Ирина Хотина — Разве все уже сказано до меня?! Главы 41-42.

Вся моя жизнь, как, впрочем, жизнь любого без исключения представителя класса «человек разумный», это — сочинение на тему «Что такое счастье?». Будучи обыкновенной, типичной, советской школьницей, я писала свое сочинение, пользуясь шпаргалками, то бишь мыслями умных людей, сказанными на этот счет как раз для таких, как я. А что ответит любой российский гражданин без запинки на этот сакраментальный вопрос? Правильно, «счастье — это, когда тебя понимают».

Вот и я долгое время сверяла свое понимание счастья с этим классическим тезисом, выстраивая по заданной схеме линию отношений с окружающим миром. Результат всегда был печальным — меня мало кто понимал, из чего выходило, что счастья в моей жизни было ничтожно мало.

И только сейчас, докопавшись до истоков своих поступков и проблем, прочувствовав их первооснову, я могу со всей уверенностью сказать: «счастье — это когда ты понимаешь». Понимаешь про все. Прежде всего, про себя. Потом про людей, близких и не очень, друзей и врагов, с которыми накрепко связан нитями, а иногда канатами судьбы. Понимаешь про то, что многие из них в этих связках вовсе не обязаны тебя понимать, потому что на это, оказывается, имеются веские причины. Понимаешь про эти причины, острыми шипами вылезающие из тугих кармических узлов. Про эти узлы, грамотно распутывая которые, добираешься до самой сути, определяющей смысл твоего существования. Собственный смысл всего твоего бессмертного существования. Не абстрактного понятия о таковом, а конкретного, принятого твоей душой как программа твоих личных действий. Потому что только понимание его и дает человеку право жить в гармонии с самим собой. Именно это состояние и определяется как счастье.

Все мои попытки отыскать Ивана, находясь в Лондоне, закончились полным провалом. Телефона на его квартире в Кузьминках не было. Соседи, по которым прошелся Павел, выполняя мою просьбу, сообщили, что Ванечка после приезда из-за границы жил какое-то время там. Бабушки у подъезда поведали, что выглядел он мрачным, замкнутым, вроде бы даже пил. Какие-то женщины приходили, но ничего серьезного. Потом купил хорошую машину. На ней и уехал, а куда — никому не известно. И вот уже почитай около двух лет не показывается. Ничего конкретного не сказали мне и по телефону той фирмы, где Иван когда-то работал. Да, около трех лет назад заходил, но устраиваться снова не стал. В городской справочной службе назвали адрес его прописки, все в тех же Кузьминках. Да, Иван сдержал обещание — он научился снова жить без меня.

Свою поездку в Москву я под разными предлогами откладывала, понимая, что за день-два ничего не решишь, а просто так ехать не хотелось. Тем более что Макс, видя безуспешность моих усилий, объявил, что на своем предложении не настаивает, поскольку наш брак уже давно и прочно скреплен, и земного подтверждения тому не обязательно. Об этом он шепнул мне перед званым вечером, посвященным его юбилею. Хозяйке дома в такой день полагалось быть счастливой и веселой, каковою я и сделалась после его слов. Они развеяли мое огорчение из-за того, что я не смогла сделать еще один подарок в дополнение к тому, что дожидался его в порту; морская яхта «Даймонд квин» стояла готовой к отплытию в любую точку земного шара.

Но у Системы были, видимо, иные планы — дав нам насладиться отдыхом на недавно купленной и отремонтированной вилле на Лазурном Берегу, Она вдруг нарушила идиллию звонком Павла.

— Катюша, хочу пригласить тебя в Москву, на одно событие, для меня очень важное. Дом я тут выстроил.

— Какой дом, Паша? Загородный? Так у тебя вроде бы уже есть.

— Нет, Катенька. Большой, многоквартирный, даже не один, а целый комплекс. Ну, не сам, конечно, а со товарищами. Но если бы не твои деньги, я бы никогда в это дело не влез. Через месяц заселение. Хочется такое важное событие отпраздновать. Приезжай...

— Поздравляю, и спасибо за приглашение. Ты застал меня врасплох. Я подумаю.

— Приезжай, Катенька. Хочешь, не одна, а всем семейством. Встретим, как положено. Не сомневайся.

Я не сомневалась ни в чем — ни в гостеприимстве Павла, ни в необходимости ехать. Мне предлагали начать действовать. Тактичный намек Системы можно, конечно, проигнорировать, сославшись на занятость, на усталость, на принятие ситуации в том виде, в каком она сложилась. Но я прекрасно понимала, что мне предлагают по-хорошему выйти из нее через дверь — в противном случае без колебаний выкинут в окно. И без толку будет спрашивать, за что и почему.

Это была первая мысль, посетившая меня после звонка Павла. А вторая — что эту поездку я сама себе «накассандрила». Но припомнив, что слова о необходимости ехать сами полезли из меня сразу после регрессии, когда канал был еще широко открыт, поняла, насколько верна первая мысль.

Итак, в Москву! В Москву! Удивительно, но где-то здесь, совсем недалеко, в одном из пансионов, лет сто тому назад, Антон Павлович тоже был одержим этой идеей, навеки запечатлев ее в «Трех сестрах».

Через месяц я летела в Москву одна. Макс отказался, здраво рассудив, что его присутствие на празднике жизни одного из моих бывший мужей совсем не обязательно. Тем более, что мы и так позволили себе двухнедельный совместный отпуск, оставив все дела на Дмитрия.

Все же интересно работает Система — моментально поставила меня на место. Хотела пустить пыль в глаза перед бывшим муженьком: посмотри, какая я без тебя крутая стала, на личном самолете раскатываю, с личной охраной. А лететь пришлось обычным рейсом, как простой смертной, потому что «нечего свою собственную шерсть путать с государственной». И как было ни обидно, но пришлось уступить самолет Димке, срочно вылетавшему по делам в Сьерра-Леоне.

Я рассуждала об этом, разместившись в кресле самолета, в то время, как другие пассажиры суетливо рассовывали ручную кладь по верхним отсекам, и, несмотря на широкие проходы бизнес-класса, норовили затормозить движение. Место рядом со мной долгое время оставалось свободным, и я уже подумала, что это, может быть, глубоко символично — Макс ведь остался дома. Как вдруг на него плюхнулся крупный, небрежно одетый мужчина со счастливой улыбкой, украшавшей его широкую физиономию, покрытую пегой щетиной. Его лицо показалось близким и родным, что на пару секунд побудило напрячь память. Но потом сообразила, что оно просто-напросто относится к разряду узнаваемых, без каких-либо намеков на личное знакомство.

Мужчина был весьма громоздкий, производимые им движения имели большую амплитуду и достаточную ударную силу. Мне пришлось во избежание серьезных травм срочно убрать руки с подлокотника и как-то ужаться в размерах. Он моментально отреагировал, бросив извиняющийся взгляд в мою сторону:

— Excuse me, madam. I am sorry, — выдал он набор подходящих к данному случаю фраз.

— Ничего. Я думаю, что за время дороги мы найдем возможность удобного сосуществования.

Из круглой его физиономия плавно превратилась в вытянутую, круглыми остались только выразительные глаза.

— Вы говорите по-русски?!

— Свободно.

— Нет, я, когда увидел вас в аэропорту, выходящей из шикарного «Ролс Ройса», еще подумал: вот так выглядит настоящая английская леди.

— К британской аристократии я не имею ни малейшего отношения.

— А ваш спутник? Это ваш муж? Наверняка, какой-нибудь лорд?

— Только по духу.

— Он тоже русский? Из наших?

— Вы спрашиваете меня из обычного человеческого любопытства, или это профессиональный интерес? На интервью, господин Маркин, я вам своего согласия не давала.

— Признаюсь, вы удивляете меня все больше. Но, уж коли вы знаете мое имя, можно и мне узнать ваше.

— Кремер Екатерина Михайловна. А что касается вашего, то когда-то оно было на слуху у многих. Кто же из уважающих себя людей не читал обличительных статей Андрея Маркина?! А потом, многочисленные популярные ток-шоу, в которых ваши выступления были достаточно эмоциональны.

— Наверное, если вам они до сих пор вспоминаются. — Помолчав немного, он продолжил: — Значит, вы моя читательница. Приятно. — На самом деле он думал о другом, что подтвердилось его возгласом, полным сомнения и сожаления. — Нет, не помню!

— Чего не помните? — Удивилась я.

— Фамилии такой, Кремер, среди наших богатеев, не помню. Он чем занимается? Нефть, металл, газ?

— А вы что же, всех знаете?

— Практически. Если не лично, то заочно наверняка. Он под кем сидит?

— Ваша память вас не подвела. Среди воротил российского бизнеса мужчины с такой фамилией нет.

— Тогда пойдем по-другому. Кремер — это ваша фамилия. А какая его?

— Другая. Господин Маркин, вы не находите это неприличным — вторгаться в чужую частную жизнь? Но чтобы вас немного успокоить, скажу: этот человек официально мне не муж.

Пауза длилась недолго.

— Да, женщиной быть значительно проще. Иногда просто завидки берут, как вам это удается.

— Удается что?

— Ну, не надо прикидываться. Хотите, статью напишу, фамилию можно изменить, а можно вообще без нее.

— О чем?

— О том, как вы его заполучили.

— А вы считаете, что женщина может стать обеспеченной, только предприняв шаги по охмурению мужчины, и, в конце концов, продав себя за приличное содержание?

— В России, да. Более того, миллионы хотели бы продаться, так никто не покупает. Вам повезло.

— Спасибо за откровенность.

Больше разговаривать мне не хотелось. Отвернувшись к иллюминатору, я попыталась зацепиться взглядом за картинки из невзрачных аэродромных построек и скудной растительности, которые стали мелькать с нарастающей быстротой. Мы взлетали. Моему спутнику просто так не сиделось, то ли тема задела его за живое, то ли охота нашла поговорить, но когда самолет набрал высоту, он снова обратился ко мне.

— Согласитесь, что я прав, Катерина Михайловна? Ведь целая индустрия существует на предмет того, как заполучить в мужья богатого мужчину. На худой конец, в любовники.

— У меня, значит, худший вариант? Не доработала?

— Безусловно, муж надежнее. Но вы не отчаивайтесь. Судя по его нежному к вам отношению, у вас есть шанс.

— Вы меня обнадежили. Я подумаю на досуге над этим вопросом.

— Непременно, а то найдется какая-нибудь шалава, помоложе и понаглее.

Но моя история, им же смоделированная, его уже больше не интересовала, так как мой сосед целиком погрузился в чтение британской прессы.

— Сомневаюсь, — ответила я скорее себе, чем ему.

Следовать его примеру мне не хотелось, тем более, что господин Маркин, как истинный журналист, творения своих собратьев изучал весьма живо, доводя до моего сведенья свою собственную точку зрения по тому или иному вопросу. Бегло читая по-английски, он быстро переходил от статьи к статье, громко возмущаясь европейской политикой двойных стандартов или недостаточно глубоким, с его точки зрения, пониманием той или иной ситуации. Наконец, он нашел тему, в какой он может, как ему показалось, меня «подколоть».

—— Ваш друг бриллианты вам не дарит? — Поинтересовался он, намекая на отсутствие на мне соответствующих символов роскоши. — А то вот смотрите, — указав на фотографию «Вивьен», он стал зачитывать текст: — «На состоявшейся недавно в Лондоне выставке уникальных алмазов центральное место, безусловно, занял гигантский черный бриллиант размером в 82 карата, принадлежащий Кэтрин Кремер, владелице ювелирной фирмы «Кремерз Хаус» и главе алмазодобывающей корпорации «Даймонд Квин». — Он опустил газету и произнес. — Нет, это судьба! Вы верите в судьбу, Катерина Михайловна?

— Еще как! — И я приготовилась выслушать от него в свой адрес поток извинений и сожалений за свое не слишком корректное поведение, а также комплиментов и прочих дифирамбов, так приятных любой женщине. Но он вновь меня озадачил.

