Дотоле солнечное, янтарное пространство начало заполнятся темными и влажными ветками, густым серым небом, искажающим туманом. Передо мной за несколько мгновений глубокой музыки была выстроена небольшая площадь, фонтан на ней, два ряда резных скамеек, тротуары аллеи, чернеющей вдали.
Я увидела изящного юношу в викторианском сюртуке и галстуке, завязанном по моде XIX века. Он держал длинными пальцами букет засушенных темно-бордовых роз. Хрупкие лепестки чудно гармонировали с его чувственными губами, когда он подносил цветы лицу, чтобы насладиться их бальзаминовым ароматом. Сидя на одной из скамеек у тихого фонтана, он ждал свою Готическую Принцессу.
Она появилась вскоре. Длинные прямые волосы обрамляли узкое лицо со строгими чертами. Взгляд её был прямым, и оттого она казалась холодной. Но то, как шла она, как плыли её локоны в этом влажном воздухе, как мягок был контур её темных крыльев, — все это выдавало чудесную нежность, которую несла в себе эта прекрасная девушка.
Он встал и сделал несколько шагов ей навстречу, протягивая букет. Она бережно приняла его, прошептав что-то о благодарности. Долгий взгляд её из-под припущенных ресниц глубоко и сладко ранил его и без того истерзанное сердце.
Она взяла его под руку, и они двинулись по мощеным тротуарам к сереющей аллее.
Чуть поодаль от места их встречи я заметила другую пару. Тонкие тела этих бескрылых ангелов сплелись в объятии, и в волне нежных рук, густых потоков волос нельзя было разобрать их пола. … их любовь была куда больше, чем они могли её выразить…
Волшебство смешалось в воздухе с туманом, в котором виднелись точеные силуэты темных людей, одиноких, или в чьей-то компании, в кружевах или латексе, с крыльями или хищной вампирской улыбкой. Вся площадь была заполнена ими, и казалось, весь город подчинен им.
Так оно и было:
Многоэтажные окраины возвышались темной массой далеко позади,.. мирно спящие во власти абсолютного декаданса. Кружева руин окутали некогда стройные, строгие кварталы; яркие краски ржавчины вскрылись на сером блеске крыш и заборов. Пустые пространства покинутых зданий хранили крик стен. Эмаль потрескалась, полопалась от боли, от прикосновений серной кислоты.
На раскрошившихся ступеньках сидел печальный андрогин. Связанные проводами руки, длинные ногти с маленькими, вкрученными в них болтиками, взгляд апатичных зрачков, оттененных бесцветной радужкой, очерченный нарисованными бровями. Он наблюдал, как в объятиях уже мертвой природы, медленно разлагался город. Дым труб мешался с млечно-холодным туманом, и в небе цвела катастрофа.
А там, где стихия ещё жила, там, у края стояла девушка в сером платье. Длинное и тонкое, оно билось агонией ветра; скалистый край бичевали соленые брызги моря. Порыв уничтожал покой, стирал преграды рассудка. Субтильная фигурка, казалось, хотела противостоять всему миру, разбить мир своей болью, утопить его в своей печали. И маленькая ножка в шнурованном ботинке уже перенеслась за край…
Это был город готов.
Объятый топленым туманом, призрачной печалью, чудный, как редкий цветок. Город готов. С тяжёлым, пряным воздухом витиеватых улиц. С солнцем, бледным, как лилия, болезненным солнцем; с ночами, бархатными, глубокими и опасными.
Вечерами здесь открывались потайные двери, за которыми царила неутоленная похоть. Коридоры и залы заполнялись сигаретным смогом, ложью, блеском металла. Вместе с тяжёлой и прекрасной музыкой плыли толпы в лаке и виниле, замше и шелке. Белая, как самый светлый лик луны, кожа была у этих рук, лиц, полуобнаженных тел.
Всюду были горящие глаза, возгласы плеток, ломающиеся стоны. Случайный взгляд, трепещущий поцелуй, страстно-безучастное прикосновение… Это был триумф греха….
Они все наслаждались этой внезапно нахлынувшей любовью, причиняя друг другу самые сладкие страдания. И в этих страданиях проливались чудесные слезы, питавшие слабые стебли бутонов зла… И кровь на шее и запястьях от соленых поцелуев, мягко разливалась по губам с улыбками джоконды. И нежность рассекала кожу гибких спин своими острыми когтями…
Но едва на улицах показывалось серебряное утро, как цепкие объятия рвались, и, ещё невозможно близкие, они отказывались друг от друга. Ещё храня странную любовь в глубине себя, колом вонзавшуюся в останавливающееся сердце…
В глубокой тоске они отвергали друг друга и ночь, что была их соитием, и день, что вскормил эту ночь.
Им помогал церковный покой с пустыми стенами и нервюрными сводами, большими стрельчатыми окнами, темным деревом грубых скамеек. Сидя со строгими лицами, они наблюдали падение света через витражное окно-розу. Их губы едва заметно шевелились в молитве. Вместе со сладковатым запахом ладана воздух наполняла скорбь, и мягкой волной омывала белые лица.
Они все были наполнены раскаянием, переливавшимся через шелковый предел ресниц; они шептали и шептали, и неистово заламывали руки в мольбе о прощении. Они просили своего Бога о спасении, а тот, скрываясь в Божественном Сумраке, безмолвно наблюдал за ними сквозь пламя свечей и радужный витражный свет…,
и, конечно же, прощал их…
Они, ещё полные уныния, ещё не осознавшие великую милость, бродили по маленькому кладбищу, объявшему здание церкви, и подолгу всматривались в каменные глаза холодных ангелов, геометрию крестов…
: Вот это главред тут разошелся
Все сообщения мини-чата
Регистрация
Забыли свой пароль?
не подумайте, что я только к Вам придираюсь (кто б ко мне попридирался.. хм, разбежались критики с этого сайта), но зачастую мне просто лень
.jpg)
) и с Новым Годом
Помимо прочего, изящность кое-где просто избыточная.
Это, конечно, может быть своеобразным приемом, неким тропом (разграничение двух реальностей различными стилями написания, нэ?), но при прочтении мне невольно вспомнилась Драу (о, это неповторимое безвкусие), а Вы можете лучше. Я уверена.
з.ы.: это ведь не о Владивостоке?