Ирина Хотина — Разве все уже сказано до меня?! Главы 43-44.

Маша так и осталась сидеть на стуле, куда ее усадил Иван, только закрыла лицо руками, и монотонно твердила как заклинание, раскачиваясь в такт словам:

— Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть…

— Однако, это так. — К сожалению, мне нечем было ее утешить.

Как все-таки мудро работает Система! Иван с самого начала моего приезда в Москву был около меня, знал о каждом моем шаге. Боялся нашей встречи и мечтал о ней. Система нашла способ соединить нас через эту девочку. Но позволила встретиться только после того, как я спасла его ребенка. А что же делать сейчас? Мчаться к нему? Доказывать, что его счастье с Машей? Нет, не поймет и не примет ни одного довода. Макс правильно сказал: Иван живет надеждой… которой я только что его лишила. Он и так все эти годы на меня обижался. Сейчас и слушать ничего не захочет. Что же предпринять?

—— Катерина Михайловна, вы до сих пор любите его? — Прервала мои размышления Маша.

— Конечно. Как близкого и дорогого человека. Иван в моей жизни очень много значит.

— Вы хотите, чтобы он вернулся к вам?

— Я хочу, чтобы он был счастлив.

— С вами?

— Я сделала свой выбор, Маша. Он это понял. Поэтому снова ушел.

— И что же теперь будет? — Она зарыдала. Потом взмолилась: — Господи, помоги! Ну, помоги же мне!

— Если ты хочешь, чтобы Он помог, начни думать, соображать.

— Думать?! О чем?! — Несмотря на свои любовные переживания, она откликнулась на мои слова.

— Подумай сама, твоя любовь оказалась совсем не такой, как ты ее представляла. Любимый человек был с тобой, потому что ты была для него мостиком к другой женщине. Ты брошена и ждешь от него ребенка.

— Вам доставляет удовольствие мое положение? — Она готова была снова разреветься.

— Не выдумывай! Я хочу тебе помочь. Прими ситуацию такой, какая она есть. Тебе дают урок, благодари Бога именно за это.

— За что? За то, что страдаю?

— А ты — невинная овечка?!! Ведь ты была с ним, зная, что он тебя не любит. Обманув его, забеременела. И, наконец, не поняла предупреждения, данного через резкое охлаждение ваших отношений, а пошла еще дальше, решив сделать аборт. Тебе могли открыть глаза по-другому, в более мягкой форме, что ли? Но ты выбрала наиболее неприятный для себя способ. Теперь просишь у Бога помощи, так и не осознав, за что тебе дан урок.

— Но я люблю Ванечку!

— А он меня! Ну, и что с того?! Откуда ты взяла, что любовью можно оправдать обман, эгоизм? Ты страдаешь, но ты сама вымостила дорогу своих страданий.

— Но он тоже обманывал меня!

— Поэтому и ему плохо. Каждый отвечает за свое. Ты думаешь, я не прохожу своего урока, оказавшись в центре отношений своего мужа и его любовницы, сама отправляя тебя к нему?

— Что же делать, Катерина Михайловна?

— То, что я уже сказала. Прими ситуацию такой, какая она есть. Осознай, за что она тебе дана, и благодари Бога за урок. Он ценит понимание и благодарность, а не бестолковые просьбы.

— Почему?

— Потому что Он строго следит за выполнением законов, им же предначертанных. А так как ты, согласно этим законам, сама сотворила свои страдания, то должна его благодарить за то, что он четко выполняет свои функции.

— Вы думаете, поможет?

— Это только первый шаг. Следующим будет прощение. Будешь прощать Ивана, за то, что он тебя использовал. Сама будешь просить прощение у него за обман и гордыню.

— Да он меня видеть не хочет.

— Главное, чтобы ты захотела. Тебе совсем не обязательно с ним видится. Закроешь глаза и представишь его. Прощение будешь просить, пока не увидишь, как он тебя прощает. Сама будешь прощать, пока не почувствуешь теплоту на сердце. Это первое. А второе — будешь просить прощение у души своего ребенка, которую чуть не загубила.

— Катерина Михайловна, вы так уверенно об этом говорите.

— Потому что знаю, что тебе нужно делать. Но готова ли Система помочь тебе, не могу обещать. Все будет зависеть от того, насколько чиста твоя душа, насколько ты сама готова к пониманию того, чего от тебя хотят. Но в одном могу тебя утешить —— я сделаю все, чтобы освободить его от любви ко мне.

Ночь, конечно же, была бессонной и беспокойной. Вернее, сон был, но походил на старую видавшую виды киноленту с разрозненными обрывками фильма, в перерывах между которыми я просыпалась и ждала, пока «киномеханик» не зарядит очередную кассету. Увиденное по сюжету напоминало драму. Во всех эпизодах появлялся один и тот же персонаж — Иван, с мутными от обиды глазами. Только один раз, в самом конце, где-то с боку кадра показался Макс, как ни в чем не бывало сидевший на стуле, положив ногу на ногу, и с неподдельным интересом наблюдавший за моими суетливыми попытками привести героя в чувство. Я в сердцах крикнула ему: «Что ты расселся?! Разве не видишь, что у меня ничего не получается?» На что он спокойно возразил: «Кэтрин, как актер, я уже сыграл свою роль. Как режиссер, поставил перед тобой задачу, и знаю, что ты с ней справишься».

Ты, как всегда, прав. Это всего-навсего кино моей жизни. И ты в нем и сценарист, и режиссер, и главный исполнитель, и музыкальный редактор. Каких только поворотов сюжета там не насочинял. Ведь тебе хотелось, чтобы я сыграла все: и драму, и детектив, и мистический триллер, и эротику. Ты даже снял несколько сцен в стиле индийской мелодрамы и латиноамериканского сериала. Но в моем фильме было и есть самое главное — любовь, наша любовь. Поэтому в нем не может быть несчастливого финала.

С этой спасительной для себя мыслью я заснула. К сожалению, только под утро, поэтому встала поздно. Маша ждала меня на кухне, накрыв завтрак.

— Катерина Михайловна! Я его сразу простила. Как только подумала о нем, тут же тепло на сердце стало. А вот он меня никак не прощает.

— Меня тоже. Но больше всего себя простить не может.

— Почему?

— Потому что свою любовь считает слабостью.

К Ивану я поехала только через двое суток. До этого как будто невидимый шлагбаум перекрывал дорогу, не только прямую и широкую, но и все обходные тропинки. Это означало, что не стоило не только ехать, но и звонить. Я привыкла доверять своей интуиции, поэтому не торопилась. А когда собралась, меня не смутил даже выключенный сотовый Ивана.

У ворот в сторожке дежурили два охранника. Как нынче говорят, молодые, здоровые пацаны.

— Вы куда и на какое время записаны? — Спросил один из них.

— Ни на какое. Мне нужен Иван Николаевич.

— По какому вопросу?

— По личному.

—— Сомневаюсь, что он сможет вас принять, — пренебрежительно глядя на меня, ответил парень. Видимо, в его представлении личные вопросы могут быть только у молодых девах. А у особ моих лет — общественные.