— Мне же про нее Симаков все уши прожужжал.

— Кто такой Симаков? — Фамилия показалась знакомой.

— Да вы наверняка про него слышали. В свое время о нем только ленивые не писали. Свои миллионы сделал еще при Горбачеве. На самом деле успешно провернул всего лишь одну сделку: продал на Запад целый железнодорожный состав мочевины. Купил за копейки, продал за миллионы, долларов, естественно. А потом, уже при Ельцине, открыл один из первых коммерческих банков.

— Теперь вспомнила. Он как-то бесследно исчез. Олигарх из него не получился.

— Это точно. Он, как пионер, всегда был первым. Первым заработал, первым потерял. Но, похоже, не все. Много лет сидел тихо, как мышка. А сейчас Тимофей Петрович снова на коне.

— Может, еще состав мочевины продал? А какое отношение он имеет к «Даймонд Квин»?

— Господин Симаков уникален тем, что, проживая в Лондоне достаточно длительное время, располагает полезной и ценной информацией о многих наших бывших и нынешних весьма влиятельных соотечественниках. Фамилия-то известная. К нему за советом да помощью многие русские обращались, когда свои капиталы за границу двигали. — Я уже хотела было ему заметить, что Кэтрин Кремер к помощи никакого Симакова не прибегала, но он вовремя продолжил: — Я, собственно говоря, к нему и ездил. Мне пришла в голову мысль написать серию исторических, в кавычках, конечно же, очерков о том, что сейчас поделывают те, чьи фамилии когда-то знала вся страна.

— Принесли ли им счастье наворованные миллионы, если прибегать к вашей терминологии?

— Что-то в этом роде. Вы знаете, получается довольно занятно.

От его слов мне стало не по себе.

— И что, эта женщина тоже оказалась в компании «воров и мошенников»?

— Нет, в том-то и дело. Симаков о ней только в превосходной степени говорил. Собрал кучу материалов, статей, интервью. О ней, о ее бизнесе. Утверждает, что она добилась всего с помощью программирования сознания и подсознания. Его понять можно, когда видишь, как на твоих глазах, женщина, получив состояние в полмиллиарда долларов, за десять лет увеличила его до семи. Он с пеной у рта мне доказывал, что и наследство она себе запрограммировала. По-моему, с этой эзотерикой, мистикой, просветлением люди совсем с ума посходили.

Он замолчал, усердно принявшись за поглощение обеда.

— Скажите, Катерина Михайловна, а она, случайно, не ваша родственница? — Весело обратился он ко мне, радуясь только что возникшей в его голове забавной мысли. А потом замер с вилкой у рта. — Подождите. Вы — Кремер Екатерина, а она — Кэтрин Кремер. Леди Кэтрин, как называл ее Симаков. «Ролс Ройс». Охрана. Так вы ... это она? Одна из богатейших женщин в мире! А я Вас тут в безнравственности пытался уличить.

— Вы подошли к ситуации стандартно. А человек, который оставил мне наследство, думал о женщине совсем по-другому.

— Скажите, а Симаков прав, насчет работы с сознанием, подсознанием? — С задорной усмешкой поинтересовался он.

— Конечно, прав. И вы с ними работаете. Мы все живем по своим программам.

— Но это общие слова.

— Вот это и есть одна из ваших программ. Вы талантливый человек. Но ваш талант направлен на придание броских и ярких форм тем логическим умозаключениям, которые вы делаете из цепочек реально связанных между собой событий. Выход за эту реальность кажется вам общими словами.

— А по каким программам живете вы?

— Мысли каждого человека и есть его программы, которые он реализует с разной долей успешности.

— То есть вы захотели стать богатой — и стали ею?

— Если бы это было так просто.

— Тогда ответьте мне серьезно, Катерина Михайловна, без этих глупостей. Вот вы женщина, бизнес-леди. Мне Симаков про вас много рассказывал. Вы просто фантастически успешны. Как вам это удается? Тут иногда за свою пару сот баксов кровью исхаркаешься. А вы миллионами ворочаете.

— Зачем же вы прибедняетесь, Андрей ...?

— ... Ильич.

— Ведь вы же не бедный человек, Андрей Ильич!

— По сравнению с теми, кто пишет заказные статьи, я беден как церковная мышь.

— Тогда пишите по заказу.

— А кто же будет рубить правду-матку?

— Вот это — еще одна ваша программа и, как видите, очень серьезная, без глупостей.

— Тогда что же, я обречен на бедность?

— И это программа.

— Не понял. Объясните, если можно.

— Нам с вами едва ли не с детсадовского возраста внушали, что человек рано или поздно встает перед выбором: или сделка с собственной совестью и, как наказание, материально обеспеченная жизнь, или жизнь с гордо поднятой головой, но в бедности. У вас идет четкое выполнение этой программы. Вы — независимый журналист. Сделали себе громкое имя. Пишите в полном соответствии со своими взглядами, но больших денег на этом не зарабатываете, потому что считаете что «настоящий художник», то бишь честный, должен быть бедным.

— А разве по-другому бывает?

— Бывает. В этом мире бывает все. А вы в этом многообразии ему отказываете. На самом деле, вы отказываете только себе.

— Что же, вы предлагаете мне уподобиться ...

— Стоп-стоп, господин Маркин. Не надо воспринимать все так прямолинейно. Я вам говорю об изменении в вашем мышлении. Начните думать, что можно быть богатым, не продавая своего пера.

— В наше время это невозможно.

— Вам так кажется, потому что в соответствии с вашей программой вы разделили мир на чистых и нечистых. Как только раздвинете рамки, то увидите, что чистым можно оставаться при разных обстоятельствах.

— Что значит «я увижу»? Все изменится как по волшебству?

— К сожалению, нет. Но если программу, принятую вами на сознательном уровне, усвоит подсознание, а именно оно реализует мысли человека, то ваша реальность без всяких сомнений изменится. Как, не знаю. Но возможностей много.

— Что-то я слабо в это верю.

— И это ваша программа. Я уверена, что среди ваших коллег есть те, кто пишет на те же темы, что и вы. Более того, их мысли очень созвучны вашим, но при этом они хорошо зарабатывают. И вы про них наверняка думаете: вот, гады, хорошо устроились.

— Точно. Откуда вы знаете?

— Догадываюсь. А они «устроились», потому что думают приблизительно так, как я вам советую. Но вам мешает еще одна программа. Уверена, что когда в университет поступали или когда учились, она вас зацепила. Может быть, даже сочинение писали на тему: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». Так, кажется, у товарища Маяковского? Вы, как на войне, все время воюете.

— Разве это плохо?

— Воевать всегда плохо. Это негатив. Кем вы себя при этом ощущаете, карающим мечом?

— Нет, скорее глупцом, сражающимся с ветряными мельницами, простите за штамп.

— А вы представляйте себя капелькой воды, подтачивающей камень, простите за него же. Поверьте, это очень важно. Так вы уберете программу бессмысленности вашей работы и перестанете вести боевые действия.

— Мне про карающий меч больше понравилось.

— На это можно возразить другой программой: «Кто к нам с мечом придет ...» Думаю, продолжать не стоит. А самое главное, не берите на себя чужие функции. Там, наверху, каждому отмерят свое.

— Долго ждать.

— Это еще одна программа, при чем очень негативная. Вы сомневаетесь в справедливости высших сил.

— Это вы про Бога? Я в него не верю. Скажете, что это еще одна программа?

— Безусловно. Причем Ему все равно, верите вы в Него или нет. Бог — это гарант свода законов, неукоснительно выполняемых всеми, и Им тоже. Ваше неверие не означает их отмены.

— Мне всегда казалось, что вопросы о Боге — прерогатива религии.

— Это стереотип. К сожалению, вы весь ими зашоренный.

— Неужели? Как человек творческой профессии, я как раз открыт всему новому.

— Хотите, докажу, что я права? — В ответ на его кивок я продолжила: — Вы сами признались, что, увидев меня в аэропорту выходящей из дорогой машины в сопровождении представительного мужчины, определили нас как чету английских аристократов. Узнав, что я из России, записали, не долго думая, в жены олигарха. А когда я призналась, что этот мужчина мне не муж, понизили до любовницы, выказав при этом полное презрение к моей особе. За пять минут вы трижды поменяли свое представление обо мне, сменив один стереотип другим. Даже когда Система услужливо подсунула информацию в виде газетной статьи, вы не сразу спроецировали ее на меня.

— А как иначе я мог подумать? Ведь ваш случай один на ... миллион!!

— Я говорю вам не о статистике, а о возможности существования других вариантов, даже в тех вопросах, что просчитываются как дважды два.

— Подождите, вы так ловко от денежной темы свернули к вопросу о Боге!

— Более того, какую бы серьезную тему мы с вами, два светских нерелигиозных человека, ни затронем, обязательно подойдем к вопросу о Боге.

— Мне больше импонирует определение его как судьбы, рока.

— А что такое судьба? Это жизнь, прожитая человеком в соответствии с тем кармическим багажом, какой он приобрел в результате предыдущих воплощений своей души, и по кармическим законам, определенным Богом. Душа человека — и есть его связь с Богом. В этой цепочке посредник вроде религии совсем не обязателен.

— Поверьте мне, большинство людей вспоминает о душе или в церкви, или на похоронах.

— В этом вся проблема. Религия, не признавая реинкарнации, учит, что за свои грехи человек будет отвечать где-то там, в мифическом аду после смерти. А на самом деле за свои поступки и мысли человек расплатится здесь, на земле. В следующих воплощениях —— обязательно. За какие-то придется отвечать уже сейчас. Но это решать не вам.

— И что же, смотреть на безобразия, которые творятся на каждом шагу, на преступления? — Завелся он с полуоборота.

— Тихо-тихо, Андрей Ильич! Вы же не передовицу пишите. Я разве вам предлагаю изменить профиль? Нравится быть чистильщиком общества? Ради Бога. Измените взгляд на свою роль в процессе возмездия. Скажите, ведь вы человек для многих очень неудобный? Звонят, наверное, с угрозами?

— Случается.

— А до физической реализации дело доходило?

— Да. Была пара нападений. Отделался синяками с переломами. Правда, жена одна никуда не выходит. А почему вы спрашиваете?

— У вас много негативных установок. Как правило, Система жестко корректирует мысли человека, устраивая ему всевозможные напасти, осмысление которых иногда приводит к полной смене убеждений.

— Вы что же, думаете, я должен поддаться на угрозы?!!

— Это ваше дело, ваш выбор. Но Система вас призывает не к этому.

— Откуда вы знаете?

— Потому что на самом деле за такие статьи другого журналиста давно бы уже прибили, а вы отделались только переломами. Вам разрешают выгребать весь этот мусор, только настоятельно советуют при этом поменять свои мысли.

— А если я совет проигнорирую?

— Тогда ни на кого не пеняйте. Считайте, что вас через меня предупредили.

Он надолго замолчал.

— Если бы мне об этом сказал другой человек, я бы посмеялся. Но я хорошо знаю вашу историю, да и вы сами об этом говорите как-то очень убежденно. Может быть, вы тогда ответите на такой вопрос? Почему одним — все, а другим — ничего? Почему одни в получении низменных удовольствий доходят до извращений только потому, что у них на это есть деньги, а другие продают своих детей, чтобы как-то выжить. Только, не говорите мне, что рано или поздно каждый ответит. Мне надо, чтобы каждый ответил сейчас.

— Мне бы тоже этого очень хотелось. Но если убрать пафос и риторику, то в сухом остатке получатся те же программы, по которым живет каждый.

— И что же Бог, разрешает все это безобразие?

— Скажите мне, Андрей Ильич, только не задумываясь, что лично для вас есть жизнь? Быстро, без долгих рассуждений.

