на меня и тоже поприветствовал меня жестом.

— Мы давно тебя не видели, — сказал он. — Ты весь в делах?

— Да, можно сказать и так. — Я сделал глоток кофе и оглянулся на свой сад. — Постричь кусты — это неплохая идея. Вот, как они уже разрослись...

— Ты можешь позволить себе услуги садовника, в отличие от нас, — проговорил Адам. — Как насчёт того, чтобы выпить чаю вечерком?

— Если успею закончить все дела в срок — то с радостью приму твоё предложение.

— Ну, вот и отлично. Прошу прощения — нам надо работать. Увидимся.

Я вернулся в дом и присел в кресло. Кошки, которые уже успели позавтракать, лежали на ковре в гостиной, лениво потягиваясь. Услышав звонок моего сотового телефона, они навострили уши.

Почему-то я подумал о том, что звонит Лиза — но ошибся.

— Надеюсь, я тебя не разбудил, — сказал Рэй таким тоном, будто разбудить меня было бы самой лучшей наградой для него.

— Нет, сегодня ты лишился этого удовольствия. Или, может, мне притвориться спящим? Так не хочется разочаровывать тебя в выходной!

— О, ну что вы, что вы, сэр, не стоит! Я стойко переживу эту несправедливость! Как твои дела? Мы уже забыли, как ты выглядишь! Ты, вообще, планируешь появиться на работе?

— Если я скажу, что всё хорошо, то совру, Рэй. — Я сделал паузу. — Ну, а если ты спросишь, почему всё плохо, то у меня тоже не найдётся ответа...

— Эй, эй! Что такое? Что может опечалить человека, который вот уже третью неделю в отпуске? Может, тебе просто стало скучно, друг мой? Ну, тогда тебе просто необходимо поработать! Или же поразвлечься. Считаю нужным тебе напомнить, что сегодня день рождения у Надьи. И ты, разумеется, приглашён.

Я хлопнул себя ладонью по лбу.

— День рождения у Надьи? Чёрт... я совсем забыл...

— Ничего удивительного — ты иногда и про свой день рождения забываешь. Ну так что, ты придёшь? Мы начинаем около восьми. Никуда не пойдём — решили справить у нас дома. И почти никого не приглашаем — на этот раз нет никакого желания видеть целую толпу гостей. Ты можешь подойти немного пораньше. Мы поговорим.

Мы с Рэем были хорошими друзьями — и я сомневался, что могло быть по-другому. Вряд ли у него были враги или недоброжелатели. Рэй славился своей щедростью, добродушием и умением расположить к себе кого угодно. Среди наших коллег он был известен как большой любитель повеселиться. Он жил на широкую ногу и являлся знатоком по части вечеринок, приёмов, коктейлей и прочих мероприятий подобного рода.

Его жена, которую он семь лет назад привёз из Ирана, девушка из шиитской семьи, быстро переняла его увлечения. Надья уехала из своей страны десят лет назад — и сейчас никто не поверил бы, что когда-то эта яркая и сексуальная женщина со светским манерами настоящей леди ходила позади мужа и боялась открыть лицо. Одним из талантов Рэя был талант портить людей. Или, как он сам это называл, учить их жить правильно.

Закончив все дела в городе, я отправился в кафе для того, чтобы перекусить — и заодно подумать о том, что же подарить Надье Покупать подарки в последний момент я очень не любил — но теперь выбора не было, и решение следовало принять за полчаса.

— Вы хотите сделать заказ, сэр? — подошедшая официантка услужливо улыбнулась и остановилась рядом со мной.

— Да. Тост с сыром и чёрный кофе. Желательно, покрепче. Сахара не надо.

— Всё будет готово через минуту.

Заказ для обеда был явно скудноват — да и есть мне не хотелось. Более того — мне хотелось вернуться домой, лечь в постель — и пролежать там целую вечность. Ну, или же до того дня, когда надо будет вставать на работу. Но отказать Рэю я не мог.

— Прошу прощения, сэр, — отвлекла меня официантка. — Какой хлеб вы предпочитаете — белый, чёрный?

— Чёрный, конечно, — ответил я. — Белый хлеб вреден для здоровья.

— Правда? — подняла брови она.

— Разумеется, а разве вы не знали? — Я сделал паузу. — Послушайте, мисс. Что бы вы подарили женщине, которой за тридцать?

На лице официантки выразилось недоумение.

— Женщине, которой за тридцать? Думаю, что-нибудь из украшений. Какой-нибудь благородный камень. Может, изумруд, топаз, агат...

— Хм. А что, изумруд — это, конечно, идея... — Я пару раз задумчиво кивнул. — А что вы думаете по поводу нижнего белья? Или одежды, к примеру? Платье? Или, может, обувь?

Видимо, такие занудные посетители официантке попадались редко, ибо она совсем стушевалась и пробормотала:

— Думаю, всё же лучше подарить украшение, сэр. Сейчас я принесу ваш заказ.

— Благодарю, мисс, вы мне очень помогли.

Официантка пошла по направлению к стойке, на ходу бросив на меня ещё один подозрительный взгяд, чем меня очень позабавила.

Тост я проглотил в считанные секунду, так как явно недооценил своего голода, и уже подумал было заказать ещё — но времени оставалось мало. Я позволил себе потратить драгоценные пять минут, выкурив сигарету и допив кофе, который оказался очень вкусным и, оставив официантке щедрые чаевые, отправился за подарком.

Молодой человек в ювелирном магазине пару секунд молча смотрел на меня, опустив на нос крошечные очки.

— Чем могу служить, сэр? — наконец, спросил он.

— Я ищу подарок. Для женщины.

— Для вашей женщины? — уточнил молодой человек.

— Для жены моего друга.

Он с немного рассеянным видом оглядел стеклянные полки, после чего снова повернулся ко мне.

— Вас интересует что-то конкретное? Могу предложить чудесный горный хрусталь...

Я брезгливо поморщился.

— Ну нет, конечно же. Это не та женщина, которой можно дарить горный хрусталь. Изумруд. Может, рубин. Бриллианты, конечно, не исключаются — но это в крайнем случае. Знаете, у неё столько бриллиантов...

Молодой человек внимательно меня оглядел. В старом свитере и джинсах я явно не выглядел человеком с хорошим достатком.

— Кольцо? Колье? Серьги? Браслет? — спросил он.

— Кольцо.

— Цена имеет значение?

— О нет, не думаю...

Выражение заинтересованности исчезло с лица продавца. Он наклонился и достал из-под прилавка несколько бархатных коробочек.

— Прошу вас, сэр, — проговорил он немного прохладно. — Я бы посоветовал вот это — изумруд в такой оправе смотрится очень красиво. Вы знаете её размер?

— Разумеется, — ответил я, рассматривая кольца.

Не знаю, подумал ли молодой человек о том, откуда я знаю размер кольца жены моего друга (когда-то у нас с Надьёй был роман, можно даже сказать, роман с хвостиком — но, впрочем, это уже осталось в прошлом) — во всяком случае, он смотрел на меня с некоторой отчуждённостью.

Немного поколебавшись, я всё же взял кольцо с изумрудом.

— Мне очень понравилось вот это, — сказал я и улыбнулся — правда, продавец на мою улыбку никак не отреагировал. — Вы можете оформить его как-нибудь... посимпатичнее?

— Никаких проблем, — кивнул продавец и аккуратно завернул коробочку в подарочную бумагу.

— Благодарю.

— Как вы хотите заплатить? В принципе, вы можете выписать...

— О нет, нет, — с улыбкой покачал я головой — и достал кредитную карточку. — Не люблю чеки — в них есть что-то очень неприятное.

Продавец оглядел кредитную карточку так, будто впервые видел такую странную вещь, потом посмотрел на меня.

— Знаете, у вас неплохой вкус... — Он снова бросил взгляд на карточку. — Брайан.

— Спасибо. У вас отличные украшения! Теперь я буду знать, куда идти за подарком.

— Подпишите, пожалуйста.

Я поставил подпись под чеком и получил купленный подарок.

— Удачного вам... вечера, — проговорил продавец, поправив очки.

— И вам, сэр, — ответил я и покинул магазин.

Рэя я не застал — дверь мне открыла именинница. Она уже была в вечернем платье — правда, туфли ещё надеть не успела.

— Надо же, — сказал я, — не так часто ты встречаешь меня босиком!

— Не так часто ты приходишь в самые неподходящие моменты, — упрекнула меня Надья. — Проходи, дорогой. Как всегда, ты пришёл первым.

Я вошёл и присел в кресло. Надья расположилась на диване, напротив меня, и устало вздохнула.

— Как я ненавижу все эти приготовления... к вечеру чувствуешь себя тряпкой... а ведь ещё гулять и гулять!

— Где твой муж? — поинтересовался я, доставая сигареты.

— Поехал привезти кое-кого из аэропорта. Судя по количеству пробок на дорогах, вернётся как минимум часа через два. — Надья положила ноги на диван и посмотрела на меня. — Что с тобой? Ты ужасно выглядишь!

Я тяжело вздохнул.

— Не так часто я слышу подобные "комплименты".

— Ах, но ведь это правда! На тебе лица нет! Что случилось?

— Какой ответ тебя устроит? Бессонница, мигрень, проблемы на работе?

— Меня устроит правда. Если, конечно, у тебя нет от меня секретов... или это что-то новое?

— Я уже сам не понимаю, что это такое.

Надья поднялась.

— Я знаю, что нужно сделать. Мы выпьем и поговорим. Это так по-домашнему! Правда?

— Вне всяких сомнений. — Я тоже встал и отошёл к окну. — Мне, пожалуйста, виски.

Мой подарок тут же занял место на пальце у хозяйки. Некоторое время она молча смотрела на него, чуть вытянув руку, а потом улыбнулась и перевела взгляд на меня.

— Это просто чудесное кольцо! — сказала она. — Оно простое, но одновременно стильное и совсем не броское...

— Мне кажется, в нём есть что-то пошловатое.

— Ах, у тебя такая элегантная манера нарываться на комплименты!

Надья ещё раз посмотрела на кольцо, после чего взяла свой стакан.

— Давай выпьем, — предложила она.

— Твоё здоровье, дорогая. С днём рождения.

— Я так люблю свой день рождения! Особенно если приходят нужные и важные люди. — Она сделала глоток виски, после чего задумалась. — Расскажи мне, Брайан, в чём дело. Это что-то ужасное, да? Это что-то рабочее? Или, может, личное?

— Это что-то математическое. Точнее, геометрическое, — усмехнулся я.

Надья недоуменно изогнула бровь.

— Знаешь, какую фигуру я больше всего люблю? — задал я вопрос.

— М... наверное, окружность? — с улыбкой предположила Надья, задумчиво накручивая на палец прядь тёмных волос.

— Почти. Треугольник. Это просто фантастическая фигура! И она постоянно меня преследует.

Надья слушала меня очень внимательно, не перебивая и лишь изредка склоняя голову в знак того, что она понимает, о чём я.

— Я знала, что эта женщина когда-нибудь вернётся в твою жизнь, — сказала она, когда я закончил. — Это должно было рано или поздно произойти.

— Этой женщине нет места в моей жизни, — возразил я. — Хотя бы потому, что этого не хочу я.

— Ты позволишь? — Надья взяла мои сигареты и вопросительно на меня посмотрела. — Знаешь... я хотела у тебя спросить. Что ты чувствовал тогда, когда увидел её снова, спустя столько лет? Что шевельнулось у тебя в душе? Что-то внутри сказало тебе: "О нет, приятель. Всё не так просто. Ты думаешь, что приедешь и уедешь — и ничего не произойдёт? Очень забавно, но это неправда". Так? Что-то есть в этой женщине, чего ты сам не замечаешь — или не желаешь признаться себе, что замечаешь. И это что-то не позволяет говорить тебе уверенно, когда ты произносишь эти слова: "Этой женщине нет места в моей жизни". Так?

Я высокомерно кивнул.

— Хорошо, предположим, что до этого момента всё было верно.

— Очень хорошо. — Надья откинулась на спинку дивана, затянулась сигаретой, выпустила тонкую струйку дыма и снова посмотрела на меня. — Знаешь, мне всегда было интересно, какая она. Ты мне не так много о ней рассказывал. Мне кажется, мы подружимся. Ты нас познакомишь?

Я рассмеялся — и смех мой больше всего напоминал смех человека, который узнал, что ему осталось жить два месяца.

— Познакомлю ли я вас? Ты, наверное, шутишь, Надья?

— Ну почему же. Вовсе нет. Просто... мне было бы интересно посмотреть на женщину, которая... хм. Так крепко тебя держит.

— Она меня не держит. У меня есть другая женщина.

— Ты глупец и лгун! — Она потушила сигарету в пепельнице, резко поднялась и сделала круг по комнате. — Я уже много раз говорила тебе об этом, Брайан. Ты не сможешь жить в спокойствии. Тебе необходимо движение. Постоянно. Иногда тебе хочется отдохнуть — да, я понимаю тебя, это очень свежее, очень новое ощущение. Но когда ты выходишь из спальни своей новой женщины, то думаешь совсем не о том, как тебе было хорошо. Ты думаешь...

— Я думаю о том, что уже всё для себя решил. Это именно то, о чём я думаю.

— Ах.

Надья сжала в ладонях свой стакан.

— Знаешь, в чём различие между порочными и плохими людьми, Брайан? — спросила она.

— А разве между ними есть различие? — ответил я вопросом на вопрос. — Ну, просвети меня, если уж на то пошло.

— Плохие люди портят других людей осознанно. Вот Рэй, например, плохой человек. — Надья немного наигранно покачала головой. — У него очень много дурных привычек. Алкоголь, наркотики, женщины и тому подобное. А порочные люди портят других людей подсознательно. Они даже не думают о том, что могут кого-то испортить.

На этот раз я сдержал смех.

— Рэй — плохой человек. Это, конечно, в какой-то мере верно — но почему-то так забавно звучит...

— Да, Рэй — плохой человек. А вот ты — это нечто другое.

— Ах, — передразнил я её, в очередной раз закуривая.

Надье это понравилось — она довольно улыбнулась.

— Фу, ты ужасно испорченный! — сказала мне она — и теперь уже расхохоталась. — Это плохая привычка — передразнивать других!

— Ну, а ты относишь себя к плохим людям? Или же к порочным?

Надья задумчиво посмотрела на свои ногти, снова мельком глянула на кольцо.

— Думаю, к порочным, — глубокомысленно ответила она. — А каким относишь себя ты?

Я сложил руки на груди и улыбнулся.

— Мне кажется, ты сам ответила на этот вопрос.

— Но, может быть, ты со мной не согласен?

— То есть, тот факт, что я спал с тобой, зная, что ты замужем — это плохо, а то, что мы нюхали кокаин — это... хм... порочно?

— Давай не будем ворошить прошлое, Брайан. Я понимаю, мы провели много приятных ночей вместе — но мы отвлеклись от главного. — Она наклонилась ко мне. — Не обманывай себя, Брайан. Ты ведь прекрасно знаешь, кто принесёт тебе счастье.

— А ведь когда-то я думал, что счастье мне принесёшь ты.

Надья погрозила мне пальцем и достала из моей пачки ещё одну сигарету.

— Вот, посмотри, ты действительно порочный человек — я даже не замечаю, что курю вторую сигарету за полчаса! Я — это я. Знаешь, почему ты думал, что я принесу тебе счастье? Потому что мы с ней похожи.

— О, леди, что я слышу! Вы ведь всегда повторяете, что не любите, когда вас с кем-то сравнивают?

Надья с достоинством кивнула.

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты нас познакомил. — Она махнула рукой. — Послушай, Брайан, я не понимаю, к чему мы ведём все эти глупые разговоры. Ведь мы с тобой прекрасно понимаем, что к чему. Нет-нет, это не намёк на продолжение нашего романа — хотя я была бы не против. Да и ты тоже — я знаю. Мы ведь знаем, что всё в жизни должно делаться хорошо. Очень хорошо. А когда ты работаешь, отдыхаешь, куришь, пьёшь и трахаешься по инерции — просто для того, чтобы это сделать — то это не жизнь. По крайней мере, для таких людей, как ты. Ну, и для таких людей, как я, тоже.

— Как это — отдыхать и трахаться по инерции? — поинтересовался я дежурным тоном.

— Тебе лучше знать, — ответила Надья немного высокомерно. — Это ведь ты пытаешься навешать себе на уши лапшу. Стыдно, Брайан! Признайся себе, наконец, что ты хочешь совсем не этого.

— Знаешь, это похоже на сеанс психоанализа. — Я достал из кармана очки. — Вы хотите об этом поговорить?

— Ты познакомишь нас, Брайан? — снова задала вопрос Надья, никак не отреагировав на шутку.

Я помолчал несколько секунд, внимательно наблюдая за её лицом. Впрочем, ничего, кроме лёгкого любопытства, я там не разглядел.

— Хорошо, — наконец, ответил я. — Я вас познакомлю, Надья, будь по-твоему. Хотя мне не нравится эта идея.

— Почему? Потому что она тоже не плохая, а порочная? — Надья снова наклонилась ко мне. — Ты ведь знаешь, дорогой, меня не так-то легко испортить. Для этого надо очень хорошо постараться. Мне и самой иногда обидно от той мысли, что, наверное, я испорчена до конца...

— Да, в твоих словах определённо что-то есть.. Я смотрю, тебе нравится об этом думать?

Надья с улыбкой покачала головой.

— Не знаю, что тебе ответить. Ах, не хмурься, Брайан, тебе это не идёт! Кроме того, будут мимические морщины. — Она глянула на часы. — Надеюсь, я тебя испортила не до конца, и ты остался джентльменом? Я бы хотела, чтобы ты помог мне накрыть на стол...

Первую рабочую неделю я напоминал сонную муху — сказывался другой режим дня. Точнее, его отсутствие. Да что там говорить — режима дня у меня никогда не было, так как у человека, который имеет привычку идти спать в начале четвёртого утра, не может быть даже подобия режима дня. Но теперь такой роскоши я позволить себе не мог. Ровно как и роскоши зачитаться допоздна и встать в десятом часу. В половину пятого я уже был на ногах. Просыпался около девяти, выпив пару чашек крепкого кофе — а к вечеру просто падал от усталости. Те, кто думает, что в гибком графике много плюсов, имеют привычку смотреть на мир через розовые очки.

В эту пятницу мне пришлось изрядно понервничать. В конце недели нервничали все — кто-то не успел сдать отчёты в срок, кто-то носился с планами статей, кто-то назначал деловые встречи, втайне надеясь, что их всё же можно будет перенести на потом...

Но эта пятница была особенной. Прямо какая-то понедельничная пятница — день, когда все словно срываются с цепи, а плохое настроение и напряжённость витают в воздухе. И ищут жертв, которых всего предостаточно. Я, разумеется, встал не с той ноги (сомневаюсь, что в четыре тридцать утра может быть иначе), и меня раздражало всё — беспричинно-траурные лица коллег в коридоре, сукин сын, непонятно почему припарковавший машину на моём месте, неожиданно сломавшийся чайник, забытая дома зажигалка, отсыревшие спички... я нещадно ругался, кричал на подчинённых, разбил пару стаканов и — видимо, для того, чтобы достойно завершить день — поссорился с полковником. Мы часто ругались, но по-настоящему ссорились редко — на этот же раз я ушёл, демонстративно хлопнув дверью, предварительно выразив своё категорическое несогласие с её взглядами на некоторые вещи (и после этого ещё долго размышлял о том, что же меня так разозлило).

Стоит ли объяснять мою эйфорию, когда я наконец-то отправился домой с твёрдым намерением забыть о работе хотя бы на выходные.

Ужинать я не стал, и это привело кошек в недоумение — животные с удивлением смотрели на то, как я сижу у стола и даже не собираюсь подходить к холодильнику. Мы всегда ужинали вместе — это было давней традицией. Мои любимцы ели с аппетитом, иногда поглядывая на меня — может, я всё же решу перекусить на ночь? Но голода я не чувствовал. Я чувствовал ужасную усталость — больше моральную, чем физическую — как и бывает после рабочего дня.

Когда я поднялся и пошёл в спальню, на ходу снимая пиджак, кошки тоже побрели за мной. Они устроились в кресле, немного потеснив друг друга, и притихли, по-прежнему изучая меня. Я оставил включённой лампу у кровати, полистал книгу, потом повертел в руках сотовый телефон. Вспомнил, что обещал позвонить Марике — но решил, что совсем не важно, в чьей кровати я усну, как бревно, лишь только приняв горизонтальное положение.

В будние дни я мог лежать без сна часами — засыпал я очень долго, иногда для этого мне требовался час, а то и больше — и поэтому у меня с давних времён выработалась привычка вспоминать события прошедшего дня. Но эта пятница явно была исключением из правил — я не успел вспомнить, почему поссорился с полковником (я не уверен, помнил ли я это вообще), ибо через пять минут уже спал, как убитый.

Звонок будильника заставил меня открыть глаза и оглядеться. К любителям будильников я никогда не принадлежал — и теперь думал о том, почему же в выходной я не могу насладиться спокойным тихим утром в тёплой постели. Я обречённо вздохнул и снова закрыл глаза в надежде, что всё мне просто приснилось — но будильник тут же зазвенел вновь, и мне пришлось встать. Часы показывали половину седьмого, и я не смог сдержать очередной вздох. А также не смог не задать себе очень уместный в такой ситуации вопрос: почему я завёл будильник на шесть тридцать? И вспомнил о том, что именно в эту субботу я собирался прогуляться по магазинам. И откладывать это на следующую неделю было бы чересчур.

Я потянулся, подошёл к окну, приоткрыл ставни и сел на подоконник. На улице было невероятно тихо. Желанием ехать в город я не горел. Только такие идиоты, как я, планируют дела на субботу. В такой день надо читать книгу на крыльце дома, наблюдать за птицами, смотреть кино или же лежать на диване и потихоньку дописывать очередную статью, методично набирая текст на шелестящей клавиатуре портативного компьютера. А вечером — гулять с фотоаппаратом на плече и блокнотом в кармане. Так делают нормальные люди. Но к нормальным людям я не относился, а поэтому принял душ, достал из шкафа старые джинсы и видавший виды свитер (мне очень хотелось почувствовать себя свободным от костюма и галстука), выпил кофе и отправился в город.

Думаю, по-настоящему поймёт меня лишь тот, кто когда-нибудь переезжал из города в более тихое место — или наоборот, из тихого места по какой-то глупой и непонятной причине переезжал в город, решив, что ему будет лучше среди шума машин. Жизнь за городом всегда была медленной, размеренной, спокойной — я пил кофе, курил, гулял, вытирал пыль, готовил еду, чистил ковры. И делал всё это медленно. Я даже работал медленно, если это происходило дома. И я проживал один день — но в темпе городской жизни можно было бы за это время прожить целый год, если не больше.

Городская жизнь всегда ассоциировалась у меня с неким подобием мясорубки. Движение тут не останавливалось ни на секунду — всё постоянно вертелось, крутилось, летело куда-то. Кто-то умирал, кто-то рождался — и это происходило так быстро, что ни один человек не мог успеть понять всего этого. По своим понятиям, я прожил в Нью-Йорке довольно долго — почти пять лет. За это время я сменил две квартиры — но до сих пор называл его Нью-Йорком только тогда, когда этого требовала ситуация. Обычно я говорил: "Этот город", и в моём голосе можно было услышать отвращение и снисхождение. Я вообще не верил в то, что можно полюбить мегаполис. Он слишком большой, он слишком неуловимый для того, чтобы его полюбить. Мне всегда казалось, что для любви нужна некая статичность, возможность остановиться, вздохнуть и сказать: "Вот! Это — мой город. Я люблю его". Выросший в тихом пригороде Питсбурга, я так и не научился любить большие города. Первые полгода в мегаполисе были для меня настоящим сумасшествием — я думал, что никогда не привыкну к такому темпу жизни. Когда же я исполнил давнюю мечту и оставил шумный город, то понял, что гораздо труднее будет от такого темпа отвыкнуть. И, уже отвыкнув, я довольно долго испытывал что-то вроде неловкости перед самим собой — мне казалось, что в городе всё же было уютнее, привычнее, из окна квартиры на двенадцатом этаже я видел город и чувствовал жизнь.

Теперь неловкости за свой черепаший ритм жизни я не испытывал. Я чувствовал себя более чем комфортно — брёл по улице, как обычно, спрятав глаза за стёклами солнечных очков, и с лёгким, немного отчуждённым интересом наблюдал за людьми на улицах. Толпа никогда не вызывала у меня никаких эмоций. Ни положительных, ни отрицательных. Только вышеупомянутый интерес — когда-то в детстве я так наблюдал за зверями в клетках зоопарка.

— Папа, а о чём они думаю? — спрашивал я, сжимая руку отца.

— Они не думают, Брайан, — говорил мне отец, чуть поморщившись. — Они — как стадо. Как толпа. Толпа тоже не думает, она просто идёт, ей движут инстинкты толпы. Вот и они тоже ни о чём не думают.

— А толпа людей — это тоже стадо? — не унимался я.

Отец смотрел на меня с едва видимым раздражением.

— Толпа людей? Разумеется. Я никогда не бывал в толпе — но, если смотреть со стороны...

— Фредерик, не забивай ему голову глупостями, — говорила мама тем самым мягким тоном, которым она обыкновенно пыталась возразить отцу. — Идём дальше. Там есть обезъянки, малыш! — обращалась она ко мне. — Большие и маленькие! Идём.

— Весь этот мир — один большой обезьянник, Ева, — говорил отец, а мама брала меня за руку и вела дальше.

Если честно, то я ненавидел зоопарк. Я не любил смотреть на животных, у которых отняли свободу. Я их жалел. А вот к человеческой толпе относился с жестоким снисхождением — у них был выбор, но они всё же выбрали роль части стада.

Настроение в этот день у меня было препоганое. Я рассеянно оглядывал одежду на вешалках и полках магазинов — но мысли мои были далеки от покупок. У меня было ощущение, будто кто-то запер меня в крошечную клетку — совсем как тех животных в зоопарке — и теперь я метался по этой клетке в поисках выхода. Мысли мои методично бродили по кругу. Сначала я думал о том, как на дне рождения Надьи мы с Рэем пили водку (и на этот раз мой аргумент "я не пью водку" на поверку оказался пустым звуком — с Рэем по-другому случалось очень редко). После чего все гости разбрелись по дому, а я целовал его жену в тёмном саду. Я собрал всю волю в кулак и, сделав вид, что не услышал её предложения "найти место немного поинтимнее", взял её за плечи (пусть не очень уверенно, но крепко) и отвёл к мужу со словами "думаю, леди надо немного отоспаться". Рэй оглядел моё лицо, сверкнул глазами, но ничего не сказал — и, повернувшись к Надье, кивнул в направлении спальни.

— Роман с хвостиком. Ха-ха, — сказал я самому себе, оглядывая висевшие на плечиках рубашки.

На следующий день я отправился в гости к мадам и провёл очень милый вечер с Марикой. Я вышел из её спальни, немного пошатываясь и ощущая себя полным идиотом, который совершенно запутался и не понимает, что происходит.

— Вас что-то интересует, сэр? — вернул меня к реальности голос девушки-консультанта. — Вы ищете что-то особенное? На вечер? Или же что-то повседневное?

Я рассеянно оглядел девушку с ног до головы и улыбнулся.

— Простите, мисс... что вы сказали?

— Я спросила, нужна ли вам помощь. — Девушка вгляделась в моё лицо. — С вами всё в порядке, сэр? Может, вы хотите воды?

— Нет— нет, спасибо, мисс. Со мной всё отлично. Меня интересует что-то подобное. — И я указал на рубашку. — Только потемнее. Может, тёмно-зелёный, или тёмно-синий...

— Хорошо, сэр. Сейчас я посмотрю, что у нас есть.

***

В прохладном кафе я с облегчением опустился на стул и прикрыл глаза. Основные покупки были закончены — теперь осталось только заглянуть в супермаркет и купить необходимые продукты. Но я планировал сделать это после обеда, ибо был невероятно голоден.

Я сделал заказ и открыл свежую газету, но сосредоточиться на чтении так и не смог. Во-первых, мне до сих пор было жарко — и я снял свитер, оставшись в лёгкой рубашке. Во-вторых, дурацкие мысли никак не хотели покидать мою голову. И снова у меня в памяти возникла картина того вечера — мы с Надьёй стояли в саду под развесистым деревом, и она говорила быстро, немного сбивчиво, о том самом романе с хвостиком.

— Это так глупо — сопротивляться собственным чувствам, — говорила она мне. — Знаешь, мы расстались тогда так...

— Да, всё это было невероятно глупо — с самого начала до самого конца, — отвечал ей я.

— Ах, Брайан, я ненавижу, когда ты говоришь таким тоном! Ты ведь прекрасно понимаешь, о чём я говорю...Знаешь, я соскучилась по тебе, хотя это, наверное, прозвучит немного глупо... Ты ведь джентльмен, да? Ты ни за что не будешь позволять себе того, что не джентльмен себе обычно не позволяет?

— Знаешь, — говорил я в тон ей, — по-моему, ты слишком много выпила.

— Но ведь так даже интереснее, правда?

Её причёска уже давно растрепалась — я коснулся её волос, которые теперь свободно лежали на плечах, провёл рукой по её щеке, и в голове моей появились мысли, уж слишком далёкие от мыслей джентльмена...

— Брийян! — вдруг услышал я — и вздрогнул от неожиданности. После чего обернулся на голос из-за спины... и увидел Лизу, сидевшую за соседним столиком.

Она поднялась и подошла ко мне.

— Привет, малыш! — поприветствовала меня она. — Что ты тут делаешь?

— Я? Я... собираюсь пообедать, — ответил я, постепенно приходя в себя.

— С каких это пор ты обедаешь в забегаловках?

Пока я раздумывал над ответом, Лиза уже сидела рядом со мной. Я задумчиво посмотрел на её обед. Наверное, редкая женщина может побаловать себя жареным картофелем, довольно-таки жирным мясом и кока-колой. Но Лиза никогда не забивала себе голову мыслями о диете. Наверное, именно поэтому у неё не было проблем с фигурой.

— Как в тебя столько влезает? — недоуменно покачал я головой.

— О, после работы я могу съесть слона! — В подтверждение своих слов она наколола на вилку кусочек мяса.

— Работаешь по субботам?

Лиза обречённо кивнула.

— К сожалению. Но есть и плюсы — больше платят. Могу позволить себе лишнее платье. — Она улыбнулась. — Я устроилась в отличный салон! Стрижки, косметические процедуры, татуировки, пирсинг... не хочешь, скажем... ухо проколоть?

Я со смехом покачал головой.

— Нет, мне и так хорошо. Но насчёт татуировки я подумаю.

— Обязательно заходи в гости — ты понравишься девушкам. Правда, в основном, у нас только клиентки... представляешь, я самая старшая в коллективе. Так что теперь я выгляжу вот так.

Лиза была одета в небесно-голубые джинсы и ярко-синюю блузку. Волосы она аккуратно собрала в хвост. Да и с макияжем я её никогда не видел — она казалась мне очень странной, непохожей на себя, другой. Это была не та Лиза, которая не изменяла длинным юбкам и полупрозрачным кофтам. Хотя ни моложе, ни старше новый стиль её не делал — ей вряд ли можно было дать больше тридцати, как и всегда.

Пока я разглядывал свою соседку по столу, мне принесли обед.

— Как тебе перемены, малыш? — поинтересовалась она, вычищая мундштук.

— Мне не понравилось. Джинсы — это не твоё. И зачем тебе косметика?

— Тёте Лизе скоро сорок, — напомнила она мне нравоучительным тоном. — Мне есть, что скрывать.

— Скрывать тебе абсолютно нечего, — отрезал я. — Это тебя только портит.

— Ты такой категоричный, мой маленький консерватор.

— Просто я люблю естественность, — покачал я головой. И принялся за еду.

Лиза без особого интереса полистала газету, после чего сделала глоток колы.

— Как работа, малыш?

— В последнее время я очень устаю. Хочу отпуск.

— А как твоя любовь?

Какая из них, чуть не ляпнул я — и сдержал смешок, ограничившись лёгкой улыбкой.

— Отлично, просто отлично. Как Иган?

Лиза сделала неопределённый жест рукой.

— Мы общаемся. Иногда.

— Общаемся... это означает "спим"?

— Отчасти. Почему тебя это интересует?

Я легко пожал плечами и снова взял вилку.

— Ты знаешь, он ещё не дорос до того, чтобы хотеть от женщины чего-то, кроме секса, — глубокомысленно изрекла Лиза, выпуская колечко дыма. — Вот какая у меня появилась мысль.

Я поднял на неё глаза.

— А ты его хорошо узнала.

— У меня большой опыт в этой области. Он милый мальчик. Добрый. Вежливый. Немного скучноват — но на это можно закрыть глаза. Наверное, я сплю с ним от скуки — когда всё приедается. Расслабляюсь — и предоставляю ему своё тело.

— Совсем не так, как со мной, да?

Усталое выражение лица Лизы сменилось лёгкой ироничной улыбкой.

— Горазд же ты сравнивать, Брийян... вы с ним очень разные. Ты — это ты. Тебя надо держать покрепче. Иначе ты начинаешь сходить с ума.

Я отставил тарелку в сторону и взял чашку с кофе.

— Знаешь, мне не хватает тебя, малыш, — задумчиво проговорила Лиза. — Нет, даже не в постели... я скучаю по тому маленькому Брияйну, который был у меня раньше. Который по любому поводу ссорился с отцом и краснел от моих комплиментов... а ты вспоминаешь те времена?

— Иногда, — вырвалось у меня. — Чаще, чем бы мне хотелось.

Лиза тронула мою руку.

— Тогда было хорошо.

— Тебе до сих пор нравится соблазнять невинных мальчиков?

— Вот уж не знаю. Могу сказать одно — если бы ты всегда оставался невинным мальчиком, то я не уставала бы тебя соблазнять.

Я смял пустую сигаретную пачку.

