Halgen — Эпоха ЛОБОТОМА

Если попробовать представить себе Португалию перед глазами, то едва ли увидишь что-нибудь кроме двух морей. Синего водяного моря, и зеленого — виноградного. На этом — все…

Начало 20 века стало временем кризиса дворянства во всем мире. Массовые пушечномясые армии положили конец его родному занятию — сражениям и победам. В боях Нового Времени, где ружейный порох выжег былую доблесть меча и копья, места для рыцарей оставалось все меньше и меньше.

В России, где народ любит окончательность, дворянство было свирепо уничтожено. В других странах оно было старательно приближено в своем положении к прочим народным массам. Лишь прусская аристократия еще сохраняла свой аристократизм, который она донесла до 2 Мировой Войны, но оказалась не в силах перебросить его через эту черту, разрезавшую 20 век.

В Португалии дворянству приходилось не сладко. Когда-то аристократы отвоевали ее землю у сарацинов. Клочок за клочком, крупицу за крупицей. Каждая португальская виноградинка несет в себе капельку крови воина Реконкисты, потому португальский виноград столь и силен. Почуять его силу сможет всякий, кто отведает портвейна. Конечно, не «777» и не «Агдама»…

Португальские дворяне совершили бросок сквозь океан, и в поисках пути с Земли на Небо охватили огромные земли, превратившиеся ныне в страну Бразилию. Подобно губке, Бразилия впитала в себя самых сильных людей, и в радости от обретенной силы, оторвалась от мамы — Португалии.

С тех пор сама Португалия превратилась в смесь порта и виноградника. Воевать более не с кем. С одной стороны — более сильная Испания, биться с которой нет ни смысла, ни повода. С другой — океан. Можно идти сквозь него, в заморские земли, но… Не знающий иных ремесел, кроме виноделия, и не имеющий иных ресурсов, кроме земли и солнца, народ не может построить железного флота. Конец парусников стал для Португалии крахом ее некогда многообещающего морского пути. Так из Португалии испарилась идея войны и экспансии. А без них аристократия делается неотличимой от карикатуры на саму себя…

Аристократ 20 века по имени Эгаш Мониш брел по своему поместью. Кровью его предков блестели красные крупинки земли под его ногами, и той же кровью искрились созревающие виноградные ягоды. Кровь, доставшаяся от предков, стучала в сердце. Земля отвоевана, но сам он — воин без войны, все равно что виноградная лоза, под которой вместо благодатной землицы — асфальт большой дороги.

Сегодня он собирался на учебу в Италию. В наступившем времени все больше старинных аристократов, имена которых звучали, как звуки органа, теперь отправлялись искать счастье в науке. Может, в этом и продолжалось их воинское прошлое?! Как прежде воины с мечами врубались в новые пространства земной поверхности, так теперь люди науки прорываются в просторы, которые не видны человеческому глазу?! Но среди множества ученых еще не было ни одного португальца. Даже учиться пришлось ехать в далекую Италию. Неужто в мире 20 века потомки воинов его народа не отобьют себе простора в науке?!

Мониш оказался необычным студентом. Он как будто разделился на двух Монишей, которые смогли жить рядом, не мешая друг другу. И в то время, как первый постигал знания средневековых анатомов, второй не вылезал из любовных романов да из кабаков. Кое-кто из друзей и вправду думал, что у них учится два близнеца — Мониша, и мечтал увидеть их рядом. Но, не довелось, ибо Эгаш все-таки был один…

Вернемся же к Монишу — ученому. Его интересовало очень своеобразное направление европейской науки — поиски вместилища самого таинственного компонента человека, его души. Сначала в Европе было много последователей Востока, почитавших азиатского романтика Ибн Сину. Они под его влиянием видели место обитания души то в треугольнике мозг — печень — сердце, то добавляли к нему еще семенники (к обиде женщин) и получали четырехугольник.

Но с романтиками спорили анатомы, тщившиеся отыскать домик души с наибольшей точностью. Так, чтоб на разделанном трупе можно было сделать пальцем вмятину и сказать «здесь была душа, а теперь она отсюда — улетела!» Наука училась дробить исследуемый объект на кусочки и познавать его по частям, то есть — анализировать. Лишнее, что мешало анализу, по общему согласию решили просто отбрасывать за ненадобностью. Так и удалось доказать, что сердце — лишь живой насос для перекачки крови, а с печенью — еще хуже, она — очистительный фильтр.

