Незадолго до окончания училища, я попал на пьянку. Не помню, по какому поводу и даже где она была. А утром я обнаружил, что комсомольского билета нет. Куда ж я его дел? То ли выпал он у меня, то ли дал кому посмотреть? Но с тех пор я его больше не видел.
А тогда, да еще перед окончанием училища, не было греха страшнее, а преступления ужаснее, чем потеря комсомольского билета. Я ночью в канцелярию роты прокрался, из учетной карточки номер своего билета выписал. Потом по этому номеру комсоргу взносы платил и с учета снялся. В полк уехал, а так и не признался
Когда нас по эскадрильям распределили, познакомился я с комсоргом — Толя Скляров, старший лейтенант, второй штурман. Произвел он на меня впечатление своего парня. Ему я о своей беде рассказал. Только не стал всю подноготную выкладывать. Сказал только, что пока в поезде на Дальний Восток ехал, какая-то падла решила, что у меня денег полно. Вот билет с частью денег из мундира выкрала. В поездах и не такое случается.
Толя меня внимательно выслушал. Фамилию-отчество записал. Что-то еще, не помню, спросил и убежал куда-то. После обеда ко мне подходит.
— Иди, — говорит, — в политотдел, к комсомольцу дивизии. Там что надо заплатишь. Фотки, две штуки, у тебя есть? Есть! Вот их отдашь, и тебе новый комсомольский билет выпишут.
Я ушам своим не поверил. Как? Без всякой публичной казни, вот так просто восстановят комсомольский билет!? Быть этого не может! Но пошел, сделал все, как Толя говорил. Оказывается, и казнь моя уже прошла, и комсомольское собрание было, и я там каялся в содеянном злодеянии, и товарищи меня гневно осудили. Все это было. На бумаге. Я сам протокол собрания читал. И когда он все это успел? Вот это парень!
На другой день он поинтересовался, получил ли я билет? Я поблагодарил. Он сказал, что пустое. Потом спросил, не хочу ли я среди матросов вести кружок изучения истории Тихоокеанского флота? Я ответил, что я и сам ее не знаю. Но после такой помощи с его стороны, отказать ему я не мог.
— Вот и чудненько, — сказал Анатолий и похлопал меня по плечу. — Ты в библиотеку сходи, там тетка умная, она тебе книжки подберет.
Я пошел в библиотеку. Там мне и впрямь три книги по истории Тихоокеанского флота дали. Пошел я к занятиям в кружке готовиться. К первому занятию я тетрадку школьную исписал. Труд для меня каторжный — только из училища.Я думал, что до академии, если поступлю, писать ничего не буду. А Толя все подгонял. При каждой встрече спрашивал, когда первое занятие в кружке будет?
Вторым шагом было навербовать себе любителей истории Тихоокеанского флота. Офицеры и прапорщики сразу отпали. Они или и так прекрасно знали эту историю, или были задействованы в художественной самодеятельности. Как бы там ни было, изучать они ничего не хотели. С матросами та же история получилась. Они все уже состояли в различных кружках. И в кружке бального танца, и, поголовно, в хоре, и в кружке изучения истории авиации, и, главное, в кружке этики и эстетики. Глядя, как наши матросы очищали верхние отделы органов дыхания, я подумал, что этот кружок, наверное, только начал свою деятельность. Было загадкой, когда эти матросы служат. Или днем они в кружках учатся, а ночью на стоянке работают, или наоборот. На сон у них времени, по идее, быть не должно.
Итак, добровольно (а как еще иначе?) изучать историю Тихоокеанского флота никто не хотел. О чем я и доложил неугомонному комсомольскому вожаку.
— Ты к занятию с кружком готов? — спросил Толя.
— Д-да, — не очень уверенно выдавил я.
— И хорошо. Когда все уйдут на стоянку, подойдешь к старшине эскадрильи. Он будет в курсе и организует тебе кружок.
Я пришел в казарму и представился старшине.
— Ща сделаем, товарищ лейтенант! — заверил он меня.
Действительно, минут через пять посреди казармы на табуретках сидело семь — восемь матросов. Я представился им. Объяснил, что служить на флоте и не знать его историю — просто смешно. Это непременно должно помочь им в повседневной жизни и службе. Удивительно, что в течение такой непродолжительной речи половина моей аудитории успела уснуть. Я очень хотел, чтобы и вторая половина спала и не слышала тот бред, который я преподносил.
