Роман Шиян — Дом на краю смысла

***

На безлюдной лестничной клетке 1 этажа стойко воняло вывалившимися отходами из мусоропровода. Мой внутренний дискомфорт был сразу же приглушён, как только я, поднимаясь, понял, что в доме есть лифт, к тому же грузоподъёмный. Нажал на кнопку вызова. Ждать не пришлось — двери почти сразу открылись. Почти всю довольно обширную площадь лифтового пространства, озаряемого мистическим лунным светом, занимала пустая бегло вращающаяся карусель, а у дальней стенке кабинки, точно прижавшись к ней, беззащитно спала, почти нагая девушка с длинными рыжими вьющимися волосами в целомудренной позе. Из одежды на ней был только противогаз под цвет абсолютно белоснежной кожи. Её изящные налитые груди мирно вздымались и опускались. В верхнем углу прикреплённое кем-то радио, замысловато перемежало звуковые нарезки новостей, песенку Красной Шапочки и какой-то индустриальный брейкбит. В целом играла довольно ладная музыка. Вместо потолка завораживающе нависало далёкое, бездонное звёздное небо. По фанерным стенкам плелись стебли традесканции, будто не Земля притягивала всё, а космос. Я попытался было остановить карусель, но не смог — похоже она раскручивалась при помощи какого-то, встроенного в неё, механизма. Будить незнакомку я не стал, опасаясь, что она, проснувшись, случайно изувечиться о вращающиеся части карусели. Медленно развернулся в сторону лестницы, мысленно представляя россыпи звёзд во вьющихся локонах спящей девушки, и задумчиво направился вверх по лестнице.

Неожиданная встреча меня нисколько не смутила, скорее, наоборот, наполнила романтическими чувствами. Да и вообще… Мало ли в жизни странностей. Мне бы противогаз тоже не помешал, учитывая состояние мусоропровода. И спать в лифте никто не запрещает… А на счёт карусели и радио… Наверно, лучше спросить об этом управдома. Можно, конечно, постучаться в двери: получить невнятные ответы или — в глаз. Но лучше… Дорога вверх имела для меня наивысший приоритет.

***

На пролёте меж первым и вторым этажами, пока я поднимался по лестнице, смотря себе под ноги, неожиданно раздался дребезг разбившегося стекла. Осколки посыпались вниз. Лишь несколько из них, мелких, упали на мою голову. Большая же их часть усеяла кафельную плитку площадки под окном и пару верхних ступенек. Я, честно говоря, не люблю снег, а стеклянный — тем более. Потому случившееся тотчас же сменило моё лирическое настроение на прагматическое.

— Папа! Папа! Какой ты молодец! — донесся задорный детский голосок.

— Да, дочка, стараюсь… — раздалось басовито.

Молодой человек, которому на вид было около 30-ти, старомодно одетый в поношенный свитер, потёртые джинсы и резиновые сапоги, стеснительно топтался на одном месте возле разбитого окна. Дождь, который, казалось мне при входе в дом, иссяк, теперь заливал подоконник и пол сквозь образовавшуюся дыру и многочисленные трещины в стекле. Рядом с молодым человеком, смеясь, крутилась маленькая девочка в белом платьице и босоножках. «Папа и дочка», догадался я и поспешил на следующий этаж, поскольку вид папы с молотком меня никак не располагал посидеть и подумать о вечном.

— А лампочку?! Лампочку разобьёшь?! — донесся уже снизу требовательный голос дочки. В ответ послышалось невнятное бормотание.

***

На втором этаже, опёршись о дверь лифта, развалившись, сидела на полу толстая тётя в форме продавщицы, обдувая себя веером, и предлагала по бешенной цене тапочки сделанные из свинца, расположив их меж своих толстых и нелёгких ног в картонном ящике. В прямом смысле — это была металлическая обувь. Правда, стоит заметить, вся продукция имела довольно гламурный вид.

Я не удержался и вежливо спросил:

— Извините, а сколько стоят самые лёгкие?..

— А причём здесь лёгкость? — с едва уловимым возмущением спросила продавщица, перестав махать веером. — Здесь главное — качество изделия. Фасон на редкость неплохой, выбор большой и материал эксклюзивный! А вообще, если не разбираетесь в тапочках, вам лучше в продуктовый!..

