Irilia — История одного дроу

Я родился в ту самую ночь, когда Дом Кенафин напал на Дом Хансзрин. Напал и стёр его из памяти Подземья, присвоив себе его положение в обществе, его стада рофов и, конечно же, его имущество: начиная от самой усадьбы и расквартированных в ней простолюдинов заканчивая многочисленными рабами, среди которых были и дроу, и не-дроу.

Моя мать — Матрона-Мать Дома Кенафин, женщина-дроу по имени Кирнилл. Отца я не знал. И это была самая маленькая проблема, с которой мне предстояло столкнуться. Моя мать родила меня в домашнем Святилище под песнопения моих старших сестёр, всех поголовно рьяных жриц Паучьей Королевы, о существовании которой я тогда и не подозревал. Не подозревал я и о том, что самая старшая из них, слишком высокая и слишком широкая в кости Бриза, уже тянет руки к жертвенному кинжалу, чтобы пригвоздить моё только начинающее биться сердечко к холодному камню алтаря, куда меня положили руки другой сестры Майи после выхода в этот мир.

Видите ли, так уж совпало, что я родился третьим. А третьи сыновья в семьях благородных дроу всегда приносятся в жертву тому самому божеству, о существовании которого я пока ещё не подозревал. Однако судьба оказалась ко мне милостива, потому что Бриза так и не пронзила меня кинжалом тогда. Где-то на штурме дома Ханзрин Ллот забрала к себе одного из моих старших братьев — магический огонь вражеского мага не оставил от него даже обувных пряжек, чтобы напомнить о том, что когда-то существовал на свете такой дроу по имени Дурдин Кенафин. Он умер. Я выжил.

Своё детство я провёл сначала под бдительным присмотром няни-рабыни из поверхностных эльфов. Говорят, она вскормила и вынянчила не одно поколение принцев и принцесс дома Кенафин. Я запомнил её, как бледную тень самой себя, одетую в мешковатое платье и с длинными седыми волосами, закрывающими изуродованное лицо. У неё были отрезаны кончики ушей, выколоты глаза, а щеки выжжены клеймами в виде эмблем дома Кенафин. Но, несмотря на всё, что с ней сделал мой народ, она качала меня на руках, пела мне колыбельные на своём певучем языке и дарила мне всю любовь, на которую было способно её обречённое на вечные муки во тьме сердце.

Я провёл в её обществе первые несколько лет жизни. Наверное, это были самые счастливые годы моего детства, потому что, едва научившись ходить и говорить, я стал полноправным членом общества дроу. Мне дали имя Фараун, фамилию Кенафин и не успел я оглянуться, как моя жизнь в одночасье стала не только насыщеннее на события, но и богаче на ощущения. И именно тогда я впервые узнал, что существует такое страшное слово как «этикет»… и впервые узнал, каков на вкус удар змееголовым хлыстом по голой спине.

Я поступил на услужение Майе, одной из моих старших сестёр, жрице Ллот и хранительнице домашнего святилища по совместительству. Я жил в святилище, спал на соломенном коврике в нише между огромными обсидиановыми пауками под начищенным до блеска сводом. Это было единственное место, где я мог не опасаться нарваться на удар змееголового хлыста, потому что с двух сторон меня охраняли каменные чудовища, слуги Ллот, а с третьей, тыльной, была монолитная чёрная стена.

Я редко чувствовал себя в безопасности. Натирая до зеркального блеска пол, я подсознательно ждал того, что в любой момент меня могут ударить. Смахивая пыль с изображений Паучьей Королевы, я старался, чтобы каждое моё движение говорило о смирении и подчинении, потому что знал, что стоит Майе углядеть хотя бы намёк на обратное, то наказание последовало бы незамедлительно. В присутствии сестёр или Матери-Матроны, я молчал и старательно фокусировал взгляд на собственных босых ногах. Однако жизнь успехами меня не баловала.

Мне было пять лет. Я был очень любопытен, и обычай смотреть в пол без видимой на то причины был мне непонятен. Я часто поднимал взгляд и говорил без проса. И получал за своё неповиновение почти всегда. Особенно старалась Бриза. Чем старше я становился, тем больше уверялся в двух вещах. Первая: она ненавидит меня за то, что я — мужчина и бьёт меня потому, что я маленький, слабый и не могу ей ответить. Вторая: я ненавижу её в ответ, потому что она большая, сильная, со змееголовой плетью и ей за то, что она меня бьёт, абсолютно ничего не будет.

В шесть лет я впервые в жизни чуть не умер. Я как раз протирал так полюбившихся мне обсидиановых пауков от скопившейся за день пыли, когда в святилище ворвалась Бриза. Видимо, она была чем-то очень расстроена, потому что едва завидев меня внезапно разразилась диким криком:

— Это ты во всём виноват, гадёныш!!! Из-за тебя я не только выставила себя полной идиоткой перед кучей простолюдинов, но и опозорила дом и Матрону-Мать!!! Жалкий ублюдок!! Презренный щенок!! Я возьму твою жизнь в оплату своего позора!!!

Я только и успел, что выронить ветошь, когда увидел, как она вынимает свой хлыст и замахивается. Не успела мягкая тряпица упасть на пол, как я уже со всей доступной скоростью карабкался вверх, используя вырезанные в стене паучьи лапы, как ступеньки. Бриза, остановив замах на полпути, с воплями ярости бросилась за мной. Гулкие звуки её подкованных серебром каблучков на сапожках о зеркальный камень пола не предвещали мне ничего хорошего и подстёгивали меня к более активным действиям по спасению собственной жизни. Это был первый раз в жизни, когда я осмелился не только ненавидеть жриц Паучьей Королевы, но и избежать кары.

Левитировать я пока ещё не умел, ровно, как и выпускать безвредный волшебный огонь. Майя считала, что такую бестолочь как я, годную только на то, чтобы с тряпкой ползать по Храму, учить чему-либо другому совершенно необязательно. С трудом взбираясь на высокий парапет второго яруса, я был с ней не согласен, потому что своим отказом она поставила нас в неравные условия. Бриза-то левитировать умела…

Но я всё же был быстрее, и именно отменная реакция, выработанная горькой практикой пережитых истерик, во время которых Майя любила использовать меня как живую мишень и забрасывать пыточными проклятиями, помогла мне избежать первой встречи с хлыстом, когда сестра с похвальной скоростью и мастерством впорхнула на парапет. Не желая искушать судьбу и чувство юмора Богини, я со всей возможной прытью припустил по парапету, ловко лавируя между ставшими за три года родными каменными пауками. Почему-то я знал, что они не дадут меня в обиду. И дело было даже не в Ллот и её божественной магии — просто и я, и они, были узниками этого огромного зала с алтарём, зеркальным полом и зеркальным потолком. Они были заточены в камень, а я… а я был пленником своего рождения. Мне по праву рождения положено было много страдать. «Чтобы не бунтовал», как выразилась однажды Майя в разговоре с Матерью Кирнилл, когда думала, что я не слышу.

Но вернёмся к тому вечеру. Мне удавалась избегать хлыста первые минуты погони довольно успешно. Однако ничто не вечно, и моя удача тоже испарилась довольно быстро. Бриза была высокая и крупная, ноги у неё были длинные. Куда мне с моим росточком в метр с кепкой, против неё. Хлыст с хищным шипением рассёк воздух, и несколько пар ядовитых зубов вонзились мне в плечи, лопатки и шею. Яд попал в кровь, перед глазами всё поплыло, ноги стали ватными, а сама сила удара просто смела меня с парапета вниз.

Краткий миг полёта с высоты в десяток метров сменился обжигающей болью в сломанном плече. Я впервые ломал кости, и ещё не знал, что и это можно стерпеть, не издав не звука. Мой пронзительный вопль, наверное, был слышен даже во дворе. А Бриза… ей только этого и надо было.

Спланировав вниз, она довольно оскалилась, глядя на меня сверху вниз: беспомощного, воющего от боли в сломанных костях и полностью предоставленного её милости. Последнее, что я ясно запомнил, было то, как она, сверкая большими красными глазами, заносит плеть снова и снова, и я истошно кричу, потому что боль буквально разрывала меня на куски. Плечо, спина, плечи, шея, грудь, ноги, живот и лицо — всё горело огнём. Я молил Богиню, чтобы даровала мне забвение, но Королева Пауков посчитала, что я и так справлюсь.

Будь её воля, сестра бы и ногами меня пинала. Но, к моему счастью, не успела, потому что я и без того кричал очень громко и на мои крики сбежался весь Дом Кенафин, включая Матрону Кирнилл и нелюдимого домашнего мага, мужчину по имени Малар, которого я видел от силы-то раза два за всю свою жизнь и который приходился мне братом. Старшим братом. Его присутствие многое решило в тот день — моё почти бездыханное, наполненное ядом и избитое тельце оставили именно на его попечение. Если бы он не пришёл, и не высказал своё тихое слово, то Бриза засекла бы меня насмерть. А я даже не знал бы за что…

Очнулся я только три дня спустя, слабый и чуть живой, и осознал, что нахожусь уже не в ставшем привычным святилище с моими друзьями-пауками, а лежу в незнакомой постели на мягкой подушке и укрыт чем-то большим, мягким и тёплым. Правда, тепло это я ощущал весьма посредственно — ваш покорный слуга из-за обилия смоченных в целительных мазях бинтов больше походил на забальзамированную мумию, чем на кого-либо живого.

Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни головой. Максимум, что я мог так это двигать глазами и то уставал от этого занятия так, будто всю ночь провёл, полируя алтарь. Однако тогда и это казалось мне огромным достижением, потому что значило, что удовлетворить своё не к месту разыгравшееся любопытство я вполне способен.

Итак, это была комната. Довольно большая комната. В ней хватало места и для очага, и для книжных полок, забитых фолиантами, свитками и разными другими блестящими штуковинами, которые опознать я не смог, как ни пытался, и для постели, на которой я сейчас лежал, и для большущего письменного стола с золотым подсвечником. В подсвечнике горела свеча, и её свет больно резал мне глаза каждый раз, когда я смотрел непосредственно на огонь. А за письменным столом скрючился в три погибели над какой-то рукописью невысокий худощавый дроу в тёмно-пурпурной мантии.

Почувствовав на себе мой взгляд, он резко поднял голову, отчего его короткие волосы сверкнули в свете свечи снежной белизной, а в тёмно-синих глазах заиграли зелёные искорки. Потом обернулся ко мне, и улыбнулся. Это была первая добрая улыбка, которую я видел в своей жизни. Никогда я не пугался так сильно, как в тот самый момент, когда её увидел.

2.

Учеником Малара я так и не стал, хотя он и утверждал, что у меня к волшебству есть все необходимые способности. Просто я не хотел становиться волшебником — все эти высокие материи пугали меня едва ли не сильнее, чем шестиголовые хлысты моих сестёр-жриц. Я искренне уважал Малара за его столь непривычную мне доброту, смелость и магическое искусство, но, видит Ллот, не чувствовал себя готовым последовать по его пути.

К тому же, для ремесла воина у меня тоже были все необходимые способности. Жизнь в домашнем святилище бок о бок с алтарём, обсидиановыми пауками и вспыльчивыми и скорыми на расправу жрицами сделала меня ловким, выносливым и молчаливым. Прятаться я научился раньше, чем правильно произносить собственное имя, а природное любопытство позволяло мне усваивать новые знания буквально на лету. Думаете, хвастаюсь? Ничего подобного! Практикой проверено.

Я прожил у Малара в общей сложности три полных года. За это время я не только научился читать и писать, но и прочёл большую часть библиотеки своего брата. Это были обычные книги — к магическим меня не подпускали охранные заклинания, наложенные им загодя. Когда я осмелился спросить его, зачем он это сделал, то получил исчерпывающий ответ:

— Ты думаешь, что я не доверяю тебе, братишка? Зря, потому что это не правда. Я доверяю тебе больше, чем кому-либо в этом доме. Но я не доверяю этим книгам…. Ты даже представить себе не можешь, какое зло хранят их страницы…

Но, несмотря на ужасы заколдованного шкафа, чьи обитатели почти каждую ночь пугали меня потусторонними шепотками на разных незнакомых языках, скрипами, скрежетами и рычанием вперемешку с истеричным демоническим смехом, книги всегда вызывали у меня живой восторг.

Они были разными эти книги: интересные истории о волшебниках, драконах, дартиирах и рыцарях-людях, которые Малар называл сказками и объяснял, что на поверхности их читают детям на ночь, мифы и легенды народов Верхнего мира, описания животным и растений, попались даже несколько сборников эльфийских стихов и один человеческий песенник. Помню, я очень удивлялся, когда читал про любовь, сострадание, дружбу, которые неизменно преследовали героев из одной истории в другую.

Я спрашивал Малара, но тот мало, что мог объяснить, потому что и сам понимал меньше половины из того, про что там было написано. Однако трудности перевода не стали большой проблемой, потому что, несмотря на то, что я путался в романтических отношениях между героями, политическая подоплёка в виде дворцовых интриг, подсыпания яда в вино из потайного отделения в перстнях, метких ударов кинжалами под рёбра из-под полы плаща была мне более чем понятна. Ещё бы, ведь я жил в обществе, где всё это было обычным делом.

К концу второго года я уже довольно свободно владел не только своим родным языком, но и мог внятно изъясняться на языке гоблинов, орков, кобольдов, хорошо понимал язык глубинных гномов, дартииров и людей. Малар так же научил меня паре простых слов на языке стихийных духов: воды, огня и земли. Он говорил, что если я, не дай Ллот, окажусь на поверхности один и в светлое время суток, то мне понадобиться любая помощь, которой я смогу воспользоваться.

К концу третьего года, я не только окреп физически и умственно, но и попал в поле зрения мастера оружия Дома Кенафин по имени Фзул. Это произошло вечером, когда свет Городских Часов, которые все дроу Чед Насада по привычке называли Норбендаль, почти погас. Я шёл из домашней библиотеки, нагруженный нужными для исследований Малара свитками и фолиантами так, что едва не скрывался под ними целиком.

Было довольно поздно, поэтому я не рассчитывал никого встретить и почти не смотрел куда иду, потому что был слишком увлечён тем, чтобы не упасть самому и не дать упасть той горе бумаги, которую нёс. Однако годы беготни по парапетам в святилище не прошли даром и здесь — равновесие я держал довольно ловко. И тут со мной случился мастер Фзул.

Знаете, есть неприятности… и есть Неприятности. Мне повезло с последними. Не видя ни гоблина из-за книг, я со всего маху налетел на не успевшего (хотя скорее не возжелавшего) уйти с моей дороги оружейника. БУХ! И двойной шмяк. Столкновение выбило меня из равновесия, тяжёлые книжки в это же мгновение вылетели из моих рук… и посыпались на распластавшегося на полу оружейника, которого в свою очередь выбил из равновесия ваш покорный слуга. Сколько нового я о себе узнал в тот вечер!... и с каким артистизмом всё это было озвучено!.. в пору бежать за блокнотиком.

Собственно, я и побежал, но не за блокнотиком, а спасая свою жизнь. Мастера Фзула я знал не лучше Малара в своё время и нутром чувствовал, что если он возьмётся меня бить, то ни одно снадобье брата-мага меня уже не спасёт. Далеко я не убежал, потому что почти сразу почувствовал на своей лодыжке чьи-то цепкие, но совершенно незнакомые пальцы. Равновесие снова ушло прогуляться, и я поцеловался с каменным полом и погодя больно приложился животом в жёсткие корешки разбросанных по всему коридору книг.

— Далеко собрался, паучок?

Я поднял голову и почти что нос к носу столкнулся в иссечённой шрамами физиономией оружейного мастера, которая смотрела на меня парой больших красных глаз, которые у меня почему-то вызывали смутные ассоциации с демоническим огнём. Некоторое время мы смотрели друг на друга (я собрал в кулак всё своё нехитрое мужество и не дал ни одному мускулу на лице предательски дрогнуть), потом Фзул неожиданно усмехнулся, сверкнув белыми зубами и, одним движением руки вздёрнув меня на ноги, почти дружелюбно так поинтересовался:

— Уж не тебя ли это Бриза года три назад по Храму гоняла, как каменную крысу, а, паучок?

Я только и смог, что тихо то ли пропищать, то ли прохрипеть (от волнения голос отнялся):

— Да.

Усмешка на жутковатом лице тёмного эльфа стала шире, а рубиновые глаза вспыхнули ещё ярче, чем напугали меня ещё больше:

— Дерзко, очень дерзко. А правда ли это, что ты умудрялся уклоняться от каждого второго удара змееголового хлыста, когда убегал?

— Простите, я не помню, — ответил я уже более твёрдым голосом и не соврал.

— Жаль, очень жаль. Из тебя мог бы получиться хороший воин, способный отстоять честь Дома Кенафин и принести ему ещё большую славу и почёт. Хочешь быть воином?

Я постарался кивнуть как можно убедительнее. Потому что быть воином я хотел, наверное, больше, чем убить Бризу Кенафин. В моём воображении быть воином значило в той или иной степени управлять своей жизнью. И я упорно хватался за эту мысль, потому что надеялся, что потом, повзрослев, смогу не только отомстить за свою боль, но и мечом расчертить себе свою собственную нишу в этом аду. О большем, я не смел и мечтать, из опасений, что Богиня заинтересуется моими мечтами и тогда жизнь можно было бы смело считать пропавшей за зря.

Фзулу мой ответ понравился, потому что он перестал усмехаться и теперь только оглядывал меня своими светящимися демоническими глазищами. Я терпел. Знал, что смогу стать воином только под его руководством и только благодаря его рекомендациям, отзывам и другим его словам, имеющим ко мне отношение, смогу получить то, что называлось «путёвкой в большой мир». Как видите, в девять лет я уже довольно точно представлял, чего именно хочу. Немногие в этом возрасте могли этим похвастаться.