— Вы же помните, как нас учили? Жизнь — это борьба. Всего со всеми.

— По-моему, вы устали от этой борьбы.

— Если честно, то да. Из-за ее бесперспективности.

— А вы не боритесь! Те, кто продают детей, борются за свое существование. Это — их программа. Причем, проигрывая бой за боем, доходят до такого изуверства. А те, кто извращаются в своих желаниях, не борются. Они хотят и получают.

— Если бы у меня были миллионы, не говоря уже о миллиардах, я бы тоже хотел и получал.

— Вы не поняли, Андрей Ильич, они стали так относиться к жизни еще до того, как получили свое богатство. Как правило, интуитивно.

— Вы тоже?

— Я —— нет. Мне пришлось целенаправленно менять все. Раньше я тоже думала, что жизнь — это бесконечный бой. Что если что-то не получается, надо идти наперекор обстоятельствам. Если жизнь меня бьет, значит, не доработала.

— А что же на самом деле?

— То, что иду не свои путем. А все беды и несчастья — это попытки Высших сил, и тут уместно вспомнить о Боге, направить меня в нужную сторону.

— И что же, по-вашему, жизнь?

— Прямая дорога к счастью. Предвидя ваши возражения, скажу, что когда едешь в собственном «Ролс Ройсе», эту истину ощущаешь реально. Но сначала нужно хорошенько поразмышлять о ней в душном, переполненном вагоне метро или автобусе. Все, что человеку причитается, он может и должен получить без борьбы.

— Вы это серьезно? И что же, нужно превратиться в мямлю, иждивенца и ждать «блюдечка с голубой каемочкой?»

— Насколько мне не изменяет память, Шура Балаганов в ожидании этого подарка судьбы сделал все, чтобы его получить. Когда идешь по своей дороге, не просто можешь, а обязан проявить всю свою энергию, знания, способности. Иначе опять получишь пинок. Наверное, помните, что бывает за зарытый талант? Но вам это не грозит, вы четко идете по своей дороге, реализуя себя.

— Только перестал получать удовлетворение от этой жизни.

— Потому что ваш «борец» устал. В каждом человеке живет такая сущность, говоря по-научному «субиндивид» —— одна из частичек вашего целого «я». У кого-то он не такой активный, а вы его в себе развили и культивировали.

— И что же теперь делать?

— Менять свои мысли. Хватит сражаться. Если помните, мы начали с этого.

— Ну, знаете, это не так просто.

— А кто говорит, что это просто? Для начала примите другую программу: это сложно, но возможно.

—-В общем, можно попробовать.

— Нет, Андрей Ильич, если будете пробовать, ничего не измените. Подсознание очень конкретно. Оно не фильтрует ваши мысли. Сказали: «буду пробовать» — значит, будете пребывать в процессе пробования, без изменения ситуации в лучшую сторону. То же самое и со словами «посмотрю», «подумаю», «попытаюсь». Будете смотреть, думать, пытаться — только и всего.

— Что же делать?

— Начать думать по-другому.

— Прямо так сразу?

— А чего тянуть? Мы уже с вами говорили про Бога. Помните, с чего начинается его деятельность?

-— Бог сказал и сделал, сначала свет и тьму, потом сушу и воду и так далее… Но я же не Бог!..

-— Разве человек не создан по Его образу и подобию?! На самом деле, в основе всех божественных деяний лежала мысль. Сначала Он все-таки подумал, то есть принял программу, затем выразил свою мысль словом, то есть усилил программу, и только потом ее реализовал. Разве деятельность человека не построена по этому принципу? Все когда-то было мыслью, может быть, гениальной, а может, самой банальной.

— А про дорогу к счастью, это какая?

— Счастливая для того, кто об этом задумался, и реальная — кто принял ее к действию. Вы зря смеетесь. Хотите, я помогу вам увидеть вашего «борца»?

— Как?

— В медитации, конечно.

— Я не поддаюсь гипнозу.

— А я не умею гипнотизировать. Нужно просто хорошо расслабиться.

— И достичь просветления. — Сарказму не было предела.

— Нет. Мы же не буддийские монахи или йоги, чтобы целыми днями заниматься созерцанием своего внутреннего мира и ждать просветления. А расслабление само по себе ничего, кроме пользы, человеческому организму не дает.

— И что, такая процедура возможна прямо здесь, в людном месте?

— А почему бы нет? Если бы речь шла об открытии информационного или духовного канала, тогда, безусловно, нужны время, длительная подготовка посредством очищения физического и энергетических тел, соответствующие условия. А работать со своим подсознанием можно где угодно. Было бы желание.

— Ну, хорошо, уговорили. Что я должен делать?

— Прежде всего, довериться мне и выполнять мои команды. Вы будете в сознании, и если мои слова вызовут у вас какой-либо дискомфорт, без проблем из этого состояния выйдете. Это я к тому, что измененного сознания не будет.

Нам повезло, у пассажиров наступила дремотная пауза, что позволило моему соседу хорошо расслабиться. После настройки на визуализацию (у своих слушателей обычно я ее вызываю тем, что предлагаю им представить арбуз) я попросила его увидеть себя гуляющим на природе.

— Пускай это будет парк, похожий на лес. Обратите внимание, какое время года вы увидели, и опишите мне его.

— Осень. Темные деревья, желтые редкие листья, пожухлая трава. Мелкий противный дождь.

— А теперь выходите на открытое место. Там вы увидите огромный камень, похожий на валун, или поваленное гигантское дерево. Около него фигура. Только не отгоняйте от себя никаких мыслей. Рассмотрите то, что вам показывают, а не то, что хотите увидеть. Это может быть знакомый человек, книжный персонаж, сказочное чудовище или животное. Подходите ближе и рассказывайте мне.

— С ума сойти! Занятно! Это человек. Похожий на хана Гирея. Такого я видел в детстве, когда ходил с мамой на балет «Бахчисарайский фонтан». У него весьма свирепый вид и в руках плетка.

— Сейчас он будет с вами говорить. Может быть, спорить, утверждать, что все в этой жизни дается через борьбу. А вы должны убедить его в том, что жизнь — это радостный путь к своей цели.

— Нет. Он со мной не спорит. Наоборот, он на меня сердится, что у него больше нет сил воевать и наказывать. И если я буду его дальше к этому принуждать, он может на меня обидеться.

— Сядьте рядом с ним, поговорите по душам, ни в коем случае не спорьте и придите к такому окончанию разговора, чтобы почувствовать удовлетворение друг от друга. Он должен быть уверен, что вы его поняли. Поверьте, для вас это очень важно.

После некоторой паузы Маркин задал хороший вопрос:

— А выпить с ним можно?

— Спросите его.

— Он сам это предложил.

— Тогда выпейте.

— Да-а, интересное кино! Никогда не думал, что такое возможно, — сказал Андрей Ильич по выходе из медитации, часто хлопая глазами. — И что теперь?

— Если хотите, чтобы для вас все закончилось благополучно, строго следуйте его совету.

— В каком смысле «все закончилось благополучно»?

— Андрей Ильич! Вы разве не поняли, что означают слова про обиду? На энергетическом уровне вы накопили столько негатива, что еще немного, и пойдет его реализация на физическом плане, то есть в реальной жизни. Тут возможно два варианта. Либо заболевание, сами понимаете какое, либо случайное стечение обстоятельств, которое на самом деле будет совсем не случайным.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно. Но мне хочется вас утешить, Система к вам весьма благожелательна, иначе мы бы с вами никогда не встретились. Вас, без всяких сомнений, предупреждают через меня.

— И что теперь я должен делать?

— Вам дали великолепный ассоциативный ряд. Как только снова начнете думать, что ваше перо — это стегающая врагов плетка, вспоминайте своего уставшего хана Гирея и его предупреждение. Найдите для себя другие ассоциации. Я уже говорила вам о капельке воды, подтачивающей камень. А может быть, лучше подойдет образ Фемиды, взвешивающей на весах ту информацию, что вы публикуете. И уже ей решать, кого и как наказывать.

Его молчание в ответ на мои слова было продолжительным, а живая мимика на лице говорила о том, что он вновь и вновь возвращается к разговору со своим «борцом».

Мне же вспомнилась моя первая медитация на эту тему много лет назад. Нет, своего «борца» я тогда так и не увидела. Я шла по дороге, по обочинам которой лежали горы трупов. Картина Васнецова «После побоища». Повернула в другую сторону — и там тоже самое: убитые воины со стрелами и мечами в груди. Мой Боец рубился не на жизнь, а насмерть.

В то время вся моя жизнь была сконцентрирована на семье и взаимоотношениях с Павлом, и подсознание показало истинное положение вещей. Все годы нашего совместного проживания я отстаивала право на свое собственное мнение, желания, интересы в жесткой борьбе с мужем. Помимо этого, когда у Павла обнаружились недюжинные способности к зарабатыванию больших денег, расставание с ними он делал мучительно болезненным для остальных членов семьи, и в первую очередь для жены.

Мне приходилось выступать в роли настоящей стервы, устраивая безобразные сцены, чтобы заставить его купить то, что я считала нужным. Например, машину для меня, потому что на своей он уматывал на целый день, а я должна была носиться с ребенком из детского садика в бассейн, по кружкам, врачам, магазинам и так далее, еле-еле везде поспевая, да еще таская на себе тяжести как ломовая лошадь.

И потом, мне, как любой нормальной жене преуспевающего бизнесмена, хотелось жить в приличной, современно отделанной квартире с хорошей мебелью, проводить выходные в благоустроенном загородном доме с цветущим под окнами садом, отдыхать за границей. А почему нет? А для чего тогда нужны деньги? И я все это имела. Вот только чего мне это стоило! Может быть, именно тогда возникла та самая предательская мысль, что все у нас как-то не так, неправильно, и я обязательно расплачусь за полученное таким образом благополучие, больно упав с небес на землю.

Вдобавок ко всему, Павел по складу своего характера был контролером. На работе, в бытность мастером в автопарке, на ювелирной фабрике и дома. Он должен был быть в курсе всего, влезть во все дыры. Мне устраивались бесконечные допросы, ну, разве что без пристрастия, если он видел в доме новую вещь и не знал, сколько она стоит. Потом шли противные нудные упреки в расточительности, хотя я называла цену, заниженную, как минимум, вдвое. Излишне говорить, что радость от покупки оборачивалась ссорой. После чего я слышала, как ни странно, его уверения в сильнейших и нежнейших чувствах. Но мне его любовь была уже ни к чему. Я требовала ее материального подтверждения. Поэтому и была увешана золотыми цацками, как новогодняя елка.

Потом, разобравшись в этой ситуации с помощью регрессии, поняла, что Павел таким образом отыгрывался за свою обиду в предыдущем воплощении. Уважал меня, в глубине души боялся, был счастлив моей зависимости от него и от своей власти надо мной.

Вторую попытку встретиться со своим «борцом» я предприняла ровно через год. Мне было интересно, что же он собой представляет после того, как я резко изменила свое поведение с мужем, а главное, отношение к жизни как к безнадежно проигранному бою. Я увидела себя, идущей ночным лесом, по тропинке, ярко освещенной желтой полной луной. Мне было ни капельки не страшно, тем более, что где-то совсем рядом легкой стайкой взметнулись алые искорки костра. Мой «борец» сидел около него в серьезной задумчивости. Он имел странный вид некоего гибрида индейского вождя с дядькой Черномором. На голове красовался роскошный черно-белый головной убор из орлиных перьев, а окладистая седая борода прикрывала мелкие стальные кольца кольчуги на могучей груди. Увидев меня, он тяжело встал, увешанный целым арсеналом оружия: мечами, колчанами со стрелами, булавами, томагавками. На его прямой вопросительный взгляд я ответила коротко: «будем разоружаться». Он послушно снял пригибающую его к земле тяжесть и бросил оружие в костер. После чего, как мудрый индейский вождь, предложил выкурить трубку мира. Что мы и сделали с превеликим наслаждением.