— Это прозвучит странно, особенно после того, что мы с тобой друг другу сказали тогда, но... а если бы в тот вечер я ничего тебе не говорил? Что бы было тогда? Ты бы... была с Иганом?

Лиза замолчала, опустив глаза.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив. И прекрасно понимаю молодого человека, который не хочет связывать свою жизнь с сорокалетней стервой. Даже если учесть, что она была его первой женщиной.

— А если я скажу, что я до сих пор не счастлив, это что-то изменит?

Лиза не ответила.

Я допил кофе в тишине, аккуратно помял пальцами сигарету. И в очередной раз подумал, что запутываюсь всё сильнее и сильнее — а клетка становится такой узкой, что мне уже почти нечем дышать. Вот так ощущают себя белые мышки в лабораториях.

— Малыш, знаешь... — начала Лиза.

— Я подвезу тебя, — закончил я предложение и посмотрел ей в глаза — она отвела взгляд и улыбнулась.

— Да, ты угадал и на этот раз. Просто я хочу ещё немного побыть с тобой. Ты позволишь мне такую слабость?

— Какую угодно, — ответил я. — Любую. Только скажи.

— Спасибо.

Её губы вздрогнули — и в ней появилось что-то от того вечера, когда она плакала у меня на плече. Я снова посмотрел на неё — на этот раз она всё же подняла глаза.

— Едем? — спросил я, улыбнувшись. — Иди к машине. Я попрошу счёт.

Иган, как оказалось, ничуть не преувеличивал с описанием квартиры. Светлый зал, небольшая кухня и приличный балкон. Квартира не просто так пришлась Лизе по душе.

— У тебя тут очень уютно, — сказал я, оглядевшись.

— Хочешь выпить? — спросила она, по пути на кухню бросив сумочку в кресло.

— Нет, — ответил я коротко — и она обернулась с выражением лёгкого удивления на лице. — Подойди-ка.

Лиза повернулась и подошла ко мне.

— Да? Я тебя слушаю.

Я обнял её за плечи.

— Пообещай мне, что снимешь этот дурацкий макияж. Честное слово, он совсем тебе не идёт. Можешь мне поверить.

Лиза сжала мои запястья.

— Я так скучала по твоим рукам, малыш, — прошептала она. — У меня не получается их забыть... — Она поднялась на носки и осторожно коснулась моих губ. — Ну иди же ко мне, милый, я так хочу почувствовать тебя снова...

Если бы я хотел найти в произошедшем причину для ненависти к себе — то я бы её обязательно нашёл. Мне казалось, что искать её бессмысленно. Я не шёл на поводу у обстоятельств, никому не изменял, никого не предавал... я испытывал до боли знакомые ощущения — смесь отвращения и желания, которая заменяет собой все остальные чувства. Пожалуй, я немного ненавидел себя за то, что не могу сказать ей "нет"... но это было так старо и избито, что я предпочитал об этом даже не думать.

Лиза лежала, положив голову мне на плечо, и устало дышала. Я рассеянно играл её волосами и вяло подумывал, не закурить ли.

— Не молчи, малыш, — сказала она тихо. — А то я подумаю, что ты чувствуешь себя виноватым.

— Виноватым? — переспросил я. — А ты чувствуешь себя виноватой? Ведь у тебя, как-никак, есть мужчина.

— А у тебя — женщина, — ответила Лиза.

— У меня нет женщины. Пока я не говорю "любимая женщина", то у меня никого нет.

— Тогда и у меня нет мужчины.

Лиза потянулась и снова приняла прежнюю позу.

— Я уже говорил тебе, что ты ужасно странная? Я не могу тебя понять.

— Ну и не надо, — хмыкнула она. — Это лишнее.

Она поцеловала меня, и я провёл пальцами по её спине.

— М-м-м... ещё раз, — мурлыкнула она, как кошка. — Как хорошо в постели с мужчиной, который знает, что делает. Ты знаешь, что мне нравится, да, маленький сукин сын?

— Думаю, отец знал это гораздо лучше, — сказал я, убирая руку.

Лиза насмешливо фыркнула.

— Какой ты глупый, Брийян. Ты это знаешь? Иногда у меня такое чувство, что ты спишь со мной назло ему. Ты ведь часто делал что-то назло ему, верно?

Я поднялся.

— Ты не останешься на ночь? Жаль, — проговорила она, сонно наблюдая за тем, как я одеваюсь. — Звони.

— У тебя есть мой номер. — Я надел рубашку, глянул в зеркало — и обернулся, посмотрев на неё. — Было здорово, правда. Очень. Как и всегда.

Лиза с достоинством кивнула, не отводя взгляда.

— И, надеюсь, в последний раз, — закончил я, застёгивая пуговицы.

— Конечно. Как это на тебя похоже. — Она повертела в руках мундштук. — Знаешь, мне очень хочется... но я не буду плакать, да?

— Сделай одолжение. Можешь поплакать перед Иганом. Он оценит это лучше, чем я.

Я вышел из подъезда и, остановившись, вдохнул свежий ночной воздух. На улице ощутимо похолодало. Погода, разумеется, испортилась вконец, но мне было так душно, будто меня заперли в крошечной комнате. Я расстегнул ворот пальто, закурил и пошёл к машине. В этом районе я был в первый раз, но даже в совсем незнакомых местах ещё ни разу не испытывал такого душераздирающего чувства одиночества. На самом деле, это чувство я испытывал всегда, почти двадцать четыре часа в сутки. Иногда даже во сне. Это чувство имело множество лиц, запахов, цветов, вкусов. Но с таким одиночеством — чёрным, холодным, безликим — я встретился впервые. И я точно знал, что алкоголь от него не вылечит, ровно как и незнакомая женщина в постели. И уж точно не поможет ночная экскурсия по скоростному шоссе в стиле "посмотри на меня, приятель, ты можешь меня обогнать? О, не думаю, не думаю". Я вообще не верил, что существует какое-то лекарство от такого одиночества.

В машине было жарко. Я приоткрыл окно, потушил недокуренную сигарету и взглянул на окна квартиры Лизы. В одном из них горел неяркий свет. Вероятно, она читала. Или же рисовала. А, может, просто сидела и думала о своём. Я вспомнил, как когда-то, десять лет назад, я точно так же смотрел на её окно перед тем, как навсегда оставить родной дом. Было начало первого ночи — и тогда на её подоконнике тоже горел ночник. И тогда я думал о том, что не хочу никуда уезжать, что это всё неправильно, неправильно с самого начала... Это было давно. Иначе. И гораздо проще.

Появившаяся в окне Лиза помахала мне рукой, после чего прикрыла ставни и выключила свет. Если бы она сейчас спросила у меня: "Тебе плохо, малыш?", то я бы, не задумываясь, ответил, что мне плохо, очень плохо, что так плохо мне не было ни разу в жизни. Хотя фразу "мне плохо" я ненавидел больше всего.

Я достал сотовый телефон. Разумеется, я планировал набрать номер мадам, которая выслушала бы меня, а потом и успокоила бы. Но в последний момент решил набрать другой номер.

— Брайан? — удивлённо проговорила Надья. — Что-то случилось?

— Надеюсь, я тебя не разбудил?

— Ты опять отвечаешь вопросом на вопрос? Я ненавижу, когда ты это делаешь!

— Ты одна?

Надья тяжело вздохнула.

— Мозги тебе уже не вправить, — сказала она. — Да, я одна. Так что случилось?

— Ничего. Просто мне... — Я запнулся. — Немного одиноко. Я хочу, чтобы ты составила мне компанию.

— Компанию? Звучит неплохо... куда мы пойдём?

— Ко мне домой.

— Что, вот так, сразу? Может, сначала... выпить?

— Хорошо. Сначала — выпить, а потом — ко мне домой.

— Ты хочешь мне что-то рассказать, Брайан? — поинтересовалась Надья.

— Не сказал бы. Но я хотел бы посоветовать тебе поторопиться, так как я буду у тебя через сорок минут.

— Ах, как скоро! Ну хорошо, я постараюсь оказать тебе достойный приём...

На этот раз Надья обошлась без вечернего платья. Вообще, она очень удивила меня своим внешним видом — джинсы, простой свитер и туфли без каблука.

— Ты недоволен тем, как я выгляжу? — спросила она, пристёгивая ремень безопасности.

— Разве я сказал что-то подобное?

— Ты вообще ничего не сказал. Ах, Брайан, я так хорошо тебя знаю! Я читаю всё по лицу.

— Ты даже не представляешь, насколько плохо ты меня знаешь, — сообщил ей я, глянув в зеркало заднего вида. — Но если мысль о том, что ты читаешь всё по лицу, тебе льстит, ты можешь так думать. Мне решительно наплевать.

Надья посмотрела на меня.

— Что с тобой? Я боюсь, ты меня съешь! Или ты позвал меня для того, чтобы рассказать всё, что ты обо мне думаешь?

— Нет, я позвал тебя для того, чтобы выпить, а потом потрахаться. — И я не удержался от того, чтобы добавить:. — По инерции.

— Ах, значит, вот как обстоят дела, — кивнула Надья с серьёзным видом. — Хорошо. Только я не умею трахаться по инерции.. ты меня научишь?

— Да что вы говорите, леди? — с усмешкой сказал я, посмотрев на неё. — Ладно. Тогда мы будем трахаться по-другому. Так, как ты захочешь.

Надья достала из сумочки зеркало и оглядела себя.

— Куда мы поедем? — осведомилась она дежурным тоном. — Кстати, хочу сделать тебе комплимент — отличные духи. "Шанель", да? Мне тоже нравятся, хотя они немного...снобские, что ли. Хорошо, что вы с ней до сих пор общаетесь. Это так мило! В этом есть что-то очень семейное. — Она спрятала зеркало обратно в сумочку. — Знаешь, я даже немного ревную, хотя не стоит, верно? Третьего романа у нас всё равно не будет...

— Не будет, разумеется. Разве можно начинать следующую книгу, когда предыдущая ещё не дописана?

Надья рассмеялась.

— Поосторожнее с такими высказываниями, Брайан. Я могу тебя неправильно понять.

— Я уверен, что ты поймёшь меня правильно. Ты ведь так хорошо меня знаешь, что читаешь всё по лицу. Тебе нравится то, что там написано?

— Даже не знаю, что ответить. Это такой каверзный вопрос... думаю, что нравится. Во всяком случае, о сексе по инерции там ничего не сказано. Поверни тут направо. Здесь есть совершенно чудесное место! Сейчас я тебе его покажу.

В таких барах обычно возникает ощущение неопределённости времени. Будто минуты и секунды можно растягивать до бесконечности. Тут никогда нет ярких ламп — посетители вполне довольны свечами в небольших стеклянных подставках, к которым почему-то всегда хочется протянуть руки в стремлении получить немного тепла. В таких местах люди, сидящие за одним столиком, не понимают, какая сила заставляет их наклоняться друг к другу и говорить шёпотом, рассказывая самые личные на свете вещи. В таких местах люди чувствуют себя так, будто они одни, даже если вокруг них толпа народу. А официанты, которые сонно улыбаются и предлагают поздним посетителям выпить за счёт заведения (но только потом ни в коем случае не садиться за руль), в какой-то момент превращаются в неотъемлемую часть этого места. Такие места живут своей, медленной и незаметной жизнью, которая привлекает своим спокойствием — и которой хочется жить как можно дольше.

И мы с Надьёй тоже заговорили о личном. Я рассказал ей о том, что случилось сегодня. Рассказал ей про Марику. И рассказал о том, что чувствую себя совершенно по-дурацки — на что она понимающе кивнула.

— Вы, мужчины, такие странные, — изрекла она глубокомысленно, затягиваясь в очередной раз. — Вы предпочитаете прятаться в кокон прошлого, когда у вас есть возможность сделать шаг вперёд. Пусть даже необдуманный и рискованный шаг. Вы не умеете закрывать глаза и говорить себе — если я шагну в пропасть, упаду и разобью себе голову, то это будет не так больно, как снова пережить разочарования прошлого. Впрочем... не хочу философствовать. У меня для этого нет настроения. Может, мы поговорим... о нас?

— О нас? — рассмеялся я. — Ты хотела сказать, о тебе и обо мне?

— Да, именно это я и хотела сказать. — Надья накрыла мою руку своей и улыбнулась. — Но ведь "мы" звучит гораздо лучше, чем "ты и я"? Или ты раздумываешь над тем, как ты будешь чувствовать себя рядом с моим мужем? Может, роль сильного мужчины тебе и идёт — но роль хорошего мальчика тебе явно не к лицу, так что советую бросить тщетные попытки и перестать строить из себя кого-то до тошноты правильного.

Я в очередной раз наполнил рюмки и подумал о том, что про Рэй сейчас почему-то совсем меня не волнует.

— Ты уже пьян, как чёрт знает кто, — сказала мне Надья. — Тебе хватит.

— Советую тебе помнить, что ты пьёшь на мои деньги. Так что решения тут принимаю я.

— Ах, Брайан. — Она брезгливо поморщилась. — Ты такой противный, когда выпьешь. Ещё хуже, чем всегда, хотя иногда кажется, что такого не может быть. Едем. Мне надоело тут сидеть.

— А мне тут нравится. Ты можешь идти. Я посижу ещё немного.

Надья небрежным жестом поправила причёску и сжала в рюмку в руках.

— А как же... секс по инерции?

Я махнул рукой.

— Я передумал. Моё настроение меняется очень часто, а желания вообще не успевают друг за другом. Кроме того... неужели ты думаешь, что я не найду кого-то, если действительно захочу потрахаться по инерции?

— Ах. — Надья задумчиво потёрла пальцами щёку. — Я уверена, что у тебя с этим проблем никогда не было и не будет. Просто тебе не хватает в жизни проблем, тебе слишком скучно. Не хватает женщины твоего отца, которая из прошлого переместилась в настоящее — и возвращаться в прошлое, похоже, не собирается. И ты вспомнил про ту женщину, которую когда-то совершенно случайно встретил на свадьбе своего коллеги...

— Наверное, я тебе чем-то обязан, Надья, — перебил её я. — Иначе зачем ты заставляешь меня выслушивать весь этот бред? Поднимайся.

Она высокомерно изогнула бровь и бросила на меня недовольный взгляд.

— Ты мне приказываешь? Не слишком ли много ты себе позволяешь?

— Значит, я поеду домой один?

Очередное прикосновение к прошлому вызывало у меня неожиданно приятные ощущения. И "та женщина, которую я когда-то совершенно случайно встретил на свадьбе своего коллеги", мои чувства в полной мере разделяла. Это были хорошо знакомые нам обоим чувства возвращения к старому и знакомому, которое каждый раз поворачивается к нам непознанной стороной. С Надьёй у меня получалось начисто забыть про окружающий мир и сосредоточиться на конкретном моменте. А такое случалось очень редко. Исключением из правил была Лиза... я часто думал о том, что они до странного похожи друг на друга, иногда даже говорят одними и теми же словами.

Впрочем, и о Лизе сейчас я тоже не вспоминал.

Во всяком случае, секс по инерции это напоминало довольно-таки отдалённо. Да что там — не напоминало вообще.

Когда моей гостье захотелось выпить ещё, на часах было начало третьего.

— Мой мальчик устал? — спросила Надья, погладив меня по волосам. — И хочет немного отдохнуть?

— Знаешь, у меня язык не поворачивается называть тебя своей девочкой, — улыбнулся я, открывая коньяк. — Может, ты голодна?

— Голодна? Смотря до чего... — Она провела рукой по покрывалу, и её лицо приняло мечтательное выражение. — Прикосновение к шёлку до сих пор вызывает у меня очень приятные воспоминания.

— Когда возвращается твой муж?

Надья печально вздохнула.

— Через пару дней. В понедельник, во вторник. Но я уже по нему соскучилась, хоть и уехал он только вчера... и дети тоже скучают.

— Давай вспомним старое правило и не будем говорить о твоём муже.

— Как скажешь. Мы вспомнили много старого — почему бы не начать вспоминать правила? — Она наклонилась ко мне. — Может, ты хочешь вспомнить что-нибудь ещё?

Я сделал предупредительный жест.

— Если ты намекаешь на кокаин, то лучше не стоит. Сил у меня уже не осталось.

— О нет, что ты. Я завязала с этой дурью. Это так скучно — нюхать одной. Ведь тебя я позвать не могла... так ты познакомишь меня с этой женщиной? Мне и правда очень интересно. Надо быть мастерицей, чтобы так умело свернуть тебе мозги за короткий срок.

— Я не хочу знакомить тебя с этой женщиной. Но, раз уж я обещал, то обязательно познакомлю. Может, она поделится с тобой какими-нибудь секретами. Во всяком случае, я уверен, что у вас найдутся общие интересы.

Надья довольно заулыбалась.

— Да, ты прав. Ты снова будешь ревновать! Это будет так здорово!

— Мне кажется, что ты хочешь познакомиться с ней именно поэтому. Конечно, у меня есть ещё идеи...

— Как тебе не стыдно! Оставь свои пошлые мыслишки, Брайан. Я приличная женщина!

— Боже мой, леди! Мне срочно нужно к врачу — вы не представляете, что я сейчас услышал! У меня, похоже, начались проблемы со слухом...

Надья кивнула и поманила меня пальцем.

— Зачем же вам слух, сэр? Мы можем заняться чем-нибудь, для чего слух почти не требуется.

— Приличная женщина, — фыркнул я. — Послушай, это действительно смешно! Или я просто слишком много выпил. Знаешь... если честно, я чувствовал, что в конце концов всё получится именно так.

Она посмотрела на меня вопросительно.

— Что всё получится вот так. — И я сделал неопределённый жест. — И могу уверить тебя в том, что тут нет ни грамма инерции.

— Но ведь нам так хорошо вместе, милый, — сказала она. — И это самое главное. Я тогда наговорила кучу глупостей! Мне очень стыдно, правда.

Я сделал трагическое лицо и приложил ладонь к уху.

— Мой слух ухудшается с каждой секундой. Может, вызовем "скорую помощь"?

— Не надо "скорой помощи", — заявила Надья, прижимаясь ко мне. — Может, ты неравнодушен к женщинам в белых халатах — но я гораздо лучше знаю, как можно тебе помочь!

— Я голоден, как стая волков! — сообщил мне Рэй, рассматривая меню. — Что ты будешь заказывать?

Я тоже просмотрел меню — и со вздохом отложил его в сторону. Ночью я спал всего лишь четыре часа, у меня болела голова, и про еду думать не хотелось.

— Ничего. Пожалуй, только выпью кофе.

Рэй поднял на меня глаза.

— Что с тобой? Ты не заболел? Тебе обязательно нужно что-то съесть — до четырёх ты умрёшь от голода!

— Сегодня я работаю до восьми.

— Ненавижу сверхурочную работу, — сказал Рэй с таким лицом, будто сообщает мне что-то очень личное. Хотя я отлично знал, что он ненавидит сверхурочную работу. Да и вообще при мысли о работе не прыгает от радости. — Как знаешь. Может, всё-таки? За мой счёт.

— Тебе никто не говорил, что ты можешь достать любого? Хорошо. На твой выбор.

Рэй довольно потёр руки.

— Вот это уже другой разговор! Как насчёт яичницы? Или куриной печёнки? А ещё — тут у них отличный грибной соус и просто обалденный омлет! А ещё...

Я недовольно махнул на него рукой.

— Да, я уже понял, что ты специалист по ненавистным мне блюдам.

— Брайан, я просто пошутил. Кажется, ты сегодня встал с левой ноги? — И Рэй снова обратился к меню. — Китайская лапша под соевым соусом с брокколи и ещё какой-то овощной дрянью. Специально для таких любителей вкусной и здоровой пищи, как ты.

Я вторично вздохнул, осознав, что отвязаться от Рэя мне не удастся.

— Хорошо, пусть будет лапша с какой-то овощной дрянью. Пока мы будем выбирать, у нас закончится обеденный перерыв.

— Как так? — нахмурился Рэй. — Этого не может быть! Я ведь обедаю со своим начальником!

— Если бы ты обедал с кем-то другим, меня бы не волновал вопрос времени.

Рэй сердито фыркнул.

— Господи, какой же ты иногда нудный — хоть умри!

Китайская лапша под соевым соусом с брокколи и "ещё какой-то овощной дрянью" оказалась наредкость вкусной — хотя аппетит у меня, конечно, разыгрался от одного только запаха. Мясо, в отличие от Рэя, я заказывать не стал — зато мы решили, что неплохо было бы достойно завершить обед десертом.

За едой мы неторопливо обсуждали командировку Рэя. Он делился со мной впечатлениями и клятвенно обещал, что напишет отчёт уже завтра. Разумеется, я ему не верил — но всё равно с улыбкой кивал.

— Интересно, чем всё это время занималась Надья, — проговорил Рэй, когда мы закончили обед и решили выпить кофе на балконе. — Она сказала, что её не было дома целых два дня.

— Может быть, навещала подругу, которая живёт в другом конце города, — предположил я, подумав о том, что хоть я и живу в другом конце города — а если точнее, то не в городе вообще, но подругу не напоминаю совсем. — Почему бы тебе не спросить у неё, где она была?

— Я спросил, и она ответила, что это не так уж важно — но я должен порадоваться за неё, так как она отлично провела время.

Я помолчал пару секунд, заинтересованный открывшимся видом на город.

— Надеюсь, ты порадовался?

Рэй затянулся сигаретой и аккуратно стряхнул с неё пепел.

— Скорее да, чем нет, — ответил он, наконец. — Вы ходили в кино?

Я повернул голову и посмотрел на него.

— В кино? Почему ты так решил?

— То есть, вы были вместе, но в кино не были?

— Прекрати этот допрос немедленно.

— Я имею полное право знать, чем занималась моя жена в то время, когда меня не было дома.

— А я имею полное право не отвечать на твои вопросы по поводу моей... — Слова "личной жизни" где-то заблудились — и очень вовремя. — По поводу того, чем я занимаюсь в нерабочее время.

Рэй неопределённо хмыкнул. Он изо всех сил старался делать вид, что этот разговор его совершенно не интересует, и он спрашивает о своей жене только из вежливости — но получалось у него плохо.

— Ты можешь не отвечать на мои вопросы — но когда дело касается моей жены...

— Мы с твоей женой поехали в бар, выпили и поговорили о жизни. И она дала мне пару нужных советов...

— И поэтому её не было дома два дня?

— На следующий день мы вместе выбирали подарок её хорошему другу, а вечером пошли в театр.

Рэй вгляделся в моё лицо.

— Ты говоришь правду, — сказал он с таким видом, будто в свободное время подрабатывал детектором лжи.

— Увы, врать я так и не научился. Хотя это очень полезное умение, на мой взгляд.

— Ты говоришь правду — но не всю.

— Я говорю только то, что тебе интересно, Рэй. Не более того.

— А вот теперь ты меня обманываешь.

— Хорошо. Скажем по-другому. Я говорю только то, что тебе надо слышать.

Он потушил сигарету в пепельнице и взял чашку с кофе.

— Как прикажете понимать вас, сэр?

— В буквальном смысле. Это всё, что вам надо знать, сэр. А остальное — это моё личное дело. И вас это не касается.

— Не заставляй меня об этом думать, Брайан.

— В том, чтобы думать об этом, нет никакого смысла, так как ты просто-напросто выдумываешь себе проблемы, Рэй. Это твой самый большой недостаток — после лени, разумеется. Ты очень мнителен.

Рэй печально опустил голову и театрально вздохнул.

— Нет мне прощения! Но ведь моё состояние обратимо, правда, сэр?

Я посмотрел на часы.

— Если через две минуты мы не будем по дороге в офис, то я не смогу ничего обещать.

Рэй поднялся и забрал наши чашки.

— Ладно, чёрт с тобой, Брайан. Эти разговоры меня нервируют. — Он опять посмотрел на меня. — Но если ты всё же с ней спишь...

Я поднял бровь.

— Если я всё же с ней сплю... то что?

Он раздосадованно тряхнул головой.

— Ничего. Забудь. Не порть мне настроение.

— Не волнуйся, до восьми твоё настроение заметно улучшится. Я тебе обещаю.

Рэй возмущённо нахмурился и поставил чашки обратно на стол.

— Ты оставляешь меня до восьми? Ты шутишь, Брайан! Почему?

— Потому, что мне так захотелось. У тебя в голове много лишнего — а работа очень хорошо помогает избавиться от подобного мусора. Завтра, так уж и быть, можешь не приходить. Знаешь, что? И послезавтра тоже. Ты давно не видел свою жену. Пусть у вас будут длинные-длинные выходные.

Рэй улыбнулся — и нахмуриться во второй раз у него уже не получилось.

— Вот же сукин сын, — сказал он со всей серьёзностью, которую только мог изобразить, после чего повернулся к появившемуся в дверях официанту. — Где вы, чёрт побери, ходите? Мы опаздываем! Будьте любезны, счёт.

***

У меня был целый ворох срочной работы, которую следовало закончить до пяти вечера — но я никак не мог сосредоточиться на главном и приступить к делу. Я успел десять раз пожалеть о том, что в тот злопамятный вечер не набрал номера мадам. И двадцать раз сказать себе, что только такой идиот, как я, мог заговорить об этом с Рэем.

Я отложил в сторону бумаги и, подвинув кресло к компьютеру, начал раскладывать пасьянс. Может, всё не так сложно? Подумаешь, встретились, выпили, поговорили по душам и тому подобное, а наутро каждый ушёл в свою сторону. Ведь бывает же дружеский секс. Проблема была только одна — я не верил в то, что существует дружеский секс. Тем более, если с этой женщиной вас связывает общее прошлое.

Полная бессмыслица, сказал я себе, раскладывая пасьянс заново. Мне срочно нужен отпуск. Уехать куда-нибудь подальше. Может, в Калифорнию. Или вообще куда-нибудь ко всем чертям — в Арабские Эмираты, например. Я давно там не был. И хорошенько отдохнуть. Так как я чувствую, что постепенно теряю способность мыслить здраво — или чем можно объяснить тот факт, что я не вижу ни одного выхода из этой ситуации?

Звонок сотового телефона заставил меня вздрогнуть — а заодно и вспомнить, что я не лежу дома на диване, а нахожусь на рабочем месте, и для размышлений о жизни это место совсем не подходит.

— Ваше величество, разумеется, на работе? — спросил кто-то на другом конце провода.

— Да, можно сказать и так, — ответил я. — Кто это?

— Иган. Ты что, меня на узнал? А, чёрт. Я забыл. У меня новый номер. Ты не представляешь, я потерял телефон!

— Почему-то это меня совсем не удивляет...

Игана я не слышал уже давно. Вообще я думал о том, что после знакомства с Лизой свободного времени у него значительно поубавилось. Или же он просто не хочет со мной общаться.

— Только не издевайся. Это случается со всеми. Я не очень тебя отвлекаю? Мы давно не общались.

— Если честно, я немного занят. — Я посмотрел на экран компьютера и закрыл пасьянс. — Что нового?

— Да, в общем-то, всё... новая работа, новая квартира, новая машина, новый сотовый телефон...

И новая женщина для полного комплекта, чуть не сказал я.

— Новая машина? Вот это действительно то, что доктор прописал. Смотрю, дела у тебя налаживаются.

— Да, и я этому очень рад. Вот что. Я подумал — а почему бы нам с тобой не повидаться? У меня такое чувство, будто мы не общались как минимум лет сто!

Если бы я сказал, что умираю от желания увидеть Игана, то это было бы наглой ложью.

— Брайан? — нарушил затянувшееся молчание мой собеседник. — Молчание — знак согласия или же знак того, что ты совсем не соскучился?

— Надеюсь, ты придёшь один? — ответил я вопросом на вопрос.

— Один? — недоуменно переспросил Иган. — А кого я должен с собой привести?

— Никого. Я всю неделю работаю до восьми, так что получится только в выходные.

— Думаю, ничего страшного не произойдёт, если мы встретимся около девяти. Лично я темноты не боюсь. Надеюсь, и ты тоже.

Я снова взял документы и просмотрел первые страницы.

— Ладно, как скажешь. Сегодня в девять. Думаю, от ужина я не откажусь.

— Чудно. Только не забудь записать мой новый номер. Выбор ресторана за мной. — Иган помолчал. — И заканчивал бы ты со своими сверхурочными. Всех денег не заработаешь.

— Мне оплачивают их далеко не всегда. Сегодня я доброволец.

— Ты псих, а не доброволец, друг мой, — резюмировал Иган. — До встречи.

С твёрдым решением приняться за работу я достал из кармана паркер — но мой телефон, похоже, замолкать не собирался.

— Надеюсь, ты до сих пор обедаешь, и я могу пожелать тебе приятного аппетита? — спросила Надья.

— Я уже давно пообедал, но ты всё же можешь пожелать мне приятного аппетита, — ответил я. — До ужина осталось всего-то...

— О, неплохая идея! Как насчёт того, чтобы поужинать вместе? У меня последняя пара — скоро я освобожусь.

— Боюсь, на сегодняшний вечер у меня другие планы, дорогая, — с сожалением проговорил я. — Я ужинаю с приятелем.

— Ах, с приятелем. — Надья помолчала. — И как же её зовут?

— Когда я сказал, что я ужинаю с приятелем, то я имел в виду именно это — и ничто другое.

Надья щёлкнула зажигалкой.

— Ты можешь признаться мне в том, что...

— Если ты решила меня разозлить, то я прошу тебя этого не делать, так как мне предстоит торчать тут до восьми вечера.

— Вы встречаетесь так поздно? Чем закончится ваш вечер? Бокалом хорошего вина при свечах?

Вошедшая Кейт указала на телефон.

— Полковник, — сказала она.

Я молча кивнул.

— Наш вечер закончится тем, что мы поедем по домам. Я перезвоню тебе позже — я занят.

— Если бы я была глупее, то устроила бы сцену ревности, — заявила мне Надья.

— Думаю, не стоит — тем более, что именно такую сцену тебе, вероятно, сегодня устроит твой муж, — ответил я и положил трубку.

Кейт снова приоткрыла дверь и заглянула в кабинет.

— Приготовь мне кофе и перезвони полковнику. — Я устало потёр виски. — У меня болит голова.

— Принести тебе таблетку? Знаешь, я хотела спросить... ты хочешь, чтобы я осталась с тобой — или я могу ехать домой? Просто у меня кое-какие планы на вечер...

— Можешь ехать прямо сейчас.

Кейт посмотрела на часы.

— До конца рабочего дня ещё почти три часа!

Я повернулся к ней.

— Если тебе действительно надо идти, то иди прямо сейчас. И не заставляй меня повторять дважды.

— Хорошо, хорошо, — сделала она примирительный жест. — Сейчас я соединю тебя с полковником. Сколько сахара в кофе?

— Не надо сахара, — ответил я и добавил: — Лучше кокаин.

Кейт недоуменно подняла брови.

— Шучу, — сказал я, посмотрев на неё. — Но, говорят, очень хорошо стимулирует любую деятельность.

Полковник тоже была занята работой.

— Пару минут, Брайан, — сказала мне она, изучая очередное электронное письмо.

— Это что-то важное? Дело в том, что во времени я очень ограничен.

— Я понимаю. Просмотри-ка вот это.

И полковник положила передо мной тонкую прозрачную папку.

Я просмотрел первые страницы — и мой взгляд остановился на выделенных ярко-зелёным маркером строчках.

— Тут полно ошибок... кто занимался этими отчётами?

— Не задавай лишних вопросов, Брайан. Ты можешь открыть последнюю страницу — и найти ответ самостоятельно.

Пару секунд я изучал свою подпись, после чего закрыл папку и посмотрел на дату.

— Это отчёты с прошлой недели. Я могу исправить ошибку за пять минут. Хотя я понятия не имею, как это могло получиться. Обычно я делаю это очень...

Полковник сняла очки.

— В последнее время мне не нравится твоё состояние, — сказала она. — По правде говоря, оно меня немного пугает.

— Это всего лишь небольшая ошибка в отчётах, не более того. Вероятно, я делал их в конце дня и немного устал. Такое случается со всеми.

— Только не с тобой, Брайан. Если у тебя есть какие-то проблемы, то ты вполне можешь поделиться со мной. Ты это прекрасно знаешь.

— Даже если у меня есть проблемы, то моей работе они не мешают, — ответил я.

Полковник протёрла очки и положила их рядом с клавиатурой.

— Ты не хочешь взять отпуск? Правда, вряд ли я смогу отпустить тебя больше чем на месяц — но всё же лучше, чем ничего. Поедешь куда-нибудь, где круглый год тепло, туда, где есть море и много красивых женщин. Что ты об этом думаешь?

Я с улыбкой покачал головой.

— Думаю, я возьму отпуск немного позже. Вообще-то, я планировал сделать это летом. Мы хотели поехать вместе с Рэем.

И тут же подумал о том, как глупо это звучит в данной ситуации.

Но полковник, разумеется, о данной ситуации ничего не знала, поэтому кивнула.

— Насильно выгнать в отпуск я тебя не могу. Хоть иногда об этом очень жалею. Пожалуйста, впредь будь повнимательнее. — Она одела очки и повернулась к компьютеру. — И сделай мне одолжение. Даже два одолжения. Во-первых, отдай Рэю этот конверт. И, во-вторых, исправь эту ошибку сейчас же — она мозолит мне глаза.

— Ты могла бы этого не говорить — я знаю сам.

— И сразу же после того, как ты её исправишь, возвращайся домой. Ты выглядишь так, будто не спал трое суток.

Обе секретарши Рэя были заняты чтением. Одна внимательно изучала газетные листы, время от времени делая выписки, а вторая не менее внимательно читала любовный роман.

— Добрый день, — поздоровался я. — Рэй у себя?

— Да, конечно, — ответила одна из девушек, не отвлекаясь от романа. — Правда, мне кажется, он занят...

— Он может быть занят только бездельем, — сказал я и, не останавливаясь в приёмной, прошёл в офис Рэя.

Рэй моего визита явно не ожидал — он удивлённо посмотрел на меня, после чего глянул на часы.

