Кей Альтос — День Звездолетчика

Дунайский закряхтел, наваливась со всей силы на дверь коридорной перегородки, разделяющей пассажирские отсеки и инженерную рубку. При этом, он бросил в мою сторону пронзительный взгляд и недовольно засопел.

— Чего, стоишь, как вкопанный? Итить твою за ногу... Быстрее, мля!

Я тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и бросился помогать старпому. Дверь никак не хотела закрываться, видимо автоматика вышла из строя. Пришлось вручную отключить блокиратор и работать мышцами. Кое-как нам удалось перекрыть доступ в инженерскую рубку, после чего Дунайский заметно повеселел и расслабился. Он одобрительно кивнул мне, отдышался и сел прямо на пол. Я забеспокоился. У старпома возраст по меркам звездолетчиков не малый — пятьдесят два года. Мало ли чего может случится, особенно после такой физической нагрузки.

— Вы как, Виктор Викторович? — спросил я.

— Да все в порядке, Веня, — ответил Дунайский и добавил: — Теперь нам в седьмой пассажирский отсек вход заказан. Как пить дать! Еле ноги унес оттуда!

— Что случилось?

— А ты не знаешь?! Там все с ума посходили! Биологи, медики, метеорологи. Все девицы, если помнишь по штату. Как я зашел, поздоровался, так они на меня и накинулись, причем все разом. У них волосы растрепанные, глаза безумные. Мне чуть парадный мундир не порвали! Я хоть и старый, но молодежь стараюсь как-то понять, приспособиться. Когда одна девка домогается, это хорошо, две — супер, но, чтобы три дюжины сразу навалилось — это уже, знаешь ли, явный перебор!

— Да, на корабле творится что-то непонятное, — задумчиво произнес я. — Мне почему-то так показалось, когда я не увидел расчетчиков на месте.

— Это уж точно! — согласился Дунайский. — Никого нет на вахте! Покинули свои места, итить их так... Вот поймаю разгильдяев, разжалую в матросы и до прибытия на Землю пропишу на гауптвахте! Распоряжусь кормить синтетическим пайком!

Тут он посмотрел на меня и с подозрением прищурился:

— А ты почему покинул свой пост?

— Да какой пост... — печально вздохнул я. — Камерный изолятор.

— И кто же тебя туда посадил?

— Младший помощник капитана.

— Еремин?! За что?

— Дисциплинарное нарушение. После вахты я решил с напарником отметить "День Звездолетчика". Попался на глаза начальства с бутылкой, вот и загремел в изолятор. Напарнику тоже не повезло. Он схлопотал строгий выговор и в соседнюю камеру угодил.

— Еремин погорячился, — сказал Дунайский. — Мог бы и не наказывать вас так жестко в день праздника. Хотя, это он мои методы перенимает.... На старшего по званию равняется, хе-хе! Молодец! А на сколько он вас туда определил?

— Сорок восемь часов. Лишил права участвовать в банкете.

— Вы хоть вмазать успели, орлы?

— Так точно, товарищ старпом! — улыбнулся я. — По сто грамм "душегрейки" за покорителей космических пространств!

— Ладно, Веня, — сказал Дунайкий и поднялся на ноги. — На будущее учтешь свой грешок, и не забывай — устав пока никто не отменял! Погоди-ка... А как ты из камеры выбрался, ведь штрафное время еще не прошло? Или я ошибаюсь? Неужели Еремин расчувствовался и отменил наказание?

— Да я и сам что-то никак не пойму! — в задумчивости я почесал затылок. — Проспал несколько часов на койке, а когда проснулся то увидел, что камера открыта. Я вышел, огляделся. Никого. Заглянул в соседний изолятор, а напарника нет. Пропал куда-то. Я пошел по коридору, стал искать кого бы спросить, что все это значит, и тут увидел вас.

— Бардак на корабле! — Дунайский покачал головой. — Чертовщина! Ни с того, ни с сего люди разбежались по отсекам. Женщин вообще не понять! Ведут себя так, словно мужика никогда не видели! Бросаются, новый мундир портят, голыми титьками перед глазами трясут!

Я едва сдержился, чтобы не рассмеяться. Но, плохо постарался.

— Это не смешно, матрос Ковальчук! Отставить улыбочку!

— Есть! — я мигом посерьезнел.

— Пойдешь со мной, Вениамин! — сказал Дунайский. — Пользуясь правом старшего по званию, отменяю приказ младшего офицера о твоем заключении в изолятор. И выговор тебе снимаю.

— Спасибо, старший помощник капитана! — скороговоркой выпалил я и встал по стойке смирно.

— Вольно, матрос! — усмехнулся он и спокойно добавил: — Ты особо не радуйся. Методы командования у меня старые и страшные. Так, что учти — сделаешь хоть шаг в сторону без моего согласия, башку оторву! Понял?

Я согласно кивнул. И хотя Дунайский предупредил о всех прелестях его командования, я на самом деле был рад тому, что он временно назначил меня своим помощником. Виктор Викторович, он же — Квадратный Витя, был на нашем корабле непререкаемым авторитетом и пользовался огромным уважением. Ни у одного из известных мне адмиралов космического флота Земли не было такого длинного и впечатляющего послужного списка, как у Дунайского. Я слышал, что на папке с его личным делом стоит гриф командующего космическим флотом, и доступ к этим документам могут получить только офицеры высшего руководящего состава.

Старпома нередко отправляли служить под началом молодого капитана. Это делалось для того, чтобы неопытный офицер, взявший на себя заботы руководителя межзвездной экспедиции, прошел стажеровку у Дунайского. Поучился, набрался опыта у матерого космического волка. Виктор Викторович же менял корабли, переходил из одного коллектива в другой, и похоже, уже смирился с ролью опытного наставника.

— Так! — многозначительно сказал старпом, — Надо сейчас же найти капитана и выяснить, что за бедлам тут творится. Пойдем, Веня.

Я послушно последовал за ним. Мы прошли инженерную рубку, стабилизационный отсек и поднялись на один уровень выше, воспользовавшись лифтом. Как только мы покинули кабину, Дунайский насторожился и сбавил темп.

Небольшое квадратное помещение, отделенное от других металлическими дверями, было укоплектовано всевозможным навигационным оборудованием: радарным комплексом, экранами, системами корреляционного анализа. Я в этом мало, что понимал, поэтому не стал заострять внимание на технике. Меня потрясло другое — здесь никого не было, хотя в этой комнате всегда кто-то должен находиться. Если навигационная рубка пустует, значит наш звездолет летит черт знает куда. Дунайский, видимо в этот момент, подумал о том же самом, что и я.

— Ну и дела! — озадаченно произнес старпом, оглядывая помещение. — Кто приказал оставить вахту, а?!

При этом он почему-то посмотрел на меня, будто я знал ответ на этот вопрос. Мне не осталось ничего, кроме как пожать плечами.

Дунайский выругался и поманил меня за собой — туда, куда простые матросы попадают либо за особые заслуги, или за серъезную провинность — в капитанскую рубку. Старпом провел рукой перед замковым индикатором. Дверь поддалась влево и быстро скрылась в стене. Я пошел за ним и спустя мгновение услышал чей-то мягкий бас. Кто-то весело напевал:

Манят нас вперед с тобою неоткрытые планеты

Развлекают вечерами огнегривые кометы,

Там, в мирах иных и странных

Встретим мы таких, как сами

Их отправим к вам с приветом скрасить Землю чудесами.

