Книга: «РАССКАЗКИ» Цикл: РАССКАЗЫ.

Помогай Господи!

Один наш Святой, помолился и говорит:

— Господи, позволь мне слетать на Луну?

— Это ещё зачем? — строго спросил Господь.

— На Луне никогдашеньки не был — признался Святой — Красиво там.

— Ну-у-у… слетай тогда — решил Господь — Только не задерживайся.

На Земле дел полно.

Святой поклонился Вседержителю в пояс и улетел.

На Луне он пробыл недолго. Всё там облазил, запомнил, изучил.

А потом — залюбовался на Землю. Она висела над ним,

в пелене сияющих звёзд. Живая. Родная. Далёкая.

И Святой наш взмолился в голос:

— Господи, позволь мне вернуться домой!

Вседержитель кивнул, и продолжил чинить Галактику.

Святой на радостях тогда перекрестился:

— Позволь мне горсть Луны с собою забрать — негромко попросил он.

— Это ещё зачем? — строго спросил Господь, закончив чинить Галактику.

— А то братия мне не поверит, что на Луне был.

— А ты братии, и вовсе не сказывай — улыбнулся Господь.

И омыл руки свои о белый Свет.

— Прости Господи! — взмолился Святой — Гордыня меня обуяла! Грунт попутал!

Он поклонился Вседержителю до самой луны и улетел.

После утренней молитвы, Святой сел возле окна и полез рукою в подрясник.

Там, он нащупал карман с горстью Лунной пыли. Подгребя её в жменьку,

он высыпал на столе небольшую горку и отряхнул ладони.

Затем, взглянул на иконостас. Лампадка там — ровно горела.

В коридоре послышались лёгкие шаги.

В дверь кельицы стукнули, и она отворилась — сквозняком распахнув окно.

Лунная пыль поднялась, и её вытянуло ветром на улицу.

Послушник прикрыл за собою дверь и поклонился.

— Настоятель к тебе послал — с порога произнёс он, ещё раз поклонившись —

Бесноватую девочку привезли. Говорит — была на Луне. Видела тебя там.

На луноходе, говорит, катались.

— Как её звать-то? — негромко спросил Святой.

— Я не знаю. Ты ведаешь — ответил послушник, прикрывая плотнее окно —

Недавно ведь, хворпл. Гляди, как с улицы тянет.

Весна...

Когда послушник ушёл, Святой наш встал на колени,

и постоял так, собираясь с Духом.

— Чудны и чудны дела твои, Господи — крестясь, прошептал он —

Коль в образе послушника мне явился.

Вседержитель вдохнул жизнь в звёздное скопление,

и призрел тогда на Святого.

— Знаешь ведь, что девочку Селеной зовут — сказал Господь –

А по святцам наречена — Елена.

— Знаю Господи, как не знать — смиренно ответил Святой.

Он снова полез в подрясник, и вынул последнюю щепотку пыли с Луны.

— С этим то, что мне делать? — пряча глаза, спросил он —

Утаил ведь от Тебя. Спрятал.

— От меня не утаишь — оглядывая Божественное Творение, ответил Господь —

От других, можно. От меня — не спрячешь.

— Пыль на Луне, такая же, как на Земле — произнёс Святой —

Пылью пахнет.

— Пыль везде одинаковая — отвечал Господь — И грязь тоже.

— Свет Божий зато, всегда нов! — улыбнулся Святой —

И Любовь, тоже.

— Знаешь чего? Ты Елене лунный грунт покажи — посоветовал Господь —

Иначе она, тебе не поверит.

— Поверит — поднимаясь, ответил Святой —

Слава тебе Господи! Поверит.

И последняя щепотка лунной пыли, смешалась в келье

тогда, с пылью земной...

ВЕЛИКАЯ.

— Прыгай, я тебя поймаю!

Пропасть большого каменного колодца, откуда раздавался голос,

была черна и пугающа.

— Кто там говорит со мной? — крикнул я в ответ.

— Неважно... друг говорит. Я друг! — раздалось со дна.

— Что ты там делаешь? — крикнул я.

— Я ловлю!— отозвался невидимый голос.

— Ты там один? У тебя есть семья?

— Семьи нет, но нас тут много. И все — друзья.

— Пусть другие, что-нибудь скажут — крикнул я — Ау-у!

— Они не могут — отозвался голос — Только кивают и улыбаются..

Не бойся, давай! Тут хорошо.

— Я всё равно боюсь! Мне нужны доказательства! — ответил я.

— Какие ещё доказательства? — спросил голос.

— Ну... какие-нибудь. Если я сделаю этот шаг, то должен быть уверен,

что всё будет хорошо.

— Фотка подойдёт? — спросил невидимый голос.

— Фотка? — переспросил я — Да, подойдёт!

Внизу мелькнула слабая вспышка.

— Сейчас, я тебе «эмэмэску» перегоню — раздалось со дна колодца.

Телефон в моём кармане слабо завибрировал. Я открыл крышку —

толпа зомби, с глазами дохлой рыбы, улыбаясь, пялилась на меня.

— Послушайте, друг! А что у них с глазами? — неприятно удивился я.

