Роман Шиян — стимул

Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг.(Егор Летов).

Коротко стриженный молодой человек в клетчатой рубашке, потертых джинсах и стоптанных кроссовках человек спал на цементном полу в окружении четырёх бетонных спаянных стен высотой в три метра. В одну из них была встроена деревянная дверь с ручкой и замочной скважиной. Сверху монументально покоилось небо тяжёлого холодного цвета.

Человек проснулся и упёрся взглядом в цементный пол, ощущая щекой стылую жухлую пыль. Невнятно выразив удивление, он неуклюже, с трудом встал на ноги, отряхнулся и осмотрел полумрачное помещение:

— Подвал?.. Колодец? Дом без крыши? Что за бред? — возник вопрос в затуманенном сознании.

Голова раскалывалась и плохо соображала от попойки, проведённой неизвестно когда и непонятно с кем…

— Не помню… Ничего… Забыл…

Человек стал усиленно вспоминать, как он здесь оказался и спустя некоторое время понял, что не знает ничего о своей жизни с момента пробуждения. Он забыл даже своё имя. Прошлого не существовало в его памяти, а настоящее представляло собой загадочное бетонное построение с безоблачным небом вместо потолка. В глазах стоял туман, мысли хаотично роились в башке, как мухи над мясом, тело сонно кривлялось от въёдливого холода. Крахмальные голоса птиц, рассыпчато падающие с небес, одухотворенная свежесть утреннего воздуха и больное дыхание спроецированного обстоятельствами человека ваяли пространство.

Решив, что вылезти на свободу невозможно, человек принялся с вызовом находить общий язык с отстранённым миром:

— Люди! Где я?! — звуки воронами пролетели по стенам и вырвались в высь. — Тут кто-нибудь есть, чёрт побери?!!

Эхо разорвало вопросы и впиталось в бетон.

— Что за цирк? — человек, шатаясь, подошёл к двери — сдержанно, но твёрдо постучал три раза костяшками пальцев, недовольно морщась. Малейший звук резонировал в мозге, порождая боль. Тишина. Он попытался открыть дверь, несколько раз дёрнув за ручку, — безрезультатно. Потом снова постучал более настойчиво и сильнее, без такта, с нарастающим раздражением. Кулак бил в дерево, извлекая низкочастотный грохот, размножающийся в спазме стен, выключающий молитвенный голос ветра, доносившийся сверху — из синей бескрайности.

— Эй, кто-нибудь дома есть! — человек неистово рванул за ручку и, завершая похмельную истерику, развернулся и со злостью стукнул подошвой кроссовка в дверь.

— Да, дома есть я… — иронически заключил он, породив своей шуткой импульс острого осознания тотальной амнезии. — Как же я сюда попал? Кто я? Зачем я? Дерьмо!..

Медленно проходя вдоль стен, осматривая помещение, молодой человек рассуждал:

— Дверь закрыта, ключей нет, никто не открывает. Значит нужен ключ или отмычка, либо придется выбить дверь своим весом, или звать на помощь… Или ждать... Ждать смерти, он усмехнулся и добавил. — Насчёт последнего торопиться не стоит.

Он тщательно осмотрел поверхность комнаты, но никаких трещин, щелей, дырок не обнаружил. Простучал кулаком стены — пустоты не было. Всюду монолит.

— Вроде ключи спрятать здесь негде. А может, они где-то сверху спокойно висят на маленьком незаметном гвоздике? Нет… Ничего, нет, — сказал человек, ещё раз кропотливо осматривая сантиметр за сантиметром окружающих стен, поднимаясь взглядом всё выше и выше.

— Отмычка… — задумчиво произнёс он. — Я в жизни своей никогда не взламывал замки! — и тут же осёкся. — В жизни… Которую не помню. Ну, да…приехали. И вообще, из чего и как сделать эту отмычку?! — наигранно изумлённо спросил он сам себя, спрятав руки в карманы джинсов, и тут же нашёл там водительское удостоверение на имя Исаева Михаила Степановича 1979 года рождения. Человек с любопытством изучил содержание документа. С фотографии на него смотрело грубое трапециевидное лицо, выражающее уверенность и чуть заметный скепсис.

