vavikin — Суккубус 2.1

Шел 1922 год.

Кадиллак подпрыгивал на ухабистой дороге, вызывая икоту. Вечерело. Водитель включил фары. Желтое пятно света замаячило перед капотом, словно солнечный зайчик, за которым бегает глупый котенок. Девушка. Она сидела на заднем сиденье, и Дэнни, водитель, чувствовал запах ее дорогих духов. Черная вуаль скрывала верхнюю часть лица. Открытыми были лишь губы. Длинный мундштук и сигарета. Затяжка. Синий дым из приоткрытого рта. Дэнни заставил себя смотреть на дорогу. Деревьев по бокам становилась все больше. Их зеленые листья шелестели на ветру. А небо продолжало темнеть…

Поместье миссис Леон. Чернокожий мальчик заглянул в машину и побежал открывать ворота. Высокие кованые створы были слишком тяжелыми для него, и Дэнни видел, как скользят босые ноги мальчишки.

— Давай помогу, — сказал он, выйдя из машины.

— Нет, синьор! Нет! — замотал головой мальчишка. Его черная, лоснящаяся от пота спина хранила на себе отпечатки плети.

— Никто не увидит, — пообещал Дэнни. Мальчишка запрокинул голову, посмотрел ему в глаза и вытер ладонью пот с лица.

— Вы очень добрый, синьор, — он снова начал толкать тяжелые створы.

— А ты еще слишком мал, — сказал Дэнни. Ворота действительно были тяжелыми, и Дэнни поразился, откуда в мальчишке столько силы, чтобы сдвинуть их с места.

— За фонтаном направо! — прокричал ему негритенок, когда Дэнни уже проезжал мимо него. — Там можете оставить машину.

«Вот и весь день», — подумал Дэнни. Рядом с пыльным «Паккардом» остановился новенький «Форд-Т». Водитель в тройке помог выйти высокой женщине в вечернем платье. Она взяла его под руку, и они ушли. Дэнни закурил, разглядывая приютившийся в тени «Студебекер» с разноцветным балдахином. На фоне остальных машин с жестяным кузовом он выглядел доисторическим мамонтом, потешаясь над которым, можно было убить какое-то время.

— А разве вы не пойдете в дом? — спросил у Дэнни подбежавший негритенок.

— Я всего лишь водитель.

Негритенок просиял.

— Это хорошо! — сказал он, подобрал выброшенный Дэнни окурок и затянулся. Щеки его вздулись, глаза вылезли из орбит. Он попытался сдержать кашель, но не смог. Дэнни рассмеялся. — Какие крепкие! — пожаловался негритенок, тяжело вздохнул и снова затянулся. Новый приступ кашля и слезы из покрасневших глаз. — Ух! — негритенок зажал ладонями уши. Дэнни хохотал. Третья затяжка. Казалось, негритенку нравится веселить своего нового друга.

— А твои родители знают о том, какие фокусы ты здесь проделываешь? — спросил Дэнни сквозь смех. Негритенок покачал головой, выбросил окурок и убежал. Его голые пятки сверкали в сумерках неестественной белизной. Дэнни вышел из машины и огляделся. День выдался слишком жарким, и его рубашка была мокрой от пота. Журчавшая в фонтане вода напоминала о свежести и прохладе. Ее струи стекали по бронзовым лепесткам распустившейся розы, из центра которой и бил фонтан. На губах Дэнни ощущалась соль, а лицо зудело от дорожной пыли и пота. Большой дом с белыми каменными колоннами своими размерами и мощью мог подавить всякого, кто вступит на его порог. Циркулярные арки переплетались между собой. Массивная мраморная лестница вела в портик с колоннами, в глубине которого находились парадные двери. Крыша была двухскатной с треугольным фронтоном над портиком. «Видал и получше», — подумал Дэнни. Барельефы, чертежи, вдохновение… «Где-то здесь должен быть бассейн или пруд», — думал Дэнни, надеясь, что до наступления сумерек ему удастся умыться или, если повезет, то искупаться. Он вспомнил о негритенке. Послал к черту большой слоеный торт, претендовавший называться домом, и отправился на поиски мальчишки.