С тех пор своего «борца» я «навещаю» регулярно, радуясь и любуясь тем, как он, по обоюдному согласию переквалифицировавшийся в садовника, обустраивает дорогу моей жизни, засаживая ее моими любимыми цветами.

Из воспоминаний меня вернул в реальность вопрос господина Маркина:

— Катерина Михайловна, а как вы объясните все это? Ну, то, что я увидел?

— Это ваши мысли на определенную тему. Ваше подсознание выбрало для них ту форму, в какой вам удобно их воспринять.

— И что теперь? Неужели что-то может реально измениться?

— Все зависит от того, насколько серьезно воспримете новую программу, и насколько глубоко в вас сидит старая. Как правило, все основные программы закладываются родителями и учителями в детстве или отрочестве. Вам стоило бы поработать со своим «внутренним подростком». Я думаю, вы согласитесь, что ваш максимализм идет оттуда.

— И как это сделать?

— Точно так же, в медитации. Расслабиться, а потом представить то место, где вы себя хорошо помните в лет тринадцать-четырнадцать. Это может быть дом, школа, пионерский лагерь. А потом найти себя там. Может быть, вы увидите как раз тот момент, когда у вас был конфликт с товарищами или взрослыми.

— И какая цель этого?

— Вы должны убедить своего подростка, уже с позиции выросшего из него взрослого мужчины, что его юношеская точка зрения, мягко говоря, не верна. Какие слова и доводы вы для него найдете — это уже ваше дело, но он должен вам поверить.

— И что, мои взгляды изменятся?

— Еще как.

— А вы так же работали над собой?

— В общем, да. У меня были несколько иные психологические проблемы. Покопавшись в них, я поняла, что мне следует хорошенько подружиться и с моим «внутренним ребенком», лет этак пяти-семи, и с «подростком», и с «девушкой».

— А если не секрет, какие проблемы?

— Ой, их было так много. Если честно, я переделала себя всю.

— Наверное, в это нужно сильно верить?

— Вера приходит со временем, когда виден первый результат. А он будет всегда.

— Почему? Откуда он возьмется? Какая связь между мной сегодняшним и подростком сорокалетней с лишним давности?

— Прямая. Во Вселенной нет прошлого и будущего, все настоящее.

— Да, я читал об этом. Все существует в сейчас. Полная ерунда.

— Андрей Ильич, несколько минут назад вы видели своего «борца». Это — визуальное изображение ваших эмоций и мыслей насчет того, что жизнь есть борьба. Они у вас не сегодня и не вчера появились. Я вам скажу больше, они пришли с вами в это воплощение и останутся, когда прекратится ваше нынешнее физическое существование, потому что неразрывно связаны с вашей бессмертной душой. Как связаны? Они запечатлены на ваших тонких энергетических телах, астральном и ментальном. Эти тела после смерти со временем разрушаются в Тонком мире, но «записанная» на них информация сохраняется в монаде души. «Монада» и есть та бессмертная душа, которая приносит память обо всем случившемся в новую жизнь. Если эта информация будет отрицательной, то вы обязательно ее отработаете в следующей жизни. Но если она зашкалит —— то уже в этой, о чем вас предупредил «борец». Сейчас эта энергия имеет мыслеформу грозного хана Гирея. Со сменой эмоций изменится и сама мыслеформа. Отрицательная энергетика сменится положительной. В вашей реальной жизни начнутся изменения. Точно так же и с вашим подростком. Он думал, он чувствовал, переживал, волновался. Энергия этих эмоций и мыслей никуда не исчезла, а сформировала стойкие очаги в вашей энергетической оболочке. Так что ваш подросток, считайте, всегда с вами. Более того, он очень сильно влияет на вас. Измените его программу, и вы почувствуете, как изменитесь сами. Медитация — это всего лишь техника. Но очень удобная, потому что позволяет нашему сознанию принять сложную информацию в удобоваримом виде.

По его взгляду я поняла, что он серьезно задумался над только что услышанной информацией, особенно над смыслом логических цепочек, которые я старалась выстраивать, чтобы донести суть до его понимания. Но личные проблемы мало его интересовали. Он мыслил категориями вселенского масштаба.

— И все-таки, Катерина Михайловна, почему все так несправедливо устроено в этом мире? Столько зла, жестокости, хамства, грязи?

— Вы знаете, Андрей Ильич, у одной моей знакомой все в жизни шло, извините, через одно место. То на работе проблемы, особенно с начальством, то лучшая подруга свинью подложит. И вечно они с мужем споткнуться там, где другие пройдут и ничего не заметят. Стали мы разбираться и выяснилось, что основное жизненное кредо этой семьи — «кругом одни козлы». Шло четкое выполнение этой программы. Им «козлы» попадались всегда и везде.

— То есть, вы хотите сказать, что, думая об этих вещах, мы их усиливаем?

— И это тоже. Все дело в том, что зло, как это ни печально, имеет неотъемлемое право на существование, так же, как и добро. Оно укладывается в Систему. И с этим нужно смириться.

— Да вы фаталистка, Катерина Михайловна!

— Скорее, реалистка. Потому что очень хорошо знаю, что все в подлунном мире и за его пределами подчинено закону дуальности: плюс-минус, день-ночь, добро и зло. Одно без другого существовать не может. Другое дело, что человек, думая о плохом, притягивает его в свою жизнь.

— И что же, по-вашему, следует делать вид, что его не существует?

— Ни в коем случае. Просто нужно сменить методы борьбы с ним. Только не спрашивайте меня, как. Я не знаю. Но если серьезно думать над этим, то придут и решения.

— А до этого, как жить?

— В любом случае с головой. Думать больше надо, размышлять. Работать над собой, чтобы в конце концов, понять, какие уроки проходит человек в этой жизни.

— Уроки, уроки! Ведь мы же не в школе. Воровство в неописуемых масштабах, поголовная коррупция, беспредел на государственном уровне. Это тоже уроки?

— Для кого-то да. Без всякого сомнения. Вот вы с трагическим пафосом сыпете общими фразами. А я за каждым вашим словом вижу конкретный случай, в который попадает тот или иной человек. А кто-то при похожих обстоятельствах не попадает. Почему?

— Вот именно, почему?

— Потому что у каждого человека есть на это причина. Ничего просто так не бывает. И урок, да, урок, и вы правильно сказали, как в школе, дается для того, чтобы каждый задумался об этих причинах, докопался до их истоков, исцелил свою энергетику. Вот вы говорите о добре и зле. А сколько у вас у самого негативных установок?! Начните с себя. Хватит кидаться общими фразами.

— А вы, Катерина Михайловна, докопались до причин своей ситуации? Прошли свой конкретный урок? — Осторожно спросил случайный попутчик, непонятным образом сумевший разговорить меня на темы, которых я никогда не касалась в общении с незнакомыми людьми, и теперь намекающий на свою хорошую осведомленность о моей личной жизни.

Или это профессиональная привычка, делать вид, что тебе известно больше, чем простым смертным? Откуда у этого журналиста может быть какая-то информация обо мне? Ах, да, через Симакова! А у него откуда? Чем его так заинтересовала Кэтрин Кремер? Говорите, к нему многие обращались за помощью и советом. Может быть, и Граната? Может быть, этот Симаков и был глазами и ушами Гранаты?! Как, оказывается, все просто! Или сложно?! И урок с Гранатой не закончен?..

После паузы я продолжила разговор:

— Да, Андрей Ильич. Для вас жизнь — извечная борьба. А для меня — школа.

— Школа жизни? Навевает тоску. Как-то надоело учиться.

— Хочется учить других? Вы это и делаете, будучи в то же время учеником. Любой человек в этой жизни учитель и ученик одновременно. Муж учит жену, жена мужа. Теща зятя, свекровь невестку, и наоборот. Вы — учитель своих «героев», они учат вас. Список бесконечен. Самое интересное, что многим учителям разрешено быть грубыми, циничными, наглыми, до тех пор, покуда ученик не усвоит урока.

— И в чем же он состоит?

— Частных уроков много, но большинство из них сводится к проявлению терпимости, умению прощать, перешагнуть через свои страхи и комплексы. Поэтому зло предусмотрено Системой. Более того, многим учителям дают возможность сделать удачную карьеру или иметь высокий материальный достаток. Другое дело, если учитель, что называется, «вкладывает всю душу» в своего ученика, радуясь его страданиям и презирая его, или в своем рвении переступает черту дозволенности, определенную кармой каждого, за это он, можете не сомневаться, будет наказан.

— Почему так? Кто определил для человека эти уроки?

— Он сам, своими поступками в прошлых жизнях. Я же вам только что рассказывала об энергии эмоций и мыслей, которые сопровождают каждое наше действие. Они никуда не исчезают. Рано или поздно человек отработает весь негатив, имевший место в прошлых воплощениях. За все нужно платить. За плохое расплачиваться. За хорошее — получать награды. Пускай кому-то кажется это наивным и примитивным, но это так.

— И ваше наследство — это награда?

— Только после того, как все уроки были выучены.

— И в чем же они состояли?

— В первую очередь — это кармические долги, то есть частные уроки.

-— А что вы скажите о возрасте Христа и о кризисе сорокалетних?

— После тридцати человек должен хотя бы начать интересоваться вопросами самопознания. Если же этого не происходит, Система, организуя разные неприятности, направляет его в нужное русло. Сначала слегка подтолкнет. Если сигнал не понят, в сорок так шандарахнет, что мало не покажется.

-— И все же, с чего вы начинали конкретно?

— Меняла негатив на позитив. Самое сложное, быть честным с самим собой и научиться ловить себя на негативе. Когда не получалась принять новую программу, докапывалась до причин.

— Каким образом?

— Техник много. Но одну из них я вам показала. За каждой мыслью, эмоцией, страхом, обидой, переживаниями стоит модель поведения, которую можно выделить как самостоятельный «субиндивид» — внутренний ребенок, борец, толкач, контролер и т.д. С помощью подсознания можно получить их видовое изображение и работать с ним, закладывая новую программу.

— Да, Катерина Михайловна! Теперь я вижу, Симаков был прав.

— В чем?

— Вы действительно запрограммировали себе наследство.

— Нет. Он ошибся. Я запрограммировала себе мужчину, который мне его принес. Разве я похожа на ненормальную, предпочитающую деньги любви?

— Но и не на ту, которая бы согласилась на рай в шалаше.

— Да, вы правы. Такая программа отметалась сразу. Но в получении наследства свою роль сыграл еще один нюанс. Меня не устраивала финансовая зависимость от мужчины. Поэтому Система нашла возможность воплотить мои желания в таком виде.

Когда самолет совершил посадку и мягко катил по бетонной полосе, мой сосед снова обратился ко мне:

— Катерина Михайловна! А вы надолго в Москву?

— Планирую неделю.

— Мы не могли бы с вами договориться о встрече? Я бы хотел взять у вас интервью.

— Андрей Ильич, без лишней скромности заверяю, что я никак не могу быть героиней ваших публикаций. Капитал у меня чистый, ни одного ворованного рубля. В «грабительской» приватизации не участвовала, на нефти российской не разбогатела, алмазы добываю в Африке. В политику не лезу. Футбольные клубы не покупаю. Не знаю, чем бы я могла вас заинтересовать.

— Всем.

Я задумалась. То, что меня не просто так свели с этим человеком, стало понятно еще вначале. Правда, в первый момент показалось, что больше для его пользы. А может быть, для обоюдной?

— Хорошо, я соглашусь. Но с одним условием: помогите мне отыскать в Москве одного человека. Думаю, что сейчас это не сложно, но мне не к кому обратиться.

— Договорились. Давайте его имя, фамилию.

— Макаров Иван Николаевич, 1968 года рождения. Место рождения — Москва. Бывший военнослужащий. По месту прописки не живет и чем сейчас занимается, не знаю.

— Особые приметы.

