Роман Шиян — ВОДКА, КИЛЬКА, "ПАССАЖИРКА"

Солнечное мартовское утро, пятое по счету в этом месяце, не предвещало никаких значимых событий в моей серой жизни. Всё как обычно: дом престарелых, двухместная комната №42, размером 3 на 4. Я, сидя за компьютером, зубрил труднопроизносимый предмет. Рядом на своей кровати сидел мой сосед, дядя Саша, бывший сантехник интеллигентного вида. Худощавый, беззубый, с большой плешью на голове. Он, как обычно бывало после в который раз повторяющейся пьянки, читал книгу, специфично оправляясь от похмелья. Дядя Саша — инвалид третьей группы: контрактура пальцев, диабет и заикание. Молчалив и рассудителен, когда трезв. Весел, болтлив и занудлив, когда пьян. Очень чистоплотен.

Стук в дверь. Так часто бывает — заглядывают и, осмотревшись, через секунду закрывают, даже не попрощавшись. Что поделаешь — здесь у многих маразм. Но в этот раз по адресу — приехал Миша, старый знакомый моего соседа. Высокий, лет сорока мужик, еле передвигающийся на костылях.

Дядя Саша обрадовался. Воскликнул:

— О! Привет, Миша! Заходи! Ты откуда? А! Вот мой сосед — Роман.

Мы поздоровались. Миша был чем-то стеснён.

Дядя Саша сообщил мне:

— Мы с ним в одной больнице лежали. Ну, как там у вас? — дядя Саша переключил внимание на своего друга.

Я всё также продолжал читать, правда, теперь уже невнимательно.

Спустя некоторое время, дядя Саша с надеждой в глазах спросил:

— Ром, я за прибытие выпью с Мишей, а? Всего чекушку.

Не удивляйтесь. Мне хоть и шёл 21 год, но мой сосед меня уважал. Относился как к родному сыну. Я часто орал на него, когда он приходил пьяным, и начинал бубнить мне под ухо всякую чушь. Я же старался словесно унизить его, желая воскресить в нём самолюбие:

— В кого ты превратился? — с призрением выговаривал я. — Жи-вот-ное!

Он тупо смотрел на меня и, пуская слюни, мямлил:

— Дя. Я — з‘ивотное. Ну и што? Тебе какая раз’ница?

Я, тоже дебил: начинал доказывать ему, до какой степени он — животное, приводил доводы.

Кончалась, обычно, эта нравоучительная беседа тем, что интеллигентный дядя Саша валился в беспамятстве на кровать и храпел.

Но той ситуации я был снисходителен: пускай выпьет с другом — повод существенный. Хотя мне было известно, что одной чекушкой дело не ограничится.

Мой сосед, обрадовавшись, быстро засеменил к соседям: там предприимчивый инвалид-миопатик круглосуточно предоставлял водку всем нуждающимся.

Миша, сидя на кровати, смотрел в окно, молчал. Я без особого стеснения перед гостем читал книгу, не обращая на него внимания.

Минут через 10 на стуле были разложены: килька в томате, два куска хлеба, чекушка, поставлены две полиэтиленовые кружки — типичный натюрморт российского алкаша.

Друзья, распивая водку, вспоминали больницу, бывших жён, рассказывали друг другу, как докатились до такой жизни.

Спустя какое-то время выяснилось, что пьяному Мише негде переночевать. Собутыльники долго перебирали все возможные варианты. Наконец, дядя Саша предложил:

— Переночуй у нас. Мы с тобой, Миш, как-нибудь вольтом… Ром, ты не против?

Я сказал, что нет. «Пускай, “пассажир” переночует — не мои проблемы».

Примерно в пять вечера ко мне пришла знакомая — вместе учились в школе-интернате. Звали её Ирой. Худая, на согнутых ногах, в тяжёлой зимней куртке без претензий на моду, она, близоруко щурясь, вошла в комнату. Её птичье лицо с длинным носом и выпученными затуманенными глазами выражало наигранную радость. Ира была навеселе:

— Привет!

Мы недружно ответили.

Потом Ира подошла ко мне, села на корточки и попросилась переночевать.