— Время для кофе? — спросил он. — Что-то непохоже...

Я присел у стола.

— Для кофе — вряд ли, но от чая я бы не отказался.

— Если хочешь чай — будет чай. Во всяком случае, я выпью кофе.

Рэй просмотрел содержимое принесённого мной конверта — и остался доволен.

— Чтоб я умер! — сказал он мне доверительным тоном. — Не думал, что когда-нибудь заслужу премию.

— Угадай, чья это заслуга? — спросил я, рассматривая листики мяты в стакане.

— Знаешь, Брайан, уж лучше бы я заслужил отпуск. Или хотя бы пошёл домой в пять часов, как и все нормальные люди.

— Полковник решила причислить меня к нормальным людям — и сегодня я иду домой в пять часов. И я никак не могу решить, отпускать ли тебя тоже. Может, ты всё же проявишь благородство и останешься для того, чтобы доделать мою работу?

Рэй недовольно поморщился и достал сигареты.

— Ты так любишь делать гадости! Но я знаю, что в конце концов ты всё же пойдёшь мне навстречу.

— Да, — вздохнул я. — Иногда я бываю слишком мягкосердечным.

— Мне нравится ход ваших мыслей, сэр. — Рэй сделал глоток кофе и снова взял в руки конверт. — Так что ты думаешь об отпуске?

— Я сегодня об этом думал. Если честно, то я был бы совсем не против поехать в Арабские Эмираты. — Я поднял глаза. — Моё предложение насчёт лета до сих пор в силе?

— Разумеется! Что за вопрос? Да я сплю и вижу Арабские Эмираты. А, я знаю. Мы поедем вдвоём. На этот раз — никаких жён, детей и тому подобного. Вот это будет настоящий отпуск! Как тебе идея?

— Отличная идея. Надеюсь, до лета мы с тобой не успеем поссориться.

Рэй беззаботно махнул рукой.

— Брось. Я знаю, что тогда сморозил глупость. Неужели ты принял это близко к сердцу? Не стоит.

— Хочется верить, что всё будет в порядке. — Я посмотрел на часы. — Ладно. Пожалуй, мне пора. Я хочу кое-что доделать.

Рэй откинулся в кресле.

— Ты зря заговорил об Арабских Эмиратах, Брайан. Если до этого у меня и было желание работать, то теперь оно точно пропало.

— У меня есть отличное средство от таких мыслей. Держи-ка.

И я положил перед Рэем папку с отчётами, которую мне вернула полковник.

— Что это? — Рэй просмотрел листы. — Ну и ну! Как ты умудрился понаделать столько ошибок?

— Сделай мне одолжение, Рэй, исправь это. Там совсем немного — буквально пара строчек. Ты мне поможешь.

Рэй бросил на меня испепеляющий взгляд и достал из нагрудного кармана очки.

— Не могу поверить, что я переделываю твои отчёты, Брайан! Наверное, у меня сегодня неудачный день!

— Наверное, пришло время понять мои чувства во время исправления твоих отчётов?

Рэй буркнул в ответ что-то несвязное и углубился в работу.

— Арабские Эмираты ждут вас, сэр, — сказал я, поднимаясь.

— Если вы сейчас же не оставите меня в покое, сэр, то я за себя не отвечаю.

Возле дверей я на секунду обернулся.

— Мы полетим экстра-классом, сэр. Держу пари, вы запомните этот отпуск надолго!

Рэй запустил в меня подвернувшимся под руку ластиком, но я увернулся и прикрыл дверь.

— У вашего начальника сегодня невероятно воинственное настроение! — поделился я с секретаршами и поставил на стол пустые чашки. — Я помою?

— Нет-нет, не стоит, — сказала одна из девушек, оставила газеты и поднялась. — Спасибо, я сама.

— Вы не представляете, что сейчас случилось! — с видом заговорщика сказал я. — Знаете, что?

— Что? — спросила секретарша, переворачивая страницу и поднимая на меня глаза.

— Я предложил вашему начальнику поехать в Арабские Эмираты, а он, как настоящий джентльмен, отказался, так как решил исправить ошибку в моих отчётах...

— Так вот, значит, как ты обо мне говоришь? — мстительно проговорил Рэй, выглянув из кабинета. — Иди сюда! Я тут ничего не понимаю! Чёрт бы тебя побрал вместе с твоим дурацким почерком!

Может, Иган не умел тратить деньги, общаться с людьми, не имел профессиональной хватки или что-то там ещё — но рестораны он выбирал превосходно. Если есть писательский талант, художественный талант или актёрский — то такой талант тоже должен существовать, разве не так?

Ресторан порадовал меня уже тем, что я обнаружил огромное количество мест для парковки. Если ты кружишь по району пару часов с целью найти укромный уголок для своей машины, то это вполне может испортить настроение.

— Добрый вечер, — обратился я к скучавшему на входе служащему. — Здесь заказан столик на двоих.

Служащий бросил на меня вопросительный взгляд, и я назвал фамилию Игана.

— Столик номер семь. Это там, у окна, — сказал служащий после короткой паузы, заглянув в списки. — Приятного аппетита, сэр.

— Спасибо, — поблагодарил я и вошёл в прохладный зал.

Часы на стене показывали половину девятого, и я вздохнул. Мне предстояло скучать целых полчаса.

В ресторане было людно и шумно. Музыканты на сцене играли что-то, отдалённо напоминающее танго, и пары, одетые по-вечернему, кружили в танце, отчаянно (и тщетно) пытаясь поймать ритм.

Я бегло просмотрел меню и подумал о том, что есть мне совсем не хочется. Хотя бы потому, что в списке было с десяток совершенно незнакомых названий.

Подошедшая официантка указала на одно из них со словами:

— Я думаю, что это мясное блюдо вам очень понравится. Это коронное блюдо нашего повара...

— Не люблю пробовать незнакомые блюда, — сказал я виновато, припоминая, как однажды во время командировки съел что-то а-ля "кошачья печень под соусом из маринованных мухоморов". — Принесите мне кофе, мисс. Чёрный. А потом посмотрим.

— Хорошо, сэр, — ответила явно поникшая официантка и удалилась.

Я повесил пиджак на спинку стула и достал сигареты. Музыканты, видимо, решили, что танго сегодня сыграть не получится, и принялись за вальс. Вальс у них получался неплохо. Во всяком случае, лучше, чем предыдущее.

Иган появился без четверти девять. Пожал руку служащему, обменялся с ним парой слой и направился ко мне.

— Как всегда, приходишь раньше времени. Узнаю Брайана, — сказал мне мой приятель, усевшись за столик. — Я на этот раз тоже решил не опаздывать. Как дела?

— Как всегда. Великолепно, — коротко ответил я, изучая его.

Сказать, что Иган изменился, было бы всё равно что не сказать ничего. Я не помнил, когда в последний раз он так удачно подбирал галстук (а бывало ли такое вообще?) и так идеально отглаживал бы "стрелки" на брюках. Вообще, его костюм, как я подумал, стоил приличных денег — у меня таких дорогих было всего-то два, да и те для особых случаев. Иган поменял причёску — теперь меня уже не смешило скорбное выражение его лица, потому что он выглядел обыкновенным молодым мужчиной, счастливым и жизнерадостным.

Я достал из чашки с кофе ложечку, которая подло выскользнула из моих пальцев и спикировала на пол.

— Судя по всему, у тебя был трудный день, — рассмеялся Иган.

— Да, что-то вроде, — ответил я, ныряя под стол. — Я давно тебя не видел... ты словно родился заново.

— Многое изменилось. И мне это нравится.

Иган взял меню.

— Что ты заказываешь? — спросил он меня.

— Я не голоден.

— Что такое? Ты потерял аппетит? От любви?

— У меня немного иные симптомы влюблённости.

Иган заказал что-то мясное, после чего закурил и снова удостоил меня взглядом.

— Расскажи мне что-нибудь, старик. У тебя, разумеется, тоже много нового.

Я пожал плечами.

— Мне нечего рассказывать. Лучше ты расскажи. Как жизнь. Как Лиза.

— Знаешь, я хотел сказать тебе спасибо. Если бы не ты, мы бы не познакомились...

— Я за тебя рад, — сказал я и сделал глоток кофе.

Иган покрутил в руках зажигалку.

— Если бы я не знал тебя так хорошо, то никогда не подумал бы, что ты ревнуешь.

— Ревную? Ещё чего. — Я помолчал. — Немного. Но теперь это не имеет никакого смысла. Кроме того, она была мне не больше, чем любовница... Ладно, не смотри на меня так. Она была мне чуть больше, чем любовница.

— Понятно, — кивнул Иган. — Расскажи мне, как вы познакомились?

Я посмотрел на него — он всем своим видом показывал, что его заинтересовали мои слова.

— Иган, ты не хочешь этого слышать.

— Откуда ты знаешь? Или ты умеешь читать мысли?

— Нет, но я иногда полагаюсь на свою интуицию. И ты не хочешь этого слышать. Поверь мне.

Иган замолчал. Обычно при разговоре он всегда искал контакта с глазами собеседника и не делал этого лишь в одном случае — когда его что-то сильно обижало. И теперь он молча изучал стоявшую перед ним тарелку с блестящими столовыми приборами по бокам.

— Мало того, что ты ревнуешь — так ты ещё и не доверяешь мне. Интересно, что тут происходит, ты можешь мне объяснить, Брайан?

— Приятного аппетита, — сказал я, посмотрев на принесённый заказ.

Музыканты начали играть фокстрот.

Я мысленно сказал спасибо Господу за то, что он наградил меня лишь частичным музыкальным слухом. Такой ужас не смогло бы вынести нежное ухо ценителя.

— Она не говорит о тебе. Это поражает меня больше всего, — снова заговорил Иган, потянувшись за кусочком хлеба. — Что бы я ни спрашивал — она только мило улыбается.

— Наверное, ты просто задавал не те вопросы.

— Не знаю. Я спрашивал всякие мелочи... как вы познакомились, что у вас общего и тому подобное... так что же вас связывает, Брайан? Может, ты мне всё же расскажешь? Не думаю, что это что-то ужасное — я ведь знаю о тебе много всего не очень...

— Могу тебя уверить — эта история превзойдёт все твои ожидания, — пообещал я. — Ибо такого ты от меня ещё не слышал.

— Очень интересно, — сказал Иган и вернулся к еде. — Я внимательно тебя слушаю.

Во время рассказа я всё же согласился на предложение официантки выпить ещё кофе.

Иган в какой-то момент оторвался от ужина и стал внимательно слушать.

— Ну и ну, — сказал он после того, как я закончил. — Ты прав, такого я от тебя ещё не слышал...

— Твоё любопытство удовлетворено? — спросил я.

— Да, наверное... надо же. Как получилось — и вас снова свела судьба... только один вопрос остаётся без ответа, Брайан. Зачем ты нас познакомил?

Я закурил в очередной раз и откинулся на спинку стула.

— Я подумал о том, что вы будете отличной парой.

— Смешно. — Иган похватил вилкой кусочек мяса. — Тогда я не понимаю, почему ты ревнуешь.

— Эта женщина моей никогда не была. И не будет. Хотя бы потому, что я этого не хочу. Когда-то всё было иначе. И намного проще. А теперь всё совсем по-другому. У таких отношений нет будущего. И вообще. Лучше бы она всегда оставалась в прошлом...

Иган рассмеялся.

— С каких это пор для тебя важно будущее отношений? Ты решил жениться? Вот уж это действительно смешно! И я в это никогда не поверю. А то, что когда-то ты прожил с одной женщиной целый год — это вообще геройство с твоей стороны!

Я допил кофе и вернул чашку на блюдце.

— Я так и знал, что ты вспомнишь Мадену. Послушай, Иган. Если ты считаешь, что нашёл своё счастье, то храни его для себя. Потому что эти попытки разобрать его по частям и разложить по полочкам не принесут тебе ничего хорошего. Ты меня понял?

Иган легко кивнул.

— Да, Брайан, — сказал он после паузы. — Что ни говори... ты прав.

— Приятно думать о том, что ты меня понимаешь.

— В том-то и дело. Мне кажется, я тебя никогда не понимал. И сейчас не понимаю тоже.

— Тогда я буду тешить себя мыслью, что дал тебе информацию к размышлению.

Иган вторично кивнул и попросил счёт.

Домой я вернулся около полуночи — и спать мне не хотелось совершенно. С четверть часа я безуспешно пытался найти себе занятие, но мысли мои были заняты разговором с Иганом. "Если бы я не знал тебя так хорошо, то никогда не подумал бы, что ты ревнуешь". У меня было железное правило — если я начинал сомневаться в верности женщины, то оставлял её в ту же минуту. Наша жизнь слишком коротка, чтобы попусту тратить время на людей, в которых мы сомневаемся. Зачем устраивать сцены, кричать и бить посуду, если есть простая фраза, которая за долю секунды решит любую проблему: "Я тебе не верю"? Тем более, что человек, обманувший однажды, обязательно обманет ещё раз.

Хотя, конечно, это правило не было таким уж железным. В первый раз оно было нарушено тогда, когда я встретил Надью. Во второй раз — тогда, когда я увидел свою женщину с другим мужчиной, и всё же предложил ей руку и сердце (от которых она, правда, впоследствие отказалась). И в третий раз — сейчас. Пару часов назад я сидел напротив человека, которому просто-напросто подарил Лизу — если, конечно, можно так выразиться — и думал о том, что совершил непоправимую ошибку.

Я сварил кофе и сел на кухне. Конечно, так больше продолжаться не может. Мне от Лизы ничего не надо — по крайней мере, так оно должно быть. У меня своя жизнь. У неё — своя. Возможно, было бы легче, если бы слова остались несказанными. И тогда всё было бы по-другому. Я бы спал с женщиной своего отца, каждый раз спрашивая себя, зачем это делаю — и, разумеется, не отвечая на этот вопрос, так как ответа не знал или же не хотел знать. Марика осталась бы очередным приключением. Надья продолжала бы быть для меня хорошей подругой. Иган продолжил бы быть неудачником. И мы бы остались друзьями. Точно так же, как и с Рэем. Причём дружба наша была бы настоящей, такой же, как и раньше, а не такой, как теперь — настораживающей и уж точно не искренней.

На работу я, разумеется, опоздал. Выключил будильник, который мешал мне спать, и отправился обратно в мир снов. Через полтора часа вскочил и бросился одеваться. Не успел ни побриться, ни выпить кофе, ни почистить обувь. Застрял в гигантской пробке — и в результате ввалился в офис на три часа позже, чем следовало приходить всегда.

Я оглядел гору папок на столе, включил компьютер и утомлённо опустился в кресло. Два часа сна не помогли организму восстановиться. Скорее, наоборот. Я чувствовал себя так, будто не спал как минимум дня четыре. И сил работать у меня, разумеется, не было. Единственное, о чём я сейчас мечтал — так это о возвращении в постель.

Полковник не заставила себя ждать и заявила о себе звонком. Она злилась — и злилась оправданно. Я почувствовал непреодолимое желание стать человеком-невидимкой или, на худой конец, где-то спрятаться. Хорошо спрятаться — там, где бы меня никто не нашёл.

— Доброе утро, — сказала мне она. — Надеюсь, у тебя есть очень уважительная причина — иначе бы ты не опоздал на три часа.

— Послушай, — начал я не очень уверенно, — честное слово, я могу всё объяснить. Я спал два часа... меньше двух часов... и...

— Меня не волнует, сколько ты спал, Брайан. Поднимись ко мне. Сейчас же.

Я обречённо вздохнул и ответил:

— Хорошо. Буду через пару минут.

Взгляд полковника только укрепил во мне желание испариться. В такое время она обычно занималась разбором корреспонденции — но на этот раз она просто сидела, сложив руки на столе перед собой, и смотрела на меня.

— Я не хочу повторяться, но всё же задам этот вопрос ещё раз: у тебя есть какие-либо проблемы?

— Да, но это личные проблемы, в которые я не хотел бы посвящать посторонних.

— То есть, ты считаешь меня посторонней? Я правильно тебя понимаю?

— Нет, конечно же. Просто... послушай меня, хорошо?

— Нет, я не хочу тебя слушать! Я не имею никакого желания разговаривать с сотрудником, который не только взял за правило опаздывать каждую неделю, но и имеет наглость входить в мой кабинет в таком виде! Ты смотрел на себя в зеркало перед тем, как выйти из дому, Брайан? И вот какой интересный вопрос — где же твой галстук?

Я мысленно чертыхнулся, вспомнив, что галстук мирно висит в шкафу. Разумеется. Где же ещё он может быть?

Полковник протянула руку.

— Твоё табельное оружие.

— Я не имею привычки оставлять его дома, — сказал я и, приподняв полу пиджака, продемонстрировал пистолет.

— Ты не понял меня. Верни его. Я отстраняю тебя от работы на две недели. Надеюсь, ты понимаешь, что их тебе никто оплачивать не будет. Отдохни, реши все свои проблемы. И вернись в нормальном состоянии.

Я кашлянул и отстегнул кобуру.

— Тебе не кажется, что две недели — это чересчур?

— Да. Но тем лучше. Я делаю это ради тебя, Брайан, и лишь только потому, что желаю тебе добра. Именно поэтому я даю тебе отдохнуть и не лезу в твою личную жизнь.

— О, — проговорил я с нескрываемой иронией, — благодарю тебя за оказанную услугу!

— Всегда рада помочь, — ответила она — и я с трудом удержал себя от того, чтобы не уйти, хлопнув дверью. — Ты свободен.

Полковник ещё раз посмотрела на меня и занялась-таки корреспонденцией.

Для того, чтобы немного проснуться (ну, или хотя бы не задремать за рулём), я приоткрыл окно машины. Это, конечно же, не помогло — и пришлось притормозить у обочины.

Я вышел из машины, закурил и прошёлся взад-вперёд. Я был голоден. А ещё мне хотелось кофе.

Я присел на капот и осмотрелся. Когда-то эти места были совершенно безлюдными — тут можно было прогуливаться в тишине, наедине со своими мыслями. Но за какой-то год с лишним тут появилось много крошечных магазинчиков, где торговали всякой ерундой. Магазинчики в такие часы только открывались. Люди начинают рабочий день. Готовы трудиться и принимать посетителей. Я не мог отделаться от ощущения, что мне немного неудобно перед этими людьми. Как ни крути, я тоже должен был работать. И, если бы встал хотя бы часа на полтора раньше, то работал бы, а не курил посреди загородного шоссе.

Мне стало жарко. Я выбросил сигарету и снова занял место за рулём. Домой ехать не хотелось. Я снова оглядел магазинчики и подумал о том, что где-то тут есть кофейня. Когда-то поздним вечером я возвращался домой — и, на моё счастье, у меня сломалась машина. В ожидании рабочих из автосервиса я провёл в кофейне как минимум часа полтора.

Мысль показалась мне очень привлекательной. Я открыл барсетку в поисках бумажника.. и обнаружил, что оставил его в прихожей у зеркала.

Воспользовавшись тем, что вокруг никого нет, я выругался от души, громко и непристойно — так, что мне самому стало стыдно за своё поведение. В бумажнике были не только деньги и кредитные карточки, но и документы. Водительские права, в том числе.

Я прикрыл глаза и попробовал представить, что всё это сон. Что я не опаздывал на работу, не злил полковника своим непредставительным видом. Что галстук на мне. Что мои ботинки идеально начищены. И что мой бумажник на месте — то есть, при мне.

Представить не получилось, и я стал рыться в барсетке на предмет чего-то стоящего. Уж не знаю, что я хотел там найти — но обыкновенно царивший там лёгкий беспорядок сечас меня взбесил, и я вышвырнул всё содержимое на соседнее сиденье. В барсетке был сотовый телефон, карманный компьютер, две пачки сигарет — полупустая и новая, ещё не открытая, спички, зажигалка, большая связка ключей от дома, записная книжка и куча ненужных бумаг. Бумаги — в большинстве своём, чеки и многочисленные заметки, которые я делал на крохотных сиреневых листах — были просмотрены и выброшены в мусорную корзину. Туда же полетела пара ненужных ключей, висевших на связке — под горячую руку. Стряхнув с сиденья непонятно откуда взявшиеся крошки, я немного успокоился.

Записную книжку мне подарила Мадена. Это случилось задолго до того, как мы начали жить вместе. Мадена уверила меня, что мне просто необходимо иметь такую вещь — и подарила мне чудесную записную книжку в кожаной обложке. К записной книжке прилагалась не менее чудесная ручка, которую я называл "пародией на паркер". Подарок пришёлся мне по душе не только потому, что я всегда питал слабость к канцелярским принадлежностям — но и потому, что структура записной книжки напоминала ежедневник — и можно было каждый раз заполнять её новыми листами, оставляя обложку.

В одном из карманчиков записной книжки обнаружились деньги. Я пересчитал их и убедился, что на чашечку кофе мне вполне хватит. Вернув записную книжку и остальные вещи обратно в барсетку, я отправился на поиски.

Кофейня обнаружилась минут через пятнадцать. Как и следовало ожидать, вывески или рекламного плаката нигде не было — иначе я бы обязательно запомнил это место. Невзрачного вида здание, чуть потрёпанное и, сразу видно, давно не ремонтировавшееся. Кофейню это напоминало довольно-таки отдалённо. Но я, как человек, не привыкший судить о чём бы то ни было по внешней оболочке (первое впечатление о людях — не в счёт), не придал значения непредставительному облику.

В кофейне было прохладно и тихо. Пара посетителей — молодая леди, говорившая по телефону, и мужчина средних лет, как и я, в деловом костюме. Помещение показалось мне крохотным — но, видимо, такое впечатление создавалось благодаря полному отсутствию пустого места. Плетёные столики и такие же стулья, кое-где — небольшие кожаные креслица. На стенах — картины неизвестных мне художников, плакаты, вырезки из газет. Надо было отдать должное хозяину заведения — атмосфера была по-настоящему домашней и уютной. И не только я, большой любитель таких тихих мест, но и любой другой не удержался бы от соблазна заглянуть сюда хотя бы на пятнадцать минут и выпить чашечку кофе.

Кофе принесли в крошечной чашечке. Такой кофе оценил бы даже житель Ближнего Востока — ведь, как известно, кофе должен быть "чёрным, как восточная ночь, горячим, как воздух пустыни, и горьким, как женщина". Впрочем, в последнем официантка явно сомневалась — она всё же принесла мне сахар.

После пары глотков мне удалось привести мысли в порядок, и я успокоился окончательно. Вынужденный отпуск меня совсем не тревожил. И я начал размышлять о том, на что его можно потратить. Разумеется, не просто так — а с пользой для души.

Для начала, я планировал выспаться. Следовало лечь около десяти вечера — и проснуться около десяти утра, но режима для у меня, как у истинной "совы", не было. И я знал, что в семь часов уже буду на ногах.

Молодая леди, прежде говорившая по телефону, бросила тщетные попытки что-то доказать своему собеседнику. Она положила крошечный телефон в не менее крошечную сумочку (не думаю, что в эту сумочку можно было засунуть что-то ещё, кроме, разве что, помады) и улыбнулась мне. Я сделал вид, что ничего не произошло, и продолжил пить кофе. Леди попросила счёт и, тут же заплатив, вышла, бросив на меня заинтересованный взгляд.

Я заказал ещё кофе, после чего просмотрел меню и решил, что не отказался бы от творожного пирога.

Официантка принесла мне кофе и пирог, который выглядел очень уж громоздко на миниатюрном блюдце.

— Может, вы хотите сироп, сэр? — поинтересовалась она.

— Благодарю, но вряд ли, — вежливо отказался я. — Слишком много сладкого с утра...

Творожный пирог я попробовал в првый раз, когда мне было чуть больше восемнадцати. Это был самый настоящий творожный пирог, а не какие-то там подделки. В то время я был вечно голодным студентом, без денег и практически без крыши над головой. Получив свою первую стипендию, я испытал некоторое подобие шока — впервые я держал в руках такую огромную сумму. Хотя сейчас этой суммы мне хватило бы разве что для оплаты счёта за сотовый телефон. И я, разумеется, стал размышлять о том, как же эти деньги потратить. За размышлениями я купил пачку дорогих сигарет и бутылку хорошего вина. Я вернулся домой и стал пить в гордом одиночестве — пока мне не пришла в голову мысль, что так дело не пойдёт. Пить на голодный желудок — это идея не из лучших, даже если речь идёт о благородном вине. Я отправился в город, часа три гулял по улицам без определённой цели (это занятие до сих пор входило в число моих любимых), пока не набрёл на маленькое кафе. Именно там мне подали это чудо — творожный пирог. И с тех пор я был в первых рядах поклонников этого лакомства.

Пирог превзошёл все мои ожидания. Большой кусочек оказался чересчур маленьким, и я уже всерьёз подумывал о том, чтобы заказать ещё — но тут мой сотовый телефон грубо нарушил уютную тишину кафе. Я посмотрел на определитель номера. Это был Иган. Разговаривать с ним у меня желания не было — но всё же пришлось ответить.

— Как дела, приятель? — Голос у Игана был немного отчуждённым.

Или, может, это я стал чересчур мнительным и слышал то, чего на самом деле нет.

— Хорошо, но, несомненно, могло бы быть гораздо лучше.

— Ты, конечно, на работе?

— Не совсем. Я пью кофе.

— Посреди рабочего дня?

— Нет. Впрочем... какая разница. Можешь считать, что меня уволили. За непредставительный вид. И за опоздание, в том числе.

Иган замолчал — наверное, мой ответ его шокировал.

— Тебя уволили? За непредставительный вид? Слушай, Брайан. Наверное, у тебя хорошее настроение — и ты решил пошутить?

— Чёрт возьми, что смешного в том, что меня уволили?!

Последнюю фразу я сказал слишком громко — и поэтому осторожно оглянулся на посетителей. Точнее, на оставшегося посетителя. Но он ни на что не обращал внимания и был увлечён своей трапезой.

— Ничего смешного, ровным счётом ничего смешного, — торопливо уверил меня мой собеседник. — Непредставительный вид. Надо же. Ты, наверное, не выспался? Во всяком случае, мне с трудом верится, что тебя могли уволить за непредставительный вид!

— Меня уволили временно... на две недели.

— С тобой не соскучишься, знаешь? Тебе каждый раз надо что-то отчудачить! Я позвонил узнать, как дела... мне не понравилось выражение твоего лица вчера вечером.

Я открыл пакетик с сахаром и стал задумчиво высыпать его на блюдце.

— А мне не понравился твой тон. И вот я думаю — или ты не ожидал от меня такого услышать, или ты ревнуешь, или я ревную, или мы вместе ревнуем, или что-то там ещё...

Иган тяжело вздохнул.

— Самокопание — плохая привычка, Брайан, и так думаю не только я, — изволил он сообщить. — Не волнуйся, всё отлично. Не бери в голову, ладно? Признаюсь, что это меня немного шокировало — но я подумал и пришёл к выводу, что от тебя следует ожидать всего, чего угодно.

— Надеюсь, на Лизу ты будешь смотреть так же, как и до этого рассказа.

— При чём тут Лиза? В конце-то концов... это твой секрет.

Был секретом, тут же уточнил я про себя.

— Мой. Но её это тоже касается. Забыли, хорошо, старик? И закроем эту тему. Так будет лучше для всех. Чем ты занимаешься?

— Не поверишь — но за обе щеки уплетаю спагетти... мне посоветовали один итальянский ресторанчик. Просто блеск, скажу я тебе! Посетить стоит. Нам надо туда выбраться, я приглашаю.

Вчерашних посиделок мне хватило с лихвой, подумал я и, скомкав пустой пакетик из-под сахара, отставил блюдце в сторону.

— Да, было бы неплохо куда-то пойти. Но, если честно, я предпочёл бы напиться, чем набивать живот макаронами...

— Из-за работы? Да брось! Считай, что это заслуженный отпуск! — сказал Иган, вложив в эти слова весь оптимизм, на который только был способен. — Или есть ещё что-то, о чём я не знаю?

— Скажи, тебе действительно доставляет удовольствие выслушивать рассказы про моих женщин? Если так, то я могу рассказать.

— Женщин? — уточнил Иган. — А... почему во множественном числе? Их много?

— Слишком, — ответил я. — Не забивай себе этим голову. Я разберусь сам.

— Как скажешь. Мне пора. Дела не ждут... у меня полно работы. Я буду на связи. Чао.

Я положил сотовый телефон на стол и, высыпав сахар в почти пустую чашку, начал медленно смешивать его с кофейной гущей. Секрет. Надо же. Я искренне верил в то, что Игану хватит ума не трепаться насчёт нашего разговора. Хотя... это не имеет никакого значения. И, может, это очередной намёк на то, что пора бы уже оставить всё это, а не продолжать самозабвенно искать новые и новые лазейки, чтобы насладиться видом прошлого. Может, Иган всё же найдёт своё счастье с ней. Если эта женщина вообще может кому-то принести счастье. А я... я старался, но не мог вспомнить ни одной счастливой минуты. Наши отношения напоминали всё, что угодно — для меня они были смесью ненависти к себе, отвращения к ней, желания послать подальше такой роман. Роман, отношения. Да было ли всё это? Или я неосознанно всё это выдумал? Просто... просто так получилось. Если бы я верил в ведьм и привороты, то подумал бы, что я ни в чём не виноват — и только Лиза решила всё за нас обоих. Но ведьм не бывает. Когда я говорил с отцом в последний раз, он сказал мне: "Люди делают ошибки. И ты должен привыкнуть за них платить". Я не привык платить — или же я до сих пор не заплатил за эту ошибку? И, если я действительно ещё не расчитался с кем-то мифическим — то не слишком ли дорого она мне обходится? Я редко сожалел о чём-то — но если бы у меня был шанс вернуть всё назад, то я бы стёр эту женщину из своей жизни. Видит Бог, я бы действительно это сделал.

Я хрустнул пальцами, отвлекаясь от мыслей. До сих пор у меня было чувство, что я упустил какую-то деталь. Чего-то не хватает. Отсутствует звено в прочной цепочке. И, пока я не обнаружу это звено, всё будет по-прежнему неестественно и глупо.

Знать бы ещё, о какой цепочке идёт речь. И где искать это звено.

И как отучиться от плохих привычек.

— Всё хорошо, сэр? — спросила подошедшая официантка.

— Всё отлично, мисс. Я немного задумался. Знаете, атмосфера очень располагает. У вас так... душевно.

Девушка улыбнулась.

— Я рада, что вам понравилось, сэр. У нас обычно мало посетителей... наверное, тут немного старомодно.

— Вот именно это мне и нравится.

— Может, вы хотите заказать кое-что ещё?

— Да. Будьте добры, повторите заказ.

Я собрался было потратить впустую ещё один пакетик сахара, но обнаружил, что на блюдце больше ничего не осталось. За неимением подходящего предмета для того, чтобы занять руки, я достал записную книжку и стал разбирать оставшиеся там бумаги. Визитная карточка таксиста. Визитная карточка ресторана с восточной кухней, где я очень часто заказывал еду. Бесконечные номера телефонов, написанные моей рукой — записывал я второпях, и теперь мало что мог разобрать. Впрочем, как и всегда — почерк мой был ужасен. Компьютерный техник, автосервис, супермаркет, канцелярские принадлежности, компания сотовой связи... много, много всего. Я открыл очередной кармашек и достал оттуда незнакомую мне визитку. Косметический салон? Вот таких визиток у меня ещё никогда не было! Я покрутил визитку в руках — и заметил на ней имя и фамилию Лизы. Так вот оно что. Я изучил указанную информацию. Причёски, дневной и вечерний макияж, макияж для невест, татуировки, пирсинг. Ничего не скажешь, впечатляет. Я взял сотовый телефон с намерением позвонить Лизе и спросить, что же её визитка делает у меня — но в последний момент передумал.

А почему бы не сделать ей сюрприз и не заехать в гости?

Идея меня воодушевила. Я сложил визитки обратно (при этом стараясь не нарушать прежний беспорядок) и принялся за принесённый пирог. Мне всегда было интересно увидеть Лизу за работой.

Телефон затрезвонил снова. На этот раз это была мадам.

— Ты жив, гадёныш? — поинтересовалась она.

— Как ни странно. Ты, разумеется, хочешь пригласить меня на очередной бал?

— Неужели я всегда звоню тебе исключительно по делу? А ты до странного многословен посреди рабочего дня... что такое? Сидишь и ничего не делаешь? На тебя это не похоже.

— У меня незапланированный отпуск, и я собираюсь в город по делам.

— А к нам ты не собираешься? Надеюсь, со всеми своими делами ты не забыл о милой леди по имени Марика?

Только Марики мне не хватало для полного счастья, подумал я.

— Я наведаюсь к вам завтра, Надин. Сегодня я хочу выспаться.

— Марика поехала домой. У неё тяжело болеет мать — она хочет немного побыть с ней. Думаю, к концу недели она вернётся. Впрочем, ты можешь навестить и меня. Я буду не против. Так уж и быть. Коньяком я тебя угощу.

Ехать домой мне по-прежнему не хотелось — но на этот раз выбора у меня не было. Хотя бы потому, что следовало забрать бумажник и права. А заодно и переодеться, потому что погода явно не подходила для прогулок в деловом костюме.

Дорога не была пустой, но "пробок" не наблюдалось, и я добрался до дома за сорок минут. Опустошил почтовый ящик, в котором не нашёл ничего, кроме счетов. Не поддался соблазну принять ванну, на пару минут минут заскочил в душ, переоделся, сменил барсетку на небольшую дорожную сумку и сложил в неё документы. А после этого заглянул в холодильник и набросал план покупок. И отправился в гости к Лизе.

***

Найти салон, в котором работала Лиза, большого труда не составило — это было приятного вида здание с яркой вывеской. В витрине красовались фотографии девушек, на стеклянной двери висела табличка "открыто", а чуть ниже разместилось расписание работы салона. С семи утра до десяти вечера. Выходной — воскресенье. И полчаса — обеденный перерыв. Я подумал о том, что все те, кто трудится в этом салоне, имеют отменное здоровье, а уровню их работоспособности можно только позавидовать, так как я в таком ритме не мог работать больше месяца. А после мне требовался двухнедельный отпуск для того, чтобы немного придти в себя.

