Роман Шиян — железный дровосек

— Грамматических, синтаксических и пунктуационных ошибок практически нет, — небрежно перелистывая мою тетрадь, с недовольством говорила Татьяна Ивановна. — Стилистических тоже… Но скверно, Рома. Очень скверно написано.

— Почему? — удивился я.

— Сплошные научно-философские рассуждения… Причём, замечу, довольно поверхностные, эфемерные, — учительница изобразила свободной кистью свободной руки полёт бабочки и пристально взглянула на меня исподлобья.

— Там всё логически обоснованно с религиозной точки зрения, с точки зрения теории Дарвина, Фрейда… — начал я оправдываться.

— А душа?.. Ты что — Железный Дровосек?

Одноклассники коротко гоготнули.

— Где описание жизни людей, заставших войну? — продолжала учительница. — Где их мысли, чувства, страдания, боль?.. Это же не сочинение, а сухарь для кваса. Садись — 4/4.

Прозвенел звонок, но Татьяна Ивановна не спешила нас отпускать. В «принудительно-добровольном» порядке нам было велено пойти на концерт, посвящённый дню победы в Великой Отечественной Войне.

— Кого не увижу на концерте, тому выше тройки в году не поставлю, — Татьяна Ивановна обвела строгим пронизывающим взглядом насупившихся учеников. И добавила, акцентируя внимания на каждом слове. — И по русскому и по литературе. Всем понятно?

— А мне больше тройки и не надо, — донесся с задних рядов смелый возглас.

— Морозов, не переоценивай себя. У тебя за весь год троек в журнале меньше, чем пуговиц на рубашке.

Татьяна Ивановна посмотрела в журнал:

— «Не был, не был, не был». Вот — появился, правда, голову дома забыл — «два». Продолжать, Морозов?

— Нет.

— Так что, пожалуйста, будьте любезны явиться на концерт. Урок окончен.

«Тоталитаризм, — подумал я, выходя из класса. — Мало ей сочинения? Душу не отвела? Хорошо, что ещё песни петь не заставила. Да и вообще, какая душа?!».

На улице разыгралась благодать. Солнце приятно припекало макушку. Хотелось развалиться на лавочке и ни о чём не думать. Однако установка Татьяны Ивановны на духовное просветление действовала как всегда безотказно несмотря ни на что: «Прийти на концерт. Внимать и аплодировать». Делать нечего — судьба.

Настроение моё испортилось в конец, как только я вошёл с тёплой улицы в холодный кинозал, увешенный плакатами, пестреющими красными девятками, генеральскими звёздами, парадными четверостишиями, и прочей патриотической символикой. Заняв кресло в среднем ряду, я сразу же принялся ждать окончания концерта. Однако, исходя из того, что на заднем фоне сцены красовалась надпись «60 лет», следовало, что декламировать, петь и плясать будут хорошо и долго. Полный негодования от полученной встрёпки, я принялся вспоминать в свободной форме отрывки из своего сочинения, и искать там душу:

«Отечественная война, русско-турецкая, русско-японская, Великая Отечественная... Первая Мировая, Вторая Мировая… Сколько войн вообще было: гражданских, локальных, глобальных за всю историю существования человечества? И всё твердят, что история учит нас не повторять ошибок. А может война — вовсе не ошибка, а фаталистическое действо природы? Ведь животные тоже «воюют», поедая друг друга. Люди лишь придумали название тому, что было задолго до их появления. Война как один из способов саморегуляции. Ещё есть эпидемии, катастрофы… Ни что неслучайно. А как же разум? Гепард съёл антилопу. Если б не съел, издох бы гепард, и антилопе бы лучше не стало. Либо голод, либо массовое самоубийство. Плодоядные-травоядные — баланс, естественный отбор. А мы? А у нас всё на порядок выше. Любые убийства, единичные и массовые, можно скрыть, оправдать, даже сделать смыслом жизни. Вся совокупность знаний — палка о двух концах. Расщепив атом, можно зажечь миллионы лампочек на Земле, а можно сжечь планету в одну секунду. И тот и другой вариант легко воплотить в жизнь. Важна заинтересованность отдельных лиц или мировых держав — отличие имеется лишь в структуре управления и воздействия при достижении определённой цели. Иными словами, будет желание — будет война. «Если звёзды зажигаются, значит это кому-нибудь нужно». Желания правят людьми и их реальное воплощение — поступки далеки от таких понятий как «альтруизм», «гуманность», «нравственность». Мы — часть природы. Животные, обладающие уникальной способностью мыслить. Так что война — явление незыблемое, правда, с течением времени проявляющееся в различных формах…».

В зале бурно зааплодировали, отчего мои воспоминания о написанном прервались.

— …Итак, встречайте, ветерана Великой Отечественной войны Миляеву Клавдию Михайловну!

К микрофону медленно подошла пожилая женщина довольно низкого роста. В её взгляде я не заметил желания перевоспитать новое поколение, внушить на подсознательном уровне пламенный патриотизм к Родине… Голос Клавдии Михайловны зазвучал спокойный, доверительный и немного грустный.

