Halgen — Слезы Ярославны

— Скорее, не завидный, а забавный! — ответила Светка.

— Прошлый был веселее, все то повеситься обещал, то из окна выпрыгнуть! Последнее — раз десять, попрыгунчик одним словом! — не согласилась Ярославна, — Я-то раньше думала, что дурацкий шантаж суицидом остался в литературе прошлого, вместе с князьями Мышкиными и Настасьями Филипповнами, а тут — на тебе, образчик такой выискался!

— Так может, он тех книжек начитался?! — заметила Наташка.

— Надо же, оказывается и сейчас их кто-то читает! Тогда мне повезло, редкий экземпляр в коллекцию попался! Я себя чувствую прямо как ботаник, которому удалось поймать в свою коллекцию какого-то редкого махаона! Ха-ха-ха!

— Бабочек энтомологи ловят, а не ботаники! Те только травинки собирают, — поправила Света.

— Ну листок уникального египетского баобаба нашел, не все ли равно! — воскликнула Ярославна.

— Зато от этого ты титул получить сможешь, будешь баронессой Ярославной фон Штернберг! — со смехом заметила Наталья.

— Можно-то можно, а только зачем? Какой сейчас от этого толк? — успокоившись от хохота ответила Яра, — Родовой герб можно и самой себе нарисовать, а родословную придумать — не проблема, тем более что я — Ярославна!

— Но у тебя же был и такой... С толком... — Светлана надула щеки и живот.

— Ты что ли про Вову Дыровского?

— Ну да...

— Да, типчик тот еще, — прокомментировала Ярославна, — Каждый вечер — в ресторан, разговоры — о больших богатствах в перспективе, о новом доме, в котором мы с ним будем жить, если я с ним останусь. Будущее выстроено в мельчайших деталях, его виртуальная картина предусматривает мельчайшие детали вроде обстоятельного рассказа о поездке во Флориду. Но больше всего он говорил про своего отца, который высочайшей милостью и построит нам это “светлое завтра”, как будто сам Вовочка является всего-навсего частью своего папаши, его органом. Вот только каким?! Пищеварительным или другим каким-нибудь?!

Разговор потонул во взрыве неистового смеха. Когда колокола девичьего хохота понемногу перешли в одиночные смешки, а затем и утихли вовсе, Яра совершенно серьезно добавила:

— Но был в моей жизни и еще один тип. На прощание он меня проклясть обещал. С помощью черной магии, которой он, конечно по его же словам, владеет в совершенстве. Вот этого я немножко боюсь, мало ли что...

Возникла пауза, которую опять-таки прорезал взрыв смеха:

— Да ну тебя! Фигня это все, сам себе цену так набивает! — сквозь внутренние взрывы выдавила Света.

— Надо же, до чего люди доходят! — прокричала Наташка, — Это прямо как в анекдоте. Знаешь, про Штирлица и Мюллера?

— Это который?

— Ну, Штирлиц приходит к Мюллеру, а тот ему и говорит: “Чтобы завтра были на субботнике”. Штирлиц, понятно, понял что его раскрыли, попросил листок бумаги и написал “чистуху”. Мюллер прочитал, рассмеялся, позвонил Шелленбергу и говорит “Вы только полюбуйтесь, что придумывают Ваши люди, чтобы на субботник не идти!” Так пример из той же серии, до чего только люди не додумаются, даже магию вспомнят! Душу за тебя еще никто не продавал?!

— Извините девчонки, но мне надо домой, а то я еще Норму не выгуливала, — ни с того ни с сего заявила Яра и направилась в прихожую.

Когда за подругой захлопнулась дверь, Света и Наташа переглянулись. Они искренне завидовали Ярославне, и эта зависть имела великое множество причин. Девушки направились в кухню, разлили остатки чая и принялись взахлеб обсуждать свою подругу.

Ярославна была ослепительно красивой натуральной блондинкой с острыми синими глазами, и эта природная красота органично сочеталась с ее редчайшим именем. Кажется, будто в этом имени заключены и блещущие солнцем шлемы и кольчуги, статные белые кони, пушистые собольи шубы, сверкающие жемчужными звездами кокошники, и все это великолепие рисуется на фоне расписных теремов и сказочных княжеских палат с таинственными узорами, до умопомрачения завораживающими современного человека. Кажется, будто это имя образует таинственный мостик, переброшенный в давнее прошлое, в древнюю Русь, знакомую нам лишь по картинкам да по мультфильмам. Вся загадка в том, что подобные мысли неизбежно возникают даже в сознании человека, ни разу в жизни не читавшего “Слово о полку Игореве”, и уж тем более не знающего имя жены Святослава Великого...