— Как тебя зовут?

— Фараун Кенафин.

— Младший принц, значит?

Я не ответил. Впрочем, оружейник ответа и не требовал. Вместо этого задал новый вопрос:

— Какое оружие тебе больше всего нравиться, Фараун Кенафин?

— Меч, — ляпнул я первое, что пришло в голову, а потом нерешительно добавил: — И кинжал, может быть.

Оружейник задумчиво хмыкнул, оглядывая мою худенькую совсем не презентабельную фигурку. А потом утвердительно кивнул и сказал:

— Пойдёт. Сколько тебе лет?

Я прикинул годы по пальцам, прежде чем ответить:

— Девять.

— Мал ещё… да ничего. Увидимся через год, паучок!

И ушёл. Хотя уместнее было бы сказать, растворился во мраке коридора. Оружейник двигался совершенно бесшумно с грацией какого-то хищного животного с поверхности: усатого, клыкастого, когтистого и с длинным хвостом. Кажется, оно называлось кошкой. Так вот, Фзул двигался, как эта самая кошка. Красиво двигался. Я тоже так хотел. Но пришлось спешно собирать разбросанные книги. Малар хоть и был необычайно добр для тёмного эльфа, но жутко злился, когда его требования не исполнялись вовремя. В таких приступах злобы даже Бриза обходила его стороной.

Каким-то чудом, я успел вовремя, и буря не разразилась. Малар молча принял у меня фолианты и свитки и снова углубился в какие-то свои исследования. Я, стараясь двигаться как можно тише, прокрался в отведённый мне закуток в его комнатах и, упав на одеяло, служащее мне кроватью, почти мгновенно заснул. И снился мне залитый солнцем эльфийский лес и золотоволосый силуэт кормилицы, танцующей в солнечных лучах под звуки хорошо знакомой мне песни… было ли это сновидение знаком? Я не знаю. Я просто спал и наслаждался той красотой, которую случайно подсмотрел.

Весь следующий год прошёл под знаменем «паучка». Это была первая и последняя кличка, которую мне когда-либо давали. К десяти годам я ещё немного подрос, слегка оформился и даже перестал казаться таким болезненно худым, недокормленным ребёнком, каким казался раньше. Старая одежда стала мала, и пришлось идти в домашней портнихе за обновками, который я сейчас старательно снашивал. А Паучком меня начали называть с лёгкой подачи мастера оружия, который как бы случайно проговорился об этом в обществе моих старших сестриц. Я не обиделся. Я стал носить это прозвище со всей возможной гордостью, которая мне позволялась.

Но вскоре мне исполнилось десять, и то место, которое обычно занимал Малар, вскоре занял мастер Фзул. Занял очень прочно и очень основательно. Первое наше занятие я помню очень хорошо, потому что остался один на весь день и всю ночь в тренировочном зале. Мастер заставил меня выучить на зубок все и каждую надпись, которые украшали стены и потолок этого зала, сказав, что именно по этим принципам и будет складываться моя жизнь после того, как я выйду отсюда через десять лет.

Сами принципы были просты, понятны и одновременно наполнены глубинным смыслом, которого я пока ещё не был в состоянии постичь. Поэтому я просто заучивал их, как стих:

— Любое доверие глупо.

— Тьма одновременно и друг, и враг.

— Исполняй приказы и живи.

— Хвала Ллот; любая победа — её милость.

— Матроны знают лучше всего.

— Лучший нож — невидимый нож.

— Не доверяй никому больше, чем доверяешь себе.

— Те, кто следят за своей спиной, принимают смерть спереди.

— Идти вразрез с интересами Дома и Королевы, значит, идти в могилу.

И так раз за разом до того самого момента, когда дверь в тренировочный зал распахнулась и впустила в помещение мастера Фзула, который был слегка навеселе. Проходя мимо, он добродушно потрепал меня по голове и скрылся в своих покоях, бросив напоследок бодренькое «Молодец, паучок». Я посидел, посидел немного, потом кивнул сам себе, мол, да, действительно молодец, и продолжил монотонно бубнить свои девять заповедей. Я бубнил их до тех пор, пока оружейник не велел мне перестать бессмысленно сотрясать воздух и заняться чем-нибудь полезным. Например, смахнуть пыль с клинков на оружейной стойке. За этим занятием я провёл оставшуюся половину дня.

3.

Честно говоря, я не совсем уловил тот момент, когда не раз битый мальчик по имени Фараун «Паучок» Кенафин стал превращаться в молодого, довольно привлекательного и тёмного эльфа по имени Фараун «Паук» Кенафин. Всю свою жизнь я карабкался куда-то по огромной чёрной лестнице, у которой не было перил. Мастер Фзул просто увидел меня, схватил за воротник и, оттащив в сторону, заставил передохнуть. И дал время подумать и определиться…

Мастер Фзул оказался настоящим воплощением Девяти Адов. Он не видел во мне младшего принца Дома Кенафин. Он видел во мне всего лишь юного ничего не умеющего и не знающего, а потому криворукого, кривоногого и тупого ученика. А ещё он мне не доверял ничего мало-мальски стоящего — наверное, думал что сопру…

Я молчал и терпел, выуживая из его беспорядочных, подчас хаотичных уроков крупицы знаний. Метать ножи (по мнению учителя карьера воина начинается непременно с метания ножей) я научился сам — мастер оружия только поправил мою руку и в двух словах объяснил, как целиться и как бросать. На освоение этого искусства у меня ушло почти полгода. Потом мастер Фзул встал, похлопал меня по плечу и сказал:

— Молодец, паучок! А что ты скажешь на это… — и привязал к одному из моих ножей тонкую металлическую леску. Настолько тонкую, что я едва мог разглядеть её невооружённым глазом. Почувствовать мог, но не рассмотреть.

— Тонкая.

— Как паутинка, верно?

— Верно, — я начал понимать, куда он клонит. — Каждый паучок должен уметь плести свою паутинку, верно?

Он довольно усмехнулся, отчего вызвал у меня новый приступ ужаса. Всё-таки шрамы на лице — жуткая вещь.

— Быстро соображаешь. А самое главное — очень к месту. У нашего паучка пока что очень короткое жало. Я подумал, почему бы нам не сделать его чуток подлиннее.

Я кивнул. Идея мастера мне понравилась, и мы начали над ней работать. Метать кинжал с леской оказалось не в пример труднее, чем кинжал без лески. Леска постоянно норовила отклонить кинжал в сторону, сбить прицел и вообще всё испортить. Не говоря уже о том, что такие броски требовали больших усилий, чем обычные — я быстро выматывался и частенько резал пальцы о леску. Это нервировало. Пока я не задумался: а может дело не во мне?..

Едва эта мысль закралась в мою голову, она уже не желала уходить. Мне нужен был совет, наставление или что-то хотя бы отдалённо напоминающие первые два. Сидя в своей конурке рядом с тренировочным залом, я смотрел на нож и металлическую леску, привязанную к его истёртой от многочисленных прикосновений рукояти. Вроде бы сам кинжал не выглядел ущербным в той или иной мере: лезвие острое, баланс тоже в пределах нормы. Но почему тогда я постоянно промахиваюсь?! И тут взгляд притянулся к леске…

Мастер Фзул как привязал её к гарде кинжала, так она там и осталась. Между тем, я давно заметил, что на эфесе кинжала, как раз под шишечкой, находилось одна очень соблазнительная выемка. А что если привязать леску туда? А потом посмотреть, что же будет? Ну, я и привязал — ради интереса. Тогда я понятия не имел ни о стрелах, ни о мастерах эльфах с поверхности, которые считали своим основным оружием цепь с наконечником на конце, ни о чём-либо другом подобном. Это знание пришло позже.

Следующим утром, когда мастер Фзул в очередной раз исчез куда-то, и я остался один, ваш покорный слуга вдоволь наигрался со своей новой игрушкой. Управлять кинжалом с помощью лески, прикреплённой к эфесу, оказалось не в пример легче, чем к гарде. Но менее утомительной сама процедура не стала… впрочем, я очень быстро привык и со временем почти перестал обращать внимание на это маленькое неудобство.

Пять лет пролетело как один день: очень длинный и очень утомительный. Мастер Фзул, наконец, забросил свои исчезновения и занялся мной всерьёз. Я научился драться на ножах, метать кинжалы и любой другой предмет пригодный и не пригодный для метания и, собственно говоря, просто драться. Кроме того, мы начали осваивать такое оружие, как меч. Были дни, когда я хотел взвыть, вылететь вон из зала, найти Бризу и сказать ей: «Бриза, я так больше не могу. Убей меня, и покончим с этим». К счастью, таких дней было не много, и я умудрялся не думать о своей старшей сестре слишком уж часто.