Он нашел его недалеко от двух этажного цилиндрического строения, облицованного мрамором и увенчанного куполом. Негритенок стоял возле скромного каменного надгробия, и глаза его были закрыты. Дэнни тронул его за плечо. Негритенок вздрогнул и попытался вырваться, а когда понял, что убежать не удастся, упал на колени и начал просить прощения.

— Я всего лишь хотел помыться, — сказал Дэнни.

— По… по… помыться? — Негритенок поднял голову и просиял. — А, это вы. Простите, сеньор, что не узнал.

— Что ты здесь делал?

— Ничего.

На надгробие было выбито имя и дата жизни.

— Бенджамин? Это твой отец?

— Да, сеньор. Мадам Себила говорит, что он был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь.

— Мадам Себила?

— Миссис Леон.

Дэнни вспомнил следы плети на спине негритенка.

— Матери у тебя, конечно, нет?

— Нет, сеньор.

Дэнни закурил, покрутил в руках пачку и предложил сигарету негритенку.

— Как насчет того, чтобы мне где-нибудь помыться, сын Бенджамина?

— В доме есть хорошие ванны, сеньор.

— Э, нет. В доме я такой же изгой, как и ты.

— Вы можете искупаться в пруду.

— А как насчет бассейна?

— Бассейн рядом с домом, сеньор!

— Думаю, я готов рискнуть.

Негритенок провел его по аллее дикого винограда, заставил свернуть в заросли эвкалипта и вывел на поляну, где наливались соком красные бутоны мака. В центре поляны стояла статуя из белого мрамора. Грудь Афродиты была обнажена, искушая идеальными формами.

— Идите прямо, сеньор, и никуда не сворачивайте! — сказал негритенок. Дэнни хмыкнул и заставил себя отвести взгляд от Афродиты.

Белый мрамор бассейна начинался сразу, как только заканчивались владения зрелых лилий и жимолости. Растительный мир подобрался к бассейну так близко, что сделай Дэнни еще один неосторожный шаг, и голубая вода скрыла бы его с головой. Пара стрекоз затаилась, присев на голову каменного купидона. Дэнни боязливо глянул на сводчатые окна дома. Нет. Никто, похоже, его не заметил. Замысловатая форма бассейна скрыла от Дэнни спуск в воду.

— К черту приличия! — буркнул он, снимая рубашку. Оставшись нагишом, он разбежался и прыгнул в бассейн. Теплая вода облизала тело. — Кайф! — Дэнни перевернулся на спину, набрал полные легкие воздуха и замер. Залившая уши вода гудела тишиной. Небо темнело, напоминая о предстоявшей ночи. Две девушки в изрядном подпитии вышли из дома.

— Похоже, мы заблудились, — икнула одна из них.

— Ну и черт с ним! — икнула вторая и поцеловала первую в губы.

— Что это только что было? — спросила первая, шатаясь, толи от вина, толи от поцелуя.

Вторая засмеялась, подтянула к поясу подол длинного платья и побежала вдоль бассейна. Когда мрамор под ногами закончился, она остановилась и тупо уставилась на поляну жимолости и лилий.

— Все. Дорога кончилась! — объявила она и снова икнула. Одежда Дэнни попалась ей под ноги. — Это что еще за… — она приложила руку к груди, пытаясь не икать.

— Что там, Мередит? — ее подруга, пошатываясь, шла к ней.

— Не знаю. — Она подняла пропахшую потом рубашку. Ее узкие ноздри неестественно раздулись, втягивая исходивший от рубашки запах. — Пахнет самцом, — заявила она.