В продуктовый мне не хотелось, потому что я чувствовал себя сытым. Да и продавщица с изящно расфасованными свинцовыми тапочками больше не возбуждала во мне никакого интереса. Меня неудержимо тянуло наверх.

***

Ступенька за ступенькой — немного запыхался от спешки и с непривычки. Обычно ездил на лифтах: нажимал кнопку, отдыхал от суеты, искоса поглядывая на «пассажирок» (если таковые имелись). А здесь какой-то удивительный бардак и такие же люди.

Откуда-то с самого небосвода дома доносились возвышенно-пафосные звуки пианино. От нечего делать я стал анализировать мелодию.

Снова какой-то человек и… нечто возникло в поле моего зрения.

***

На подоконнике, задрав ноги, сидел старик с косматой седой бородой, как у Льва Толстого. Штаны с подтяжками были ему явно коротки, отчего выше штиблет по-мальчишески маячили, точно светофор, полосатые носки. Рядом с ним неуклюже развалилась в похабной позе резиновая кукла. Старик поглаживал бороду и задумчиво говорил, по всем признакам обращаясь к «даме»:

— Ты не поверишь, но недавно я понял, что представляет собой абсолютная пустота. Это отсутствие сознания, неспособность порождения мысли, идентификации себя. Всё в совокупности, понимаешь? Скорее всего это напоминает смерть или глубокое коматозное состояние… Да-да. Именно.

Дед, заметив меня, недовольно замахал руками:

— Молодой человек, проходите же! Здесь водку не раздают. Ну, скорей же! Я теряю нить рассуждения!

Я ускорил шаг не потому, что был хронически послушен перед каждым. Хотел просто поскорей избавиться от лицезрения этой сладкой парочки и не слушать бред неизвестного философа. Но старческие высказывания, казалось, проникали во все углы здания и продолжали доноситься до меня:

— Милая, ты не согласна?! Ты хочешь сказать, что пустота в данном случае не абсолютна? Но как же?!.

«Чёртов маразматик! — внутренне содрогнулся я и тут же спросил себя. –

Кого ещё мне придётся повстречать в этом учреждении абсурда? И до третьего этажа не дошёл, а столько бреда!». Хотя на последнем меня явно ждало что-то важное, значительное, судьбоносное и благостное — я это остро чувствовал.

***

Достигнув третьего этажа, я решил немного передохнуть. Обстановка располагала — было тихо и не воняло. Двери лифта отсутствовали — вместо них зияла чёрная пустота. В коридорах — ни единой души. Невольно вспомнились рассуждения обросшего маразматика о пустоте. Обрыскав карманы своего плаща, я нашёл пачку беломора и зажигалку, — закурил и закашлялся. Вообще-то, я не люблю курить, но когда много мыслей — их надо травить, как тараканов или клопов. Спокойней становится.

За окном дома я заметил мойщика окон — худого задумчивого, по-моему, даже флегматичного. Он неподвижно стоял на подъёмнике, курил и смотрел куда-то в сторону. По его выражению лица трудно было сказать, что там происходило. По-видимому, массовое повешение и цирковое представление произвели бы на него одинаковое впечатление.

Увидев меня, он, сощурившись от сигаретного дыма, медленно помахал мне рукой, непринуждённо улыбнувшись, словно желая удачи. Я тоже помахал… Другая его рука держала за ручку выключенную газонокосилку, каким-то чудом оказавшуюся на подъёмнике. Он продолжал стоять, дымить папиросой, зажатой в зубах, и смотреть куда-то в даль, а я, бросив недокуренную папиросу, стал подниматься вверх.

Хорошо, что я увидел мойщика окон. От встречи на душе стало тепло, будто друг отправил меня в добрый путь.

***

— Эй! Парень! — восторженно донесся сверху чей-то возглас.

Я настороженно остановился.

— Да тебе я говорю, тебе! Не бойся! — свесилась с перил лохматая голова. — Иди скорей! Отличнейший фильм показывают!

Ряд восклицаний вдруг оборвался и миг спустя завершился таинственным шёпотом:

— Со смыслом!

«Бомж, который смотрит отличнейшее кино в мусоропроводе, — это не самое страшное в мире» — вообразив картину, поразмыслил я и стал подниматься.