Я толкнул дверь и вошёл. Висевший под потолком колокольчик поприветствовал меня мелодичным звоном, и головы всех девушек как по команде повернулись в мою сторону.

— Добрый день, — сказал я и улыбнулся.

Лиза стояла спиной ко мне и протирала зеркало. Услышав мой голос, она обернулась.

— Малыш! Какими судьбами? — Сосредоточенное выражение её лица тут же сменилось улыбкой. — Девушки, это Брийян. Мой старый друг.

Девушки внимательно изучили меня и вернулись к работе.

Лиза и правда была старше всех — самой взрослой из её коллег было, как я рискнул бы предположить, лет двадцать семь. Девушки смотрели на Лизу с каким-то ревнивым обожанием, на которое способна только лишь женщина. И её, как я думал, это устраивало. За свою жизнь она привыкла к подобным взглядам. На неё так смотрели почти всегда.

— Неужели ты решился на то, чтобы сделать татуировку? — спросила Лиза, приблизившись.

— Нет-нет, я до сих пор размышляю над этим вопросом. Я решил навестить тебя. Посмотреть, как ты тут. И всё такое.

— Так это же ещё лучше, малыш! Идём-ка. Я как раз собиралась пить кофе.

Лиза провела меня по коридору, и мы оказались в светлой чистой кухне.

— Ты, разумеется, ко мне присоединишься?

— Я бы выпил воды. На улице очень жарко.

Лиза поставила чайник и налила мне стакан воды.

— С утра на ногах, — пожаловалась она. — Адская работа... а день, считай, ещё только начался.

— Да, я видел ваше расписание. Как ты выдерживаешь?

Лиза рассмеялась и потёрла между пальцами воображаемую купюру.

— Вот так, малыш. Ты ведь и сам работаешь не меньше меня.

— Да, но и платят мне гораздо больше. Да и работа у меня... довольно-таки сидячая. В большинстве случаев.

— Ты ведь делаешь то, что тебе нравится, так? Вот и я тоже люблю своё дело. А это — главное.

Лиза присела рядом со мной и достала сигареты.

— Что новенького? — спросила она. — Как жизнь?

— Всё отлично. Я недавно ужинал с Иганом. Он тебе рассказывал?

Лиза бросила на меня недоуменный взгляд и закурила.

— Ужинали с Иганом? Нет... он мне ничего не говорил. — Она улыбнулась. — Вы зарыли топор войны?

Теперь пришёл мой черёд удивляться.

— Какой ещё топор?

— Я просто подумала... из-за меня.

Я задумчиво потрепал волосы и подумал о том, что зря отказался от кофе.

— Последний человек, с которым я буду воевать — это Иган.

— То есть, топора не было. У вас молчаливая война. Война позиций и взглядов. Так?

— У нас нет никакой войны. Разве что... лёгкое недопонимание. Взаимное.

Лиза сделала глоток кофе и поморщилась.

— Горячо. Вы говорили обо мне?

— И о тебе, в том числе. Мне кажется, ты ему очень дорога. И ещё... он изменился. Я никогда не видел его таким счастливым.

— Может, мне удастся сделать счастливым хотя бы одного мужчину в этом мире?

— Всё может быть. Отец выглядел точно так же, когда вы начали встречаться. Помолодел лет на десять, если не больше.

Лиза остановила меня жестом.

— Зачем ты мне это говоришь, Брийян? Твой отец — это прошлое.

— Да. Наше общее прошлое.

— Ты говоришь это с гордостью — или мне так показалось?

— Я могу попросить тебя приготовить мне кофе?

Она молчаливо кивнула и поднялась.

— Я хочу тебя кое с кем познакомить, — продолжил я, наблюдая за ней. — Это моя... хорошая подруга. Очень хорошая, я бы сказал. Дело в том, что я рассказал ей про тебя — и она умирает от желания познакомиться с тобой.

Лиза посмотрела на меня, чуть повернув голову.

— Очень хорошая подруга — что это значит? Это твоя бывшая любовница? Или, может, это и есть та самая любимая женщина? Нет, не может быть. Любимую женщину ты никогда не назвал бы очень хорошей подругой. Значит, это всё же бывшая любовница. Не знала, что ты общаешься с бывшими любовницами! Впрочем, это в твоём духе. Если она была хорошей любовницей, то надо всё же поддерживать знакомство — никто не знает, что ожидает тебя завтра.

— Я уверен, что она тебе понравится. Куда ты хочешь пойти?

— А куда обычно ходит твоя бывшая любовница?

— Она любит разнообразие. И сделай одолжение — не называй её моей бывшей любовницей. Это меня раздражает.

Лиза поставила на стол чашку с кофе и снова заняла свой стул.

— Вот как? Я могу называть её просто любовницей? Это становится интересным... постой-ка. А как же любимая женщина?

— Любимую женщину придумала ты сама.

Она покрутила кольцо на указательном пальце и рассмеялась.

— Бывшая любовница, теперешняя любовница, любимая женщина. Не слишком ли много женщин на тебя одного?

— Мы отвлеклись от главного. Куда ты хочешь пойти?

— Туда, где можно выпить. И хорошо посидеть. Но чтобы не слишком шумно и не слишком вульгарно.

— Хорошо. Вечер субботы тебя устроит?

Лиза бросила взгляд на календарь, висевший на стене.

— Да, более чем. Говоришь, она любит разнообразие? Это хорошо... — Она помолчала. — Знаешь, малыш, мне бы не хотелось, чтобы мы с тобой просто так взяли и разошлись... несмотря ни на что, мы с тобой — почти одна семья. Я всегда буду рада, если ты решишь зайти в гости. Как сейчас, например. Мне очень понравился сюрприз.

— Рад слышать. Но, к сожалению, мне уже пора идти — у меня много дел.

Лиза проводила меня до двери.

— Я буду скучать, малыш, — сказала она мне вполголоса. — Не теряйся. И — до субботы.

— Хорошего тебе дня.

Она улыбнулась мне ещё раз и скрылась в прохладе здания.

Самой первой вещью, которая показалась мне подозрительной, был запах. В своей спальне я постоянно держал благовония, так как просто ненавидел посторонние запахи вроде запахов еды — они не давали мне уснуть. Теперь же пахло медицинским спиртом, лекарствами, стерильными бинтами... не то поликлиникой, не то аптекой.

Я открыл глаза и оглядел помещение. И, надо признать, мою спальню оно не напоминало даже отдалённо. Более того — через пару секунд я предположил, что нахожусь в больнице.

У меня болела голова. А ещё мне мучительно хотелось пить.

Я осторожно попытался пошевелить сначала ногами и руками, потом — пальцами и пришёл к выводу, что моё тело функционирует исправно. Разве что немного болело правое плечо. И теперь без ответа оставался следующий вопрос. Если я здоров, то что я забыл в больнице?

Я опять осмотрелся. На одном из стульев у кровати лежали мои вещи. Может, я ударился головой и потерял память? Эта мысль заставила меня улыбнуться. Забавно, конечно — но больше напоминает сюжет "мыльной оперы". На правду не тянет.

Память я, разумеется, не потерял. Я с лёгкостью восстановил события дня. Я опоздал на работу. Поссорился с полковником. Пил кофе. Говорил по телефону — сначала с Иганом, потом — с мадам. Ел творожный пирог. Потом повторил заказ. Я помнил даже леди, которая недвусмысленно смотрела на меня. Помнил мужчину в деловом костюме. Помнил и то, что восхитился уютом кафе. И это понравилось официантке. Потом я отправился в гости к Лизе. Мы поговорили. Потом я поехал домой и думал о том, что надо позвонить Надье и спросить у неё, свободна ли она в субботу вечером.... дозвонился ли я до неё? Говорили ли мы? Может, она сказала мне, что у неё сейчас лекция, и что мы поговорим попозже? Может, она сказала мне, что она сейчас в магазине и примеряет новое платье, и поэтому я должен перезвонить через несколько минут? Нет. Ничего подобного. Надье я не звонил, так как на этом месте логическая цепочка обрывалась.

Я рассеянно потёр висок, который по-прежнему сверлила противная боль. Что же, если с утра всё идёт кое-как, то не стоит ожидать, что день будет хорошим.

Увлечённый своими размышлениям, я не заметил, что в комнате я не один. Возле кровати стоял врач, мужчина лет сорока. Вид у него был немного усталый и осунувшийся. Он, явно сделав над собой усилие, улыбнулся мне. Улыбка получилась немного натянутой, но доля искренности в ней явно присутствовала.

— Мистер...? — уточнил он, назвав мою фамилию.

— Да, — тут же подтвердил я и, прежде чем умолкнуть в ожидании продолжения, добавил: — Но вы можете обращаться ко мне по имени.

— Брайан, — тут же поправил сам себя доктор. — Как вы себя чувствуете?

— У меня болит голова, — ответил я. — Послушайте, доктор. Может, вы объясните мне, как я тут оказался?

Мой собеседник сел на свободный стул.

— Вы попали в аварию, Брайан. И, хочу вам сказать, легко отделались. Вывих плеча, лёгкое сотрясение мозга, пара синяков и царапин. Вы — счастливчик, друг мой.

Я недоуменно поднял бровь.

— В аварию? — Спокойствие доктора меня злило — и я не пытался скрыть своё раздражение. — Какая авария? О чём вы? Я вожу машину уже десять лет — и ни разу не попадал в серьёзные аварии. Я достаточно крепко держу руль в руках. И где моя машина, в конце концов?

Врач поморщился — видимо, он был недоволен беспокойством пациента.

— Не волнуйтесь, о вашей машине позаботятся. Она пострадала гораздо серьёзнее, чем вы. Даже если учесть, что вы всего лишь съехали в кювет. Такое бывает даже с теми, кто водит машину двадцать лет. А вам придётся некоторое время побыть у нас... сотрясение мозга — это не шутки.

— Бред какой-то, — резюмировал я.

— У вас что-то случилось, Брайан? — неожиданно поменял тему разговора врач.

— Простите? — не понял я.

— У вас низкое давление, плохой цвет лица. Впрочем, это, наверное, вам ничего не говорит. Кем вы работаете?

— Я журналист, если можно так выразиться.

Врач понимающе кивнул.

— Держу пари, вы никогда не спите достаточно — и, разумеется, пьёте много кофе. Вы курите?

— Да. Пачку в день, может, больше. Но какое это имеет отношение...

— В вашей больничной карте не упоминаются серьёзные заболевания. Пожалуй, разве что, мигрени, которую вы унаследовали от матери. И я сделал вывод, что... у вас вид человека, который несколько не удовлетворён своей жизнью. Вы устали, слишком много работаете, мало отдыхаете. Вероятно, у вас проблемы в личной жизни.

Нет, доктор, подумал я. Вы немного перепутали профессии. Выводы обычно делаю я. А вам надо ставить диагнозы. И, по возможности, не совать нос в дела других. Личный врач у меня уже есть. Другого я пока искать не хочу.

— Не понимаю, к чему вы клоните, доктор, — наконец, заговорил я. — Да, у меня проблемы на работе — но это не так серьёзно. И, конечно же, у меня нет повода впадать в депрессию. И у меня... — Я помедлил, выбирая нужное слово. — У меня некоторая неопределённость в личной жизни. Но для меня неопределённость в личной жизни — это обычное дело.

— Видите ли, Брайан. — Врач немного задумался — и я невольно вздохнул, предчувствуя длинную и нудную проповедь на тему хорошего сна, борьбы с трудоголизмом и безопасного секса. — Порой человек без помощи специалиста не может разобраться в себе. Проблемы копятся — и в какой-то момент вы решаете, что хотите убежать от всего этого...

Я жестом остановил его.

— Знаете, что я вам скажу, доктор? Я прекрасно вас понял. Пусть у меня на данный момент две... ну ладно, пусть даже три женщины, и я никак не могу выбрать одну из них. Пусть меня на две недели уволили с работы. Пусть я никогда не сплю достаточно, слишком много пью, курю и вообще делаю много вещей, которые вредны для здоровья — но я люблю свою жизнь такой, какая она есть, со всеми её плюсами и минусами. А если я решу покончить с собой, то, поверьте мне, найду более оригинальный способ!

И я откинулся на подушку, всем своим видом показывая, что разговор о самоубийствах окончен.

— Тебя ждут наверху, Мэт, — вдруг послышалось со стороны двери.

Я повернул голову и увидел человека, которого уж никак не ожидал тут увидеть.

Майкл, мой университетский друг, стоял в дверях — и внимательно слушал нашу беседу.

— Не скучайте, Брайан, — бросил мне врач и удалился.

Майкл тут же занял его место.

— Ну и духота тут, — не преминул пожаловаться он. — Надо открыть окно!

Майкл был душой нашей маленькой компании. Но в те моменты, когда мы решали пуститься в очередную авантюру (а в авантюры мы пускались часто — особенно в выходные), он старался сохранять нейтралитет. Приключений Майкл не любил. И ещё больше не любил их последствий.

Он учился на медицинском факультете. Его имя находилось на пятом месте в списке отличников факультета, что, разумеется, являлось предметом всеобщей зависти. Майкл любил учиться — и обладал очень ценным умением делать всё в свой срок. Я в те годы тоже обладал этим умением — но применял его очень редко. И поэтому Майкл даже во время сессий находил время для развлечений — а я дни и ночи просиживал за учебниками, проклиная самого себя.

И теперь Майкл сидел передо мной в непринуждённой позе, с немного мечтательным выражением лица. И он, конечно же, остался тем самым, прежним Майклом.

— Как тебя сюда занесло? — спросил я. — Признаю — сюрприз так сюрприз.

— Они предлагали мне остаться на кафедре. А я сказал — да ну вас... и подумал, что надо куда-то уехать. И я уехал сюда. Не знаю, как-то само собой получилось. Ты ужасно поправился! Совсем забросил спорт и ешь по ночам?

— Что? Да как ты смеешь?! — искренне возмутился я.

Майкл махнул рукой и расхохотался.

— Я пошутил. Ты отлично выглядишь. Даже лучше, чем раньше. Правда, цвет твоего лица мне не нравится. Такой бывает у людей, которые не бывали в отпуске как минимум года три. Как ты? Голова не болит?

— Немного. — Я помолчал. — Ума не приложу, как меня угораздило попасть в аварию.

— Наверное, ты уснул за рулём. Всё гуляешь? Пора бы тебе жениться.

— Твоё чувство юмора тебе не изменяет до сих пор. — Я посмотрел на его руки — и мой взгляд остановился на кольце. — О нет, только не говори, что ты оставил клуб холостяков! Когда случилось это душераздирающее событие?

Майкл улыбнулся и повертел кольцо.

— Пока душераздирающего события не случилось. Я только помолвлен. Где ты живёшь? Разумеется, где-нибудь в ужасно шумном районе?

— Вовсе нет. За городом. Я искал место, куда цивилизация ещё не добралась — и нашёл его.

Майкл снял халат и повесил его на спинку стула, оставшись в форменных брюках и футболке с красноречивой надписью "Мы хотим мира на Ближнем Востоке".

— На тебя не похоже, — сказал он. — Ты всегда стремился быть в гуще событий. У меня иногда создавалось впечатление, что ты умрёшь, если тебя запрут дома на сутки.

— Люди меняются. И... я люблю работать в тишине.

— Ах да. — Майкл приложил ладонь ко лбу. — Вот о чём я забыл тебя спросить... Рекомендация профессора помогла?

— Да, — ответил я и оглядел палату. — Майк не подумай, что я ною, но...

— Ты хочешь домой, — прочитал он мои мысли. — Увы, пока я не могу тебя отпустить. Завтра, как минимум. Я хочу ещё немного тебя понаблюдать. Не забывай, что кого-то угораздило удариться головой. — Он указал на меня пальцем. — И мне надо определить, насколько серьёзны последствия этого недостойного поступка. Что же ты будешь делать без своих драгоценных мозгов?

Ответ Майкла оптимистичным мне не показался.

— Ладно, так уж и быть. Но, может, я всё же смогу выпить кофе?

Вырваться из цепких лап врачей мне удалось только через двое суток, когда они убедились, что моему здоровью уже ничего не угрожает. Приступы тошноты наконец-то прекратились (и это было к лучшему, так как я уже начинал чувствовать себя женщиной в положении), головные боли меня уже не мучали, ровно как и постоянная жажда. Больницы я не любил — наверное, потому, что в детстве был очень слабым и больным ребёнком, и самую счастливую пору своей жизни провёл в окружении людей в белых халатах. В университете я опять попал в больницу с тяжёлой формой бронхиальной пневмонии. Бесконечные проверки, постельный режим и постоянные вопросы о моём самочувствии раздражали меня чрезвычайно.

Стоит ли пытаться объяснить моё хорошее расположение духа и радость от того, что я наконец-то оказался на свободе?

— Давай-ка обменяемся телефонами, — предложил мне Майкл, проводивший меня до дверей. — А то ты опять потеряешься. И тогда я уж точно тебе этого не прощу.

— Заходи в гости, — сказал я, написав на клочке бумаги не только номер телефона, но и свой адрес. — Только лучше заранее предупреди меня о своём визите. Иногда я работаю допоздна, иногда отсыпаюсь... ну, и ещё у меня бывают незапланированные выходные. Как сейчас, например.

Разве есть на свете что-то более приятное, чем возвращение домой? Для меня дом всегда был чем-то особенным, непередаваемо ценным. Если мне приходилось ночевать в отеле, то у меня сразу же пропадал аппетит, я становился беспокойным и раздражительным. Кроме того, я всегда привязывался к своим квартирам. И первое время после переезда для меня было очень тяжёлым.

Будучи студентом, я первое время жил в университетском общежитии, но потом нашёл работу официантом в неплохом ресторане. Платили мне хорошо, туристы и приезжие давали хорошие чаевые. Деньгами я разбрасываться не привык (тогда мне, разумеется, не было чем разбрасываться), и поэтому в скором времени решил, что с общежитием пора завязывать.

Комнату я делил со своим сокурсником. Отношения наши вряд ли можно было назвать тёплыми. Мы относились друг к другу с некоторой настороженностью — так оно обычно и бывает с людьми, у которых совершенно разные взгляды на жизнь. Неприкосновенность личного пространства я всегда ставил во главу угла — и поэтому меня всегда раздражал тот факт, что я не могу остаться один ни на минуту. Порой мы с моим соседом ссорились из-за мелочей — он не возвращал на место мои книги, переставлял вещи на моём столе... но самым гадким моментом были его бесконечные свидания. Из-за них я был вынужден гулять по городу вечерами или же сидеть в кино, просматривая дважды один и тот же фильм.

Первым делом после переезда я, разумеется, разобрал свои вещи. Их было немного — одежда и разные полезные мелочи, небольшой пакет с продуктами из супермаркета, куда я зашёл по дороге. И самый ценный груз — сумка с книгами. Я сел у стены (мебели тогда у меня, конечно же, не было) и с наслаждением подумал: "Вот она какая, свобода!"

Проснувшись наутро, я снова оглядел своё новое жилище, и мной овладело чувство какой-то отчаянной опустошённости. Всё тут было чужим, воздух — враждебным. Слишком много площади на одного меня. Тогда я ещё не знал, что эти ощущения обычно называют "комплексом переселенца" — человека, который оставил старое место и до сих пор не привык к новому.

Я закурил натощак, положил в отдельный пакет скисшее без холодильника молоко и опустошил свои карманы. Найденной там мелочи мне должно было хватить на стакан кофе. Потом я вспомнил, что у меня сегодня есть первые пары в университете и, бросив безуспешные попытки наскрести мелочи ещё и на автобус, пешком отправился до ближайшего банка.

Но время шло, и квартира становилась всё уютнее. Мой хозяин раздобыл старый холодильник и телевизор — и был очень удивлён, когда я отказался от последнего.

— Лишнее, — коротко пояснил я.

Позже я разжился письменным столом, книжной полкой, платяным шкафом, диваном и двумя маленькими креслами. Квартира была настолько крошечной, что вся эта мебель с трудом там поместилась. Плита, разумеется, не работала, точно так же, как и духовка. Они служили уютным домом для тараканов. Я трудолюбиво вытравил всех квартирантов, после чего купил электрическую плитку и новый чайник. И решил, что теперь пришло время праздновать новоселье.

С тех пор я сменил бесконечное множество квартир — и постоянно тосковал о прошлом.

Я попросил таксиста остановить машину за пару километров от дома — мне хотелось прогуляться пешком. Воздух за городом был несравним с воздухом мегалополиса — ну, хотя бы относительно чистым. Пахло свежескошенной травой и какими-то неведомыми цветами. Я подумал, что уже давно не смотрел на свой дом вот так, издалека — разве что из окна машины. Дом, конечно же, стоял на месте. Всё тот же, с тёмно-серой крышей и белыми стенами, окружённый невысоким забором, покраску которого я никогда не доверял посторонним. Забор следовало покрасить. Я отметил также и чересчур разросшиеся кусты.

Почтальон, давно упрекавший меня в забывчивости, аккуратно положил не поместившуюся в почтовом ящике корреспонденцию на крыльцо. Я собрал все письма и, покопавшись в сумке, достал ключи.

Иногда, особенно зимними вечерами, я немного злился на себя за то, чтоб купил такой большой дом. В гостиной с успехом мог поместиться полк солдат. Кухня тоже была достаточно просторной. А наверху было пять спален, лишь одну из которых я использовал по назначению. Остальные я предпочёл превратить в кабинет, библиотеку и кладовку. Последняя же комната играла роль спальни для гостей, но так как гости (точнее, гостьи — по крайней мере, в девяноста девяти процентах случаев) всё же находили спальню хозяина гораздо более уютной, то пятая комната только доставляла дополнительные хлопоты при уборке.

Но теперь дом казался мне маленьким и более чем уютным.

Мне нравилось думать о том, что хотя бы пару дней я смогу спать свои законные шесть часов — но планов у меня было немало. Я давно хотел поискать новую мебель для гостиной, собирался привести в порядок сад. Пожалуй, самое неприятное, что мне предстояло — уборка в шкафу. Возиться со своим гардеробом я не любил, и часто покупал новую одежду, не выбрасывая старой. Через некоторое время возникала неизбежная путаница, и мне приходилось терять почти целый день на совершенно бесполезное дело.

Приготовив себе кофе, я сел на диван в гостиной и, достав из бумажника визитку автосервиса, куда отправили мою бедную машину, набрал номер.

Мужчина на том конце провода сообщил мне, что моя машина чувствует себя отлично — и я могу забрать её уже завтра.

— Ах, всё уже готово, — вздохнул я с облегчением. — Я живу за городом, знаете, так что без машины — как без рук... сколько я вам должен?

Через долю секунды я уже пожалел, что задал этот вопрос, так от названной механиком суммы у меня потемнело в глазах.

— Вы, наверное, издеваетесь надо мной? Вы думаете, что я миллионер?

— Мне очень жаль, сэр, — оправдывающимся тоном проговорил механик, — но ваша машина была...

— Вам жаль! Нет, вы только послушайте! Это мне жаль, что я с вами связался!

— Вы можете заплатить с помощью кредитной карты, сэр, и...

— Я выпишу чек, — бросил я.

И положил трубку.

Сумма, конечно же, была астрономической. Я написал её на попавшемся под руку листе бумаги, словно пытаясь поверить в реальность происходящего. И перевернул, чтобы не видеть написанного, так как верилось с трудом. Я тут же подумал о том, что вынужденный отпуск не пойдёт мне на пользу — и решил, что от новой мебели мне придётся отказаться.

Я снова посмотрел на написанную сумму и тяжело вздохнул. Если бы не все неудобства, связанные с отсутствием транспорта, таких денег я не заплатил бы никогда в жизни. Мне очень хотелось перезвонить механику и попросить его внимательно просмотреть счёт, так как люди часто ошибаются. И я уже протянул руку к телефону — но тут услышал тихий стук в дверь.

В такой час меня навещали очень редко — а если уж и навещали, то никогда не стучали тихо, а ломились в дверь так, будто за ними гонится маньяк-убийца и насильник в одном лице.

— Привет. Ты не один? Я невовремя?

Судя по всему, вид у меня был растерянный — поэтому Марика немного потупилась.

Я стоял на пороге и не знал, как отреагировать на неожиданный визит.

— Ты не отвечал на телефон, — снова заговорила она. — И я подумала, что что-то случилось. Я не увидела твоей машины, но всё же решила постучать.

— Машине нездоровилось, — сказал я. — Не стой в дверях. Проходи.

Марика прошла в гостиную.

— А что случилось с машиной? Какой у тебя красивый дом... — Последнюю фразу она произнесла с таким искренним восхищением, что я не удержался от улыбки. — И он весь... твой?

— Целиком и полностью, — кивнул я. — Представляешь, какой ужас?

— И вовсе не ужас... — Марика снова огляделась. — Мне бы жить в таком.

— Тут немного... пустовато для одного человека. И тут хорошо играть в прятки. Хотя от самого себя спрятаться проблематично.

Марика сняла лёгкий жакет, и я взял его, коснувшись её плеча.

Она повернулась ко мне.

— Как мама? — спросил я, почувствовав, что первым должен нарушить молчание. — Мы с тобой давно не виделись. Что у тебя нового?

— С мамой всё в порядке. Надеюсь, что так и продолжится. — Она помолчала. — Я думала о тебе, мне было одиноко.

Мне вдруг показалось, что если я сейчас не прикоснусь к ней, то что-то очень нужное навсегда уйдёт — и наши пути больше никогда не пересекутся. И при этой мысли я почему-то почувствовал страх.

— Я тоже скучал, милая. Мне тебя не хватало.

Но она стояла без движения, глядя в известном только ей направлении.

— Где ты был так долго? — спросила она, поднимая на меня глаза.

— Я вообще в последнее время не понимаю, где я. Целая куча незнакомых мест. Наверное, надо будет где-то остановиться. Ведь я не могу бродить бесконечно. И очень просто пройти мимо того места, где остановиться необходимо.

К реальности меня вернула мысль о том, что уже пятый час, и пора бы собираться в город. Я открыл глаза и глянул на часы — они показывали четыре двадцать. Ничего себе — просто так взять и уснуть на три часа! Я повернул голову — Марика дремала рядом со мной, завернувшись в одеяло. Но, стоило мне потянуться за сигаретами, как она тут же открыла глаза.

— Который час?

— Четыре двадцать, — ответил я, закуривая. — Тебе никто не говорил, что невежливо засыпать сразу же после того, как ты получила удовольствие?

Марика внимательно посмотрела на меня, и по хитрому выражению её глаз я подумал, что что-то тут явно не чисто.

— Кто бы говорил, — сказала она со смехом. — Я хотела извиниться, но не успела. Ты уже так сладко спал.

Я пожал плечами с видом человека, который ровным счётом ничего не понимает.

— Ну, будет. Мне нужно забрать машину и кое-что купить. Ты поедешь со мной?

— Конечно. Только потом тебе надо будет отвезти меня к мадам.

Я потушил сигарету и покачал головой.

— А вот и нет. Я отвезу тебя домой. К себе. Обратно.

Марика широко открыла глаза.

— Что ты! Мадам меня убьёт!

— Я поговорю с ней и объясню, что никуда тебя отпускать не собираюсь.

— Никуда-никуда? А в ванную?

— Какая ванная? О чём ты?

Марика предприняла попытку подняться, но я потянул одеяло на себя.

— Прекрати, — проговорила она сквозь смех, изо всех сил пытаясь выпутаться.

Я обхватил её за руки сзади.

— Вот и всё, попытки к бегству пресечены.

— Это незаконно, я буду говорить со своим адвокатом!

— Адвокат тебе не поможет, будь уверена, — заявил я и поцеловал её в шею. — Тебе было хорошо?

— Конечно, — ответила она вполголоса, чуть расслабившись. — А тебе?

— До или после того, как я уснул?

Марика снова рассмеялась и опять попыталась вырываться. Я убрал руки, и она, окончательно запутавшись в одеяле, скатилась на пол.

— Вот так дела! — расхохотался я. — Не стоит так нервничать, это всего лишь моё одеяло!

— Негодяй, — сказала Марика, тщетно пытаясь распутать одеяло ослабевшими от смеха руками. — Я тебе ещё покажу!

— Душ — напротив, — сказал я, поднимаясь. — Я пока оденусь и приготовлю кофе. Пятнадцать минут на борьбу с одеялом, двадцать минут в ванной — у меня много времени. — Я посмотрел на неё. — Ты так и пойдёшь? В одеяле?

— Не хочу тебя смущать. Где полотенце?

— В ванной, в шкафу. Надеюсь, хотя бы с моими полотенцами ты останешься в хороших отношениях.

Марика появилась через полчаса — кофе давно был готов, и я выкуривал вторую сигарету, размышляя о том, как же следует вести себя в автосервисе. На первых порах я твёрдо решил закатить концерт, который бы там запомнили на всю жизнь — благо, машину я обычно чинил в другом месте. Но теперь у меня было настолько умиротворённое состояние, что о скандалах думать хотелось в последнюю очередь.

— Ну и чёрт с ними со всеми, — проговорил я. — Всё же я выпишу чек.

— Что-что? — недоуменно спросила Марика.

Я обернулся.

— Ничего. Думаю вслух. Может, ты голодна?

Она покачала головой.

— Тогда пей кофе. Я закажу такси.

Марика обхватила кружку ладонями и мечтательно подняла глаза к потолку. На ней было лёгкое платье василькового цвета, короткое и без рукавов, в котором она выглядела школьницей.

— А что мы будем делать в городе? — снова заговорила моя гостья.

— Мы заберём мою машину. А потом... а потом мы пойдём в ресторан.

— В ресторан? — неподдельно ужаснулась Марика. — Да нас не пустят туда в таком виде!

Я критически оглядел свои джинсы и рубашку и подумал, что она говорит дело.

— Пустят, — уверил я её. — Пусть только попробуют не пустить! Мы им тогда покажем.

По глупости своей я забыл пресловутую визитку дома, и мы с Марикой кружили по городу около часа. В конце концов, мы нашли то, что искали. Механик оказался очень милым парнем, он много говорил и улыбался. Но я совершенно не был настроен точить лясы, поэтому с каменным лицом выписал чек и, сухо поблагодарив молодого человека за всё хорошее, удалился.

— Так быстро? — удивилась Марика.

— Да. Выписал чек. Нет никакого желания возиться с кредитными картами.

Машина моя и правда была в великолепном состоянии — она выглядела точно так же, как год назад, в день покупки. Я уже подумал было, что следует извиниться перед механиком за гневную тираду по телефону, но вовремя себя осадил — платить мне придётся всё равно, и никакие извинения тут не помогут. Кроме того, работники автосервиса слышат такое каждый день. Пора бы уже приобретать иммунитет.

— Дело сделано — теперь можно и отдохнуть, — сказал я.

— В ресторан, в ресторан! — воскликнула Марика и, как ребёнок, которому купили желанную игрушку, захлопала в ладоши.

Когда я припарковал машину у ресторана и положил в карман ключи, мной овладело странное чувство. Точнее, это было предчувствие — одно из тех, что очень редко меня обманывали. При мысли об этом я мерзливо повёл плечами.

— Тебе холодно? — спросила Марика тоном заботливой жены.

— Тут действительно прохладно. Пойдём внутрь.

И тут я услышал откуда-то со стороны:

— Никогда бы не подумала, что ты меня сюда приведёшь. Но тут очень здорово! Мне нравится.

Я обернулся — и встретился взглядом с Лизой.

Боюсь и предположить, сколько выражений сменилось на моём лице за короткие пять секунд. А Лиза смотрела на меня с каким-то отвращением, потом — испуганно, потом удивлённо... и только после этого, будто придя в себя, улыбнулась. Стоявший рядом с ней Иган тоже заметил меня и недоуменно уставился в моём направлении.

— Вот это встреча, — сказал я тихо. — Идём-ка. Если уж так получилось, я тебя кое с кем познакомлю.

Когда Иган и Лиза подошли к нам, Марика смущённо улыбнулась, разглядывая незнакомцев.

— Добрый вечер, — заговорила Лиза. — Вот уж не ожидала тебя тут увидеть, Брийян! Что-то постоянно сводит нас вместе, да?

— Это Лиза, — поспешил представить я. — А это — Марика. — После чего мы с Иганом обменялись рукопожатием. — Добрый вечер, — сказал ему я — но обычное "дружище" почему-то сейчас застряло на полдороге.

— Ты очень милая девушка, — сделала Лиза комплимент моей спутнице, чем заставила её покраснеть. — Знаете, у меня отличная идея. Давайте-ка поужинаем вместе.

Только этого мне не хватало для полного счастья, подумал я.

И Иган, похоже, полностью разделял мои чувства.

— Неплохая мысль, — сказал я немного сдержанно. — Так почему же мы до сих пор стоим здесь? Я голоден...

На входе мы с Иганом, как истинные джентльмены, пропустили наших дам вперёд, и я получил возможность внимательно разглядеть Лизу. На этот раз она не изменила своему обычному женственному стилю — длинная юбка и прозрачная кофта, которая, как всегда, скрывало то, что нужно скрывать, и открывала то, что должно было быть открыто. Высокий каблук, волосы не собраны — и ни грамма косметики, только почти невидимый блеск на губах. Теперь она была похожа на прежнюю Лизу. На мою? Ну нет уж. Вообще, об этом лучше не думать.

— У тебя такой задумчивый вид, — сказала мне Лиза.

— Наверное, просто голодный, — ответил я, проклиная себя за то, что никогда не мог ничего скрыть от этой женщины.

— Нормальное состояние для мужчины, — заметила Лиза, занимая место за столиком.

Марика рассмеялась шутке.

— Похоже, нас здесь любят, — улыбнулся я, посмотрев на Игана — но он был серьёзен.