—— И все же, давайте попробуем, — настаивала я.

— Женщина! — Вот оно, родное и знакомое. «Женщина!», что подразумевает под собой «Куда вы прете?». — Иван Николаевич немножко приболел. Вот если б вы с ним заранее по телефону договорились, а у нас вот тут в журнале было бы отмечено…

— Мне предварительная договоренность для встречи с ним не нужна.

— А ему — необходима. Я из-за вас неприятностей не хочу иметь.

— Хорошо. Свяжитесь с ним и выясните, права я или нет.

— А чего выяснять. У нас все по предварительной записи.

Спорить не хотелось.

— Хорошо. Запишите меня на сейчас.

Молодые люди переглянулись.

— Ну да, а вы к нему побежите. А потом нас из-за вас уволят. Да и вы слез наглотаетесь. Знаем, проходили… Иван Николаевич —— человек прямой.

— Молодые люди, я уверена, он меня ждет. Поверьте, у вас больше шансов быть уволенными, если он узнает, что вы меня не пропустили.

Другой охранник нехотя взял сотовый.

— Палыч, хозяин где? На стрельбище? Тут к нему дамочка рвется, очень настырная, говорит по личному вопросу. — Выслушав ответ, кивнул мне: — Палыч спрашивает, кто вы такая? — Его уставший от моей персоны взгляд в сочетании с «настырной дамочкой» побудили назвать вещи своими именами, тем более что это была правда.

— Передайте, что его хочет видеть жена.

— Говорит, что жена. — Потом опять поднял на меня глаза. — Палыч спрашивает, чья жена?

— Молодые люди, разъясняю еще раз, на пальцах. Мне нужен мой муж, Иван Николаевич Макаров. К Палычу я не имею никакого отношения.

-— А разве хозяин женат?! — Недоверчиво спросил один охранник другого. Из аппарата у его уха донеслись какие-то лающие команды, на что парень быстро-быстро засеменил словами. — Понял, понял. Уже веду. Откуда ж я знал! — Потом обиженно обратился ко мне: — Что же вы не сказали, что вы — Кремер Екатерина Михайловна?

— Меня об этом не спросили.

— Смотрите! — Он ткнул пальцем в белый квадрат памятки, подсунутый под стекло, покрывавшее стол, за которым сидели охранники. Крупными буквами там было написано: «пропустить в любое время Кремер Екатерину Михайловну».

Иван стоял спиной ко мне, в наушниках. В его руках было ружье, из которого он методично выпускал в мишень пулю за пулей. Сразу вспомнилась Маша, вот так же в страхе и тревоге ожидавшая, когда он обратит на нее внимание. Меня он не прогонит, это ясно. Но вот как обернется наш разговор? Видимо, он боялся того же, поэтому не спешил, обдумывая с чего начать. Наконец, снял наушники и обратился к стоявшему рядом пожилому мужчине, похоже, тому самому Палычу. Отдав ему оружие, заметил:

— Что-то сегодня рука не та.

— Да после двух дней — куда лучше?

Потом подошел ко мне и, наклонившись, чтобы поцеловать в щеку, на ухо прошептал:

— Почему так долго не шла?

— Ты пил? — Он утвердительно кивнул в ответ. — Потому и не шла.

— Ты же хотела меня видеть таким.

— Неправда. Я никогда не хотела видеть тебя слабым.

— Пойдем в дом. — Он взял меня за руку. Но через два шага остановился. — Хотя нет, сначала ты должна все это осмотреть. — На мой вопросительный взгляд, что осматривать, пояснил. — Стрельбище, технику, оружие, конюшни… Все куплено и отстроено на твои деньги. Я с первого дня мечтал, показать тебе.

— Это твои деньги. Если бы я могла, дала бы больше. Но деньги Самоэля не любят, когда их делят. Им нравится, только когда их преумножают.

— Мне хватило и этого.

— Это была твоя идея открыть в Москве «Кремерз хаус»? — Мы отошли достаточно далеко от посторонних, чтобы начать разговор, необходимый нам обоим.

— Да. Сначала хотел вернуть все, что ты мне перевела. Потом понял: как только услышу твой голос, — все, сломаюсь. Приползу, как ты этого хотела. Тут приятеля встретил. У него идей куча, а денег ни шиша. Я ему и предложил открыть твой филиал. Таким образом вернуть хотя бы часть.

— А с Машей ты зачем так? — Мы стояли у машины, предназначенной для запуска летящих тарелок-мишеней.

— Да не хотел я этого. С самого начала знал, что мне никто, кроме тебя, не нужен. — Он замолчал и отвел взгляд. — Машка — специалист толковый, да и с английским у нее все в порядке, поэтому часть переговоров с Лондоном через нее велась, и на презентации она вместе с Рыбаковым ездила. Тебя близко видела. Пригласил ее к себе, чтобы о тебе поподробнее расспросить, как ты выглядишь, во что одета, с кем ты. А она возьми и скажи, что ты, Бриллиантовая королева, сама без единого украшения, только два кольца носишь, одно из которых обручальное. Самое простое. То, что я тебе одевал. Не знаю, Катя, что тогда на меня нашло. Но только это болезнью стало, наваждением. Под ее рассказы о тебе с ней как будто с тобой был.

— Специально ее ко мне приставил?

— Да. От нее даже духами твоими пахло.

— А о ней ты подумал? О ребенке?

— Я ведь от него не отказываюсь.

— Попробовал бы отказаться! А от нее? Ты же понимаешь, что виноват перед ней? Почему, когда узнал, что я в Москве, сам ко мне не пришел?

— Боялся, Катя, боялся.

— Чего?! — Он молчал. — Ванечка, все изменилось. В моей жизни есть только один мужчина. И это Макс.

— А если бы я тогда остался?

— Не мучь себя. Ничего хорошего не получилось бы. Ты принял единственно правильное решение.

Мы подошли к какому-то хозяйственному строению и сели на деревянную скамейку вдоль стены.

— Тебе надо устраивать свою жизнь.

— А что мне ее устраивать? — Он глубоко вздохнул. — Материально, как видишь, все нормально, спасибо тебе. А вот что здесь — пустота, кому какое дело?! — И он стукнул себя кулаком в грудь. — Видно, судьба такая. Отпусти меня, Катя. У меня больше сил никаких нет.

— Я для этого и приехала. Я хочу тебе помочь.

— Как? Машу мне подсунуть? Или другую какую-нибудь? Говорят, время лечит. А у меня все наоборот. Первое время еще держался. А потом так скрутило. Если бы не Машка, спился бы, наверное.

— Я никого не хочу тебе подсовывать. Не намерена также просвещать на предмет того, что пить — занятие, ведущее прямехонько на кладбище. Мне важно понять, почему тебя всю жизнь так тянет ко мне? Почему сейчас не можешь никого найти?

— Разве не понятно, Катя? Я люблю тебя. Всю жизнь любил. Добился своего. Счастлив был до безумия. А потом все потерял.

— Все правильно. Ты мне рассказываешь про эту жизнь. Но причина твоей любви и тоски кроется в предыдущих.

— Ты серьезно?

