мой друг атака

На вид ему было не больше семнадцати, но на самом деле буквально через несколько часов ему должно было исполниться двадцать. В какой-то степени это послужило причиной для снятия табу, им же на себя наложенного, и теперь, с упертостью барана, он поднимался по лестнице.

Пешком.

На пятьдесят девятый этаж.

Звали же этого настойчивого молодого человека коротко: Атака.

Пристрастие к крышам было у него давнишней болезнью. При каждом удобном случае он старался забраться как можно выше, чем выше— тем лучше, чем чаще— тем прикольнее. Если бы Город был нормальным местом, родители Атаки отвели бы его к психотерапевту и он бы считался ненормальным, нарастил бы себе большую порцию комплексов и, возможно, так и умер бы обычным человеком, без всяких отклонений и внезапных помутнений рассудка. Но Город не был нормальным местом, психиатров там было ровно два, и уж к ним Атака предпочел бы не попадать ни в коем случае. Больше всего Городские психотерапевты походили на маньяков-патологоанатомов, и, похоже, большую часть своих пациентов они оставляли в морге. Уж кому, как не Атаке, распознавать маньяков с первого же взгляда! Ведь буквально три года назад он сам был маньяком.

Правда, неудачно.

Если бы не его лучший друг Озноб, буквально спасший ему жизнь и по пути выбивший пару зубов, Атака бы не поднимался сейчас по лестнице.

В общем-то, если быть совсем честными, если бы Озноб не захотел свой потрепанный жизнью телефон из брошенной квартиры, и если бы Богомерзость не спрятал подарок на день рождения на крыше, Атака бы и не нарушал данное самому себе три года назад табу.

Слишком много "если". Иногда Атаке казалось, что его жизнь состоит из сплошных "если", "почему" и "какого лешего?!" Причем у каждой фразы должен был быть свой исполнитель.

"Если" он мысленно отдавал едва знакомому Роберту, длинному и нескладному, язвительному и тихо говорящему, вечному курильщику без определенного места жительства. "Почему" он мысленно отдавал спине Озноба и его разноцветным проводам, источнику дохода.

"Какого лешего?!" логично доставалось обладателю истеричной манеры разговора и соответствующему тембру голоса, бывшему соседу Атаки, вечно всклокоченному Твигги.

Богомерзость, предпочитавшего разговаривать с Атакой путем блокнота, он вообще предпочитал не брать в расчет так же, как и дружка Твигги, блестящего как конфетный фантик, чьего имени Атака не знал. Тот вообще общался с Атакой исключительно через Твигги, как переводчика, что было очень обидно и жутко раздражало.

Размышляя так о судьбе своей, Города и всего-всего, Атака и не заметил, как забрался прямиком на пятьдесят девятый этаж. Он хотел начать с простого: с подарка Богомерзости и встречи первых минут своего дня рождения, а драгоценный телефон Озноба забрать потом, по возвращении обратно, вниз, на темные и широкие улицы Города.

Ни Атака, ни Янсен, располагавшийся несколькими этажами ниже, даже не подозревали, что их ждет в дальнейшем.

Тем временем, на другом конце города, в клубе "Неон Леон", самом известном клубе, Тайю, лучший танцор, в последний раз пожал руку всегда выступавшему там Детке. Покидая гостепреимные стены сего славного заседения, в добрых два метра толщиной, он позволил себе едва заметную, но безумно грустную улыбку. Улыбку человека, в чьей душе спрятана тайна настолько мрачная, настолько болезненная, что ее можно было бы сравнить с тяжестью якоря, тянущего танцора к земле и ниже, а ниже, казалось бы, просто некуда. Если бы Тайю был человеком, его ждала бы поистине печальная участь, депрессия, потеря смысла жизни и прочие вытекающие из его положения прелести жизни. Но Тайю человеком не был. И прямо сейчас он намеревался коренным образом изменить свою разрушенную в одночасье жизнь.