Так все внимание анатомов и перешло к голове. Но мозги ведь устроены непросто, в них много-много всего напихано! Потому и от головы, как целого, пошли к ее частям. Гипофиз, эпифиз, мозжечок. В одно место мозга чуть ткнешь иголочкой, и — готово, сразу — смерть! Чем не доказательство присутствия души, если она раз — и вылетела?! Зато другие части мозга — еще таинственней… А гипофиз так аккуратно спрятан в сердцевине мозга, да еще на своеобразном костяном троне восседает. Тут сразу поверишь, что в нем и есть — душа!

Раздумывая над душеискательством предков, Эгаш осенился догадкой. «Ведь есть на свете душевнобольные люди… Если есть в человеке место, хранящее душу, то воздействие на него у душевнобольных должно, просто обязано изменить и течение болезни! Вот и будет доказательство того, что душа — как раз там! А заодно, кто знает, может и болезни эти лечить научимся!»

Скоро Эгашу представился случай увидеть строительного мастера, в голову которого вонзился железный штырь, но который при этом остался в живых. Бедняга споткнувшись упал на бетонную плиту, и стальное жало арматуры, пробив голову со стороны лба, разрушило часть его мозга. Пострадавший выжил, рану в голове ему зашили, и по счастью он избежал воспаления мозга. Можно было бы даже сказать о его полном выздоровлении, если бы сохранив внешнюю оболочку, он не сделался бы другим человеком…

Теперь бывший мастер на все вопросы отвечал односложно, и напрочь утратил всякое воображение. Просьба, чтоб мастер что-нибудь придумал, стала вызывать в нем лишь недоумение. Работать мастером он уже не смог, ибо перестал понимать чертежи и их связь с тем, что возводилось на стройплощадке. Пришлось ему снова сделаться простым каменщиком и укладывать кирпичи туда, куда ему указывали. «Кажется, будто пострадала сама его душа!» — подумал Эгаш, и от предчувствия успеха у него потеплело за грудиной.

Он отвез больного в клинику, где имелся аппарат Рентгена (в те годы их было еще сравнительно не много). Клиника находилась в Швейцарии, в горах, над их хребтами сияло чистейшее солнце. Выйдя на балкон, Эгаш рассматривал снимки прямо в его первозданных лучах. Так и есть, лобные доли больного повреждены до полного их разрушения! Осталась в нем душа, или она выпорхнула из разоренного гнезда, оставив бродить по Земле мясной призрак, тело без души?! Наука не могла дать на этот вопрос ответа.

Но сам Эгаш сошелся на компромиссной мысли о том, что душа в теле, конечно, осталась. Однако ее влияние на тело теперь снизилось до полного его отсутствия. Эгаш не желал отказываться от лавр ученого, открывшего место жительства души и научившегося впервые в мире лечить душевные болезни. Но не хотел он и сделаться душегубом в прямом смысле этого слова. Да еще, вдобавок, родителем живых призраков.

Примирившись с самим собой, Мониш взялся за опыты. Вот он стоит возле мертвой головы со слипшимися веками. Проделав в ней отверстие, он вводит в безжизненное нутро инструмент собственного изобретения, напоминающий крошечную бритву. Дырочка, кстати, необходима крохотная, всю голову распиливать не требуется. Чик-чик, и все сделано! Для уточнения результата можно распилить голову… Viva! Операция получилась идеальной, а времени потрачено — всего несколько минут! К тому же сделана она вслепую.

Потом пошли операции на наркотизированных собаках. Выяснить, есть ли у зверей душа Эгаш не сумел, ибо не мог обнаружить следов проявления души в их поведении. Зато он выяснил, что операция зверей не убивает, и они поправляются уже на другой день. Настала время сделать операцию человеку.

Этим человеком стал душевнобольной по кличке «мясник». Он в самом деле работал мясником, до начала своей болезни разделывая свиные, бараньи и говяжьи туши. Ну а после ее начала принялся разделывать туши человеческие, показывая столь же мастерское владение разделочным ножом. Жертв он находил себе по только ему известным признакам.