— Давайте закажем ужин, — сказала Лиза, положив руку ему на бедро. — Я тоже немного голодна.

С минуту все молча изучали меню, после чего начали оживлённо спорить — и через некоторое время утомлённый официант ушёл с утверждённым списком блюд.

— Пожалуй, я отойду покурить, — сказал Иган и поднялся. — Ты присоединишься, Брайан?

— Разумеется, — сказал я, складывая салфетку. — Прошу прощения, леди. Мы ненадолго.

Мы прошли на балкон, и я присел в одно из кресел.

Иган закурил, но остался стоять, облокотившись на перила.

— Сегодня прохладно, знаешь, — заговорил я, посмотрев на небо. — Надеюсь, завтра не будет дождя? Я планировал немного покопаться в саду. Это занятие успокаивает нервы.

— Объясни мне, какого чёрта ты на неё так смотришь?

Я обжёг палец незатушенной вовремя спичкой и бросил её на пол.

— А что такое? Ты мне запрещаешь?

— Это тебе не музейный экспонат, ясно?

— Правда? Может, ты повесишь табличку — «руками не трогать, смотреть нельзя»? Для таких непонятливых, как я?

Он примирительно поднял руку.

— Ладно, успокойся, Брайан, я не хочу ссориться.

Я поднялся и подошёл к нему.

— Наверное, у тебя был тяжёлый одинокий вечер? Или же у тебя просто нет настроения? Во всяком случае, я не нуждаюсь в том, чтобы мне указывали, куда надо смотреть, а куда смотреть не стоит.

— По-моему, ты меня не понимаешь. Ты можешь смотреть туда, куда тебе вздумается — но только не на мою женщину. И только не таким взглядом!

Я ударил его по лицу, и, надо сказать, довольно-таки неудачно — у меня тут же заныли костяшки пальцев.

Иган отступил на пару шагов и прижал ладонь к губам.

— Ну ты и дурак, — бросил он мне и достал из кармана пиджака платок.

— Да пошёл ты, — ответил я, снова присаживаясь.

— А мы с тобой всё-таки поссорились из-за бабы.

— Ты начал первый.

— Зато я тебя, чёрт побери, не бил!

Я закурил снова.

— Детский сад, — проворчал я. — Не смотри, не трогай, моё! Тебе не кажется, что это слишком?

— Уж пожалуй! Видок у меня завтра будет ещё тот!

— Извини. Я немного погорячился. Что поделаешь? Бывает. Я больше не буду. Обещай, что не поставишь меня в угол?

Иган сложил платок вчетверо и рассмеялся, но тут же поморщился от боли в разбитой губе.

— На этот раз я тебя прощаю.

— Надо лёд, — сказал я, посмотрев на него.

Официант принёс нам лёд и две рюмки коньяка. Иган выпил свою залпом — а я по старой привычке пил мелкими глотками.

— И когда же ты вырастешь, Брайан? Тебе скоро тридцать — а ты ведёшь себя как маленький ребёнок...

— Ты говоришь так, будто тебе уже за сорок.

— Зато я говорю правда. Ладно, забудь. — Он протянул мне руку. — Мир?

— Мир, — милостиво согласился я.

И мы во второй раз за этот вечер обменялись рукопожатием. Но теперь настоящим — крепким и дружеским.

— Если мы сейчас же не вернёмся, то ужин съедят без нас, — напомнил я.

— Тут ты прав. Или же он просто остынет.

Мы вышли с балкона и уверенным шагом направились в зал, но на полпути одновременно остановились и застыли от неожиданности. Представившаяся нам картина была просто замечательной — Лиза сжимала лицо Марики в ладонях и что-то ей говорила. Это что-то Марике явно нравилось — она счастливо улыбалась.

— Посмотри, а они не теряются, — проговорил Иган. — Я, конечно, подозревал, что...

— Хорошее начало вечера! Ты думаешь о том же, о чём и я?

— В отличие от тебя, я никогда о таком не думаю! — упрекнул меня Иган.

Мы приблизились к столику и остановились, с интересом слушая разговор наших спутниц.

— Наверное, слева, — говорила Лиза тоном творца, касаясь носа собеседницы. — Небольшая — "гвоздик"... хотя, наверное, можно и крошечное колечко. Нет. Только "гвоздик". Тебе пойдёт, малышка, поверь моему опытному глазу!

— Здорово! — восхитилась Марика.

— А мы-то думали... — разочарованно протянул я, занимая своё место.

— Зная тебя, Брийян, нетрудно предугадать, о чём ты думаешь. Впрочем... да, иногда и о работе. Всё хорошо? — Лиза взглянула на Игана. — Господи, что случилось?

— Упал, — с хладнокровием профессионала соврал мой друг. — Тут жутко скользкие ступени!

Я открыл вино.

— Давайте выпьем за то, чтобы больше не было скользких ступеней, — сказала Лиза, посмотрев на меня.

— Да-да-да, — с готовностью отозвались мы с Иганом.

Мы выпили — и принялись за еду.

Вначале я с некоторой опаской смотрел на принесённый заказ. Это была какая-то экзотическая рыба с труднопроизносимым названием. Надо признать, что я никогда не находился в первых рядах любителей попробовать что-то новенькое, но всё же поддался на уговоры своих соседей по столу. И не пожалел об этом — рыба оказалась очень вкусной. Островатый соус с лёгким запахом чеснока превосходно дополнял картину, и я решил, что иногда всё же стоит рисковать. Но только иногда. И не увлекаться этим занятием.

За едой мы с Иганом перекинулись парой слов — поговорили о работе, о театре, о выставках. Наши же спутницы, напротив, болтали без умолку.

— Я хочу ещё две серёжки в ушах, — говорила Марика Лизе.

— Конечно, малышка, нет проблем! — Все, кого она так звала, автоматически переходили в категорию её хороших друзей. — Но сначала — то, о чём мы с тобой говорили. Ты просто обязана это сделать! Глянь-ка. — И Лиза продемонстрировала крошечную серёжку с изумрудом с правой стороны носа. — Тебе нравится. Очень сексуально. Что ты об этом думаешь, Брийян?

Вопрос застал меня врасплох — мы с Иганом как раз обсуждали какой-то новый роман.

— Что? Ах, это... в этом что-то есть.

Лиза прекрасно знала о том, что красоты подобного я никогда не понимал и не принимал. Разве это не ужасно — добровольно нарушать совершенство тела (тем более, женского) блестящими побрекушками?

Пока я думал над тем, почему же Лиза спросила об этом именно меня, а не Игана, последний задал ей вопрос:

— А сколько это стоит, дорогая? Мне просто интересно.

— О, можно сказать, что ничего не стоит! Но с малышки я не возьму ни цента! Ведь она, как ни крути, подруга Брийяна...

— Как мило с твоей стороны, — не удержался я.

— Если бы я брала деньги со всех твоих подруг, — продолжила Лиза, — то у меня бы уже был дом... причём побольше твоего.

— То есть, я могу быть уверенным в том, что за татуировку мне платить не придётся?

Лиза хитро улыбнулась.

— Если будешь слишком долго думать, то всё же придётся выложить кругленькую сумму.

Иган посмотрел на меня так, будто я только что сказал что-то невероятно странное.

— Татуировку? — спросил он, наконец. — Ты меня пугаешь.

— Я собирался сделать её ещё тогда, когода закончил университет. Это вроде традиции, что ли...

Иган повернулся к Марике.

— Этому человеку надо показать верную дорогу. Причём как можно скорее. Пока он не зашёл вглубь страшного леса.

Я потушил сигарету в пепельнице.

— Я слышу это с первого дня нашего с тобой знакомства, друг мой. Где же эта героиня, которая возьмёт меня за руку и покажет мне мой путь? Где она?

— Я хочу танцевать, — объявила Лиза. — Идём, — обратилась она к Игану.

— Ты же знаешь, что я не танцую, милая, — ответил он. — Ты можешь потанцевать с Брайаном, я не буду против.

Я посмотрел на Марику — она улыбнулась.

— Всё в порядке, — уверила меня она.

Мы с Лизой пошли к центру зала.

— Из-за чего же вы подрались? — поинтересовалась она, обнимая меня за плечи.

— Это плохая привычка — спрашивать о чём-то, когда ты заведомо знаешь ответ.

Лиза вздохнула.

— Знаешь, Брийян... мне всё же тебя не хватает. Это, наверное, привычка. Я никогда не отличалась силой воли — вот и не могу от неё избавиться. Я понимаю, тебе неприятно это слышать... но я и так постоянно молчу. Ведь невозможно постоянно молчать, правда? — Она посмотрела в направлении нашего столика. — Она такая лапочка. И тебе совсем не подходит.

Я тоже бросил взгляд на Игана и Марику.

— Даже не знаю, стоит ли об этом вообще заговаривать, — сказал я. — После того вечера я чувствую, будто у меня внутри что-то сломалось. Что-то крошечное — но очень важное. — Я помолчал. — Нет, наверное, не стоит. Это всё моё собственничество. И вот ещё что. Ты тогда говорила о предательстве. Я, наверное, только теперь понял, что ты имела в виду.

Лиза сжала мои руки.

— Если ты это понял, малыш, не отпускай меня. Пожалуйста.

— Я не думаю, что это возможно. Дело в том, что какая-то часть меня ещё тебя не отпустила и отпускать не хочет, а другая часть отпустила уже давно.

— Мне с ним немного скучно, — поделилась Лиза. — Он никогда не позвонит посреди рабочего дня для того, чтобы сказать, что ему ужасно хочется меня изнасиловать...

— Да? А тебе хочется?

Лиза притворно потупилась.

— Я стараюсь держать себя в руках... но иногда очень хочется. Веришь?

— Я почему-то уверен в том, что тебе этого хочется постоянно. Я даже готов поспорить, что каждый вечер ты специально возвращаешься домой тёмными переулками в надежде встретить недвусмысленно настроенную особь мужского пола.

— Негодник! Откуда ты всё это знаешь? Неужели ты за мной следишь?

— Откуда я всё это знаю? Давай подумаем вместе. Неважно, с кем ты спишь. Ты всё равно останешься шлюхой. — Я наклонился к ней, уже не думая про Игана и Марику, и добавил: — Моей.

Её щеки вспыхнули, а в глазах появился такой знакомый мне огонёк.

— Что ты себе позволяешь?

— Может, прогуляемся? Подышим свежим воздухом? Или покурим на улице? Тут нечем дышать.

Лиза взглянула на меня с усмешкой. С той самой усмешкой ведьмы, за которую мне всегда хотелось разорвать её на части. Когда-то она улыбалась мне так на кухне, при отце — и наслаждалась тем, что читала на моём лице все скрытые желания.

— Ну и наглец же ты, Брийян. Что же. Пойдём.

Мы подошли к столику. Иган и Марика говорили о какой-то квартире, причём говорили так увлечённо, что по началу вообще не обратили на нас никакого внимания.

— Жарко, — сказала Лиза. — Мы — на улице. Покурим. Хорошо? — Она погладила Игана по волосам. — Не скучай, милый.

— Только ненадолго, — бросила нам Марика, продолжая внимать словам собеседника.

— Конечно, дорогая, — ответил я.

На улице было свежо, но холода я не почувствовал, хоть и был одет легко.

Мы с Лизой закурили и пошли вдоль стен по направлению к тёмному скверу.

— Я люблю, когда ты ревнуешь, — сказала она.

— Это не ревность. Это что-то другое. Гораздо более ужасное.

Лиза остановилась и посмотрела мне в глаза.

— Ну так что же, Брийян, наверное, эта девочка лучше меня. Я хочу, чтобы ты сказал мне правду — я знаю, что тебе трудно мне лгать. Хотя, конечно, у тебя было много женщин, которых ты можешь сравнить со мной. Поделись — мы никогда не говорили о твоей личной жизни.

— Почему тебя интересует моя личная жизнь? Мы могли бы поговорить о твоей. Хотя, наверное, не стоит... вряд ли ты помнишь всех мужчин, которые у тебя были. А Иган? Тебе хорошо с ним? Интересно, сколько времени у него займёт узнать твоё тело так же хорошо, как знаю его я?

— Наверное, тебе нравится меня мучить?

— Может быть, ты тоже сравниваешь его с отцом? Ведь всё познаётся в сравнении.

Я резким движением откинул её юбку, и она потянулась ко мне.

— Я обещаю тебе, малыш, что мы обязательно проясним этот вопрос. Но не сейчас.

Мы сидели у входа в ресторан и молча курили — в очередной раз. Лиза улыбалась, но в улыбке её можно было разглядеть какую-то настороженную сосредоточенность.

— Я бы выпила, — сказала она.

— Да. Я тоже об этом думаю.

Я чувствовал какую-то нездоровую лёгкость во всём теле, опустошённость. И ненависть к себе. В том числе, и за то, что рядом с этой женщиной все мои слова, принципы и убеждения становятся пустым звуком.

— Мне немного противно от всего этого, знаешь, — снова заговорил я.

— Боже мой, Брийян. Почему бы тебе не сказать правду — ты противен сам себе?

К столу мы вернулись поодиночке. Иган с Марикой до сих пор были увлечены беседой.

— Похоже, вы нашли общий язык, — сказал я. — Это здорово.

Неожиданно для себя я вложил в эти слова столько злости, что Иган и Марика резко повернулись ко мне.

— Что такое? — с волнением спросил Иган. — Вы что, поссорились?

— Там так холодно, милый, — сказала Лиза, присаживаясь. — И я совсем заболтала твоего друга.

— У меня будет новая квартира! — восхищённо сообщила мне Марика.

— Я за тебя рад. Налейте-ка мне коньяку.

Позже я подумал, что мне было бы гораздо легче, если бы Иган или Марика задали нам вопрос:

— Вы так долго курили?

Конечно, мы курили. А чем же мы ещё могли заниматься, скажите на милость?

Это можно называть как угодно — дурацкая пьеса дурацкого режиссёра, паршивый роман, сумасшедший дом. Но это не моя жизнь. Она должна быть совсем другой!

— Старик, ты меня слышишь? — Иган пощёлкал пальцами у меня перед носом. — Мы уходим. Вернись из своей реальности хотя бы на пару минут.

— Я с вами, — сказал я и достал было кредитную карточку — но Иган покачал головой.

— Сегодня плачу я. Не обижай меня, сделай одолжение.

Мы вышли из ресторана и тепло распрощались. Марика дала Лизе свой номер телефона. Последняя сослалась на то, что забыла дома сотовый телефон, и записала номер на салфетке карандашом для подводки глаз. И подписала: «Малышка».

Мы выехали из города. Ночная дорога была почти пуста, и я прибавил скорость Лет пять-шесть назад (недавно, но с тех пор произошло столько всего, что это казалось мне прошлой жизнью) я любил проводить вечера вот так. Катался без определённой цели, крутил в магнитофоне "Pink Floyd" и думал о приятных вещах. В моей голове гулял ветер, я был беспечным существом, которому всё казалось более чем понятным и вполне объяснимым. Пожалуй, от того беспечного существа я получил только одно — я до сих пор любил свободу. Мне нравилось, что я ни от чего и ни от кого не завишу и принадлежу сам себе. Да только теперь я думал о том, что человек не может принадлежать сам себе. А если он принадлежит сам себе, то он всё же от кого-то зависит.

— О чём ты думаешь? — спросила меня Марика.

— Не знаю, — честно ответил я. — Много о чём. И я ровным счётом ничего не понимаю. Но я хотел тебе сказать... наверное, мне хорошо, когда ты рядом.

***

За последние пятнадцать минут Надья успела осмотреть себя в небольшое зеркальце как минимум три раза.

— Ты тащишься, как черепаха! — упрекнула она меня. — Ты можешь ехать немного быстрее?

— Не волнуйся, пока ты со мной, мы никуда не опоздаем. А если будем ехать быстрее, то тут же схлопочем штраф за превышение скорости. И ты разделишь его со мной.

Надья закурила и откинулась на спинку кресла. Кто бы мог подумать — она была в том самом платье из саудовского бархата, которое когда-то подарил ей я. Правда, украшением на этот раз были вовсе не такие же символичные высокогорные рубины, а бриллианты, которые подарил ей не я, а Рэй.

— Тебе, наверное, очень нравится это платье, — сказал я.

— Ах, я его просто обожаю! Я надеваю его очень часто. Особенно когда мне хочется, чтобы мужчины немного пообщались с моей грудью...

— А они обыкновенно общаются с чем-то ещё? Помнится, ты говорила, что завязала с любовниками.

Она поморщилась так, будто я неудачно пошутил.

— Завязала. Но для тебя я решила сделать исключение. Ведь ты — это ты. Послушай, Брайан. Ну зачем тебе эта девочка? Что ты с ней будешь делать? И что она будет делать с тобой? Она будет готовить тебе еду? Убирать у тебя дома? Ты и сам это отлично умеешь. Я не могу понять, зачем ты так упрямо наступаешь на одни и те же грабли дважды! Послушай меня. Ты внимательно меня слушаешь? — Она коснулась моего плеча. — Ты ведь не просто так позволил себе эту вольность и нарушил обещание никогда не делать того, чего мы делали раньше, правильно?

— Даже не знаю, что и сказать. Думаю, я отвечу утвердительно... мне тогда было очень одиноко. И почему-то мне пришло в голову набрать именно твой номер. Но это мог бы быть номер любой другой женщины.

— Мадены, например?

— Номер Мадены я бы не набрал даже если бы мне приставили пистолет к виску. Я, разумеется, не знаю, о чём ты думаешь. Я никогда не знал, о чём ты думаешь, я даже не имею понятия, о чём ты думала, когда тогда подошла ко мне и попросила разрешения сесть за мой столик. Но...

Надья весело рассмеялась.

— ... но я не хочу, чтобы ты думала о том, что этот роман стоит продолжать. Так? Но ведь мы уже сделали то, что сделали — и обратной дороги нет. Я не люблю, когда ты вдруг начинаешь думать про все эти моральные нормы и принципы... и зачем ты сам морочишь себе голову? Какие вы, мужчины, чудные...

— Знаешь, иногда я думаю о том, что мне лучше прожить жизнь в одиночестве. Так я хотя бы не сделаю больно никому, кроме себя.

— А с каких это пор тебя волнует этот вопрос? Неужели в зале славы разбитых сердец не осталось свободного места? Ах, я не верю. Хотя... мы обсудим это позже. Вечером.

Теперь рассмеялся я.

— Дорогая, вечером я поеду к себе домой и лягу спать.

Надья с улыбкой кивнула.

— Как скажешь, милый. Твоё слово — закон. Мы на месте. Наконец-то! Ты можешь остановиться прямо здесь.

Лиза немного припозднилась — когда она приехала, мы с Надьёй уже успели немного выпить.

— Прошу прощения — я была на работе допоздна.

Надья приподнялась.

— Элизабет? — спросила она с улыбкой и протянула Лизе руку. — Очень приятно! Я представляла тебя совсем другой... но ты превзошла все мои ожидания! Я могу называть тебя... Бет?

— Думаю, будет лучше говорить "Лиза", — ответила она, легко пожимая руку новой знакомой. — Я привыкла к этому имени. Надья, верно? И мне тоже очень приятно! Добрый вечер, Брийян.

Лиза села по левую руку от меня. Надо сказать, что её платье тоже не отличалось особой скромностью. Я подумал о том, что платье Надьи в какой-то мере её платью проигрывает. А также и о том, что можно подумать о мужчине в компании женщин в таких нарядах.

— На шейха ты не очень похож, — прочитала мои мысли Надья. — Но за сутенёра, в принципе, можешь сойти. — Она тронула руку Лизы. — Я шучу, милая. Надеюсь, ты не обиделась?

— Нет, что ты, — покачала головой Лиза и улыбнулась. — Кроме того, в твоих словах явно что-то есть...

Надья довольно заулыбалась.

— Я была уверена, что мы поймём друг друга! Ну, наверное, мы выпьем за знакомство? Официант! Шампанское, пожалуйста.

Никакой отчуждённости, которая обычно характерна для незнакомых людей в первые минуты общения, между Лизой и Надьёй не наблюдалось. Они нашли общий язык так быстро, что я даже не успел понять, когда и как это произошло. Создавалось впечатление, будто они знакомы уже давно — и теперь вели себя как хорошие подруги, встретившиеся после долгой разлуки. Я почему-то был уверен в том, что останусь в стороне, так как меня вряд ли заинтересуют женские темы. Но всё было совсем не так — я принимал участие в непринуждённой беседе, причём не просто вставлял "да-да" и "разумеется" как бы между прочим, а общался в полном смысле этих слов на равных.

Бутылка с шампанским постепенно пустела, время шло незаметно, а глаза моих собеседниц уже давно начали блестеть. Теперь они обсуждали ночную жизнь города — бары, ночные клубы и прочие заведения подобного рода.

— Дорогая, поверь мне, в этом городе определённо есть, что посмотреть, — говорила Надья с видом знатока (и у неё было полное право на то, чтобы говорить с таким видом — она могла бы написать докторскую диссертацию на тему ночной жизни). — Главное — иметь немного денег и много, много желания.

— Я бы не отказалась от экскурсии по клубам! — уверила её Лиза. Обычно она пила сдержанно и понемногу — но сейчас явно выпила лишнего. — Ты пойдёшь с нами, Брийян?

Я открыл новую пачку сигарет и рассмеялся.

— Неужели прямо сейчас? Только при условии, что пить вы больше не будете. Вам явно хватит.

— Папочка завёл свою волынку, — покачала головой Надья. — Может, мы и выпили слишком много — но ты точно ещё не выпил своё. Иначе бы не нёс такую чушь. — И она снова подозвала официанта. — Милый, принеси джентльмену виски. А то он своим ворчанием испортит нам вечер.

Пока я пил виски, дамы с завидным упорством пытались допить шампанское.

— Ах, нам срочно надо сменить обстановку! — сказала Надья, нахмурившись, и посмотрела вокруг. — Тут так скучно! Тут даже не танцуют стриптиз!

— Тогда почему бы нам с тобой не станцевать? — предложила ей Лиза.

— Какая отличная идея! Идём.

Надья взяла Лизу за руку и, повернувшись ко мне, сказала:

— Мы сейчас вернёмся, дорогой. Не скучай — лучше посмотри. У нас хорошо получится — это я тебе обещаю!

Я не успел сказать, что я думаю об отличной идее, так как мои спутницы через пару секунд уже находились на небольшой сцене рядом с танцевавшей там девушкой. Танцовщица не испугалась конкуренции. Напротив, она гостеприимно протянула руки решительным дамам, помогая им подняться.

— Похоже, кому-то пора домой, — сказал я с улыбкой подошедшему официанту.

Тот покачал головой.

— Думаю, совсем наоборот, сэр. Сейчас самое время танцевать. Тут просто невероятная атмосфера — энергия ощущается почти физически. Почему бы вам к ним не присоединиться?

— Спасибо за предложение, но клубные танцы я не танцую, — рассмеялся я.

Официант задумчиво потеребил небольшое золотое колечко, которое поблескивало в мочке уха.

— Кто из этих женщин ваша жена? — спросил он.

— Э... вообще-то, никто, — ответил я честно.

Меня тут же окинули недоуменным взглядом.

— А кто же они, простите за любопытство?

— Мои... хорошие подруги.

Официант закивал.

— Понимаю. Я завидую вам, сэр. Я сам был бы не против иметь таких подруг.

— Брайан, — поправил его я.

— Макс, — тут же оживился официант и протянул мне руку. — Очень приятно. Может быть, ещё виски?

— С удовольствием, — согласился я.

Когда Лиза и Надья вернулись за столик с утомлённым, но очень довольным видом, я беседовал с официантом. Макс три месяца назад оставил Россию — и теперь отчаянно пытался заработать немного денег. Это у него пока что не получалось. И я понимал его на уровне чувство — для того, чтобы устоять перед таким количеством соблазнов, проживая среди ночных клубов и баров, надо иметь железную силу воли.

— Посмотри, он уже нашёл себе приятеля! — сказала Надья Лизе, присаживаясь. — Брайан, твоё обаяние действует и на мужчин?

Лиза бросила на Макса откровенный взгляд, который тут же вогнал его в краску.

— Мы скоро уходим, молодой человек, — сказала она. — Но, может, вы всё же посидите с нами? Или, может быть, вы плюнете на все эти пьяные морды, подносы, бутылки и счета и поедете с нами? Будет весело, не сомневайтесь. Мы приглашаем.

Макс явно не был в восторге от предложения Лизы. Он пробормотал что-то вроде "когда вы решите уйти, я принесу вам счёт" и испарился.

— Какой скучный, — хмыкнула Надья. — Тебе понравилось, как мы танцевали?

— Судя по реакции всех сидящих тут мужчин, вы танцевали просто отлично.

Она погладила Лизу по руке.

— Ах. По-другому и быть не могло. Ну? Куда мы направимся сейчас? У вас есть две минуты на то, чтобы решить. Тут так душно и жарко! Мне нечем дышать. Давайте поскорее выйдем на свежий воздух.

Я уже и не помнил, когда гулял так в последний раз. Наверное, ещё в университете. Хотя денег у меня тогда было гораздо меньше. И я не был таким жадным до удовольствий — эстетических или каких бы то ни было ещё. Мы навестили несколько дорогих клубов, закрытых, в большинстве своём, полностью отключились от будничных мыслей и проблем и окунулись в море "удовольствий не для всех". В три часа мы уже не чувствовали под собой ног от усталости. Я заказал такси для Лизы, трижды повторил сонному водителю её адрес. И мы с Надьёй отправились домой.

Пару минут я терпеливо ждал, после чего заговорил:

— Мы приехали. Разве ты не хочешь домой? Мне кажется, тебе не помешает как следует выспаться.

Надья помолчала.

— Я не устала, знаешь. А вечер мы провели отличный. — Она посмотрела на меня. — Я бы рискнула предположить, что ты ей нравишься. Если не сказать большего. Во всяком случае, теперь я познакомилась со своей конкуренткой и решила, что игра не стоит свеч... мне надо остаться в стороне.

— А заодно и решить, в какой именно стороне.

Она со смехом покачала головой.

— В своей стороне, разумеется. В чьей же ещё?

— Я бы рискнул предположить, что ты ей понравилась. Если не сказать большего.

— Я хотела сказать тебе, что не хочу мешать — только и всего. Но, ради всего святого. Пусть Лиза — но только не эта девочка. Я не прощу себе, если ты это сделаешь!

— Сделаю что?

Надья снова повернулась ко мне.

— Может, ты всё же скажешь мне "спокойной ночи", Брайан?

— Спокойной ночи. Тебя подвезти до дома? Я не хочу, чтобы ты гуляла по темноте. Тут небезопасно.

— Не волнуйся. Я смогу за себя постоять.

И мы опять замолчали. Я подумал о том, что всё же надо было бы отправить Надью вместе с Лизой, на такси. Вероятно, они бы устроили отличному вечеру не менее отличное продолжение. Или же не устроили бы. Как знать.

— У меня очень смешанные чувства, — заговорил я, наконец. — Это очень напоминает ревность — и в то же время не имеет с ревностью ничего общего. Может быть, я в тебя влюблён. Может быть, я когда-то был в тебя влюблён — а теперь это чувство осталось где-то в глубине души, и я вряд ли смогу его оттуда достать.

— Может быть, тебе опять одиноко? Точно так же, как и тогда? Это здорово, когда ты чувствуешь, что тебе одиноко — и знаешь, что всегда можешь набрать номер женщины, которая скрасит твоё одиночество. — Она махнула рукой. — И зачем я говорю о сильных мужчинах? Я не верю в то, что существуют сильные мужчины. Хотя... наверное, всё-таки существуют. Но у каждого сильного мужчины есть такая слабость, которая за долю секунды превращает его в полное ничтожество. У меня завтра маникюр. Надеюсь, что я не просплю.

— Отличный ход. Почему бы тебе просто не сказать, что ты хочешь поехать ко мне? Или ты предпочитаешь, чтобы я догадался сам?

Надья достала из сумочки сотовый телефон, посмотрела на экран, нажала пару кнопок и вернула его на место.

— Я хочу, чтобы ты меня об этом попросил. Это очень приятно, когда мужчина уговаривает меня поехать к нему домой.

— Уговаривает? Это явно не ко мне, — рассмеялся я. — Как я могу настаивать? Я могу только предлагать. Тем более, что у леди всегда есть право выбора. Да, пожалуй, мне одиноко... это одиночество в последнее время посещает меня до странного часто. Я думаю о том, что мне стало скучно — и нужно что-то менять. Купить новую машину?

— Завести очередной роман?

Я разглядывал мужчину и женщину, которые в обнимку брели по тротуару. Мужчина и женщина явно были навеселе. И они выглядели людьми, которые довольны своей жизнью.

— Завести очередной роман. Да. Отличная мысль. Я давно хотел тебе сказать... когда я думаю о том, что чувствует твой муж в связи со всем этим, то эти мысли доставляют мне определённое удовольствие. Выходи. Мне уже давно пора домой. Я хочу спать.

Надья потянулась и оправила подол платья.

— Я тоже пойду домой. Но как же очередной роман?

— Сегодня у меня нет настроения для очередных романов. Может, как-нибудь потом. Но я ничего не имею против секса по инерции.

— Я иногда тебя ненавижу. — Она отвернулась. — Зачем ты всё это говоришь?

— Мне это нравится. Я скажу даже больше. Если бы это не нравилось тебе, то я бы этого не говорил.

Меня неотступно преследовало чувство безысходности, которое обычно возникает без видимых на то причин. Я ощущал себя букашкой в стеклянной банке. Мне мучительно хотелось вырваться наружу — но отверстия в банке были предназначены только для того, чтобы дышать. Они были слишком маленькими, чтобы я смог выбраться из стеклянной тюрьмы. Хотя я, наверное, смог бы выбраться. Если бы хотел. Но сейчас у меня не было никакого желания соприкасаться с реальностью. Я вообще в последнее время боялся этого соприкосновения. Я знал, что там меня будет ждать то, что мне совсем не понравится.

— Я бы хотела многое тебе сказать — но я знаю, что не должна этого говорить. Это сделает хуже нам обоим.

Мы сидели на тёмной веранде. На мне был тёплый халат, а Надья куталась в одеяло. Она смотрела куда-то вдаль, на пустую дорогу.

— Да. Я думаю, что стоит промолчать.

Я всё же ревную. — Она помолчала. — И очень сильно.

— Кажется, мы договаривались...

— Я знаю. Но я передумала. Брайан. Мне хорошо с тобой, знаешь?

Я кивнул.

— Может быть. Но это обманчивое впечатление. Тут ты можешь мне поверить.

— Мы уже говорили об этом много раз, но я не могу понять, почему я постоянно к этому возвращаюсь. Я не могу сделать над собой усилие и стереть из записной книжки твой номер. Я не могу не ответить, когда ты мне звонишь. И я не могу сказать "нет", когда ты говоришь что-то вроде "что ты делаешь сегодня вечером?". И я прекрасно знаю, что ты пригласишь меня совсем не в театр. — Она выбросила сигарету. — Я тут подумала. Может быть, я люблю тебя?

Я помолчал, закурил в очередной раз и тоже посмотрел на пустынное шоссе.

— Если так, то мне тебя очень жаль.

— Я знала, что ты это скажешь. — Она вздохнула и повернулась ко мне. — Знаешь, всё это... с Рэем. Я иногда об этом думаю. Он очень сильно любит меня. Но это какая-то... странная любовь. Словно мы нитка и иголка — и нитка никак не может попасть в ушко. То есть, мы созданы друг для друга... но что-то тут не так. Всё очень сложно — и одновременно слишком просто. А с тобой всё по-другому. Даже когда ты несёшь чушь и говоришь, что я тебе противна и ты не хочешь меня видеть, а через секунду мы уже занимаемся любовью. Почему-то мне кажется, что так и должно быть. Любовь не бывает спокойной. Это постоянное движение. Ревность, обиды, ссоры — это тоже часть любви.

— Так что же, любовь — это тоже игра? — поинтересовался я.

Надья обречённо тряхнула головой.

— Игра. Да, наверное, это игра. — Она потрепала волосы. — Какого дьявола ты вообще ко мне привязался? Я жила себе спокойно со своим мужем и спала с каждым встречным... а теперь мне не то что спать — мне говорить с ними противно. А когда звонишь ты, у меня словно что-то... переворачивается внутри.

— Давай сосредоточимся на другом вопросе, милая. Что мы будем со всем этим делать?

Надья взяла со стола стакан с водой и сделала пару глотков.

— Я не знаю, что мне делать со всем этим, Брайан. Я не могу оставить этого человека вот так, сразу. Кроме того, у меня трое детей. Надеюсь, ты понимаешь, в чём тут дело.

— А если ты его оставишь — что будет потом?

— Не знаю... чёрт! Как ты мне надоел со своими дурацкими вопросами! — Она всхлипнула и прижала ладонь к губам. — Я просто слабая и беззащитная женщина, и бывают такие моменты, когда мне нужны помощь и поддержка...

Я посмотрел на неё и снова повернул голову в противоположном направлении.

— Слёзы тебе не помогут. А на меня они вообще не действуют. Советую не тратить впустую время и нервные клетки.

— Я чувствую себя дурой... незнакомое ощущение.

— Зато уместное в данной ситуации.

Надья допила воду и вернула стакан на место.

— Ты последний сукин сын, ты это знаешь?

— Да. Но меня уже не переделаешь.

— У меня такое чувство, будто я разговариваю сама с собой, а ты тут вроде и не при чём!

Я пожал плечами.

— Мне сложно описать свои чувства. Как я уже говорил, наверное, я был в тебя влюблён. Наверное, я влюблён и сейчас. Мне очень хорошо с тобой, и это правда — думаю, ты это понимаешь. Иначе твоего номера я бы не набирал. Я люблю проводить с тобой время — ходить в театр, в бар, в клуб. Я бы даже сказал, что мне очень нравится с тобой спать. Но любовь, дорогая... любовь для меня ассоциируется с кандалами. Или нет. Скажем по-другому. С максимальной близостью. Между нами всегда есть какая-то отчуждённость. Свободное пространство. Можешь думать, что там стоит мирный контингент. Мне нужно это пространство. И тебе оно тоже необходимо. Просто ты этого не понимаешь. Рэй жертвует своей свободой для тебя. А я на это не готов. Свобода для меня ценнее всего на свете.