— А они ни черта не видят — отозвался голос — Да тут и не надо... темень одна.

Да, вот ещё что — они совершенно глухи. Видите-ли, друзья падают с очень

большой высоты. Ускорение колоссальное. Когда я ловлю их, прям — за Душу,

остальное, ну там — зрение, слух... они, как бы соскальзывают и исчезают...

— То есть, друзья, вообще ничего не чувствуют? — уточнил я.

— Вообще — согласился со мной голос — Вы представляете друг, как им

сейчас хорошо? Спокойно и безмятежно?

Они полностью растворились в себе и слились со Всем.

Их нет — Абсолютно. И единственное, что они всегда чувствуют,

что их нет Абсолютно. Ни — до, ни — сейчас, ни — после.

Их всасывает с невероятной силой и они, в полёте своём —

исчезают, исчезают, исчезают...

— Послушайте, друг! Это прямо Нирвана какая-то. Нирвана говорю!

Путь к Истоку. Но почему все друзья одинаковые?

— Это, всего лишь уловка. Так всем проще. Они могли выглядеть — вообще никак.

Или — как угодно. Это ерунда, на самом деле. Вы видели их оболочки — вот так!

Но не видели главного, что стоит за всем этим — «Великую Пустоту».

Так что, друг, пусть вас это не смущает. Прыгайте.

И уже в начале падения вы почувствуете отголосок того Величия,

которое стоит за всем. Сделайте шаг и прыгните...

Я молчал достаточно долго.

Краем глаза, я заметил в окружавшем меня полумраке, какое-то лёгкое

движение и начало звука. Мягчайший золотистый свет, очень медленно,

образовал широкую колонну над каменным колодцем.

И я услышал слабый шорох крыльев.

Из-за моей спины, над левым плечом, выпорхнула бабочка и,

замерев возле лица, нырнула и легко запорхала в сторону Света.

И увидел я сотни, тысячи, да нет — больше! Гораздо больше –

разноцветных бабочек! Колышущихся передо мною, словно облака

в золотистом и тёплом небе.

Их танец был Совершенен.

Пение их крыл было Совершенно.

Их Образ был Великолепен!

И вскоре, их стало столько! И гул крыльев был столь могуч,

что его Уста открыли — Первое Слово.

И Слово это было: «Великая Полнота».

ЕГО ИМЯ.

Звонок вырвал меня из постели в полшестого утра.

Я глянул в глазок — никого.

Но спросонья, рука сама крутанула замки и надавила ручку.

Я открыл дверь и увидел пацана лет пяти. Ещё сонный, я машинально прикрыл

дверь и глянул в глазок — никого. Мне стало любопытно и я тихонько толкнул

створку наружу. Пацан — был. Чумазый, одетый в какие-то обноски.

Глаза у него были заплаканные, но слёзы почти высохли.

Он сказал:

— Можно войти? — с какой-то питерской интонацией.

— Тебя как звать-то? — спросил я.

Он потупил взгляд, а потом бросил — А тебе зачем?

— Просто, я должен знать кого собираюсь пустить в дом — сказал я –

Всё что угодно, входит только с нашего позволения.

— Я хочу пить — негромко сказал он — Дай мне воды, и я назову тебе имя.

Я взглянул в эти глаза и увидел там...

Потом, молча сделал шаг вглубь квартиры.

Мальчик сказал — Я вхожу — и вошёл.

И в голове моей появилась кристальная ясность.

Он стоял на кухне и молча наблюдал, как я наливаю воду из-под крана.

Чашка в моей руке негромко гудела. Было ощущение, что она гораздо глубже

чем кажется. Вода, проходя сквозь поверхность, создавала у дна чашки шар

из движения и он выдавал эту вибрацию.

— Мыться будешь? — спросил я не отрывая взгляда от струи воды.

— Я чистый — ответил он — Я жажду.

И в Сердце моём прошла высокая и уносящая дух волна.

И я увидел наш мир полный Любви — до самых краёв горизонта.

Я хотел крикнуть от восторга, но Безмолвие, в котором цвела Любовь,

остановило меня. Наконец, я наполнил чашку и наклонившись протянул ему.

«Вода как живая» — подумал я.

— Почему, как живая? — с улыбкой спросил он — Она всегда живая —

и, приблизив к краю губы, сделал небольшой глоток.

И вся моя жизнь промелькнула передо мной.

Будущее было в лёгкой дымке, которая уплотняясь тянулась до тёмного провала.

И в долю секунды я понял насколько всё в этом мире рассчитано и просчитано.

В центре находился я и Он. И я отчётливо увидел цепочки событий, ведущих нас

к этому мигу. И я вдруг осознал слово — Водительство.

Он вытер рот ладонью и подал мне почти полную чашку.

Без Своего маленького глотка.

— Вкусная, как вода — улыбнулся мальчик — Ты хочешь чтобы я назвал имя?

— Нет — ответил я глядя на воду — Знаешь, мне сейчас как-то, боязно...

Он взглянул на меня и пожал плечами. Я медленно поднёс чашку к лицу.