— Правда? — ее подруга подцепила ногой брюки. — Может быть, их специально оставили здесь? — она икнула. — Что если это должна быть какая-нибудь игра?

— Игра? — Мередит подняла мужские трусы и приложила их к бедрам. — Не хочешь примерить?

— Они, должно быть, грязные, — скривилась подруга.

— А, что если суть игры именно в этом? — Мередит натянула трусы Дэнни, качнулась, едва не упав в бассейн. — Ну, как?

— Что как?

— Что-нибудь изменилось?

— Где?

— Там.

— Не знаю.

— Может быть, спросим Себилу, что все это значит?

— Может быть…

Они обнялись и ушли в дом.

***

Дэнни выбрался из бассейна и натянул брюки. Теперь вернуться в машину и попытаться уснуть. Или же нет? В сводчатых окнах дома горел свет. Что за люди собрались там? Дэнни подкрался к одному из окон и заглянул внутрь. Никого. Он вспомнил дверь, из которой пришла Мередит.

«Мой отец был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь,» — звенели в голове слова негритенка. Плеть в невидимой руке хлестала его черную спину. Раб. Такой же, как и он — Дэнни. Звонкий смех Мередит. Икота. Запахи и тени. Нет. Дэнни тряхнул головой. Это всего лишь ночь. А сладкий запах… Где-то здесь, должно быть, растет ваниль.

Чернокожая девушка в нижнем белье с пристегнутым сзади белым заячьим хвостиком пробежала за окном. Кто она? Нет, он не хочет этого знать. Или же хочет? Дэнни подошел к двери и повернул ручку. Запахи? Тени? Шорохи? Всего лишь дом! Он прикрыл за собой дверь и прислушался. Где-то звенел женский смех. Что он здесь делает? А что ему делать там, на улице? Дэнни крался вдоль стен, словно вор, хотя он и не собирался ничего красть. Всего лишь утолить интерес. Увидеть то, что видеть не должен. Узнать. Заглянуть за край ширмы этого большого дома. Громоздкая мебель. Мозаичный пол. Резные колонны, с тысячью глаз, следящих за ним. Высокие своды над головой… К черту декорации! Он хочет увидеть душу этого дома — его плоть без прикрас и одежды. Дэнни остановился. Мозаика под ногами сменилась древними письменами и изречениями. Черный мрамор был отполирован до блеска. Композиции на стенах изображали ужас и смятение. Запечатленные на них люди закрывались руками, прятались друг за друга, молились стоя на коленях. Идеальные лица. Идеальный трепет. Сотни напуганных глаз и mimique expressive. И никакой надежды. Лишь только страх и отчаяние. Дэнни подумал, что художник, нарисовавший все это, был либо безумец, либо гений. Потому что, глядя на все эти композиции, Дэнни сам начинал испытывать ужас и смятение… И снова женский смех, совершенно неестественный в окружении всех этих лиц. И теперь одно из них принадлежало Дэнни. Ему казалось, что стоит присмотреться, и он увидит его — свое лицо — среди сотен других. Он станет их частью. Крупицей этого ужаса. И останется здесь навсегда. Прячась за спины других или молясь на коленях, зная, что спасения не будет, потому что Спаситель мертв. Сброшен в жерло вулкана, и серый пепел его плоти летит с неба на головы просящих… Дэнни тряхнул головой. Нет. Ничего не изменилось. Лишь двери, которые всегда были закрыты, теперь распахнулись перед ним. И лился оттуда свет. И смеялись там женщины. И были новые письмена на черном мраморе пола. И новые композиции, рожденные кистью безумца. И страсть, с которой сотни людей отдавались друг другу. И не было различий в полах и расах. Мужчины обнимали мужчин. Женщины целовали женщин. И диковинные твари выглядывали из зарослей. И ничто не стояло на месте. Безумный хоровод плоти рождал новые и новые картины. Вымершие много веков назад виды животных совокуплялись в тени кипарисов. Меж стеблей нежных гардений сновали змеи, сбрасывая свою кожу. Птицы вили гнезда на ветвях высоких деревьев. Из золотистых рек выползали рептилии. Зеленые побеги разламывали желтые камни. Распускались цветы. Рождались бабочки. Пчелы и стрекозы. Приматы вскармливали своих детенышей. Жуткие гримасы обезображивали лица рожающих женщин. И где-то далеко таяли снежные вершины. Журчащие ручьи бежали с гор, рождая новые реки. Серебряные рыбы выпрыгивали из воды, переливаясь на солнце тысячью бликов. Темнокожие пловцы ныряли с лодок, доставая с морского дна жемчуг, чтобы подарить его своим возлюбленным. Десятки наложниц танцевали для своих господ. Толстые евнухи наводили порядок в гаремах. Страстные поцелуи сменялись оральными ласками. Старые мужья вожделенно наблюдали за оргиями своих жен с молодыми любовниками. Хаос рождал порядок. И в порядке снова рождался хаос. Беременные женщины в свадебных нарядах. Совращенные монахини. Семейный ужин и молитвы. Проповеди и паломники. Костры и пытки. Инквизиция. Раскаленные камни в руках неверных. Искушение, грех. Раскаянье и прощение. Верность, рожденная во лжи. Ложь, рожденная в верности. Чаша в руках богини с двумя парами глаз, одни из которых завязаны, а другие смотрят на провинившегося. Языки пламени, обжигающие пах. Розги, рассекающие спину. Соленый пот на обнаженной груди…