Занятие было рассчитано на два часа. Но я не смог слишком много запомнить, поэтому стал читать по тетрадке. Странно, но тетрадного материала хватило только на десять минут. Надежда на то, что матросы будут задавать вопросы, провалилась в самом начале. Сколько ни взывал я к ним, я смог только убедиться, что наших матросов совершенно не интересует история Тихоокеанского флота. Я пошел на хитрость и попытался прочесть им тот же материал второй раз. Но как бы крепко ни спала аудитория, всегда найдется паршивец, который внимательно слушает. Среди моих тоже нашелся такой. Я не успел прочесть второй раз еще и первую страницу, как он поднял руку и заявил, что это они уже слышали.
В полной растерянности я лихорадочно размышлял: что бы такое из истории, пусть не Тихоокеанского, а вообще любого флота, пусть даже пиратского, вспомнить. Тут вся аудитория, до того мирно спящая, проснулась и с интересом уставилась на меня. Я стал рыться в своей тетрадке и других бумажках, между лопаток скатилась первая капля пота. Лицо залила предательская краска. Я так бесславно и испарился бы или стек сам себе за воротник, если бы меня не выручил старшина эскадрильи.
Он подошел ко мне и так, чтобы слышали матросы, зашептал мне на ухо:
— Товарищ лейтенант, это заступающий суточный наряд. Им готовиться и отдохнуть надо.
Если бы не матросы, я расцеловал бы старшину. Я, довольно фальшиво, выразил надежду, что первое занятие понравилось матросам, принесло большую пользу, и мы вскоре продолжим изучение истории славного Тихоокеанского флота. У меня в памяти осталось ощущение медленной пытки, и я подумывал о подаче рапорта с просьбой о переводе на любой другой, даже пиратский, флот.
Надо было как-то погасить сэкономленные полтора часа. Бочком и партизанскими тропами я пробрался в библиотеку. Там я уселся готовиться ко второму занятию, которое, к моему счастью, так никогда не состоялось.
Каждый раз, когда Анатолий спрашивал меня, как идет изучение истории Тихоокеанского флота, я, потрясая издали кипой бумажек и тетрадок, говорил, что прекрасно. Хотя на самом деле мне не удалось провести больше ни одного занятия. Добрый старшина, каждый раз, завидев меня, или старался исчезнуть, или заверял, что сегодня никак нельзя. Я с облегчением вздыхал, выдавая этот вздох за сожаление. Все матросы эскадрильи, даже те, с которыми я никогда не встречался, завидев меня, останавливались и не спускали с меня стеклянных глаз. Я искренне надеялся, что матросы не вспомнят никогда ни меня, ни мой кружок. Впоследствии оказалось, что я жестоко ошибался.
Толя во всех своих выступлениях на комсомольских и партийных собраниях в актив комсомольской организации, руководимой им, неизменно добавлял и функционирование кружка изучения истории Тихоокеанского флота. И это приносило ему ощутимые дивиденды.
Обеспокоенный состоянием воинской дисциплины, а она беспокоила его всегда, командующий авиацией Тихоокеанского флота устроил объединенное собрание комсомольского актива дивизии. На этом собрании комсорг соседнего полка долго пережевывал свои достижения и рассказывал, как хорошо ведется у них воспитательная работа. Видно было, что командующего, приехавшего дать дрозда, это совсем не устраивает. Ему надо было крови, море крови. Толя это увидел и кровищу обеспечил. Он взял слово.
С первых фраз он разрушил иллюзию партийного руководства соседнего полка о благополучии. Он припомнил им все негативное, что произошло в полку за год, включая все предпосылки и недостатки в летной работе. Он не поленился и, сходив в комендатуру, выписал все случаи задержания матросов соседнего полка. Во всем, что произошло, он обвинил комсорга лично. С непримиримостью Савонаролы он высказался о стяжательских наклонностях комсомольцев этого полка.