Она источала еле уловимый аромат... Он стоял рядом и улыбался но,

заметив мой взгляд, сделал строгое лицо. Потом не выдержал и тихонько,

в рукав, засмеялся.

— Всё, всё, всё! — сказал он и закрыл лицо ладошками.

Я поднёс чашку к губам и сделал небольшой глоток.

И вся моя жизнь. И в Сердце моём. И удивительная Ясность...

И понял я в тот миг, что — прощён. Всегда. Его Любовь. И его Водительство.

И тогда я ужаснулся от стыда — большего стыда в своей жизни

я никогда до этого не испытывал.

Я рухнул коленями на пол и повторял, ничего больше не видя и не слыша

вокруг себя:

"Господи, прости! Прости, прости, прости, прости, прости!

Прости меня, Господи.."

И огромная тяжесть, словно мешок с камнями, придавила меня к земле

и стиснула грудь. Во рту пересохло, а на языке и губах чувствовалась

тонкая каменная пыль. Она была повсюду.

И Он, дал мне прочесть в сердце моём «Отче наш».

Я читал молитву в полный голос, медленно, нараспев.

И на каждый её слог откликалась Невиданная Мощь.

И увидел я — Сияющую Крепость!

Когда молитва отзвучала и сомкнула уста, возникло ощущение будто начали

рваться рояльные струны. Они с грохотом лопались, сотрясая всё моё тело

и давящая тяжесть рвалась вместе с ними, постепенно отпуская меня.

И, с рыкающим звуком последней, я втянул голову в плечи и зажмурился,

потому что был абсолютно уверен, что меня сейчас шибанёт о потолок!

Я — взмыл!

Даже не заметил, когда Он ушёл...

Дверь была приоткрыта и я выглянул на лестницу — никого.

Там, всё ещё стоял еле уловимый аромат. Я начал закрывать дверь,

но вдруг понял, что неосознанно сунул в проём свою ногу.

Сквозь дверную щель я заметил мелькнувшую тень голубя, и услышал

близкие хлопки крыльев.

— Бабуля! — раздался внизу детский голос — Когда меня не было дома,

к нам мальчик бездомный не заходил?

— Нет — ответила та — Позвонил кто-то. Я в глазок поглядела — никого.

Убежал, наверное. А ты что, его знаешь?

— Знаю бабулечка... давно.

МАРИЯ.

Старушка покупала копчёную сёмгу в маленьком магазинчике, возле дороги.

Продавщица завернула рыбину в газету и положила её на обшарпанный прилавок.

Старушка расплатилась, сунула свёрток в авоську и вышла в раннюю январскую ночь.

Слегка морозило и снег падал крупными пушистыми хлопьями. Она подняла воротник

чёрного пальтишки, подхватив его возле горла, и пошла на трамвайную остановку.

Там было ветрено, и плафон фонаря раскачивало на деревянном столбе.

На остановке стояли двое парней, один — длинный и худой, другой — обычный.

Они курили папиросы, втянув головы в плечи, не вынимая рук из карманов.

Было скользко и она, осторожно ступая, направилась к лавочке возле деревьев.

Вдруг, высокий парень шагнул в её сторону, под светом качающегося фонаря,

и дёрнул за плетёную авоську. Старушка упала, не выпуская её из рук.

— Оставьте меня — слабо сказала она — Умоляю вас, оставьте...

Парень дёрнул сильнее и вырвал авоську. Он поднёс её к лицу и принюхался.

— Рыба — сказал он второму.

— Да брось ты её — сказал другой парень, держа папироску в углу рта.

Длинный нагнулся, над лежащей женщиной, и негромко произнёс:

— Кошелёк.

Сняв зубами с руки варежку она полезла под клапан кармана пальто и,

достав оттуда маленький браунинг, выстрелила длинному парню в лицо.

Глаза у того были серые. Его качнуло, и он свалился на бок.

Второй парень метнулся в сторону деревьев, сыпля искрами папиросы.

Старушка ухватилась и потянула за авоську, но пальцы парня зацепились.

Тогда, она убрала браунинг в карман и разогнула ему пальцы.

Потом, вынула варежку изо рта и, одев её, осторожно поднялась

и начала отряхиваться.

Невдалеке показался трамвай. В пушистой метели он шёл, покачиваясь,

как сказочный домик. Внутри горел тёплый свет и, под потолком,

болтались кожаные поручни. Трамвай со скрипом остановился и старушка

поднялась по высоким ступеням в тамбур. Вагоновожатый внимательно

посмотрел на неё.

— Кто там лежит на остановке? — спросил он.

— Какой-то пьяный свалился — ответила она — Пыталась его поднять,

да сама упала. Сегодня зарплату давали.

— Телефонная будка тут далеко? — спросил вагоновожатый.

— Пара кварталов отсюда — ответила старушка.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                        

— Надо бы, в дворницкую сходить — предложил вагоновожатый —

Пусть милицию вызовут.

— Я уже сходила — ответила она — Дворник наверное, уже там —

старушка обернулась и посмотрела на лежащего на остановке парня.

— У него шапка цигейковая и перчатки. Сама-то я в войну,

не раз в снегу ночевала.