Чернокожая женщина с белым заячьим хвостиком. Плеть в мужских руках и кровь на черной спине. Безумие в глазах собравшихся. Вот она — душа этого дома. Вот оно — его сердце. Дэнни узнал Мередит. Она лежала на спине, а пожилой мужчина зубами стягивал с нее мужские трусы. Ее звонкий смех тонул где-то в высоких сводах. Какая-то женщина в лисьей маске, зажатая между двух мужчин, рыдала и просила остановиться. Другая женщина гладила ее по спине и подбадривала разгоряченных мужчин. Странные пары извивались на мягких коврах. Мужчины, похожие в своей красоте на женщин. Женщины, желавшие стать мужчинами. Они любили и ненавидели друг друга, а чернокожие рабы пытались угодить им, исполнить любые желания. И где-то, среди всей этой обезумевшей страсти, Дэнни увидел Ив. Лицо ее скрывала все та же вуаль. Прозрачные одежды окутывали тело. Стройная. С полной грудью и длинными ногами. Она держала за руку высокую женщину, чьи карие глаза холодно наблюдали за происходящим. Казалось, что эти глаза видели уже все и ничто не удивит их. Ничто не выведет из равновесия. Казалось, что плоть для этой женщины — не более чем камень, из которого выстроен этот дом. Она просто смотрит, и ничто ее не трогает, кроме девушки, которую она держит за руку. Кроме Ив…

Дэнни вздрогнул. Негритенок стучал в окно, махая ему рукой. В его больших черных глазах был ужас. Он что-то кричал, но Дэнни не слышал его. В голове была пустота. Ватные ноги отказывались повиноваться.

— Уходите оттуда, сеньор! Уходите! — надрывался негритенок, а Дэнни видел лишь как открывается его рот, рождая какие-то слова. Он вжался в стену, чтобы не упасть. Грудь обожгла боль. Дышал ли он все то время, как вошел в эти открытые двери? Да и сколько прошло времени?

— Уходите оттуда, сеньор! — услышал он, наконец, голос негритенка. Эти слова заполнили пустоту в сознании, и он поплелся к выходу.

