Фадеев — Пять сестёр

    Юлия чрезмерно самокритична по отношению к своей внешности, хотя это совершенно напрасно: пухлая розовость её губ слагает милейшее выражение кроткой задумчивости, которую нет-нет да и прервёт ясный проблеск открытой улыбки; красив ангельский овал её мягкого лица, приятна плавная пропорциональность промежуточных черт его (изящно тонкий надгубный желобок, ведущий к маленькому носу, ровному и прямому, лёгкий близорукий прищур кожи на переносице, ямочки бледных щёк); блеск Юлиных глаз со светло-карими райками, сероватыми по кайме, лучится чистосердечной проницательностью, и сонные веки с ласковыми веерами длинных ресниц порой так трогательно полускрывают их; но особенно интересным и выразительным лицо Юлии становится в момент молчаливого удивления, когда она, скрестив руки и приподняв брови, — одну чуть выше другой, — глядит на вас недоумённо и пристально; так бывает, если кто-то пытается опровергнуть безусловную правоту её тоскливых подростковых настроений.

    Одно из многочисленных чудачеств Юлии — неестественная неприязнь к солнечному свету, точнее к прямому воздействию его лучей. Это опасение отчасти продиктовано тем, что белизна её чистой кожи очень легко поддаётся загарной меди, которую она, из нелепых соображений своей кладбищенской субкультуры, осознаёт как грязь.

    Одевается Юлия соответственно — всё на ней траурное, в чёрных, либо очень тёмных тонах, на всём вычурно поблёскивает бремя недорогих украшений. Свои красивые руки Юлия предпочитает обнажать до локтей, а то и до плеч, обнаруживая — чуть выше левого локтя — единственный изъян их безукоризненной бархатистости — тёмно-шоколадный диск крупной родинки с пробивающимися сквозь неё жёсткими волосками. При несколько широковатых запястьях у Юлии слабые детские кисти с недлинными пальцами и обгрызенными, крашенными опять же в тёмные цвета ноготками. Она невысока ростом, но хорошо сложена, разве что не помешало бы ей побольше двигаться и бывать на свежем воздухе, а не сидеть всё время в душной зашторенной комнате, сгорбившись перед ярко светящимся монитором компьютера.

    Характер у Юлии искренний и добродушный, однако излишняя услужливость и неумение говорить людям "нет" частенько выходят ей боком в школе. Учителя не любят её за манеру одеваться, а одноклассники — за стремление к уединению и необщительный нрав. Тем не менее Юлия — отличница и любимый ребёнок в семье.

    Родившись всего годом раньше Юлии, Лера, вторая моя сестра, существенно опередила её в познании недозволенных вещей. В частности, она довольно рано познакомилась с табаком, алкоголем и сильным полом, воспринимая всё это не иначе как забавную игру. Но несмотря на эти склонности и более чем небрежное отношение к учёбе, в кругу семьи улыбчивая Лера ведёт себя очень корректно, и вечно занятым работой родителям и в голову не приходит заподозрить её в чём-то предосудительном. Со мной, равно как и с сёстрами (за исключением Юлии, к которой Лера с детства питает необъяснимую враждебность), она мила и приветлива, но делиться сокровенными переживаниями не расположена. Никому из нас, насколько мне известно, так и не удалось узнать её хорошенько. Даже глядя прямо в Лерины легкомысленные, с прищуром, серые глаза, невозможно понять, когда она говорит серьёзно, а когда просто подшучивает.

    У Леры кругленькое бледное личико с острым подбородком и аккуратным, чуть вздёрнутым носиком; в её иронично-внимательном способе смотреть на людей странным образом сливаются детскость и непристойность. Под глазами заметны следы усталости — результат короткого сна и долгих, поздних гуляний. От частых окрашиваний у Леры испортились волосы и ей пришлось коротко подстричься, что, впрочем, никак не повредило её внешности. Напротив, стала заметнее ладная линия белой шеи и обнажились кукольные ушки, нещадно исколотые блестящими серьгами и штангами. Жало пирсинга также сидит у неё в языке и обхватывает кольцом её тонкую правую бровь.

    Наряжается Лера неряшливо — поношенные мужские рубашки навыпуск, застиранные продранные джинсы, стоптанные пыльные кеды. Но надо признать, что это даже как-то подходит к её гибкой, маленькой фигуре.

    Далее по старшинству следует Элла, средняя из моих сестёр. Она — замечательный слушатель, но в общении с людьми её портит одна неприятная привычка — подолгу, с бессмысленной внимательностью домашнего животного глядеть на собеседника своими большими, наивными глазами цвета чёрного кофе, даже когда собеседник этот давно молчит. В присутствии незнакомых Элла застенчива и неразговорчива, зато в кругу друзей способна много и эмоционально пустословить, а то и вытворять иногда нечто такое, чего уж от неё, казалось бы, совсем нельзя было ожидать, к примеру — в гостях играть ногами на хозяйском пианино, владению которым, кстати, она посвятила три малоуспешных года.