— Только и знают, что ходят за начальником политотдела и клянчат места в детском садике, работу для жен и отдельные квартиры. Моя жена меня тоже донимает: попроси квартиру, пусть меня на работу возьмут, пусть дочку в детский садик устроят. Я ей говорю: «Товарищ жена! Начальство лучше знает, кому давать квартиру, а кому нет». Главное — это летная работа и воинская дисциплина. Когда тут все вопросы будут решены, вот тогда можно просить, но не раньше. И хотелось бы знать, что делается в братском полку для улучшения воинской дисциплины? Вот, например, у нас…
Он перечислил все кружки, которые якобы работают у нас, в том числе и кружок изучения истории Тихоокеанского флота. При этом командующий одобрительно поднял брови, как бы говоря: «О!». После собрания, на котором от комсомольцев соседнего полка и пыли на ветру не осталось, командующий выразил желание сфотографироваться с Анатолием. Мы все видели это фото, и было неясно, кто важнее и значительнее — Толя или командующий. Командующий потом долго разговаривал с комдивом и начальником политотдела, часто кивая в сторону скромно стоящего поодаль Толяна.
С этого момента звезда Анатолия вошла в крутое кабрирование, то есть пошла вверх. И сейчас, через сорок лет, стоит в присутствии служащих тогда в 143-й дивизии сказать «Товарищ жена!», как вам тотчас же скажут, кому принадлежат эти бессмертные слова. Квартиру, работу для жены и место для дочки в садике он получил в течение недели. Его тут же поставили штурманом корабля. Но после первого полета по треугольнику (для штурмана сущие пустяки), где он едва не умудрился потерять ориентировку, его решили продвигать по политической линии. И уже через полтора года направили в военно-политическую академию. Когда он ее окончил, его почему-то не повысили в должности и он (это с академическим образованием !) несколько лет проработал в должности замполита эскадрильи. Для этого совершенно не надо было оканчивать академию. А когда все-таки дали ему полк, оказалось, что он развелся с «товарищем женой» и сильно и много пил. Дальнейшая судьба его мне не известна. Но если на этом его карьера закончилась — жаль. Он был бы удачным дополнением современным конъюнктурщикам.
А кружок изучения истории Тихоокеанского флота еще года три существовал… на бумаге. Толя уже был в академии, сменилось два поколения матросов, и наш полк в ходе каких-то учений забросили на Сахалин. Там офицеры, воспользовавшись антрактом, разбежались по местам обычных утех. И только я со Стасом почему-то задержались в части. Тут я и попался на глаза замполиту эскадрильи:
— Саша, матросы брошены и предоставлены сами себе. Пойди и проведи с ними занятие по изучению истории Тихоокеанского флота.
Я долго не мог понять, о чем идет речь, а когда вспомнил, приготовился долго и нудно оправдываться, что материалы дома, что я не знал… и так далее. Но Стас толкнул меня в бок и я сказал: «Есть!» Замполит обрадовался, вот и хорошо, и тоже исчез. Я, помня свой первый и последний опыт в преподавании пресловутой истории, уставился на Стаса.
— Начальству перечить без нужды не надо, — веско заметил он, — пойдем и проведем.
— А ты что, историю флота знаешь?
— Нет. Я кое-что другое знаю.
Мы зашли в помещение, отведенное матросам. Там царила обстановка барака расконвоированых «химиков». Матросы сидели или валялись на четырех и даже пяти ярусных койках. Они курили, играли в карты и пели какие-то похабные песни под гитару, звучавшую где-то под потолком. Наше появление не произвело на них никакого впечатления.
— Внимание, — крикнул Стас.
Но его никто даже не услышал. Тогда он подошел и решительно потряс пятиярусное строение, на вершине, которой расположился невидимый в клубах табачного дыма гитарист. Потряс он довольно сильно, так что гитарист едва не спланировал нам на головы.
— Внимание! — еще раз крикнул Стас и в наступившей тишине спросил. — Что вы должны сказать, если вас спросят, чем мы с вами тут занимались?
— Изучали историю Тихоокеанского флота, — почти дружно ответили матросы.
— Ну, то-то же, — строго сказал Стас, и мы вышли на улицу.
— Убей Бог, не пойму, откуда они знают про кружок истории Тихоокеанского флота? Я первый и последний раз проводил с матросами занятие года три назад. И то всего двадцать минут, а они все спали.
— Очевидно, у тебя впечатляющий стиль проведения занятий. Их это настолько поразило, что они из поколения в поколение об этом рассказывают и показывают тебя.
Да, массы, как женщина, если они на тебя не смотрят, это не значит, что тебя не замечают. Особенно если ты где-то вляпался.