До краев залиты баки, вновь задраены все люки,

Если космос бесконечен не умрем от скуки...

На старпома вдруг нашел ступор. Дунайский обалдело вытаращился на молодого русоволосого человека в синем мундире с позолоченными нашивками на груди. Ошибиться было невозможно. Мы видели перед собой капитана. Он сидел в своем кресле, с совершенно беззаботным видом и, положив ноги на штурвал, как-то странно управлял звездолетом. Он делал упор то на одну ногу, то на другую, и в итоге получалось так, что корабль плавно вело из стороны в сторону.

Я взглянул на старпома, ожидая его реакции на такую картину, и заметил, как лицо Дунайского стало быстро наливаться пунцовой краской.

— КАПИТАН! Что это значит, черт меня дери?! Где штурман? Куда все подевались? — Виктор Викторович чуть было не сорвался на крик.

Капитан перестал двигать ногами, резко повернул голову в нашу сторону и грозно нахмурился. Я сделал шаг за спину Дунайского. Когда старший офицер злится, лучше ему не показываться на глаза. Это — самое главное правило матроса-звездолетчика.

— Кто такие? Что здесь делаете? — сердито рявкнул капитан.

— ЧТО?! — старпом дернулся на месте, словно от удара, и сжал кулаки. — Кто такие?! Я — ваш старший помощник!!! Забыли как меня зовут?

— Пошли вон отсюда! — скомандовал капитан и вернулся к прежнему занятию. Он сложил руки на груди и запел, как ни в чем не бывало:

Опять стартуют караваны ракет

В далекий космос к неизвестным мирам,

А я восторженно стою на земле,

Хотя душой уже там...

— Виктор Викторович, — сказал я. — Разрешите обратиться.

Дунайский молчал и не сводил глаз с капитана. Мне показалось, что старпом готов накинуться на него и грубым физическим способом освежить ему память.

— По-моему, капитан не в себе, Виктор Викторович, — сказал я. — Не делайте глупостей, пожалуйста.

Дунайский сделал вид, что меня не слышит. Он подошел к капитану и произнес:

— Капитан! В связи с нынешней ситуацией, которая кажется мне критической, я вынужден временно отстранить вас от командования.

— Что ты сказал? — капитан опустил ноги и зло уставился на старпома.

— Надо вернуть людей на рабочие места и вывести корабль на прежний курс, — спокойно ответил Дунайский. — Мне придется взять на себя ваши обязанности и в корне изменить ситуацию, пока это еще не поздно сделать.

— Негодяй! Это же бунт на корабле! — заорал капитан и бросился на старпома с кулаками.

Дунайский не растерялся, видимо ожидал подобных действий со стороны старшего по званию. Старпом сделал шаг в сторону, пропуская мимо выпад капитана, и тюкнул его ребром ладони по затылку. Прием получился молниеносным. Капитан рухнул к моим ногам и остался лежать на полу. Скорее всего, отрубился.

— Певец хренов! Штурман, мля! — хмуро сказал Дунайский и посмотрел на меня. — Займись им, Веня! Найди что-нибудь и свяжи, да покрепче! И кляп в рот не забудь!

— Может после этого капитана оттащить в изолятор? — предложил я.

— Неплохая идея, — одобрил старпом. — Разрешаю. Действуй!

Пока я возился возле капитана, старпом обратился к главному компьютеру. Дунайского интересовало странное поведение старшего офицера, а также причина, по которой члены экипажа не выполняют свои обязанности. Компьютер ответил на запрос Виктора Викторовича мягким женским голосом и сообщил, что почти все люди ведут себя необычно. Оказалось, что приказ о прекращении дежурств никто не отдавал. Все просто покинули свои места и разбрелись по кораблю кто куда. Компьютер отметил гиперсексуальную активность женской части экипажа, а так же предупредил о агрессивном поведении мужчин. И с тем и с другим мы уже успели столкнуться. Дунайский чудом избежал страстных женских обьятий, а чуть погодя вырубил озверевшего капитана прямо на моих глазах.

Я долго думал, чем бы связать руководителя нашей межзвездной экспедиции, и в конце концов нашел верное средство. Вскрыл герметичный шкафчик, где лежала аптечка, достал из нее бинт-фиксатор и стал спешно обматывать им руки и ноги капитана. Это я здорово придумал! Такой бинт частенько используется в самых крайних случаях, особенно когда постарадавший истекает кровью. Специальный синтетический материал накладывается универсальной повязкой на рану, при соприкосновении с кожей выделяет обезболивающее и антисептик. Благо, в нашем случае бинт использовался не по прямому назначению, а в качестве основного сдерживающего средства. Я бы с удовольствием поменял его на смирительную рубашку, но таковой на нашем корабле не было, да и быть не могло.

В аптечке нашелся и кляп. Я взял запечатанный кусок ваты и сунул его в рот капитану. Залепил пластырем так, чтобы не вывалился. После этого я с трудом приподнял бесчувственного офицера и взвалил его себе на плечи. Капитан оказался тяжелым. Я дотащил его до изолятора, запер в камере и вернулся назад.

— Молодец, Веня! Хвалю! — сказал старпом, когда я вошел в капитанскую рубку.

— Служу человечеству! — выпалил я и мигом вытянулся по струнке.

— Хорошо служишь, матрос, — сказал Дунайский. — Настоящий звездолетчик.

Я промолчал. Старпом сидел в капитанском кресле с серъезным видом и стучал кулаком по неподвижному штурвалу.

— В общем так, Вениамин, — сказал Виктор Викторович после небольшой паузы. — Хочу ввести тебя в курс дела. Пока ты разбирался с капитаном, я выслушал подробный доклад компьютера и пришел к неутешительному выводу. Если мы в ближайшее время не вправим мозги всем, кто имеет непосредственное отношение к управлению звездолетом, то уж точно пролетим мимо Земли. Наш корабль уже отклонился от прежнего курса на пятьсот шестьдесят тысяч километров из-за беззалаберных действий капитана. Компьютер не смог разобраться должным образом в ситуации, точно проанализировать неадекватное поведение людей и принять правильного решения. Поэтому капитан без особых помех взял на себя управление и поиграл в штурмана. Хорошо, что мы вмешались вовремя. Мне даже страшно думать о последствиях, если бы этого не случилось.

— А что здесь происходит, Виктор Викторович? — спросил я.

— Картинку с космогоническим явлением на экран! — скомандовал Дунайский, обращаясь к компьютеру.

Из приборной панели штурмана выполз большой тонкий монитор, на экране которого я тут же увидел снимок облака синего цвета. У него была не слишком густая плотность — кое-где проглядывали далекие звезды.

— Что это?

— Пылевое облако радиусом в десять километров, — сказал Дунайский. — Мы прошли его четыре часа назад. Компьютер не смог идентифицировать частицы пыли. Каким бы не было вещество, из которого состоит облако, науке оно неизвестно, иначе мы получили бы более точный ответ. Что скажешь?

— Ну, даже не знаю, — озадаченно произнес я. — Насколько мне известно — такие облака могут формироваться из чего угодно. На многих газовых гигантах, например, облака состоят из серной кислоты.

— Поблизости нет планет, — вставил старпом. — Ближайшая к нам звезда — Процион-А из созвездия Малого Пса! И она находится в одинадцати с половиной световых лет от нашей солнечной системы! Здесь нет ничего, Веня! Откуда появится облаку?