***

Ночь выдалась жаркой. Самцы цикад стрекотали где-то в кустарнике, а звезд на небе становилось все больше и больше. Сочная жимолость под ногами была мягкой и в темноте напоминала ковер. Дэнни курил. Вены на его висках вздулись и пульсировали. Невидящие глаза вглядывались в ночной полумрак. Видения, запахи, звуки, казалось, что они пронзают насквозь. Плоть, страсть, безумие — все это проникло в него и осталось где-то под кожей. Мир внутри мира. Жизнь внутри жизни. Они извивались и стонали. Маленькие черви порока, как глисты у животных, лекарство от которых — укол в желудок и десять кубиков спирта. Ноги у козленка подгибаются. Он блеет и пытается скакать. Пытается и падает. Падает и снова пытается. И все это — его маленькая жизнь. Жизнь внутри огромного мира. Мира, о котором козленок совершенно ничего не знает. Ладони Дэнни взмокли. Ты думаешь, что знаешь жизнь, но жизнь удивляет тебя снова и снова. Дэнни забрался в машину.

— Хочешь посидеть за рулем? — спросил он негритенка, и тот довольно закивал.

Дэнни подождал, пока негритенок вдоволь наиграется, и достал из бумажника фотографию своей жены. Яркое калифорнийское солнце. Светлые волосы. Ситцевое платье. Округлый живот. Сейчас все это казалось каким-то глупым и нереальным.

— Что скажешь? — спросил Дэнни, протягивая фотографию негритенку.

— Эта девушка очень красивая, сеньор!

— Правда?

— Да, сеньор. Она такая… Такая… Такая белая! — негритенок вытаращил свои большие глаза.

— Вот как? — Дэнни хотел улыбнуться, но мышцы лица почему-то не слушались его. — Это моя жена.

— Значит, вам очень повезло, сеньор! Любить такую женщину это… это... это… — негритенок досадливо вздохнул, не в силах найти нужных слов.

— Скорее не ее. — Дэнни отвернулся, глядя в темноту за окном, — я люблю ребенка, который растет в ней.

Негритенок помрачнел. Они замолчали. Дэнни почему-то попытался вспомнить всех женщин, что у него были. Их лица, тела, стоны. Такие разные и такие одинаковые, черт бы их побрал! Они пахнут ванилью днем и потом ночью. Умные или глупые, стоит оказаться с ними в постели, и все они шепчут одно и то же. Даже их движения. Словно все они выпускницы одной школы женщин.

— У тебя есть имя? — спросил Дэнни заскучавшего негритенка.

— Нет, сеньор. Мадам Себила говорит, что слугам не нужны имена.

Дэнни пожал плечами.

— А твой отец, как он называл тебя?

— Соплей, сеньор. Но это имя мне не нравится, сеньор.

— Ладно. — Дэнни закурил. — Скажи мне вот что, мальчишка. То, что я видел сегодня в доме… Часто такое здесь происходит?

— Не могу знать, сеньор.

— Разве мы не друзья?

— Друзья, но…

— Та женщина, которую я привез — Ив, она была здесь прежде?

Негритенок тяжело вздохнул.

— Была, сеньор. Но умоляю вас, если мадам узнает…

— Не узнает. Кто привозил ее?

— Мужчина, сеньор.

— Он ждал ее в машине или же уходил вместе с ней?

— В машине, сеньор.

— И часто ты их здесь видел, мальчишка?

— Я не умею считать, сеньор.

Дэнни кивнул.

— А водитель? Как он выглядел?

— Высокий и белый, сеньор.

— В моем мире все белые, мальчишка!

— Простите, сеньор, но я никогда не выхожу дальше владений этого дома, сеньор.

— А этот водитель… Он что-нибудь рассказывал тебе?

— Нет, сеньор. Я не нравился ему, сеньор.