— Женат. На Кремер Екатерине Михайловне.

Г Л А В А    42. НЕСЛУЧАЙНОСТЬ СЛУЧАЙНОЙ    ВСТРЕЧИ.

Павел встречал меня солидно: сам на «Мерсе», охрана на джипе. То ли спектакль разыгрывал, то ли и вправду на такой уровень поднялся. Гостиницу я заказала еще в Лондоне, за что мой бывший муж на меня немного приобиделся, потому как рассчитывал, что я поселюсь в специально приготовленной им квартире. Но мне не хотелось зависеть от него ни в чем. Поэтому договорились лишь о машине и водителе-охраннике.

Он привез меня в «Президент-Отель», проследил за размещением и обещал заехать завтра утром, попутно знакомя с распорядком мероприятий, которые запланировал на ближайший день-два. Примерно через полчаса после его ухода раздался телефонный звонок: администратор гостиницы вежливо интересовался, не желаю ли я принять посетителей. Сердце предательски затрепыхалось: может, Иван каким-то чудесным образом узнал о моем приезде. Но нет, неожиданным гостем оказался хозяин московского магазина «Кремерз Хаус», некий Рыбаков Владимир Васильевич.

Открыв дверь на осторожный стук, в первый момент я увидела только огромную яркую корзину цветов, а уже за ней мужчину, среднего роста и средних лет, державшего ее на вытянутых руках. Рядом с ним стояла молодая женщина, разглядывавшая меня с чуть заметным волнением и нескрываемым любопытством.

— Здравствуйте, Катерина Михайловна! С приездом! — Я пропустила их в номер, только сейчас припоминая, что сама попросила секретаря сообщить в Москву о моем приезде; хотела лично ознакомиться с работой магазина и посмотреть как идут дела. А заодно обсудить с хозяином некоторые моменты при подготовке новой коллекции, в которой совсем неплохо было бы учесть вкусы московской публики.

Мужчина сразу расположил к себе своей открытостью.

— Извините, Катерина Михайловна, что без предупреждения. Но нам позвонили из Лондона, сообщив только дату вашего приезда. А когда нас лично захотите посетить, не уточнили. Ну, я решил проявить инициативу.

— Что ж, Владимир Васильевич, спасибо. А спутницу вашу как зовут? — Она скромно стояла за его спиной, продолжая откровенно меня разглядывать, но уже в интерьере гостиной.

— Маша — моя правая рука.

Маше было лет тридцать, может быть, поменьше, но я по-женски немного ей прибавила. Прямые длинные русые волосы, собранные в строгий хвост, деловой костюм. Внешность скорее приятная, чем эффектная, и какая-то… очень знакомая.

— Меня представляли вам в Лондоне около двух лет назад, — пояснила она, поняв, видимо, по моему взгляду, что я стараюсь вспомнить, где ее видела. — Владимир Васильевич был приглашен на презентацию коллекции, через полгода после открытия магазина. Ну, и я вместе с ним.

Мне моментально припомнилось то время. С Максом дела обстояли более или менее благополучно, и он начал активно помогать мне в бизнесе, тем более что рудники заработали в полную силу, и мне его помощь была весьма кстати. Но вот участвовать в публичных мероприятиях наотрез отказывался. Поэтому та презентация была для меня противным отбыванием повинности. Я с нетерпением ждала, когда закончится вечер, разойдутся гости, отзвучит положенное в таких случаях выступление поп-звезд, перестанут донимать журналисты и специалисты, и я получу, наконец, возможность вернуться домой, где он меня ждал, исполняя роль заботливого отца. Но вот эту девушку я запомнила. Почему?

— Мы потом еще несколько раз бывали на фирме, но нами занимался ваш главный менеджер по продажам.

Ах, вот почему мне запомнилось ее лицо, из-за внимательно изучающего меня взгляда во время коротких встреч, которые я всегда проводила со своими компаньонами из разных стран, приезжавшими время от времени для отбора новых изделий.

— Катерина Михайловна! А вы в Москве давно не были? — Оживленно спросил меня Рыбаков.

— Да, пожалуй, около двух лет.

— Ну, тогда мы вам магазин покажем и заодно обзорную экскурсию по городу сделаем, а потом поужинаем в приличном месте. Вы не возражаете? — Я не возражала, тем более что вопрос об ужине стоял в повестке дня.

Маша оказалась милой, приятной, спокойной девочкой. Что поделаешь, с высоты моего возраста все женщины моложе меня кажутся мне девочками. Может быть, поэтому в разговоре с ней я быстро перешла на «ты», что ее не обидело. В ресторане я обратила внимание, что после короткого телефонного разговора по сотовому она несколько оживилась, глаза наполнились мягким светом, красноречиво говорившем о характере общения. Я прервала беседу с Рыбаковым и обратилась к ней:

— Маша, может быть, тебя кто-то ждет? Я совершенно не обижусь, если наши скучные разговоры ты променяешь на более приятное для тебя свидание.

В ответ она испуганно съежилась и пролепетала:

— Нет, что вы, Катерина Михайловна. Личные дела только после работы. Тем более что Владимир Васильевич просил быть вашим гидом все дни вашего пребывания в Москве.

Я вопросительно посмотрела на ее начальника.

— Да, Катерина Михайловна. Извините за мою настойчивость. Я знаю, что вы москвичка, и ваш визит носит частный характер. Но вы в Москве одна. Поэтому попросил Машу, чтобы она организовала культурную программу и везде вас сопровождала. Чтобы вам не так скучно было. Если нужна охрана, пожалуйста, без проблем.

Мне показалось удивительным такое навязчивое гостеприимство, но немного подумав, решила, что он, быть может, и прав. Я давно не оставалась одна, поэтому заранее приготовила себя к тому, что хотя бы несколько вечеров проведу в одиночестве. Но Маша понравилась мне своей сдержанностью и мягкостью, обещающими, что ее присутствие в качестве компаньонки не будет утомительным. И все же сочла нужным еще раз обратиться к ней:

— Я польщена таким вниманием, но все же, Машенька, не думаю, что ради меня стоит изменять свои планы и отказываться от встречи.

— А я и не отказываюсь. — Она мило улыбнулась. — Он все равно сейчас не может. Мы встретимся позже.

За неделю, что я провела в Москве, мы очень сдружились. Маша приходила ко мне в десять утра, когда я уже вовсю занималась делами, обсуждая и согласовывая какие-то нюансы с Максом, Мишаней, с управляющими рудников и начальниками отделов. Она умело организовывала мой досуг в то время, когда я была свободна от внимания Павла. Мы болтали о всевозможных пустяках, о моде, о тряпках, со смехом обсуждали какие-то сплетни об известных людях. Ей, безусловно, нравились мои рассказы о разных странах, о приемах в высшем европейском обществе, о случающихся на них курьезах и казусах, о каких я знала будучи их свидетелем, либо из подробного описания в прессе. Я всегда имела про запас пару таких смешных историй, чтобы во время нужной встречи вставлять их к месту и тем самым расположить к себе собеседника.

Мы как две подружки ходили по магазинам, сидели в ресторанчиках или кафешках. Пару раз она сводила меня на модные в Москве театральные постановки. Нам было приятно друг с другом. Я ловила себя на мысли, что у меня давно не было подруги. Последние несколько лет рядом со мной были только мужчины, которые или жили моей жизнью, или я полностью отдавалась их проблемам. Были чувства, глубокие, настоящие, требовавшие от меня полной отдачи. Поэтому разговоры ни о чем, о моде, о погоде, какие-то женские секреты доставляли мне удовольствие.

Но я ни на секунду не забывала о главной цели, ради чего и была организована эта поездка — о розысках Ивана. Вначале все шло как по маслу: Андрей Маркин посетил меня через день и подробно информировал, как обстоят дела с поисками Макарова Ивана Николаевича, к которым он незамедлительно приступил. На этот раз наша беседа была более приземленной, с автобиографическими подробностями, необходимыми для пространного интервью. Правда, прощаясь, Андрей Ильич удивил меня необычной просьбой.

— Катерина Михайловна, надеюсь, вы не будете на меня сердиться, но я не утерпел и сообщил Симакову о нашем знакомстве. Вы не представляете, насколько он был удивлен и, пожалуй, даже ошарашен. — Мне оставалось только молча выразить свое недоумение этим фактом. — Оказывается, он давно ищет с вами встречи и настоятельно просил составить ему протекцию.

Я неуверенно пожала плечами, всем своим видом показывая, что не горю желанием.

— Хорошо. Пускай позвонит, когда я вернусь в Лондон.

— Насколько я понял, у него к вам серьезное и срочное предложение, и он готов вылететь сюда, в Москву.

— Андрей Ильич, не смешите меня. Что может быть серьезного и важного ко мне у человека, изучающего вехи моего жизненного пути по газетным сплетням. Мне вообще не нравится вся эта история.

— Почему же, разве у такой женщины, как вы, не может быть поклонника? — Со смехом возразил мне Маркин.

— Я не поп-звезда. И меня весьма смущает ваша ссылка на его многочисленные знакомства. В наше время надо быть в них весьма разборчивым.

Тема показалась мне исчерпанной, как вдруг фамилия Симаков непотопляемым миноносцем всплыла на следующий день в ежевечернем разговоре с Максом. Он спросил меня о нем как бы между прочим:

— Кэтрин, тебе фамилия Симаков ни о чем не говорит? Ты с ним знакома?

— Лично нет. Почему ты меня о нем спрашиваешь?

— Он ищет встречи со мной через одного знакомого.

— Ты решил с ним встретиться? Прошу тебя, будь осторожен.

— Почему? Тебя что-то пугает?

— У меня нет никаких доказательств, но он, по-моему, был связан с Гранатой и передавал ему всю информацию о нас, о нашем решении пожениться, обо всех передвижениях.

— Ты думаешь, он затевает какую-то игру?

— Вряд ли. Смерть Гранаты оказалась для него выгодной. Видимо, под своим именем или под прикрытием своей фирмы Симаков размещал часть его капитала. Теперь это все досталось ему. Вряд ли он имеет к нам претензии.

— Ты так уверенно об этом говоришь.

— До меня дошла кое-какая информация. Но меня пугает другое: он слишком настойчив в стремлении встретиться с нами.

— Хорошо, я это учту.

Больше мы к этой теме не возвращались. Намеченная мною неделя подходила к концу, а поиски Ивана не дали никаких результатов. Обсудив с Андреем Ильичем другие возможные варианты, я пришла к неутешительному заключению, что в ближайшее обозримое время мне не удастся отыскать его. Поэтому с тяжелым сердцем собирала чемодан в обратную дорогу.

В день отъезда Маша пришла ко мне, как обычно, утром. У нее был на редкость счастливый вид. Так как мы иногда говорили о ее молодом человеке, я тут же предположила самое приятное и распространенное:

— Он сделал тебе предложение?

— Нет, — последовал ответ, но лучезарный свет в глазах не исчез. — У меня будет ребенок.

— Он знает?

— Еще нет. Я не хочу говорить ему об этом. С ним все так непросто. Мне не нужно, чтобы он был со мной из жалости.

— Разве ребенок — это жалость?

— Он состоятельный человек, еще подумает, что таким образом я хочу заполучить его.

— Не буду оригинальна, если скажу: тебе виднее. Но у него серьезные намерения?

— Катерина Михайловна, вы, как моя мама, сразу про намерения. С ним ничего не понятно.

— Маша, он женат?!

— Нет. Он все время один. Раньше женщины были, разные. Но давно уже никого нет, только я. — Она как-то замялась.

— Но он тебя любит?

— Мне кажется, да. Вы не представляете, какой он. Ни на кого не похож.

— Да, представить не сложно. Чем он занимается?

— Стрельбой.

— Что?! Он бандит?!

— Да нет, что вы! У него свое стрельбище под Москвой. Сейчас много богатых людей оружие понакупали, а стрелять негде.