Надья убрала с лица волосы, которые трепал лёгкий ветер.

— Но я... я дам тебе эту свободу. Я дам тебе всё, что ты захочешь!

— Нет, милая. Я хочу сохранить свою свободу — но ещё больше я хочу, чтобы твоя свобода всегда оставалась твоей.

— Тебе, наверное, очень нравится опаздывать. Может, хотя бы для разнообразия попробуешь стать пунктуальным на пару дней?

Рэй сделал скучное лицо и пристегнул ремень безопасности.

— Не лезь в бутылку — я опоздал только на пятнадцать минут. Подумаешь — всего-то четверть часа!

— Ладно, забудь, — сказал я, выруливая на дорогу. — Что случилось с твоей машиной?

— С моей машиной? — Рэй недоуменно посмотрел на меня. — Откуда я знаю? Меня совершенно не интересуют внутренности этой штуки. Кроме того, я в этом ничего не понимаю.

Я покачал головой.

— Не понимаю, как можно так безалаберно относиться к своей машине. Держу пари, ты даже не знаешь, когда в последний раз её проверял.

— Когда я в последний раз её проверял? — Рэй задумался. — Хм. А что, дельная мысль! Я действительно не помню... и вообще, чего ты пристал ко мне с этой машиной? Я не выспался и хочу кофе, да ещё и на работу ни свет, ни заря... в отличии от некоторых, до свободного графика я пока не дослужился.

— В отличии от некоторых, я почти всегда работаю до восьми вечера, — напомнил я, притормаживая у тротуара. — Для того, чтобы купить кофе, у тебя есть пять минут. И ни минутой больше.

Пока Рэй ходил за кофе, я купил утреннюю газету и бегло просмотрел заголовки.

— Есть что-то более интересное, чем арабская пресса в половину девятого утра? — поинтересовался Рэй, снова занимая место пассажира.

— Ровным счётом ничего. Я собираюсь в театр в пятницу. Хочешь присоединиться?

— Господи, Брайан. Я похож на человека, который ходит в театр?

— Вот уж точно, сейчас я сморозил глупость, — рассмеялся я. — Стоит только представить тебя во фраке...

— Эй, эй, только без грубостей! Кстати, фрак мне очень даже к лицу.

Я легко толкнул его между лопаток, и Рэй тут же расправил плечи.

— Вот такая осанка должна быть у человека, который носит деловой костюм. И, тем более, фрак.

— Чёрт, я уже пожалел, что поехал с тобой. За полчаса ты десять раз успеешь прожужжать мне все уши по поводу делового стиля и того, какая у меня должна быть осанка! Да моя бы воля — я бы приходил на работу в джинсах. Ладно, может, в брюках и рубашке. Но только без этого дурацкого костюма... он меня раздражает. В нём я чувствую себя идиотом.

И Рэй красноречиво потеребил галстук.

Я остановился на перекрёстке и стал наблюдать за стоявшими впереди машинами.

— Как ты провёл выходные?

— Сидел дома, — ответил Рэй коротко. — Читал. В последнее время у меня нет настроения гулять. Может, я старею?

— Ну уж точно не устаёшь на работе.

— Ха-ха. Очень хорошо. У тебя и на этот раз получилось меня поддеть. Надья прожужжала мне все уши насчёт этой твоей подруги. Вы, наверное, хорошо повеселились?

Я сдержанно кивнул.

— Да, мы неплохо погуляли. Это всё, о чём Надья тебе говорила?

Рэй нахмурился.

— А она должна была сказать мне что-то ещё?

— Мы с ней кое-что обсуждали. Правда, это касается, прежде всего, её и меня.

— Её и тебя? Чёрт, Брайан, но мы же с тобой об этом уже говорили!

— Нет, вот как раз об этом мы ещё не говорили.

Рэй поболтал остатки кофе в бумажном стакане.

— Думаешь, нам надо об этом поговорить? — спросил он немного неуверенно.

— Думаю, что нам просто необходимо это обсудить. Но не в такой обстановке. Желательно, после работы. У меня дома, например.

— Всё это начинает меня раздражать, — признался Рэй.

— Это не может тебя раздражать, так как ты до сих пор не знаешь, в чём дело. А вот меня это раздражает очень сильно. Меня раздражает твоё поведение. И меня раздражает твоя жена, которая вешается мне на шею.

Рэй отвернулся от меня.

— Может, ты всё же объяснишь ей, что не стоит этого делать?

— О, да вы просто генератор идей, сэр! — Я тронул его за плечо. — Посмотри-ка на меня, Рэй. Это не моя проблема. Это ваша проблема. И я тут уже не при чём. Даже если Надья думает иначе. Во всяком случае, после того вечера всё в моей голове встало на свои места.

Рэй устало потёр виски.

— Так что же между вами произошло? Может быть, она призналась тебе в любви, а?

— Я миллион раз говорил ей, что превращаюсь в чудовище, если меня пытаются посадить на поводок. Но она мне не верила. Придётся это продемонстрировать.

— Как же мне всё это надоело, если бы ты знал. Почему я не могу жить спокойной жизнью? Почему постоянно случается что-то... такое?

Я снова повернул голову к нему.

— Ты уверен, что ты хочешь услышать моё мнение по этому поводу?

Рэй выбросил пустой стакан в мусорную корзину.

— Ладно, Брайан. Давай не будем о плохом. Это выводит меня из состояния психологического равновесия.

— Я всегда мечтал о таком взгляде на вещи. Когда ты сталкиваешься с какой-то проблемой, то просто запихиваешь её подальше в душу. И вообще об этом не думаешь. Наверное, стоит того, да? Всегда хорошее расположение духа. Не делай такое лицо. Я просто думаю вслух.

Я пришёл на работу свежим и выспавшимся. И даже с улыбкой на лице (несмотря на не очень приятный разговор с Рэем и совсем не приятными событиями на выходных), чем удивил своих коллег — они и подумать не могли, что я могу выглядеть жизнерадостным. Сегодня галстук был на мне, ровно как и белоснежная рубашка, которую мне совсем недавно подарила Марика. Она решила, что обязательно купит мне что-то из одежды, и выбор пал на белую рубашку Я объяснил ей, что белых рубашек у меня предостаточно, ведь большую часть дня я ношу деловой костюм. Но Марика ответила, что белых рубашек много не бывает. И мне пришлось согласиться.

Полковник молча оценила мой внешний вид, прочитала короткую лекцию о вреде опозданий и вернула мне оружие. Когда пистолет занял место у меня в кобуре, и я почувствовал себя полноценным сотрудником, полковник отдала мне небольшую папку. В таких обыкновенно хранились планы совещаний и прочая мелкая документация. Я открыл папку, просмотрел содержимое и подумал, что было бы неплохо принести в офис подушку и одеяло. Набросанный полковником план работы включал в себя столько, что этого вполне хватило бы на два таких отдела, как мой. Я вспомнил, что у меня полно и своей собственной работы. И с трудом сохранил на лице выражение каменного спокойствия.

— Начальство решило оплатить твой "отпуск", Брайан, — сообщила мне полковник. — За это ты дожен поблагодарить меня. Это первое. Второе. Ты летишь на пресс-конференцию в Иерусалим.

— Правда? — оживился я, подумав, в первую очередь, о ремонте машины — и только потом об Иерусалиме. — Какие хорошие новости.

— Но только после того, как будет сделана вся срочная работа.

Я помрачнел, но полковник, конечно же, не обратила на это никакого внимания.

— Удачи. И сделай мне одолжение — постарайся впредь не расстраивать меня опозданиями.

Рабочая неделя, безусловно, началась с правой ноги. На совещании у меня создалось впечатление, что мои подчинённые очень рады моему возвращению. Я даже немного испугался — не началась ли какая-нибудь повальная эпидемия любви к начальникам? Но, подумав, решил, что не стоит долго рассуждать на эту тему. Лучше просто использовать ситуацию. Я сказал, что рад вернуться к своим обязанностям, чем вызвал довольно-таки искренние улыбки на лицах слушателей, после чего в двух словах обрисовал создавшееся положение. Улыбки тут же испарились. Но я всё же решил, что совещание удалось на славу и, пожелав всем хорошей недели, отправился к себе.

Через неделю, когда все срочные дела были сделаны, я получил обратно свой свободный график. И заказ на две статьи, которые тоже были срочными. У полковника редко бывали иные поручения. Но она клятвенно пообещала мне, что это последняя преграда на пути к желанной командировке. И у меня не было иного выбора, кроме как согласиться.

Статьи в офисе я не писал никогда. Уж слишком неподходящая там была атмосфера. Кроме возможности максимально сосредоточиться на работе, мне было необходимы определённые условия, чтобы настроить себя на журналистскую работу. За обычным компьютером я писать не мог. Сразу терялись мысли, я начинал чувствовать, что кресло у меня неудобное, а от кристаллического монитора устают глаза. Болела голова, уставали глаза. Я чувствовал себя неуютно — какая уж тут работа.

Дома всё обстояло наилучшим образом. Во-первых, у меня был портативный компьютер.Точнее, у меня было два портативных компьютера. Один я приобрёл для поездок, и пользовался им только во время пресс-конференций. Это была совершенно чудесная вещь, очень практичная бизнес-модель. Компьютер стойко переносил мои бесконечные командировки и ни разу не потерял ни капли информации, которая для меня всегда была на вес золота. Второй же был самым обычным портативным компьютером, довольно-таки старым, но всё же рабочим. Ему я доверял гораздо меньше, чем первому, и поэтому никогда не забывал распечатывать сделанную работу.

Ещё одно удобство работы в домашних условиях заключалось в том, что я не был прикован к одному месту. При желании можно было развалиться на диване или же, забравшись в кровать, завернуться в одеяло. Больше всего я любил именно последнее.

Первую статью я закончил за три дня. Посетившая меня муза (если она, конечно, существует — а не является плодом моего воображения) решила остаться надолго, и я принялся за план следующей. И, наверное, закончил бы — только мой компьютер, не выдержавший такой активности с моей стороны, жалобно пискнул и отключился, унося с собой начало работы.

Предыдущая статья была сохранена и даже напечатана на случай поправок, но вот план последней ушёл безвозвратно.

Я разозлился и обругал компьютер, хотя прекрасно знал, что делу это не поможет. Конечно, можно было бы достать второй, но вдохновение моё ушло вместе с настроением работать, и поэтому я решил в очередной раз выпить кофе.

Было восемь утра. Этой ночью я решил не устраивать посиделок до рассвета и встал рано, и это портило настроение ещё больше. Никаких планов, кроме работы, у меня не было — и я совершенно не представлял, чем буду заниматься весь день.

Я вздохнул и, подперев голову рукой, посмотрел в окно. Следовало отвезти компьютер в мастерскую, а также купить еду и оплатить счета. И ещё мне очень хотелось навестить мадам. Моя рука уже потянулась к телефонной трубке — но в последний момент я решил, что неплохо было бы сделать ей сюрприз.

Погода была просто великолепная. Светило солнце, и после трёх дней добровольного заточения дома каждая клеточка моего тела жаждала тепла и свежего воздуха. Оставив прохладный офис мастера, я надел очки и с деловитым видом побрёл вперёд без определённой цели, разглядывая витрины магазинов и людей на улицах.

Мне пришла в голову мысль, что я давно не гулял просто так. Всё больше носился по делам, смотрел только на часы и боялся потерять драгоценные секунды. Город торопился, люди суетились и бежали куда-то. А я шёл просто так, предоставленный самому себе. Только потому, что мне этого хотелось.

Минут через тридцать я набрёл на книжный магазин и, по своему обыкновению, застряв там на целую вечность, с улыбкой получившего подарки ребёнка вынес оттуда светло-зелёный пакет с несколькими новинками. После этого я купил небольшую бутылку сока, так как жажда мучила меня уже давно, и, усевшись в парке, принялся за одну из купленных книг.

Мадам моего визита не ждала — сюрприз удался.

В доме было очень шумно, что меня удивило. Обычно в такой час все отдыхали. Готовились к вечеру, если говорить точнее.

— Привезли мебель, — пояснила хозяйка коротко, прикуривая от зажжённой мной спички. — Ужасный бардак. Сбиваюсь с ног. Как ты, гадёныш? Я давно тебя не видела.

— Дела? Смотря в каком плане....

— У тебя есть дурацкая привычка всё усложнять.

— Марика здесь?

— Она собирается уезжать. Можешь заскочить к ней ненадолго.

Я повернулся и пошёл по направлению к лестнице, но мадам заговорила снова.

— Но только после того, как мы закончим разговор. И не поворачивайся спиной к даме, сукин сын!

Я обернулся.

— Но ты ведь сказала, что занята?

— Если ты хочешь, чтобы тебя отпоили коньяком, лучше говорить прямо. И не надо мне вот этих спектаклей а-ля "я никому не нужен".

Стоявшая рядом Ада прыснула со смеху.

Мадам кивнула ей с улыбкой.

— Если что-то понадобится, дорогая — я у себя.

Я не нуждался в том, чтобы меня отпаивали коньяком — но всё же милостиво принял предложение мадам. Мы сидели на её балконе и смотрели на город.

Мадам размышляла.

— Ты наломал слишком много дров. Тебе впору ставить у себя дома камин.

— Дело в том, что я немного запутался со всем этим. То есть... я не могу сказать, что остался равнодушным к тому, что мне сказала Надья. Я, конечно, могу сыграть всё, что угодно. И могу сделать какое угодно лицо. Но это совсем не значит, что я чувствую то же самое.

— Думаю, ты понимаешь, что ты — центр всего этого, гадёныш. Да?

— Думаю, ты понимаешь, что я и понятия не имею, что мне делать?

— И не дерзи мне. Ты ужасно себя ведёшь! Пора тебя отшлёпать.

Я посмотрел на остатки коньяка в бутылке и после секундного колебания разлил всё по рюмкам.

— Может быть, мне уехать? Куда-нибудь подальше?

— Как бы далеко ты не уезжал, от себя ты не уйдёшь. Ты любишь эту женщину, Брайан. Просто не хочешь себе в этом признаться. Ты даже представить себе не можешь, как это больно — каждое утро открывать глаза и думать о том, что на расстоянии вытянутой руки есть твой человек. Но этот человек твоим никогда не будет. Только потому, что он не верит самому себе. А Надья... Надья странная женщина. Но одно я могу сказать тебе точно — она не для тебя. И ты не для неё. Тем более.

Я разглядывал крошечную птицу, которая вальяжно расхаживала по перилам балкона.

— Не верит самому себе? Что это значит?

— Ты и сам прекрасно знаешь, что это значит.

Я прижал ладонь к груди.

— И ещё у меня в последнее время болит сердце.

Мадам назидательно подняла палец.

— Тебе надо всерьёз заняться своим здоровьем. Меньше пить. Меньше курить.

И в подтверждение своих слов она закурила.

— Знаешь, — сказал я, — мне иногда кажется, что это просто какая-то дверь, которую я не могу открыть. Или же не хочу.

— Во всяком случае, ключ от этой двери существует в единственном экземпляре. И ты — тот человек, который держит его у себя.

Когда я поднялся к Марике, она накладывала макияж.

— Проходи, — сказала она, закрывая рукой лицо. — Я скоро.

Я присел в кресло, рассеянно полистал журнал. В комнате пахло духами и ещё чем-то, похожим на тропические фрукты, играло радио. Я вспомнил попытку Марики скрыть незаконченный макияж — и улыбнулся. Почему-то в памяти у меня возник период отношений с Маденой — и её ужасная привычка красить губы в общественных местах. Впрочем, Мадене до леди было далеко.

— Я убрала в комнате, — заговорила Марика, появляясь на пороге. В зубах она держала шпильки, которыми намеревалась закрепить причёску. — Будто знала, что ты придёшь! Как здорово. Надеюсь, ты не принёс плохих вестей? В последнее время их многовато.

— Нет-нет. Что случилось?

Марика положила на диван небольшой рюкзак и устало опустилась рядом. На ней были голубые джинсы, светлая рубашка и удобные спортивные туфли. Можно было подумать, что она собралась в поход. Или же ей предстоит проделать долгий путь автостопом.

— Маме стало хуже. Её положили в больницу. Придётся уехать — даже не знаю, насколько. Я очень за неё волнуюсь. — Марика помолчала, потом глянула на часы. — О, ещё куча времени!

— Тебя подвезти?

— Нет, не стоит. Я прогуляюсь. Люблю гулять пешком.

Марика заварила зелёный чай, и мы расположились в крошечной, но очень уютной кухне.

— Почему ты не на работе? — спросила меня она.

— У меня нет жёсткого графика. Обычно я появляюсь в офисе только два раза в неделю.

— А ты никогда не рассказывал мне, чем ты занимаешься...

Я размешал сахар и выложил ложечку на блюдце.

— Какая непростительная ошибка! Я специалист по арабскому миру. В основном, анализирую конфликты и то, что происходит на Ближнем Востоке вообще. Кроме того, занимаюсь научной работой. Переводы, статьи по истории и политологии. Командировки, пресс-конференции... и всё в таком духе.

— А как ты всё успеваешь?

Я пожал плечами.

— Просто мне интересно — в этом весь секрет. Любимым делом я могу заниматься сутками. А ещё я планирую продолжать учиться. Магистр. Доктор. Может, буду преподавать. Арабский, история ислама. Только я не люблю строить такие дальновидные планы.

Марика задумчиво разглядывала свою чашку.

— Это здорово. Я тоже хотела пойти учиться. На юриста. Но мой отец был против. Он говорил, что эта профессия — не для меня. Потому что примерная девочка из еврейской семьи должна быть либо медсестрой, либо учителем.

Я поднял на неё глаза.

— Из еврейской семьи? Я и думать боюсь, как бы твой отец отреагировал на известие о том, что ты... близко знакома со мной.

— Потому, что ты не еврей? Это глупости!

— Мать моя полячка. А вот отец... он родом из Ирана.

Марика широко открыла глаза.

— Из Ирана? Вот так раз! Так вот почему ты такой... странный. Наверное, в тебе так смешалась кровь. А вообще — ты мне очень, очень нравишься.

Да, не стоило мне влюбляться, подумал я. Или же надо было сказать "мне не стоило убеждать себя в том, что я влюблён"? Марика подкупила меня тем, чего не было во всех моих женщинах — наивностью и искренностью. Она смотрела на мир глазами ребёнка. И мне иногда казалось, что по-другому она просто не умеет. Не догадывается, что бывает по-другому.

Мы сидели на подоконнике, обнявшись, и смотрели вниз.

— Когда ты придёшь снова? — спросила меня Марика.

— Не знаю. Я позвоню.

— Хорошо, — ответила она, не делая при этом ни единого движения. — Вот бы остаться так вечно. И никуда не ходить. Но мне пора.

Марика взяла рюкзак, и мы спустились вниз.

Мадам с утомлённым видом сидела в гостиной и пила кофе.

— Уже всё? Удачи, гадёныш. Удачи, дорогая.

Мы вышли на крыльцо.

— Я пойду, — сказала Марика, тоскливо оглядев окна дома.

— Ты точно не хочешь, чтобы я тебя подвёз?

— Нет-нет. Мне есть, над чем подумать, так что мне не будет скучно в дороге. Я буду думать о том, что всё будет хорошо. Да?

— Конечно. — Я наклонился к ней и поцеловал, и она боязливо глянула на двери.— Чао.

Марика быстрым шагом пересекла газон, вышла на посыпанную гравием дорожку и направилась к воротам, а я побрёл к машине, нащупывая в кармане ключи.

***

Я планировал продолжить работу вечером — но навалившаяся лень была слишком непреодолимой, чтобы пытаться что-то сделать. И поэтому я сидел на диване в гостиной и читал в свете неяркой настольной лампы. Кошки дремали на ковре и изредка ворочались во сне. Для беззаботных существ это было обычным занятием.

Меня клонило в сон. На часах не было даже десяти, и я не мог понять, что меня утомило — время, проведённое за рулём, городская жара, или же это была обыкновенная усталость от безделья. Я прикрыл книгу, положил голову на подушку и закрыл глаза. Но задремать мне не удалось — из мира снов меня вернул стук в дверь.

Некоторое время моя гостья молчала, методично разминая пальцами сигарету.

— Чем обязан? — заговорил я.

— Ничем, — ответила Надья коротко. — Просто я решила тебя навестить. Ты, наверное, занят. Как всегда. Я поражаюсь, как у тебя есть время для того, чтобы быть занятым... для этого ты не занят?

— Нет, я не занят, — сказал я, разглядывая её. — Я просто не хочу тебя видеть.

Надья передёрнула плечами и рассмеялась.

— Я делаю тебе сюрприз, а ты говоришь, что не хочешь меня видеть? Очень мило. Я хотела предложить тебе поехать куда-нибудь... и выпить.

— Ещё? А тебе не хватит? Мне кажется, ты и так достаточно выпила. Если Рэй узнает, что в таком состоянии ты садилась за руль...

— Рэй, Рэй, Рэй! Как мне надоело это имя! А что скажет Рэй? А что подумает Рэй? Я сама решаю, что мне делать, сколько пить и в каком состоянии садиться за руль. И Рэй тут не при чём.

Я накинул куртку.

— Поднимайся. Я отвезу тебя домой.

Надья бросила на меня высокомерный взгляд.

— А я не поеду домой. Меня там никто не ждёт. Вообще, я решила, что с меня хватит. Мне надоел этот глупый брак — с самого начала было понятно, что нас с Рэем ничего не связывает. Он испытывает потребность о ком-то заботиться — а у меня этой потребности нет. И я ненавижу, когда кто-то сдувает с меня пылинки.

— А твой муж в курсе?

— Разумеется, — кивнула она с улыбкой. — Я ему об этом сказала.

Я повесил куртку на место и подошёл к ней.

— И что он тебе ответил?

— Что я могу идти ко всем чертям. Если я думаю, что с тобой мне будет лучше — то, наверное, так оно и есть.

— А при чём тут я?

— Сам посуди, Брайан. Не могла же я ему сказать, что я ухожу просто так... я хотела сказать правду.

Я опустился в кресло и устало прикрыл глаза.

Надья тоже откинулась на спинку кресла, будто пытаясь принять ту же позу, что и я.

— Но не ты ли хотел, чтобы я его наконец-то оставила?

— Это был совсем другой я.

Вот как мы заговорили! Совсем другой я... понятно. Ты думал, что я никогда не скажу такого своему мужу, да, Брайан?

— Я думал, что у тебя осталось хотя бы немного мозгов.

Она презрительно фыркнула.

— Но ведь ты видел, что мы с ним — совсем разные люди! Если бы ты тогда попросил об этом... я имею в виду, если бы ты сказал это немного пожестче... ну, ты меня понимаешь.

— Дай мне телефон.

Надья протянула мне сотовый телефон и замерла в ожидании.

— Кому ты будешь звонить? — спросила она с немного фальшивым удивлением.

— Твоему мужу. Этот спектакль уже сидит у меня в печёнках.

Голос у Рэя был не то сонным, не то уставшим.

— Надо же, кто мне звонит, — сказал он — и я сразу понял, что позвонил зря. — Да ещё в такой час...

— Послушай, Рэй, я не знаю, что тебе наговорила твоя жена...

— Помолчи-ка, Брайан, — ответил он. — Тебя не должно интересовать то, что наговорила мне моя жена. Ибо это наше личное дело. И, надеюсь, последнее, что меня с ней связывает. Я сыт по горло всем этим. В частности, её причудами и её мужиками. Включая тебя. Если ты думаешь, что я стану тебя слушать, то ты ошибаешься. Наверное, следует сказать, что я считал тебя другом, что я от тебя такого не ожидал... да, наверное, это и правда так — только я не чувствую, что должен говорить подобное. Пусть она продолжает поднимать юбку перед каждым мужиком — но мне уже всё равно. Больше я не хочу быть идиотом — мне хватило. — Он усмехнулся. — Ты, в отличие от меня, умный мужчина. Но я всё же рискну дать тебе совет — не затягивай надолго. Иначе потом будешь проклинать сам себя.

Я пару секунд слушал гудки в трубке, после чего отключил телефон и вернул его на стол.

Надья по-прежнему сидела неподвижно — она курила вторую сигарету и улыбалась собственным мыслям.

— Я скажу тебе, что я обо всём этом думаю, — проговорил я медленно, тоже открывая пачку сигарет.

— Правда? И что же ты об этом думаешь? «Идиотка, ну какая же ты идиотка», — насмешливо передразнила меня Надья. — Я угадала? Ну, скажи, что я была близка к ответу!

— Я думаю, что твоему мужу очень нравится, как ты им крутишь. Он, конечно, хороший человек — но в глубине души последний слизняк, хотя изо всех сил пытается показать обратное. Он не знает, чего он хочет. Не умеет стоять на своём. Ему нужна женщина, которая будет держать его за руку и вести. А мне, дорогая, такой женщины не надо. Я сам знаю, куда мне идти.

Надья потрепала причёску.

— Да, это мой муж, — подтвердила она, чуть помедлив. — Но тебе никто не давал права говорить о нём в таком тоне.

— Я буду говорить всё, что захочу — и никто не будет затыкать мне рот, — продолжил я. — Как тебе такое заявление?

Она мотнула головой.

— А я не хочу тебя слушать.

— Да что ты? Неужели какая-то другая женщина меньше чем час назад сказала своему мужу, что уходит от него ко мне? А теперь ты не хочешь меня слушать?

— Не надо ловить меня на слове, — улыбнулась Надья. — Может быть, я просто пошутила? Мне скучно, и я решила немного поиграть.

— Мы с тобой уже достаточно наигрались, но дело не в этом. Мы с твоим мужем разные, как чёрное и белое. — Я поднял палец и указал на неё. — Если бы я был на месте Рэя, то выставил бы тебя за дверь после первого же намёка на подобную свободу. — И я направил палец на себя. — Так как если что-то принадлежит мне, то оно никогда не будет принадлежать кому-то другому.

Надья снова закурила и поморщилась.

— Не люблю, когда меня сажают на поводок, — уведомила меня она.

— Зато своего мужа ты на поводке держишь очень умело.

— Твой муж, твой муж! Может, хватит? У него есть имя.

— Ты права. С меня действительно хватит. Я хочу, чтобы ты ушла. Немедленно. Это моё последнее слово.

Она посмотрела на то, как я поворачиваюсь к ней спиной.

— То есть, я пришла просто так, Брайан? Для того, чтобы ты выставил меня за дверь?

— Я жду, — ответил я, не поворачиваясь. — Ключ в замке — так что ты сама сможешь открыть дверь.

— Может, ты подашь мне мой плащ?

— У тебя отнялись руки?

Надья выдержала паузу.

— Кажется, я уже говорила, что тебе очень к лицу эта роль сильного мужчины?

— Миллион раз. Думаю, именно потому, что тебе всегда очень не хватает сильных мужчин.

— Да пошли вы оба ко всем чертям!

Это были последние слова моей гостьи. Она оделась и вышла, бесшумно притворив дверь (хотя я был уверен в том, что она не удержится от соблазна хорошенько хлопнуть ею на прощание).

Я снова откинул голову на спинку креса и посмотрел на кошек. Они по-прежнему мирно дремали, так как моя личная жизнь их практически не интересовала. Разве что за исключением тех случаев, когда она обретала конкретную форму и тело конкретной женщины и перемещалась в мою постель.

Минус один, гадёныш, сказала бы сейчас мадам — только вот я почему-то душевного подъёма не чувствовал. При мысли обо всём этом мне было невыносимо гадко. Я думал про серьёзный тон Рэя — и мысль о том, что я опять невольно оказался между ним и его женой назвать приятной я не мог. На месте Рэя я бы, разумеется, давно вырвал глаза конкуренту — а о втором или третьем романе не могло быть и речи (да и о первом навряд ли), так как конкуренту не суждено было бы жить так долго. Но при всей своей мягкотелости Рэй всё же был моим другом, причём не просто приятелем, а человеком, которым я действительно дорожил. И терять его я не хотел.

И кто придумал эти сказки про то, что настоящие друзья никогда не ссорятся из-за женщин? На мой взгляд, они ссорятся только из-за женщин, потому что это единственная причина, по которой можно по-настоящему поссориться.

Вероятно, я задремал. Скажу даже больше — я уснул и, как мне показалось, увидел сон. Разбудил меня звонок моего сотового телефона.

— Добрая ночь, сэр, — поприветствовала меня совершенно незнакомая женщина (Господи, ещё одна женщина — что за наказание?).

— Здравствуйте, мисс. Чем обязан столь позднему звонку? — Я посмотрел на часы и убедился, что звонок действительно поздний — они показывали половину первого ночи.

— Э... вас зовут Брайан, верно? — уточнила женщина. — А вашу... жену зовут Надья?

— Меня зовут Брайан, но мою жену зовут не Надья. Я вообще не женат.

— Сэр, я думаю, что должна вам кое-что сказать, — прервала меня женщина. — Дело в том, что ваша жена... то есть, не ваша жена...

— Вы можете объяснить мне, что происходит, мисс?

— Вы живёте далеко от центрального госпиталя, сэр? Будет лучше, если вы приедете. И как можно быстрее.

Сон с меня тут же сняло, как рукой — я выпрямился в кресле, потом поднялся.

— От центрального госпиталя?

— Ваша жена попала в аварию. Глупая случайность — просто поскользнулась на дороге и...

— Она не моя жена, чёрт возьми! И хватит её так называть!

— Простите, но ваш номер был первым в списке быстрых наборов... понимаете, сэр, обычно люди в подобных ситуациях набирают номер самых близких, если они в сознании, и я решила... Я была бы очень рада, если бы вы приехали. Я попробую дозвониться до её мужа...

Через час с четвертью я наконец-то добрался до центрального госпиталя. Дозвониться до Рэя у меня не получилось: вместо привычных сигналов я неизменно слышал фразу "абонент временно недоступен". За это время я успел передумать всё, что угодно. Когда я подошёл к дежурной медсестре, то меня уже слегка трясло от нервного напряжения.

— Прошу вас, сэр, следуйте за мной, — сказала она — и я послушно побрёл по ярко освещённым коридорам.

— Так что случилось, мисс, вы можете рассказать мне более подробно? — попросил я.

— Ваша... простите, как мне её называть?

— Подруга.

— Спасибо. Ваша подруга поскользнулась на дороге и не справилась с управлением. Кроме того, она была пьяна... ужасная история. — Медсестра покачала головой. — Травма позвоночника, потеря крови... плюс ко всему прочему, она очень сильно ударилась головой о стекло, всё лицо — сплошные порезы... надеюсь, у неё не останется очень заметных шрамов — она такая красавица!

Попытка подготовиться к самому худшему не удалась. Когда я увидел Надью, то у меня внутри что-то сжалось. В окружении бесконечных аппаратов непонятного назначения и капельниц она выглядела смертельно больной. Взглянув на её лицо, я подавил желание отвернуться.

— Присядьте, сэр, — сказала мне медсестра, услужливо подвигая стул. — Мы дали ей морфий... если боли по-прежнему будут мучить её, то я дам ей снотворное.

Я опустился на стул, чувствуя, что силы меня оставляют.

— Она... слышит меня, мисс?

— Думаю, что да. Вы можете с ней поговорить.

Я взял Надью за руку — и не сдержал вздох облегчения, почувствовав, что она сжала мои пальцы.

— Я хочу зеркало, — проговорила она тихо.

— Прости, но сегодня я его оставил дома, — ответил я.

— Брайан. — Она приоткрыла глаза и посмотрела на меня. — Как я выгляжу?

— Думаю, через пару дней ты будешь выглядеть даже лучше, чем раньше — хотя я всегда думал, что это просто невозможно.

— Мне больно, — сказала она всё тем же спокойным тоном. — Они поставили мне какую-то гадкую капельницу и сказали, что будет лучше — но мне до сих пор больно. Где Рэй?

— Он скоро приедет. Отдыхай. Тебе нужно поспать.

Надья снова прикрыла глаза.

— Больше я не буду водить после бутылки коньяка. Нельзя садиться за руль в пьяном виде, да, Брайан?

Я поднял голову и посмотрел на медсестру.

— У меня вторая группа крови. Отрицательный резус-фактор.

Женщина заглянула в больничную карту.

— Надо же! Это именно то, что нам нужно. Какая удача!

Надья погладила мою ладонь.

— Зачем ей знать твою группу крови, Брайан?

— Потому что я хочу немного поделиться с тобой.

— Почему вы не сказали мне, что боитесь своей крови, сэр? — строго спросила меня медсестра, параллельно заполняя какие-то документы.

— Дело в том, что я в первый раз участвую в переливании крови, мисс, — оправдывался я, сжимая в пальцах пахнувшую нашатырным спиртом вату. — И... я не знал, как всё это происходит...

— Неужели вы никогда не сдавали кровь?

— Только один раз, ещё в университете. Но это было так давно...

Она повернулась ко мне и нахмурилась.

— Очень достойно — падать в обморок при виде собственной крови! А если бы вы ударились головой? Вы хотите воды?

Я с благодарностью согласился, поглядывая на часы. Я всё же дозвонился до Рэя — и он обещал быть через двадцать минут. И он задерживался.

— Простите, что мешаю. Но я бы хотел задать джентльмену пару вопросов, — раздался чей-то голос со стороны двери. Я повернулся и увидел мужчину в полицейской форме. — Вы хорошо себя чувствуете, сэр? Я могу немного подождать.

— Я отлично себя чувствую, — заверил его я. Хотя меня до сих пор немного мутило, я всё же подумал, что ответить на пару вопросов вполне смогу.

Полицейский взял стул и присел рядом с нами. Медсестра бросила на него суровый взгляд, но промолчала.