Вагоновожатый закрыл стылым рычагом дверь и трамвай тронулся.

Старушка прошла по пустому вагону и села к окошку.

Стёкла были давно не мытые и подёрнуты ледком.

Она подышала и потёрла стекло варежкой. А потом, сняв её,

рядом с проталиной нарисовала сердечко и написала — Вася.

Она сунула руку в карман пальто и потрогала отверстие ствола браунинга —

оно было еле тёплое. Потом, поднесла руку к лицу и украдкой принюхалась —

от пальцев шёл сладковатый запах стреляного пороха.

Трамвай ехал пошатываясь и, как лёгкая волна, накатили слёзы.

Она сидела со спокойным лицом, и смотрела на своё отражение в мутном окне,

за которым кружил снег на фоне тёмных и еле различимых контуров низких домишек.

Рельсы разворачивались влево, и трамвай кряхтел и лязгал на повороте.

Она перевела взгляд на рисунок. Васей, звали её мужа. Он погиб под Херсоном,

в «гражданскую». В тот день, они вместе ходили в сабельную атаку на пулемёты.

Осколок убил его, попав в лицо.

Трамвай притормозил и встал.

— "Пречистенка" — объявил вагоновожатый.

Старушка подышала на стекло и стёрла написанное. Потом, направилась к дверям.

Вожатый закурил папиросу и сунул горелую спичку в щель окна.

— Меня Василием зовут. А тебя, мать? — спросил он, щурясь в папиросном дыму.

— Мария — ответила она — По старорежимному, это: «справедливая».

Вожатый в несколько быстрых тягов докурил папиросу и, плюнув на её жгучий кончик,

сунул папиросу в сифонящую щель окна.

— Тут мостик через речку есть, неподалёку — негромко сказал он и открыл дверь.

Старушка сняла зубами варежку и сунула руку в карман пальто.

Василий, молча, смотрел на неё и, в воздухе таяли полосы табачного дыма.

— Иди, «старорежимная» — наконец, сказал он.

Старушка вынула браунинг и протянула его Василию, держа за хромированный ствол.

Тот быстро спрятал его за пазуху.

— Ты видел огонь от выстрела? — спросила она, одевая варежку.

— Нет — ответил он — Иди Мария, вагон мне выстудишь.

Мария осторожно спустилась вниз, подняла воротник пальто и, подхватив

его рукой возле горла, пошла не оборачиваясь.

Вагоновожатый, потянув за рычаг, закрыл дверь.

И трамвай, охая и дребезжа, поплыл, как тёплый сказочный домик,

пока не растаял в рождественской густой метели..

НЕЖНОСТЬ.

— Пора — сказал я вслух.

Мельком, глянул на своё отражение в зеркале и вышел на весеннюю улицу.

Рассвет катил мне навстречу. Первые лучи Солнца еле тлели, оттенки постепенно

менялись и негромко пели птицы. Удивительная нежность наполняла всё собою,

пропитывала каждый мой вдох. Выйдя на широкий перекрёсток улиц, я огляделся

по сторонам и заметил возле себя в воздухе уплотнение, похожее на ходящие по

воде, неспешные круги. Подойдя ближе, я протянул к ним руку.

Но пальцы мои, дрогнув замерли. И я обернулся через плечо.

Весеннее утро обволакивало меня. Я с шумом потянул ноздрями утренний воздух

и горьковатый запах почек липы опьянил меня. Мир качнуло и навернулись слёзы..

Я смотрел сквозь струящуюся пелену на размытый мир, сквозь контуры которого

явственно проступал Свет. Всё было пропитано и устлано Живым светом.

Наконец я очнулся и, неловко вытерев рукавом тёплые слёзы, бросил напоследок

взгляд на весенний мир. Затем, повернулся к кругам на воде. «Пора».

Я широко перекрестился и решительно шагнул сквозь их широкие кольца.

Тоннель походил на бесконечную живую спираль. Я видел образы развёрток —

крутящегося и пульсирующего движения. Один из образов вызвал воспоминание

о родовых спазмах и прохождении канала, который судорожно выталкивал меня

всё ближе и ближе к зовущему мигу, настойчиво зовущему меня — сделать

свой первый вдох. Падение было настолько стремительным, что казалось,

ещё чуть-чуть и время, остановившись, улыбнётся — глядя в глаза Вечности...

Свет становился всё ярче и, с каждым вдохом, неотвратимо приближался ко мне.

И выдох был — прекрасен! И я ясно понял тишину — между ними.

Наконец я приблизился к зовущему входу и, пройдя сквозь чуткую мембрану,

оказался в Сияющем Месте.

— Приветствую тебя! — раздался голос и увидел я Сильного Ангела у Врат.

На фоне яркого света его тело и одежды ходили волнами и переливались

в струях внутреннего огня. Тихая Любовь полная Силы исходила от него.

— Жизнь свою будешь смотреть? — задал он вопрос — Или, и так всё ясно?

Я молчал. Даже не пытался хоть что-то произнести в ответ.

Тогда, Ангел приблизился вплотную и заглянул через глаза в самую

потаённую часть моего Сердца.