— А ты где с ним познакомилась? Никогда бы не подумала, что ты любительница стрельбы по мишеням.

— Через Рыбакова. Володя у него деньги на магазин одалживал.

— Ну что же, Машенька, счастья тебе. Ты замечательная девушка. Спасибо за то время, что потратила на меня. Надеюсь, я не очень донимала тебя своим брюзжаньем и капризами?

Мы вовремя попрощались, потому что раздался стук в дверь. Это приехал Павел, чтобы отвезти меня в аэропорт. Всю дорогу мой бывший муж, сидевший на переднем сиденье вполоборота ко мне, интересовался моими впечатлениями от поездки, желая в очередной раз услышать из моих уст похвалу в свой адрес, что я и делала, тем более что никакой фальши в моих словах не было. Я пела бы ему дифирамбы еще заливистее и энергичнее, если бы не плохое настроение — даже не из-за того, что мне так и не удалось отыскать Ванечку. Мне было не по себе от того, что Система, обнадежив меня, вдруг резко изменила свои планы. В таких случаях я всегда ищу сделанную мной ошибку и прошу не судить строго, а дать еще одну возможность. За этим занятием меня и застал звонок Макса.

— Кэтрин, ты где?

— В машине. Еду в аэропорт.

— Не спеши. Самолета не будет.

— Макс, что случилось?

— Не волнуйся. У нас ничего ... страшного.

— А нестрашного?

— Утром я виделся с Симаковым и решил, что тебе не следует торопиться уезжать из Москвы.

— Ты шутишь! Что он мог сказать такого, что ты принимаешь решение не посылать за мной самолет, как мы договаривались накануне?

— Он предлагает очень выгодную сделку.

— Разве нельзя ее обсудить после моего возвращения?

— Нет. Он слишком долго на нас выходил, мы можем опоздать.

— Это российский рынок?

— Да.

— Ты же знаешь, как я отрицательно отношусь к ...

— Кэтрин, он сам во всем признался и раскаивается в содеянном.

— Макс, ты с ума сошел! Разве ему можно верить? Он наверняка хочет нас подставить.

— Сомневаюсь. Для него эта сделка также выгодна. Думаю, ему можно доверять.

— С чего ты взял, что такому человеку можно доверять?

— Кэтрин, он принес доказательство своего раскаянья. Оно сейчас лежит передо мной. Это украденная у тебя корона. По-моему, и ты получила свой «привет». Или я ничего не понимаю. Мне кажется, ты должна лично выслушать Симакова. Он прилетит вечером вместе с Дмитрием. Если его предложение тебе понравится, то все закрутится очень быстро.

— Почему Дмитрий, а не ты? Что случилось? Что ты от меня скрываешь?

— Я же сказал, ничего страшного. Не волнуйся. — Голос сразу стал мягким. — Мне не хотелось тебя расстраивать. У детей ветрянка. Второй день температурят, капризничают. Было бы нехорошо оставить их одних.

— А меня — хорошо? Макс, что с тобой? Я не хочу видеть никакого Симакова, не хочу слышать никакой бред. Ты не находишь, что мое присутствие дома тоже было бы желательно?! — Макс молчал, видимо, ожидая, когда я выговорюсь. — Надеюсь, ты понимаешь, что для меня нет большой проблемы вылететь обычным рейсом. Почему ты так со мной поступил?

— Кэтрин, любовь моя, не сердись. И я, и ребята очень по тебе соскучились. Но то, что он предлагает, не бред. Ты самая рациональная женщина, какую я когда-либо знал, поэтому подумал, что ты сама приняла бы такое решение. Глупо тратить время на перелеты, когда все переговоры будут вестись в Москве. Выслушай его, Кэт. Не сердись на меня.

— Хорошо, — обиженно согласилась я. — Только не делай из меня перед детьми рациональное пугало. Когда я успокоюсь, перезвоню тебе.

— Катя, у тебя какие-то проблемы? — Сочувственным тоном спросил Павел. И хотя разговор с Максом мы вели по-английски, по моему недовольному тону, виду, а главное, по окончательно испортившемуся настроению он понял, что с другим мужчиной у меня тоже бывают сложности, как когда-то с ним.

— Разворачивайся, Паша. Рейс отменили. Мне нужно задержаться в Москве.

— На сколько?

— Сама не знаю. Может быть, уже завтра улечу, а может быть, на неделю останусь.

— Тогда нечего тебе в гостиницу возвращаться, деньги переводить. Поживешь в той квартире, что я для тебя приготовил. Это, правда, не центр. Но у тебя будет машина и водитель, да и дом под охраной.

Мне стало смешно. Вот он откуда, мой трезвый ум, моя рациональность, взращенная во мне одним мужчиной под обильно пролитые мною же слезы, чтобы потом ее плодами воспользовался другой, восхищаясь ею.

К вечеру, как Макс и обещал, прилетели Дмитрий с Симаковым. Утром Тимофей Петрович был у меня. Его предложение выглядело и впрямь заманчивым. Из его слов следовало, что еще в смутные ельцинские времена на территории России, не на Крайнем Севере, и совсем в другой стороне от взрывоопасного кавказского региона, было открыто месторождение алмазов. Заниматься его освоением у государства в ту пору не было ни сил, ни возможностей. Олигархи делали быстрые и бешеные деньги на нефти и газе. Кого-то алмазные копи, может быть, и интересовали, но информацию о них решено было попридержать до лучших времен, тем более что в Якутии камни добывались полным ходом, и давно все было поделено.

Вопрос о разработке алмазной трубки остро встал после избрания нового президента страны — к реализации этого крупнейшего проекта тот решил привлечь инвесторов без сомнительного прошлого. Поэтому круг посвященных в него правительственных чиновников, закидывающих удочки по своим каналам, был весьма узким. Но господину Симакову каким-то образом посчастливилось стать одним из обладателей этой конфиденциальной информации. Услышав, о чем идет речь, он сразу же подумал обо мне, естественно, предусматривая и для себя лакомый кусочек. Спешка была вызвана тем, что другие, пока он искал выходы на меня, тоже не теряли времени даром и предлагали своих кандидатов, из которых один уже отказался, а другой раздумывал.

Излишне говорить, что встреча с Симаковым не была для меня радостным событием и началась далеко не в дружественной обстановке. Я так и не научилась быть дипломатом, поэтому не скрывала своего отношения к нему. По его слишком спокойному поведению и первым словам стало понятно, что он хотел провести ее так, будто все неясности между нами разрешены, что свои покаянные речи им уже произнесены перед Максом, более того, они приняты, поэтому сейчас он сидел передо мной как ни в чем не бывало.

У меня не было злости или обиды на него. В конечном счете, не он нанимал киллера, не он разрабатывал хитроумные планы моей дискредитации. Но он брал деньги за свои услуги, зная, что они будут применены во зло. Поэтому был мне противен. И сейчас я решала: что для меня важнее — деньги, или душевная чистота?

Макс вечером по телефону долго убеждал меня, что выбрал деньги, поскольку поверил в чистосердечное раскаянье этого человека. Нюху Макса можно только позавидовать. Прибыль, успех, энергетику денег он чувствует как что-то родное и близкое, как мужчина чувствует женщину, ради обладания которой ... Стоп! Макс не из тех, кто готов на какую-либо низость ради удовлетворения своих желаний. Он всю жизнь придерживался принципа брать только то, что само идет в руки, что притягивается на его внутренний зов. Другое дело, что зов этот был слишком сильным, да и в желающих откликнуться недостатка не было. А вдруг с Симаковым Макс ошибся? Подумаешь, принес бриллиантовую безделицу ценою в пару сот тысяч фунтов. Даже если и больше, разве этим оценивается порядочность и честность человека?

Занятая этими мыслями, я вполуха вслушивалась в его пространные слова о престиже этого проекта, о том, какие высокие государственные персоны заинтересованы в его осуществлении, о грандиозной выгоде. Но пока эти доводы не перевешивали чаши моих весов. Когда он начал нудно повторяться, я прервала его:

— Вы уже это говорили.

— Вы не доверяете мне, Катерина Михайловна, — спокойно констатировал он.

— Было бы странно, если бы я вам поверила. Признайтесь, вы принесли корону, потому что поняли, что мне известна ваша неблаговидная роль в событиях, имевших место не так давно. Удивительно, что вы вообще ко мне пришли.

— Я много думал после смерти Вити. Для меня она означала его расплату за то, что он сделал. — Он говорил сдержанно, как будто вытаскивал слова из потайного внутреннего кармана. А потом, решив, видимо, что прятать их не имеет смысла, вдруг заявил: — Но еще больше, Катерина Михайловна, я думал о вас.

— С какой стати? Хотели пошантажировать?

— Нет, — он усмехнулся — С вами шутки плохи. Витя вас обожал, можно сказать, преклонялся перед вами. Это он навел меня на мысль, что наследство вы сотворили силой своих желаний и убеждений. А когда узнал, что мистер Ландвер оказался жив, то понял —— мне показали, как чистым, светлым людям помогает сам Бог. А я — грязь и мерзость, поэтому теряю все, — и деньги, и любовь.

Если в таком же тоне он говорил с Максом, то понятно, почему тот ему поверил. Но это все красивые слова, ими можно прикрыть все, что угодно.

Симаков продолжал:

— В один из приездов в Москву мне попалась небольшая газетенка с объявлением «Школы кармического целительства». Вспомнил, как Витя рассказывал, что вы в такой преподавали. Позвонил. Оказалось, та самая. Разыскал ваших учеников.

— Зачем?

— У них хранились конспекты ваших лекций и семинаров. Стал читать книги, которые вы рекомендовали. Применял ваши методики. Шаг за шагом шел путем, которым вы, Катерина Михайловна, вели.

Он замолчал. Я никогда не претендовала на роль гуру. Просто делилась знаниями, известными задолго до меня, с теми, кто был готов их получить, кто задумался, пережив драмы и неудачи, над глубоким смыслом происшедшего с ними. Кто, перестав обвинять во всех своих несчастьях других людей, судьбу, Бога, созрел до осознания собственной ответственности за эту жизнь, за прошедшие и будущие.

— Я и виноват перед вами, и обязан вам новым шансом. Простите, если можете. — Я сидела, раздумывая над его словами, а он с улыбкой добавил — Я знаю, вы меня уже простили. Это заняло много времени, но вы меня простили.

— Я рада, что вы сделали правильный выбор. Вам дали эту возможность, и вы ее использовали. А что касается проекта, считайте, что я согласна его рассмотреть.

Симаков пришел ко мне не с пустыми руками, а хорошо подготовленным. У него имелись все документы и материалы, какие потенциальные партнеры готовы были предоставить на данном этапе. Димка погрузился в изучение подробной геологической экспертизы. А я занялась проверкой экономического обоснования проекта. Симаков оказался незаменимым по части уточнения какой-либо позиции или цифры. За три дня напряженной работы он несколько раз сетовал на то, что я вынуждена сама проводить расчеты.

— Ну что же делать, Тимофей Петрович, если вы меня поставили в подобную ситуацию. Будь я в Лондоне, этим занялся бы соответствующий отдел «Даймонд Квин». Я бы только ознакомилась с выводами, после чего приняла бы решение. А так по старой памяти приходится работать аврально, как на родном заводе к концу квартала.

Но я лукавила. Всю черновую работу делали специалисты компании. При нынешнем уровне связи это совсем не сложно. После многократных обсуждений с ними, Максом, Дмитрием я пришла к выводу о целесообразности начать вести переговоры.

Поздним вечером, когда ушел Симаков с папкой наших предложений и подробным заключением, мы с сыном сели ужинать. И тут я обратила внимание на блеск в его глазах и старательно скрываемое возбуждение, которое нельзя было списать только на голод молодого мужчины, лишенного возможности в течение шести часов положить себе в рот кусок мяса. Но причиной его нервозности я не успела поинтересоваться — он начал первый:

— Мам, ты представляешь масштабы этого проекта? На какой уровень мы выходим?! А ты на удивление спокойна. Уверена, что все пройдет гладко? Или тебя не волнует результат?