Наличие такого внутреннего смысла в ее имени словно множило и без того великую красоту, вносило в нее дополнительные таинственные значения. А ведь до чего случайная вещь — имя! Родители его, как правило, или в честь бабушек-дедушек дают, либо завязав глаза в таблички с написанными именами пальцем тыкают — куда попадет?! Отца одной девочки перед самым ее рождением треснуло по голове книгой “Спартак” (по его же вине полка была слишком плохо закреплена), так он и назвал новорожденную Валерия. Может, папаше Ярославны “Словом о полку Игореве” или учебником русской истории по макушке заехало?

Благодаря внешности и имени она, конечно же, пользовалась огромнейшим успехом у потенциальных женихов, в том числе — и очень завидных, из тех, которые для той же Светки были недосягаемым пределом мечтания. Однако непонятно за что данное счастье Яра тоже использовала не по назначению — ей, похоже, доставляли удовольствия постоянные знакомства и расставания, она их как будто коллекционировала.

— Да музей у нее в голове, самый настоящий Эрмитаж ее же поклонников, он начинен четырьмя десятками разнообразных экспонатов, — с жаром доказывала Наташа, — Там есть очень много людей, притом разной внешности, от жилистого атлета до лысого старикашки. Да и возраста тоже, от четырнадцати до (о, Боже!) восьмидесяти лет! Уже про национальность, образование или там работу я и не говорю! Был у Ярки и банкир, и профессор, и водопроводчик и даже трубочист, которых в городе всего-то сорок два человека...

— И что тогда они все для нее?! Экспонаты?! — вторила подруге Светка, — Наверное, единственное ее чувством по отношению к ним — ощущение блестящей новизны найденной редкости!

— Ну да, как у коллекционера марок при встрече с редкой маркой Гондураса!

— Вообще-то скорее не музей, а зоопарк, — с хохотом поправила саму себя Наташа, — Состоящий из одних только самцов.

— Но ведь ей и того... Приходится с ними и ложиться... — лукаво ухмыльнувшись промолвила Светлана, — А представь себе ее с этим восьмидесятилетним пенсионером-машинистом!

— Ну и что?! — рассудительно ответила Наталья, — Ты что, ее мнения на этот счет не знаешь? Она же говорила, что соитие — обычная функция женского организма и ничего противоестественного в этом нет. На самом деле она другого совсем хочет, но если это средство все-таки оказывается необходимым, то, что делать, приходится применять и его.

— Но ведь какие-то чувства возникают...

— Помилуй, какие чувства?! Ты слышала, что сама Яра на этот счет говорила? “Какие тут к черту “вершины блаженства”?! Все просто, как дизель, “туда-сюда” и все”!

Эти мысли развенчивали в сознании девушек что-то очень неприкосновенное, поэтому возникло некоторое замешательство и пауза.

— А мне ее жалко. Не смотря ни на что... — задумчиво произнесла Наташка.

— Это почему? — удивилась Света, — Нам бы ее “способности”!

— Представь себе ее жизнь — сплошное коллекционирование, которое со временем перестанет приносить всякую пользу. Постоянно жить с одним мужиком даже не очень долгое время она не сможет — не интересно уже будет, ведь что в такой жизни может быть, чего она не видела?! Мучение сплошное, но одной оставаться — то же мучение. Нет, любая крайность — это не счастье, а злостная беда, радость только посередине может быть.

— А я уж лучше бы так, да не дано мне! Не дано! А чем, скажи, она лучше меня?! — в сердцах выкрикнула Светка, которую почему-то никогда никто не любил, быть может из-за ее необычайно гадкой фамилии, вызывающей острое отвращение (такой неприятной, что я даже не буду ее упоминать), а может из-за волосатой бородавки, растущей прямо под левым глазом, — А она все-таки сволочь!

Яра тем временем весело проводила время в ночном клубе на пару с очередным “раритетом”. Угощающего ее рыжего парня она окидывала столь гвоздящим взглядом, как будто уже пришпиливала его к своему коллекционному альбому, но тот похоже ничего не замечал. Профессиональность своего взора почувствовала сама Ярославна и тут же ужаснулась ей, но смотреть на представителей противоположного пола как-нибудь по-другому она уже не могла. Стремящийся из синих глаз луч-прожектор скользнул в его карие глаза и распознал в них все то же угрюмое вожделение, смешанное на этот раз с трепетной юношеской неуверенностью и какой-то нервозностью, происходящей, по всей видимости, от слишком малого опыта. Чтобы раздавить эту самую нервозность паренек жадно поглощал алкоголь в неимоверных объемах, однако переживал еще больше, даже лицо его то и дело играло лихой пляской мелких мускулов.