— Очень. Мы с тобой сильно связаны кармически.

— А с ним?

— И с ним, конечно же. С ним мы во всем разобрались. — Он недоверчиво взглянул на меня. — Ванечка, не ради праздного интереса я настроена копаться в чужой душе. Без этого невозможно что-то исправить. Ты просишь отпустить тебя. Но ведь я не держу. Это ты не можешь уйти. А вот почему, что тебя держит? На это есть какая-то серьезная причина. И когда ты ее увидишь, тебе станет легче.

— Увижу? Что это значит?

— Ты увидишь ее как в кино.

— Что это? Колдовство? Гипноз?

— Ни то, ни другое. Ты просто должен мне довериться, как доверялся прежде. Я помогла ему — помогу и тебе. Поверь мне, после этого твоя жизнь изменится. Не сразу, не быстро. Но ты перестанешь так мучить себя.

— Катя, делай, что угодно. Ты же знаешь, от тебя я и смерть за счастье посчитаю.

— Дурачок, я пришла, чтобы твою жизнь счастливой сделать, а ты мне про смерть.

— Ты думаешь, без тебя я смогу стать счастливым?

— Сможешь. Когда поймешь все, когда душу свою исцелишь, тогда спокойствие придет, переоценка всего.

— Что значит «исцелишь душу»? В церковь ходить? Молитвы читать? Беседы душеспасительные со священником вести?

— Не знаю, Иван. Каждому свое. Я предлагаю другой путь. В церковь не пойдем, молитвы читать не будем. А беседу мы уже провели. Скажи, что это за помещение?

— Тренажерный зал.

— Там есть кто-нибудь? Посетители, охрана?

— Нет. Я сюда никого не пускаю. Для посетителей есть другой, побольше, с бассейном. Хочешь этот посмотреть?

Он достал из кармана связку ключей и одним из них отпер дверь. Быстро окинув взглядом оборудованный спортивный зал, я увидела то, что мне было нужно: в одном из углов лежали два мата. Я подошла к ним.

— Ложись.

В его серых глазах сначала недоверчиво вспыхнуло, а потом заструилось широким ясным потоком такое привычное и такое забытое обожание.

— Катя, ты все-таки меня простила?!

Вот когда пришел час моего испытания. Нет, это был не дьявол. Это был любимый человек. Но он тоже меня искушал. Искушал своим желанием, своей любовью, своей страстью. Все закружилось и поплыло в сладостном хороводе его ласк, рук, губ. И я уже готова была унестись вместе с ним, как вдруг в центре этого дурмана возник Макс, вот так же, как и я, стоящий перед выбором. В его случае была женщина, безошибочно определившая его самое слабое место. И он не устоял, поддался, разрешив себе минутное удовольствие перед дорогой в долгую счастливую семейную жизнь. А Ивану не надо напрягать интуицию, он и так знает мои слабые места. Сколько раз в прошлом я удивлялась тому, как чутко он реагировал на каждое мое движение, на каждый еле слышный вздох. В постели я вила из него веревки, с удовлетворением отмечая, как этому сильному человеку нравилось подчиняться мне.

— Катя, я столько тебя ждал, так страдал без тебя. Я согласен. На все согласен. — Но его страстный шепот и поцелуи возымели совершенно противоположное действие.

В который раз передо мной возникло навеки высеченное в памяти холодное мертвое тело с изуродованным лицом и зияющей глазницей. Потом картинка сменилась ярким изумрудным могильным ковром, присыпанным мокрым снегом, и одинокие черные тюльпаны на нем. И вдруг они превратились в маленькое отверстие дула пистолета, направленного мне в грудь.

Макс прав и на этот раз — я, как и он, не имею права на ошибку. И Учитель сказал: я должна работать на будущее. Если сейчас уступлю Ивану и своим желаниям, упаду так, что потребуется еще тысяча лет и не одна жизнь, чтобы снова встретить свою настоящую любовь и быть счастливой. Я больше не хочу страдать!

—— Нет! — Выдохнула я, зная, что он никогда не посмеет сделать что-то против моей воли. —— Нет! — Повторила я, но уже спокойно и уверенно. — Я же тебе сказала, все изменилось. Мне не за что тебя прощать. Я никогда на тебя не обижалась. — Он обмяк и лег рядом,

— Тогда чего ты хочешь?

— Я всего лишь попросила тебя лечь, ничего под этим больше не подразумевая.

— Но ведь ты сама предложила мне помощь, как и ему.

— А что, женщина способна помочь только своим телом?

— Почему же? Еще любовью. Ты ведь меня по-прежнему любишь, Катя. Что изменилось? Что тебя остановило? Ты сама когда-то меня убеждала, что тебя хватит на двоих.

— Нет, Ванечка. Теперь только на него.

— Почему?

Странно, он уговаривает меня согласиться на то, чего сам когда-то не мог принять, что отмел безо всяких сомнений, не хотел даже думать о возможности делить меня с другим, хотя Макс тогда ему был не соперник.

— Почему не хочешь принять меня, как обещала?

— Потому что тогда я была неправа, а сейчас я могу загубить и твою жизнь, и его. Свою уж точно…

— Ты и тогда мне говорила, что погубишь нас своим выбором. И сделать его пришлось мне.

— Мне казалось, что жить втроем — единственно правильное решение. Пойми, я не имела права предавать кого-то из вас. Ты помог мне…

-— Только не себе. Я все годы сомневался, правильно ли поступил?!

Ах, вот в чем дело! Ты столько времени репетировал свое возвращение ко мне. А я своим отказом снова причиняю тебе боль. Почему так происходит?!

-— Да, нам всем троим было трудно. Но мы же выстояли! Даже несмотря на то, что все эти годы ты на меня обижался. А теперь я хочу понять все про наши отношения. Я пыталась сделать это сама, но у меня ничего не получается. Ты должен мне помочь.

— Как, Катя?

— Ты спрашиваешь меня, почему я выбрала его? Я тебе отвечу, но только после того, как мы разберемся в наших с тобой «почему». Слушай меня внимательно, не ищи в моих словах тайного подтекста, второго смысла. Следуй им как командам, четко и в полном объеме, как солдат выполняет приказы командира. Сейчас я тебя расслаблю, настрою на канал. Тебе будут являться картинки, или идти знания. Не отгоняй от себя никаких мыслей, даже если поначалу они покажутся странными.

Иван расслабился быстро. Наверняка, был знаком с техниками. А когда я настраивала его визуализацию на картинку арбуза и попросила представить его вкус, даже облизнулся. Немного времени у нас занял поиск места для встречи с Владыками кармы. Им оказалась то ли небольшая церквушка, то ли часовня.

— Теперь позови их. Ты должен будешь что-нибудь увидеть, услышать, или просто получить знания.

— Я слышу звук воды, как будто слабо журчит ручей. — Ответил он через какое-то время.

— Иди на этот звук, ищи, откуда он издается. И рассказывай мне все, что увидишь.

— Какое-то темное помещение, как пещера или грот. — Неуверенно начал он. —— В глубине мягкий свет. Появилась женщина в длинной светлой одежде. Она стоит около источника воды.