— Будешь смотреть — сказал он, легко отстранившись — Смотри.

Вначале, жизнь шла большими значимыми событиями, двигаясь передо мной

с невероятной скоростью. Когда я увидел основное, Ангел коснулся моего сердца

— Теперь, ты можешь сам полистать. И помни, я всегда рядом.

И увидел я глаза Ангела. А потом, он остановил время...

Жизнь... Я перелистывал и перелистывал её, заново проживая секунды и годы.

Я останавливал секунды — смаргивая годы. Я пережил феерическую... да нет,

слабо сказано. Я пережил действительно — полную жизнь. Во всём её объёме.

Я стал всеми своими оппонентами, кого я предал, обидел, обманул.

Я знал все их мысли и переживания, ту обиду и злость, бушевавшую

в их сердцах, полных смятения.

Я видел себя со стороны, глазами этих людей, просто как — одного из многих.

Я стал своею женой, и был по настоящему поражён, почувствовав, как же сильно

она любила меня. И увидел я ручейки света, текущие ко мне из Сердец всех,

с кем мне приводилось встречаться по жизни...

И ужасался я мраку в себе и молил о прощении.

И колени мои распухли от стояния.

И Свет сказал мне: "Встань и иди".

И в свете Ясности, окружавшем меня, я вдруг спокойно понял.

В течении мига или 1000 лет, это совсем не важно...

Я как-то, Весь и Целиком — ПОНЯЛ.

И Время, вновь пошло... и увидел я глаза Ангела.

— Тебе пора — произнёс он — Иди туда, где больше Света.

Теперь, не заблудишься.

— Можно, я коснусь твоего крыла? — попросил я.

— Можно — ответил Ангел и расправил свои сияющие крылья.

— Действительно... на ощупь, как Ангельский пух — сказал я,

разглядывая ладонь, на которой остался отпечаток пера Ангела.

И мы с ним тихонько рассмеялись.

— Разреши мне коснуться другого твоего крыла — попросил я.

— Забудь пока об этом — ответил Сильный Ангел.

И я — сразу забыл. И мы вновь, негромко рассмеялись.

— Мне пора — произнёс я.

— Мне тоже — промолвил Ангел.

И он направился в сторону близких Врат, оставляя за собою искрящийся,

тающий свет. И я взглянул и увидел Огненный Меч на его бедре.

Но, не позволил этой мысли, даже приблизиться ко мне.

И уже уходя, я почувствовал, как Ангел коснулся другим своим крылом —

моего израненного Сердца...

ПАРАШЮТИСТЫ.

— Как твоё самочувствие? — крикнул один парашютист.

— Моё чувствие? — сквозь порывы бьющего ветра отозвался другой.

— Да, твоё самочувствие? — уточнил первый.

— Моё самочувствие приподнятое — отозвался второй — Оно сейчас на высоте.

— Хорошо! — крикнул ему первый — Тяни теперь за кольцо, нам пора раскрываться!

Второй, летя рядом с ним и ловя ртом гудящий воздух, прокричал в ответ:

— Вы не объясните, а зачем нам раскрываться?

— Чтобы удачно приземлиться — покачиваясь на упругой волне, отозвался второй —

Без парашюта нам будет сложновато приземлиться. Каменистые плато кругом.

Если-бы в заснеженных Альпах на склоне, тогда — другое дело — он помолчал.

— Понял вас! — отозвался, летя рядом с ним человек, похожий в своём комбинезоне

на разноцветную в крупных очках черепаху — Я ведь впервые отсюда прыгаю!

Поэтому, мне тяжело такое понять!

— Такое понять не сложно — ответила, трепеща и рассекая воздух разноцветным

комбинезоном, другая черепаха — Такое просто понять, когда приземлишься –

она глядела на вторую и щёки её ходили рябыми волнами по лицу.

— У вас мама есть? — наконец спросила она. Другая черепаха заметно погрустнела —

А папа? — повторила она свой вопрос — вторая черепаха погрустнела ещё больше.

— Даже не спрашивайте меня, про жену и детей — хватая ртом воздух, прокричала

она, продолжая стремительно валиться, среди клочковатых облаков — Я сирота.

— А жить вы хотите? — подлетая, уточнила первая черепаха — Не спешите с ответом.

Я подожду — и она унеслась.

«Мне необходимо подумать» — решила другая и замерла.

— Знаете — наконец произнесла, одиноко летящая в небесах черепаха —

Я не знаю...

Другая тогда, подлетела сбоку и уселась напротив неё.

— Посмотрите вокруг — предложила она, широко обводя рукой горизонт –

Вам такое нравится?

— Да — призналась одинокая черепаха — Это по мне.

— А вы любите холодное пиво? — уточнила первая, летя стремительно вниз.

— Я его обожаю — сразу оживилась другая черепаха — Особенно, когда пьёшь его,

в каком-нибудь прохладном подвальчике, и там подают печёную картошку

с салатами и жареной свининой и позволяют курить.

— А в туалет вам не хочется? — уточнила первая черепаха, переворачиваясь

в воздухе — А то я, минут десять уже терплю.