— Леди нарушила правила дорожного движения? — попытался пошутить я. — Или же я превысил скорость? Я летел, как сумасшедший — думаю, поймай меня кто-нибудь, я получил бы штрафа три, если не больше.

Полицейский улыбнулся.

— Нет-нет, правил дорожного движения это не касается. Это будут немного личные вопросы... вы не возражаете против того, что доктор будет присутствовать?

— Я не доктор, — покачала головой медсестра и поднялась. — Не буду стеснять вас. — Она повернулась ко мне. — Если вам понадобится что-то, сэр — я буду в коридоре.

Я благодарно кивнул, и женщина вышла, бесшумно притворив дверь.

Полицейский достал из нагрудного кармана небольшой блокнотик и снял колпачок с ручки.

— Как я понимаю, вы с леди очень близки, — сказал он мне. — В её бумажнике я нашёл фото, на котором вы вместе. Очень мило.

— Да, мы с леди очень близки, — подтвердил я, почувствовав, будто кто-то забрался мне в душу и наследил там грязными ботинками.

— Насколько близки? Не поймите меня неправильно, я просто делаю свою работу, и мне необходимо это знать...

— Мы любовники, — сказал я, бросив на полицейского красноречивый взгляд. — Точнее, мы были любовниками. До сегодняшнего вечера.

— Вы поссорились? — оживился, как мне показалось, полицейский.

— Да, мы поссорились. Если это можно так назвать.

Мой собеседник кивнул и черкнул пару слов в своём блокноте.

— Вам рассказали, что леди была... немного пьяна?

— Немного? — усмехнулся я. — Я вообще не понимаю, как в таком состоянии она смогла вставить ключ зажигания.

— Вы позволили ей уехать в таком состоянии?

— Ей уже не шестнадцать, и она прекрасно знает, что делает. Это своенравная леди, офицер.

Полицейский вторично кивнул, параллельно делая заметки.

— Вы знаете, что леди замужем, сэр? — задал он очередной вопрос.

— Разумеется, — кивнул я. — Её муж — мой коллега и очень хороший друг.

Полицейский смущённо кашлянул.

— Вы... в курсе их отношений, сэр? Они счастливы в браке, или...

— Они очень счастливы в браке. И у них трое чудесных детей. Боюсь показаться наглецом, но к чему все эти вопросы, офицер?

Полицейский пожал плечами.

— Я всего лишь делаю свою работу, сэр, — сказал он.

Я прикрыл глаза.

— Знаете, офицер, я немного устал. И не очень хорошо себя чувствую. Может быть, вам следует поговорить о личной жизни леди с её мужем? Я к её личной жизни не имею никакого отношения.

— Брайан, что тут происходит? — крикнул появившийся в дверях Рэй. — Где моя жена?

Полицейский повернулся к нему и открыл было рот, чтобы что-то спросить — но Рэй предупредительно указал на него пальцем, сопроводив это словами:

— Советую вам не приставать ко мне со своими дурацкими вопросами, так как сейчас меня волнует исключительно моя жена.

Я поднялся и примирительно поднял руки.

— Думаю, офицер, сейчас не самое лучшее время для подобных разговоров. Я обещаю, что завтра буду в вашем распоряжении. Слово джентльмена.

Полицейский посмотрел сначала на меня, потом — на Рэя, и кивнул.

— Хорошо, сэр. Думаю, вы правы. Я бы хотел поговорить с вами обоими, если это вас не затруднит.

— Нет, это нас не затруднит, — ответил Рэй. — А теперь катитесь отсюда. Для полного счастья мне только не хватало полицейских.

Вошедшая медсестра подошла к нам и протянула Рэю руку.

— Вы — Рэймонд, я полагаю? — вежливо спросила она.

— Да. Можно просто Рэй — я ненавижу, когда меня называют "Рэймонд". Я бы хотел видеть свою жену.

— Прошу вас

Когда мы подошли к дверям палаты, Рэй немного замедлил шаг и повернулся ко мне.

— Может... ты пойдёшь со мной? — спросил он.

— Я думаю, тебе лучше пойти одному.

— Брайан, пожалуйста.

Мы замолчали. Медсестра молча изучала наши лица и терпеливо ждала, пока мы примем решение.

— Хорошо, — согласился я, наконец. — Я пойду с тобой.

— Просто я... не люблю больницы. Ты знаешь.

— Входи, — сказал я и легко подтолкнул его в спину.

— Спасибо.

Мне казалось, что я говорил с полицейским максимум минут десять — но Надья уже спала. Я видел её без макияжа только один раз — и уже тогда отметил, что он совершенно меняет её лицо. Теперь она выглядела гораздо моложе. Если бы не усталость, которую можно было прочитать на её лице, то я бы ни за что не сказал, что этой женщине почти сорок.

Рэй посмотрел на медицинские приборы неизвестного назначения, потом перевёл взгяд на кардиограф, который мерно попискивал в тишине палаты. А потом присел на бледно-зелёное покрывало и вгляделся в лицо жены.

— Знаешь, — обратился он ко мне (хотя говорил он так, будто беседовал сам с собой), — я каждый раз смотрю на неё и думаю, какая же она красивая. Не знаю, существует ли Бог или же нас создаёт кто-то другой. Но он, должно быть, мастер высшего класса. Создать такую женщину мог только настоящий мастер. В ней всё идеально. Нет ни одного изъяна. Разве такое бывает?

— Вряд ли, — коротко ответил я.

— Я тоже так думаю. И все эти годы этот вопрос не даёт мне покоя. Впрочем... ладно. — Он повернулся к медсестре и попытался продемонстрировать свою фирменную улыбку. Улыбка у него получилась пусть и довольно-таки вымученная, но очень даже фирменная. Медсестра тут же порозовела и расцвела. — Ну, как дела?

— Пока что сложно сказать, сэр, — сказала она. — Её состояние стабилизировалось — но у нас ещё есть некоторые опасения. — Медсестра посмотрела на Надью. — У неё появился лёгкий румянец. И это уже хорошо.

Рэй снова посмотрел на кардиограф. В его взгляде не было страха — он просто изучал линии.

— Когда она проснётся? — спросил он.

— Через несколько часов вы сможете поговорить с ней, сэр. А пока я советую вам отдохнуть. Может, выпить кофе. Или поспать. Но, пожалуйста, воздержитесь от спиртного. Вы знаете, это ни к чему хорошему не приводит.

И медсестра посмотрела на меня так, будто я был отцом Рэя.

Рэй заметил этот взгляд — и, похоже, мы подумали об одном и том же, так как он проговорил:

— Хорошо, папочка. Сегодня я тоже не пью водку.

Когда мы покинули больницу, я сразу почувствовал себя лучше. Тяжёлый туман в голове рассеялся. И пропало гадкое чувство тошноты и пустоты в желудке, которое обычно появлялось у меня при визитах в больницу. Я ненавидел больничные запахи.

Мы решили выпить кофе. Спать, разумеется, никто из нас не собирался. Я — потому, что ехать домой не имело смысла. Рэй — потому, что вряд ли смог бы уснуть.

Кофе был гадким. Впрочем, мы не ожидали ничего приятного от грязной полутёмной забегаловки в начале третьего ночи.

К кофе мы заказали совершенно несъедобные пончики, так как оба были страшно голодны. К пончикам прилагался не менее несъедобный сироп.

За кофе и пончиками я рассказал Рэю о нашем вечернем разговоре с Надьёй. Я сам не понял, почему мне взбрело в голову это рассказать. И только спустя некоторое время понял, что принял верное решение.

Пару минут Рэй с печальным видом жевал пончик и думал о своём.

— Значит, вы поссорились? — спросил он, наконец. — И... расстались?

— Расстались? — переспросил я автоматически. — Ну... не знаю, что тебе сказать, Рэй. Почему расстались?

— Да ладно. Хватит, Брайан. Я уже не ребёнок, в конце-то концов. Я верю в то, что в мире существуют женщины, которые меня достойны. И в мире существуют женщины, которые достойны тебя. Эта женщина достойна тебя, с этим никто не спорит. А вот меня она недостойна. Это я могу сказать тебе точно.

Я больше не мог вынести несчастного вида Рэя, и поэтому взял оставшуюся половинку его пончика.

— А как насчёт мужчин, которые достойны женщин? У вас есть какая-то теория на этот счёт, сэр?

Рэй задумался, на секунду перестав жевать.

— Насчёт мужчин, достойных женщин?

— Да. Или... спросим по-другому. Что такое достойная женщина? Что такое достойный мужчина? Почему они достойны и в чём их достоинства?

— Как же ты любишь задавать такие вопросы! Я иногда спрашиваю себя — откуда они берутся? — Рэй тронул свой лоб. — Что у тебя тут двигается? А что не двигается? И зачем ты вообще это спрашиваешь? В чём их достоинства? В мозгах, в деньгах, в отношении к жизни.

— Просто я хочу понять, почему эта женщина достойна меня. А тебя — нет. Почему она не достойна своего мужа и отца её детей, а вот совершенно чужой человек, как ты считаешь, будет ей отличной парой?

— Вот в этом-то и дело, Брайан. Ты — не чужой человек. Совсем. Она так говорит о тебе, ты знаешь... всегда так говорила. Когда разговор заходит о тебе, выражение её лица меняется, даже голос меняется. И она говорит другими словами. Я не знаю, как это объяснить. Она ведёт себя совсем не так, как всегда. Она не рассказывает о тебе как об очередном мужчине. Она говорит глубоко, с уважением, с восхищением...

Я сделал глоток кофе и поморщился, в очередной раз его обругав. Разумеется, про себя.

— Может быть, твоя жена видит во мне что-то, что хочет видеть в тебе — но ты этого не показываешь, и она не видит этого?

Рэя этот вопрос рассмешил.

— Что, например? Миллион долларов на счету? Костюм от Армани? Бриллиантовые запонки? Хорошие сигареты?

— Она не видит в тебе мужчину. И именно поэтому ты видишь в ней женщину — но вместе с тем ты этой женщины не замечаешь. Ты видишь в ней богиню, кого-то, на кого надо молиться, чьи прихоти надо выполнять. Но ты не видишь в ней ту самую женщину из плоти и крови, которой она на самом деле является. Ты меня понимаешь?

Рэй нахмурился и отвёл глаза. Я бы всё отдал, чтобы сейчас поймать его взгляд хотя бы на долю секунды — но это было невозможно. Во всяком случае, мои слова явно не прошли мимо его ушей.

— Как ты пришёл к такому выводу? — наконец спросил он с напускной деловитостью.

— Я уже довольно давно общаюсь и с тобой, и с Надьёй. Не надо быть выдающимся психологом, чтобы это заметить.

— Брайан, ты хоть понимаешь, что ты сейчас говоришь? Сначала ты спишь с моей женой. Хорошо, предположим, тогда ты не знал, что это моя жена, а потом узнал — но было слишком поздно. Вы расстались, решив, что дружеские отношения будут гораздо уместнее любовных. Хорошо. Потом ты снова спал с моей женой, хотя уже знал, что это моя жена. Потом вы расстались, решив, что это сохранит наш брак. Хорошо. Но теперь, чёрт бы тебя побрал, ты снова спишь с моей женой! И после этого ты смеешь упрекать меня в том, что я не мужчина и не вижу в своей жене женщину?

— И, вероятно, я прав — иначе бы ты этого не говорил.

— Тьфу, ну и гадкий же тут кофе.

Рэй отставил в сторону чашку.

— Послушай, Брайан, так больше продолжаться не может, — сказал он. — Мы должны найти выход из...

— Ты должен найти выход. Слово "мы" тут немного неуместно.

— Если честно, мне противно от всего этого, — поделился со мной Рэй.

— От всего этого? Или от самого себя?

— От самого себя — прежде всего. Если бы не я, этого не случилось бы. И не смотри на меня так, ты это прекрасно знаешь! Тебе просто нравится это слушать, я тебя хорошо знаю! Ты молчишь, улыбаешься и думаешь про себя: ах, какой я молодец! Правда?

Я легко пожал плечами.

— Думаю, в данной ситуации у меня нет особого повода гордиться собой. Но зато я очень горжусь тем, что дал твоей жене целых четыреста грамм своей крови — и почти не упал при этом в обморок.

Рэй рассмеялся.

— Почти не упал в обморок? Это как?

Я немного смутился.

— Это вроде как упал. Но почти.

— У вас одна группа крови. Надо же, какое совпадение. Ладно, Брайан. Давай договоримся — больше ты не будешь спать с моей женой. Хорошо?

— Я обещаю, сэр, — ответил я с чувством. — Может, мне поклясться на крови?

— Тебе понравилось быть донором — и ты хочешь, чтобы у тебя отняли ещё четыреста грамм?

Я мужественно доел последний пончик и тоже вернул чашку на блюдце.

— Нет, спасибо. Я сыт этим надолго. Как минимум, на всю жизнь.

— Тогда как насчёт того, чтобы поменять это грязное кафе на не менее грязный бар и не выпить чего-нибудь покрепче?

— Господи, Рэй, только этого мне не хватало! И вообще, я...

Рэй театрально закатил глаза.

— Знаю, знаю. "Рэй, вообще-то я не пью водку". Ты каждый раз это говоришь — но потом всё же соглашаешься выпить. Я ведь не буду пить один!

— Ты помнишь, что сказала медсестра? — использовал я последний аргумент, имевшийся у меня в запасе.

При упоминании медсестры Рэй оживился.

— Послушай... у меня есть отличная идея! Мы пригласим и её! Думаю, она сможет отлучиться на некоторое время из своего скучного кабинетика?

***

Путь до Иерусалима — точнее, до Тель Авива — мне предстоял неблизкий. Никаких положительных эмоций при мысли о самолёте я не испытывал, но меня радовали две вещи. Во-первых, я должен был лететь экстра-классом, и, во-вторых, я летел не один. Меня сопровождал Джозеф, о котором я могу говорить часами, но всё же ограничусь кратким рассказом.

Джозеф входил в небольшую группу моих коллег, которых я очень уважал. По образованию — первому — он был прикладным математиком. Уж не знаю, что произошло в его голове — но в один прекрасный день он решил, что просто обязан сделать первую степень по арабистике. Потом эта наука его вдохновила, и он решил учиться дальше, в результате получив степень магистра.

Я всегда считал Джозефа если не гением, то человеком, который стоит на пути к гениальности. В свои неполные тридцать он знал шесть языков (в том числе, и фарси, с которым я воевал целых полгода, но в его изучении почти не продвинулся), обладал поистине энциклопедическими знаниями в области истории Ближнего Востока и ислама, с ним всегда советовались, когда требовалось принять важное решение. И ещё Джозеф обладал феноменальной памятью. Точнее, способностью воспринимать колоссальное количество информации благодаря способности концентрировать внимание на конкретном предмете.

Выглядел Джозеф именно так, как и подобает гению — то есть, совершенно невзрачно. Носил очки, как, впрочем, и большинство моих коллег, идеально подбирал галстук и очень редко бывал у парикмахера, в связи с чем его причёска всегда являлась причиной насмешек коллег.

Джозеф был человеком очень тихим. Он делал свою работу блестяще, даже, наверное, идеально, но ему всегда не хватало самолюбия, чтобы заявить о себе. Джозеф любил свою должность, и она его вполне устраивала. Вероятно, нас сблизила именно разница характеров. Я преклонялся перед его знаниями, а он восхищался моим упорством и стремлением к цели. В каком-то плане мы с ним друг друга нашли.

Сблизил нас случай, который я мог бы назвать не очень приятным. Господин, место которого теперь занимал я, получил должность советника в Тегеране, и полковник думала, кем бы его заменить. Никто не сомневался, что в тёплое кресло сядет Джозеф. Все пошумели, как и бывает в таких случаях, после чего смирились с несправедливостью и вернулись к работе.

Но полковник увидела кандидата на эту должность именно во мне. Чем шокировала всех. И меня — в первую очередь.

Встретить Джозефа в коридоре сразу после совещания для меня было чем-то вроде испытания. Я и понятия не имел, что ему сказать. Но, к счастью, он сам вышел из положения.

— Поздравляю, — сказал он мне. — Ты действительно заслужил эту должность. Да что там — все были уверены, что полковник выберет именно тебя. Я желаю тебе удачи. Если тебе понадобится помощь, то ты смело можешь обращаться ко мне. Хотя я уверен, что ты отлично справишься сам. Полковник редко ошибается в людях.

Сначала я почему-то воспринял его слова как насмешку — но потом понял, что он говорил искренне.

И после этого случая я удостоился чести называть его просто "Джо". Думаю, не подружиться мы не могли.

Ночные рейсы я ненавидел лютой ненавистью. День отпуска, который мне обыкновенно давали перед командировкой, я проводил как самый ленивый человек на свете. Сначала я прогонял из головы все мысли о работе. Потом отправлялся на кухню, готовил что-то — обычно, самое не полезное из того, что только можно придумать — и смотрел какой-нибудь хороший фильм. После этого я шёл спать, предусмотрительно отключив все телефоны, и проводил в объятиях Морфея часа три, а то и больше. Вечером я доставал компьютер, выбирался из кровати только для того, чтобы забрать из холодильника остатки еды или же принести себе стакан виски, возвращался под одеяло и занимался разбором электронной корреспонденции.

Людьми, чьи электронные письма я читал с большим удовольствием, были мои бывшие сокурсники. Мы уже давно жили в разных странах, но общались до сих пор. И в этих письмах всегда было что-то родное, тёплое и искреннее. Читая их, я возвращался в прошлое и заново переживал студенческие годы. Мы гуляли по клубам, вместе готовились к экзаменам в последнюю ночь, говорили по-арабски, чтобы иметь какую-то практику. Я отгулял на трёх свадьбах и даже стал крёстным чудесного малыша.

Нам было, что вспомнить. И мои друзья часто писали о славном прошлом. Писали они и о работе, об успехах и о неудачах Писали о жизни — такой, какая она есть. Рассказы частенько сопровождались фотографиями, которые иногда пробуждали во мне подобие зависти.

После проверки почты я снова отправлялся спать, теперь уже до утра. И на следующий день отправлялся в аэропорт.

На этот раз нам с рейсом повезло гораздо меньше. Наши с Джо билеты были заказаны на пятичасовой самолёт. Причём часы эти были совсем не послеобеденными, а ночными. И, конечно же, никакого выходного мы не получили.

Я злился при мысли о том, что мне предстоит провести ночь на ногах, спать в самолёте и потом ещё страдать от смены часовых поясов (а я от этого обыкновенно страдал очень сильно). Но мой спутник, видимо, совсем не нервничал. Он мирно сидел рядом со мной, на месте пассажира, и читал книгу.

Дорога была пуста, и я прибавил скорость.

— Взлетаем? — поинтересовался Джо, не отрываясь от книги.

— Да, я бы с удовольствием взлетел прямо сейчас. Мне хочется думать о том, что возня с документами уже закончилась, и я сижу в кресле самолёта. Кроме того, я очень хочу спать.

Ночью мне снилась авиакатастрофа. Такие сны накануне перелётов были традицией, так как самолётов я боялся панически.

— Поменяемся местами? — предложил мой пассажир.

— Если я усну, то ты меня не разбудишь, — рассмеялся я. — Так что не будем шутить с судьбой. Что ты читаешь?

— Харриса, — ответил Джо, мельком глянув на обложку. — После "Дневников фюрера" я неизлечимо болен этим человеком. "Энигма". Не читал? Очень хороший роман.

— Я в последнее время увлёкся японистами. В них что-то есть. Но роман никому не отдавай.

Джо величественно кивнул.

— Как поживает фарси?

— Еле дышит. У меня практически нет времени.

— У тебя? Не верю. Ты можешь найти время для всего — это твой талант. Ну, один из талантов.

— Проблема в том, что я учу его исключительно для себя... у меня практически нет стимулов. Не вижу смысла этим заниматься.

Джо закрыл книгу и спрятал её в небольшую дорожную сумку.

— Что значит — для себя? А переводы? А статьи?

— Вообще, мне надо было учить его в университете. — Я недовольно нахмурился. — Но мне надо было выпендриться, как я это всегда делаю — и я стал учить иврит.

— И он очень скоро тебе пригодится. — Джо глянул в окно. — Мы скоро приедем! Знаешь, а ведь с тобой должен был лететь Саймон.

Я бросил на него настороженный взгляд.

— Ну. — Джо потеребил ремешок наручных часов. — Я зашёл к полковнику — а они беседовали, и Саймон сказал, что лучше уволится — но с тобой никуда не поедет...

— И слава Богу. Его присутствие может превратить в Ад даже командировку в Иерусалим.

Саймон был специалистом по исламу. Я часто спрашивал себя, как человеку с такой узкой специализацией нашлось место в нашей организации. Но факт оставался фактом — у Саймона было много работы, он всегда присутствовал на важных совещаниях и участвовал в проектах в качестве консультанта. Мои статьи и научные работы неизменно проходили через его руки. Одну из таких работ он назвал "жалким подобием курсовой работы", после чего заявил, что журналист из меня паршивый, а думать о степени магистра, а, тем более, о докторской диссертации, мне не следует. Разве что если я люблю мечтать. Это заявление он сделал на совещании, где присутствовало как минимум человек двести. В том числе, полковник и мой прямой начальник, советник по арабским делам.

С тех пор мы с Саймоном не сказали друг другу ни одного нормального слова. Саймон меня не любил. А я его любил ещё меньше. Наши с ним мнения друг о друге как о специалистах были очень похожи: выскочки, которые ничего из себя не представляют, но из кожи вон лезут, чтобы доказать всем свою неподражаемость и гениальность.

Полковник любила повторять, что один наш спор по мелочам мог бы поджечь пороховую бочку, с которой арабисты так часто сравнивают Ближний Восток.

— Да, Брайан, — сказал мне Джо, улыбаясь. — Неудивительно, что ты заработал себе такую репутацию. У тебя на лице написано, что ты любишь делать проблемы и себе, и другим.

— Этого у меня не отнимешь.

Возни с документами на этот раз нам удалось избежать. Мы купили два стакана чёрного кофе, который по вкусу отдалённо напоминал песок.

До самолёта оставалось чуть меньше двух часов. Джо углубился в свою книгу. Я тоже начал читать, но меня клонило в сон, и я подумал про маленькие хитрости, которые обычно помогают проснуться. Принять неудобное положение, пройтись, подумать, наконец. Я прогулялся до автомата, купил пачку сигарет. По дороге обратно купил два пирожных и бутылку сока. Джо с радостью принял угощение.

— С ума сойти! Свежие, — прокомментировал он. — Спасибо большое. Крепись, ещё немного. Тебе надо было взять учебник по фарси. Целых два часа для того, чтобы заняться изучением языка!

— С таким же успехом ты мог бы спеть мне колыбельную на этом чудесном языке, — ответил я и посмотрел на свою сумку — мне показалось, что я услышал звонок своего телефона. — Ну, и кто же мне звонит в такой час?

Голос Лизы был очень уж бодрым для ночи.

— Ты ещё не улетел, малыш? — спросила она. — Как здорово! Я хотела тебя услышать.

— Почему ты не спишь?

— Не поверишь — но у меня бессонница. Странно, да?

— А Иган ещё не научился это лечить?

Она замолчала.

— Иган помог мне собрать вещи. Я хотела сказать тебе, что уезжаю на несколько дней.

— Уезжаешь на несколько дней? Куда?

— Я взяла отпуск. Я решила, что мне надо немного отдохнуть. От всего. И от этого города, в частности. Он такой шумный и суматошный.

— Когда ты вернёшься?

Лиза вздохнула и снова замолчала — теперь пауза была длиннее.

— Я не знаю, Брийян. Я ещё не решила. Просто я немного устала — только и всего. Надеюсь, ты меня поймёшь.

Мне иногда казалось, что я выдумываю её образ, дополняю его далёкими от жизни, воображаемыми подробностями. Только вот имеет ли смысл домысливать то, что я никогда не смогу постичь? Стоит ли приукрашивать существующее чем-то далёким от реальности? Вот и сейчас я думал о том, что слышу что-то, чего слышать не следует.

— Не молчи, малыш, а то я буду чувствовать себя виноватой. Мне давно надо было это сделать.

— Но зачем... зачем ты уезжаешь? Ты можешь мне объяснить?

— Вряд ли. Просто мне нужно вздохнуть. Вот и всё. И тебе. Может, ты всё же скажешь то, что должен сказать. Если, конечно, не будет поздно.

И я уже хотел спросить, что именно мне следует сказать — но не спросил. Спрашивать не было смысла — я знал ответ. Но мне было страшно при мысли о том, что всё же придётся продолжить разговор, потому что я не знал, что ответить. Все мои чувства спутались в плотный клубок, каждый раз лишавший меня дара речи при общении с ней.

— Я надеюсь, что ты скоро вернёшься, — сказал я. — Нам надо о многом поговорить. Я хочу многое тебе сказать. Ты ведь скоро вернёшься, да?

— Я не знаю, малыш. Я не знаю, вернусь ли я вообще. Есть мысли, с которыми я хочу остаться наедине.

Я положил телефон в карман и присел у стены. Мне хотелось пить, а сердце моё билось так, будто намеревалось выпрыгнуть из груди. Наверное, вот таким бывает флешбек у наркоманов, подумал я. Хотя... почему наверное? Она и есть наркотик, самый страшный, какой только можно придумать. И даже если я попытаюсь вырвать это из себя, то всё равно не получу обратно свою прежнюю жизнь. Если она у меня когда-то была. Своя жизнь. А не та, в которой меня держат только воспоминания и мысли о ней.

Я отлично понимал, что мне следует подняться и отправиться к Джо — только ноги мои явно были другого мнения. Моим единственным желанием было плюнуть на всё, снова сесть за руль и вернуться в город. "Мне надо уехать". Что за ерунда? Уехать от кого? От себя? От меня, может?

— Брайан, всё в порядке?

Голос Джо вернул меня к реальности — я даже вздрогнул от неожиданности.

— Всё отлично. — Я попытался улыбнуться — вероятно, это у меня не получилось, потому что в глазах Джо мелькнула недоверчивость. — Телефонный разговор меня утомил. Пойдём. Я умираю от жажды.

Далёкий женский голос объявил посадку на рейс Нью-Йорк — Тель Авив, и мы с Джо заторопились.

— У тебя точно всё в порядке? — спросил он ещё раз, придержав меня под локоть.

— До того момента, как я начинаю думать о том, что скоро оторвусь от земли.

В Тель Авиве нас закружили дела. Всё началось с того, что работники службы безопасности тщательно проверили наш багаж. Потом настала очередь нас самих, потом — документов. А после настало время встречи с друзьями.

Друзей оказалось много. Большинство из них уже довольно долгое время провели на месте, и кондиционированный воздух зала уже не спасал непривычных к израильскому климату людей от полуденной жары.

Особенно неожиданной для меня была встреча с моим сокурсником и, наверное, одним из лучших университетских друзей. Мы обнялись, после чего Кайл критически меня оглядел.

— А ты ни капли не изменился, сукин сын, — сказал он мне доброжелательно. — Всё такой же самовлюблённый вид. Кто бы мог подумать. И, разумеется, холостяк. Да, ничего нового. Ах, эти американцы...

В речи Кайла легко можно было услышать израильский акцент. Да и поведение его было в высшей степени израильским — оживлённые жесты и любопытствующий взгляд.

— Как ты? — спросил его я.

— О, великолепно, просто великолепно! Нелёгкий журналистский хлеб... но я не жалуюсь, ибо я выбирал это сам. Недавно ездил в Эмираты, — продолжил он с самодовольной улыбкой. — Там отличные курорты!

— Знакомься, это Джозеф, мой коллега. Это Кайл. Он стоически терпел меня на протяжение всех университетских лет.

— Ещё чуть-чуть — и моё терпение бы лопнуло! — заявил Кайл, после чего пожал Джо руку. — Очень приятно. Пейте много воды! На улице очень жарко. Даже для нас. Мы скоро выезжаем.

Иерусалим встретил нас немного настороженным величием. Этот город, как казалось, никогда не менялся. И именно поэтому производил впечатление чего-то грозного и нерушимого. Священный восторг при виде белых стен сменялся молчаливым восхищением. Даже автомобильные пробки, бесконечные ряды магазинов в узких улочках и люди, спешившие по делам, не ослабляли этих ощущений. Город дремал, утомлённый послеобеденной жарой, и небо было мутным — шарав, как называют это явление природы жители Иерусалима. Невыносимые часы, когда никому не хочется покидать прохладных помещений и вдыхать сухую пыль улицы, окунаясь в духоту сероватого воздуха.

Долгий путь до отеля совершенно измучил нас. Пресс-конференция должна была начаться завтра в полдень, что не могло не радовать — мы получили возможность насладиться видом вечерней столицы.

Мы с Джо получили два соседних номера. Это были чересчур шикарные для делового отеля комнаты с истинно иерусалимским размахом, который, как ни странно, не напоминал европейский даже отдалённо.

— Только не говори, что мы не пойдём гулять по старому городу, — сказал мне Джо. — Ночью там такая красота!

— Я могу гулять бесконечно, — ответил я. — Только после того, как приму душ и посплю пару часиков.

— Знаю я твои пару часиков. Только не проспи ужин, хорошо? Говорят, там будут важные гости.

Приняв душ, я завернулся в махровый халат, подошёл к окну и, с наслаждением закурив первую сигарету за четыре часа, стал изучать городской пейзаж. Панорама впечатляла — можно было увидеть значительную часть города, строгого и в то же время невероятно контрастного. Я наблюдал за людьми, которые суетились внизу и за машинами, плетущимися по узкой улочке. Самая что ни на есть будничная картина завораживала и притягивала взгляд.

Я подумал о том, что следует проверить исправность фотоаппарата, а заодно и проверить, заряжены ли батарейки, но ночь, проведённая в пути и полная волнений, давала о себе знать. Я вытянулся на белоснежных простынях, у которых был совершенно неземной запах, и через пару минут уже крепко спал.

Думаю, не стоит и говорить о том, что Джо оказался прав — пары часов сна мне не хватило. Я проснула и обнаружил, что за окном стемнело, а дневную жару сменила вечерняя свежесть. Часы показывали начало седьмого, и это означало только одно — я проспал не два, а целых четыре часа.

Я чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. В номере царила сладкая и безмятежная тишина, ласкающая слух — кроме доносившихся с улицы приглушённых голосов, ничего её не нарушало. Вот он, Рай, тут же решил я и, завернувшись в одеяло, снова прикрыл глаза. И подумал о том, что был бы совсем не против подремать ещё минут тридцать.

Ленью, которая обыкновенно навещает людей сразу после пробуждения и шепчет на ухо, что можно пробыть в тёплой постели ещё пару минут, я не страдал. В университетские годы у меня была подобная привычка, но я избавился от неё расчётливо и безжалостно. Смирившись с моим решением совершать утренние пробежки, лень отчаялась и смущённо отступила.

Теперь же умиротворённая атмосфера и душевное спокойствие так и располагали к тому, чтобы позволить себе маленькую слабость. От этой мысли на душе у меня стало ещё лучше и, довольный принятым решением, я задремал.

Мне снился цветной и добрый сон без сюжета и смысла. Я так давно не видел снов, что уже почти забыл об их существовании. Жизнь вне времени. Совершенно нереальные мгновения, которые могут тянуться бесконечно, под самым немыслимым углом показывая свой таинственный мир и причудливо искажая реальность. Тут не было будничных мыслей. Тут существовало только безмолвное спокойствие мира снов.

Стук в дверь явно не был частью сна. Но я осознал это не сразу. Лишь только когда он повторился, я открыл глаза — и понял, что сказка осталась в том прекрасном мире, куда мне не попасть.

Меня разбудил Джо. Он был в костюме и при галстуке — и я вспомнил об ужине. Вспомнил я и о том, что весь день ничего не ел — и мой желудок незамедлительно отреагировал на эти мысли.

— Доброе утро, — сказал он мне. — Что бы ты без меня делал?

— Я видел какой-то чудесный сон, — поделился с ним я. — Правда, я так и не понял, о чём он...

— У тебя есть полчаса для того, чтобы привести себя в порядок. И...

— И, пожалуйста, не опаздывай, — немного раздражённо продолжил я. — Ты же знаешь, что я никогда не опаздываю.

— Зато любишь поспать.

— Я обещаю исправиться, мамочка. Ты поможешь мне завязать галстук?

Джо посмотрел на меня и рассмеялся.

— Думаю, с этим ты справишься сам. Я жду тебя внизу.

Столовая превзошла все мои ожидания. Я видел много шикарных отелей, но ни в одном не встречал такого уюта. Он чувствовался во всём: в аккуратно накрытых белыми скатертями столах, в улыбках официантов. Уют витал в воздухе с множеством запахов — еды, духов и ещё чего-то, мне незнакомого.

Столовая была небольшой, но каким-то непостижимым мне образом вместила в себя целую толпу людей. Люди разговаривали, смеялись, прохаживались рядом с едой и время от времени интересовались названием того или иного блюда. Все, как один, были в отглаженных костюмах и блестящих туфлях. Это придавало обстановке что-то сухое, сдержанное и официальное, и совсем не вязалось с уютом столовой. Мне гораздо больше нравилась картина полуденного аэропорта — господа арабисты были одеты совершенно вразнобой. Кто-то — в джинсах, кто-то — в старых добрых брюках-клёш. И являли собой разношёрстную компанию. Тогда мы выглядели туристами, которые полными детского любопытства глазами разглядывают всё вокруг, то и дело щёлкая вспышками фотоаппаратов, и до смерти боятся потерять своего гида.

Если сказать в общем, большой радости от того, что меня заставили напялить деловой костюм в очередной раз, я не испытывал. Я попробовал надуться — но вовремя решил, что это будет не очень хорошим дополнением к моей заспанной физиономии.

Появившийся внезапно Кайл не преминул отпустить в мой адрес шутку.