— Ты видишь ее лицо?

— Нет. Оно до половины скрыто покрывалом. Она что-то протягивает мне.

— Что?

— Чашу, полную до краев.

— Возьми и выпей. А теперь спроси у нее, что тебя связывает со мной. Могут ли исцелить наши отношения?

— Нет, — с сожалением произнес он.

— Спроси, ты должен увидеть прошлые жизни?

— Да.

— Попроси, чтобы тебя ввели в точку отсчета. Когда что-то увидишь, рассказывай.

— Огоньки… Много, много огоньков. Это свечи. Я в храме.

— Ты мужчина или женщина? Можешь определить время и страну?

— Я мужчина, молодой, довольно интересный. У меня длинные светлые волосы, усы, борода. Одет, как в кино про средневековых рыцарей. На груди белый крест.

-— Точно белый, не красный?

-— Точно белый…

— Что ты делаешь в храме?

— Я женюсь. Рядом со мной невеста.

— Спроси, кто она?

— Ты, Катенька. Если бы ты знала, как я счастлив.

— Что дальше?

— Мы выходим из храма. Меня поздравляет мой старший брат. По его приказу мне подводят коня. Я прощаюсь с женой и сажусь на него.

— Спроси, ты вернулся из похода? Ты встретился со своей женой?

— Нет. Я погиб.

— А твоя жена? Тебе идут знания, что случилось с ней?

— Она умерла от горя.

Боже, как страшно. Выходит, в той жизни Иван с Гранатой были братьями. В Крестовые походы уходили младшие отпрыски, не имевшие права на наследство, лишенные земель и власти на родине, чтобы в чужих странах добиться удачи и богатства. И Граната этим воспользовался, чтобы нас разлучить. А потом приказал его убить. Вот почему Ивану разрешили отомстить. Крепкий узелок мы тогда завязали.

— Спроси, тебе сейчас дадут исцеление?

— Нет.

— Тебе что-то показывают? Не молчи, рассказывай.

— Темнота, сплошная темнота. Очень тесно. Я весь зажат. Такое ощущение, будто сижу, весь сложенный, в малюсенькой бочке с водой.

— Попроси, чтобы тебе разъяснили, кто ты и где?

— Катя, я — не родившийся ребенок в чреве матери. Ой, все зажгло, и я умер.

— Попроси, чтобы тебе показали еще что-нибудь, например, кто твои родители.

— Вижу красивую женщину. Она как-то странно одета, в шароварах.

-— Может быть, по-восточному?

-— Да, точно. На ней много дорогих украшений, длинные темные косы в жемчугах. Это моя мать.

-— Что она делает?

-— Лежит на ковре, не шевелится. Она мертва.

— Спроси, ее душа присутствует в нынешнем твоем воплощении?

— Да. Это ты, Катенька.

— Еще что-нибудь видишь?

— Над ней рыдает мужчина, мой отец. Он безумно ее любил.

— Кто он?

— По-моему, он шах, или султан.

— Спроси, чья это душа? — Я могла говорить только шепотом, потому что сама пребывала в шоке от услышанного.

— Не знаю. Не говорят.

Все правильно, он же исцеляет отношения со мной.

— Сейчас тебе дают исцеление?

— Нет. — После некоторой паузы он продолжил: — Вижу дом в городе. Я молодая женщина. Жду кого-то.

— Какое это время и что за страна?

— Такое ощущение, что я смотрю кино про тридцатые или сороковые годы. На стенах картины и фотографии, лампы в абажурах, кресла, диваны. А вот пришел мой жених. Он военный, офицер. На нем ... — Он замолчал, как будто испугался того, что увидел.

— Что, Ваня, что? Немецкий мундир?

— Да. Откуда ты знаешь?!

— Это я?

— Да, Катенька.

— Дальше что? Рассказывай. Они поженились?

— Нет. Я читаю письмо, в котором сообщается о его гибели.

— А ты, что с тобой?

— Вижу себя в бреду. У меня крупозное воспаление легких. Я умер, ненадолго пережив тебя.

— Сейчас тебе дают исцеление?

— Да.

— Тогда повторяй за мной.

Мы долго лежали, молча, каждый сосредоточенно обдумывал: Иван — то, что видел, а я — что он мне рассказывал. Но я уже хорошо знала эти жизни, и сейчас меня поразили новые подробности в них. Наконец, он задал обычный в подобных случаях вопрос:

— Что это было, Катя?

— Твои прошлые воплощения, в каких наши судьбы многократно пересекались. Теперь ты понял, почему любил меня с детства, почему всю жизнь думал обо мне, почему, став моим мужем, с трудом переносил разлуку? Наконец, почему я говорила тебе, что ты без меня не сможешь?

— Ты знала об этом?

— Нет. Теоретически, я знала, что мы связаны с тобой кармически. Но то, что увидел ты, мне многое разъяснило.

— Мы с тобой всегда любили друг друга, но никогда не были вместе?

— Да. Нам не дано было испытать даже любви матери и ребенка. Поэтому ты хотел видеть во мне и мать, и жену. Нас все время разлучали, и эта жизнь — первая, когда удалось быть вместе.

— Но все равно не сложилось.

— Потому что с Максом связь значительно сильнее. Ты его сейчас тоже видел. Он был твоим отцом в той жизни, где меня отравили. И, как выяснилось, тебя тоже.

— Он тоже был с тобой во многих жизнях?

— Нет, только в одной. Но она определила для нас смысл всех последующих воплощений. Кстати, в той жизни меня и тебя отравила Вивьен, тогда она была одной из жен султана. А яд ей дал Граната, он занимал пост визиря и, как обычно, домогался меня силой.

— Поэтому я убил их обоих?

— Да, в этом воплощении твоя душа определила свою миссию как орудие кармы. Может быть, поэтому ты всегда немного опаздывал, как будто хотел дать им еще один, последний, шанс, чтобы одумались. Вивьен была беременна, когда получила твою пулю. А с Гранатой у тебя старые счеты. Это он был твоим старшим братом, снарядившим тебя в Крестовый поход.

-— Почему тебя интересовал цвет креста?

-— Белые кресты были в первых походах. Рыцари нашивали из разодранных нательных рубах. Потом романтика и экстаз ушли, а кресты стали красными.

-— Наверное, из-за пролитой ими человеческой крови. Странно, но мне не показали, как меня убили.

-— Ты погиб не в бою. Тебя убили по приказу старшего брата.

— Гранаты?! За что он меня так? Чем я ему не приглянулся?

— Из-за меня. Он не дал нам провести вместе ни одной ночи. Я долго ждала тебя, оставаясь верной женой. Тогда он приказал тебя убить.

— Ты отдалась ему? — С горечью спросил меня мой муж-рыцарь.

— Да. А потом утопилась, когда узнала правду.

— Я отомстил ему, Катенька. Не плачь. — Он прижал меня к себе, утешая, потому что слезы полились сами, как только свои воспоминания я сложила с Ванечкиными. — Выходит, моей любви к тебе уже с десяток веков? И столько же я страдаю? Я думал, это наказание мое. Только не знал, за что.