***

Дэнни уснул, и ему приснилось, что его белокурая жена родила негритенка. Они шли по улице, и люди смеялись над ними. Их белые дети дудели в клоунские трубы и бренчали в бубны. А потом Дэнни посмотрел на свои руки и увидел, что они черны, как ночь. Он закатал рукава, разорвал на груди рубашку. Как это? Что это? Он не понимая смотрел на свою жену. В голубых глазах Марджи отражалось солнце. Она качала коляску и что-то напевала лежавшему в ней негритенку, делая вид, что не слышит Дэнни. Никто не слышал его. Мир стал каким-то нереальным. Или это он утратил свою реальность в этом мире? Дэнни увидел свой дом — крохотную коробку зеленого цвета с белым декоративным забором. Он дернул калитку так сильно, что она слетела с петель. Вбежал в дом. Отыскал зеркало. Черное лицо с пухлыми губами и широким носом смотрело на него своими большими напуганными глазами. Нет! Это не он! Дэнни закричал, и губы на черной физиономии повторили его слова. Как же так? Когда же? Дэнни схватил руками свои жесткие кучерявые волосы, пытаясь вырвать их с корнем. Он тянул и тянул до тех пор, пока кожа на голове не лопнула. Ее лохмотья слезли с черепа, обнажив черное мясо и белые кости. Боже мой! Дэнни испугался, пытаясь вернуть все на место. Чудовище! Монстр! Он натягивал черную кожу, ставшую маской — резиновой декорацией мирского маскарада. Продолжая что-то напевать, Марджи встала рядом с ним и сняла свою маску. Белокурые волосы и бледное бескровное лицо остались на тумбочке. Белые зубы Марджи щелкнули, изображая поцелуй. Она легла в кровать, подтянув одеяло к наполненной молоком груди. Дэнни подошел к детской кроватке. Выбравшись из пеленок, ребенок тянул к нему свои руки. Его черная кожа была аккуратно сложена на стуле, а тело пачкало белые простыни черной кровавой слизью. Как же это? Дэнни выбрался из своей кожи и лег в кровать. Марджи прижалась к нему. Мясо и сухожилия. Вены и кости. Что может быть более страстным, чем такая искренняя нагота?! Дэнни тяжело задышал. Мышцы на его ягодицах напряглись. И в этот самый момент он понял, что не нужно бояться. Плоть сама подскажет, чего она хочет. Глаза нужны лишь для отвращения и страха. Безумные картины, увиденные в доме мадам Леон, окружили Дэнни. Их круговорот подхватил его, сделав своей частью. Чернокожая девушка с белым заячьим хвостиком сжала его лишенные кожи ягодицы. Ее ногти скользнули по его спине. По его венам, сухожилиям, мышцам. Ее кожа была мягкой, но он чувствовал каждый изъян, каждую трещинку. Ее пальцы скользнули под его мышцы, отделяя их от костей. Дэнни застонал и перевернулся на спину. Мадам Себила смотрела на него сверху вниз. Высокая и властная. Она наступила ему на грудь своей обнаженной ногой. Позволила облизать пальцы. Чернокожая женщина с белым заячьим хвостиком достала из его груди сердце и протянула своей госпоже. Дэнни видел, как оно бьется в руках мадам Себилы Леон. Видел артерии, протянувшиеся от сердца к нему в грудь. Видел кровь, пульсирующую в них. И видел Ивону. Нож в ее руках отсек хрупкие артерии. Мадам Себила подняла сердце над своей головой, позволяя фонтанам крови омыть свое тело. Ив прильнула к своей госпоже, впившись жадным поцелуем в ее губы. Собравшиеся вокруг люди одобрительно захлопали в ладоши. Дэнни слышал их восхищенные возгласы и громкий смех. Слышал и смеялся вместе с ними. Он стал таким же безумцем, отдав свое сердце во имя этого огня. Во имя этой страсти. А потом он умер и увидел свое тело. Черные вороны клевали его тухлое мясо, и мухи откладывали свои личинки. Его даже не стали хоронить, как это было с отцом негритенка. Просто выкинули на городскую свалку, наряду с прочим мусором. И во второй раз за один сон к Дэнни пришло озарение. Он понял, что страсть — это нечто большее, чем плоть. К ней нельзя прикоснуться, купить или придумать, как придумывают любовь. Она не сводит тебя с ума. Не превращает в безумца. Нет. Она делает тебя сильным. Сильнее сомнений. Сильнее обстоятельств. Сильнее всех своих страхов. Даже смерть в своей неизбежности потеряет первозданную важность. И никакие стены не устоят перед огнем, горящим в глазах. Отныне все зависит от тебя. Все в твоих руках. И ты знаешь, что нужно делать.