За прошедшие пять лет я ещё больше вытянулся и ещё больше оформился. Теперь мы с учителем были почти одного роста и почти одного сложения. Только он со шрамами на лице, а я — без. У нас даже цвет глаз был почти одинаковый: насыщенно-синий, кажущийся почти чёрным при свете свечей и кроваво-красный во тьме. Мы по-прежнему называли друг друга «паучок» и «мастер Фзул», но эти слова давно перестали быть просто словами. Иногда мне казалось, что если бы у меня был отец, то он был бы очень похож на моего учителя, потому что я до сих пор не могу назвать ни одного случая, когда мы не поняли бы друг друга.

Он научил меня использовать свой природный дар к левитации и магическому огню и попутно отпустил пару ласковых в сторону Майи, которая сама должна была меня этому учить. Эти слова до сих пор иногда стоят у меня в ушах, и я подчас не могу совладать с собой и начинаю краснеть. Он позаботился о том, чтобы я раз и навсегда усвоил все девять заповедей, по которым жило общество, в котором мне предстояло жить, а три из них заставил зазубрить так, чтобы от зубов отскакивали в любое время дня и ночи. И не ленился устраивать проверки, которые я кое-как, но умудрялся сдавать.

Вот и сейчас мы сидели в моей коморке на том тюфяке, который служил мне кроватью. Я был в ночной сорочке и поддетых под неё повседневных брюках, босой и заспанный. Фзул Кенафин, сидящий рядом, выглядел куда более бодро в своей тёмно-синей тунике, чёрной рубашке и тёмных брюках, заправленных в высокие сапоги. На поясе у него висел кинжал в простых ножнах, но с большим голубым камнем, вставленным в эфес. У наших ног на полу горела свеча в серебряном подсвечнике, и хотя её свет неприятно резал нам глаза, никто из нас не делал попыток её потушить. Это было бы равносильно тому, что и провал вызова.

— Запомни, паучок, ничего в этом мире не стоит дешевле жизни. И если ты не будешь достаточно осмотрителен и дальновиден, то и оглянуться не успеешь, как окажешься трупом. Если положить на одну чашу весов твою жизнь, а на другую твои доспехи, твоё оружие, твою одежду и обувь, то вторая чаша наверняка перевесит первую. Итак, мальчик мой, кем ты хочешь стать, когда станешь совершеннолетним?

Вопрос застал меня врасплох.

— Я никогда не заглядывал так далеко в будущее, мастер Фзул.

Кажется, моя откровенность его позабавила.

— Но, всё же, если представить, что мы оба доживём до твоего совершеннолетия, кем ты хочешь стать, когда его достигнешь?

Тут я задумался, что называется, всерьёз. В конце концов, я решил быть откровенным до конца. Почему-то я знал, что если я скажу что-нибудь богохульное, то мой собеседник не побежит к Матроне-Матери, чтобы меня заложить.

— Я хочу попасть в Военную Академию и стать воином.

— А почему не магом?

— Не знаю. Магия, безусловно, полезная вещь, но посвящать жизнь её изучению я не хочу. Я вообще думаю, что каждый должен заниматься тем, что ему больше нравиться.

— Что ж, интересно. А ты никогда не задумывался над тем, что если бы ты стал магом, то смог бы убить Бризу намного раньше и намного быстрее, а, паучок?

Я на какое-то время застыл, полностью смятённый. И откуда он узнал? Не от Малара же, в самом деле. Немного прейдя в себя, я всё же смог выдавить:

— Я не хочу становиться магом, мастер. И убивать Бризу мне не за чем — она жрица Ллот и мы должны уважать её и чтить. Понятия не имею, откуда вы это взяли…

Он мне не поверил. По глазам видно, что не поверил. Да что там! будь я на его месте, я бы тоже такому сбивчивому лепету не поверил.

— Тебе надо научиться врать убедительнее, паучок, иначе пропадёшь.

Я кивнул и уставился на горящую свечу. А что ещё оставалось делать? Он раскусил меня, как гнилой орех. Так что я понял, что терять-то в сущности уже нечего, набрался храбрости и спросил:

— Как вы узнали?

Мастер оружия Дома Кенафин изобразил уже знакомую мне усмешку, которая могла значить всё что угодно. А потом совершенно ничего не значащим голосом произнёс:

— Малар — мой сын. Как и ты, впрочем. Раз уж я не могу ничего изменить, то, по крайней мере, должен быть в курсе всего, что с вами происходит.

— Как это? — ничего умнее мне в голову не пришло; ещё недавно я думал, как хорошо, чтобы мой неведомый мне отец был таким, как мастер Фзул, а тут — получи в подарочек. — В смысле, я имею в виду… как давно?

— Как давно — что? — усмешка стала чуть более кривоватой, чем обычно, а в синих глазах мастера… нет, моего отца (наверное, стоит начать привыкать называть его так) появился ироничный огонёк.

— Да всё! Сговор этот мужской, например…

— Сговор… никогда не думал об этом, как о сговоре, но пусть будет так, если тебе легче… с тех пор, как я стал, скажем, не так привлекателен, как раньше. Матрона Кирнилл больше не захотела видеть меня в своей спальне и выбрала себе другого патрона, но было уже поздно — она была уже беременна Маларом. Малар родился, проявил недюжинный магический талант и остался старшим принцем. После него родились Майа, Бриза и остальные, а потом Матрона Кирнилл по каким-то причинам вновь проявила ко мне интерес и, как результат этого интереса, родился ты. Если бы бывший младший принц Дурдин не отдал душу Ллот в ночь твоего рождения, тебя бы принесли в жертву Богине. С тех пор я за тобой и наблюдаю…

Я слегка поморщился и запустил пятерню в свою взлохмаченную со сна шевелюру. Волосы уже отрасли почти до плеч и я машинально отметил, что ещё чуть-чуть и можно будет вязать их в хвост. Краем глаза посмотрел на… отца и отметил, что тот тоже вяжет свои длинные (на ладонь ниже лопаток) волосы в простой и незамысловатый хвост. Ещё я отметил (давно, но это уже и неважно), что он своих боевых отметин на лице совсем не стесняется и даже, наверное, гордится ими.

— Откуда у тебя эти шрамы?

Фзул негромко фыркнул, чтобы не сбить пламя свечи, которая стояла на полу всего в полушаге. Коморка у меня была жуть, какая крохотная. Место у камина в комнате Малара и то было больше.

— В битве получил. Огненный шар взорвался в нескольких шагах и ожог мне лицо. Большую часть ожогов удалось убрать с помощью целительных чар и лечебных эликсиров, но не все. Переживать по этому поводу не стоит — шрамы украшают мужчину. В большинстве случаев.

Я не смог сдержать улыбки. Мой отец, оказывается, ещё и оптимист. «В большинстве случаев», как же. Но вместо этого сказал другое:

— Но ты по-прежнему мастер оружия, не так ли?

— Просто пока что не нашлось никого лучше. Но вернёмся к теме нашего разговора. Ты, паучок, хочешь стать воином. Причины — твоё личное дело. Заповеди ты учил. А теперь скажи мне вот что… с точки зрения воина, какие из них будут более чем полезны?

Ответ созрел мгновенно, потому что ваш покорный слуга выбрал наиболее привлекательные для себя положения заранее.

— Тьма одновременно и друг, и враг. Лучший нож — невидимый нож. Не доверяй никому больше, чем доверяешь себе. Те, кто следят за своей спиной, принимают смерть спереди.

— Хорошо! А как насчёт той, которая говорит, что любое доверие глупо?

Я подумал и пожал плечами.

— Она тоже хороша, но не везде подходит. Вернее, не со всеми. Одним можно доверять, другим наоборот нельзя.

— Ну, а что думаешь лично ты?

— Я бы не слишком полагался на доверие, когда стоит вопрос о моей собственной жизни. Это вполне естественно, как мне кажется.

Фзул некоторое время разглядывал меня, словно рядом с ним сидел не эльф, а какая-то безумно редкая букашка, которую совсем недавно пронзили булавкой и засунули под стекло. Чем мои суждения его так заинтересовали? Я был уверен, что половина тёмных эльфов вокруг думает так же. Что я ему и сказал минутой позже. Его реакция на мои слова поставила меня в эмоциональный тупик.

— В том-то всё и дело, паучок, что так, как ты, думают только некоторые наёмники из Брэган Д’Эрт, да ещё пара отщепенцев из служителей Ваэруна. Твои суждения подразумевают равенство, а в нашем мире равенства, увы, нет. Королева Пауков его не допускает.

— Так зачем нам такая Королева тогда?

Он снова усмехнулся.

— Хороший вопрос… если б ты знал, сколько раз я его себе задавал, то удивился бы… До твоего совершеннолетия осталось, как минимум, ещё пятнадцать лет ждать: пять лет здесь и ещё десять в Военной Академии, коль ты решил стать воином. Потом ты вернёшься обратно сюда, а вот каким ты сюда вернёшься — это уже будет зависеть только от тебя. Я бы хотел, чтобы ты вернулся точно таким же, каким и ушёл. Уважь старика, паучок.