Его слова заставили вернуться из прошлых жизней в нынешнюю:

— Что ты на меня обижался, я понимаю. А на сына за что?

— Разве он обо мне знает?

— За кого ты меня принимаешь? Ты не сделал ничего плохого, чтобы я вычеркнула тебя из своей, и уж тем более из его жизни. Макса он называет папой, но знает, что у него есть родной отец.

— Катенька, я же хотел, как лучше для тебя. Чтобы у тебя нормальная семья была. Чтобы дети лишних вопросов не задавали.

— Так ты меня жалел или сам боялся?

— Не мучай меня, Катя. Лучше скажи, как дальше жить будем? Если честно, то после того, что ты мне показала, я еще больше тебя люблю.

— Не знаю, Иван. Не торопи меня. Мне нужно все обдумать.

— Разве так можно — любить, думая? Любовь — это чувства, сильные, настоящие. А мысли о любви — это что-то другое.

— Хорошо. Давай жить чувствами и переживаниями. Ты предлагаешь мне безрассудно броситься в твои объятья, в которых еще недавно млела другая? В результате, ты сделаешь несчастной Машу, а я Макса. Будем ли мы счастливы после этого?

-— Будем. Потому что люблю тебя, а ты — меня.

-— Да, я люблю тебя. Одно время сильно тосковала, хотя рядом был Макс. Мучилась сама и его мучила. Теперь знаю, почему так.

-— Ну, вот видишь…

—— Что я должна видеть?! Только что ты просил исцеления наших отношений. Но что исцелять? Какую негативную память, если она состоит из тысячелетней тоски друг по другу? Твоя душа так стремилась к моей, что воплотилась в соседском мальчике, к которому я привязалась со дня его рождения. А с Максом все совсем не так. Мне пришлось всю себя изменить. Полностью принять ответственность за свою жизнь и поступки, научиться жить по законам кармы, чтобы подняться на тот уровень, где был он. Его любовь — это смысл всей моей жизни. Да, я думаю. Но не над тем, что мне выгоднее, что больше тешит мое тщеславие или самолюбие. Даже не над тем, с кем мне лучше в постели. Меня лишили и этого выбора —— мне было хорошо с каждым из вас. Я знаю, что один мой неверный шаг приведет к катастрофе.

— Ну, почему ты считаешь, что любовь, которая нас связывает из жизни в жизнь, может погубить? Катя, ведь я ничего не выдумывал, я рассказывал то, что видел. Мы должны быть вместе. Теперь для меня это очевидно.

— Не знаю, Ваня. Сначала мне казалось, что моя любовь к двум мужчинам и желание жить с ними — закономерный выход из сложившейся ситуации. Потом взгляд на нее диаметрально поменялся; я поняла, что чуть не совершила трагическую ошибку.

— Я тоже так думал. Но выходит, ты была права.

Иван весь светился. Наверное, посчитал, что теперь имеются веские доводы убедить меня снова изменить решение. И все же любопытство пересилило, и он спросил:

    —— А с ним как ты связана?

— Крепко. Крепче не бывает. Слышал, наверное, про заветы, что Бог между собой и людьми устанавливает? Вот и наши души установили с ним такой завет. И если я сейчас сделаю неверный шаг, последствия будут страшные. Поэтому не торопи меня.

— Тогда и ты не торопись от меня уезжать. Останься хотя бы на денек. Я сам тебя потом в Москву отвезу. — Он растянулся во весь свой рост и блаженно произнес. — Палыч уже баньку растопил. Ох, и напарю я тебя, Котенок.

Иван оказался толковым и расчетливым предпринимателем, грамотно совместив свои профессиональные знания и навыки с душевными пристрастиями и финансовыми возможностями. На внушительной по размерам территории помимо стрельбища, тира, спортзала, сауны с бассейном располагались теннисные корты, конюшни с манежем и собачий питомник. Русскую баньку, как и этот зал, он держал исключительно для себя. Весь комплекс находился в окружении многочисленных поселков из красных и белых особняков, разных по архитектуре, но схожих как братья-близнецы по солидному количеству вложенных в них денежных средств. Поэтому с посетителями у Ивана проблем не было ни зимой, ни летом.

За обедом после парной он подробно рассказывал, как отстраивал свое хозяйство, что еще задумал, какие люди к нему приезжают пострелять, попариться, кто держит в его конюшнях своих лошадок или покупает собак. Что касается пострелять, то и меня уговорил, но не из ружья, а из пистолета в тире.

После того, как я провела с ним весь день, у меня едва хватило сил подняться на второй этаж его просторного дома, в спальню, куда он устроил меня на ночлег. Ночью я проснулась как будто от резкого толчка. Со мной такое иногда бывает. Я прекрасно понимаю, что именно таким образом мне предлагают начать размышлять над сложными ситуациями. Если думаю в правильном направлении, открывается канал информации. Если же мыслей нет никаких, или свернула не в ту сторону, ворочаюсь с боку на бок, чтобы утром пожаловаться на плохой сон или бессонницу.

Сейчас же под впечатлением увиденных Иваном сцен из своих жизней, дополнивших и по-новому раскрывших мои собственные, в памяти всплыли строчки Гумилева. Тот редкий случай, когда можно позволить себе поспорить с умным человеком.

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла.

Мы, увы, со змеями не схожи,

Мы меняем души, не тела.

Вот тут-то Вы, уважаемый Николай Степанович, не правы. Именно как змеи, человеческие души, сбрасывая физические тела, меняют жизни, чтобы в будущих повторить основной рисунок или сделать его ярче и краше. Это только на первый взгляд все кажется новым, и тело, и судьба. А приглядишься — похожие узоры идут по одной и той же канве, повторяя основные изгибы. И не судьба, рок, Бог или Дьявол определяют, какой кому краски побольше да погуще, черной, красной, белой или голубой, а сам человек. И чем старше его душа, мудрее, тем светлее и радостнее должна быть палитра. Потому что стремления, присутствующие в одном воплощении, преобразуются в способности в последующих, повторяющиеся мысли — в наклонности, полученные всевозможные испытания — в мудрость, а страдания души — в совесть. Так должно быть в идеале.

В жизни человек зачастую направляет свои способности, наклонности, таланты себе во вред, оправдывая сложившейся ситуацией, велением времени, собственным эгоизмом свое необузданное стремление к власти, обогащению, карьере, славе.

Если взять меня, то я сама предыдущим воплощением, в котором считала себя послушным исполнителем чужой воли и делала несчастными других людей, определила основной цвет первой половины своей жизни — серый всевозможных оттенков. Потом встреча с Павлом, и, казалось, свет долгожданного счастья вот-вот заструится на мое полотно. Но семейная жизнь оказалась сосуществованием без любви, взаимного уважения, душевного спокойствия, что делало ее похожей на мучение. Почему так произошло? Потому что жила без царя в голове, упиваясь жалостью к себе, взвалив всю вину за не сложившуюся семейную идиллию на Павла. И, как результат, крах. Широкая черная полоса, или «Черный квадрат» на рисунке жизни.