— Будем считать, что ты это я, — ткнув пальцев в фото, подытожил человек и отставил удостоверение в сторону. — Что там ещё?

В карманах оказались также связка ключей, вероятно, от автомобиля и квартиры, чей-то телефонный номер на клочке бумажки, 30 рублей мятыми червонцами, начатая пачка сигарет «Наша марка» и зажигалка.

— Ну-ка, ну-ка, — воодушевился он, несмотря на непрекращающуюся головную боль. — Попробуем, посмотрим, — и стал поочерёдно подбирать ключи к дверной скважине.

Ни один из ключей не подходил к замку. Пленник повторял попытки отомкнуть дверь, сменяя один ключ другим, но они все прокручивались, ни за что не цепляясь.

— Что за хрень! Не может быть… — весь в поту он судорожно перебирал ключи и в очередной раз вставлял их в замок. — В этой чёртовой двери нет замка?!..

Сердце молотом било в виски, в горле пересохло, желудок спазматически сокращался от голода… Развернувшись спиной, человек сполз на карточки, опёршись о дверь…

— Это всего лишь муляж. Фикция…

Спустя несколько минут он медленно встал и подошёл к стене, расположенной напротив двери, повернулся затылком к бетону. Набрав в лёгкие воздух, человек стремительно ринулся в закрытую дверь, чтобы вскрыть всей своей массой тела кем-то сотворённую западню. Соприкосновение — и дерево разбросало в кубе какофонический хриплый хохот. Возврат, разбег, удар с примесью мата — издевательски-комично рвотно дверь разродилась звуками судорожного баса. Уже медленней, но с ни меньшей силой воли человек возвратился на стартовое место. Повтор — прежний хаотический шум в ответ и… дверь треснула в местах креплений к стене.

— Вот оно! Вот вам, суки!!! Ха! — радостно выдавил из глотки в небо, зверино насыщаясь энергией маленькой победы.

Глубоко отдышавшись, сфокусировав свой взгляд на проявившем слабость деревянном прямоугольнике, человек решил яростно выбивать дверь до тех пор, пока она не разломится, не свалится на пол, открыв путь к свободе. И он превратился в механизм, напоминающий маятник: от стены к двери, от двери к стене. И каждый удар отсчитывал минуты до пробуждения ото сна, стёршего его самого и человечество из памяти... Скоро путь к его прошлому будет выбит.

Этот момент наступил: дверь рухнула, издевательски обнажив пыльную грязно-красную кирпичную стену. Человек в изнеможении, подобно марионетке, упал красным потным лицом на предельно отчуждённую деревянную кожу двери. Его мысли состояли из мутных вопросов, в свинцовой паутине которых беспомощно дёргались стеклянные восклицания, заглушаемые тахикардией сердца.

— Может, за кирпичами ничего нет, — успокаивал он себя. — Или там щель, которую я расковыряю…ключами. Пальцами… Чем-нибудь! Сейчас, я только отдышусь…

Дыхание почти успокоилось, когда он услышал нарастающий гвалт голодных ворон, летящих на свалку. Сосредоточившись, человек вслушивался в спутанные чёрные междометия крылатой метаморфической головы, стараясь уловить, насколько далеко от его «одиночки» осядет стая. Он перевернулся на спину и увидел парящую в вышине каркающую сажу заката.

— Уже вечер, — тревожно подумал человек, ощущая нарастающие от голода спазмы желудка, ощущая языком жажду на потрескавшихся губах, чуть раскрашенных солью.

Он слушал улетающую в никуда стаю ворон, воображая, что там, где его спрятали, людей нет: есть кроткая серо-жёлтая степь, пушистые линии акаций и бескрайнее завораживающее небо, мудреющее по ночам, и улыбающееся, точно младенец, каждое утро.