И точно. На деревянном ящике сидел нарочито неопрятный человек лет за 40, в грязном порванном плаще, обросший и бородатый. С виду — бомж. Смотрел он в небольшой телевизор, торчащий из мусоропровода. На экране шло какое-то непонятное кино. Смысл происходящего на экране, на мой взгляд, был прост и излишне прямолинеен. Посреди высокоскоростной магистрали неподвижно лежал вверх лицом человек в деловом костюме с галстуком. Он спокойно смотрел в затянутое тучами небо. Шёл мелкий дождь. Автомобили и фуры нервно сигналили, но, в конце концов, проезжали над ним, либо объезжали странного субъекта.

— Это ж арт-хаус, пойми! — эмоционально объяснял мне бомж. — Полчаса вроде одно и тоже, а нюансы каждую секунду, в каждом неуловимом движении!.. — и со значением добавил. — В молчании! Видишь? Он же не просто смотрит? Он испытывает мир, себя, сливается с природой! Понимаешь!?

— Да-да. Конечно. И дождь очень неспроста, — выдавил я из себя критическую сентенцию. — Оживляет.

— Верно. Капля — неотделимая часть мироздания! Куда же Вы! Эй! Постойте!

— Извините. Для меня это слишком сложно. Надо обдумать…

— Понимаю, — кивнул бомж с экзистенциальной грустью в голосе.

***

Навстречу, медленно спускаясь, шла миловидная девушка в наручниках, застёгнутых спереди. На её немного исхудалом, но здоровом, лице я не заметил ни отчаяния, ни скорби, ни призыв о помощи. Скорее наоборот — спокойствие, задумчивость и добродушие, будто она была переодетая монашка. Её наряд выглядел со вкусом и по погоде: стильное пальто неброского цвета и чёрные сапожки. Я приостановился в недоумении посреди пути.

— Здравствуйте, — сказала она, взглянув на меня с лёгкой усмешкой.

— Здрасте, — кивнул я в ответ.

За незнакомкой из конвоиров никто не следовал.

— Может, Вам помочь расстегнуть наручники? — предложил я.

— Зачем? Я же не предлагаю Вам снять штаны.

— Нет, — чувствуя себя идиотом, пробубнил себе под нос. — Но…

— Пропустите, пожалуйста.

Я тут же прижался к стенке.

— Но они же вам мешают?

— Я так не думаю.

Молодая женщина так же неспешно продолжила спускаться вниз…

«Может, она с кем-то поспорила? Или я совершенно отстал от моды? Или?.. Ладно», я ускорил шаг.

***

Поднимаясь на четвёртый этаж, я остановился. Ступенчато, по форме квадрата, скошенного в зияющий лифтовой проём, были уложены штук десять чугунных батарей. Толкни пальцем их и несколько точно б рухнули в чёрную бездну. А я прекрасно помнил, кого увидел на первом этаже, в лифтовой кабинке. Страх подкатил к горлу. А ближе к окну без сознания лежал мальчик. Рядом с ним валялся шприц. Он спал, злорадно улыбаясь во сне.

Разобрав груду батарей, я подошёл к мальчику, растормошил.

— Где твои родители?

— А? Чо? — он почесал себе лицо.

— Где родители, говорю?!

— Иди в жопу, дядя, — промямлил мальчик заплетающимся языком.

— Так. Понятно.

«Родители — розовая мечта. Сколько ж он всадил? Нужен крепкий кофе или чай, иначе кома», рассудил я, прежде чем направится к дверям неизвестных мне людей.

Побежал влево, в сторону квартир, находящихся на этом этаже, на ходу стуча по дверям. Из одной квартиры послышался яростный женский возглас:

— По голове себе постучи!

Интуиция мне подсказала, что ждать гостеприимства от подавшей голос хозяйки просто невежливо.

Больше на стук мне никто не ответил.

Метнулся в правую сторону — всё так же стучаться в квартиры и просить крепкий кофе.

На удивление на мой стук сразу же откликнулись — дверь открылась. На пороге стояла осунувшаяся худенькая женщина в простеньком халате. Она приветливо улыбнулась мне. Руки её и халат были сильно испачканы в крови.

— Здрасте, — замявшись, начал я. — Понимаете, там мальчик на лестничной клетке. Он укололся чем-то и… у него передозировка.

— Вызвать скорую? — подсказала она с участием.

— Нет… Вряд ли… Не успеет. Мне… Точней ему нужен крепкий кофе, пожалуйста.