— Мать выгнала, сука. Пьяная, — пояснила она.

Честно говоря, в школе я с ней практически не общался. Так, привет, как дела. Она, мягко говоря, меня не возбуждала. Её девичий максимализм выражался в феминистическом поведении, курении и выпивке. Она прикрывалась грубостью, чтобы избежать насмешек. Иногда так бывает, когда девушка часто находится среди парней. Мне же нравятся женственные и высокие натуры, меланхоличные и нежные. «Мужчина ищет в женщине, прежде всего, материнское начало», говорила моя классная воспитательница. В общем, Ира — не мой идеал красоты.

Я немного задумался: разрешить ей переночевать или нет? Мне уже стукнул 21 год, а я до сих пор оставался девственником. Для многих это не проблема, но только не для инвалида первой группы. Вряд ли кто-то из здоровых женщин хотел бы заняться сексом с индивидом, наподобие меня? Будучи ещё в школе, я пытался трахнуть свою одноклассницу. Её тоже звали Ирой. Она выглядела физически полноценной акселераткой, имея, по словам Татьяны Константиновны, третью степень дебильности. Во втором классе Иру изнасиловал физически здоровый сирота Вася. А потом понеслось: здоровые, безногие, лилипуты, хромающие… Некоторым она давала добровольно, некоторым — только после удара в печень, другим — исключительно после ста грамм чего-нибудь спиртного. А мне так и не дала. Максимум, чего я добился от неё после недели настойчивого ухаживания — это возможность подержаться за её толстую ляжку на уроке физики. Наверно, причина всё-таки была во мне: закомплексованный, с затруднённой речью, маленький ростом, мальчишеского телосложения — какая клюнет?

А тут такой случай подвернулся. Конечно же, я разрешил Ире остаться переночевать. Дядя Саша не возражал — квиты.

Ей предложили выпить:

— Садись — согреешься.

Ира была не против.

Она присела рядом со мной. Близко так, что стал я «намагничиваться» внутренне. Потерял покой я — взволновалось сердце. Но также до меня всё яснее доходило, что душевные метания — пустая лирика и надо действовать. Несмотря на присутствие посторонних, я принялся гладить её груди лицом. (Ласки моих рук сопоставимы с нежностью садиста, ласкающего свою жертву плёткой. Эти руки, они постоянно, блин, дрыгаются). Ира для виду сделала пару попыток остановить меня. Потом, опрокинув грамм 50 и наспех закусив, начала со мной целоваться. Это был первый поцелуй в моей жизни, настоящий. Я понятия не имел, как правильно совершать сие таинство. Она залезла в мой рот языком и стала водить им туда-сюда. Эти движения были быстры и напористы, в них не было плавности, нежности. В ответ я вяло шевелил языком, стараясь быть осторожным, контролируя своё тело. Теперь я понимаю, каково акробатам в цирке. Благо, что у меня встал — дело пошло немного легче: появилась смелость. Я норовил поцеловать Иру в шею. Та увернулась и попросила ещё водки. Ире дружелюбно налили. Потом снова поцелуи в губы, а в перерывах — 50 грамм водки, изредка — сигарета. Так продолжалось часа три. Я истекал смазкой. Изрядно выпив, Ира почему-то не падала со стула. Вместо этого заявила, что хочет в туалет. Миша предложил ей помочиться в бутылку. Выходить в коридор было опасно: нравы в интернате круче, чем в коммуналке.

— Да мы отвернёмся, — увещевал дядя Саша.

Давая пример для подражания, Миша вытащил свой член и зажурчал в пустую бутылку из-под минералки.

Отвернувшись, пьяная и стеснительная Ира заявила:

— Нет, я так не могу, — и вышла в коридор.

Вернувшись, села со мной рядом и обняла.

Устав ждать, когда Саша с Мишей откинутся, я начал уламывать Иру на нечто большее:

— Ира, я тебя хочу.

— Да ты чё?!

— Очень! Давай трахаться?

— Не сейчас. Они ещё не легли. Когда заснут, тогда… — кокетливо произнесла Ира.