Встав с пола, человек подошёл к обнажённому куску стены, потрогал руками, стукнул ногой:

— Тупик…

Не спеша отошёл к противоположной стене. Опёрся спиной и запрокинул на секунду голову в темнеющую синь. В тот момент небо для человека было зеркалом, отражающим его мир. Когда наступит ночь, он потеряется в открывшемся, усеянном брильянтами звёзд, холодном всепоглощающем космосе, как отдельно взятая песчинка в сухом величественном вое стирающего простора.

— Надо что-то делать. Может, это мой последний шанс…

Яростный оглушающий рёв, ускоряющийся в двух метрах бег, глухой удар тела о кирпич — это всё, что составляло всплеск агонии надежды спрятано-потерянного человека. Пронзённый болью, он рухнул куском мяса на цементный пол, обессиленный ничтожный… Куб зашептался тихим прерывистым стоном.

Человек лежал, не в силах пошевельнуться из-за вывихнутого плеча, вязкой усталости, разъедающих желаний есть и пить. Темнота настойчиво заполняло помещение, заливая всё тяжёлым холодом. Пот медленно, но верно остывал, превращая осязание в тяжёлый чужеродный сгусток, — ночь заживо погребала в сумерках остывающее тело, в котором снова разгоралась борьба за существование в будущем:

— Я не пробью эту стену… Но я буду орать до хрипоты, до полной потери голоса! Сейчас, я знаю, люди ещё не спят… Неважно, как далеко я от них... Ветер донесёт мои вопли!..

Немощно поднимаясь на ноги, опираясь рукой о стену, человек продолжал приглушённо-тихо вслух:

— Я молод… Иначе зачем!..

Задрав глотку в золу заката, он вспорол неистовым воплем сгущенный воздух своей яростью…

— На хуя-я-я!!! — тишина из звуков жирного ветра. — Люди-и-и!!! Зачем я! Здесь!.. Я-я-а-а-а!!!.

Переведя дыхание, ломаясь в хрип, ползая в западне:

— Люди-и!!. Па-ма-ги-те-э!!!... Мне-е-е!!!... Где вы-ы?!! — жопы с ручками!.. Сидите?! Жрёте-е?!! Поднимите задницы-ы!!. Слы-ши-те-те!!! Эй, вы-ы-ы-ы!!!

Это был последний его крик: всё остальное, раздирающий связки хрип, пенопластовый шёпот, сухой плач.

— Всё… Это конец. Мой!! Конец! Понимаете?!! Да ни хера вы не понимаете. Вы…только о себе! — сотрясая в воздухе сгорбленную кисть. — Для себя!

Кисть безжизненно упала на ногу. Тело обречённо сползло по стене.

— Чёрт с вами со всеми! Сдохну я — радуйтесь! Хотя какого чёрта вся эта свистопляска?.. Дети — трупы, трупы — дети. Перпетуум-мобиле.

Осязательно осознав пачку сигарет в кармане, человек измученно, испытывая боль, достал сигарету, затем зажигалку, нервно закурил, саркастично улыбаясь от сочинённого каламбура.

Присев в угол, он стал про себя размышлять:

— Странно, ведь знаю, как работает зажигалка, что такое сигареты, а себя не помню. Ни отца, ни мать свою, а может и жену… В голове — ералаш, пелена, пыль… Как сон: вроде спал ночью, что-то видел, а утром — ничего. Чем-то накачали, уроды. От сотрясения, с похмелья такого не будет.

Человек посмотрел на свои мозолистые руки.

— И зачем им надо было меня сюда бросать? Выкуп? Я же нищий! Одежда из секонд-хенда — тряпьё... Мороз, сука… В этой яме я завтра сдохну. Может эксперимент?.. А где камеры? Или наехал на кого? Не знаю, не знаю. Какая, нахрен, разница.