— Хочется — призналась другая черепаха — Я кофе растворимого много пью,

чтоб в тонусе быть. А оно мочегонное.

— Со сливками, небось пьёте? — улыбнулась ей первая — Чтоб эффект

от кофе максимально смягчить?

— С молоком в основном пью — отвечала другая черепаха, покачиваясь

на бьющем ветру — Врачи такое советуют — она подлетела к первой поближе —

Разрешите полюбопытствовать, а как вас зовут?

— Пивка попьём, тогда и познакомимся. Идёт?

— Идёт — согласилась одинокая черепаха — За что тут надо тянуть?

— Этого я не знаю — призналась глядя в глаза, другая.

— Но вас ведь учили этому? — забеспокоилась одинокая черепаха –

Вы же «инструктор по прыжкам»?

— Нет — улыбнулась другая черепаха — Я не инструктор.

Я такая же, как вы. Впервые с высоты этой прыгаю —

и она, кружа, унеслась...

Одинокая черепаха глянула вниз, на стремительно надвигающуюся землю.

Сквозь крупные очки, Земля надвинулась, словно в бинокле.

Это было рыжеватое каменистое плато с одинокими кактусами,

торчащими выше человеческого роста, и струящимся воздухом,

между пыльных и разгорячённых камней.

Не с первой попытки, но всё же удалось поймать и дёрнуть

тугое кольцо. И она громко крикнула второй черепахе:

«Кольцо парашюта находится на груди, возле самого сердца!

Скорее тяните за него!»

И купола тогда гулко хлопнули один за другим, поддёрнув их вверх,

резанув в паху и под мышками. И, мягко покачиваясь, парашютисты начали

опускаться по крутой дуге на разгорячённую землю, возле одиноко стоящего

посреди пустыни трейлера. От него уже бежали люди, страхуя и помогая

выпутаться из свернувшихся строп и вылезти из-под накрывших их куполов

парашютов. Две черепахи, расстёгивая на ходу тесные комбинезоны,

быстро шагали по изнывающей жаре.

Зайдя во влажную прохладу трейлера, они приняли душ и уселись

возле окошка под гудящим кондиционером за маленький столик в углу.

Перед ними стояла пара бутылок запотевшего пива, заботливо вынутых

из походного холодильника и глубокая тарелка полная чипсов.

Жалюзи на окнах были приспущены и в полумраке трейлера, ходящего ходуном,

от работающего в полную мощь движка, дующего из последних сил кондиционера

и дребезжащего от натуги холодильника, две черепахи, пшикнув, откупорили пиво.

И, чокнувшись дымящими горлышками — взглянули друг другу в глаза.

Одинокая черепаха сказала:

— Меня зовут Фил.

Другая, отпила из горлышка ледяной глоток и, подобрав с тарелки несколько

ломтиков — отправила себе в рот. После чего принялась жевать, прикрыв

глаза, хрумкая ими. Наконец она приоткрыла глаза и, отставив пиво,

взглянула на Фила.

— Ты и вправду не знаешь, кто я? — негромко спросил незнакомец.

— Правда — улыбнулся Фил, прихлёбывая из горчащего горлышка —

Пока мы летели, ты сказал, что ты — как и я.

— Я был таким, очень давно — ответил незнакомец.

Глядя сквозь Фила куда-то, в немыслимую для него даль — Очень давно —

добавил он.

— Выходит, ты врал мне? — спросил Фил, отправляя пару ломтиков в рот —

Ты спас меня, но даже не собирался назвать своё имя?

Глаза незнакомца стали серьёзны и далеки.

— Это, не так — спокойно ответил он, на фоне золотого заката, косо

бьющего сейчас сквозь приспущенные жалюзи — Просто, я проверял — готов ли ты.

Фил смотрел на его силуэт, отливающий бронзой. На это удивительно спокойное

лицо и глаза, в глубине которых разливалась синева и плыли перистые облака.

— Тогда назовись — вставая, произнёс он — Ведь ты обещал.

— Хорошо — поднимаясь, отвечал ему незнакомец — Я лучше тебе покажу. Смотри.

И пара дивных крыл развернулась шурша за его спиной, наполнив пространство

ароматом Небес и дальним пением. Постояв так недолго, он принял прежний свой

вид и опустился на место.

И трейлер, выйдя из забытья, пришёл в движение и мелодичную дрожь.

Старенький кондиционер пахнул холодной волной и, мелко трясясь,

заурчал из угла холодильник.

А закат всё горел. И его косые лучи били сквозь жалюзи, наполняя пространство

ребристым светом. И Ангел хранитель сидел напротив, внимательно глядя в глаза.

— Как я оправдаюсь, пред Ним? — отведя глаза, спросил я у Ангела –

Чем оправдаться мне, если нечем? — повторил я вопрос.

— Для того мы и приставлены к вам, чтобы было чем оправдаться —

негромко ответил Ангел. Он взглянул за окно — Сегодня жара.

А дождь, завтра будет...

Я неотрывно смотрел на его профиль, очерченный словно скала.

Где всё было правильно — волосы, нос, подбородок, ямочки на щеках,

глубокая посадка глаз. Лёгкий румянец на скулах...