Помните, я говорил, что мой отец оптимист? Теперь мне кажется, что я ошибался. Он был оптимистично настроенным пессимистом. Не скажу, что его слова сказали мне что-то новое. Я с самого начала подозревал, что в Академии на нас будут, мягко говоря, давить. Но с другой стороны, чтобы остаться собой надо знать, чему верить, а чему — нет. Я же не знал о поверхности практически ничего. Это нервировало. Мучимый подобными мыслями, я не заметил, как вслух протянул:

— Не такой уж ты и старик, мастер Фзул.

— Я родился ещё при старой Матроне, парень.

— Э… я не буду брать свои слова обратно, но… ты хорошо сохранился для своих, хм… шести веков, да?

Мой отец и учитель хохотнул и скосил на меня сияющий смехом и гордостью сапфировым глазом и заметил:

— А тебя нелегко смутить…

Я скромно промолчал.

4.

В положенное время я, как и все благородные мужчины Десятого Правящего Дома Кенафин, отправился на обучение в Военную Академию. Стоя в толпе точно таких же, как я молодых и смущённых парней у огромных каменных ворот, я и представить себе не мог, чем для меня обернутся десять лет добровольного заключения в этой каменной пирамиде.

На втором году обучения, я случайно подслушал разговор старших наставников и узнал, что мой брат Малар впал в немилость и был принесён в жертву Королеве Пауков в домашнем Святилище. Ллот приняла жертву, но обсидиановые пауки, как один, покрылись сетью трещин на своих насестах на парапете, что над алтарём, и рухнули вниз, едва сердце домашнего мага покинуло его грудь. Один из пауков упал прямиком на Майю и задавил жрицу насмерть. Это происшествие так необычно, что Матрона Кирнилл запросила помощи в толковании этого явления у верховных жриц из Арах-Тинилит.

В груди нехорошо кольнуло, в глазах защипало, и я поспешил скрыться, чтобы никто не видел, как погано мне стало в тот момент. Перед глазами как наваждение стояла картинка более чем десятилетней давности: Малар, живой и здоровый, сидит за своим столом и улыбается мне той самой доброй улыбкой, которая перепугала меня до смерти, а сейчас вызывала чувство глубокой печали и неверия. Это было наивно, но я просто не мог поверить, что он мёртв! Такой умный, всегда осторожный и перестраховывающийся Малар — и мёртв.

По щекам потекли горячие солёные ручейки, в которых я с удивлением узнал слёзы. Они залили моё лицо, капали с носа и закатывались в рот, отчего там стало одновременно и горько, и солёно-сладко. Горло сдавило спазмом, и чтобы дышать мне приходилось делать короткие частые вдохи. Богиня, я в прямом смысле этого слова рыдал! Единственный рыдающий дроу во всём Чед Насаде! Ууу, пора бы прекратить этот цирк…

Вспомнились слова из давно прочитанной книжки: «Поплачь — станет легче». Возможно, возможно, но, к сожалению, я не имел на это право. Не теперь. Тоска по брату, которая сейчас разъедала меня на куски, как кислота, была мне нужна, чтобы выжить в этом аду. Если я её отпущу, то расклеюсь. А вот если она останется со мной, то мне будет ради чего возвращаться.

До своей комнаты я добрался более или менее благополучно. Закрыв за собой дверь, я окинул взглядом комнату. Всё, как всегда: узкая кровать, встроенный в стену шкаф, ковёр, простой железный подсвечник с затушенной свечёй, пустая книжная полка, и два вбитых в стену клинышка. На одном висел пивафри, на другом — оружейный пояс. К оружейному поясу я и потянулся…

Через полчаса я снова шёл по коридору. Обед я пропустил, но на следующее за обедом собрание-лекцию об «опасностях верхнего мира» пришёл вовремя. Их у нас читал старший наставник Гулдор. Второй год слушаю его разглагольствования на тему, какие все там наверху злые и кровожадные, второй год смотрю на жутко вдохновлённые рожи своих товарищей по оружию, которые ловят каждое его слово и никак не могу отделаться от чувства, что каждый раз что-то упускаю.

Старший наставник Гулдор — личность вообще нестандартная. Из всех слов, более или менее подходящих для его описания, самым подходящим будет усилительное слово «слишком». У него слишком высокий рост, слишком длинные руки и слишком широкие плечи. Волосы на голове слишком короткие, а серьга в уже слишком тяжёлая и камень в ней слишком крупный, чтобы это выглядело красиво. На его лице слишком выдающийся подбородок и взгляд его серых глаз всегда слишком пристальный, чтобы это казалось естественном. Голос у него был слишком громким, а поскольку он сам слишком любил восклицательные интонации, то эхо от его восклицаний слишком часто резало нам уши. Однако держали его здесь вовсе не из-за экстравагантного вида, а из-за того, что у него был очень нужный Ллот талант — любое сказанное им слово всегда было слишком убедительным, чтобы не вызвать ответной реакции в молодых умах.

Я слушал эти лекции в пол уха. Существовали определённые прописные истины, шаблонные ответы на шаблонные вопросы, которые исправно выдавались вашим покорным слугой, когда старшему наставнику вдруг приспичивало меня спросить о чём-либо. Для достоверности оставалось подпустить фанатичного огонька в глаза и благоговейности в голос, и он, довольный собой и своей наукой, отходил. Других учеников мучить. Хи-хи.

Однако сегодня, судя по всему, был особенный день. Почему? А просто потому, что сегодня лекцию вёл не старший наставник Гулдор, а кое-кто посерьёзней. И попроницательней тоже. Не говоря уже о том, что посимпатичней.

Мы вошли в аудиторию, расселись по своим местам. Моё место располагалось на противоположном конце класса. Если бы наставник стоял лицом к входу, то ко мне он стоял бы спиной. Если б вы знали, сколько раз я мечтал всадить в эту спину метательный нож и сколько раз одёргивал себя на самом интересном и невыгодном для себя месте — своём раскрытии.

Вообще-то у нас здесь запрещено носить оружие, если только оно не выточено из дерева. Да и деревянные клинки запрещается выносить за пределы тренировочных залов под страхом наказания. А у меня под одеждой (и в других не менее интересных местах тоже) ежедневно спрятано минимум по два ножа. Сегодня я впервые нарушил эту традицию и рассовал по складкам весь свой метательный арсенал: пять метательных ножей, три метательных лезвия и ещё пять метательных «паучков». Жертвоприношение Малара сделало меня ещё более подозрительным, чем обычно. Как и я, он был мужчиной, благородным мужчиной, из Дома Кенафин. Это наталкивало на очень нехорошие мысли вплоть до таких, что удача в лице милости Королевы Пауков начала поворачиваться к нам задом. А это не есть хорошо…

От мрачных мыслей меня отвлёк мелодичный перестук каблучков по каменному полу. Звук доносился из тёмного коридора со стороны входа в забитую молодыми отпрысками знатных семейств залу и стремительно приближался. Скрипнула дверь и…, в аудиторию вошёл наставник Гулдор.

По классу прошёл разочарованный вздох — многие ожидали увидеть нечто привлекательнее, чем этот горластый тип с уродливой серьгой в ухе. Для некоторых два года воздержания оказались тяжёлым испытанием. На безрыбье и жрица с кнутом могла сойти за женщину. Но вот наш старый добрый наставник отходит в сторону и с почтительным поклоном уступает дорогу… неожиданность-неожиданность!.. той самой служительнице Ллот, на которую мы все дружно и уставились. И которая даже немного растерялась при виде такой реакции на своё появление и только поэтому эта достаточно продолжительная задержка с почтительным опусканием взгляда сошла нам с рук.

Она вошла в класс, знакомо постукивая каблучками и привычно покачиваясь из стороны в сторону на этих самых каблучках. Из-под пурпурно-красной мантии с искусно вышитым чёрным пауком на спине выглядывало облегающее её стройную фигуру тёмно-фиолетовое платье с глубоким вырезом и разрезами, выгодно обнажающими красивые бедра, расшитое золотом в тон её золотистым глазам. Поясом у неё служила жреческая змееголовая плеть, которая опять же очень выгодно выделялась на бархатистой ткани платья. На ногах — изящные открытые сандалии, которые обхватывал красивые ноги парой тонких ремешков почти до самых колен.

Я осторожно приподнял голову и постарался незаметно взглянуть ей в лицо. И почти сразу наткнулся на тонкий, явно старый шрам на правой щеке. Если бы не шрам, эти высокие скулы, изящный прямой носик и тонкие черты лица, обрамлённые длинными белоснежными волосами, ниспадающими почти до самых ягодиц, могли бы сложиться в более чем привлекательную картинку. Привлекательную, но какую-то не совсем живую.

А наставник Гулдор, тем временем, взошёл на возвышение, откуда обычно толкал свои обличительные речи, и непривычно серьёзным и тихим голосом произнёс:

— Сегодня в городе убита Матрона-Мать Кирнилл из Дома Кенафин. Кроме того, что она была Матерью Десятого Правящего Дома, она ещё была очень могущественной жрицей Богини и членом Правящего Совета Домов. Представители Дома Кенафин — встать!