— Ты что стесняешься?

— Да-а-а! — и принялась меня целовать.

В тот момент я б точно её отымел, не смотря на присутствие двух посторонних тел. Возбуждение — страшная сила.

Было начало одиннадцатого. Свет выключен. Те, кто должны спать — спали. Ира, раздевшись до нижнего белья, стала стаскивать с меня майку, потом трико. Трусы снять не решалась.

Я подбадривал:

— Ну, давай, смелей!

Она нехотя стянула. Я был готов к «великому подвигу».

— Видишь, он тебя ждёт, — приговаривал я. — Сделай минет.

Ира стала делать — классно, здорово, с фантазией, но недолго. Наверно, боялась, что кончу в рот. Закончив процесс, она сообщила:

— Люблю, когда мужчины стонут.

Тогда я тоже решил сделать всё по уму: довести девушку до готовности. Сказал:

— Снимай лифчик.

У неё были груди второго размера, довольно упругие, округлые. «Грудь — это та, что помещается в ладони, а если не помещается, это уже вымя», вспомнилось мне изречение симпатичной воспитательницы с грудью второго размера. Я стал медленно водить языком по её соскам. Потом в том же темпе спустился ниже и наткнулся на ажурные трусики. Сделал пару движений языком, чтобы снять их. Ира сказала:

— Нет.

Я сделал попытку стянуть трусики зубами, но её рука этого не позволила.

— Ну, чё ты ломаешься, как целка*? Снимай, — раздражённо сказал я.

Мне было известно, что Ира давно не девственница.

Она — ни в какую. «Неужели она мало выпила?», подумал я. Увы, в то время мне смутно представлялось, что такое «женская логика», где «нет» — это «да», а «да» означает «может быть». И в этот момент я проявил малодушие и разочарованно произнёс:

— Тогда подрочи, что ли, — и уселся на Иру верхом.

Быстрые движения её руки были плохо скоординированными: всё, что являло собой в конкретный момент мою сущность, металось из стороны в сторону. Я боялся, что благодаря Ире сущность потеряет присущий ей смысл. Тем не менее, через некоторое время наступил happy end. Ира поспешила вытереться.

Спустя минуту я размышлял: «И это всё: погоняла шкурку и хватит?! Об этом я столько мечтал?! Нет, так дело не пойдёт».

Приказным тоном сказал:

— Снимай трусы!

— Не хочу.

— Давай, давай!

Она лежала абсолютно голая: белая гладкая кожа в свете монитора казалась идеальной, весьма женственные бедра ещё больше добавляли эротичности. Мне даже почудилось, что Ира стала полней, чем была в одежде.

Ира прошептала:

— Поцелуй меня в губы.

Вместо этого я зарылся головой в её «бермудский треугольник». То, что там обнаружилось, походило на язычок колокольчика. Несколько моих движений заставили Иру чувственно застонать. Была целая серия стонов. Руки нежно ласкали мою голову. Вожделенные звуки изредка дополнялись мелкими сладострастными судорогами. Её тело распускалось нежностью, подобно бутону цветка. Впервые в жизни я делал девушке куннилингус — и это было прекрасно — дарить ей минуты счастья.

Сквозь стон она прошептала:

— Засунь мне.

Я взобрался на неё выше и хотел, было, войти, как вдруг абсолютно трезвым голосом Ира воскликнула:

— Ты хочешь без резинки?!

Да, я хотел секса без резинки, потому что желал почувствовать её тело, а не презерватив. В конце концов, потом дал бы ей деньги на соответствующие таблетки — и все проблемы.

— Да, — твёрдо произнёс я.

— Ты точно подумал? — не унималась Ира.

В голове крутилось: «Я совершаю преступление? Она больна СПИДом? Если боится забеременеть, вылечим». Но от тона в её голосе мне стало не по себе:

— Ладно. Доставай в тумбочке презервативы.

Войти в Иру оказалось сложно: ноги трудно раздвигались. «Вот, сейчас наступит, наконец, момент истины в моей жизни», надеялся я

Как в плохом анекдоте, я ошибся «дверью».