Ангел хранитель заметил мой взгляд.

— Не смотри на меня так — мягко улыбнулся он, глядя на золотистый закат —

Хотя это и не возбраняется, но я не достоин восхищения. Восхищения духа

достоин лишь Он — Ангел хранитель повернулся ко мне — Знаешь, за что мы

поднимем прощальный тост?

— Догадываюсь — негромко ответил я, обнимая ладонью холодную бутыль —

Мы выпьем с тобою за Совершенство.

Ангел не стал тогда есть и пить.

Напоследок, он взглянул на меня прямо и высоко.

— Мне пора — негромко и твёрдо сказал он.

— Знаю. Теперь... я знаю.

— Когда буду нужен, просто позови меня — он чуть кивнул и растаял.

Я сидел распахнув окно, а закат всё густел, наливаясь сумеречной прохладой.

Обслуга негромко переговаривалась снаружи, пока звёзды не высыпали, заполнив под завязку собой небосвод. И тогда раздался стук в дверь.

Я её приоткрыл.

Паренёк, лет восемнадцати, поднялся по ступеням и протянул мне квитанцию:

— Распишитесь, здесь и здесь — он взглянул на одинокую черепаху и добавил —

Надеюсь, вы с пользой провели этот день? — я молча кивнул, ставя на весу

закорючку, и возвращая ему мятый листок.

— По контракту ваше время закончилось — мялся парень —

Бригада уже сворачивается. До ближайшего городка на северо-западе,

сотня миль. Но если желаете, можете остаться здесь на ночь —

он сунул бумажку в задний карман и взглянул на одинокую черепаху.

— Всего-то сотня баксов, сэр. А завтра утром, за вами прилетит вертолёт

и доставит в аэропорт возле границы.

— Спасибо, не надо — ответил я — Душ напоследок приму и улетаем.

Лётчик надеюсь, за день, не очень устал?

Паренёк хмыкнул и скрылся за дверью.

Я стоял в тесной душевой кабинке, ловя ртом тепловатые струи воды.

Слыша как, чертя лопастями ночное небо, вертолёт набирает обороты.

Проверив, всё ли я захватил — хлопнул дверцей трейлера. И, пройдя

по остывающим камням, под пыльным торнадо поднятым лопастями вертолёта,

я забрался в дребезжащую кабину. И когда тот, покачиваясь и выхватывая

под собой участки пустыни лучом прожектора, наконец оторвался от земли,

я прильнул к стеклу, глядя на крупные словно размытые кляксы звёзды.

И уловил краем уха еле слышимый звук в вышине...

Это, Ангел хранитель назвал своё имя.

СТАРЧЕ.

К молодому отшельнику, Саровскому Серафиму, пришла пара мужиков за деньгами. У них деньги с собой все закончились до последней полкопейки,

со всадником на коне. Серафим им тихо улыбнулся и пригласил зайти к нему

в земляночку, под землёй, где было голо и ютно. Мужики, стали требовать

тогда денег у Серафима, чтоб ограбить его и богатыми к себе уйти.

Они кричали на него и ругались, топая по земляному полу ногами и лазали

по тесной земляночке, ощупывая прохладные стены её, пахнущие тёплой землёй. Копаясь в них своими ногтями среди бледных корешков, в поисках богатства

и скорой сытости.

— Отдавай нам все деньги, не то прибьём — кричали и шептали они,

переворачивая уже травяную подстилку на еловых ветках и разгребая под ней.

Серафим стоял возле яркого лаза, не заслоняя собою солнечный свет,

чтоб мужикам было посветлее искать и говорил им:

— Любимые мои, где ж взять-то их, когда нету? Откуда у Серафима копейки?

Ему монастырский послушник покушать носит, раз в три дня.

— Не веруем мы тебе! — кричали мужики и топали землю ногами — К тебе

странники ходят. Ты им помощь даёшь, а помощь людям денег сусветных стоит.

Отдавай!

— Нету у меня — говорил мужикам Серафим, а сам молитву читал.

Тогда мужики побросали свои поиски и принялись жадно пить холодную воду

из ведёрка возле лаза в земляночку и, тяжело дыша, с натугою там сопели.

— Прибьём тебя — решили мужики и принялись валить и пинать его на земляном

полу ногами — А сам не отдашь — насмерть прибьём — говорили они промеж собой, давая Сервафимушке пяточкой под вздох.

— Нету у меня, любимые — шептал Серафим — Были бы, все вам отдал.

Такого не жалко. Были бы...

— Врёшь, убогий! — шипели выпучив глаза мужики.

А один принялся даже прыгать ногами на груди Серафима, круша ему рёбра.

Покуда те не захрумкали под ним. И Серафиме тогда оставил себя..

Мужики пару раз пнули ещё бездыханное тело и, утеревшись, покинули

тесную земляночку, выбравшись оттуда на брызнувший свет. После чего —

в лесу от него скрылись.

Серафимушку нашёл опосля послушник, с едой для него, всего переломанного.

И отнесли его в монастырь неподалёку, чтоб там помирал.