Я поднялся. Вместе со мной поднялись ещё двое — оба из талантливых простолюдинов, которых отдали в Военную Академию, чтобы мне «не было одиноко». Мы все выглядели потрясёнными до глубины души такой неожиданной новостью. Наставник осмотрел нас, а потом скривился и поправился:

— Благородные представители Дома Кенафин — выйти ко мне!

Я вышел и более-менее твёрдым шагом взобрался на возвышение. Жрица окинула меня оценивающим взглядом и улыбнулась каким-то своим мыслям. Я постарался казаться как можно более растерянным, чем был на самом деле. Чем безобиднее я кажусь, тем лучше для моего здоровья.

Наставник повернулся к стоящей рядом с ним женщине и с поклоном предоставил меня в полное её распоряжение. Жрица, не удостоив его и взгляда, и сделала изящный шаг в мою сторону. Я, тем временем, усердно разглядывал собственные сапоги. Пора бы их почистить… Её голос, оказавшийся неожиданно глубоким, неожиданно властным и неожиданно бархатистым, заставил невольно вздрогнуть:

— Как твоё имя?

Я поднял голову и взглянул ей в глаза, постаравшись, чтобы там было поровну страха, почтения и всё той же растерянности. И негромко пробормотал:

— Фараун Кенафин, младший принц Десятого Правящего Дома, госпожа.

— Ты знаешь, что твой старший брат Малар — отступник?

— Да, госпожа.

— А ты хочешь, скажем, искупить его вину перед Богиней?

Я потрясённо, а потому совершенно невежливо уставился на стоящую передо мной верховную жрицу. То, что она именно верховная жрица, я понял буквально только что. А разве какая-нибудь другая имеет право делать такие… глобальные предложения безнаказанно?

— Д-да, госпожа.

— Замечательно. Наставник Гулдор!

— Да, госпожа?

— Я его забираю.

— Да, госпожа.

Так моё обучение в Военной Академии и закончилось. Вместо этого у меня появилось новое, куда более увлекательное занятие — у верховной жрицы Виерны КиАлур появился новый бойцовский пёс. Или лучше сказать бойцовский паук?..

5.

Виерна КиАлур была самой молодой верховной жрицей за всю историю Арах-Тинилит. Ей было всего сто пятьдесят, когда она стала одной из наставниц Жреческой Академии и всего двести, когда она вошла в состав группы тех самых высокопоставленных служительниц Паучьей Королевы, которые и составляли Управленческий Совет этого престижного учебного заведения. Благословление высших сил? Возможно. Но версия с многочисленным использованием ядов, отравленных кинжалов, подкупов и взяток пользовалась бОльшей популярностью.

В Управленческом Совете её не любили. Она была слишком молода, слишком умна и слишком сильна для своего возраста. Кроме этого, Ллот вполне открыто ей благоволила. А пока на её стороне было благословение Богини, то старушкам приходилось подтягивать золотые пояски на тонких талиях. Но даже благоволение высших сил не могло остановить их от того, чтобы не пытаться её унизить. Можете назвать это делом чести, если хотите. Дело о странной смерти Матери-Матроны Дома Кенафин, неразрешимое, потому что убийца не оставил абсолютно никаких следов (ни магических, ни каких-либо ещё), было как раз одной из таких попыток…

Верховная жрица из Дома КиАлур смотрела на жизнь вполне реалистично. На это… происшествие она тоже предпочла смотреть трезвым взглядом. Как и любая жрица, посвятившая себя служению Ллот, она довольно точно могла определить, насколько благосклонна Богиня к тому или иному Правящему Дому. К Дому Кенафин Богиня была определённо благосклонна. Тогда с чего ей обрушивать на своих верных слуг обсидиановые изваяния, а потом насылать своих слуг на главную исполнительницу? Верно, незачем. Но, тем не менее, Мать Кирнилл до смерти закусали именно пауки, к яду которых тёмные эльфы, как бы, полностью устойчивы. На этом месте следствие, как говориться, зашло в тупик. Правда, в голову молодой женщины то и дело лезла одна богохульная мыслишка о том, что это не Ллот наслала на Кирнилл пауков. А если не Ллот, которую не зря называют Королевой Демонических Пауков, то кто?.. и всё снова возвращается в самое начало…

Виерна почувствовала, что у неё начинает болеть голова от всех этих бессмысленных раздумий. Бессмысленных с той точки зрения, что они вели в тупик. Причём очень старательно. Чтобы хоть как-то отвлечься, она перевела взгляд на того, кто по её мнению должен был пролить некоторый свет на её проблему. И то, что её карьера фактическую напрямую зависела от того, что скажет этот мужчина, её не слишком радовало.

Принц Дома Кенафин, теперь единственный после смерти на алтаре брата-отступника, сидел под единственным на всю комнату подсвечником с книгой в обнимку и читал. Причём с таким видом, будто ничего важнее, чем чтение в этой жизни для него не существует. Вполне возможно, что так оно и было. Образованные мужчины в Доме Кенафин были редкостью.

Виерна перевела взгляд на его одежду и с удовольствием оценила подбор цветов. Чёрный и синий шли к его сапфировым глазам. Тёмно-синяя туника, расшитая по низу серебряными паучками, чёрная рубашка с такой же вышивкой по вороту-стоечке и манжетам, простые тёмные брюки и высокие сапоги на мягкой подошве. Белоснежные, отливающие серебром в свете свечи волосы он собрал в незамысловатый хвост на затылке. Несколько длинных прядей выбились из общей массы и теперь свободно падали на его лицо. Довольно симпатичное, надо сказать, лицо — наверное, от отца. Матрона Кирнилл никогда красотой не отличалась.

— Фараун, как хорошо ты знаешь свою мать?

Он оторвался от книги и посмотрел ей в глаза. Жрицу на мгновение пробрала дрожь — такими холодными они были. А когда он заговорил, то дрожь пробрала её вторично. Если бы она не знала, что ему всего лишь двадцать два года, то вполне могла бы подумать, что разговаривает с тёмным эльфом в несколько раз старше.

— Я знаю, что Мать-Матрона Кирнилл — моя мать, и также знаю, что я — её кровный сын. Больше ничего, госпожа Виерна.

— А своего отца ты знаешь?

— Да, госпожа Виерна. Но я узнал об этом сам, без её любезного участия.

— И кто же это?

— Мастер оружия Дома — Фзул Кенафин.

— Для тебя, наверное, будет очень интересным узнать, что он исчез в прошлом году. Обманул магическую стражу, сбежал от патрулей и растворился в тоннелях за пределами города. Бесследно.

Фараун некоторое время молчал, а потом почтительно опустил голову в сидячем полупоклоне.

— Благодарю вас, госпожа, за эту новость. Она очень познавательная.

Виерну его подчёркнуто официальный тон позабавил. Уж больно он напоминал маску, специально надетую на лицо, чтобы скрыть истинные чувства. Какие бы они ни были, но почтения к её сану у этого парнишки не было ни на грош.

— Не сомневаюсь. Скажи, Фараун, а что ты думаешь о том, что произошло в домашнем святилище Правящего Дома, к которому ты принадлежишь?

— Госпожа интересуется моим мнением? — в его голосе слышалось тщательно замаскированное под почтением недоверие. Жрица подчёркнуто мило улыбнулась, отчего стала похожа на скалящуюся тигрицу.

— Кажется, я выразилась достаточно ясно, чтобы было понятно, чего именно я хочу. А в данный момент я хочу услышать твои выводы по этому поводу — так что давай, излагай!

Он некоторое время молча пожирал её любопытным взглядом, а потом сделал глубокий вдох и начал, как она выразилась, излагать:

— Паукам не понравилось то, что произошло в Храме в тот вечер. И они покинули его. А как только тело лишается души, то оно разлагается… или рассыпается каменными осколками, если оно сделано из камня, — Фараун помолчал немного, глядя в книгу. — Я рос в Храме в течение первых шести лет своей жизни: чистил, натирал, мыл, следил за порядком и приучался чтить Богиню. Мне всегда казалось, что они живые — просто заперты в этих каменных панцирях в наказание за ошибки, допущенные ими в незапамятные времена. Можете мне не верить, госпожа, но вот оно — моё мнение. Надеюсь, оно вам скажет хотя бы что-нибудь важное.

Виерна потрясённо молчала. С одной стороны то, что он сказал — сущий бред. С другой… это могло многое объяснить и много точек расставить. Она вполне допускала, что они могли столкнуться с совершенно новой божественной (или очень близкой к таковой) силой. Силой, которая способна управлять пауками в равной степени, как и Ллот. О, Тьма… если это действительно так, то Подземье в будущем ждут большие перемены…

— Ты точно уверен в том, что говоришь?

Он только пожал плечами и уткнулся в книгу. Притворялся читающим он очень даже искусно. Но всё же не настолько, чтобы верховная жрица не поняла, что ему очень даже интересно, какая расплата последует за его, по меньшей мере, скандальную откровенность.