Ярославну это обстоятельство страшно веселило и она старательно подыгрывала своему “дружочку”, ведь ее опыта хватило бы на целый толстенный академический том. Строила глазки, хихикала, изображала из себя пьяненькую, пронося очередные порции алкоголя мимо сочных напомаженных губок. Вскоре паренек уже вовсю лапал ее пышные бедра, но при этом сам едва держался на ногах и вряд ли был способен самостоятельно добраться до дома.

Наконец сознание Яры зарисовало образ “женишка” и вклеило его в толстый альбом ее памяти, без труда отыскав нужный раздел и страницу. Способностей несчастного не хватило даже на открытие нового раздела в ее сложной и запутанной классификации, не смог он и стать единственным в своем роде экспонатом. Поэтому и сошел он отнюдь не за парагвайский махаон, а скорее за обыкновенную бабочку-капустницу под номеров 32. Когда этот недолгий труд закончился и красная блестящая обложка памятной книги была захлопнута, настала пора избавляться от горе-поклонника, с которого брать больше было нечего.

— Ладно, мне пора идти домой, — твердо и трезво заявила Ярославна, — Я еще с собакой не гуляла!

— А... А мы еще встретимся?! — проговорил паренек, едва управляя своим заплетающимся языком.

— Обязательно! — не допускающим возражения тоном заявила Яра, — Запиши мой телефон, звони.

Разумеется, телефон она дала совершенно “левый”, взятый из рекламы какого-то магазина. Завтра в ответ на звонок вместо колокольчика Яриного голоса в расслабившиеся уши паренька врежется тоскливо-будничная фраза “Какая тут тебе Ярославна?! Куда звонишь?! Не туда попал!” Будет после этого стоять с тоскливо гудящей трубкой и безутешно гадать — была Ярославна вчера на самом деле или только ему приснилась, когда он напившись в одиночестве валялся на полу родного жилища, не в силах доползти до лежанки. Но это будет потом...

Вместе они доковыляли до огромного проспекта, “поймали” машину.

— Я... Я тебя провожу...

— Тебя самого провожать надо! До дома хоть целым и невредимым доберись! — отрезала Ярославна и назвав предварительно узнанный адрес “женишка” захлопнула дверцу.

Сама она жила недалеко, и потому решила пройтись пешком. Знатный морозец еще не пробрался сквозь теплую шубенку, и потому идти было тепло и приятно, особенно после насквозь прокуренной атмосферы забегаловки.

На углу, прямо возле самого подъезда родного дома, Ярославна в буквальном смысле слова столкнулась с огромной темной фигурой. От неожиданности правая нога поехала по девственно-блестящему льду и девичья фигурка уже была готова растянуться на заснеженном асфальте. Однако этого не произошло, Яра неожиданно ощутила под собой прочную как мать-земля опору.

— Поосторожнее надо, барышня, — раздался низкий мужской голос.

— Да я... — начала было Ярославна, но тут же осеклась, ибо ее глаза случайно встретились с глазами незнакомца. Чем-то новым, никогда ранее невиданным полыхнуло ей в лицо от этих пронзительных глаз и она отметила, что, пожалуй, ей попался такой экземпляр, после знакомства с которым без всякого сожаления следует уничтожить всю коллекцию не испытывая при этом ни малейшей жалости. Как будто что-то прочное, негнущееся вошло в ее душу и нанизало ее на себя, после чего уже поздно было обращаться к прошлому и оглядываться назад.

Несколько мгновений Яра пыталась разгадать таинственный иероглиф запредельного взгляда и немедленно ощутила весь страх осознанного — так смотреть можно только на то, что видишь последний раз в жизни. Вроде бы все понятно и объяснимо, случайно повстречал он девушку и уже через секунду расстанется с ней навсегда, таких встреч и расставаний можно набрать целый воз, если пройтись в середине дня по оживленной улице. Однако Ярославна понимала, что этот простой до идиотизма ответ никак не относится к этому огромному человеку, ведь его взгляд как будто даже и не касался лично ее, скорее он был распростерт на все выси и глубины видимого мира, одним из элементов которого и была ее персона, волею случая на мгновение попавшая в его центр. Наверное, так смотрели самураи, когда уже направляли острие меча к своей жаркой плоти, к поднимающемуся от последних глотков воздуха брюху... Но что она знает о Японии и о самураях! Нет, наверное с таким же взглядом Санька Матросов бросался на вражескую огневую точку, а летчик Гастело таранил колонну немецких танков... Но и о них она не знала совершенно ничего, просто такие мысли непонятным образом пришли в голову.