— Ну вы и вопросы задаете, Виктор Викторович, — удивился я.

— Хочешь мою версию? — предложил Дунайский. — Только не смейся!

Я кивнул.

— Возможно, мы пролетели через прах гигантского инопланетного корабля! — сказал старпом и пристально посмотрел на меня. — Я понимаю, что эта версия из разряда неправдоподобных, но попробуй представить. Корабль мог взорваться, стать облаком пыли. Такое могло произойти! С инопланетянами мы еще не сталкивались, но догадываемся об их существовании, причем в последнее время в пользу этого свидетельствует очень много фактов. Я допускаю возможность того, что облако каким-то образом воздействовало на сознание нашего экипажа. Может, частицы космической пыли излучают мощные пси-волны, или еще что-нибудь — то, чего мы не знаем.

— Тогда почему мы остались в своем уме? — полюбопытствовал я.

— Это самый интересный вопрос, Веня. Если мы сможем докопаться до причины сумасшествия экипажа и выяснить, почему именно нам удалось остаться прежними, то появится хороший шанс вернуть все на свои места! Давай будем реалистами. Для благополучного возвращения домой нам нужен как минимум один здравомыслящий навигатор, расчетчик, штурман и оператор систем охлаждения двигателей.

— Очень сомневаюсь в том, что мы найдем специалистов в нормальном состоянии.

— Нам придется в течение часа обойти отсеки, чтобы окончательно убедиться в том, что все люди сошли с ума, — сказал старпом. — Времени очень мало. За час компьютер вернет корабль на прежний курс и дойдет до лимитной точки траектории, которая заложена ему в память. Потом двигатели перестанут работать, поскольку температура в их блоках достигнет критического уровня. Если к этому моменту к работе не подключиться оператор систем охлаждения, компьютер остановит движки, чтобы те остывали сами. Сколько в таком случае мы простоим на месте? День? Неделю? Месяц? А ведь еще нужно расчитать следующий отрезок курса, сделать необходимые реперные метки на звездной карте и подготовить корабль для сверхсветового прыжка!

— Мда... — печально вздохнул я. — Попали мы, Виктор Викторович.

— Не вешай нос, матрос! — ухмыльнулся старпом. — Сейчас возьмем оружие и прогуляемся по корабельным отсекам. Посмотрим, что там творится.

— А зачем нам оружие? — удивился я.

— На крайний случай, — обьяснил Дунайский. — Самый крайний.

Мне не осталось ничего, кроме как следовать приказу старшего. Я прекрасно понимал его опасения. Мы могли встретиться с людьми, от которых можно было ожидать чего угодно.

Дунайский нашел в капитанской рубке компактбокс с оружием. Он передал мне офицерский бласт, взял себе точно такой же и сразу переключил маленький тумблер на рукоятке в состояние импульсного режима. Я последовал его примеру. Никто из нас не хотел стрелять по своим боевыми лучами. Уж лучше временный паралич от импульса, чем дюймовая дырка в теле.

Перед тем как покинуть капитанскую рубку, Дунайский отдал несколько распоряжений главному компьютеру. Старпом выразил желание запереть рубку на все имеющиеся электронные замки, и без его личного разрешения никому не давать право доступа к приборам и штурвалу. В придачу к этому, Виктор Викторович запретил открывать камеру изолятора, где находился связанный капитан, и дал команду полной диагностики работы всех двигателей. Компьютер пообещал, что все выполнит.

После этого мы отправились на поиски людей. Старпом знал корабль, как свои пять пальцев и мог даже с закрытыми глазами найти любой отсек. Это немного упрощало нашу задачу. Дунайский решил, что будет правильно не следовать прежним путем, а пойти в обход пассажирского отсека Љ7 — по верхнему техническому уровню до стыковочного шлюза, потом спустится через люк до блока-распределителя и уже там решить куда идти дальше.

Я подумал и мысленно согласился с решением старпома. Если идти через распределитель, впереди будет оранжерея — самый длинный отсек на корабле, а уж дальше — камбуз, столовая, несколько пасажирских отсеков и блок санузлов.

До распределителя мы шли молча. Дунайский не желал говорить, видимо обдумывал в голове различные варианты спасения экипажа, а я старался ему не мешать. Когда же мы добрались до люка, внизу раздался какой-то звук. Старпом выхватил бласт, бросил на меня предупреждающий взгляд и сказал шепотом:

— Открывай люк по моей команде! На счет три. Понял? Раз, два, три!

Я взялся за ручку верхней крышки и изо всех сил потянул ее на себя. Люк распахнулся. В следующее мгновение старпом сиганул вниз. Через несколько секунд грозный голос Виктора Викторовича резанул слух.

— Стоять! Руки на задницу! Тьфу, мля! Ладони на затылок, живо!

Я спустился вниз, огляделся и понял, в чем было дело. Дунайский держал на прицеле голого человека, который стоял к нему спиной. Когда человек повернулся, я обомлел. Это был младший помощник капитана — Вячеслав Еремин. Я сразу узнал его. Невысокий, среднего телосложения, на десять лет младше Дунайского. Еремин выделялся от остальных офицеров корабля серыми глазами и широким овалом лица.

Судя по следующей реакции Дунайского, он никак не ожидал увидеть в распределителе своего потенциального заместителя в голом виде. Старпом секунду подержал его на прицеле и опустил оружие.

— Слава, — сказал Виктор Викторович, посмотрел на него и опустив глаза ниже, поморщился. — Какого хрена без мундира?

Еремин с подозрением покосился на нас и приложил палец к губам.

— Тссс! — зашипел он. — Они здесь и наблюдают за вами!

— Кто? — не понял старпом.

— Маленькие зеленые человечки, — шепотом ответил Еремин. — Они везде, они повсюду. Коварная инопланетная мелюзга поселилась на корабле. Они следят за каждым и ждут подходящего момента, чтобы сделать нас своими рабами.

Мы с Дунайским удивленно переглянулись.

— Снимайте одежду! — тихо посоветовал Еремин. — Так вы станете для них невидимыми! Вместе мы отыщем их логово на корабле и найдем способ убить главаря.

— Слава, — сказал Дунайский и поднял руку с бластом. — Хочешь ты или нет — оденешься и пойдешь с нами!

— Я так и знал! — оскалился Еремин. — Вы с ними заодно! Они уже управляют вами!

Дунайский не успел ничего сказать в ответ. Еремин резко развернулся и бросился к двери распределителя. Старпом выругался, взял на прицел младшего офицера и крикнул:

— Назад! Стой, голожопый! Стрелять буду!

Предупреждение не возымело должного действия. Еремин добежал до двери, дотронулся пальцами до замкового индикатора и в этот момент Дунайский выстрелил. Бласт издал резкий гудящий звук и послал вперед паралитический импульс. Старпом не промахнулся. Еремин заорал от боли, вскинул вверх руки, ударился головой об дверь и рухнул, как подкошенный. Через секунду он уже бился в судорожных конвульсиях. На губах появилась пена.

— В яблочко! — ухмыльнулся Виктор Викторович. — Попал в левую ягодицу. Теперь он никуда от нас не денется.

— Что с ним делать будем? — спросил я, ошарашенно глядя на муки младшего помощника капитана.

— Связать и в изолятор, — сказал, как отрезал, Виктор Викторович. — Помнишь, что полагается делать в случаях поражения импульсом?