Его поймали. Но что с ним делать — не знали. Казнить его нельзя, ведь он — больной. Но и пожизненно изолировать — тоже сложно. А что как он убежит?! На чьей совести останутся новые жертвы?! И Эгаш предложил применить свой лечебный метод. С ним согласились, его приняли, как спасителя.

И вот инструмент, похожий на опасную бритву, вошел в голову «мясника». «Мои предки побеждали вражьи души, срубая головы сарацинам. А я делаю тоже самое точнее, срубая не всю голову, а лишь ее часть!» — раздумывал Эгаш, успокаивая свои руки, которые с первого раза, конечно — тряслись.

Все сделано. Эгаш вытащил свой инструмент из головы прооперированного и оглядел его. Лезвие было чистым, на нем не осталось и следов крови. «Бритва Оккама» — неожиданно дал он своему изобретению название, которое он отчего-то подобрал из философии. Некоторое сходство и в самом деле — налицо. Ведь «бритва Оккама» — мысленное отсечение от предмета его лишних смысловых сущностей. Тут же отсечение не мысленное, а — реальное, но тоже — сущности. Если считать душу — лишней…

Через пару дней мясник выздоровел и сделался точь-в-точь таким же, как тот строительный мастер, лишившейся своих лобных долей нечаянно. Его массивное тело было теперь отделенным от больной души, и могло выполнять какую-нибудь простейшую работу. Мясник более не был опасен. Желаний у него более не было, как у других не бывает рук или ног…

После Эгаш продолжал свою работу, и сделал много-много лоботомий. И еще он много ездил по странам мира, читал лекции, выступал на конференциях. Его везде хвалили, и два американца скоро приехали к нему, чтобы учиться.

Ученикам он рассказывал про то, как ему удалось обнаружить вместилище души, чего прежде никому не удавалось. А попутно Эгаш создал если не способ целительства душевнобольных, то, по крайней мере, вполне надежный метод защиты общества от них, если кто из них несет в себе опасность для других людей. Конечно, в Европе развиваются и другие психиатрические школы, например — психоанализ, или аналитическая психология. Но они пока что хороши для лечения истеричных дамочек и художников-психопатов, вылечить же их методами людей, подобных безумному мяснику, увы, невозможно…

Американцы слушали Эгаша, но при этом думали о своем. Они думали, что его открытие открыло дверь в новую эпоху — во времена массовой лоботомии. Ведь в обществе, где лишь ничтожное меньшинство людей имеет право на творчество, большинству остаются унылые места для жизни и работы. Потому для большинства людей присутствие души — излишне, и ее лучше всего отсечь, чтоб она не мешала прибавлению денежных единиц на банковских счетах. Те счета — и есть настоящие людские души, ибо они, а не что-то тайное и спрятанное в самом человеке, определяет ценность человека.

Потому люди, вероятно, скоро станут сами обращаться за лоботомией, она станет панацеей от всех душевных бед. И на этом можно будет сделать много денег, подняв тем самым собственную ценность, как людей!

Имя Эгаша ныне, вопреки его ожиданиям, известно лишь в весьма узких кругах ученых и историков науки. Но про изобретенную им операцию знают практически все. В конце 20 века и народы России согласились принять мир, в котором лишь лоботомия способна принести человеку счастье.

Вот описание этой операции:

1. Внешним анестетиком обрабатывается участок кожи над глазами и делается горизонтальныи надрез. Пациент, проводящий операцию на себе, должен ограничиться минимальной анестезией, потому что в противном случае глаза не будут фокусироваться. Специалисты рекомендуют проводить само-лоботомию без наркоза.

           2. В надрез вводится узкое металлическое лезвие, под углом в 15—20 градусов к вертикали. Лезвие должно вводиться вверх, до соприкосновения с упругими внутренними оболочками мозга. Следует вырезать лезвием конус из тканей мозга с вершиной в переносице и основанием около 3—4 сантиметров. Поскольку мозговые ткани нечувствительны, пациент не испытывает дискомфорта, за исключением обычных при такой операции неудобств.

           3. Следует ввести в надрез гибкий зонд с отверстием для оттока жидкости, для удаления избытка крови и клеточной массы. Hадрез зашивается.

Товарищ Хальген

2012 год