На самом деле, вот такой темный мазок — это момент истины для каждого, время главного выбора человека, после которого узоры жизни могут резко поменяться. Но если выбор сделан катастрофически неправильно, черный квадрат станет последним рисунком судьбы, обозначив собой несчастный случай, болезнь, жизненный тупик.

В нынешней моей жизни, в отличие от предыдущих, преждевременного обрыва не произошло, черный цвет сменился более светлыми и мягкими тонами, широкие грубые мазки плавно перешли в витиеватые узоры, засверкавшие бриллиантовой россыпью. Не потому что судьба повернулась ко мне лицом и стала благосклоннее, наконец-то разглядев, что я не так уж и мало стою. А потому, что я сознательно изменила цвета своих мыслей и поступков.

Уже много лет я стараюсь жить в потоке чистейших лучей, посылаемых мне Высшими Силами, зорко отслеживая свое пребывание в них и с благодарностью принимая все те знаки, какими Система считает нужным меня предупредить или направить. Что же происходит сейчас? Почему мне не дают правильного ответа, почему опять ставят перед выбором, которым я причиню боль дорогому человеку?

Богиня, родная, ответь!

Ее глубокие зеленые глаза появились быстро. Значит, направление рассуждений выбрано верное. Теперь нужно терпеливо ждать знаний, которые она невероятным образом умеет концентрировать в одном или двух самых простых словах. Но на этот раз предо мной появилась сцена, которую я уже видела: Макс, вернее, его душа, раскрывала мне причину нашей встречи: «за эту жизнь ты прошла путь, равный нескольким жизням».

Что же получается? Встреча с Максом должна была стать заветным «главным призом» для моей души в случае ее изменений, но на то, что я получу его в этом воплощении, никто не рассчитывал: моя душа продолжала безостановочно крутиться в кармическом колесе, потому что никак не могла придти к пониманию причин посылаемых ей испытаний. Вот и в этой инкарнации я должна была методично отрабатывать запланированные душой другие, первоочередные долги. И прежде всего с Павлом и Димкой.

Наверняка, в дальнейшем судьба каким-то образом свела бы нас с Иваном. Удивительно, но в каждой жизни мы с ним оказывались вместе. Так же, как и с Гранатой, только этот приносил в них боль и страдания. А Рауль? Откуда он появился? Наверное, я активизировала свои кармические связи не только с Максом, но и с ним.

Граната каким-то фантастическим образом оказался связанным не только со мной, но и с Иваном, Максом и даже с Вивьен. Да, я совсем про нее забыла. А она в своей Сьерра-Леоне только ждала удобного случая. Подожди, подожди… С каждым из них, кроме Рауля, я сама или через Макса докопалась до кармического узла, ставшего отправным моментом случившихся с нами трагедий. А с Иваном? Почему мне было отказано в этом, а ему так и не показали ту трагическую ситуацию, после которой наши души неистово из жизни в жизнь стремились друг к другу? Наверное, потому, что мы не созрели до понимания ситуации.

Понимание ситуации… Что же является критерием понимания ситуации? Как и чем можно убедить Высшие силы в нашей готовности понимания ситуации? Как же я могла забыть?! Конечно же! Правильно заданный вопрос. Так о чем я должна спросить?

Их двое, двое любимых мужчин, каждый из которых прочно занимает место в моей судьбе, а сейчас и в судьбе друг друга. Оказывается, между ними тоже существует кармическая связь! Нет, неправильно, эта связь существует между нами тремя, и именно ее мы последовательно отрабатываем, соединившись в пресловутый треугольник.

Теперь еще раз о том, что рассказал Иван. Ему показали жизнь, в которой он видел всех нас троих, и где должен был родиться нашим с Максом ребенком. Но… но его рождению помешали Вивьен и Граната. Тем самым они не только накрепко переплели свои души с нашими, но и предопределили свои последующие трагедии. В этой жизни Иван выступил в роли возмездия. Почему?! Потому что решал свой конфликт с Вивьен и с Гранатой. А наш? Наш собственный кармический узел, между мной, Иваном и Максом? Тот, который в каждом воплощении напоминает о себе разлукой или смертью, и всегда несчастьем? Господи, воистину неисповедимы пути твои!

— Неужели я нашла?! — Я так обрадовалась осенившей меня догадке, что, забыв о времени, (на часах было около трех ночи), стала громко разговаривать сама с собой. — Все, оказывается, так просто. Как же я раньше не догадалась. Иван! Ты спишь?

Он появился мгновенно в дверях комнаты, как будто ждал, что я его позову.

— Что, Катя? Тебе что-то приснилось?

— Нет. Я давно не сплю. Иди сюда. Я тебе кое-что скажу.

— Ну, что ты надумала? — Нетерпеливо спросил он, укладываясь рядом со мной. — Что ты решила? Мы будем вместе?

— Нет, Ванечка. В Системе не бывает сбоев или исключений, ни для святых, ни для простых смертных.

— Почему? Посмотри, сейчас люди имеют по несколько семей, не говоря уж о любовниках? И ничего, живут.

— Конечно, живут. Но и расплачиваются за свой выбор несчастьями и болезнями — своими или своих близких. Ты же видел, за все, за все приходится платить.

— Тогда скажи, за что плачу я, из жизни в жизнь теряя тебя?

— А я? А Макс? Ты думаешь, он случайно оказался в нашем треугольнике? Именно об этом я хотела тебе сказать. Мы все трое связаны в одном узле. Поэтому так мучительно переживаем наши отношения. Но ты страдаешь больше всех.

— Почему?

— Не знаю. Все ответы нужно искать там, в прошлых жизнях.

— Ты хочешь попробовать еще раз? Разве мало того, что я увидел?

— Да. Тебе показали только следствие. Только три неудавшихся жизни. Я думаю, их было больше. Но чтобы прервать порочную цепочку, нужно найти первопричину. Ту самую негативную память, которая обрекает нас на бесконечное повторение одной и той же драмы в разных вариантах. Только ты можешь это сделать.

— Хорошо. А если не получится?

— Получится. У тебя очень чистый канал. Владыка твоей кармы — дева Мария. После того, как я тебя расслаблю, позовешь ее и попросишь исцеления отношений между нами тремя. Внимательно слушай, что тебе говорят. Ничего не делай сам, не принимай решения вместо Высших Сил. Если откажут в помощи, изменим вопрос или попробуем в другой раз. И рассказывай мне все, тогда я смогу тебе помочь.

Он закрыл глаза, безоговорочно доверившись мне. Его светлая душа исстрадалась настолько, что без всяких сомнений распахнула себя навстречу новым знаниям и возможностям.

— Вижу широкую дорогу. Я иду по ней. Нет, скачу на лошади. Не один, меня сопровождает отряд всадников.

— Кто ты? Что это за страна и какое время?

— Я мужчина, можно сказать, в расцвете лет. На мне пурпурная одежда, подпоясанная красивым ремнем, сбоку висит тяжелый меч. Я опять военный. — Иван надолго замолчал, потом состроил удивленную физиономию. — Подумать только, я занимаю высокий пост. А сейчас спешу к царю, доступ к нему мне разрешен в любое время дня и ночи. Он ждет меня.

— Что ты говоришь ему?