— Надо ему дать немного алкоголя. Так быстрее паралич пройдет.

— Знаешь, где выпивку взять?

— Ближе всего — камбуз.

— Ладно, — кивнул старпом. — Сейчас схожу, а ты тут присмотри за раненным.

— Разрешите мне? — попросил я. — Быстро сбегаю и вернусь.

— Справишься? — старпом с сомнением посмотрел на меня.

— Так точно!

— Ладно, Веня. Иди. Только учти, если случится что-нибудь из ряда вон выходящее — стреляй.

— Понял.

Вот чего-чего, а оставаться наедине с голым младшим помощником капитана мне улыбалось меньше всего, поэтому я с энтузиазмом отправился выполнять приказ старпома. Бласт в правой руке придавал уверенности.

Я покинул распределитель и сразу попал в оранжерею. Тут у нас цветущий сад. Атмосфера царит почти земная. Трава, цветочки, какие-то побеги, вьющиеся до потолка. Воздух свежий и приятный. Я сделал глубокий вздох, блаженно улыбнулся и зашагал к концу отсека. Вопреки слухам, здесь не было каких-то биологически опасных гибридов. Заведующий оранжереей — главный биолог Андрей Афанасьев несколько дней назад посмеялся надо мной, когда я спросил его о научных эсперементах с флорой на борту корабля. Он убедил меня в том, что такие экспременты если и проводятся, то в условиях исключительной безопасности. Исследования начинаются под жестким контролем ученых и для этого строят научные станции.

Я прошел половину отсека и заметил Афанасьева. Наш ведущий специалист-биолог стоял на четвереньках и нюхал цветы. На губах худощавого ученого застыла улыбка счастливого человека.

— Эй! — сказал я. — Андрей! Ты чего, а?

Он посмотрел на меня и вдруг залаял, как собачонка. Я испуганно дернулся назад.

— Ты только не кусайся, ладно? — пролепетал я. — Мне на камбуз надо. За бухлом для парализованого Еремина. Так, что твои растения мне не нужны! Не волнуйся, пожалуйста, уже ухожу!

Афанасьев еще пару раз угрожающе гавкнул, и успокоился когда я отошел в сторону. Я около минуты думал, что же мне делать — угостить импульсом Афанасьева, как Дунайский своего заместителя, звать на помощь старпома или сходить на камбуз за выпивкой. В конечном итоге последнее склонило чашу весов раздумья в свою сторону. Приказ исполняющего обязанности капитана нужно было выполнить. С биологом я решил разобраться на обратном пути.

"Еще хоть раз гавкнет на меня — жахну импульсом!" — решительно подумал я и быстро пошел к выходу из отсека.

Для многих матросов камбуз самое приятное место на корабле. В воздухе густятся вкусные запахи. Чем ближе к кухне, тем сильнее аромат, от которого автоматически вырабатывается голодная слюна и лавинобразно стекает по пищеводу в желудок.

Есть вдруг захотелось страшно. Я поймал себя на мысли, что не ел несколько часов и этот факт моментально потвердил пустой желудок. Стараясь не думать о еде, я стал исследовать закрытые секторы камбуза. Прошел печи, холодильную камеру, сушилку и остановился возле кладовой комнаты. Тут то меня и поджидал сюрприз в лице появившегося справа коренастого Бориса Гомеля.

Нашего кока многие сравнивали с гориллой и откровенно побаивались по одной простой причине. Гомель в молодости служил в специальном подразделении космических пехотинцев и занимался подавлением массовых беспорядков на Луне. В руках такого спеца даже зубочистка превращалась в смертельное оружие.

Я с опаской посмотрел на Гомеля. Кок буравил меня злым взглядом. Тотчас до меня дошло, что он тоже не в себе, как Еремин и Афанасьев. Это нетрудно было понять по виду нашего повара. Хмурое лицо, покрасневшие глаза, в руках по большому ножу для разделки мяса.

— Бессовестное ворье! — зарычал кок, когда я неосознанно сделал шаг назад. — Опять сюда залез, гад! Пришел мою тушенку со склада тырить?!

Я не успел возразить. Гомель изогнулся в боевой стойке и взмахнул правой рукой. Меня обдало жаром. Краем глаза я увидел летящий в воздухе предмет и понял, что это нож. К счастью, инстинкт самосохранения проснулся вовремя. Я плюхнулся на задницу. Тесак пролетел над головой.

— Чокнутый гамадрил! — заорал я, поднимая руку с бластом. — Я же свой! Матрос Вениамин Ковальчук! Пришел сюда за алкоголем! Приказ старшего помощника капитана Виктора Дунайского!

— Здесь приказы отдаю я! — рыкнул Гомель и приготовился бросать в меня следующий нож.

Если бы он смог это сделать я бы уже не поднялся на ноги. Но в самый опасный момент раздался звонкий звук — "ТОНГ!" и кок выронил нож, а секундой позже закатил глаза, и рухнул на пол. Причиной падения Гомеля стало появление позади него матроса Николая Зотова — моего напарника, друга и бывшего соседа по камере изолятора. А если точнее, главным орудием спасения от взбесившегося кока стала сковородка, которую Зотов проверил на прочность об затылок Гомеля.

— Ты как, Веня? — поинтересовался Николай и бросил сковороду на пол.

— А как ты думаешь? — в сердцах воскликнул я. — Меня чуть было не зарезали кухонными тесаками!

— Могло быть и хуже, — Зотов носком сапога несколько раз ткнул Гомеля, проверяя в отключке он или притворяется. Кок не шевелился.

— Здоровенный верзила, — улыбнулся Николай. — По правде сказать, этот десантник на пенсии мне никогда не нравился, хотя стоит признать — готовил неплохо. Особенно мне по душе был его девиз. Помнишь?

Я посмотрел на Зотова и уловил в его взгляде некоторую настороженность. Как-то нехорошо он на меня глядел. С подозрением.

— Долой изжогу и понос! — сказал я, вспоминая излюбленную фразу нашего кока.

Гомель с презрением относился к синтетическим пайкам — биомодифицированным продуктам, которые иногда вызывали у матросов изжогу и провоцировали диарею. Но, несмотря на редкие случаи индивидуальной непереносимости биогенного питания, командование оставалось при своем мнении и время от времени напоминало всем, что искусственная пайка содержит все питательные элементы и вещества, необходимые для нормальной жизнедеятельности человеческого организма.

— Ну и чего будем делать с этим бегемотом? — с интересом полюбопытствовал Зотов, глядя на бесчувственного Гомеля.

— Надо связать его и протащить два отсека, — сказал я.

— Зачем? — Коля вопросительно уставился на меня.

Хороший вопрос, черт возьми! Не бросать же Гомеля на камбузе! Очнется, рассвирепеет и бросится искать обидчиков. И не дай бог, кто-нибудь ему попадет под горячую руку — убьет ведь, даже не подумает. Этого допустить нельзя, ни в коем случае! Поэтому благоразумнее всего оттащить кока к Дунайскому, а уж старпом точно придумает куда его определить — поместить в изолятор или под электронно-магнитный замок в какой-нибудь маленький отсек.

Я постарался все рассказать Николаю как можно короче и обстоятельнее. Начал с того, что вышел из камеры и спустя некоторое время встретил Дунайского. А уж потом старпом отстранил капитана и с моей помощью решил выяснить причину, по которой экипаж нашего корабля тронулся умом. Голого Вячеслава Еремина, страдающего странными галлюцинациями и Андрея Афанасьева, решившего, что он не человек, а собака, я тоже упомянул в своем коротком рассказе.