И Дэнни проснулся.

***

Обеденное солнце пылало жаром. Снова дорога. Снова пыль. Рубашка на спине взмокла. Брюки прилипли к кожаному сиденью. Ив. Эта надменная Ив! Даже в такую жару взгляд ее отдавал холодом и безразличием. Теплый ветер колыхал ее черную вуаль, открывая время от времени часть лица, которую она желала оставить скрытой от посторонних взглядов. Ее губы были плотно сжаты. Высокие скулы словно вырублены из камня. Кончик узкого прямого носа немного согнут вниз, напоминая клюв какой-то птицы, но не лишая очарования.

— И часто мне придется вас сюда возить? — спросил Дэнни, выезжая на ровный участок дороги.

— Тебе что-то не нравится, шофер? — голос ее был чистым, но слишком глубоким, словно она осознанно лишала его всяких оттенков очарования и женской наивности.

— Моя жена, миссис Лерой. — Дэнни ловко выудил из бумажника фотографию светловолосой девушки. — Она беременна, и я не хочу, чтобы какой-нибудь ненавидящий весь мир таксист вез ее в роддом, когда настанет время.

— Меня должно это волновать? — она даже не взглянула на фотографию.

— Возможно, и нет, но это волнует меня, миссис Лерой.

— Поговори с моим мужем. Может, он устроит тебя лакеем или поваром, пока твоя жена не разродится.

— О! Это очень любезно с вашей стороны, миссис Лерой! — Дэнни улыбнулся и убрал фотографию жены. Яркое солнце било в лобовое стекло. Вспотевшие подмышки начинали зудеть. — Странное место вы выбрали для загородного отдыха, — сказал Дэнни. Ив не ответила. Из-за черной вуали он не мог понять смотрит ли она на него, слышит ли его.

— Такая долгая дорога! — продолжал Дэнни. — И все ради чего? Чтобы встретиться с давними друзьями? Уверен, ваш супруг, знай он, в какие тяжкие вы пускаетесь, мог бы оплатить и более приятное времяпровождение. Например, турне в Европу или океанский круиз. Вы не думали об этом, миссис Лерой?

В зеркало заднего вида Дэнни увидел, как изогнулись ее тонкие губы.

— Замолчи и веди машину.

— Просто мне кажется, что этот дом не подходит для вас, миссис Лерой. Да и дорога! Разве такая изысканная женщина, как вы, должна утруждать себя подобной поездкой? Я слышал, что рев мотора и жара могут вызвать ужасную мигрень. — Дэнни снова посмотрел в зеркало. Ничего. Никаких эмоций. — Если хотите, то я могу поговорить с вашим мужем об этом. Объяснить ему. Показать ему на карте, где находится дом миссис Леон, чтобы он понял, насколько изнурительна для вас подобная поездка. — И снова никаких эмоций. — А что касается мадам Себилы, так она сама могла бы приезжать к вам в гости. Уверен, такая статная женщина, как она, не затеряется в высшем обществе.

Вот теперь в точку. Дэнни улыбнулся, увидев, как дрогнули губы Ивоны.

— Что ты знаешь, шофер? — голос ее утратил глубину, став сухим и резким. Теперь для Дэнни настал черед промолчать. Сжав двумя руками руль, он принялся насвистывать «С добрым утром, дорогая» Джерома Керна. Мотив не заладился, и он переключился на Тома Брауна.