— Его приказ выполнен, и все младенцы в Бейт-Лехем убиты.

— Ты приближенный царя Ирода?!

Такого поворота я не ожидала. Мысли побежали в стремительном галопе. Первая из них: Бейт-Лехем. Почему не Вифлеем, как назвали этот город евангелисты, и как привычнее нашему уху? Вряд ли Иван знает, как звучит название этого города на иврите. Значит…

Иван, видимо, также прояснявший для себя ситуацию, которую видел, продолжил, отвечая на мой вопрос:

— По-моему, я какой-то его родственник.

Неужели «избиение Вифлеемских младенцев», о котором нет никаких подтверждений в исторических источниках, все-таки имело место? Только Матфей, один из четырех евангелистов, пишет об этом злодействе, связывая его с Иродом. У Луки картина выглядит иначе: он дает ориентиры рождения Иисуса, на десять лет позже смерти Ирода. Ну, что же у меня есть шанс выяснить…

— Опиши мне его. Это старик лет семидесяти?

— Нет. Он мой ровесник. У него темные курчавые волосы и такая же борода.

Значит, все-таки не Ирод. Матфей ошибся. После смерти Ирода Иудею унаследовал его сын Архелай. Его правление продолжалось десять лет. Из-за беспорядков, начавшихся от того, что народ не хотел терпеть его ничем не оправданной жестокости, римлянам пришлось его сместить и перейти к прямому правлению, после чего пошла вереница прокураторов.

— Что дальше, Ванечка?

-— Он недоволен мной. Кричит, как я смею ему лгать. Что я сам стою во главе заговора против него.

— Почему он так решил?

— Он спрашивает, куда я спрятал свою жену и ее сына, который родился год назад. Я ответил, что это мой сын.

-— А он что?

-— Он говорит, что я специально взял жену из рода Хасмонеев, чтобы у моего сына были основания на трон. Он знает, что ребенок родился в Бейт-Лехеме…

Так вот в чем дело… Убиение вифлеемских младенцев не имеет никакого отношения к Иисусу. Речь идет о хасмонейском младенце. Как же эти идумяне, случайно попавшие на иудейский престол, патологически боялись Хасмонеев. Мало того, что Ирод уничтожил практически весь их род, казнил свою горячо любимую жену, внучку последнего законного царя, так еще не пожалел двух своих сыновей от нее. Из страха, что у них, потомков Хасмонеев, больше оснований занимать его место. А Архелай, отпрыск одной из других девяти иродовых жен, боится их еще больше своего папаши… Но дыма без огня не бывает. Неужели Иван в той жизни решился на заговор?!

-— Катя, это какой-то сумасшедший, страшный человек. Он не желает ничего слушать. Он требует, чтобы я, как подтверждение своей преданности, сам убил своего сына. Иначе меня и мою семью казнят.

— Что дальше?

Развязка приближалась. Драматичность ее была очевидна. Тут главное, от всего отрешиться. Иван продолжал:

— Я вижу женщину. Это — это ты, Катенька. На руках у тебя мальчик, наш сын.

— Это Макс?!

— Да. Я не хочу, не хочу делать этого. — Он весь напрягся и застонал. — Я убил его. Заколол во сне.

Мне хотелось крикнуть ему: «Нет! Нет! Ты не мог этого сделать!», но сумела взять себя в руки. Чего мне стоил мой спокойный тон, знало только мое сердце.

— Где в это время была я?

— Ты вошла в тот самый момент, когда моя рука вонзила кинжал в его грудь. Я вижу тебя над тельцем сына. Я пытаюсь оправдаться, что хотел спасти твою жизнь. Но бесполезно. Ты проклинаешь меня.

— Что с нами случилось дальше?

— Ты покончила собой, тем самым кинжалом, которым я убил сына.

— А ты?

— Я тоже. Но потом, после того, как доложил царю, что выполнил его приказ. Бросился вниз, в пропасть.

Его рассказ ошеломил настолько, что на какой-то миг показалось, что я стою на высокой горе, на одной из тех, где Ирод так любил строить свои дворцы. А внизу на белых раскаленных полуденным жаром камнях Иудейской пустыни лежит изуродованный, окровавленный труп.

Из уголка глаза Ивана по виску скатилась слеза.

— Катя, неужели это правда? Неужели, я был способен на такое? Убить и предать то, что было для меня дороже всего на свете? И ради чего, ради денег, власти?! А я еще с обидой спрашивал, за что меня наказывает судьба.

— Все, Ванечка, все. Тогда были жестокие времена. Повторяй за мной.

Он послушно произносил слова молитвы-просьбы о снятии негативной памяти со всех тел своей души. А потом замер, крепко прижавшись ко мне.

— Ты думаешь, поможет? Вот эти простые слова смогут убрать боль, которую я ношу больше двух тысяч лет? — Он тяжело дышал. — Господи! Как же ты мудро все устроил! Я, оказывается, помнил свою вину. Катя, я каждую жизнь стремился к тебе, доказать свою любовь, вымолить прощение... — И тут он вдруг встрепенулся. —— Ты ведь тоже помнила обо мне, о своем проклятье. Поэтому не хотела меня, мне казалось, даже возненавидела, когда забеременела.

Как же ты прав. И душа Макса помнила о руке, когда-то убившей его. Вот почему ему пришла мысль покончить жизнь самоубийством, когда узнал, что я вышла замуж за тебя, хотя он ничего о тебе не знал. Как все, оказывается, интересно устроено и сложно переплетено.

— Поможет, Ванечка, поможет. — Я утешала его, как ребенка.

-— Почему ты так уверена?

-— Это будет твоим раскаяньем. Теперь ты точно знаешь, за что страдал, почему не складывалась ни одна жизнь, почему мы никогда не были счастливы. А когда будешь вспоминать, что видел, будешь раскаиваться. Тогда излечение души придет быстрее.

— Катя, ты простила меня?

— Конечно, простила. Для того чтобы выйти из страшного круга, мы с тобой встречались каждую жизнь, но все сложилось только в этой. Мы сумели не пройти мимо друг друга, стать близкими. Мы создали семью, и я родила тебе сына. В этой жизни ты сумел защитить меня. А когда потребовалось, ушел, хотя твое сердце разрывалось от обиды и боли. Ты ушел, чтобы я осталась с Максом. Но этого мало. Ты тоже должен простить меня.

-— За что?!

-— Своим проклятьем я не только тебе, но и себе приговор подписала.

-— Прощаю… —— Прошептал Иван.

К вечеру он отвез меня в город. На прощанье спросил:

— И что дальше, Катенька?

— Ты свободен. Я действительно держала тебя. А теперь отпускаю. Ты будешь счастлив, очень счастлив. Надо только немного подождать. По сравнению с двадцатью веками это —— ничто. Думаю, к тому времени, когда Маше придет время рожать, ты станешь любящим мужем. Надеюсь, ты понимаешь, что она не просто так появилась в твоей жизни?

— А наш сын?

— Я привезу его к тебе, очень скоро. Вы должны любить друг друга. И никогда, слышишь, никогда не думай, что любовь ко мне была твоей слабостью. Если бы не она, мы не были счастливы еще много-много жизней.