— Вот теперь спроси меня зачем нам нести кока к старпому, — сказал я. — Или у тебя есть предложение получше?

— Нет, Веня, — покачал головой Зотов. — Ты дело говоришь. Надо тащить Гомеля.

— Тогда ты найди чем его связать, а я выпивку поищу. Еремина как-никак, а откачивать надо от импульсного паралича. Сам знаешь, алкоголем лучше всего!

Зотов кивнул, соглашаясь. Пока он озирался по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего для связывания рук кока, я прошмыгнул в кладовую и принялся искать там лечебное средство для младшего помощника капитана.

В кладовке Гомеля чего только не было! Глаза разбегались в разные стороны от разнообразия съестных припасов, оказавшихся враз на виду. Консервированные овощи и фрукты, тушенка, мясной маринад, соки, компоты, пюре разных видов, молочные и творожные смеси в долговечных вакуумных упаковках. Пустой желудок вновь дал знать о себе и выбил из сознания мысли о том, что сейчас не время думать о еде. Чепуха! Голодный матрос — плохой звездолетчик! Кажется, так однажды говорил Дунайский, когда произносил пылкую речь перед торжественным обедом, устроенным в честь дня рождения капитана. Я надолго запомнил эти слова, а все потому, что они не лишены здравого смысла.

Покопавшись в кладовке, я прихватил с собой пять упаковок с экспресс ланчем, полиэтиленовые пакетики с вилками, стопку очищающих салфеток и литровую бутылку "Шуроповерта". Можно было, конечно, взять вино, шампанское или водку, но я выбрал именно самый крепкий напиток. В нашем случае — чем больше градус, тем лучше. Поломает немного Еремина, подергает и отпустит. Очнется, и будет снова грезить зелеными человечками, а может и не станет больше чушь пороть. Кто его знает? "Шуруповёрт" кому хочешь мозги "прошурупит". Бывало, выпьешь стопку этого пойла, сморщишься, выдохнешь и через минуту начинаешь по-новому осознавать происходящее. Кружится все вокруг, плывет, а иногда пляшет. Это как пойдет. У некоторых вообще без последствий, только легкая эйфория наблюдается.

Когда я направился к выходу, под руку удачно подвернулась кухонная сумка нашего кока. Небольшая такая, черная, с вытяжным ремнем. Я сложил в нее все, что было в руках и, не мешкая, направился к Зотову.

Коля хорошо постарался. Он нашел какой-то халат, разрезал его на полосы и надежно связал кока. Когда я вышел из кладовки, Николай победоносно сидел на пузе Гомеля и беззаботно попивал водичку из пластиковой бутылки. Моя сумка сразу притянула его взгляд.

— Что нашел? — с особым интересом полюбопытствовал Николай.

— Жратву.

— Надеюсь, не синтезированную?

Я брезгливо поморщился.

— Стал бы я этим дерьмом давится и вам предлагать! К тому же Гомель сам знаешь, как относится к таким рационам. Они у него в отдельной кладовке, я даже туда и не совался.

— Молодчина! Я всегда знал, Веня, что ты правильный мужик! Не то, что некоторые...

Я не стал вдаваться в подробности и спрашивать, кого именно имел в виду Зотов. Наверняка весь офицерский состав. В частности — Еремина. После того, как Вячеслав Андреевич конфисковал у нас бутылку редкого немецкого шнапса, припасенного специально для праздника, он для Зотова стал главным корабельным злодеем. Ох, и полюбуется Коля его голой задницей! Скорее всего, отпустит еще что-нибудь язвительное по этому поводу. Без сомнения, обязательно позлорадствует.

— Ну, что, взяли? — сказал я, хватая Гомеля за ноги.

Зотов взялся за руки кока и, выражая стартовую готовность, скомандовал:

— Подняли! Иииии, раз! Ох, ё!

— Тяжелый, гад. Отъел же себе зад нам на радость!

— Веня, нутром чую — пупки развяжем или грыжу заработаем! Два отсека переть, говоришь?

— Ага.

— Ничего себе задачка!

— Это еще ерунда. Нам кровь из носу, а корабль надо вернуть на прежний курс. Коррекция нужна, без спецов пропадем. Экипажу мозги следует вправить, если такое вообще возможно. Главное не сгинуть в герметичной металлокерамической коробке в неизвестной части космоса. От таких мыслей у меня мороз по коже!

— Я даже думать об этом не хочу!

Мы покинули камбуз. Прошли секционную пробку, после чего попали в оранжерею. Я еще раз напомнил Зотову об Афанасьеве, Коля все время опасливо озирался по сторонам, но биолога и след простыл. Куда он подевался? Видать, учуял наше присутствие, спрятался где-то в зелени, терпеливо ждет, пока пройдем мимо. Ну и ладно, так даже лучше. Одним импульсом меньше, будет скидка на совесть. Потом разберемся с Андреем и его животными повадками.

Но проблема все-таки напросилась на решение прямо сейчас, стоило только подумать об этом. Гомель пришел в себя, дернулся. От неожиданности, мы уронили его на пол. Он выпучил глаза, стал что-то мычать, пытался лягнуть меня ногами. В этот момент на Зотова бросился Афанасьев. Он вылетел пулей из пушистого куста, вцепился зубами в штанину Николая и стал отчаянно ее терзать. Я поначалу испугался, но быстро взял себя в руки и потянулся за бластом. Выхватил его, коснулся пальцем пускающей кнопки и направил оружие сначала на кока, потом перевел на биолога. Зотов дергал ногой, пытаясь отбиться от настойчивой атаки, изощренно ругался матом и безжалостно требовал, чтобы я пристрелил Афанасьева как бешеную собаку. Мое замешательство длилось несколько секунд, не больше. Но и этого хватило с лихвой Гомелю. Бывший десантник, напрягшись, разорвал сцепку на ногах. Он хотел выбить из моей руки офицерский бласт, но я успел нажать пускатель. Импульс достался Афанасьеву. Озверевшего биолога швырнуло выстрелом на несколько метров в сторону. Далее все мое внимание сосредоточилось на двух огромных кулаках, связанных вместе. Они вдруг резко рванулись к моему лицу. В голове появилась резкая боль, взгляд поплыл. Тело вдруг стало ватным, ноги сами собой подкосились. Я выпустил из рук оружие и провалился в темноту. На некоторое время наступила тишина, потом появилась нудящая боль, и стали слышны слова, которые поначалу доносились до меня откуда-то издалека.

— Ну и шибанул он его!

— Мог и убить, с таким-то ударом!

— Крепче надо вязать, проблем бы не было.

— Виноват, капитан!

— Ладно, Коля. Впредь будешь знать, что к чему.

— Кажется, Вениамин приходит в себя!

— Когда кажется — креститься надо, матрос Зотов. Так раньше наши предки говорили. Впрочем, ты прав, вот глаза открывает.

Весь вышеупомянутый диалог я слушал, пытаясь сфокусировать зрение. В ушах звенело, в глазах троилось. Силуэты, склонившиеся надо мной, были мутными и расплывчатыми. Время вернуло все на свои места. Туманная пелена перед глазами рассеялась, явив мне улыбающиеся лицо старпома, исполняющего обязанности капитана корабля, и довольную физиономию бывшего сокамерника по изолятору, матроса Николая Зотова.