— Да не туда! — воскликнула Ира и терпеливо «указала» руками путь.

Произошёл «старт», как мне представлялось, легендарного и упоительного марафона всех времён и народов, но нет. Кроссовки жали — почему-то узко. «Неужели она не возбуждена? — думал я. — Может дальше будет легче».

Ира охала, а я ничего не понимал: «Какого чёрта так узко?!». Я себе вовсе не льстил в отношении размера, но что-то там было не так.

Минут 20 растягивал «туннель» — безрезультатно. Моя партнёрша входила в раж, а я тупо двигался туда-сюда без особого возбуждения: мне хотелось глубже, но силой я вызывал лишь боль... Было желание всё бросить: я устал, воображение почти отсутствовало, но это выглядело бы по-свински — оставить девушку неудовлетворённой. Подумал: «Пускай тащится, пока у меня ещё стоит».

Я почувствовал что-то вроде второго дыхания: возбуждение плавно стало переходить из пассивной фазы в активную. И в этот самый период Ира произнесла:

— Подожди. Я хочу в туалет.

— Сейчас. Потерпи.

Она не унималась.

«Обосанная кровать — не лучший итог после первого секса», на секунду остановившись, подумал я и выпустил Иру.

Она, судорожно натянув трусики, накинув комбинацию и напялив мои кроссовки, прошаркала к двери. Дверь была предусмотрительно закрыта на щеколду. Ира никак не могла найти её.

— Включи свет, — посоветовал я.

Зажёгся свет. Ира нервно задёргала щеколдой — и вдруг, в этот момент из неё полилось. Странно, но я не испытал брезгливости. Мне было только жаль моих кроссовок. «Как я в них потом ходить буду? Ладно, вымою».

— Ира, Ира, — неодобрительно покачал я головой.

Она посмотрела на лужу. Потом открыла дверь и зачем-то пошла в туалет.

В комнате стоял табачно-водочный угар, был слышен храп двух «трупов». На паре соединённых вместе стульев валялись объедки, пустые бутылки, окурки. На мониторе кружилось время — 0:20. Всё было, в принципе, нормально, знакомо и даже как-то по-особому уютно, но лужа у двери — явный перебор. Я, абсолютно голый, подошёл к умывальнику и с трудом, нагнувшись, схватил половую тряпку. Дёргающейся рукой вытер лужу.

Стараясь не размахивать мокрой тряпкой, вернулся к умывальнику и прополоснул её. Конечно, я мог бы попросить Иру убрать за собой. Но меня мучили опасения: «Не свалится ли она в лужу, такая нетрезвая»?

Вроде всё было сухо. Я сел на кровать отдохнуть.

Вошла Ира, подсела ко мне:

— Ты на меня не злишься?

— Нет, — сказал я абсолютно искренне.

— Можно я закурю?

— Кури. А я сейчас поем. Ты будешь?

— Нет.

На моей тумбочке стояла сахарница, банка со свиным жиром, лежал кусок чёрного хлеба. Я, орудуя ножиком, зажатым в зубах, обильно намазал жиром хлеб, налил в кружку воды и насыпал в неё столовую ложку сахара. Ира задумчиво курила, а я ел хлеб и запивал сладкой водой, надеясь на восстановление эрекции.

Потом была вторая попытка, ещё менее успешная. Ира всё поднимала мою «самооценку», а она через минут пять всё опускалась. Не помог даже минет.

В конце концов, я сказал, что устал. Спать вдвоём на одноместной кровати — чистый садизм по отношению к девушке, которую не любишь. Я просидел до утра за компьютером, размышляя о произошедшем.

Ранним утром я поднял Иру: в 8 должны были прийти раздатчицы — принести завтрак. Она быстро оделась и ушла. Во мне кипела злость от недотраха и бессонницы. С тех пор я больше не видел Иру. Говорили, что она заболела туберкулёзом, и её положили в тубдиспансер. Спустя полгода моя первая женщина умерла от язвы желудка. Как бы там не было, но я ей благодарен за ту ночь. Для меня это был вовсе не способ получения кайфа, а самоутверждение, как мужчины.