На утро позвонил Симаков, сообщив, что окончательно согласовано время начала переговоров. Нас будут ждать через день. Аудиенция назначена на два часа дня. Весь день я пыталась дозвониться до Макса, но его нигде не было, ни дома, ни на работе. Единственную приятную новость сообщила няня: дети чувствуют себя лучше.

Сотовый Макса отвечал мне однообразными трелями, которые не прерывались ни его хозяином, ни противным занудным голосом автоответчика; даже он не хотел пообщаться со мной и известить, что абонент недоступен. Видимо, Макс где-то забыл его. Мне представилось, как на огромном офисном столе одиноко лежит маленький серебристый аппаратик, которого я своими назвонами заставляю раз за разом тупо выдавать бравурную мелодию «Yellow submarine», в то время как ему хочется отдохнуть от наших бесконечных разговоров. Настроение стало тоскливым.

Я стояла у окна, притянутая к нему видом густого августовского вечера, радовавшего взор полновесным урожаем крупных, сочных звезд. Как хорошо, что все уже сказано до меня. «Скоро осень. За окнами август… Разве в августе сбыться не может, что сбывается ранней весной?» Может. Теперь я точно знаю — может. Вот только куда запропастился тот, кто сбывается? Неужели не чувствует, как нужен мне?

Мои размышления, в самую неподходящую минуту, как это случается часто, прервал звонок в дверь. Наверное, Димка. Иначе бы снизу позвонил охранник и спросил разрешения пропустить посетителя. Надоело, видать, у папаши обжираловкой целыми днями заниматься. Да и завтра ему со мной на переговоры идти.

Не спеша я направилась к двери. Но это был не Дмитрий.

Это был тот, кто сбывается. Тот, кто сбылся. Тот, кто превратил мою жизнь в удивительное кино. Тот, кто наполнил ее любовью. Тот, с кем теперь из жизни в жизнь я буду идти рука об руку.

Я знаю, почему ты пришел. Потому, что без тебя не может быть никакого хеппи энда.

ГЛАВА 44. МАЛЕНЬКИЙ     ЭПИЛОГ

Я проснулась сразу, резко, от ощущения, будто кто-то трясет меня за плечо. Моментально бросила взгляд на Макса: он безмятежно спал. Дети? Но в притихшем на ночь доме все было спокойно. Ни плача, ни торопливых шагов няни. Может быть, мне приснилось что-нибудь страшное? Нет, ничего не помню. Или меня хотят о чем-то предупредить? Я закрыла глаза и увидела Учителя. Он сказал только одно слово:

— Пиши.

— Что? — Холодная испарина противно покрыла тело. — Неужели пора? Я однажды уже писала завещание. Надо сказать, ощущения не самые приятные. Тебе не кажется, что рановато? Мы только три месяца назад поженились с Максом. Или ты считаешь, что свою теорему я уже доказала?

— Ты меня не поняла. Пиши о том, что с тобой случилось.

— Ты ничего не перепутал?! Я — не писатель. Для меня даже в школе сочинение было наказанием: мыслей много, но собрать их в красивую, последовательную вязь никогда не удавалось; не хватало слов, метафор, образов, сложных оборотов. Да и потом, кому это интересно?

— Пиши. — Повторил он. — Про себя, про меня.

— Но …

— Если ты сомневаешься в себе, значит, ты сомневаешься во мне, — резко прервал он мои возражения. — И потом, ты всегда хотела знать, для чего тебе дали эти деньги...

— Что?!

— Ты думаешь, к тебе просто так приходили мысли, что твоя жизнь стала похожа на роман?

— Больше на кино.

— Сначала создай литературную основу.

— Да людей не интересуют сентиментальные истории со счастливыми финалами. Им нужна высокая трагедия, мрачная драма, в крайнем случае, светлая печаль. А еще лучше, социальная чернуха. Только это пронимает. А тут вдобавок к любви, оказались огромные деньги, которые с неба упали.

Он грустно улыбнулся:

— Про деньги они и у меня не поняли. Но это совсем не означает, что не нужно объяснять…

— Так ты серьезно? Но тогда мне придется писать про свое отношение к тебе! Про то, что моя душа, оказывается, знала правду о «казни вифлеемских младенцев», помнила свое горе, упорно заставляя меня разбираться в хитросплетениях той ситуации, а это значит, постоянно думать о тебе.

— Согласись, проделанная работа позволила тебе взглянуть на меня совсем другими глазами.

— Я старалась отделить зерна от плевел, понять, где правда, а где ложь. Только и всего. Мне казалось неправильным, что люди отделили тебя от твоего народа. А еще хуже — противопоставили тебя ему, так и не поняв сказанного тобою, заменив сомнительными догмами твою неразрывную связь с религией и делом твоих отца и деда, наивно решив, что ты гений-одиночка. Как бы многим хотелось, чтобы ты был кем угодно, только не евреем. Ты хочешь, чтобы я писала и об этом?

— Да. Я хочу правды. Правды о себе, о том, что на самом деле произошло. О том, что я мог появиться только среди такого народа, вера которого в одного единого Бога была непоколебимой.

-— Да, вера в Бога была главным смыслом жизни евреев. Они не были подобно грекам философами. Их не интересовало, что это за сущность такая — Абсолют, Движитель, Первооснова, откуда Он взялся? Они не строили надуманных систем эонов. Просто принимали Бога, как данность. Свою величайшую философию, объясняющую механизмы Судьбы, они создавали, исходя из личного опыта общения со своим Богом, порой сложного и трагического, в котором менялись и они, и Он. Но всегда чего-то не хватало…

—— Справедливости, — горько добавил Учитель.

— Ее не хватает и сейчас.

— Не хватает понимания, что Бог никому ничего не раздает, ни о ком не забывает, не наказывает, а строго следит за выполнением своих законов, что и является главной справедливостью. Пиши об этом. Чего ты боишься? Ведь все уже сказано до тебя.

— Именно этого и боюсь. — Мне стало не по себе от той задачи и ответственности, что он передо мной поставил. Поэтому, поразмыслив, начала изложение новых доводов:

— История человечества знает сотни случаев общения с тобой, после чего свихнувшиеся на религии экзальтированные люди, а зачастую просто шарлатаны, объявляли себя пророками, реформаторами, спасителями человечества. Я не готова к этому, да и не хочу. Я обычный, нормальный человек, и мне казалось, что наше общение с тобой — процесс сугубо интимный.

— Научи этому других. Пиши…

— Послушай! Писать о себе, еще куда ни шло. Но о тебе?! Существуют тысячи твоих биографий, только сотня из которых содержит полный, объективный, научный анализ того времени. И, наконец, с десяток монографий, авторы которых —— специалисты, ученые, историки, —— докопались до сути, скрытой за пространными, плохо изложенными, сказочными сюжетами.

— Ты думаешь, что знания им открылись без моего ведома?

— Нет, конечно. Но их мнение авторитетно. Я строила свои версии на основании их идей.

— Знаю. Но кто их читает? Только специалисты. Вставай. Не умничай. Пиши…