— А, так я и знал, галстук тебе совершенно не идёт! Ладно, ладно, я просто пошутил. — Он повернулся к своему спутнику, человеку лет пятидесяти в очках и с седой шевелюрой, очень аккуратно уложенной. — Знакомься, это Зоар. Политический обозреватель. Журналист и арабист. Доктор востоковедения. Брайан, — представил он меня. — Мой американский коллега. Мы вместе учились в университете. Специалист по арабскому миру, талантливейший журналист. Знает иврит и арабский, изучает фарси. И просто очень умный и образованный молодой человек. А это — его коллега Джозеф.

— Очень приятно, Брайан. Очень приятно, Джозеф.

Зоар говорил приятным низким голосом. У него были мудрые глаза, спокойная улыбка и манеры человека, который привык находиться в обществе. Зоар носил крохотную кипу, которую иногда поправлял с немного рассеянным видом. И только одна вещь вносила нотку горечи в тёплую гармонию его внешности — небольшой, но заметный шрам, пересекавший щёку.

— "Мир Галилеи", — сказал он, поймав мой взгляд. — Тогда было жарко.

— "Ливанское болото", да. Я в своё время занимался этим вопросом.

Зоар с достоинством кивнул.

— Где вы учились, Брайан?

— В Гарвардском университете.

Зоар снял очки и аккуратно протёр стёкла.

— Очень интересно. Я как-то читал статью одного из выпускников Гарварда. "Тегеран как точка отсчёта на оси зла". На тему финансирования террористической деятельности Ираном. — Зоар задумался. — Кажется, его тоже звали Брайан. Или это совпадение?

— Видимо, так оно и есть, — улыбнулся я. — Но это было очень давно...

— Одно могу сказать вам точно — это была не статья, а настоящая бомба. Как отреагировало ваше начальство на сей скандальный материал?

Начало статье, упомянутой Зоаром, положила одна из моих курсовых работ. Тема терроризма и его финансирования Ираном, в частности, заинтересовала меня чрезвычайно — и в какой-то момент я решил, что просто обязан написать статью. Серьёзную и дающую повод для размышлений.

Сбор материала занял у меня почти четыре месяца. Я копался в архивах, разговаривал с людьми. Но самым безрассудным решением которое я принял тогда (да и, наверное, самым безрассудным в своей жизни вообще) было решение отправиться на "экскурсию" в лагерь террористов.

Предложение отправиться на "экскурсию" я получил от своей хорошей знакомой из Израиля, журналиста и, в общем-то, коллеги. Мы познакомились на пресс-конференции в Дамаске, обменялись электронными адресами и с тех пор общались довольно часто.

Предложение было шокирующим и одновременно заманчивым. Сложновато было вычислить мои шансы на жизнь и свободу после визита к террористам — даже если я повешу себе на лоб своё удостоверение, то они вряд ли отличат арабиста от простого смертного. Но моё любопытство взяло верх над страхом, поэтому я всё же отправился навстречу приключениям. И был вознаграждён за свою решительность. Я не только удостоился очень тёплого приёма, но и вынес оттуда много ценного материала.

Назвать статью бомбой было равносильно милой похвале. Это, наверное, была ядерная боеголовка. Или же водородная бомба, что определённо ближе к истине. Публиковать материал мне не разрешили. Я провёл много часов в кабинетах разных начальников, которые с пеной у рта доказывали мне, что даже у свободы слова есть свои границы. Из-за пресловутой статьи я лишился сна и был на волосок от того, чтобы лишиться удостоверения и работы. Но публикация всё же состоялась. Я в очередной раз уверовал в свободу слова и в призвание журналиста делать достоянием общественности то, что должно им стать. Мои коллеги тут же прозвали статью "бомбой для Ахмадинежада" и говорили мне, что если этот материал попадёт в руки иранского лидера, то я незамедлительно стану жертвой джихада.

— Да, это был... небольшой скандал, — признался я.

— Небольшой? Вы бы слышали, что говорили у нас! Кто-то называл вас сионистом, кто-то — проарабски настроенным человеком, а кто-то — очень изобретательным малым, который придумал отличный способ лишиться одновременно удостоверения журналиста и своей работы... — Он рассмеялся. — Впрочем, учтите на будущее. Скандал означает хотя бы одно — вас услышали. Вы очень талантливый аналитик, Брайан. И да поможет вам Творец во всех ваших начинаниях. К слову сказать, я преподаю на кафедре востоковедения в одном из наших университетов. И почту за честь видеть вас среди своих студентов. Диплом у вас, конечно же, отличный?

— Кроме разговорного арабского.

— Не беда. Думаю, вы уже серьёзно поработали над этим. Возьмите.

Зоар достал паркер и написал на одном из листов блокнота имя и название университета. Доктор Зоар Альхадиф. Иерусалимский Еврейский университет. Ниже он указал два телефонных номера и адрес электронной почты.

— Я совсем заболтал вас — вы, наверное, умираете от голода. — Зоар жестом пригласил всех за стол. — Прошу, господа. Нам предстоит вкусить чудесные израильские блюда.

В номер я вернулся после полуночи. Состояние у меня было в высшей степени странное. С одной стороны, я не чувствовал под собой ног и падал от усталости. С другой — меня переполняло ощущение спокойствия и счастья. Прогулка по ночному городу оставила столько впечатлений, что впитать их до конца не представлялось возможным. Я никогда не понимал, за что так люблю эти улицы, почему постоянно испытываю желание научиться дышаь их таинственным воздухом, на секунду стать камнем мостовой, чтобы почувствовать непостижимую целостность, совершенство этого города. Города, который никогда не меняется и всегда остаётся прежним.

Темнота дышала прохладой. Я оставил открытым окно, переоделся и, устроившись под одеялом, начал переносить снимки из фотоаппарата в компьютер.

Когда работа была закончена, и в компьютере появилась папка "Иерусалим", полная чудесных изображений, тех самых, которые имеют целостность бесконечного мгновения, я открыл новый документ и, подумав пару секунд, стал описывать события сегодняшнего дня.

Мысль завести дневник появилась у меня тогда, когда я оставил родительский дом. В голове моей тогда был беспорядок, я тонул в противоречивых чувствах и не имел понятия, как разобраться во всём этом. Но меня закружили дела. Деньги, еда, квартира. Позже — поступление в университет, учёба. Я относился к тем людям, которые во что бы то ни стало должны быть лучшими во всём, и поэтому использовал любую свободную минуту для того, чтобы открыть книги.

Первоначально дневник являл собой путевые заметки и очерки-наброски, как их называл Джо. Потом он превратился в действительно личную вещь, которой я много чего доверят. Теперь он делился на две части — профессиональную и личную, где я записывал свои мысли, и вёл её исключительно для себя.

Всю ночь меня мучила бессонница. И думал я совсем не о предстоящей пресс-конференции, а о разговоре с Лизой. И ещё о том, как пару часов назад я упрямо набирал её номер. И каждый раз слышал на том конце провода: "Абонент отключён". Уехать. Куда? Зачем? Она могла бы сказать, что хочет исчезнуть — может, хотя бы это я не принял бы близко к сердцу. Так вот что это такое — когда твоё счастье понимает, что оно тебе не нужно, то уходит навсегда. Надья, дорогая, вероятно, ты была права...

Задремать не получилось даже под утро. Я ужасно себя чувствовал — у меня раскалывалась голова, болело сердце. Первую половину пресс-конференции я провёл в зале среди коллег, не задав и половины интересующих меня вопросов, так как был сосредоточен исключительно на своих мыслях. Потом сослался на плохое самочувствие и вернулся в отель.

Жара на улице была невыносимой. Долгие часы до вечера я провёл в состоянии, похожем на бред. С перемешавшимися мыслями и чувствами, которые мирились между собой в периоды короткого забытья, а потом ссорились снова.

Джо принёс мне ужин, но я не прикоснулся к еде.

— Только заболеть тебе не хватало, — сказал он. — У тебя жар?

— Нет. Наверное... это мигрень.

— Мигрень — это ужасно, — покачал головой Джо. — Постарайся уснуть.

Я закрыл глаза и некоторое время слушал, как Джо ходит по комнате. Он закрыл шторы, после чего вышел и бесшумно прикрыл дверь. Он, конечно же, понимал, что мигрень тут не при чём. Джо вообще много чего понимал. В том числе, и такие вещи, о которых порой не надо говорить вслух.

Проснулся я от странной мысли: я забыл выключить воду в ванной. Я сел на кровати и прислушался. Действительно, где-то капала вода. Я спал так глубоко, что ожидал проснуться у себя дома, но никак не в номере отеля. Часы показывали половину четвёртого.

Я оглядел сумрачный номер. Вещи мои были аккуратно сложены. На столике у кровати я нашёл большую тарелку с фруктами. Рядом лежала записка, где аккуратным почерком Джо было написано следующее: "На случай, если ты проснёшься раньше, чем следует: мы выезжаем в пять. За фрукты тебе надо сказать спасибо Зоару".

***

Последующие две недели я провёл в состоянии какого-то мрачного транса. Я работал за двоих, если не за троих, уставал и чувствовал себя тряпкой в конце дня — но всё равно мучался бессонницей. В редкие минуты сна меня преследовали кошмары — ощущение тоски не оставляло меня и ночью. Головная боль сопровождала меня везде и всюду, у меня пропал аппетит, я похудел и, наверное, выглядел ужасно, так как полковник почти каждый день предлагала мне отдохнуть. Я отказывался, и совсем не беспричинно. Я панически боялся остаться один. Хотя, конечно, осознавал, что именно это даст мне возможность сосредоточиться на мыслях и наконец-то решить, куда податься и что делать.

В выходные я пытался занять себя чем-нибудь полезным, но получалось не всегда — и я отправлялся в город. Среди незнакомых лиц всегда легче отвлечься. И иногда это почти получалось. Наверное, за эти дни я успел посетить все ночные клубы и бары города, узнал целую толпу женщин — брюнеток, блондинок, рыжих, разведённых, замужних, лесбиянок и не очень — чьи имена мог бы вспомнить разве что под гипнозом. Я часто садился за руль, когда был слегка навеселе — но, как оказалось, водить машину не менее весело, когда количество выпитого явно превышало все нормы.

В воскресенье я просыпался после обеда в состоянии жуткого похмелья и пытался вспомнить, что же было прошлой ночью. Воспоминания были обрывочными, и связать их было невозможно. В конце концов, я плевал на всё и отправлялся гулять. Брёл по дороге, потом сворачивал в поля и кружил там до бесконечности. Иногда я уставал, ложился на траву и смотрел в небо, разглядывая облака. И думал о том, что выход из лабиринта близок. Но дорога представлялась мне слишком страшной, чтобы сделать хоть шаг.

В понедельник в офисе было шумно. Все суетились, подготавливали последние работы, так как сегодня следовало предоставить полковнику общий отчёт.

Мы с Джо вот уже полчаса находились в зале заседаний. Я бегло просматривал доклад, на ходу делая последние поправки. Джо возился со своим компьютером и никак его не подключить.

— Может быть, тебе нужна помощь? — спросил я, наконец, сжалившись над Джо (или же над компьютером?).

— Мне — нет, — ответил он, не поворачиваясь. — А вот тебе, похоже, помощь не помешала бы.

Я сжал голову руками — пульсирующая боль в висках мешала мне сосредоточиться.

— Брось, Джо. У меня всё в порядке. Я выйду покурить. Не скучай.

В коридоре было пусто. Совещание должно было начаться через двадцать минут, и все обыкновенно приходили минут за пять до назначенного времени.

Я приоткрыл окно и присел на подоконник. Если бы не совещание, то я остался бы дома, в постели. С самого утра меня мутило, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть глаза и подняться.

Я снова набрал знакомый номер. И опять безликий голос ответил мне:

— Абонент отключен.

Сотню раз просил её поставить автоответчик!

— Я только хотел сказать что... что я люблю тебя, — произнёс я и подумал, что слова эти звучат очень непривычно. И уж совсем по-дурацки, если ты говоришь с мёртвой трубкой.

Сигарета обожгла мне пальцы, и я поспешно потушил её в пепельнице.

— Брайан, вот ты где. — Полковник появилась совершенно бесшумно. — Мы скоро начинаем. И пообещай мне, что сразу после совещания ты всё-таки возьмёшь отпуск.. Ты действительно очень плохо выглядишь.

Джо с завидным упорством перебирал провода.

— Доброе утро, полковник, — сказал он тем же будничным тоном.

— Доброе утро, Джозеф.. Мне только кажется — или я правда не видела тебя с тех пор, как вы вернулись из Иерусалима? Брайан сказал мне, что всё прошло отлично.

— Более чем. Мне очень понравилось.

Пресс-конференция была наискучнейшей. Я улетел из Израиля в гадком настроении, и на докладе у полковника был таким уставшим, что лаконично похвалил мероприятие. И был очень доволен тем, что мне не пришлось вдаваться в подробности.

Полковник села в своё кресло и открыла папку, которую принесла с собой.

— На пресс-конференции был довольно-таки известный в наших кругах человек, доктор Зоар Альхадиф, — сказала она. — Вы имели честь познакомиться с этим джентльменом?

— Да, нас представили друг другу, — ответил я. — Он произвёл на меня неизгладимое впечатление.

— Доброе утро всем!

Я первым посмотрел в сторону двери и увидел там того, о ком совсем не думал в это ужасное утро — Саймона.

— Доброе утро, — ответила ему полковник. — Как поживает твой доклад о последствиях второй ливанской войны?

— Помилуй! У меня куча срочной работы!

Полковник сурово нахмурилась.

— Помилуй? Что это значит, Саймон? У всех есть срочная работа, но это ещё не означает, что следует плевать на всё остальное. Бери пример с Джо. Или с Брайана. Я не раз тебе это говорила.

Я поднял голову и бросил на полковника испепеляющий взгляд, но было уже поздно.

Саймон повернулся ко мне.

— О, я не заметил вас, господин Талантливый Арабист, — переключил своё внимание на меня Саймон. — Если честно, то я думал, что вы останетесь в Иерусалиме подольше... вы понимаете. Чтобы мы соскучились.

— Не начинайте, — пригрозила полковник и оглядела зал. — Почти все собрались. Мы скоро начнём. Брайан, Джозеф, помогите-ка мне настроить компьютер. И, будьте так добры, опустите экран.

Я сел за компьютер и начал искать в документах необходимый файл с презентацией. А Джо тем временем пытался опустить убранный под потолок экран.

— Кольцо внутри, — разочарованно сказал он. — Тот, кто его убрал, был мастером своего дела. Ну, помоги мне, — обратился он ко мне. — Ты ведь у нас высокий молодой человек.

Я нащупал кольцо, которое действительно было мастерски запрятано внутрь, и опустил экран.

— Слава Аллаху, — сказал Саймон, занимая своё кресло. — Джентльмены, вы заслужили Нобелевскую премию.

— А не пойти бы тебе... — начал я и сделал паузу, потому что почувствовал лёгкое головокружение. — Пошёл бы ты подальше со своей премией.

Полковник бросила на меня тревожный взгляд.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она.

— Да, конечно. Голова кружится. Сейчас выпью воды — и всё пройдёт.

Джо заботливо налил мне стакан воды, но выпить его я не успел. Я прислонился к стене, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся слабость. Взволнованные лица сидевших в зале исказились, поплыли у меня перед глазами и превратились в картину сюрреалиста. Последним, что я услышал, были слова полковника:

— Ну, что вы смотрите? Врача!

Я стоял среди деревьев. Невысоких, но зелень их была такой яркой, что хотелось зажмуриться от внезапно нахлынувшего ощущения счастья. Передо мной была тропинка, едва заметная в густой пушистой траве. Это дом родителей, почему-то решил я. Если пойти по тропинке, то можно выйти к веранде, к чёрному входу, а потом — войти в дом и попасть прямо на кухню.

На веранде по-прежнему был беспорядок. Газеты, сломанные и ненужные вещи. У ступеней стоял мой велосипед. Лампа, висевшая под потолком на хлипком шнуре, качалась от ветра, временами тихо поскрипывая.

Дверь приоткрылась, и на пороге появилась мама. Она была в фартуке, рукава рубашки закатаны, туфли одеты на босу ногу. Мама выглядела точно так же, как раньше. Такая непохожая на нас с отцом, светловолосая, с мягкими чертами лица, спокойными серо-голубыми глазами и счастливой улыбкой.

Впрочем, помнил я её и другой. Похудевшей и усталой, с тяжёлой грустью в глазах и той самой печатью боли на лице, которая появляется у людей в процессе борьбы с неизлечимой болезнью. Борьбы за жизнь, изначально обречённой на поражение. Мне было двенадцать, когда маме поставили страшный диагноз — рак костного мозга.

— Я хочу, чтобы вы знали, — сказала она нам. — Мне будет ещё больнее, если я буду молчать.

Я плохо помню свою реакцию на эту ужасную новость. Но выражение глаз отца я запомнил очень хорошо. Он был шокирован услышанным, и в тот момент образ настоящего мужчины и железного человека на секунду сменился чем-то другим. Верность маме он не хранил никогда, женщин у него было много. Но мама была для него в тысячу раз дороже всех тех женщин. Она была для него дороже собственной жизни.

Три дня отец не прикасался к еде и не выходил из своего кабинета. На четвёртые сутки он сказал мне:

— Идём, прокатимся, Брайан.

Мы сели в его джип (тот самый, за рулём которого пьяный отец разбился уже после смерти мамы), выехали на скоростное шоссе и катались до двух ночи, нарушая спокойствие почти пустой автострады. Мы стали проводить много времени вместе. Мама улыбалась, глядя на нас, и я верил в то, что наши с ним отношения налаживаются — но что-то сломалось после того кошмарного звонка из больницы. Отца не было дома, и трубку взял я.

— Я сожалею, — сказал врач. Два коротких слова, в которых обычно сосредотачивается весь страх и вся боль, которые только может испытать человек. У меня перед глазами промелькнуло лицо мамы, и я подумал: вот она, эта серая черта, за которой остаётся детство.

Следующий месяц я помнил смутно. Скорбная мозаика: слёзы, успокоительное, долгие часы без сна и бесконечная болтовня психоаналитика. Я не мог сказать, что мы с отцом отдалились друг от друга... но появление Лизы изменило всё за считанные недели. Тогда я понял, что существует пропасть между тем отцом, который у меня есть, и тем отцом, о котором я всегда мечтал.

Мама огляделась и заметила меня.

— Вот ты где, милый! Мы уже хватились тебя, где же ты гуляешь? — спросила она. С неизменным польским акцентом, который мог бы растопить любое сердце. — Обед на столе. Папа, разумеется, за книгами, в кабинете. Я позову его. А ты иди за стол. И не забудь помыть руки.

Ноги больше не держали меня, и я опустился на землю.

— Мама, — прошептал я, — мамочка... подожди, я столько должен тебе сказать...

На лоб мне легло что-то влажное и прохладное, и я с трудом приоткрыл глаза. Я находился в маленькой уютной комнате с небольшим окном, прикрытым пёстрой занавеской. На стенах висели картины неизвестных мне художников. В углу стоял столик со стопкой журналов на нём, и два кресла по бокам.

Мне было невыносимо жарко и душно. Простыни казались пересыпанными песком. У меня болела голова, и я чувствовал слабость во всём теле.

Чья-то невидимая рука снова осторожно прикоснулась к моему лицу чем-то влажным.

— Лиза, — тихо проговорил я — говорить громче у меня не было сил. — Любимая, я знал, что ты меня услышишь...

— Не волнуйтесь, всё хорошо, — прошелестел у меня над ухом чей-то голос.

Через пару секунд я увидел его обладательницу. Это была высокая и немного полноватая девушка с копной тёмный волос, одетая в белый халат. Из кармана халата выглядывал стетоскоп. Я попытался разглядеть её имя, которое значилось на прикреплённой к карману табличке, но у меня ничего не получалось — было больно напрягать глаза.

— Как хорошо, что вы очнулись! — Девушка засуетилась. — Надо поставить капельницу. Надеюсь, вы не против?

— Делайте то, что сочтёте нужным.

Я предусмотрительно отвернулся, чтобы не видеть ужасного зрелища.

— Боитесь иголок? — сочувственно спросила девушка.

— Панически. А ещё крови. Своей.

Девушка рассмеялась.

— Что вы, в этом ничего страшного нет! Вот и всё. Как вы себя чувствуете?

— У меня болит голова, и тут жарко, так жарко...

— Ваша температура последние три дня не опускалась ниже сорока, — покачала головой девушка. — Но вы, слава Богу, пришли в себя.

Я посмотрел на капельницу и попытался проследить взглядом путь лекарства — от тоненькой прозрачной трубки до введённой в вену иглы.

— У меня был бред. Да?

— Да. Все три дня. Я очень волновалась за вас.

— Надеюсь, я не говорил никаких пошлостей? Если так, то мне очень стыдно.

Она со смехом покачала головой.

— О нет, нет. Я слышала, что вы разговаривали со своей мамой. Кстати, меня зовут Майра.

— Брайан.

— Да, я уже познакомилась с вами. То есть, с вашей медицинской картой.

— Вот и доверяй вам, врачам. Сначала всё узнаете — а потом ещё и расспрашиваете пациентов.

Она присела на стул у кровати и начала заполнять какие-то бумаги.

— Что со мной? — спросил я.

— Похоже, что нервный срыв. Но теперь все опасности уже позади. Вам надо много отдыхать. И спать.

— Ненавижу сон. Скажите, Майра, я скоро умру?

Майра взглянула на документы, видимо, проверяя год моего рождения.

— Лет так через семьдесят, — ответила она. — А куда вы так торопитесь?

— Мне надоело жить. Скажем... я устал.

Она подняла голову.

— Надоело? Как так? Вам ещё и тридцати нет! Вы ещё не успели толком понять, что такое жизнь!

— То, что я узнал, уже успело мне надоесть.

Она коснулась моей руки.

— Полно. Вы не можете знать, что будет завтра. Жизнь меняется!

— Только не тогда, когда в вашей жизни нет смысла.

Майра посмотрела на меня с искренним сожалением.

— Не говорите так, пожалуйста. Я не люблю, когда люди отчаиваются. — Она было вернулась к бумагам, но снова подняла голову. — Вы назвали меня Лизой. Это имеет какое-то отношение....

— Нет. Уже не имеет.

— Неужели вы хотите умереть... из-за неё? Знаете? Хотите, я ей позвоню?

Я посмотрел на журнальный столик, где лежала моя барсетка.

— Возьмите мой сотовый телефон. Первый номер в списке быстрых наборов.

Майра набрала номер и пару секунд молчала.

— Абонент отключён, — печально проговорила она, после чего сжала мои руки и умоляюще посмотрела на меня. — Но не отчаивайтесь, прошу вас! Что я могу сделать для того, чтобы вам стало хоть немного легче?

— Не уходите. Побудьте немного со мной.

Она присела на кровать.

— Хорошо. Все больные спят, так что мне некуда торопиться. Я люблю ночную смену. И всегда кто-то просит, чтобы я с ним посидела. Я люблю сидеть вот так. Мне почему-то кажется, что становится легче не только кому-то, но и мне тоже.

— Спасибо. Вы чудесная девушка.

Майра смущённо заулыбалась.

Я ещё никогда не встречал таких врачей. То есть, врачей на своём веку я повидал немало, даже, можно сказать, гораздо больше, чем следовало бы. Но никто из них не умел лечить ни словом, ни взглядом. Несколько минут разговора с Майрой принесли мне ни с чем не сравнимое облегчение.

— Знаете, вы правильно сделали, что выбрали медицину, — снова заговорил я. — У вас на лице написано... нет, не так. Я смотрю на вас и думаю — вы родились для того, чтобы стать врачом.

— Спасибо, мне очень приятно это слышать! А кем работаете вы?

— Я арабист.

— Надо же, как и мой муж... может, вы его знаете? У вас это так — вы все как большая семья

И Майра... назвала имя и фамилию Джо.

От неожиданности я даже забыл про головную боль и приподнялся.

— Нет, таких совпадений не бывает... вы не поверите, но мы действительно вместе работаем.

— Вот так раз! — рассмеялась она. — Постойте-ка... а вы не тот Брайан, о котором он мне иногда рассказывает?

— Если он рассказывает исключительно хорошее — то, надо полагать, это я.

Майра радостно захлопала в ладоши.

— Это чудесно! Какой маленький этот мир...

— Может, хотя бы поэтому мы наконец перейдём на "ты"?

Майра поднялась и немного нервно прошлась по ковру, после чего приоткрыла окно, и в комнате стало прохладно. На улице пели ночные птицы и стрекотали сверчки.

— Как давно вы женаты? — спросил я.

— Почти семь лет. Неужели Джо ничего обо мне не рассказывал?

— Нет. У нас не принято говорить о личной жизни.

И я подумал о том, что на самом деле не знаю ничего о семейном положении доброй половины моих коллег.

— Знаешь, — перевёл я тему, — последние пять минут я думаю только о том, чтобы закурить.

Майра подошла к двери и заперла её на ключ.

— Только потому, что ты — друг Джо, — сказала она мне строго. — Надеюсь, главному врачу не придёт в голову навестить нас посреди ночи. Но подстраховаться не мешает.

После того, как я сделал пару затяжек, Майра достала из кармана халата пачку заморских сигарет.

— Никогда бы не подумал, что ты куришь, — сказал я, поднося к её сигарете зажигалку.

— Я курю. Редко. Под настроение. Раньше курила гораздо больше, но Джо это не нравится. Плюс ко всему прочему, ребёнок. Я не притрагивалась к сигаретам пять лет.

— У вас есть дети?

— Да. Мальчик. Адам. — Она помолчала. — Хочешь, завтра я позвоню снова? Она обязательно ответит, я обещаю!

Я прикрыл глаза и подумал, что неплохо было бы поспать.

— Хорошо, ты меня уговорила.

Майра будто бы прочитала мои мысли.

— Отдыхай. Я побуду тут, пока ты не уснёшь.

Я проснулся днём. Конечно, нельзя было точно сказать, утро это или же полдень — но через приоткрытые шторы пробивались лучики солнца. Я потянулся, так как после долгого сна тело было ватным.

Я чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Не было ощущения сухих простыней и жара, да и настроение моё немного улучшилось.

Вчерашняя беседа с Майрой успокоила меня. Теперь я понимал, чем же они так похожи с Джо. Этой лечебной молчаливостью и совершенно невероятной способностью чувствовать собеседника.

При свете дня комната выглядела совершенно иначе. Стены голубоватого оттенка делали помещение больше, а потолок — выше. Тут не было ничего лишнего. Всё идеально гармонировало друг с другом.

Я снова огляделся и заметил то, чего раньше не видел — букет цветов на журнальном столике.

— Доброе утро! Хотя, скорее, добрый день. — Майра появилась на пороге бесшумно и неожиданно. — Как ты себя чувствуешь?

— Гораздо лучше. Который час?

— Начало третьего. Ты проспал почти двенадцать часов! Я уже думала, что придётся давать тебе снотворное, но оно не понадобилось. — Она села у кровати и снова достала из тоненькой папки документы. — Ты действительно выглядишь лучше. Голова не болит?

— Нет, как ни странно. За последние две недели это стало привычным.

— Немудрено. Видел бы ты себя четыре дня назад! Труп, а не человек. Сейчас мы посмотрим, как поживает твоя температура.

И с этими словами Майра вручила мне термометр.

— Сегодня мы обойдёмся без капельниц? — с надеждой в голосе спросил я.

— Посмотрим, — рассмеялась Майра и достала стетоскоп. — Посмотри-ка на меня. Зрачки в норме. Сейчас мы тебя послушаем.

Меня проверили наивнимательнешим образом — измерили давление, послушали сердце и задали очень много вопросов по поводу моего самочувствия.

Майра осталась довольна проверкой.

— Ура! От капельницы ты спасён, но... придётся сделать тебе укол.

— Может, лучше поставишь мне две капельницы? — спросил я хмуро, расстёгивая рукав рубашки. — Или, может, четыре?

— Да ладно тебе, не хнычь, это всего-то укол!

— И в мыслях не было хныкать — тебе просто показалось.

Майра взяла крошечный шприц и набрала лекарство из ампулы.

— Я уже рассказывал тебе о моей любви к иголкам, правда? Каждый раз, когда у меня берут кровь, я падаю в обморок. И меня трясёт при одной мысли об уколах.

Но Майра была неумолима. Она сделала мне укол и в качестве приза за храбрость вручила мне резко пахнущую спиртом вату.

— Сдать кровь тебе ещё предстоит. Но немного позже. Завтра, думаю. Если всё будет хорошо, то через пару дней ты отправишься домой. Конечно, при условии, что ты не будешь работать. Тебе надо отдыхать. Кстати. К тебе пришли гости. Сейчас позову.

Гостями оказались Джо и полковник.

— Я оставлю вас, — сказала Майра. — Но только ненадолго. Не слишком утомляйте моего пациента.

Полковник села на кровать, а Джо устроился на небольшом стуле.

— Тебе уже лучше? — спросила полковник. — Я смогла зайти только сегодня — у меня было очень много дел. Что говорит доктор о твоём самочувствии?

— Я буду жить долго и счастливо, — ответил я и посмотрел на Джо. — Не могу поверить, что я упал в обморок у всех на глазах. Наверное, получилось эффектно.

— Более чем, — с готовностью кивнул тот. — Испугался даже Саймон!

Полковник тронула рукав своего пиджака.

— Я хотела задать тебе пару вопросов, Брайан. Это касается работы. — Она легко улыбнулась. — Ты можешь говорить о работе? Если нет, то мы отложим это на неопределённый срок.

— Всё в порядке, говорить я могу, — уверил я её.

— Я слышала, что доктор Альхадиф предлагал тебе учёбу в университете. Это так?

— Э... да, — ответил я, опять посмотрев на Джо.

— Надеюсь, ты согласишься?

Я в третий раз посмотрел на Джо, а потом перевёл взгляд на полковника.

— Соглашусь ли? Да, если честно, это предложение не оставило меня равнодушным, но... я думаю о том, что мне будет очень больно уходить.

Полковник покачала головой.

— Если бы Ник услышал такие слова, то он бы специально приехал из Тегерана, чтобы разорвать тебя на мелкие клочки, Брайан, — сказала она мне прохладно. — Я сказала, что собираюсь тебя увольнять?

— Нет, но... как же так? Я не понимаю.

— Я ищу кандидатуру на пост своего заместителя, и ты это прекрасно знаешь. Кроме того, я давно хотела дать новую должность Джо, так как в последнее время мне кажется, что я не оцениваю его работу должным образом. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Разумеется, понимаю. Думаю, это отличная идея.

Полковник удовлетворённо кивнула.

— Вот так и надо отвечать. Я уже испугалась, что ты ударился головой. Знаю, ты не любишь строить таких глобальных планов. Но их за тебя построила я. Отдыхай. Позвони мне за день до того, как решишь вернуться. И не волнуйся по поводу денег — все вопросы уже решены. — Она поднялась, но снова повернулась ко мне. — А если ты всё же решишь вернуться до того, как полностью выздоровеешь, то я всё же позвоню Нику. И тогда тебе точно не поздоровится.

Когда полковник вышла, Джо с улыбкой кивнул мне.

— Она знает, как тебя напугать.

— Простите... можно?

Мы с Джо почти синхронно повернули головы в сторону двери — и увидели Марику.

— Садитесь, мисс, — сказал Джо и уступил ей своё место. — Я как раз собирался пойти перекусить. С утра ничего не ел. Я ещё зайду, Брайан.

Марика присела и посмотрела на меня.

— Ты плохо выглядишь, — сказала мне она.

— Как мама?

— Ей гораздо лучше. Извини, я не знала, что ты в больнице. Если бы мне сообщили, то я бы пришла раньше. Мадам сказала мне только с утра. Я бросила всё и примчалась... я хотела поговорить, Брайан. Сначала я думала отложить разговор, ведь ты не очень хорошо себя чувствуешь, да и тебе совсем не понравится то, что я скажу...

— Всё в порядке, ты можешь говорить.

— Я выхожу замуж.

Я замолчал, думая о том, как отреагировать на эти слова.

— Что? — наконец, коротко переспросил я. — Но как... как?

— Прости меня.

— Ты можешь объяснить мне, что тут происходит — или же ты нуждаешься в наводящих вопросах?

Она молчала пару секунд, прижав ладони к щекам.

— Это получилось так глупо... и ты тут совсем не при чём, поверь мне. Я встречаюсь с ним довольно давно, чуть больше года. Он чудесный человек, правда. Но когда я увидела тебя...

— Я думаю, что продолжать не стоит.

— Пойми меня, пожалуйста, — снова заговорила она. — Я знаю, что поступила совсем не так, как следовало поступить, но все люди делают ошибки, и...

— Может быть, я смогу тебя простить. Человеческая душа и память — это две таинственные вещи, они порой творят такое, чего мы понять не можем. Так что, вероятно, я смогу тебя простить — но я не смогу простить самому себе того, что оказался... чёрт. А я ведь действительно тебе поверил, я влюбился по уши — и поделом мне, я наступаю на одни и те же грабли дважды! Сначала Мадена, потом — ты. И на своих ошибках не учусь. Ладно. Не плачь. Думаю, было бы уместнее, если бы плакал я, ты не находишь? Во всяком случае, хочется верить, что это милый молодой человек, который работает гораздо меньше меня и больше времени уделяет личной жизни. И я уверен, что характер у него получше моего.

— Он врач. Он работает тут. Хочешь, я познакомлю вас? Он...

Почему-то мне вспомнился недавний разговор с Майклом. В частности, его слова: " Пока душераздирающего события не случилось. Я только помолвлен".

Нет, хватит совпадений!

— А.. как его зовут? — спросил я.

— Майкл, — ответила она и, чуть помедлив, назвала фамилию.

— Чёрт бы меня побрал, — сказал я. — Что же. Передавай ему привет. Мы учились вместе. Он отличный парень. Нет, я говорю совершенно искренне — он действительно очень хороший человек. Добрый, умный, благородный. Береги его. Таких людей, как он, очень мало. Они почти перевелись.

Марика покрутила цепочку на запястье.

— Брайан. Я не знаю, что сказать. Правда.