Богомерзость

Казалось бы, его друг нигде не работал, ничем не занимался, слонялся по улицам без дела да надоедал Ознобу, но при всех этих странных привычках он был ужасающе пунктуален. Это смешило Богомерзость, но он никогда не смеялся. Богомерзость вообще уже много лет не производил никаких звуков, кроме скрипа высоких, начищенных сапогов на платформе да скрипа карандаша по бумаге. Фетиш и способ общения всегда шли с ним рука об руку.

Как и предполагал Богомерзость, Атака действительно появился вовремя. Секунда в секунду, как у него это получалось— он не знал и сам. Более того, Атака даже и не подозревал о своей уникальной способности: он никогда не следил за временем и никогда не держал при себе таких сложных механизмов, как, например, часы.

Вообще-то, все, кто имел хоть какие-то контакты с Робертом, быстро отучались носить часы и вообще пользоваться ими.

Атака фактически вывалился из двери, ведущей на крышу. Высота никогда не пугала его, с первым же шагом его точеное лицо расплылось в отвратительно довольной ухмылке. Он повел плечами, потягиваясь и жмурясь, как довольный кот, вспоминая давно забытые ощущения текущей по венам свободы, даруемые ему каждой покоренной крышей. Здесь, на крыше, при прямом контакте с небом, он не чувствовал давления высоченных зданий Города.

Богомерзость терпеливо ждал, когда Атака насладится своим подарком на двадцатилетие.

Прямо позади Богомерзости возвышалось здание с ломтиком лимона: огромный небоскреб, украшенный гигантским колесом, самая знаменитая часть Города, так или иначе видная из любого окна, из любого здания, из любого переулка. Издалека очертания колеса на этом небоскребе напоминали насаженный на край стакана лимон— так и возник сей мем локального действия.

Атаке потребовалось не больше десяти минут, чтобы окончательно почувствовать себя собой. Открыв миндалевидные зеленые глаза, он увидел Богомерзость. Как всегда, с большим листом. На листе было написано: "Behind you".

Богомерзость никогда не говорил. Богомерзость никогда не писал на общепринятом языке. Богомерзость едва заметно улыбнулся, когда Атака едва заметно кивнул и посмотрел согласно указаниям свыше.

Если быть совершенно честным, то такого подарка он не ожидал.

Городской закат— зрелище неимоверно редкое, встречающееся, фактически, раз в жизни. Небо в Городе всегда затянуто облаками, редко когда солнце все же достигает пределов земли. Город больше похож на огромное мировое дно, почти бездонная яма, полная бездельников, безнадежности, запустения и оглушающей, почти бесконечной тишины.

Подарок Богомерзости был поистине бесценным.

Янсен открыл глаза вновь приблизительно через два часа. Он и сам не заметил, как вырубился, видимо, пропажа прошлой жизни оказалась для него сильнейшим потрясением.

Подумав так, он хмыкнул — хмыкнул невесело, позволив себе кривую улыбку.

Теперь, по истечении пары часов, масштаб трагедии не так пугал. Ужас медленно уступал место злости и решимости, а воображение уверенно начало рисовать сцены казни возможного виновника нынешнего положения дел.

В том, что есть самый крайний, Янсен не сомневался ни секунды: крайний есть всегда, во всем и везде— так учила его мать, ведущий специалист Службы Контроля за андроидами.

Немного помявшись, Янсен сел, затем встал. Взгляд его зеленых, сузившихся глаз, не предвещал ничего хорошего ни городу, ни его жителям.

Несколькими точными движениями, как будто бы вернувшимися к нему из его далекой молодости, он отряхнул от пыли свои черные джинсы и белую рубашку. В следующую минуту он, выудив из-под кровати свои ботинки, завязывал шнурки. Хоть он и любил свою жену, покидать дом он привык быстро: а значит, привычку одеваться с бешеной скоростью никто не отменял.

Сидя на краешке кровати, он аккуратно затянул последний узел. Пора было искать ответы, пора было жить дальше. С этими мыслями Янсен поднял глаза, впервые посмотрев в окно.

Сквозь толстый слой пыли угадывались очертания темных и огромных зданий, в немногих окнах которых горел свет. На улице темнело, и в этом полумраке, подкрепленным слоем пыли, соседние дома напоминали плывущие по морю крейсера с едва заметными сигнальными лампами, горящими только ради предотвращения столкновения одного судна с другим. Это зрелище завораживало, завораживало настолько, что Янсен и думать позабыл почти обо всем, что его смущало и беспокоило: начиная с потерянного прошлого и заканчивая полным отсутствием освещения на улицах Города.

И именно в этот момент вернувшийся за телефоном-артефактом Атака чихнул и неуверенно произнес:

-Роберт, ты что ли?

На другом конце города, совершенный до безумия, до той грани, после пересечения которой объект превращается в фетиш, а человек получает звание бога, Тайю, тонкий и стройный, пересекал широкую дорогу, и в глазах его, имевших странный серебристый оттенок, плясали тени печального и беспробудного прошлого.