    Внешность Эллы такова. Ростом она чуть выше младших сестёр, хорошо сложена, но несколько дрябловата; почти чёрная, вьющаяся густота длинных волос красивым изгибом обрамляет её плосковатое, сужающееся к подбородку смуглое лицо. Нос миниатюрный, но крыластый, с небольшой горбинкой. Брови, совсем чёрные, почти сходятся на переносице. Малиновая мягкость её маленького рта, изящное вспархивание длинных серповидных ресниц, то, как она прикусывает свою нижнюю губку (слегка выпяченную и более полную) — всё это привносит в её облик какую-то нежную, хрупкую красоту, обеспечивающую Элле неиссякаемый запас кротких, неискушённых воздыхателей, большинство из которых она, правда, начисто отвергает. Существует даже мнение, что печальный и глупый случай подросткового суицида, имевший место накануне её выпускного вечера, был спровоцирован как раз одним из таких отказов. Сама же Элла, в чьих редких, ленивых словах вечно усматривается некая двусмысленность, никак не подверждает, но и не опровергает того.

    Что касается предпочтений в одежде, то здесь совершенное отсутствие вкуса смешивается у неё с забавной педантичной аккуратностью.

    Большую часть дня Элла готовится к грядущим вступительным экзаменам, между делом исследуя отзывчивые просторы социальных сетей и слушая жалобные рыдания своих эстрадных кумиров, а по вечерам чаще всего уходит гулять с приятелями, столь непохожими, в своём развязном веселье, на её робких поклонников. Случается ей оказываться и в одной компании с Лерой. По этой причине её недолюбливает Юлия, но Элле это, — как, в принципе, и всё остальное, — малоинтересно.

    Черты Миры, четвёртой моей сестры, имеют сильный восточный оттенок, что, как поговаривает отец нашего семейства, «престранно». Если же развить эту мысль, то особенно любопытным представляется тот факт, что приблизительный момент зачатия Миры восходит ко временам частых командировок нашей матери в Якутию, хотя по этому поводу никто, кроме отца, особенно не беспокоится.

    Выглядит Мира так: она среднего роста, бледная, пышная, чтобы не сказать тучная, стрижётся под каре, оставляя куцую чёлку, красится в чудовищный ржавый цвет и крайне редко расчёсывается. Лицо у неё плоское, скуластое, широкое; узкая полнота губ вечно собрана в романтический поцелуй. Широко посаженные, большущие глаза цвета тёмного шоколада загадочно блестят под сенью шикарных ресниц. Голос у Миры тихий и хрипловатый, говорит она мало, часто курит и много читает, причём не одну только ерунду. В одежде она совершенно неприхотлива, и вполне уверенно чувствует себя, щеголяя по нескольку дней кряду в кошмарных красных спортивных штанах с белыми лампасами и невозможном косматом джемпере с причудливым северным орнаментом.

    Этакая мечтательная натура, Мира любит, основательно выспавшись, уединиться в кухне с книгой, сигаретой, мятным чаем и сладостями (отсюда и неказистая рыхловатость тела), и член семьи, зачем-нибудь заглянувший туда, всегда рискует стать участником сперва абстрактного, но быстро перетекающего в сакрально-эзотерические области разговора, изобилующего сокрушительно пространными пересказами сновидений и общих мировоззренческих принципов Миры. Порой даже кажется, что она и вовсе никогда не покидает кухонных стен, а если покидает, то лишь затем, чтобы как следует прикорнуть, однако это далеко не так — каким-то незаметным образом Мира успевает регулярно посещать институт, притом работая на полставки в ненавистном ей ювелирном магазине.

    Зоя — старшая из моих сестёр. В раннем детстве с ней случилось несчастье. Никто не следил в тот момент за кипящим на кухне компотом, и некому было помешать ей, привлечённой сладким паром, подойти к плите, протянутсься к высокой кастрюле и, схватив её за ручку, нечаянно опрокинуть на себя весь этот клокочущий липкий ад...

    К счастью, Зоя сравнительно легко отделалась — ожоговые увечья ограничились покатым смещением кожи лба (отчего лицо слегка исказилось на левую сторону) и небольшим полумесяцем розоватого рубца на левом же его краю, который Зоя всегда тщательно вуалирует зачёсанными на одну сторону пышными русыми волосами с высветленными прядками. Но если Зою нельзя назвать везучей, то её интеллектуальное превосходство в семье вряд ли кто-нибудь станет оспаривать. Подвижный склад живого ума в сочетании с отличной памятью, интуицией и логикой делает Зою личностью интересной и многогранной. Уже в три года научившись читать, она окончила школу с золотой медалью и исключительно своими силами поступила в престижный столичный университет. Как и Элла, Зоя обучалась игре на фортепиано, но, в отличие от первой, доучилась и весьма недурно овладела инструментом. Настолько же хорошо овладела она и искусством скрывать свои внешние и внутренние недостатки, выказывая при этом наивыгоднейшие свои черты. Изъяны полноватой фигуры грамотно скрадываются со вкусом подобранной, просторной одеждой; оказывается рьяное косметическое сопротивление наружним признакам гормонального буйства — угревой сыпи на крыльях носа и вдоль скул, белоголовым прыщикам, почти мужской волосатости предплечий. Даже не вполне поддающиеся маскировке следы детской травмы Зоя способна свести на нет кокетливым поворотом головы или каким-нибудь хитроумно-лукавым выражением лица, которое, кстати, примечательно ещё и тем, что способно изменяться со скоростью необыкновенной — этакое врождённое актёрское мастерство. В её пользу играет и особая, неосязаемая аура женственности, подаренная природой и дополненная десятками выверенных мелочей.

    Таковы вот мои пять сестёр.