— Сейчас сварю, — произнесла с готовностью женщина, вытирая о фартук окровавленные руки.

В течение всего разговора за дверью позванивала погремушка.

— Я собаку зарубила, ротвелера, — пояснила она, уходя по коридору на кухню. — Одинокая я — защита нужна была, понимаете. У меня ещё ребёнок, маленький, а у ротвелера охотничий инстинкт сыграл. Вижу — оскалился. Еле успела его топориком для мяса…

Дверь от сквозняка приоткрылась. На полу, забавляясь с погремушкой, сидел малыш, а где-то в метре валялась окровавленная туша ротвелера, перерубленная несколько раз в районе шеи.

«Когда же принесут крепкого кофе?», нервно потирая затылок, подумал я.

— А сколько кофе положить-то? — спросила с кухни женщина.

— Две чайных ложки грамм на 100 воды. Без сахара.

Я стоял, ждал и тупо разглядывал узоры ковёрной дорожки.

— Вот, пожалуйста, — обратилась ко мне хозяйка, протягивая дымящийся кофе в белой чашке.

— Спасибо. Вы только не подумайте, что для себя, — стал я оправдываться.

— Да, знаю я этого сукиного сына, — махнула она рукой. — Честно, скорей бы он сдох.

Я криво улыбнулся, удивляясь её пожеланию, и попятился на лестничную площадку.

— Только чашку потом занесите!

— Да-да! Хорошо! Сейчас — минутку!

Чуть ли не залив из чашки в рот уколотому мальчику слегка остуженный мной кофе, и поспешно возвратив женщине посуду, я рванул вверх. Вся эта вереница бредовых сцен, людей и разговоров мне изрядно истрепала нервы. Осталось всего несколько лестничных пролётов, но увидеть ещё что-то сюрреалистическое было бы для меня перебором. Сродни открыть в незнании все двери стоматологической больницы прежде, чем попасть к дантисту. И под конец скитаний вполне логичный и доброжелательный вопрос секретарши клиники: «Вам нужен доктор?» — показался бы мне верхом издевательства.

«Ступени, ступени… Сколько их? — в бессилии подумал я. — Может вернуться и попросить ещё у доброй хозяйки кофе? Не дури. Это всего лишь пятиэтажка».

***

Странно, но весь этот длинный каламбур мыслей ничто не нарушило: ни безумные инсталляции, ни сумасшедшие проживающие, ничто. Под ногами сменялись обычные ступеньки одна за другой. Закатный свет пробивался сквозь очередное, потерявшее счёт, окно. На подоконнике никого не было. Только… Две костяшки для нард в углу. Я взял посмотреть их. И опять парадокс на мою голову — ни на одной из граней игральных костей не было точек. «Как это понимать? Нули? А, к чёрту!». Бросив кости, медленно, превозмогая усталость, зашагал по лестнице, где до сих пор звучала торжественно-величественная музыка.

***

Что-то из классики… Я не поклонник такой музыки, но в звуках её было что-то заставляющее прозреть, почувствовать неизведанное, найти выход из лабиринта мыслей. Я не спешно поднимался вверх, созерцая новое, и наконец последнее для меня… Посреди лестничной площадки за чёрным блестящим роялем сидел пожилой человек, седой, во фраке под цвет музыкального инструмента и самозабвенно играл. Мелодия прибавила мне сил — я сделал последний рывок и оцепенел. Только сейчас я заметил на пианино бомбу с часовым механизмом.

— Не бойтесь! — прокричал пианист, продолжая маршировать по клавишам своими пальцами. — Ничего не взорвётся!

Голос его был полон уверенности и внутренней энергии.

— Па-па-пачему? — спотыкаясь, стал сползать я обратно по стене вниз.

— Часы заклинило, — ответил он, будто речь шла о дверном замке.

Я пригляделся. Действительно, секундная стрелка не двигалась. На циферблате застыло вечернее время.

— Но может минутная стрелка идёт?

— Мне всё равно — я играю!

Я сполз по стенке, присев на корточки:

— А потом? Когда отыграете?

Старик обернулся и жалостливо посмотрел на меня:

— Тогда всё будет иначе: новое пианино, новая мелодия, новое всё.

— Зачем?

— Чтобы музыка была вечной! — и прозвучал триумфальный аккорд.

Октябрь, 2010 г.