— Вам нравится джаз, миссис Лерой? — Дэнни обернулся, растягивая губы в счастливой улыбке. Ветер сдул с лица Ив вуаль, обнажая ее раздражение.

— Я задала вопрос, шофер!

— Я слышал. — Дэнни снова вернулся к Керну, но на этот раз пытаясь насвистать «Не веришь мне?». Какое-то время они так и ехали: один насвистывал, другая ненавидела.

— Ну и черт с тобой! — сдалась Ивона. Она достала мундштук, вставила в него сигарету и закурила. — Чего ты хочешь?

Дэнни обернулся, наслаждаясь своим триумфом. Глаза его блестели. Губы изогнулись в каком-то зверином оскале.

— Ты хочешь денег, шофер? — Ивона выдохнула синий дым ему в лицо. — Я дам тебе денег. Сколько ты хочешь?

Дэнни глумливо ухмыльнулся и начал насвистывать понятный лишь ему одному джазовый мотив.

— Ответь мне! — взвизгнула Ив. Дэнни остановил машину и обернулся.

— Подними вуаль.

— Нет.

Дэнни протянул руку и сделал это за нее. В темных глазах горел огонь. Столько презрения! Столько ненависти!

— Значит, ты этого хочешь, шофер? — Ив выбросила сигарету в придорожную пыль. — Думаешь, если унизишь меня, то это изменит твою никчемную жизнь? — Она улыбнулась, но улыбка больше напомнила хищный оскал животного, почуявшего кровь. — Тебе нужно мое тело, да? — Еще одна улыбка-оскал. Дэнни смотрел на Ив, и ему нравилось видеть эту беззубую злость в ее глазах. Она откинулась на спинку сиденья, положив руки на свои сомкнутые колени. — Чего же ты ждешь, шофер?

Он щелкнул пальцами, закончив насвистываемый им куплет, и перебрался назад. Ив не двигалась. Подол ее платья вытирал пыльный пол.

— Сними его, — сказал Дэнни.

— Нет.

Он улыбнулся. Эти коготки определенно нравились ему. Ив смотрела на него, и в ее глазах не было ничего, из того, что обычно он видел в глазах девушек в подобные моменты. Темные и лишенные каких-либо эмоций. Он притянул ее за бедра ближе к себе и расстегнул брюки. Лицо Ив сохранило прежнюю каменную монолитность. Губы ее не отреагировали на его поцелуй, но горячее дыхание обожгло лицо. Взгляд ее стал туманным. На лбу выступила испарина. Дэнни сильнее сжал ее бедра. Движения его потеряли стройность, но это было уже не важно. Глаза Ив вспыхнули триумфом.

— Теперь слезай с меня? — с отвращением сказала она, вышла из машины, одернула платье. Четкие, продуманные движения.

Дэнни вернулся за руль и закурил. Солнце нещадно поливало землю своими лучами. Потное тело начинало чесаться, но он не обращал на это внимания. Ив вернулась в машину.

— Можешь ехать, — сказала она. Голос ее обрел прежнюю глубину.

— Докурю, и поедем. — Дэнни вытер ладонью мокрый лоб и затянулся. В повисшей тишине горящий табак потрескивал неестественно громко. — То, что сейчас случилось… — начал Дэнни, но Ив оборвала его.

— То, что сейчас случилось, было в первый и последний раз, — сказала она, возвращая себе былое высокомерие. — Если мой муж узнает об этом, то он тебя убьет. И поверь мне, уж я постараюсь дать ему достаточно поводов для этого решения.

Дэнни выбросил недокуренную сигарету и завел мотор.

— Если твой муж узнает об этом, то в первую очередь убьет мадам Себилу, — сказал он, когда машина набрала скорость. — И уж поверь мне, ему будет, о чем послушать.

— Ты что, шантажируешь меня?

Дэнни улыбнулся и снова начал насвистывать «С добрым утром, дорогая». И на этот раз получалось у него намного лучше.

Глава вторая