— Это всего лишь мои ощущения, госпожа. Вам придётся поверить мне на слово. Если вы вообще собираетесь мне верить…

— А почему собственно нет? У нас есть разрушенное святилище Дома Кенафин, отравленная паучьим ядом Мать-Матрона этого же Дома и одна задавленная камнями жрица в упомянутом выше святилище. Очень напоминает признаки того, что Десятый Правящий Дом впал в немилость. Вопрос: в чью именно немилость он впал? Ллот или этого таинственного божества, способного управлять пауками, и о котором мы ничего не знаем, кроме того, что он, собственно, может управлять пауками?

— Я бы начал с Ллот…

— Нет! Это было бы ошибкой! — воскликнула жрица, вскочив с кресла, и принялась деловито мерить шагами свою спальню: от подсвечника и к креслу и обратно. — Она к Дому Кенафин настроена вполне благосклонно. Это я тебе, как верховная жрица, говорю. Дело в том, Другом… Нам нужно узнать о нём больше!

Фараун, наконец, отложил книгу, которая ранее занимала всё его внимание, в сторону и поднялся на ноги. Постояв некоторое время неподвижно, он решительно направился к вбитым в стену колышкам, на которых висел его оружейный пояс и плащ пивафри. Виерна, не привыкшая к ярко выраженной самостоятельности со стороны своих мужчин, так и примёрзла к месту. Рука легла на змееголовую плеть, золотые глаза опасно сузились, когда она слишком спокойным голосом поинтересовалась:

— Что ты делаешь?

Он даже не обернулся. Просто уже знакомым ей нейтрально-официальным голосом бросил через плечо:

— Жду, пока вы оденетесь, госпожа. Нам предстоит занятой вечер и долгая ночь.

Женщина некоторое время смотрела на него со странным выражением в глазах (этакая смесь зарождающегося интереса, кучи смутных подозрений и типичного жреческого гнева за неповиновение), потом убрала руку с плети и пошла к шкафу за мантией. Ещё несколько минут ушло на то, чтобы обуть новые сандалии — на этот раз без каблука. Уже выходя, она не удержалась и как бы между делом спросила:

— Ты что совсем меня не боишься?

— Нет, — он был с ней честен. — Не боюсь.

— Почему?

— Вы поинтересовались моим мнением. Обычно, когда хотят убить или унизить, твоим мнением не интересуются. Просто бьют и унижают.

Ответить на это верховной жрице Виерне КиАрул было нечего. Потому что Фараун не сказал ничего из того, чего не бывает на самом деле. Правда всегда остаётся правдой: и в подземном мире, и на поверхности. Просто в подземном мире она реже встречается.

Через час они уже сидели в главном Архиве Жреческой Академии — шуршали древними фолиантами и исписанным в незапамятные времена пергаментами. Просидели весь вечер и всю ночь, но так ничего и не нашли. Видимо, в древние времена Королева Пауков не терпела конкуренции ещё больше, чем сейчас.

Возвращаясь назад из Архива молча: Виерна в глубокой задумчивости, Фараун просто молчал за компанию, машинально держась на шаг позади за правым плечом. Когда до комнаты оставалось каких-то десять шагов, он услышал тихое, какое-то убитое бормотание:

— Нам нужно осмотреть место убийства и разрушенное святилище. Может быть, ты заметишь что-нибудь, чего не заметила я. Но если мы и здесь ничего не найдём, то придётся мне обратиться непосредственно к Богине… конечно, она может не ответить…

— И что тогда?

— Если ответит, то мы останемся живы и может быть что-нибудь узнаем. Если нет, то в окрестных пещерах станет на двух дрейдеров больше.

— Воодушевляет, госпожа. Значит, завтра в святилище?

— Да. Ты, наверное, давно не был дома, Фараун…

Воин не ответил, но Виерна спиной чувствовала, как он сжимает и разжимает кулаки, чтобы не дать ненависти вырваться наружу. С третьей попытки ему это удалось.

— Как и вы, я думаю…

Ночь они провели в одной постели. Жрица была слишком подавлена событиями последних дней, так что они просто лежали рядом, делясь теплом. Его голова лежала на её плоском животике, а пальцы, оказавшиеся неожиданно нежными, выводили на эбеновой коже вокруг пупка замысловатые узоры. Её рука точно также поглаживала кончиками пальцев иссечённую многочисленными старыми шрамами кожу на его левой лопатке, время от времени ощущая, как под ними прокатываются упругие канаты отлично развитых мышц. Тишину нарушали только звуки дыхания: его и её. Ни в ком другом они в этот момент не нуждались…

6.

Со смертью старой Матери-Матроны Кирнилл, побегом мастера оружия и жертвоприношением мага-отступника Дом Кенафин начал переживать не лучшие свои времена. Поскольку новой Матерью-Матроной стала старшая дочь Бриза, которая не совсем представляла, как управлять таким огромным хозяйством, Фараун уныло подумал, что эти гипотетические «лучшие времена» не настанут ещё довольно продолжительное время. Но, будучи хорошо воспитанным, он оставил свои мысли при себе.

Он по-прежнему держался на шаг позади за правым плечом Виерны, покорный, как дрессированный ящер. Внешне. Верховная жрица опять же спиной чувствовала волны напряжения и настороженности, исходящей с его стороны. И она могла поспорить на что угодно, что как раз в этот момент он не выпускает из пальцев гладкой рукояти одного из своих метательных ножей. То, что они, эти ножи, существуют, она убедилась ещё вчера ночью. Ещё одно очко в его пользу, потому что прятал он их ловко.

В усадьбе дома Кенафин её приняли с почестями и выделили роскошные комнаты рядом с комнатами Матери-Матроны. Правда, они там задержались буквально пять минут: скинуть плащи и обменяться парой слов, а потом Фараун повёл её уже знакомой дорогой в разрушенное святилище. Едва они оказались наедине среди развалин, как подобострастное бормотание с его стороны перешло во вполне конструктивные пояснения, где, что и, как стояло раньше. Но стоило ему оказаться хотя бы шаге от алтаря, как его глаза леденели, а руки сами собой сжимались в кулаки — бессознательно.

— Фараун, а что конкретно мы ищем?

— Я не знаю. Что-нибудь странное, наверное. То, что с нашим основным верованием не сходиться. Ты — верховная жрица, тебе лучше знать.

— Хм, а ты что-нибудь чувствуешь?

— Только пустоту.

Виерна вздохнула и на мгновение прикрыла глаза, чтобы собраться с мыслями.

— Мы смотрели везде. Чуть ли не обнюхали каждую стену, угол и кусок камня в этом зале. Погоди-ка, а алтарь? Ты осматривал алтарь?

— В жизни не подойду к этой каменюке!

— А ты подойдёшь к ней, если я к ней подойду?

— Вы всегда знали, на какие рычаги жать, госпожа.

В ответ она только многозначительно фыркнула и решительным шагом направилась к жертвеннику, рукавом мантии смахнула каменную крошку с гладкой поверхности и вгляделась в замысловатые письмена. Именно, что вгляделась — надписи были наполовину стёрты временем, наполовину залиты засохшей кровью. После смерти Малара алтарь никто не мыл, и оттого прикасаться к нему было особенно жутко, но Виерна переборола себя. Не успела она коснуться поверхности алтаря и кончиками пальцев, как глаза заволокло тенью, а перед глазами начали проступать очертания первых видений…

Она снова стояла посреди святилища, только здесь, в её видении, оно было целым и невредимым. Овальный зал. Зеркальный пол. Зеркальный потолок. В центре испещрённая руническими символами плита. Откуда-то она знала, что это чёрный оникс. Стены зала были украшены искусной резьбой и барельефами, изображающими пауков, дрейдеров и дроу. На высоте пяти метров над полом прямо из стены выступал тот самый парапет с обсидиановыми пауками, о котором рассказывал ей Фараун. С той лишь разницей — на этот раз пауки были не выточенными из камня, а живой плотью, кровью и блестящим хитином. Их было несколько тысяч, и все они, как один, смотрели на неё и только на неё. Изучая. И примеряясь.

— Тебе не страшно?

Голос прозвучал так неожиданно, что Виерна вздрогнула. Рука машинально искала на поясе змееголовую плеть, но её не было — пальцы ловили только гладкую ткань платья. Она была безоружна. Интересно, как ему это удалось?..

По залу прокатилась волна смеха, сопровождаемого едва слышным шорохом множества мохнатых лапок. Смех не был злорадным. Его обладатель больше забавлялся ситуацией.

Жрица собрала всю свою волю и хладнокровие в кулак и, скрестив руки на груди в знак мира, как можно спокойнее спросила:

— Кто ты?

Шорох паучьих лапок снов заполнил святилище, а ей на какое-то мгновение показалось, что она краем глаза заметила какое-то движение в темноте за алтарём. Будто кто-то встал с колен и накинул на глаза капюшон.

— Ты действительно хочешь это знать, маленькая жрица? — на этот раз голос не застал её врасплох, хотя от этого эффект им производимый, казалось, стал ещё сильнее. — Если да, то мне остаётся только вздохнуть с облегчением. После стольких веков забвения… думаю, что я вздохну с ещё большим облегчением, чем желал ранее.