— Ни то, ни другое. Я уверена только в деньгах Самоэля. Если они захотят «работать» в России, нам их не остановить. Они будут сами пробивать себе дорогу.

— Это как?

— В этом случае с большинством наших предложений согласятся.

— А если нет? Если возникнут «непреодолимые противоречия»?

— Значит, деньги Самоэля поняли, что здесь им делать нечего.

-— Только не говори мне, про «законы денежного энергопотока». Так ведь об этом пишут в модных нынче книгах? Тебе не будет обидно?!

-— Отрадно, что ты эти книги все-таки почитываешь. — Мне не хотелось вступать с ним в бесполезную перепалку. Я поняла его ощущения: он видел себя у истоков нового грандиозного дела, сулящего стать смыслом всей его жизни, достойной реализацией уже полученных знаний и приобретения нового опыта. Дмитрий глубоко влез в этот проект, вкладывая в него все свое молодое рвение. Ему хотелось от меня таких же острых переживаний.

-— Как ты себя будешь чувствовать, если твои денежки не захотят увеличить своего энергопотока? — То ли смеялся он надо мною, то ли говорил серьезно.

-— Конечно, поначалу расстроюсь. Не без этого. Но потом спокойно приму ситуацию такой, какова она есть: что Бог ни делает, все к лучшему. Все уже сказано до нас, надо только научиться принимать эту истину.

— Это позиция слабости. Получается, мы — пешки в руках Бога. Ты никогда такой не была. Я всегда видел, как ты сражалась. Как ты боролась за Ивана на суде в Кейптауне. Сколько сил вложила в Макса, чтобы вернуть его к нормальной жизни. Да и с отцом, сколько себя помню, воевала за меня. Если бы ты просто принимала ситуацию, неизвестно, чем бы все закончилось.

— Не все так просто. Принять ситуацию не значит, сидеть, сложа руки, и плакаться на судьбу. В первую очередь, это осознание, почему такое с тобой случилось. А это трудная работа. Только после нее для каждого открываются новые возможности. Но поверь мне, это не всегда путь сражений или борьбы за правое дело. Кстати, ты вовремя вспомнил про отца. Мне кажется, что тебе было бы хорошо его навестить, пока у нас есть свободное время.

-— Ура!!! Значит, ты все-таки уверена, что скоро начнутся «великие дела».    Мамуля, твоя интуиция тебя редко подводит…

-— Не обольщайся, все закрутиться не так скоро, как тебе хотелось бы. — Я попыталась несколько погасить его пыл. — Встретиться с отцом значительно проще и быстрее.

Димка, не задавая вопросов больше, направился к себе в комнату. Уже в дверях, обернувшись ко мне, сказал:

— Хорошо. Уговорила. Съезжу на пару деньков к нему на дачу, покупаюсь, порыбачу. Ты со мной? — Я отрицательно покачала головой. Напоследок он с хитринкой в глазах произнес: — Знаешь, мам, Макс прав, когда называет тебя «о, бриллиант моей души».

Утро следующего дня разбудило меня раскатами грома и барабанной дробью летнего ливня о мраморные парапеты и пол огромного балкона под окнами спальни, о пластиковые столы и стулья, составлявшие его интерьер. Плотно задернутое серыми тучами небо не предвещало скорого окончания непогоды. А понурый жалкий вид мокрой мебели только укреплял меня в правильности решения не ехать к Павлу. Однако было еще что-то, заставившее меня не поддаться на уговоры сына и бывшего мужа.

Маша! Занятая свалившимся на меня серьезным делом, я не поставила ее в известность о продолжении своего пребывания в Москве. Признаться честно, помимо желания встретиться с ней и немного развеяться, меня живо интересовало продолжение ее романа. Почему-то молодой человек, которого она не спешила обрадовать своей беременностью, не внушал мне доверия. Отгоняя от себя тревожные мысли, я позвонила ей.

— Машенька, здравствуй! Доброе утро!

— А, Катерина Михайловна! — По ее разочарованному тону я поняла, что мои худшие предположения оправдывались.

— Что с тобой? Почему такой голос?

— Я в больнице.

— Ты заболела? Что случилось?

— Нет, — она замолчала, чтобы выдавить из себя: —— Я на аборте.

— Что?!! Уже сделала? Маша, говори, не молчи!!!

— Нет. Сейчас за мной придут.

— Маша, Маша! Он знает про аборт?

— Он сказал, что я ему не нужна.

— А ребенок?!

— Если я не нужна, значит, и мой ребенок тоже.

— Это ты так решила?

— Катерина Михайловна, мне плохо… Я не знаю, ничего не знаю…

— Подожди, не делай ничего. Я к тебе сейчас приеду. Скажи мне адрес.

— Как приедете?! Вы разве в Москве?! Ой, вот уже медсестра пришла.

— Дай ей трубку.

В ответ на сдержанное «алло!» незнакомого человека я попросила:

— Здравствуйте. У вас платное учреждение? Сообщите доктору, что я заплачу еще столько же, только не трогайте Машу. И дайте ей чего-нибудь успокоительного. Думаю, в течение часа я за ней приеду.

Я неслась к ней в машине, все время поторапливая водителя, сама не понимая, зачем это делаю. Какое мне дело до этой девочки и ее проблем с каким-то уродом, решившим, что он имеет право калечить ее жизнь? Нет. Я очень хорошо знаю, почему я это делаю. Я не могу позволить этим неразумным людям загубить неродившуюся, готовую к воплощению душу, смелую душу.

Ведь каждое такое воплощение на нашей планете сродни подвигу. Душа так искренне ждет, так обстоятельно готовится к встрече с теми, с кем связана неразрывными узами кармы, чтобы отработать свои долги и дать им эту возможность. Она проделывает гигантскую работу: составляет план своей будущей жизни, учитывая миллионы всевозможных вариантов развития ее, поднимает кучу связей, определяет сотни сроков, предусматривает массу «случайностей». В конечном счете, она ставит перед собой высокие цели и благородные задачи.

И вдруг холодная металлическая кюретка врача или вершина технической медицинской мысли, вакуумный экстрактор, безжалостно обрывают все планы и надежды?! Если бы люди знали, как долго такая неприкаянная душа не может смириться с их решением, как держит на них обиду, часто вымещая ее на своих несостоявшихся родителях, а зачастую на детях, которым в дальнейшем посчастливилось родиться. А какие она терпит мучения, безвинно страдая от необдуманных людских шагов, вынужденно находясь в нижнем астрале! Религия считает аборт грехом. Конечно, ведь за него обязательно придется расплачиваться.

Мне в мои двадцать восемь лет никто, к сожалению, этого не объяснил. Поэтому значительно позже, после сорока, пришлось долго вымаливать прощение у души моего неродившегося ребенка, неотступно находившейся рядом со мной, объяснять ей, что на такой поступок меня толкнули обстоятельства, что ее отца нисколько не интересовало ее рождение, что я просто-напросто не видела себя в роли матери-одиночки, потому что была тогда молодой, с естественным желанием создать семью с любимым мужчиной. Может быть, этим поступком я в очень скором времени активизировала свою кармическую связь с Павлом, которую тяжело отрабатывала больше пятнадцати лет?!

Маша, накачанная успокоительными и снотворным, была в полусне, когда я привезла ее к себе. Проснулась она только ближе к вечеру.

— Катерина Михайловна, а чья эта квартира? — Спросила она, осматривая солидную дорогую мебель спальной, куда я принесла ей горячий чай.

— Моего бывшего мужа. Он финансировал строительство этого комплекса. Ты же знаешь, на его открытие я приехала в Москву.

— И вы что, решили с ним снова сойтись?

— С кем? — Не поняла я. — С Павлом? Не пугай меня, девочка.

— Тогда почему вы здесь?

— Мне предложили в Москве интересный проект. Пришлось задержаться. Ты мне лучше расскажи, что с тобой случилось? Почему все так печально закончилось, ведь ты была такая счастливая?

— Не знаю. Его будто подменили. Я это сразу по голосу почувствовала. Решила, поеду к нему, узнаю, что случилось. А он даже в мою сторону не посмотрел. Стоит, стреляет, пули в самое «яблочко» вколачивает. Зачем, говорит, приехала, я тебя не звал. — У нее задрожали губы, и она, не сдерживая рыданий, уткнулась мне в плечо.

— Машенька, а ты про ребенка ему сказала?

— Да. Не вытерпела, сказала. Не гордой оказалась.

— А он что?

— Сказал, что материально мне поможет. И все. Бросил пистолет и ушел. Я решила, что без него мне ребенок не нужен.

— А ему?

— Что ему?

— Ты ведь за него решила. Может быть, ему хочется отцом быть?! — Я понимала, что мои доводы выглядели малоубедительными, однако, давали возможность предположить хоть какое-то положительное качество у Машиного «стрелка». —— Да и у тебя разве нет желания обрести его частичку? Ведь ты его любишь. Ты же с ним счастлива была. Вот и думай об этом.

— И что, одной с ребенком мыкаться?

— Ну, почему же мыкаться? Он же не отказывается тебе помочь.

— Катерина Михайловна, откуда вы все знаете? Я ведь и в самом деле этого ребенка хотела, и его обманула, только чтобы забеременеть. А потом вдруг испугалась. Если бы не вы...

— Вот видишь. И нечего расстраиваться. Завтра другой день будет. У тебя все изменилось. И у него, может, все к лучшему переменится. Не думай сейчас о плохом. Вообще ни о чем не думай. А еще лучше, постарайся заснуть. — Я выключила свет и оставила ее одну.

Но через полчаса меня напугали ее истошные крики. Маша орала во весь голос, катаясь в истерике по кровати. Что я могла сделать? Бросилась к ней, прижала к себе, говоря какие-то слова, только чтобы как-то успокоить.

— Катерина Михайловна, — сквозь рыдания и всхлипы повторяла она, — за что он со мной так? Что я такого сделала? Ведь все было так хорошо. За что? Я ничего от него не хотела. Просто хотела узнать, что случилось? — И опять поток слез.

За что? Извечный вопрос. Иногда вся жизнь уходит, чтобы понять, за что. А многие ее проживают, так и не приступив к поиску ответа.

Из этих раздумий меня вывел ничего не понимающий проблеск «маячка» ее сотового, тревожно подмигнувший мне из угла комнаты, куда он оказался брошенным в разгар душевной бури.

Я тихонько подняла его, закрыла поплотнее дверь спальни и пошла в самую дальнюю комнату, чтобы по определителю найти последний номер, на который она звонила. Если бы меня спросили, зачем я это делаю, я бы, не задумываясь, ответила: чтобы самой узнать, за что. Нет, неправильно. Мне захотелось объяснить, втолковать этому человеку, что он безрассудно рушит не только судьбу Маши и ребенка, но и свою собственную. Я нажала кнопку, но не успела даже открыть рта, как услышала:

— Я же тебе сказал, не надоедай мне. Больше на твои звонки я отвечать не буду.

— Подождите, не отключайте телефон. Это не Маша. И я еще не успела ничем надоесть.

— Вы кто?

—— Я ее ... — я замялась — ... знакомая.

— Близкая?

— Думаю, что нет. Но ей сейчас близкие и не нужны. Ей нужен тот, кто ее поймет, посочувствует.

— А мне зачем звоните? Тоже посочувствовать?

— Может быть. Ведь вы себя лишаете любви.

— Мне ее любовь не нужна.

— Любовь нужна всем. Разная, и такая тоже.

— Откуда вы знаете? — Во всем этом непонятном диалоге меня радовало одно — он его продолжал. А после паузы сказал самое, пожалуй, сокровенное, наболевшее, изломавшее его, в чем вот так сразу можно признаться только незнакомому собеседнику в телефонной трубке: — Я люблю другую женщину. И мне нужна ее любовь.