— Ну что, очухался? — спросил меня Виктор Викторович.

— Кажется, да. Только голова раскалывается и сильно жжет под левым глазом.

— Неудивительно, — констатировал Зотов. — У тебя там такой синяк появился!

— А что случилось? — спросил я. — Это Гомель меня так, а?

— Ага, — кивнул Коля. — Как только ты усмирил звериную прыть нашего биолога, кок ударил тебя, освободил руки и потянулся к бласту. Я накинулся амбалу на шею, сцепил руки замком и попытался надавить на сонную артерию. Здоровый у нас повар, черт его дери! Хвать меня за волосы и через себя как бросит! Я кубарем полетел, вот головой ударился, шишку набил. Думаю, значит — плохо дело. Бешеный кок с офицерским бластом ничуть не лучше локального катаклизма. Хорошо, что Виктор Викторович в оранжерее оказался. Ты бы видел, как они с Гомелем сцепились! Наш новый капитан выбил оружие из рук кока и его в три удара утихомирил.

Я перевел взгляд с Николая на Дунайского. Не зря командование космическим флотом им так дорожит. Опытный офицер, настоящий боец, специалист экстра-класса. Интересно, чем он раньше занимался? Даже подумать страшно, если учесть, что бывшего космического пехотинца старпом в три удара сделал.

— Поживете с мое, наберетесь опыта и будете не хуже меня решать конфликты, — буркнул старпом.

Я поднялся на ноги. Тут же увидел Гомеля, распластавшегося на полу оранжереи и, неподалеку, трясущегося в судорогах Афанасьева. Ох, и досталось же ему! Приблизительно представляю себе, какая эта боль. Ощущение такое после импульса, будто в тебя вонзают сотни длинных острых игл. Мышцы парализует начисто. Голова ничего не соображает, потому что разум в момент поражения скачкообразно переходит грань реальности и отключается.

— Я с Николаем займусь Гомелем, — сказал Дунайский, — а ты Веня хватай Афанасьева и тащи его к распределителю!

Я исполнил указание и.о. капитана. Донес Андрея на себе, и положил его рядом с бесчувственным Ереминым. Отошел чуть в сторону и присел на стальной щиток с кабелями. Дунайский и Зотов опустили кока на пол в нескольких метрах от пораженных импульсом. Передышка получилась короткой. Отдышавшись, Дунайский вкратце изложил нам свои соображения по поводу дальнейших действий:

— В общем, так парни. Ситуация, повторяю, сложилась непростая. Пока мы отчасти можем контролировать корабль с помощью компьютера, но для возвращения домой этого мало. Нужны люди на рабочих местах. Требуется как минимум оператор систем охлаждения двигателей, навигатор, и штурман.

— Пока у нас младший помощник капитана, биолог и кок. И все чокнутые, — вставил я.

— В данный момент они не представляют опасности, — подметил Дунайский. — Предлагаю Афанасьева поместить в изолятор. Пусть там гавкает.

— К капитану подсадите? — удивился я. — Виктор Викторович, когда Андрей придет в себя он же его загрызет!

— У нас свободна соседняя камера. Туда и определим.

— А куда денем Гомеля и Еремина? На всех изоляторов не хватит.

— Еремина можно связать и закрыть тут. Гомеля тоже придется снова связать, но так, чтобы даже пошевелится не смог.

— Знать бы как их всех вернуть в прежнее состояние, — задумчиво произнес Зотов. — Иначе нам крышка. Думаю, не только меня пугает перспектива стать покойником.

— Все помрем, — прямолинейно выдал Дунайский и тут же поправил себя: — Надеюсь, от старости и на родной планете.

— Виктор Викторович, у вас есть план как нам действовать дальше? — спросил я.

— Кое-какие соображения имеются, — честно признался старпом. — Для начала изолируем наших сумасшедших и отправимся искать других. Спустимся на один уровень вниз, проверим вентиляционную рубку, хранилище оружия и боеприпасов, после чего дойдем до кормовой переборки, поднимемся на три уровня выше, проверим банкетный, пассажирский и медицинские отсеки. Потом вернемся. Считаю, что к этому времени мы будем иметь полное представление происходящего на корабле.

По поводу плана возражений не было. Мы быстро перекусили, откупорили "Шуруповерт", сделали по глотку и занялись выполнением задуманного. Зотов помог мне влить немного алкоголя в Еремина и Афанасьева, потом мы помогли Дунайскому поднять Андрея по лестнице, вытащить из люка и спустились вниз. Николай обнаружил толстые хомуты, которыми были обвязаны силовые кабеля, тянущиеся в рубку через распределитель, и снял несколько штук. Крепко стянули ими кока по рукам и ногам, уселись на пол, в ожидании Дунайского. Старпом появился через десять минут. Он быстро спустился по лестнице и тут же поинтересовался:

— Ну и как наш молодец, в попу раненный боец?

Зотов хохотнул. Внешний вид Еремина его забавлял. Надо признать обнаженность младшему помощнику капитана никак не шла.

— Вроде без изменений, — спокойно ответил я. — Но импульсом уже, судя по всему, не ломает.

Дунайский бросил взгляд на Бориса Гомеля, оценил степень захвата хомутов и одобрительно хмыкнул:

— Вот это уже другое дело! Теперь никуда не денется.

Я хотел было добавить еще, что можно и Еремина так связать, чтобы не бегал по кораблю и не искал спасения от коварных зеленых человечков, как вдруг младший помощник капитана очнулся. Он открыл глаза, с недоумением уставился на Дунайского, потом оглядел перегородки распределителя и мучительно простонал:

— Моя голова...

Виктор Викторович мигом подскочил к своему заместителю и склонился над ним.

— Слава, как самочувствие?

— Паршиво, Витя.

— Ты знаешь, где находишься?

Еремин сделал паузу, повернул голову, все внимательно оглядел. Остановился изучающим взглядом на нас и вздохнул.

— Слава, ты знаешь, где находишься? — настойчиво повторил Дунайский.

— На полу.

— Корабль захвачен маленькими зелеными человечками, верно?

— Что за бред! — Еремин приподнялся и только сейчас обнаружил, что сидит голышом перед нами. Его брови от удивления резко поползли вверх.

— Кто меня раздел?! С какой целью? — негодующе заорал он.

Зотов прыснул, но сразу умолк, поскольку я толкнул его локтем в бок. Не дело смеяться над офицером, попавшим в щекотливую ситуацию. Сам мог оказаться в его положении.

Дунайский на радостях сжал Еремина в тесных объятиях.

— Славка! Живой, нормальный!!!

Еремин выглядел жутко растерянным. Он оттолкнул старпома в сторону и сказал:

— Минуточку... Что здесь происходит? Какого черта мы делаем в распределителе? Кто-нибудь знает, почему я голый? Где мой мундир?

На каждый из заданных вопросов Еремин получил исчерпывающий ответ. Старпом лишь деликатно не стал упоминать про свой меткий выстрел и то по понятным причинам. Незачем Еремину знать об этом. Зато под конец объяснений Дунайский наконец задумался о чудодейственном исцелении своего зама и о лекарстве от сумасшествия.

— Что ему давали? — выпалил он мне в лицо.

— Ничего, — сказал я. — Только выпил немного.

— Что пил?

— Шуроповёрт.

— Вы напоили меня этой гадостью? — возмутился Еремин.