— Как, кстати, тебя зовут? — небрежно спросил он.

— Ярославна, — ответила она, ожидая что незнакомец подобно десяткам своих предшественников подивится столь редкому имени, но вместо этого услышала ответное представление, сказанное совершенно будничным голосом:

— А меня — Илья —Ильмень.

— Двойное имя? — “автоматически” удивилась Яра.

— Родители нарекли Ильмень, а окрестили Ильей.

Ильмень снова окинул Ярославну своим последним взглядом и зашагал дальше. Вместо обиды Яра почувствовала тяжкое удивление и болезненное ощущение наличия влекущей тайны, вызывающей злобнейшее желание разгадать ее любой ценой. Все это привело к тому, что смазливая фигурка Ярославны вприпрыжку поскакала за таинственным человеком и вскоре оказалась у него в гостях.

Жилище Или (так она назвала его, ведь в этом уменьшительно — ласкательном имени собиралось воедино и библейское “Илья” и родное “Ильмень”) представляло собой идеально пустой куб. Пространство было лишено даже малейших намеков на мебель, не говоря уже об абажурчиках, зановесочках и прочих предметах уюта. Клетка медведя в зоопарке и то обставлена богаче — там хоть бревно какое-то валяется или несколько стертых автомобильных покрышек, тут же — идеально пустое пространство. Единственное, что присутствовало в этом кубе, отнюдь не нарушая, а скорее наоборот — подчеркивая его девственную незаполненность, были унылая лампочка под потолком, простыня на голом полу да набитый чем-то рюкзак.

— Только переехал? — спросила Яра чтобы хоть как-то начать разговор, ибо зловещая тишина многократно расширяла и без того безмерную тайну, — Еще вещи не перевез?

— Нет, живу здесь с детства, — ответил Иля и указал в сторону рюкзака, — А вещи мои — там.

Сердце Ярославны мигом сжалось от сострадания к новому знакомому. Ведь у него никогда не было ласкающих взор милых вещей, помнящих его дольше, чем он сам помнит себя, нет здесь и вещичек, манящих его в родной дом из дальних и близких странствий. Забрось его судьба на край света — и что он вспомнит о своей родине, о чем пустит тайком слезу? О оставленной здесь звенящей бетонной камере, которая даже страшнее солдатской казармы?

Одновременно с этим у Яры возник резонный вопрос, как он дошел до такой жизни. Тотальная неудачливость и бедность? Но должно же было что-то остаться хотя бы от родительских вещей, которые продать уже невозможно и без которых ни один современный человек не мыслит своего существования. Ведь кровать, ну раскладушку на худой конец, он должен был оставить, не цыган все-таки, чтобы на полу спать! А может он — алкоголик в самом неистовом своем выражении, продавший последний колченогий стул на дрова за бутылку обезжиривателя? Но где тогда пустые бутылки, обглоданные селедки, банки с “бычками”, тарелки с засохшей китайской лапшей и прочие атрибуты этого нешуточного дела? Да и не похож он на синяка даже отдаленно! Новая загадка!

“Ни о чем не думать, все равно ведь ни до чего не додумаюсь! Может, со временем все и так разъяснится”, — уговаривала Ярославна саму себя.        

— Для чего у тебя рюкзак, походами увлекаешься? — спросила она как бы невзначай, — Мои предки тоже увлекались, но теперь не то время, все это осталось с их поколением...

— Чтобы собраться за одну минуту, а может и быстрее, — коротко ответил Иля, — Рюкзак на плечи — и вперед.

— Куда собраться?

Вопрос повис в пространстве подобно упущенному в безветренный день воздушному шарику. Странные мысли ворвались в сознание Ярославны: “Он что, террорист? Хочет что-то совершить? Что он какой-то фанатик — нет сомнений, вот только какой?” Да, такие ей еще не попадались, не известно даже как вести себя с ними, чтобы нечаянно в колбасный салат не покрошили. Тут же в памяти всплыли строки из какого-то пособия по защите от сексуальной агрессии, в котором говорилось, что если мужчина делит весь мир на “своих” и “чужих”, если постоянно говорит о наличии у него каких-то яростных убеждений — от такого лучше держаться подальше, обязательно изнасилует, да и то в лучшем случае, а в худшем — зажарит и съест. Правда, Ярославна никогда не принимала эти строки близко к сердцу, ведь она — прирожденная искательница приключений на свою задницу, но все-таки...

