Типичное городское приключение

сначала оно было похоже на невнятный гомон. Оно доносилось из-за того самого угла, за коим скрылся Янсен. Три секунды все было в пределах нормы. Затем...

затем раздалось ультра-звуковое:

-СТОЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯТЬ!!!

И из-за угла выскочил встрепанный Твигги с горящими глазищами на пол-лица. Со скоростью хорошо разогнавшегося паровоза и грохотом, который вполне могло произвести стадо слонов, не переставая визжать, Твигги ворвался в размеренную и спокойную жизнь отдыхающего Роберта. На заднем плане, среди поднятой ботинками на двадцати-сантиметровой платформе пылевой завесы, было видно, как Энди, маленькое блестящее пятнышко, пытается принять роды у темного угла. Младенец — судя по всему, злополучный Янсен, — определенно не хотел появляться на свет, несмотря на маловразумительные уговоры блестящей и переливающейся акушерки.

Твигги рывком поднял Роберта на ноги и не менее шустро спрятался за его спиной, заверещав прямо в робертовское ухо:

— Я поймал его! Лови готелку на живца!

С другой стороны улицы донеслось ехидное:

— На двух живцов достовернее будет!

Роберт дернул правой бровью и затянулся сигаретой. Обоих он знал давно и прочно, и, в принципе, предполагал, чем дело кончится.

В ухе зазвенело, когда Твигги вновь открыл рот:

— СЗАААААДИИИИИИ!

Энди оглянулся, выпустил свою жертву и ретировался поближе к Твигги: островок безопасности, старые развалины. Янсен остался сидеть на пятой точке, ошарашенный и внезапным нападением, и неожиданным падением.

С другого конца улицы донесся шум. Приближались готелки.

Как стая рыб, эти очаровательные, одетые в черное создания чинно плавали по улицам и не представляли никакой угрозы: ровно до тех пор, пока им на глаза не попадался какой-нибудь симпатичный молодой человек. Тогда прекрасные и плавные рыбы превращались в бешеных пираний. И вот прямо сейчас, растеряв весь свой поэтический лоск, с другого конца улицы, с диким визгом и нецензурной бранью, в сторону места действия и застывших на ней действующих лиц, отчаянно размахивая руками, бежал Деворвин, смешно задирая ноги. Рядом, не торопясь, но и не отставая, чинно шел Пианист. Оба составляли собой самый знаменитый поэтический дуэт Города.

Сидящий в подворотне Янсен хлопал глазами, глядя, как мимо чинно вышагивает манерный, одетый с иголочки, в стиле девятнадцатого века человек. Идеально белая кожа, рыжие волосы, собранные в аккуратный хвост, притаившаяся в углах рта ехидная улыбка, прямая осанка, гордо поднятая голова — форменный аристократ произвел на Янсена неизгладимое впечатление. Рядом с этим небесным созданием бежал, комично задирая ноги, не менее высокий человек. Черные вьющиеся волосы, видимо, ранее заплетенные в хвост, представляли собой колтун, глаза были выпучены, рот разинут в истошном вопле: ультразвук у Деворвина, как выяснилось, получался отличного качества. Вся его одежда— особенно верхняя часть — представляла собой форменные лохмотья, и на теле его были видны следы отточенных ногтей и губной помады.

Они пронеслись мимо довольно быстро, но фотографическая память Янсена запечатлела их навсегда. В следующие секунды поле обзора Янсена было пусто. А затем...

Сначала он услышал шум, странный шум. И у него сложилось стойкое впечатление, что где-то рядом прорвало плотину. Затем он услышан улюлюкание. А затем у него потемнело перед глазами.

Сначала он решил, что ослеп. Затем он начал различать редкие вкрапления красного и синего, и снизошла на него истина.

Янсен был послушным мальчиком и доверял своему инстинкту самосохранения. Он вскочил на ноги и побежал прочь сразу, как только заметил брошенный на него заинтересованный взгляд неожиданно замедлившейся готелочки.

Готелочка сунула в рот два пальца, залихватски свистнула, черная готичная стая пираний замерла и синхронно повернулась в ее сторону. Янсен бежал сломя голову и не видел ни повелительного взмаха рукой, ни слаженного деления войска, ни последующего захвата цели в клещи.

Как он вышел из окружения — осталось загадкой даже для него.

Чуть дальше, на расстоянии нескольких кварталов, на островке безопасности, Энди и Твигги загибались от хохота, катались по полу, сучили лапками. Роберт кашлял, подавившись сигаретным дымом. Пианист, еле сдерживая приступы смеха и тщетно пытаясь удержать серьезное укоризненное выражение лица, наблюдал, как матерящийся и исцарапанный Деворвин выковыривал из своих спутанных роскошных волос, длиной до талии, обломки накладных ногтей. Время от времени Деворвин останавливался, шел красными пятнами и вопил, топая ногой и тыча пальцем в грудь Пианиста.

— Это все Ты! Ты! — визжал он, как недорезанный поросенок.— Если бы не ты сказал им, что на мне нет трусов, они бы и не полезли проверять!

Каждая его реплика вызывала приступ гогота.

Чуть дальше от островка безопасности, Тайю в гримерной расчесывает свои зеленые волосы. Комнатка невелика, впрочем, как и сам клуб с непримечательным названием: в "Горгулье" было мало посетителей, да и завсегдатаев было немного. Буквально сегодня он устроился на работу в это заведение, и именно сегодня у него первое выступление.

Части мозаики вставали на место.