— Но ее рядом с вами нет. У нее другая семья? Она вас отвергла? — Я знала, что задаю малоприятные, жестокие вопросы. Но он тоже не церемонился с Машей.

— Это не имеет значения. Какое вам до этого дело?

— Вы страдаете. Страдают Маша и ваш ребенок. Может быть, они вам даны, чтобы вас утешить?

— Забыться в объятиях другой? Пробовал, не получается. Ни одна женщина не заменит ее.

— Вы изначально подходите к этому вопросу не правильно. Не ищите замену. Если вы ее любите, значит, она стоит того. Любите память о ней. А в других цените другие качества. Маша вас любит. Даже после того, как вы нехорошо с ней обошлись, она не перестает вас любить. Заметьте, не затаила обиды, не ненавидит, не желает вам зла. Она милая, добрая, домашняя девочка. Как раз для такого сильного мужчины, как вы.

Он долго молчал, и я уже подумала о бесперспективности моей затеи, но ему, видимо, тоже хотелось с кем-нибудь поговорить.

— У вас приятный голос. Какой-то очень близкий. — Потом усмехнулся. — Вы случайно не в спец. органах работаете?

— С чего вы вдруг решили?

— Умеете вести переговоры. — Опять молчание. — Вы правильно сказали, Маша милая, добрая, но она никакая. Мне нравятся другие женщины, сильные. Везде, и в делах, и в любви, и в постели.

— Вы любите такую? Ну, и каков результат? Вы одиноки. И потом, думаете, сильными рождаются? Большинство такими становится, и не от хорошей жизни. А сделать в постели женщину такой, какая нравится, — дело этого самого мужчины. Послушайте, я вас не жениться уговариваю. Я просто предлагаю вам попробовать для начала помириться. Не получится — разойдетесь. Но это будет не так болезненно, для нее, по крайней мере. А, может быть, все закончится хорошо. Она вам даст то, чего вы так хотите и чего лишены — счастье, радость, спокойствие, надежность. Поверьте, отцовство прекрасно не меньше материнства.

— Может быть. Я не думал об этом.

— А вы подумайте, а еще лучше, начните действовать.

— Прямо сейчас?

— Конечно. Неужели вам самому не хочется сделать кого-то счастливым?

— Очень хочется, если бы вы знали, как хочется. У вас замечательный голос.

— Вызывающий доверие?

— Да.

— Тогда доверьтесь мне. У вас тоже хороший голос. Голос умного, сильного, доброго мужчины, который только притворяется жестоким. Вы похожи на железного дровосека, который потерял сердце, а теперь машет топором направо-налево, круша все на своем пути, даже тех, кто готов ему помочь.

— Нет. Я его не потерял. Я его вырвал.

— Не думаете, что пришла пора вставить снова? Нельзя же так мучиться всю жизнь. И эта девочка как раз тот чудесный случай, который поможет вам. А вы — ей. Что вы молчите?

— Я уже все пробовал, будучи женатым дважды. Один раз без особой любви, ошибка молодости. А второй раз любил без памяти. Но тоже не сложилось. А сейчас вы предлагаете сойтись по необходимости?

— Если у вас нет сердца, вы не можете оценить Машину любовь и ответить на нее. Но в вас есть доброта и порядочность. Начните с них. Оставьте свои воспоминания с собой, если они, конечно, греют вам душу. Но при этом откройте свое новое сердце для новых чувств. Может быть, на первых порах Машиной любви хватит на двоих?

— Не знаю. Не уверен.

— А вы попробуйте. Когда увидите счастливый блеск в ее глазах, вам захочется его разжигать снова и снова. Послушайте, из ее рассказа я поняла, что ваши отношения довольно продолжительны и устраивали вас обоих. А потом вдруг резко испортились, по непонятной ей причине. Если виновата она, то объясните ей ее ошибку. Она умная девочка и очень вас любит. А если причина не в ней, то, может быть, ее можно как-то удалить? — По его дыханию я поняла, что попала в самую точку, и что нужно только одно последнее усилие. Поэтому добавила спокойно и уверенно. — Садитесь в машину и приезжайте за Машей.

Он еще какое-то время колебался. А потом сказал то, что я хотела от него услышать:

— Пожалуй, вы правы. Я погорячился. Будет лучше, если мы помиримся. Она у вас? Где вы находитесь?

Когда я вошла в спальню, Маша лежала, обхватив подушку руками. Возбужденное состояние сменилось безразличием. Ее пустой взгляд зацепился за витиеватый рисунок на обоях и не хотел замечать больше ничего вокруг. Я села к ней на кровать.

— От него на машине сюда долго добираться? — Тихо спросила я.

— Около часа.

— Значит, через час приедет.

— Откуда вы знаете?

— Я с ним только что разговаривала. Он согласился, что был неправ.

— Он меня не любит.

— Маша, а ты вообще что о нем знаешь, кроме того, что он ни на кого не похож? Ты знаешь, что он пережил сильнейшую драму?

— Он вам сам сказал?

— Нет. Мужчины о таких вещах не говорят. Догадалась. Его боль видна сразу.

— Он никогда со мной раньше таким не был. Наоборот, всегда был любящим, ласковым, иногда светился аж весь. Хотя я знала, что нужна ему для информации.

— Для чего? — Не сразу поняла я. — Что за шпионские игры такие?

— Он же дал деньги Володе под магазин, ну, и хотел быть в курсе всех дел. Мы с ним в основном только о работе и говорили. Но потом оказалось, что в постели ему обсуждать дела «Кремерз хаус» еще больше нравится. Я думала, что деловой роман перерастет в любовь. Вы не представляете, каким в последнее время он был со мной нежным и внимательным. А потом вдруг эта ледяная гора, которая меня чуть не раздавила.

— Но если ты обо всем знала, так терпи. Покажи ему силу, на какую способно любящее сердце.

— Вы думаете, у нас что-то получится?

— Не знаю. Дорога к счастью легкой не бывает. Теперь многое зависит от тебя. Если не уверена ни в его любви, ни в своей, найди смелость уйти.

-— Не могу…

-— Тогда заставь его полюбить себя.

— Легко сказать. Об этом много в книжках пишут. Красивые сказки сочиняют. Женские романы называются. Я вот тоже думала, что у меня такой.

— Маша, ты разве не слышала, что я тебе сказала? Он скоро за тобой приедет. И ты сама будешь писать свой роман. Новую главу под названием «Семейное счастье». Давай, быстренько приводи себя в порядок. Такая зареванная писательница ему не нужна.

Маша как будто очнулась и кинулась в ванную. Приблизительно через час на ее сотовом раздался звонок.

— Катерина Михайловна, он меня там, внизу ждет, — не веря в происходящее, взволнованно прошептала она.

— Ну, Машенька, с Богом! — Я обняла ее. — Только смотри, ни одного упрека. Ему сейчас тоже больно и нелегко. Слушай не только себя, но и его.

Весь следующий день от нее не было ни слуху, ни духу, что меня радовало. Если бы не сложилось, она давно бы рыдала у меня на руках. Слава Богу, и мне было чем заняться, постоянно переговариваясь с Максом и Симаковым насчет различных уточнений.

Маша позвонила часов в девять вечера.

— Катерина Михайловна, вы дома? Мы у вас минут через пятнадцать будем.

— Зачем?

— Как зачем?! Мы тут недалеко. Он в магазин за шампанским и тортом пошел. Я так счастлива! Если бы не вы ... Какая у вас квартира?

— Семьдесят семь. Седьмой этаж. Запомнить не сложно. Я сообщу охраннику, чтобы вас пропустили.

То, что она счастлива, было видно сразу. Она не прятала своих чувств, не обозначала их, как раньше, только едва заметным внутренним светом — она светилась вся. Молча протянула мне роскошный букет белых роз и представила своего спутника:

— Знакомьтесь. Это Иван Николаевич Макаров. — И добавила, с нежностью глядя на него. — Ванечка.

Что передо мной стоял Ванечка, я догадалась без нее. Он вначале тоже светился, а потом остолбенел, как в прочем и я. Но Маша продолжала, ничего в своем счастье не замечая.

— А это — Катерина Михайловна Кремер. Ты ведь столько меня о ней расспрашивал. А теперь можешь лично познакомиться. Я же обещала тебе сюрприз.

Она вытащила из его рук шампанское и торт и направилась в кухню.

— Катерина Михайловна, а где у вас фужеры?

— Там посмотри, где-нибудь ... — Больше говорить я ничего не могла, потому что он крепко сжимал меня, покрывая поцелуями.

Вот и еще одна встреча с любимым. И опять другая женщина. И опять ребенок. Только на этот раз я должна их соединить. Но как же я по нему соскучилась. Почему так устроено, почему нельзя сразу двоих? Нет, Макс прав, любовь втроем не вписывается в Систему.

— Как же я сразу не догадался, что это ты? — Шептал он. — Ведь голос, это был твой голос. Я думал, ты уехала. Бесился.

— Ты обо мне знал?! Знал, что я в Москве?!

— Да.

— Через Машу?

Ее присутствие было, видимо, необходимо.

— Ванечка! Катерина Михайловна! У меня все готово! — Послышался ее звонкий радостный голосок, а следом и шаги. Я со всей силы оттолкнула его и пулей бросилась в гостиную. Маша следом за мной внесла туда бокалы:

— Ванечка, где же ты? Мы хотим выпить шампанского!

Он не спешил в комнату, где радостная Маша хлопотала у стола, не обращая внимания на затянувшуюся паузу. А когда вошел, не стал прятать от меня своих серых глаз с застывшими в них удивлением, любовью, болью. По привычке меня потянуло к окну, к виду за ним.

Наконец, Иван произнес:

— Нет. Мне бы сейчас водки, и побольше.

— Что случилось? Я что-то сделала не так? — Ее голос задрожал. Она только сейчас поняла, что все вокруг изменилось.

— Это я все сделал не так. — Он взял ее за руку и усадил на стул. — Мне надо было давно сказать тебе все, начистоту. Я — последний подлец, Маша. Гнусно и грязно тебя использовал.

— Не говори так. Я с самого начала знала, что нужна тебе для получения сведений.

— Ты ничего не знала. Да, мне нужны были сведенья. О другой женщине, которую я люблю. Более того, я на ней женат. — Потом снова перевел взгляд на меня. — У меня есть жена и сын.

— Какая жена? Какой сын? Ведь ты все время один. Она бросила тебя?!

— Я сам ушел. — Он подошел ко мне. — Ушел, потому что думал, что она хочет меня растоптать, что ей мало моей любви, нужна еще и рабская покорность. Она хотела, чтобы я приполз к ней на коленях, жалкий, побитый. Мне казалось, что я ненавижу ее. Злился на себя, на нее. Потому что любил… и люблю.

— Ванечка, я ничего не понимаю!

— Катерина Михайловна тебе все объяснит.

Он повернулся и ушел. Гордо, как уже уходил от меня. Может быть, потому, подумала я, что прошел через самое тяжкое для себя унижение, там, под дверью, в маленькой перуанской деревушке, и теперь испытывает потребность каждый раз доказывать мне, что у него есть чувство собственного достоинства.

— Катерина Михайловна, что между вами произошло? — Ее слова рвали мне сердце. — Почему он так изменился? Вы знаете его жену? Она, в самом деле, так его унижала?

— Нет, Маша. Она его любила.

— Странно как-то любила…

— Просто ей была дана любовь двух замечательных, необыкновенных мужчин, и она не хотела делать выбор между ними. Она была уверена, что жизнь втроем — самый лучший выход. Но он этого не захотел и ушел.

— Сразу с двумя? Ничего себе! Вы ее близко знаете? Вы подруги? Она красивая?

— Я очень хорошо ее знаю. Как саму себя. Потому что она — это я!