— Ничего другого у нас под рукой просто не было, — ответил я и даже осмелился добавить: — На вашем месте, Вячеслав Георгиевич, я бы прыгал от радости. Эта настойка вас вернула к прежней нормальной жизни.

— Может и не в алкоголе дело? — тихо сказал Зотов.

— Думаешь, импульс? — вслух поразмыслил Дунайский.

— Вполне возможно, — согласился я.

— Какой импульс? — настороженно поинтересовался Еремин. Он не догадывался о чем идет речь. Зато уловили суть происходящего и сейчас все смотрели на Бориса Гомеля. Он — единственный из сумасшедших, в кого мы еще не стреляли, не считая капитана, конечно.

Я взял бутылку, откупорил ее и подошел к Гомелю. Жестом показал Зотову, что мне требуется помощь. Николай помог мне влить немного крепкой настойки в приоткрытый рот кока. Мы стали ждать повторения чудодейственного эффекта. Больше всего это ожидание отражалось на серьезном лице Дунайского. Я примерно представлял о чем думал старпом в эти минуты: он надеялся на выпивку, как на лекарство от беды, творящейся на корабле и очень надеялся, что эффект будет. Уж лучше напоить экипаж, чем перестрелять всех импульсом.

Четверть часа прошла в гробовом молчании. Еремин хотел о чем-то спросить, но Виктор Викторович несколько раз обрывал его, и Вячеслав Георгиевич не рискнул задавать вопросы. Наконец, кок пошевелился. Он открыл глаза, повернулся набок и охнул.

— Оклемался, родной? — осторожно поинтересовался Дунайский.

— Где это я оказался? — спросил кок. Он посмотрел на пол, потом на стену и остановился взглядом на голом Еремине. Глаза расширились. Гомель, судя по всему, обалдел. Вячеслав Георгиевич поежился.

— Это я хочу тебя спросить, друг ситный, — сказал Дунайский, приседая рядом с коком. — Кто ты и что делаешь на нашем корабле? Помнишь что-нибудь, а?

Вопрос был чисто риторическим. Виктор Викторович проводил тест на адекватность поведения. К тому же хотел справиться у Гомеля о его последних воспоминаниях.

— Ну, как же так, Виктор Викторович, — обиженно пробасил кок, — Вы же меня очень хорошо знаете! Борис Гомель, возраст — сорок три года, землянин, бывший пехотинец в звании старшины, ныне — стряпчий в чине рядового. Место обитания на корабле — камбуз.

— За что разжалован? — продолжал напирать старпом.

— В морду лейтенанту дал, — после секундной заминки выдал Гомель, и тут же добавил: — То есть, прощу прощения, нос ему сломал. Он, безобразник, вдрызг пьяный, залез на ротный склад, стал консервы красть и водку пить. Бутылки то казенные, все учтено, вплоть до литра. А я как раз дежурным по складу стоял. Нервы не выдержали, в общем.

— Я и смотрю, Боря, ты какой-то чересчур нервный, эмоциональный. Нашего матроса чуть было не убил. Ножами бросался, кулаками размахивал.

— ЧТО?

— Покажись-ка, Вениамин.

Я показался. Гомель увидел мой подбитый глаз и резко запротестовал:

— Ну не мог я такого безобразия учудить, товарищ старпом! Никак не мог! Рука бы не поднялась!

— Да, не мог, — согласился Дунайский. — Теперь я знаю, что произошло с экипажем. Ковальчук, Зотов, говорите — пили после вахты? День звездолетчика отмечали, да?

— Так точно! — подтвердил я с Николаем в унисон.

— Они не пили, а бухали! — вмешался Еремин. — Нормальные люди водку в стопки разливают, а не с горла бутылки прикладываются. К тому же вы бы слышали, с каким энтузиазмом они обсуждали идею пойти в реакторный отсек, чтобы погреться! Холодно им, видите ли, стало! Я и решил — пусть греются в изоляторе!

— Помолчи, Слава, — перебил старпом. — Я тоже выпил. Немного. Но этого хватило для того, чтобы не рехнуться, как все. После того, как я совершил дежурный обход и сдал вахту тебе, направился в свою каюту и принял на грудь сто грамм коньяка. Хотелось хорошенько отоспаться перед банкетом. А вышло то как. Если бы не разгильдяйство наших матросов и мое желание принять горячительного, я боюсь даже предположить масштаб дальнейших последствий. Никаких шансов у корабля и экипажа!

— Развяжите меня, пожалуйста! — попросил Гомель и робко добавил: — Я больше не буду, честно.

— Кто-нибудь, наконец, принесет мне мундир?! — требовательно заявил Еремин.

Через полчаса мы уже находились в капитанской рубке. Еремин окончательно успокоился после того, как Зотов приволок младшему помощнику капитана парадный мундир. Гомель потирал руки и виновато косился в мою сторону. Улучив момент, пока старший помощник общался компьютером, а Еремин о чем-то расспрашивал Зотова, кок подошел ко мне и заговорщицким шепотом сообщил:

— После того, как бардак ликвидируется и все вернуться на свои места, заходи ко мне на камбуз. Выпьем мировую. Есть отличное пиво для особых случаев и рыбка сушеная! Эксклюзив!

Отказаться от такого предложения я не смог. До сих пор как вспомню о летающих по камбузу тесаках, так мороз по коже пробирает. Может, после дружеской посиделки с поваром, эти жуткие воспоминания помутнеют в памяти. Хочется верить, что так и будет.

Тем временем, по завершении доклада компьютера, план дальнейших действий претерпел значительные изменения. Алкоголь был признан панацеей от космического психоза.

Время неумолимо шло и решение проблемы назревало с каждой минутой всеобщего обсуждения. Дунайский, взяв на себя ответственность за ликвидацию критической ситуации на корабле, один за другим предлагал варианты промывки мозгов членам экипажа. Поначалу Еремин пытался как-то оспорить его решения, настаивал, в частности, на экстренном "лечении" капитана, но данное предложение не получило одобрения. В итоге Вячеслав Георгиевич махнул на нас рукой, мол, делайте что хотите.

— Слава! Я бы с радостью вернул капитана к его прежним обязанностям! — сказал Дунайский, отстаивая свою точку зрения. — Только ты подумай, на что способен сейчас старший офицер корабля?! Он сможет здраво оценить всю критичность ситуации, разобраться что к чему и твердо решить как нужно действовать? Может быть. Я не утверждаю обратного, просто сомневаюсь. Это первая межзвездная экспедиция капитана. По критериям звездолетчиков он всего лишь юнец, получивший возможность приобрести все необходимые знания управления звездолетом и профессиональные навыки руководства людьми. Что он предпримет в нашем случае? Будет ли паниковать? Я не могу ответить ни на один из этих вопросов, а все потому что на сто процентов не уверен в капитане. Иначе я бы сам побежал его отпаивать прямо сейчас! К тому же, стоит заметить, мы точно не знаем является ли алкоголь действительно верным средством лечения космического сумасшествия. Вдруг это состояние спустя несколько часов перейдет на новый уровень и спиртное перестанет оказывать лечебное воздействие?

— Хорошо, — Еремин, выслушав старпома, все-таки согласился. — Ты меня убедил. Действуем оперативно и слаженно. Надеюсь, все получится.

— В настоящее время члены экипажа находятся в разных отсеках, — констатировал Дунайский и на всякий случай поинтересовался у компьютера: — Данные достоверны?

— Да, капитан! — подтвердил компьютер.