Серафиме, коротко когда по дороге очнулся, сказал — чтоб лекаря не звали к нему.

"Лекарь тут не поможет" — монахам шепнул Серафим и надолго покинул себя

вместе с болью...

На третий день он открыл моргая глаза и плакал ими. И улыбался.

И боль утихала в нём. Потом напоили его из ковша, придерживая за горячую голову.

А он тихонько постанывал и улыбался всем, битыми губами..

Серафиме был далеко, когда к земляночке его подошли мужики.

Он стоял там коленями на Земле и, крестясь рукою на груди,

шептал губами молитву. А сам-то — был далеко..

Мужики подняли его с земли и вернули издалёка в его высокое, сильное

и молодое тогда тело. Которое могло, схватив мужиков за холщовую рубаху

возле холки, стукнуть потом лбами и выволочь на тенистый шум.

И положить там под сосной, рядышком с берёзой.

И Серафиме говорил с ними, как мог тогда, и всё объяснял.

Но те стояли на своём и были злы и голодны.

Злой разум их был не в себе и души голодны.

Без бога, они тосковали...

И морозец пробрал тогда Серафима.

И тьма сгустилась над ним. И день померк наверху.

и время течь не желало...

И взмолился Серафиме в Сердце своём к Богородице и,

во тьме — явилась ему. В окружении воинства сильного,

в окружении Славы и Сияния. И пещерка светилась вся,

как сокровище, как зарытый до времени клад.

Да мужики того не видели.

— Я пришла на Сердечный зов твой — сказала ему Богородица.

И Ангелы слышали повсюду тихий голос её — Что хочешь ты?

— Я не знаю, как быть — сказал Серафиме — Не знаю себя.

— Всё ты знаешь, любимый — говорила ему Богородица —

Душа твоя знает.

— Прибьют меня мужики. Не слушаются.

— Мужики сейчас не в себе — отвечала ему Богородица —

Враг засел и движет их. Выбирай...

— Ежели прибьют меня, как дальше? — спросил он.

— Дальше, так — отвечала ему Богородица —

Не поможешь многим, кто должен прийти в протяжении лет.

Не отмолишь, не утешишь, не простишь...

— Кого не прощу? — тихонько спросил Серафим.

— Других не простишь... с собою не примиришься.

Не будет тебя уже здесь. Далеко от этого будешь..

— А может, лбами их дружка об дружку стукнуть? — спросил Серафим —

Чтоб враг от них вышел? — и сердце в нём замерло...

— Стукни — отвечала ему Богородица — Но, не шибко.

И после, к ручью отнеси. Они сами уйдут и не вернуться.

Им так написано.

— Враг привёл их — сказал Серафим — И Господь попустил —

он помолчал, стоя на коленях в её благоухающем Свете.

— Встань мой любимый — говорила ему Богородица — Взгляни на меня.

Серафим поднялся и перевёл взгляд свой с края одежд на лице её.

И заплакал.

— Выбирай — тихонько сказала она — Ты волен.

— Кто любит — не волен — прошептал Серафим —

Кто любит, тот связан Любовью...

И всё горело вокруг — Небесным огнём, тихим.

И время ждало. И дышала там Вечность...

— Я выбрал — в тишине сказал Серафим — Дай мне чашу —

и голос его — услышали Ангелы.

И Пресвятая Богородица протянула ему пылающую Чашу.

И Серафим осушил её одним большим глотком.

И чаша начала валиться из его ослабевшей руки, устремляясь к Земле,

чтоб — стукнув по ней, перевернуться дном кверху, и замереть.

И последняя капля со стенок чаши, стекла и показалась за её край,

напитав пол. И наполнил землянку запах сладкий тогда и густой —

запах влажной земли промокшей от крови...

когда валили его мужики, что-то крича неразборчивое,

сквозь туго разгонявшееся сейчас время..

Серафиме лежал в монастырской кельице, не третий Божий день и,

прикрыв припухшие веки, быстро моргал там широко раскрытыми глазами.

Качаясь на волнах струящегося повсюду огня, в котором стояло воинство

с Богородицей впереди. И все ему улыбались.

— Ты не звал, но я здесь — молвила Богородица, подходя ближе и садясь

к нему на кровать. Она положила ладонь на горячий лоб Серафима —

Отныне, ты наш, Серафиме — сказала она глядя в глаза —

Отныне и навеки — и утёрла небесным платком, струящиеся из-под

прикрытых век его слёзы — Выбор сделан, любимый.

Теперь — ничто нельзя изменить.

Богородица склонилась и поцеловала его в восковой лоб.

— Поспи — сказала Она — Мы дальше пойдём, а ты отдыхай.

Ангел с тобой посидит.

В изголовье кровати сел сильный Ангел.

И, положив меч себе на колени — замер.

Свет уносил Серафима всё выше и дальше...

И боль оставалась далеко позади. И слёзы быстро подсыхали

от тёплого ветра, летящего на него сейчас со скоростью, за которой —

не поспевал уже свет. И черта горизонта стремительно надвигалась.

Становясь на глазах — Огненной завесой, скрывающей за собой —

Лице Бога Живого.