Однако эти упаднические размышления моментально пресек очередной “последний” взгляд Или, после которого Ярославна осознала, что все равно останется с ним. Будь что будет...

К тяготам, вызванным отсутствием предметов домашнего обихода, Ярославна постепенно привыкла. Ведь жили же как-то наши предки, когда за ведром воды надо было пробираться двести метров сквозь негуманный арктический морозец! Привыкла она и к странным друзьям Ильменя, беседы с которыми обычно продолжались у него далеко за полночь. Говорили они о каком-то гигантском враге, который уже как будто оседлал весь мир и удачно убеждает его обитателей в том, что все существующее — вечно, что покрытое туманом будущее — просто продленный до бесконечности сегодняшний день, выхода за который нет даже через люк собственной смерти. Орудует он хитро и скрыто, через своих любимчиков, имеющих вполне человеческое обличие, которым он пообещал бессмертие уже здесь и очень скоро. Вот с этим врагом и собираются воевать Иля и его странные друзья, создав для себя атмосферу постоянной готовности, посвятив ей всю свою молодую жизнь...

Ничего из услышанного Ярославна не понимала, она понимала лишь один взгляд Или, мгновенно раскрывающий в ней самые потаенные глубины и намертво схватывающий нечто ртутное, не понятное ей самой. Осознание того, что один такой миг стоит всей ее прошлой жизни свело на нет все прочие элементы бытия, сделало их крошечными до полной неразличимости...

Осознавая прожитые годы Яра с ужасом поняла, что все встреченные ею представители мужского пола были всего-навсего... машинами. Вот тот, мускулистый, был заурядной секс-машиной конвейерной сборки, а другой, который толстый — автоматом по выдачи подарков. Была когда-то идея механизированных магазинов, где бросаешь в машинку монету, а она тебе — платье или флакон туалетной воды, вот также и он, только вместо денежки кое-что другое. А был еще и скуластый, так тот просто громкоговоритель какой-то, получасовые речи толкал и все витиевато, прямо заслушаешься. Были еще и человекокомпьютер (для любителей старины — арифмометр или калькулятор, у кого какой вкус) и ходячий манекен и двуногое транспортное средство, всех не перечислить. Настоящий музей техники, механизмы от древних времен до наших дней, от первого колеса до последнего суперкомпьютера, однако несмотря на все огромные различия железное слово “машина” одинаково хорошо применимо что к самому первому экспонату, что к самому последнему. И вот этой “технотронной” эре пришел конец!

Разумеется, дать какое-либо определение самому Ильмени Ярославна не могла. Назвать его просто человеком? Так сейчас под этим словом как раз и понимаются все вышеперечисленные типажи, к которым он явно не относится. Придумать какое-нибудь свое определение, с кем-нибудь сравнить, например — с ангелом? Слишком глупо получится, больше похоже на дурную лесть, чем на реальность...

Сколько времени прошло с момента их незабываемой встречи — сказать трудно, ведь оно утратило на нее какое-либо влияние. Последних секунд не может быть десять или двадцать, она всегда одна как точка после последнего слова толстенного романа и ее наступление никак не фиксируется хорошо знакомым нам прибором с маятником и циферблатом. Разве кто-нибудь из ушедших в мир иной отметил, что это событие произошло в “двенадцать часов тридцать две минуты”? Поэтому иногда Ярославне казалось, что прошли уже многие десятилетия, прожита долгая и счастливая жизнь, но тут же она чувствовала, что еще длится тот вечер, когда они встретились впервые, вернее даже — мгновение первого его взгляда...

Но все-таки время совершило еще крохотный шажок и в их кубе-комнате неожиданно возник маленький бородатый человек, один из друзей Или. Вместе с собой он принес одно-единственное слово — “Пора!” (как будто он его даже не говорил, а именно принес, как приносят с зимней улицы запах морозного дня). Вместе с этим словом исчез и Ильмень, навсегда оставив свой взгляд на лице Ярославны.

Потоки слез залили красивое лицо, ручьями стекаясь на пол куба-комнаты. Рыдания Ярославны последнего века сотрясли стены, пол, потолок, почву, горизонт, Луну, звезды и Солнце.

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН

2005 год