Доковыляв до угла, он справил нужду.

— Во, чёрт какой дубак!

Встав посреди помещения, человек начал рассуждать:

— И что мне делать дальше? Копать ногтями бетон? Биться башкой об стенку? Прыгать выше своей головы я забыл — амнезия у меня. Какой пассаж! Повеситься и то не получиться. Остаётся одно — ждать… Либо смерти, либо какого-нибудь странника, который интересуется ямами. Ха-ха. Это, наверно, истерика… Надо бегать… Да, бегать и ждать. Носиться по кругу до изнеможения, чтобы согреться… Свалиться и скопытиться от холода во сне. Наяву ведь не очень приятно: судороги, боль… Ну, побежали!

Он наматывал один за другим круги, теряя силы, насыщая тело последним теплом, напевая про себя почему-то проявившуюся в памяти незамысловатую песенку:

–…Ну а на досуге я танцую буги

                    На своем досуге я танцую буги танец буги

                    Досуги-Буги!...

Снаружи ветер всё настойчивей и настойчивей тёрся деревьями о звенящую звёздами ночь, таская куски мозаичного одеяла, то и дело скрывающего серебряное лицо — негативную маску солнца. Срывался мелкий колючий снег.

А человек всё бежал и бежал, почти что согревшись. Но останавливаться не хотел, потому что силы у него ещё были, боль притупилась, сон растворялся в зацикленных словах и движениях. Глаза видели только полумрак, и от всех этих действий становилось немного жутко и очумело радостно на душе. Теперь он понимал смысл кривляющихся танцев под ритм атональных мелодий малых народов: люди убегали от страданий, от страха, унижений, от смерти, заглядывали в рай — так они приводили в порядок свою душу, очищали её… А человек, спотыкаясь, всё продолжал свой бег счастья, зациклено повторяя песню экстравагантной простоты:

— Я уволился с работы, потому что я устал

   Я совсем не пью вина, я хожу в спортивный зал

   Ночью я лежу, читаю, когда все рабочие спят

   Ночью я кроссворд решаю и я этому так рад

   Ну а на досуге я танцую буги

   На своем досуге я танцую буги танец буги

   Досуги-Буги!

   Я перестал ругаться матом, папирос я не курю

   Я купил фотоаппарат и с ним по городу хожу

   Ночью я лежу, мечтаю — у меня есть одна мечта,

   Чтоб всю жизнь под ногтями оставалась чистота

   Ну и на досуге в чистоте станцую буги

   На своем досуге я станцую буги, танец буги

   Досуги-Буги!

   У меня совсем нет денег, не поеду я к жене

   В голове моей идеи: я гуляю по траве

   Ночью дверь я открываю: знаю меня здесь не ждет никто

   И никто не отругает, если я продам пальто

   Ну и на досуге без пальто станцую буги

   На своем досуге я станцую буги, танец буги

   Досуги-Буги!

   Перестал я даже бриться, а щетина не растет

   Стал я чистым чистым-чистым с той поры как взял расчет

   И никто мне не мешает: нету у меня друзей

   Жаль что мне не разрешают поселиться жить в музей:

   Там бы на досуге танцевал я буги, танец буги

   Плясал бы на досуге я с чучелами буги, танец буги

   Досуги-Буги!

Наконец упал, споткнувшись, смешно и нелепо, как ребёнок…

Лёжа, смотря в чёрное небо, еле переводя дух, человек выкуривал одну сигарету за другой. Его тошнило, хотелось спать, но он насильно яростно втягивал табачный дым, чтоб вовсе забыться, и вскоре незаметно уснул, обняв своим телом угол мёртвого куба…

Пепельное морозное утро. Небо — в грязно-белых простынях-ладонях. Скупо падает колючий снег. Белый ковёр похоронил под собой вчерашнюю осень. Неряшливый свежий ветер бездумно бродит по уснувшей гладкой степи.

27.11.2004, 2010 г.