— Мне было 20 лет, когда в мою жизнь ворвалась война. Как гром посреди ясного неба. Перековеркала всю молодость. Я только что закончила школу. Нагуляться толком не успела — призвали в Красную Армию. О том, чтобы как-то улизнуть, отсидеться в уютном гнёздышке, и мысли не было. Отец мой в Гражданской войне участвовал, потом на фронт пошёл, а я что хуже!? Попросилась в лётчицы, но росточком не вышла — дюймовочка, — улыбнулась Клавдия Михайловна. — В медсёстры направили. Закончила я 2-х месячные курсы санинструкторов и на передовую. И вот не успела опомниться, а уже на боле боя — ползу к очередному раненному, чтобы остановить кровотечение, унять боль, оттащить подальше от прямого огня… А вокруг свистят пули, взрываются снаряды, искалеченные тела и кровь, кровь повсюду, едкий дым и грязь. Нет сухой нетронутой смертью пяди земли. И так хочется в эти секунды пожалеть себя, остановиться, убежать, спрятаться… И если поддаться этим мыслям, чувствам, то всё. Уже и нет, считай, души у тебя. Мёртвому ровня, — Клавдия Михайловна вдохнула. — Появлялись, конечно, подобные мысли, особенно вначале войны, со страху. Но я видела сквозь дым, как призывники, ровесники мне, идут в бой. И это помогало оставаться человеком. — Клавдия Михайловна на секунду замолчала и неожиданно посмотрела на меня. — Да кто ж я такая буду, когда другие бросаются на танки, не щадят себя, чтобы мать мою да братьев и сестёр меньших уберечь!? И лезла в самое пекло сражения спасать раненных, чтобы оставаться человеком, а не последней сволочью. — Клавдия Михайловна задумалась. — Знаете, к страху постепенно привыкаешь, а вот к смерти — никогда. Если не в силах было спасти человека, и он умирал на моих руках, в такие минуты казалось, что вся боль умирающего переходит ко мне и остаётся там, внутри… — она с чувством отчаяния легонько ударила себя в грудь. — В душе. Навсегда.

В кинозале на удивление стояла тишина.

— Поддерживали меня в те годы мысли о маме, родне своей. Иногда в сводках с фронта слышала фамилию моего отца, и сердце выпрыгивало от счастья. Так день за днём. Но до Берлина мне не посчастливилось доползти. Тяжёлое ранение в голову. Почти ничего не видела левым глазом. Несколько месяцев в госпитале пролежала, а после демобилизовали по состоянию здоровья.

А отец мой вернулся с войны здоровым и невредимым. Радостно было его увидеть снова до слёз — боялась ведь всё время, что не вернётся.

Клавдия Михайловны, будто переживая вновь ту встречу, несколько секунд задумчиво смотрела вглубь зала. Потом обратилась к присутствующим:

— Наверно, у каждого из вас есть свой любимый праздник. Так ведь? — спросила она аудиторию.

— Есть, — нестройно ответили школьники.

— Наверняка, это Новый год или День рождение. В эти дни нас поздравляют, дарят подарки. А у меня самый любимый праздник — 9 мая. И вовсе не из-за поздравлений и цветов…Вы, молодое поколение, живое доказательство, что все тяготы судьбы, что я испытала во время войны, не напрасны. Ваша свобода — вот мой самый ценный подарок. Видеть вас счастливыми. Представьте на минутку, что в этот день вам по всем предметам поставят годовую оценку «5».

В зале радостно зашумели.

— Вот точно также я обрадовалась 9 мая 1944 года, когда услышала, что русский народ победил фашистов. Когда тяжелейшие условия жизни, страх, голод, смерть близких, родных людей — всё позади. Вот что такое ощущение свободы. Страшно подумать, чтобы произошло, если бы Россия проиграла войну. Вас бы не заставляли учить уроки, решать всевозможные задачи, писать сочинения. Вы бы не знали ни о каких играх, аттракционах, дискотеках. Круглые сутки до изнеможения вас бы заставляли делать самую грязную тяжёлую унизительную работу ради чёрствого кусочка хлеба и кружки воды. Вы бы не знали слово «лень». В фашистских лагерях ленивых и строптивых рабов избивали до полусмерти. Если бы война была проиграна, все мы были бы рабами. Вы думаете, что я вам страшилки рассказываю? Нет, дети. Я всё видела воочию, когда наши бойцы освобождали пленников из концлагерей. До сих пор не могу забыть крики, мольбы о пощаде, стоны, пронзающий свист сбрасываемых бомб, — она грустным взглядом обвела публику. — Скучаете? Понимаю, в вашем возрасте трудно осознать то, что вы видели только из фильмов и прочитали в книжках, посвященных войне. Скажу, напоследок, одно. Ваша Родина — это самые близкие вам люди. Родители, сёстры, братья, друзья, подруги. Если вы их любите, защищайте свою страну всеми силами. Мы, ветераны, пока ещё живой вам пример.

Концерт закончился. Я вышел на улицу, по-летнему жаркую, пыльную, и побрёл домой. Настроение было подавленным.

«Да, экзистенциальную тему в сочинении я действительно не раскрыл».