— Ты — божество?

— Нет. Даже близко не стою.

— Тогда кто же ты?

— У меня много имён. И ни одно из них тебе ничего не скажет, маленькая жрица. Я везде и нигде. Я в каждом камне, в каждом озере, в каждом глотке воды и в то же время... меня нет!

— А точнее?

Голос хохотнул, и ей снова почудилось движение в темноте. Теперь незнакомый силуэт обернулся и будто бы посмотрел на неё из тени капюшона.

— Нет уж. Тут тебе придётся самой додумывать, кто есть кто.

— Ладно, — жрица не стала настаивать. — Будь, по-твоему. Но на один вопрос ты всё же ответь, господин Загадочный Некто: Дом Кенафин чем тебе не угодил? Ради чего пролилось столько благородной крови?

— Слушай, маленькая жрица, тебе наверняка понравиться. Дом Кенафин впал в немилость в тот самый момент, когда на этом алтаре был заколот первый жертвенный младенец. Живая кровь мне не к чему — веры всегда было вполне достаточно. А теперь ты должна возвращаться…

— Я не уйду, пока ты мне не скажешь своего имени!

— Ха! Как будто от тебя здесь что-то зависит…

В следующее мгновение она почувствовала слабое прикосновение к своему лбу и лёгкий толчок. Падение. И тьма…

Осознала она себя уже в реальном мире, сидящей у Фарауна на коленях, с головой на его плече и заключённой в тёплое кольцо его рук. Стоило ей пошевелиться, как удерживающие ей руки на какое-то мгновение сжали её сильнее, а мгновение спустя знакомый голос обеспокоено прошелестел в ухо:

— Как ты себя чувствуешь?

Виерна, мысленно усмехнувшись, всё же решила оставить возникшие в голове довольно едкие комментарии при себе и достаточно искренне ответила:

— Не очень хорошо, но это, я думаю, пройдёт. Я говорила с НИМ.

Фараун на мгновение застыл, а потом начал с какой-то странной интонацией тянуть:

— Ты имеешь в виду…

— Да. И мне кажется, он не остановиться, пока не обезглавит все Дома города, где хоть раз приносили в жертву детей. А поскольку почти в каждой благородной семье хоть раз в жизни, но рождалось три мальчика подряд, то вскоре город погрузиться в полный анархический хаос.

Он не смог сдержать ехидного смешка. И, несмотря на то, что он также оставил свои комментарии при себе, его отношение к Ллот и всему с ней связанному было более чем ясно. Королеву он ненавидел так же явственно, как неведомое божество ненавидело ритуальные жертвоприношения.

— Своё имя он сказал?

— Нет, но одно я выяснила совершенно точно. Эта сила, с которой мы имеем дело, к Королеве Пауков не имеет ни малейшего отношения. Мне кажется, что ОН намного древнее, чем наша Богиня и, возможно, был здесь до того, как она пришла. Поэтому в Архивах Арах-Тинилит нет ни строчки о нём, что вполне понятно и объяснимо.

— Значит, госпожа, чтобы пролить свет на эту идею, вам всё же придётся взывать к Богине.

— Да, и не скажу, что это мне нравиться.

Когда Виерна говорила, что собирается вызывать Ллот, она не шутила. Она действительно собралась её вызывать. Что до меня, то я в этом фарсе не участвовал. Мы нашли незнакомое доселе божество. Мы нашли один из алтарных камней из его, как я подозревал, разорённого святилища. Мы даже говорили с ним. Вполне естественно, что мы знали СЛИШКОМ много. В некоторых мирах знание есть сила. В нашем мире знание опасно для жизни. Нас просто убьют, чтобы не болтали лишнего.

Таинство вызова Паучьей Королевы происходило в одном из главных святилищ Жреческой Академии. Виерна считала, что это не вызовет подозрений. Это был единственный случай, когда я был с ней полностью согласен. Искать змею в змеином логове никто не станет — глупо это.

Пока моя «госпожа» взывала к божеству, ваш покорный слуга затаился в одной из пустующих ниш возле входа в святилище. Кроме меня в нише затаилось небольшое семейство пауков. Подозреваю, что ядовитых. Как ни странно, но наше знакомство прошло вполне мирно — ниша была довольно вместительная.

Где-то часа через три Виерна вышла в коридор. Свет от магического светильника так некстати упал на её лицо, и я, право слово, чуть не вывалился из своего укрытия. Я был поражён, потому что по лицу верховной жрицы текли самые настоящие слёзы. Мокрые, горячие и, судя по всему, злые. Женщина неуклюжим движением смахнуло с лица непрошенную влагу и ровным, безжизненным голосом сказала:

— В двух днях верхового перехода отсюда есть заброшенный храм. Божество, которому он был посвящён когда-то, называлось Хозяин Серебряных Паутин…

У меня в голове что-то щёлкнуло, когда она это сказала. Стоило ей сказать «Хозяин Серебряных Паутин», как меня будто под дых ударили. Я читал об этом. Давно, в одной из книг Малара. Прошло почти десять лет с того момента, но одно я помнил точно, потому что ещё тогда это показалось мне странным и любопытным: Хозяин Серебряных Паутин не был богом. Боги обычно приходят извне, а этот… субъект был здесь, в Подземье, всегда.

— Госпожа желает посетить?..

— Да, собери вещи.

— Слушаюсь, — я выскочил из ниши, поклонился и умчался к нашей комнате. Вещей у нас было немного. Вернее, мы ничего не брали из того, что должны были бы взять с собой. Если учесть, что у меня даже кольчуги не было… представляю с какой радостью меня встретят живущие во тьме монстры…

Итак, эскапада вступила в свою решающую часть — мы покинули город. Пешком. Фактически без оружия. А если учесть, что Ллот лишила Виерну своего божественного благословения… не прошло и трёх дней, как я её возненавидел. Виерну, а не Ллот. Несмотря на то, что она была во много раз старше и опытнее, чем ваш покорный слуга, к жизни в тоннелях она оказалась совершенно не приспособленной. Были моменты, когда в мою голову закрадывались страшные мысли, потому что я точно знал, что если я им поддамся, то никто не узнает.

Однако, боги, видимо, решили повременить с кончиной верховной, а ныне очень даже опальной жрицы Ллот. На поверхность мы вышли раньше, чем моё терпение иссякло окончательно. Как известно, первое впечатление самое верное. Каковы были мои впечатления от увиденного? Честно говоря, я не помню. От дикой боли в глазах я потерял сознание. С временем суток нам немного не повезло — попали в самый полдень.

Очнулся я уже в другом месте. Хвала богам, оно было тёмным, хотя и пахло как-то странно. Я бы даже сказал, странно знакомо. Так пахло в пещерах, где жили дрейдеры — воинственные полудроу-полупауки, которые не прочь разнообразить тобой своё меню. Впрочем, запах это не важно. Темнота значила для меня сейчас гораздо больше, а запах… ну, что я мертвечины не нюхал, что ли никогда?..

Я резко дёрнулся и открыл глаза. Тьма. По ощущениям, я нахожусь в каком-то деревянном ящике на пару с трупом не первой свежести. Так, становиться всё интереснее и интереснее: я один на один с незнакомым мне мертвецом лежу в гробу. Гроб, очевидно, лежит в могиле, а могила выкопана в земле, но какой глубине я понятия не имел, однако разум отказывался принимать это, как достойное оправдание. Мы, дроу, привычны к замкнутым пространствам, но всему есть свой предел, а лежать в одном гробу с покойником — это было катастрофически близко к этому пределу.

Не стану рассказывать, как я выбрался, но когда это произошло я очень явственно осознал целый ряд вещей. Первое, мне нужна одежда. Второе, мне нужно оружие. Третье, мне чертовски нужно укрытие. И, наконец, четвёртое, кто-то должен за это заплатить. Как только я узнаю, кто (а я узнаю рано или поздно), разумеется. Успокоив, таким образом, свои мысли, я огляделся. Мда, яма дрейдеров была бы гораздо предпочтительней, чем это убогое место.

Вокруг на сколько хватало глаз простилался погост. Я смог его разглядеть только благодаря сумеркам, которые уже успели опуститься на пейзаж вокруг. В далёкой дымке слабо угадывались очертания незнакомого города. Та же дымка уверенно и неспешно надвигалась на ощетинившееся крестами и домиками склепов кладбище. Кое-где зияли провалами разрытые могилы. Видимо, я был не единственным воскресшим в этот вечер. Правда, в отличие от тех «других» я был по-настоящему жив.

Одежду я нашёл в одном из склепов, оружием разжился там же, хотя ни один из древних клинков не внушал мне доверия. Обувью я пренебрёг по одной простой причине — не нашёл.

Сидя на только что ограбленном мной саркофаге я раздумывал над своей дальнейшей судьбой. Взвешивал перспективы, так сказать. Оставаться на кладбище было не безопасно — мало ли, какие создания бродят в местных тенях. Единственной альтернативой оставался город. Как только стемнело, я отправился в путь…