— Насколько мне известно, корабль нашпигован термодатчиками. Сообщи, в каких отсеках находятся люди.

— Капитанская рубка, медицинские узлы уровня А, пассажирские отсеки Љ5 и Љ7, изоляторы, шлюзовая, реакторный отсек и вентиляционный блок.

— Последнее можешь исключить из наблюдения, — скомандовал Виктор Викторович. — Ты ошибся при анализе. Датчики показывают температуру, созданную беспрерывной работой воздушного очистителя. Блок закрыт. Команда на открытие подается с капитанского пульта. Сейчас как мы видим, никого там нет и быть не может!

— Как будем успокаивать людей? — спросил Еремин. — Ведь многие, скорее всего, могут повести себя неадекватно. С кулаками накинуться, например.

Я посмотрел на Гомеля. Кок покраснел, печально вздохнул и виновато опустил глаза.

— У нас в оружейном отсеке есть минибоксы с ампулами "М-4-М", — ответил Дунайский.

— Причем тут газ классификации "Морфей"? — удивился Еремин. — Им на Сигме наши колонисты местную живность усыпляли для опытов. Мы должны доставить на Землю излишки, согласно указаниям руководства.

— Если не воспользуемся боксами с газом, можем вообще не вернуться! — напомнил старпом. — Сделаем так, Слава. Вениамин, Николай и Боря пойдут на камбуз, запасутся выпивкой, потом направятся к оружейному отсеку. Мы с тобой уже там будем их поджидать. Когда состыкуемся, берем в руки боксы с газом, а также план, где компьютер пометил отсеки, даем указание нашему виртуальному помощнику вырубить вентиляцию, и начинаем действовать. Предварительно подстрахуемся от неожиданностей респираторными масками. Они у нас тоже были. Всем все ясно?

— Нехорошо получается, — покачал головой Еремин. — Людей будем травить. Своих же.

— Слава, ты либерал и гуманист, — сказал Дунайский. — Все пройдет как по маслу, не волнуйся. Ну, подумаешь, люди поспят немного. Мы им рты приоткроем, понемножку вольем алкоголя. Очнуться и все будет по-прежнему.

Заверения старпома были восприняты с оптимизмом. Мы принялись за работу.

Эти два часа я до сих пор вспоминаю как эпизод из кошмарного сна, который хочется забыть раз и навсегда. Все сказанное старшим помощником капитана воплотились в реальность нашими руками. За полтора часа мы прошли весь корабль, вдоль и поперек. С помощью газа разобрались с сексуально настроенными девицами из пассажирского отсека Љ7 и другими людьми, входящими в состав экипажа корабля, так и бывшими колонистами, которых мы забрали с Сигмы. Тяжелая это работа — тащить на себе девушек, одевать раздетых, поить чокнутых в отключке. Впечатлений набралось — до конца жизни вспоминать буду.

Когда операция "промывка мозгов" подошла к логическому концу, мы распределили всех людей по каютам. Дунайский взял с каждого из нас слово не распространяться о случившемся. Люди и не вспомнят произошедшее, и так, по-моему, лучше всего для них. Мы же будем делать вид, что ничего не случилось. Дунайский в случае возникновения вопросов придумает какое-нибудь разумное объяснение. Поверят. Компьютер по команде старпома уничтожит все данные о ЧП, а после перегрузки всех своих систем даже и не вспомнит о загадочном пылевом облаке, необъяснимых с научной точки зрения последствиях, и о героических действиях отдельно взятых членов экипажа.

Получив разрешение Дунайского, я отправился в свою каюту, где и проспал несколько часов кряду. Даже проснувшись, почувствовал себя разбитым и даже больным. Безумно болела голова, ныла спина. Тело оказалось ватным и практически неподъемным. Сказалось, наверное, таскание девиц на плечах.

Когда по сети громкоговорителей прошло сообщение дежурного корабля о банкете по случаю праздника, я ничуть не удивился. Удивило, скорее, появление Николая Зотова с бутылкой "душегрейки" в моей каюте. Коля явился без приглашения, впрочем, оно ему и не нужно было.

— Ну, как ты? Не отошел еще? — справился он, присаживаясь рядом со мной, на койку.

— Нет.

— Будем отходить вместе, — довольно сказал Коля, вытягивая из пола складной столик. Закрепил ножки и поставил бутылку на стол.

— Уххх.... — я закрыл лицо руками и повалился на кровать. — Не могу сейчас пить. Настроения нету, желания нету.

— Сейчас все будет! — сказал Коля. — И настроение, и желание, и релакс вперемешку с катарсисом. Сегодня наш профессиональный праздник, не забыл? День Звездолетчика! День покорителей космических пространств! День межзвездной экспансии! День Сигмы, Лямбды, Хои и Дельтрона!

— Наливай, — хмуро сказал я. — Только чуть-чуть, в целях успокоения нервов.

— Для этого и принес, — доложил Зотов, разливая "душегрейку" по стопкам.

Не успели мы выпить. Дверь моей каюты пискнула и с тихим шуршанием поползла в сторону. На пороге возникли фигуры старших офицеров — Виктора Дунайского и Вячеслава Еремина. Я мигом слетел с кровати, Зотов тоже вскочил и вытянулся по струнке:

— Здравия желаем старшим офицерам корабля!

— Вольно, — ухмыльнулся старпом. Тотчас окинул обстановку и остановился взглядом на столе, в частности — на бутылке.

— Пьете, значит? — хитро прищурился Еремин.

— Никак нет, младший помощник капитана! — выпалил Зотов. — Лечимся.

— Поговори еще у меня! — старпом шутя погрозил ему пальцем, и присел на край койки. Достал из внутреннего кармана мундира поллитровую бутылку немецкого шнапса "Юберг" и многозначительно поставил рядом с "душегрейкой". Еремин положил на стол пакет, вытащил из него несколько ассортиментных пайков. Кивнул Зотову:

— Наливай.

Коля разлил душегрейку еще в две стопки, раздал.

— Я очень хотел с вами выпить по поводу праздника, ребята. Если бы не вы, вряд ли нам удалось решить все наши проблемы, возникшие на корабле в последние сутки, — сказал Дунайский. — Посему хочу выпить за наших матросов, которые оказались настоящими звездолетчиками и поздравить вас с праздником!

Мы "чокнулись", выпили, закусили. Еремин взял бутылку и разлил по стопкам "душегрейку". Тут случилось нечто из ряда вон выходящее. В проеме каюты появился худой бортинженер, внешне очень испуганный.

— Что такое? — грозно нахмурился старпом.

— Извините, Виктор Викторович, — сказал бортинженер. — В большом зале произошла нелепая ситуация. В самый разгар банкета появилась медсестра Антонина Вышкина. Сейчас она взобралась на стол и показывает стриптиз! Ее пробовали снять и успокоить, но она кусается и брыкается!

— Ну что, орлы? — старпом ухмыльнулся и покосился на нас. — Проморгали голубку, да?

— Я разберусь, — сказал Еремин, поставил стопку на стол и вышел из каюты.

— Когда что-то подобное происходит на американских кораблях с интернациональным экипажем, они натягивают беззаботную улыбку от уха до уха и говорят: — "Добро пожаловать в Голливуд!". В нашем случае, это просто балаган. Давайте выпьем что ли.

— За дружбу народов? — осторожно спросил я.

— За женщин! — расцвел в улыбке старпом. — Жизнь без них лишена всякого смысла!